Александр Боханов

Григорий Распутин. Авантюрист или святой старец?

Введение

Григорий Распутин — известнейший персонаж русской истории XX века. Об этом легендарном герое невероятно много написано и сказано. Мало кто может внятно изложить его биографию. Да этого и не требуется. Главное, как кажется немалому числу людей, «давно известно».

Простой сибирский крестьянин, обладавший чудодейственными способностями и невероятным половым магнетизмом, сумел подняться на самые верхи общества, покорить «сильных мира того», смог «втереться в доверие к самому Царю» и стал чуть ли не правителем в огромной Российской Империи. Перед ним заискивали придворные и сановники, известные политики домогались его благорасположения, а первые красавицы Империи «готовы были на все», лишь бы этот бородатый мужлан заключил их в свои объятия.

Без тени сомнения во многих сочинениях утверждается, что этот «нахальный бражник» и «бесстыжий блудник» предавался «необузданному разврату без устали», а в числе его интимных партнерш фигурировали как дамы высшего света, представительницы самых именитых дворянских родов, «сиятельные» графини и княгини, так и простые белошвейки и дешевые проститутки с Сенной площади и Невского проспекта. Даже звучание фамилии — РАСПУТИН — невольно вызывает у многих эротические ассоциации самого безудержного свойства.

Описание же распутинских оргий — это целая отдельная отрасль в кино и литературе. «Бойкие мастера» на яркие краски и мистериозные подробности здесь никогда не скупились: патологическое воображение получает широчайший простор. Золоченые хоромы особняков и дворцов знати, отдельные кабинеты самых фешенебельных ресторанов, изысканные интерьеры, уникальные меха и баснословные драгоценности, надрывные песни и зажигательные пляски цыган — таков дежурный антураж, в котором обычно и изображают «распутинский разгул».

Игра шампанского в хрустале, бархатные и шелковые обивки и портьеры, переливы бриллиантов, мерцающий огонь свечей в причудливых бронзовых канделябрах, а на первом плане похотливый бородатый мужик или сжимающий в своих грубых руках заколдованную, беспомощную аристократку, или вертящийся в бесноватом плясе, напоминающем ритуальные танцы диких племен. Этот «видеоряд» давно стал обязательным как в литературных сочинениях, так и в циклах кинопроизведений. На протяжении XX века голливудские кинокомпании сумели многократно воспроизвести подобную, потрясающую воображение «русскую экзотику».

Однако распутинская тема — это не только объект бытового любопытства, а тиражирование этой истории не объясняется лишь распространенным людским интересом к скрытому, заповедному, непристойному. Здесь фокусируются вполне определенные политические интересы, мировоззренческие пристрастия, психологические комплексы не только отдельных людей, но и конкретных общественных групп и политических направлений. «Распутиниада» — инструмент идеологических манипуляций, удобный способ объяснить изломанные судьбы стран, народов, империй и правителей простыми, «доходчивыми» формулами и ходульными приемами.

Много десятилетий назад один из самых известных отечественных политиков XX века, герой, кумир и проклятие судьбоносного 1917 года Александр Керенский, изрек: «Без Распутина не было бы Ленина». Иными словами, если бы этот сибирский мужик не появился в Царских чертогах, а еще лучше и не родился на свет вовсе, то Россию не постигли бы испытания и мучения, которые она выдерживала почти столетие под игом беспощадных коммунистов. При таком взгляде на ход времен фигура Распутина приобретает магический ореол «могильщика» Царской Империи, посланца инфернальных сил, открывшего «врата ада» для погубителей и притеснителей.

Постулирование подобной «истины», принятие ее на веру, позволяло таким деятелям, как Керенский, удачно выгораживать себя, затемнять и умалять свои личные «заслуги» в деле крушения монархической России и «торжестве апокалипсиса», наступившего потом.

Действительно: если Распутин стал демиургом крушения, знаком распада, то историческая вина за это лежит не только и даже не столько на нем, сколько на тех силах и людях, кто вызвал из небытия это «исчадие ада». И здесь на первое место сочинители непременно выдвигают Императора Николая II и Императрицу Александру Федоровну.

Вульгарная схема оказалась чрезвычайно живучей; сходные утверждения звучат снова и снова. Их озвучивали и «мэтры» околоисторической литературы, такие как Валентин Пикуль и Эдвард Радзинский, и просто «табуны» безответственных сочинителей рангом помельче. Недалеко ушли от уровня таких «знатоков» и авторы из круга «историков-профессионалов». Даже носители профессорских званий и докторских степеней нередко писали (да и пишут) нечто подобное!

Эта вакханалия невежества, пошлости и предубеждения поражает. Поражает тем, насколько люди, сочиняющие опусы на исторические темы, имеют об истории весьма туманные и деформированные представления. Наверное, о конфигурации, биологической природе, флоре и фауне моря можно судить и по морской капле. Можно, но при одном непременном условии: надо уж если и не знать, то хотя бы иметь достаточное представление об океанографии…

     

Существует и прямо противоположная, но столь же экстремальная точка зрения, согласно которой вся «Распутиниада» — тонкая инспирация антирусских сил из числа «революционеров», «масонов» и «евреев», зловещий заговор, приведший в итоге к падению Царства. Это тоже есть не только событийное упрощение, но и примитивизация многосложной и многовековой обусловленности крушения великого духовного феномена — Царской России.

Врагов у исторической России действительно было много. Однако их было много всегда! Утверждать же, что именно их «конспирологическая деятельность» в определенной временной точке и привела к торжеству Революции, значит идти путем Керенского — «просто» и «доходчиво» обрисовывать грандиозную Духовную Катастрофу. Распутин никоим образом не был виновником этой Катастрофы. Однако «простота» и «доходчивость» заставляют авторов, даже из круга симпатизантов Распутина, заниматься подменами, выпячивая на передний план факторы и причины третьестепенного порядка.

Почему элитарная Россия — аристократия, интеллигенция и даже некоторые представители церковной иерархии — поверили не Царю и Царице, благочестие Которых, как и Их любовь к России были бесспорными? Почему они поверили тем и тому, что умаляло и отрицало русские исторические духовные ценности? Здесь — ключ к пониманию и всей распутинской истории, а шире — всей революционной катастрофы, а совсем не в том, столько было «масонов» и как изощренно они плели свои адские сети «заговора».

Вообще в области истории люди позволяют, без всякого стеснения, озвучивать любые умозаключения, строить самые немыслимые гипотезы, делать широковещательные сенсационные заявления, нисколько не заботясь об исторической обусловленности их. Зачем? По мнению этих «свободных интерпретаторов» и «новых знатоков» истории, публика ведь «глупа», она примет на веру любую нелепость и скабрезность, если ей заявить: «я первый открыл», а раньше же «никто этих материалов никогда не видел».

Хотя все эти «уникальные материалы» давным-давно известны, а многие и опубликованы еще в стародавние времена, но кто о том ведает? Историки? Но ведь достаточно заклеймить их как «адептов идеологии» и сразу же, как кажется, получишь от публики индульгенцию от собственных «творческих грешков» и предстанешь чуть ли не оракулом и «бесстрастным срывателем» покровов с тайн истории.

Насмехаясь над читателем и зрителем, окарикатуривая прошлое страны и народа, оборотистые «историки-драматурги» при этом делают вполне конкретный гешефт. Непристойность получает надлежащую рекламу, и выгодная финансовая результативность очередного «эпохального проекта» обеспечивается надежно.

Ни в какой иной теме по истории России, как в теме о Распутине, вульгарная заданность сочинителей всех мастей не проступает так наглядно. «Распутиниада», «распутинщина» давно стала обиходным мифом, питаемым не только историческим невежеством производителей и потребителей, но и неприкрытым коммерческим расчетом. Бульварная литература во все времена имела неоспоримое тиражное превосходство перед всей прочей. «Раскрученное» дает заведомую потребительскую «фору» нетипичному, сложному, эксклюзивному. Такустроен коммерческий рынок вообще и информационнокнижный в частности.

При всей растиражированности распутинского сюжета, невольно бросается в глаза тот куцый набор «базовых документов», на основании которых обычно строится сюжет. Да и сам перечень «волнующих эпизодов» весьма ограничен. Каковы были сексуальные потенции сибирского крестьянина? Имел ли он «постельные отношения с Царицей»? Сколько у него вообще было любовниц? Как много он потреблял алкоголя? Как в пьяном угаре назначал Министров? В каких ресторанах Распутин устраивал оргии, как они проходили и кто был на них «завсегдатаем»? Вот, так сказать, набор нынешних вопросов к загадочному персонажу.

Естественно, что при таком «ракурсе» весь духовный контекст, все духовное содержание общения Распутина с людьми, в первую очередь с Царской Семьей, а это — смысловой стержень всей «Распутиниады», исчезает из поля зрения. Большинство же сочинителей и потребителей и представления не имеют о том, что такое духовные искания. Антиправославность и порождает опусы о мужике-гипнотизере, не отражающие действительность, но выражающие крайнюю, можно сказать, варварскую форму духовного одичания нынешнего человека.

Современников же Распутина в первую очередь занимали совсем другие проблемы. Кем был ангажирован Распутин, кто им управлял, какие иностранные круги стояли за ним, работал ли он на врагов России? Но и сто лет назад, когда Россия еще числилась православной страной, распад цельного православного миропонимания, приведший в конечном итоге к падению Православного Царства, давал о себе знать.

Монархический истеблишмент порождал кликуш, голосивших на весь свет о «распутинской угрозе», и тем дискредитировал Монархическую власть. А в авторитарно-монархических системах — сила власти и престиж власти существуют в тесной взаимосвязи и взаимозависимости. Если умаляется престиж, то ослабляется и власть.

Однако калибр русских монархистов за двести лет петровской «европеизации» настолько измельчал и деградировал, что люди просто теряли способность ответственно и адекватно себя вести.

Бесконечными разговорами о «распутинском зле» высшее общество довело себя до исступления и стало невольным, но очевидным политическим сообщником тех, кто жаждал крушения Монархии, кто грезил о нем.

Это может показаться парадоксальным, но такие персонажи, как генерал Владимир Джунковский, аристократка Зинаида Юсупова или председатель Государственной Думы Михаил Родзянко, сделали для ослабления Монархии больше, чем известный радикал Владимир Ульянов-Ленин. Именно в кругах «именитых и родовитых» родились самые грязные измышления, именно там был центр инспираций, а совсем не во французских кафе и швейцарских пивных, где обреталась большая часть «пламенных революционеров».

Если и не вся распутинская история, то самые «смачные» ее эпизоды опираются обычно на некие «виртуальные свидетельства», подлинность которых доныне, как правило, не удосуживаются проверить. Так повелось с самого начала создания «Распутиниады». Откуда известно, что Распутин предавался необузданному пьянству? Ответ: «об этом все знали». Никто не рассказал о собственных впечатлениях, никто не зафиксировал личное участие в «разнузданных оргиях». Все лишь ссылались на неизвестных информаторов и анонимных очевидцев.

Или вот другой «горячий сюжет». На чем основаны утверждения о сексуальной разнузданности Царева Друга? Объяснение: «о том рассказали жертвы его похоти». Правда, никто не называл имен этих «жертв», да и сами эти легендарные «оскорбленные создания», которые, судя по многообразию и выразительности циркулировавших подробностей, рассказывали об «ужасном насилии» над собой чуть ли не на всех углах, ни к судебной, ни к общественной защите своей чести не прибегали. Однако об этом, как говорилось, опять «все знали».

По сходным лекалам смонтированы и иные страницы «Распутиниады».

Хотя сто лет назад понятия «пиартехнологии» еще не существовало, а из средств массовой информации имелась в наличии лишь пресса, однако «черный пиар» уже давал о себе знать. Можно смело утверждать, что «Распутиниада» — первый грандиозный продукт подобной технологии. Однако хорошо известно, что информационный прессинг срабатывает лишь тогда, когда не только имеются намерения и возможности у неких групп утвердить в общественном сознании желательный стереотип.

Второй стороной успеха технологии «промывания мозгов» является степень подготовленности среды к принятию и усвоению информационных заготовок. Поэтому только сказать, как это порой делается, что растиражированные рассказы о Распутине — сплошная ложь, даже если это и действительно так, значит не прояснить сути: почему же измышления о нем принимались на веру? Даже туманный ответ на этот базовый вопрос очень редко можно отыскать.

Многие современники тех событий, которые или Распутина вообще не видели, или где-то лицезрели мельком, в своих мемуарах зафиксировали скандальные подробности его биографии и поведения в качестве реальных фактов. Здесь уже речь надо вести о болезненных деформациях мировосприятия людей в переломные исторические эпохи: они видели то, что хотели видеть, верили тому, во что желали верить. Действительность тут определяющей роли не играла. Желаемое и возможное приобретало в сознании немалого числа людей характер подлинного и свершившегося. Этот психологически-мировоззренческий коллапс явился детонатором русской катастрофы 1917 года.

Подобный синдром массового психоза наблюдался в эпохи канунов и крушений во многих странах. В России он наиболее выразительно проявился как раз в распутинском феномене. Об этой социальной паранойе ниже придется говорить еще не раз. Пока же лишь уместно заметить, что многие десятилетия скабрезные пассажи «с чужого голоса» воспроизводятся в качестве «безусловного доказательства».

Данная книга не нацелена на полемику с конкретными авторами и определенными псевдоисторическими работами. «Распутиниада» будет исследоваться не через призму отражения и преломления, а через источники излучения. Можно даже сказать, что данная работа не столько о самом Распутине, сколько о восприятии его. Хотя, конечно же, многие исходные обстоятельства и факты биографии окажутся предметом рассмотрения.

Кем Распутин был на самом деле? Благодаря чему добился такой оглушительной известности? Как он жил и как погиб? Но и самое важное: как и почему возник распутинский миф, кто явился его инспиратором и ретранслятором?

Автор намеревается, опираясь на аутентичные документы, составить исторический портрет сибирского крестьянина Григория Ефимовича Распутина, сумевшего стать не только одним из известнейших героев российской истории, но и занявшего видное место в мировом пантеоне наиболее примечательных и узнаваемых персонажей. Портрет этот будет даваться в реальном историческом интерьере, в конкретных условиях времени и места.

Уважение к предкам, к величию и красоте былого России требует преодоления устоявшихся пошлых стереотипов, все еще толстым слоем покрывающих русскую историю периода заката Монархии.

Глава I. Костер на снегу

Погода на исходе февраля 1917 года в Петрограде ничем не отличалась от традиционной: серые, тусклые дни, с пронизывающим ветром и нередкой пургой. Температура же воздуха была необычно холодной: от 8 до 10 градусов мороза. Как правило, в такое неуютное время гуляющей публики на улицах первой Имперской столицы почти не было, а по тротуарам сновали лишь те, кто вынужден был покидать теплые квартиры и насиженные углы по деловым надобностям.

Однако в тот год конец февраля — начало марта стали временем небывалого людского половодья, запрудившего на несколько дней все магистрали в центре города. Такого многолюдства более чем за два века своей истории Петербург-Петроград еще не видел [1 — Санкт-Петербург был переименован в Петроград после начала Первой мировой войны в августе 1914 года.]. Тысячи людей, различного звания и состояния, совершенно несхожего общественного положения и имущественных возможностей, словно зачарованные, как из клетки, вырвались на улицу, влекомые единой, загадочной, пьянящей и неодолимой силой, имя которой — Революция. Общественный восторг носил форму какой-то безумной истерии. Никто толком не знал, что такое «свобода», но это слово околдовало множество людей. Как бы оживали строки A.C. Пушкина из его «Бесов».

Бесконечны, безобразны,

В мутной месяца игре

Закружились бесы разны,

Будто листья в ноябре…

Сколько их! куда их гонят?

Что так жалобно поют?

Домового ли хоронят,

Ведьму ль замуж выдают?

События, окончившиеся эпохальным падением многовекового Царства, начались довольно буднично. В феврале у хлебных лавок, где отпускали хлебопродукты по фиксированным ценам, стали выстраиваться очереди. Слух прошел, что запасы муки и хлеба в столице на исходе, что скоро наступит голод. Хотя официальные власти сразу же развесили объявления, что припасов вполне достаточно и причин для беспокойства нет, но таким заверениям не верили. Задолго до рассвета у дверей лавок возникали длинные «хвосты», где только и разговоров было, что про грядущее бедствие. Преобладали здесь простые бабы с окраин, замордованные трудностями жизни, давно разуверившиеся во всем, в том числе и в начальстве. А многие и того больше: не верили уже ни в Бога, ни в Царя.

Хлебные очереди очень быстро стали превращаться в несанкционированные митинги, где звучали возмущенные восклицания не только бедных, перепуганных и озлобленных простолюдинок. Появились бойкие молодые люди, по виду студенты, за ними — сытые господа, некоторые из них в добротных дорогих пальто, которые, переходя от одной толпы к другой, произносили уже страстные речи, где обличали все власти без разбора, но особенно Царя и Его близкое окружение. Ситуация час от часу накалялась. В разных частях города возникли баррикады, начались грабежи лавок и магазинов.

Правительство сначала не придало событиям должного значения, перекладывая ответственность на городские власти. Последние же тоже фактически бездействовали. Паралич воли и отсутствие плана противодействия расширявшейся стихии через два-три дня превратил бабий бунт в целенаправленное выступление против государственной системы. К мятежникам стали присоединяться некоторые воинские части столичного гарнизона.

Во главе движения оказалось руководство Государственной Думы — русского парламента, которое не только не собиралось следовать данной при вступлении в состав депутатов клятве служить Царю и Отечеству, но в конце концов поддержало идею о необходимости отречения Императора Николая II.

В нарушение всех норм и традиций 27 февраля 1917 года был сформирован «Временный комитет Государственной Думы», провозгласивший себя «новой властью». Во главе его оказался председатель Думы, «камергер Двора Его Императорского Величества» М.В. Родзянко. Власть эта санкции Коронованного правителя не получила. Через два дня самозваный Комитет преобразовался во «Временное правительство».

Начались преследования должностных лиц, погромы полицейских участков и судов; запылали костры, на которых жгли «регалии ненавистного режима» — главным образом двуглавых орлов. Там же, где отодрать или сжечь не сумели, например на чугунных решетках мостов, там начали выламывать короны из гербов…

Император Николай II в первые дни петроградских беспорядков находился в Ставке Верховного Главнокомандующего в Могилеве. Монарх не бездействовал. Столичным властям, как гражданским, так и военным, отдавались распоряжения «навести порядок», но власти эти впали в состояние летаргии. Никто не собирался выполнять волю Монарха, а своей воли по охране существующего порядка высокопоставленные лица не проявляли.

28 февраля 1917 года Император покинул Ставку и выехал в Петроград. Не доезжая ста верст до столицы, выяснилось, что далее железнодорожная магистраль находится в руках восставших. Царский поезд с дороги повернул в Псков, где располагался штаб Северо-Западного фронта. Однако здесь Монарх оказался, по сути дела, в западне, в кругу должностных лиц, придерживавшихся «переворотных настроений».

Его просили, умоляли и заклинали: «во имя России», «ради мира и спокойствия» отказаться от власти. Эту идею поддержали все командующие фронтами. Царя уверяли, что «вся Россия» требует этого, что «весь народ» взывает к Нему, что «для окончательной победы над врагом» необходимо «принести эту жертву». И Он ее принес.

2 марта 1917 года Царь согласился сложить властные полномочия и передать их брату Михаилу. Не прошло и суток, как стало известно, что Михаил Александрович отказался от принятия короны, потому что новые правители определенно заявили Претенденту, что не гарантируют тому не только воцарения, но даже и саму жизнь. История Царской России фактически и завершилась актом 2 марта 1917 года. Далее началась совсем другая история, являвшаяся удивительным смешением великой трагедии и бездарного фарса.

Падение Царской власти большинство современников восприняло с восторгом. Грустили немногие, но и те публично своих переживаний не выказывали. Боялись. Боялись стать жертвой восторженных толп, вожаки которых с первых мгновений своего торжества стали выявлять и преследовать «сторонников ненавистного режима». Сановников, Министров, генералов, лидеров проправительственных партий арестовывали на улицах, в квартирах, в присутственных местах и под конвоем препровождали в Таврический дворец, где заседала Государственная Дума и где оказался центр новой власти. Первоначально «врагов народа» размещали в так называемом «министерском павильоне», но скоро их число превысило возможности этого флигеля, и «бывших» начали переправлять в камеры Петропавловской крепости.

9 марта 1917 года появилось позорно-незабвенное обращение Святейшего Синода, начинавшееся словами: «Свершилась воля Божия. Россия вступила на путь новой государственной жизни. Да благословит Господь нашу великую Родину счастьем и славой на ее новом пути». Архиереи, назначенные в Синод еще Царской властью, вмиг как будто забыли многовековой канон православного мироустроения, забыли о том, что Царь и Царство — устроение Божие….

Во Временное правительство вошли некоторые известные общественные деятели, главным образом из числа тех, кто снискал себе популярность своими громкими выступлениями против курса государственной политики, своей страстной критикой «произвола» и «антинародной деятельности» различных должностных лиц. Пост Министра иностранных дел получил лидер конституционнодемократической партии Павел Николаевич Милюков. Другой видный деятель-оппозиционер, Александр Иванович Гучков, стал военным Министром. Во главе же Кабинета и Министерства внутренних дел оказался бывший думец, председатель Земского союза князь Георгий Евгеньевич Львов.

Подлинным же «революционным украшением» правительства «свободной России» стал тридцатишестилетний адвокат и депутат Думы Александр Федорович Керенский, составивший себе имя погромными антигосударственными выступлениями на политических процессах и на заседаниях Государственной Думы.

Он с ранних пор придерживался «социалистических убеждений» и уже в годы студенчества в Петербургском университете лелеял заветную мечту: взорвать Зимний дворец вместе со всеми членами Царской Фамилии. Позже он «расширил политический кругозор» и пришел к убеждению, что надо разрушить всю монархическую систему и тогда «народ обретет свое счастье».

Зимний дворец был спасен, и это имело свою приятность для «убежденного социалиста». В 1917 году в главной Царской резиденции и разместился пламенный страдалец за народное счастье, занявший в первом составе Временного правительства пост Министра юстиции, а по совместительству — и генерального прокурора. Через четыре месяца он станет и главой Кабинета. Передавали, что спал он теперь на кровати Александра III. Столичные острословы тут же окрестили Керенского «Александром IV».

С первых дней победы революции жизнь в стране изменялась с космической быстротой. Уже шестого марта обнародуется политическая программа правительства. Она провозглашала всеобщую амнистию (свободу получили не только враги прежней власти, но и уголовные преступники), полную политическую свободу, всеобщее избирательное право и созыв Учредительного собрания. Декреты и указы новой власти сыпались как из рога изобилия.

Были отстранены от управления все должностные лица прежней администрации, был запрещен национальный гимн «Боже, Царя храни», была отменена присяга в армии и отдание чести, предписано снять с вывесок и реклам Царские гербы и орлов с коронами, отменено церковное поминание Царя, были ликвидированы переводные экзамены в гимназиях и вступительные в университетах. Много и других невиданных новшеств внедрялось в повседневность.

Россия вдруг в одночасье превратилась в страну, где все оказалось дозволенным. 5 марта, после почти недельного перерыва, вышли вновь газеты, которые просто захлебывались от восторженных славословий. Газетные развороты запестрели откровениями различных лиц, которые сообщали интервьюерам, какое «счастье они испытали», дожив наконец «до эры свободы». Славили «славную революцию» и «великую свободу» даже те, кто прекрасно себя чувствовал при павшем режиме, кто был продуктом и составной частью его.

Двоюродный брат Царя Великий князь Кирилл Владимирович, успевший еще до отречения Царя перебежать на сторону новой власти и присягнуть ей, откровенничал выше всякой меры. Оказалось, что только теперь он по-настоящему счастлив, так как живет «в свободной стране» и «может говорить все, что думает», а раньше же все время «чувствовал притеснения», слежку. Князь уверял, что в последнее время «бывший Царь» был «явно не в себе», что «все дела вершила Александра Федоровна». Оклеветав родственников, внук Императора Александра II выразил полную поддержку новому правительству.

Столичная газета «Русская воля», созданная за год до того группой столичных банков при заинтересованном участии последнего Министра внутренних дел А.Д. Протопопова, сидевшего теперь в казематах Петропавловской крепости, просто задыхалась от избытка экстатических чувств. «Мы можем гордиться той исключительной красотой общего движения, той высокой его культурностью, какими ознаменовались святые освободительные дни с первой минуты до настоящих минут, знаменующих полную победу русского народа над вековым игом деспотического самодержавия».

Газеты переполняла радужная информация о грандиозном преображении России, о «великой бескровной революции». Хотя в разных частях Империи были убиты сотни людей, а тюрьмы, невзирая на «всеобщую амнистию», заполнялись новыми заключенными — «врагами свободы и народа», но на эти «эксцессы» мало кто обращал внимания.

Несмотря на то что правительство и МВД возглавлял князь Г.Е. Львов, он активной роли не играл, являясь лишь декорацией. Направлением внутренней политики заведовал Министр юстиции. Как убежденный социалист, он стремился «ежеминутно углублять революцию», чтобы сделать «возврат к старому невозможным».

Керенского отличала невероятная активность. За день он успевал побывать на многих заседаниях, выступить на нескольких митингах, подписать ворох воззваний и указов. Он рьяно отстаивал мысль об «изолировании» «бывшего Царя», и 7 марта Временное правительство издало распоряжение об аресте Николая II и членов Его Семьи. Поверженные были заключены под арест в Александровском дворце Царского Села. Режим содержания определяла инструкция, составленная лично Керенским.

Сразу же после принятия на себя функций шефа российской юстиции, «любимец Февраля» постоянно публично высказывал уверенность, что «отныне произволу положен конец», что теперь «все граждане России могут вдыхать полной грудью воздух свободы», что они «могут не бояться за свою жизнь». Керенский очень быстро превратился в кумира столичной публики, стал своего рода «прима актером», постоянно окруженным толпой поклонников и поклонниц. Он был таким великолепным, таким «душкой», так потрясал впечатлительные натуры, что на некоторых собраниях и митингах молодые барышни падали в обморок, а юноши рыдали от восторга.

Однако не только экзальтированные курсистки и восторженные студенты трепетали при виде Керенского. Восторгались и более зрелые дамы, имевшие «шумную биографию». Одна из самых известных в этом ряду — Зинаида Гиппиус. «Жрица декаданса», поэтесса, критикесса, публицистка, эссеистка и социалистка. Она и ее муж популярный писатель Д.С. Мережковский, знали «милого Александра Федоровича» давно, но только в те мартовские дни он им открылся всей своей революционной монументальностью.

Через несколько дней после переворота он нанес визит «неистовой Зинаиде» и та записала в дневнике: «Он, конечно, немного сумасшедший. Но пафотически-бодрый… Это все тот же Керенский. Тот же. и чем-то неуловимо уже другой. Он в черной тужурке (министр-товарищ), как никогда не ходил раньше. Раньше он даже был “элегантен”, без всякого внешнего “демократизма”. Он спешит, как всегда, сердится, как всегда. Честное слово, я не могу поймать в его словах перемену, и однако она уже есть. Она чувствуется».

Изменялись все, и менялось все. Причем некоторые перемены просто резали глаз. Еще совсем недавно блестящая столица Российской Империи превратилась за несколько дней в заплеванный и замызганный город. Горы мусора во дворах и скверах (дворники перестали работать — Революция!), толпы неопрятных людей на улицах, расхристанные солдаты, задирающие прохожих компании наглых *censored*TOK (никто не мог подумать, что их такое количество!), группы праздношатающихся, фланирующих с утра до вечера по центральным улицам Петрограда. Людская масса лузгала семечки, а немалое число людей, невзирая на введенный еще в 1914 году сухой закон, было явно навеселе. И бесконечные манифестации, демонстрации, митинги. Это стало главным развлечением толпы.

Полиция исчезла, зато появились во множестве вооруженные патрули, состоявшие из солдат и молодых людей в штатском платье с красными бантами на груди и такого же цвета нарукавными повязками. Эти «рыцари революции» прославились не только рвением в выявлении и аресте бывших «слуг прогнившего режима», но и своими «экспроприациями». Множество богатых квартир и особняков были ограблены во время поисков и арестов «врагов народа».

Вскоре после падения Царской власти в Петрограде оказался И.А. Бунин. Писатель был потрясен увиденным. «Невский был затоплен серой толпой, солдатней в шинелях в накидку, неработающими рабочими, гуляющей прислугой и всякими ярыгами, торговавшими с лотков и папиросами, и красными бантами, и похабными карточками, и сластями, и всем, чего попросишь. А на тротуарах был сор, шелуха подсолнухов, а на мостовой лежал навозный лед, были горбы и ухабы. И на полпути извозчик неожиданно сказал мне то, что тогда говорили уже многие мужики с бородами: “Теперь народ, как скотина без пастуха, все перегадит и самого себя погубит”. Простой мужик-кучер чувствовал и понимал тот неизбежный ход событий, который “представители общественности” и вообразить не могли».

Храмы почти опустели, зато кинематографы, цирки и театры были переполнены. Газеты были нарасхват. Главная тема полос — описание различных эпизодов «славной революции». Из прошлой жизни в них осталась лишь коммерческая реклама, характер которой, несмотря на разгар жестокой войны и революционные пертурбации, мало изменился с мирных времен.

Акционерные общества оповещали «уважаемых господ акционеров» о ежегодных собраниях, курорт «Гурзуф» приглашал воспользоваться его услугами и отдохнуть с полным комфортом, компания Жорж Руссель рекомендовала дамам приобрести последнюю модель эластичного корсета. В свою очередь, цирк Чинизелли объявлял свою новую грандиозную программу, суворинский театр анонсировал пьесу «Цветы зла», кинематограф «Паризиана» рекламировал «новую фильму» — драму в пяти частях с участием несравненного И.И. Мозжухина — «А счастье было так возможно». Публике предлагалось многое другое посмотреть, воспользоваться услугами и выгодно купить.

Театрам приходилось перестраиваться, что называется, на ходу, в соответствии с политическими потребностями момента. Большинство спектаклей было подготовлено еще в «старую эпоху», что порой откровенно не устраивало зрителя. Случались трагикомические истории. В Императорском Александрийском театре давали драму М.Ю. Лермонтова «Маскарад», которую никак нельзя было отнести к разряду революционных произведений. Публика, среди которой не видно было состоятельных господ и дам в вечерних туалетах, а доминировала однообразная масса в военных одеждах цвета хаки, сама внесла коррективы в постановку. После сцены бала зрители стали требовать революционный гимн. Спектакль прервали, и оркестр вынужден был трижды исполнить «Марсельезу», что вызвало бурный восторг огромного зрительного зала. Труппа была в смятении, а прима Александринки, известная актриса Е.Н. Рощина-Инсарова, впала в депрессию. «Маскарад» изъяли из репертуара.

Помимо революционной эйфории, в мартовском воздухе России все явственней чувствовалось нарастание волны ненависти ко всему и ко всем, ассоциировавшимся со свергнутой властью. Русские популярные газеты, обезумевшие от нахлынувшей полной свободы, писали невероятную ложь: Царь и Царица вошли в тайные сношения с Германией, собирались заключить сепаратный мир «за спиной народа», что Они предали Россию, что делами управления в России занимался «пьяный развратник» Распутин и «его клика». Много и другой несусветной глупости озвучивалось, и никто ничего не доказывал и не опровергал. Общественные страсти накалялись.

Ненависть так быстро овладевала душами числа людей, что оторопь брала. Один старик в Новгородской губернии публично высказался так: «Из бывшего Царя надо было кожу по одному ремню тянуть». Услыхав подобное, потрясенный Василий Розанов восклицал: «И что ему Царь сделал, этому “серьезному мужичку”? Вот и Достоевский. Вот тебе и Толстой, и Алпатыч, и “Война и мир”».

Ни на день не стихали разговоры о монархических заговорах и о попытках реставрации, хотя никаких признаков деятельности роялистских групп не существовало. Однако это ничего не меняло, и, например, Керенский опасался монархического реванша вплоть до прихода к власти большевиков осенью 1917 года.

Арестом Царской Четы дело не исчерпалось. Устремления хозяев «новой России» простирались дальше: они намеревались «вбить осиновый кол» в сердце Монархии, навсегда покончить с ней. Арест Николая II сопровождала и другая акция: в начале марта правительство объявило о создании Чрезвычайной следственной комиссии для расследования противозаконных по должности действий бывших Министров и прочих высших должностных лиц (ЧСК). Это была удивительная институция «свободной России». В нее вошли юристы и общественные деятели кадетско-эсеровской ориентации, задача которых состояла в выявлении и выяснении закулисной стороны свергнутого режима.

Новые правители России были убеждены, что «народ должен знать всю правду». Указанная Комиссия должна была эту «правду» добыть и огласить. Инициатором и «патроном» всего начинания был А.Ф. Керенский, непосредственным же руководителем Комиссии являлся присяжный поверенный (адвокат) из Москвы Н.К. Муравьев, выступавший до революции защитником по политическим делам.

Комиссия была наделена правом производить следственные действия, заключать под стражу отдельных лиц, выносить решения об их освобождении и получать любую информацию из государственных, общественных и частных учреждений по вопросам ее интересующим.

Первоначально конечная цель подобных занятий была не совсем ясна, но большинство деятелей новой власти считало, что Комиссия должна подготовить материалы для привлечения к суду бывших правителей.

Были допрошены и опрошены десятки высших должностных лиц Империи, известные политические и общественные деятели, придворные. В их числе: Царские премьер-министры И.Л. Горемыкин, князь Н.Д. Голицын, граф В.Н. Коковцов, Б.В. Штюрмер; Министры внутренних дел А.А. Макаров, H.A. Маклаков, А.Д. Протопопов, А.Н. Хвостов; Министр юстиции, азатем председатель Государственного Совета И.Г. Щегловитов, Министр Императорского Двора граф В.Б. Фредерикс, дворцовый комендант В.Н. Воейков, высшие чины военных ведомств, полицейского управления. Дали свои показания и те, кто оказался в числе героев «славных» февральско-мартовских событий: П.Н. Милюков, военный Министр А.И. Гучков, председатель IV Государственной Думы М.В. Родзянко. Опрашивались и известные политические деятели: В.Л. Бурцев, В.И. Ленин, Н.С. Чхеидзе, А.И. Шингарев и другие.

ЧСК собрала огромный документальный материал, полученный из различных ведомств и от отдельных лиц, так или иначе причастных к выработке и осуществлению государственного курса в период Монархии. Керенский, во время своего инспекционного посещения Царского Села, потребовал от Николая II, «во имя установления правды», допустить к личным бумагам и корреспонденции. Царь безропотно согласился, провел в свой кабинет, отпер все ящики письменного стола, показывал, где что лежит, давал необходимые пояснения. Несколько дней представители новой власти рылись в столах и шкафах Александровского дворца и увезли в Петроград множество бумаг.

Эта поездка оказалось очень познавательной для грозной «Немезиды Революции». После возвращения в Петроград Керенский заметил в кругу чиновников Министерства юстиции, что он очень удивлен тем, что «Николай II далеко не глуп, вопреки тому, что мы о Нем думали». Потом о том неожиданном для себя открытии Министр юстиции, а затем и Министр-председатель правительства в своих речах и многочисленных книгах ни разу не упомянул. Сакраментальный пассаж сохранили для потомства пораженные слушатели.

Внутри Чрезвычайной комиссии с самого начала шла борьба двух направлений. Первое представляли те, кто стоял на правовой точке зрения: скрупулезно собрать и всесторонне изучить факты и документы, а лишь затем делать выводы. Представители второго «революционного» течения придерживались иного подхода. Они были уверены, что «преступные деяния свергнутого режима» в главном и так известны, и нужно лишь «подобрать» материалы, раскрывающие такие деяния.

Подобной же разоблачительной позиции твердо придерживался глава Комиссии Н.К. Муравьев и его покровитель А.Ф. Керенский.

Столкновения между правоведами и обличителями начались буквально с первых дней. Когда военный следователь полковник С.А. Коренев, после подробного ознакомления с делом бывшего военного Министра генерала М.А. Беляева, доложил Комиссии, что «ничего сугубо преступного найти не смог» и предложил его освободить из-под ареста, то разгорелась целая буря. «Как освободить? — взорвался бывший адвокат Н.К. Муравьев. — Да Вы хотите на нас навлечь негодование народа. Да если бы Беляевы даже и совсем были бы невиновны, то теперь нужны жертвы для удовлетворения справедливого негодования общества против прошлого. А за бывшим военным Министром все-таки имеется большой грех — его угодливость перед власть предержащими. За это одно его надо сгноить в тюрьме».

Ясно, что при такой «правовой философии» о справедливом разбирательстве, казалось, не могло быть и речи. Однако в работе Комиссии участвовали многие юристы с многолетним стажем, имевшие четкие представления о профессиональной этике. Они не могли и не желали выполнять политический заказ.

Особенно ярко это проявилось в вопросе о признании «виновности» Царя. Правоведы твердо стояли на позиции закона, согласно которому Монарх не мог ни в какой форме не только привлекаться к суду, но против него вообще не могло выдвигаться обвинений. Антрепренеры же расследования, понимая, что с точки зрения юридической добиться вердикта невозможно, хотели все-таки уличить Царя в противогосударственной деятельности, вынести морально-исторический приговор. Как вспоминал заместитель председателя Комиссии сенатор С.В. Завадский, «Муравьев считал правдоподобным все глупые сплетни, которые ходили о том, что Царь готов был открыть фронт немцам, а Царица сообщала Вильгельму II о движении русских войск».

Для документирования этих «истин» использовались самые сомнительные приемы. В одной бульварной газете было опубликовано несколько якобы тайных телеграмм, которые отправлялись в Германию через нейтральные страны, и где содержались указания на переправку секретных сведений германскому командованию. Сии послания были подписаны «Алиса» иниу кого не должно было возникнуть сомнений, что эти депеши исходили от Царицы.

Увидав эти «документы», Керенский немедленно потребовал провести «тщательное расследование», а Муравьев просто сиял от радости. Вот они факты! Вот она измена! Несколько дней глава Комиссии только разговоры и вел об этих «неопровержимых уликах». Расследование же окончилось грандиозным конфузом.

Выяснилось, что один молодой начинающий журналист очень хотел прославиться и «сделать сенсацию». С этой целью он очаровал телеграфистку с городского телеграфа и попросил помочь найти интересные материалы, обещая в награду коробку конфет. Молодая барышня, не долго думая, составила несколько таких телеграмм, передала своему поклоннику и получила сладости. Когда началось следствие, немедленно призвали журналиста, затем телеграфистку и та, расплакавшись, сразу же призналась в фабрикации. Подделка была установлена с несомненностью, но Муравьев все никак не мог успокоиться, и даже хотел уговорить телеграфистку взять свое признание назад. Но его все-таки убедили не покрывать Комиссию позором, так как грубость подделки сразу же бросалась в глаза.

Такого же «высшего качества» были и прочие «изобличающие сведения»: несколько недель изучали версию о шпионском телефонном кабеле между Царским Селом и Берлином, искали подтверждение слухам о тайных визитах эмиссаров кайзера в Петроград, разыскивали «приказы Императора» об установке на чердаках домов тысячи пулеметов, из которых «расстреливали народ». В итоге не только не обнаружили никакого приказа, но даже ни одного пулемета не нашли.

Однако правду не оглашали. Хоронили версии тихо, мирно, «по-семейному». Законы бульварной журналистики (и бульварной политики) соблюдались неукоснительно. Сначала в течение нескольких дней или недель та или иная сенсация раскручивалась в прессе, затем, когда выяснялась ее очевидная лживость, «факт» просто исчезал из обращения. На сцену же вытаскивали новый абсурд. Публично же никогда и ничего не опровергали.

Глава Комиссии Муравьев несколько раз давал интервью столичным газетам и уже в мае 1917 года без обиняков утверждал, что «обнаружено множество документов, изобличающих “бывшего Царя и Царицу”. В действительности же замысел Керенского и прочих провалился: установить «преступные деяния» властителей, выявить их антигосударственную деятельность и разоблачить предательские сношения с врагами государства не удалось. А ведь так искали, так искали! По прошествии времени очевидно, что подобных фактов просто не существовало в природе, хотя «профессиональные разоблачители царизма» были убеждены в их наличии (иначе бы никакой Комиссии и не создавали).

Однако и вто время находились люди, не ослепленные революционным угаром. Весной 1919 года Иван Бунин написал: «Нападите врасплох на любой старый дом, где десятки лет жила многочисленная семья, перебейте или возьмите в полон хозяев, домоправителей, слуг, захватите семейные архивы, начните их разбор и вообще розыски о жизни этой семьи, этого дома, — сколько откроется темного, греховного, неправедного, какую ужасную картину можно нарисовать и особенно при известном пристрастии, при желании опозорить во что бы то ни стало, всякое лыко поставить в строку! Так врасплох, совершенно врасплох был захвачен и российский старый дом. И что же открылось? Истинно диву надо даваться, какие пустяки открылись! А ведь захватили этот дом как раз при том строе, из которого сделали истинно мировой жупел. Что открыли? Изумительно: ровно ничего!» Писатель был абсолютно прав: в общем-то «открылись» действительно пустяки.

Главный же инспиратор всего дела Керенский даже в эмиграции не нашел в себе мужества признать, что вся затея с установлением виновности Николая II и Александры Федоровны в «государственной измене» (108-я статья уголовного уложения) безусловно провалилась. Между тем именно эта статья должна была стать важнейшим пунктом предполагаемого обвинения. Именно под лозунгом «борьбы с изменой» разворачивалась вся революционная вакханалия.

Давая в августе 1920 года в Париже показания следователю H.A. Соколову, бывший «Александр IV» оправдывал создание ЧСК «историческими условиями». Хотя он уже признавал, что «Николай II сам лично не стремился к сепаратному миру», но относительно Александры Федоровны все еще продолжал лгать, уверяя, что в деятельности «Ее кружка» он узрел «явную тенденцию к развалу страны», что якобы должно было привести «к сепаратному миру и содружеству с Германией». Это говорил человек, за несколько месяцев нахождения которого на первых политических ролях все в стране действительно развалилось. Тут уж речь шла не о придуманных «тенденциях», а о непреложной действительности.

С первых же дней антицарской вакханалии в центре внимания публики и Комиссии оказался Григорий Ефимович Распутин, его политическая роль, его участие в управлении Империей. Следователи, еще только приступая к разбору документов и опросу свидетелей, уже были убеждены в «преступной» роли, которую сыграл этот человек в судьбе государства.

Позже следователь В.М. Руднев писал: «Прибыв в Петроград в Следственную комиссию, я приступил к исполнению моей задачи с невольным предубеждением относительно причин влияния Распутина, вследствие читанных мною отдельных брошюр, газетных заметок и слухов, циркулировавших в обществе, но тщательное и беспристрастное расследование заставило меня убедиться, насколько все эти слухи и газетные сообщения были далеки от истины». Даже юристы становились жертвами «облучения ложью»; что же уж говорить о других!

Распутин стал ударной темой столичных газет, почти все они завели специальные рубрики — «Распутиниада». Даже самые солидные из них сбросили «флер респектабельности» и смаковали «пикантные детали» жизни убитого в декабре 1916 года Друга Царской Семьи. Репортажи, интервью, очерки следовали один за другим. Все издания стремились перещеголять друг друга в добывании самого горячего материала. Беседы с теми, кто не только видел и знал этого одиозного мужика, но и с теми, кто мог порассуждать на сей предмет, стали в газетах почти ритуальными.

Врач, производивший вскрытие трупа Григория Распутина, во всех подробностях сообщал о том, как выглядел покойник, сколько у него было ран, в каком состоянии были внутренности. Другой врач, известный психиатр и невролог В.М. Бехтерев, хотя сам Распутина никогда не видел, давал научные объяснения «природы распутинских чар». На страницах нескольких столичных изданий маститый врачеватель разъяснял гражданам свободной России, что «помимо обычного гипноза» существует еще «половой гипнотизм» и Распутин как раз и был из числа таковых гипнотизеров.

Журналисты устроили настоящую охоту на дочерей и жену Распутина. Их искали везде, но они успели уехать на родину в Сибирь сразу же после переворота. Их же разграбленная и разгромленная квартира в доме на Гороховой, 64 стала объектом паломничества толп любопытных.

Появились и первые смачные описания распутинских оргий, а в числе соблазненных и одурманенных его жертв фигурировали некие дамы, которых репортеры обозначали чуть ли не всеми буквами русского алфавита: баронесса Б., графиня К., монахиня О., жена полковника М., медсестра П. и так далее.

Уже в 2 марта 1917 года, когда Николай II отрекся от престола, в Царскосельском гарнизоне образовалась группа нижних чинов, решивших отыскать могилу Распутина. В Царском Селе обыватели шушукались, что покойник был похоронен именно там (была версия, что тело увезли в село Покровское). Однако точное место известно не было, так как вся процедура похорон проходила в большой тайне. Революционные солдаты решили разоблачить «Царский секрет».

Потом рассказывали, что солдатами двигал вовсе не революционный порыв, а слухи о баснословных сокровищах, которые Царская Семья положила в гроб Своему Другу. Хотя в соответствии со всеми нормами Православия такого быть не могло, но кто из этих одурманенных свободой и вином «революционеров» думал о каком-то Каноне! Они горели желанием озолотиться и довольно быстро нашли под строительными лесами воздвигаемого небольшого храма на окраине Царского Села захоронение, которое и начали расковыривать на следующий день [2 — Он был похоронен в строящемся A.A. Вырубовой храме во имя Преподобного Серафима Саровского при Свято-Серафимовском лазарете-убежище. Закладкахрама состоялась в начале ноября 1916 года.].

Руководил могилокопанием некий капитан Климов — командир батареи по охране Царской резиденции, действовавший по согласованию с новым комендантом Царского Села подполковником B.М. Мацневым. Работы проводились без всякой огласки и продвигались трудно. Гроб находился на довольно большой глубине (два аршина, или около полутора метров), а земля в тот год сильно промерзла. Через два дня вандалы добрались до оцинкованного футляра, в котором находился гроб. Топорами и кирками взломали крышку у изголовья и увидели труп.

Никаких драгоценностей, естественно, в захоронении не обнаружили. Это сразу же охладило энтузиазм. На следующий день, 6 марта, Мацнев доложил на заседании Царскосельского временного комитета, что в Александровском парке обнаружен гроб предположительно с телом Распутина. Еще раньше весть долетела до А.Ф. Керенского.

Тот, с первого мгновения своего вознесения во власть, держал распутинское дело под своим неусыпным контролем. Он не сомневался, что эта тема — чрезвычайно выигрышная в историческом деле «вбивания осинового кола». В числе его первых распоряжений было два чрезвычайно примечательных.

Во-первых, еще до объявления «всеобщей амнистии» Керенский прекратил следственное дело против убийцы Распутина князя Ф.Ф. Юсупова, аво-вторых, распорядился освободить Хионию (Пелагею) Гусеву (она по решению суда пребывала в сумасшедшем доме), которая летом 1914 года покушалась на жизнь Распутина, ранив его ножом в живот [3 — Ровно через пять лет после покушения на Распутина, в конце июня 1919 года, эта же Гусева на ступенях Храма христа Спасителя в Москве совершит покушение на жизнь патриарха Тихона.]. Керенский считал вышепоименованных — изнеженного аристократа-убийцу и психопатку-сифилитичку — «жертвами политических преследований царизма».

Всю историю с могилой Керенский ни на минуту не выпускал из поля зрения своего «революционного орлиного ока». До него дошли слухи, что некоторые обыватели начали проявлять повышенный интерес к покойнику, а иные даже стали собирать землю и снег с могилы, казавшиеся им чудодейственными. Это было «форменное безобразие», которое надлежало прекратить немедля. Он распорядился поместить гроб в специальный вагон и выставить охрану.

Еще раньше новость достигла ушей некоторых петроградских репортеров, и они чуть ли не толпой устремились в Царское. Первым примчался думский корреспондент Е. Даганский, опубликовавший в нескольких газетах свои репортажи. В «Русской воле» помещено было описание оскверненного захоронения. «В земле вырыто отверстие, шириной не более аршина, откуда виднеется развороченная свинцовая крышка гроба, открывающая покойника до груди. Лицо трупа совершенно почернело. В темной длинной бороде и волосах куски мерзлой земли, на лбу черное отверстие от пулевой раны».

Корреспондент не поленился спуститься в могилу и нашел на груди небольшую икону Знамения Федоровской Божией Матери, на обороте которой были автографы Царицы, Великих княжон и Анны Вырубовой. Здесь же значилось: 11 декабря 1916 г. Новгород. Несколько образов Александра Федоровна привезла из поездки в этот город. Один из них, тот, которым Ее благословил архиепископ Новгородский Арсений (Стадницкий), и обнаружился на груди Друга Царицы.

Журналист хотел «взять на память» эту икону, но капитан Климов воспротивился, заявив, что он ее «должен передать коменданту Царского Села подполковнику Мацневу». Через несколько недель в прессе промелькнуло сообщение, что эта мемориальная реликвия была продана неким инженером Беляевым иностранцу.

Известная столичная газета «Новое время» сообщала 10 марта: «На станции Царское Село Московско-Виндаво-Рыбинской железной дороги стоит под охраной караула товарный вагон с телом Распутина. В ночь на 9 марта тело Г. Распутина по распоряжению правительства было выкопано из могилы склепа церкви во имя Серафима Саровского, что в деревне Александровской вблизи Царскосельского Александровского дворца. Гроб с телом Распутина на грузовике был доставлен в городскую ратушу, металлическая крышка была вскрыта, и труп подвергся осмотру». Корреспонденция заканчивалась информацией, что «о месте похорон Распутина пока распоряжений не сделано».

Подробные отчеты о «сенсационном событии» поместило и большинство других ежедневных изданий. Самое тиражное — «Русское слово» — привело новые подробности. «Металлический цинковый гроб был настолько тяжел, что целый взвод солдат с трудом извлек его на поверхность. На грузовом автомобиле гроб был доставлен в Царское Село, в ратушу. Его внесли в здание, где гроб был вскрыт. Тело Распутина оказалось завернуто в тонкую кисею и затем зашито в полотно. Голова покоилась на шелковой кружевной подушке. Руки скрещены на груди, левая сторона головы разбита и изуродована. Тело почернело. В это время к ратуше собралась огромная толпа любопытных, проникшая в самую ратушу. Цинковую крышку гроба разломали на куски. Каждый хотел себе оставить на память кусок крышки: “Это на счастье, как веревка от повешенного”, - заявляли в толпе. Составив протокол осмотра, тело вновь уложили в гроб и отвезли на Царскосельский вокзал. Здесь гроб был оставлен в товарном вагоне, двери которого, по распоряжению коменданта, были закрыты и опечатаны».

Вскоре после разрытия могилы появилось сообщение, что тело будет предано земле «на одном из кладбищ Петрограда». Здесь может возникнуть вполне уместный вопрос: для чего правительству (сиречь Керенскому) понадобилось отдавать распоряжение об извлечении гроба, захороненного в безлюдном месте столичного пригорода, чтобы затем предавать его земле в столице?

Но в то время подобный вопрос ни у кого не возник. Власти же откровенно лукавили. Намерения «хоронить в Петрограде» у них не существовало из опасения, что эта могила станет местом паломничества «распутинцев» и просто любопытных. В силу этого Керенский все никак не мог решить, что же делать с гробом.

Верховного «стража свободы и закона» никоим образом не смущало, что все эти непристойные манипуляции с мертвецом происходили в дни Великого Поста! Он давно уже не верил в Бога, не боялся никакого Судного дня. Опасался он совсем другого: что кто-то может его заподозрить в недостаточной преданности «делу революции». Он не мог быть мягкосердечным, не мог быть снисходительным даже к трупам врагов, пресловутые «исторические обстоятельства» требовали решительных действий. И они последовали.

Тело Распутина было тайно перевезено в «революционную столицу», где его под охраной поместили в укромном месте в придворных конюшнях, в самом центре Петрограда, на Конюшенной площади. Оскверненный гроб здесь находился в деревянном ящике из-под рояля.

Вообще во всей этой истории очень много неясного. Важные ее эпизоды можно восстановить лишь по скудным и противоречивым сообщениям газет. Официальных документов практически нет, хотя к ней имели отношение и высшие должностные лица, и местные административные власти.

Сами главные «герои Февраля» (всем им удалось благополучно покинуть пределы России) потом десятилетия обретались в различных странах в качестве эмигрантов. Превратившись, по существу, в «макулатуру истории», они не могли с этим смириться. Политическое банкротство свое не признавали. Постоянно говорили и говорили о «великой роли», которую они сыграли в «деле освобождения народа». Некоторые, например П.Н. Милюков и А.Ф. Керенский, написали тома воспоминаний и исторических трактатов, где в самых выигрышных красках рисовали свои политические портреты «в историческом интерьере».

Эти многостраничные опусы невольно поражают читателя. Мемуаристы восстанавливали в мельчайших подробностях события и картины, виденные многие десятилетия назад (к примеру, Милюков живописал цвет облаков над Везувием, когда оказался в Италии еще студентом), но странным образом наступал «провал памяти», когда надо было говорить о нежелательном и исторически для себя невыигрышном. Особенно это касалось двух тем.

Первая важнейшая и больная: участь Царской Семьи. У Милюкова по этому поводу «полный склероз». Обсуждений этого вопроса во Временном правительстве он «категорически» не помнил.

Хотя, как Министр иностранных дел, вел по этому поводу переговоры с английским послом, обменивался телеграммами с британским МИДом, но — как отшибло. Запамятовал все! Действительно, это ведь не цвет облаков над Везувием, а «сущая безделица»!

Цепкая память Керенского тоже удержала лишь то, что надо было сохранить для скрижалей истории! Царскую тему он тоже готов был забыть, но тут ничего не получалось. Ему со всех сторон эмигранты напоминали, приводили документы, обвиняли, проклинали, выставляя виновником гибели. Не раз оправдывался, перекладывал ответственность на других. Уверял, что если бы не бяки-англичане, которые отказались пустить Царя к себе, то все бы мирно и обошлось. Он же со своей стороны только и думал, как обеспечить Его безопасность. Эти подтасовки мало кого убеждали, но сам он себя убедил, что в той страшной истории неповинен.

Вторая тема, которая тоже выветрилась из памяти мемуаристов, хоть и не была столь же масштабной, как первая, но тоже была не менее щекотливой. Она касалась той самой распутинской «могильной истории». Никто из «вспоминателей» о ней не обмолвился ни полусловом.

Между тем такие разговоры среди Министров по этому поводу велись, хотя бы потому, что все публиковавшиеся распоряжения подавались как решения именно правительства. Если и можно предположить, что «чистый европеец» Милюков оказался в стороне, то Керенский-то как раз находился в центре. Однако он тоже даже не упомянул об этом при подробном описании «славных дней» февраля и марта 1917 года. Наверное, по прошествии лет было просто стыдно вспоминать тот непристойный скандал.

Точно не известно, кто отдал приказ вывезти тело Распутина, не ясно, где точно его собирались предать земле (если действительно собирались), но ясно другое: Керенскому, как и прочим «этуалям Февраля», очень хотелось поскорее навсегда покончить с останками. Ненавистный мертвец мешал победителям жить и творить радостную историческую эпопею.

10 марта формируется похоронная команда, состоявшая из шести студентов Петроградского политехнического института и двух руководителей: уполномоченного Временного правительства Ф.П. Купчинского и представителя градоначальства ротмистра В.П. Кочадеева (Когадеева). Указанная группа получила в свое распоряжение грузовой транспорт и необходимые пропуска и в ночь на 11 марта покинула Петроград. Направление — Выборгское шоссе. Ясно, что выезд на автомобиле вооруженных людей должен был получить самую высокую санкцию. Кто же конкретно давал такое разрешение?

Сохранились краткие воспоминания Ф.П. Купчинского, написанные в мае 1917 года и посвященные как раз истории с трупом Григория Распутина [4 — «Я сжег Григория Распутина» (Составитель В.В. Клавинг). Санкт-Петербург, 2001.]. В них приводится разговор мемуариста с главой Временного правительства князем Г.Е. Львовым, состоявшийся в первые дни марта.

Князь говорил откровенно, без обиняков: «Его необходимо уничтожить. Сжечь, конечно, лучше. Надо подобрать людей, сделать без огласки». Потрясающее признание! Князь, представитель древнего рода (не чета Керенскому-то!), воспитанный по-европейски человек, известный общественный деятель, а рассуждал как какой-нибудь коммунистический революционер-уголовник.

Из рассказа Купчинского следует, что сама идея сожжения принадлежала ему, а князь лишь ее горячо поддержал и обещал «полное содействие». Львов, как абсолютно никчемный политик, как общепризнанный «политический импотент», ничего самостоятельно не решал ни в первые дни марта 1917 года, ни в дни последующие.

Он всегда все «обсуждал» со своими «товарищами по кабинету». Можно почти наверняка утверждать, что и здесь были «обсуждения», тем более что руководителю «ликвидационной команды» требовались широкие полномочия: достать транспорт, привлечь людей, получить многочисленные пропуска и разрешения. Одного «росчерка пера» князя Львова для этого было недостаточно. В стране уже де-факто существовало двоевластие.

В разнузданной «революционной массе» авторитетом пользовалось не Временное правительство, и уж тем более не князь Львов. Авторитет имел Петроградский совет, главой которого являлся «социалист» Н.С. Чхеидзе. Его же заместителем и самым известным членом Совета являлся Министр юстиции и прокурор А.Ф. Керенский.

Трудно усомниться в том, что «пропуски для патрулей» выдавались именно Советом. Без его санкции перемещение по Петрограду и его окрестностям машин с вооруженными людьми ночью тогда было просто невозможно. Так что в любом случае Керенский «был в курсе».

Купчинский преодолел все трудности, хотя кругом царили неразбериха и хаос. Именно его «команда» решила как первую задачу «акции»: перевоз на грузовике тела Распутина из Царского на Конюшенную в Петроград, так и вторую — сожжение.

В пафосном рассказе Купчинского, рассчитанном на восхищенное признание потомков, содержится немало интересных признаний. Когда прибыли в Царское забирать тело, то выяснились потрясающие вещи: уже несколько дней «толпы людей день и ночь окружают вынутый из могилы гроб, его фотографируют, осматривают, трогают». Даже когда перенесли на запасные пути и поместили в закрытый вагон, то и тогда толпы не исчезли, продолжали «осаждать вагон». Причем приходили и ночью с фонарями, все «хотели посмотреть», а среди этих «страждущих» были не только простые обыватели, но и «передовые интеллигенты».

Вывозили тело скрытно, и согласно акту, составленному 9 марта 1917 года, обязывались держать все «в тайне от широких масс». 10 марта глава «команды» посетил князя Львова и сообщил, что «сегодня ночью все будет закончено». Но слухи о манипуляциях с мертвецом стали просачиваться в публику, пошли разговоры. Чтобы пресечь их, была пущена в обращение дезинформация. «Дезу» напечатала популярная «Петроградская газета» 11 марта.

«По срочному предписанию Председателя Совета Министров князя Львова тело Распутина было перевезено из Царского Села в Петроград. Не доезжая Петрограда у платформы “Воздухоплавательный парк” поезд с телом Распутина остановлен. Солдаты вынесли гроб, который перевезен к ограде, близь находящегося здесь Волкова кладбища. Там тело Распутина было погребено и место захоронения тщательно скрыто».

На самом же деле все обстояло совсем иначе. В ночь с 10 на 11 марта от Конюшенной площади отъехало два грузовика, во втором из которых был гроб, покрытый досками и рогожами. Здесь же находилось и «несколько пудов картона и бумаги». Не забыли взять с собой лопаты, веревки и ломы. Сопровождала «секретный груз» команда из восьми человек, во главе с Купчинским.

Автомобиль несколько раз останавливали патрули, но город покинули благополучно и вскоре «кортеж» углубился в темноту. Через какое-то время свернули в сторону, на пустырь, но тут случилась неприятность. Автомобиль заглох. Произошло это между поселками Лесным и Пескаревкой. Руководители пошли в Лесное за подмогой, а студенты остались охранять уникальный груз.

В Лесном нашли коменданта, с которым обсудили ситуацию. Предложение «уничтожить труп без следа» ни у кого не вызывало возражений. Трудно не заметить, что некоторые обстоятельства уничтожения тел Царской Семьи перекликаются с этой историей…

Натаскали веток, из Лесного принесли дров, быстро сложили костер, вытащили из машины труп, облили все бензином и подожгли. Несколько часов длился этот страшный ритуал. Ничего в тайне сохранить не удалось, на следующий день весть о событии стала широко известной. Газета «Петроградский листок», со слов очевидцев, писала:

«При свете луны и отблеске костра показалось завернутое в кисею тело Распутина. Труп был набальзамирован, на лице видны следы румян. Руки сложены крестообразно. Пламя быстро охватило труп, но горение продолжалось около двух часов. Скелет не поддался уничтожению, и остатки его было решено бросить в воду».

Сам начальник «команды» описал виденное: «Руки как у живого. Шелковая рубашка в тканых цветах казалась совершенно новой. Костер разгорался все больше и больше, и при свете огня мы внимательно вглядывались в лицо «старца», какую тайну он унес с собой в небытие?! Множество тряпок и стружек из гроба полетело в огонь. Очень скоро тело Распутина оказалось в огне. Подливаемый бензин высоко вздымал огненные языки. Затлелись носки на его ногах, без обуви. Запылала рубашка. Борода моментально сгорела. Сине-зеленые огоньки заструились по трупу.»

Руководители «акции» составили протокол, сохранившийся до наших дней. В нем говорится, что уничтожение трупа Григория Распутина было произведено под утро 11 марта, между 7 и 9 часами. «Самое сожжение имело место около большой дороги из Лесного в Пескаревку, в лесу, при абсолютном отсутствии посторонних лиц, кроме нас, ниже руки свои приложивших».

Газетные репортажи об этом диком, просто каком-то неандертальском действии полны были умиления, и даже радости. Публику уверяли, что вешние воды наступающей природной весны (политическая, как утверждали, уже наступила) смоют с «лица земли русской» всю «грязь», оставшуюся «от прежнего режима».

Ужасает и фактическая сторона этой исторической картины, и ее пророческое предопределение. Костер, полыхающий в холоде предрассветной ночи, густой смрадный дым, медленно поднимающийся к небу, а рядом кучка продрогших радостных людей, не ведущая, что справляет поминальную тризну по прошлому, по России, по миллионам погибших за нее, и по многим миллионам, которые до срока погибнут в будущем невесть за что.

Пепелище с обгоревшими костями стало черным прообразом грядущего.

С пронзительным чувством выразил это послереволюционное погружение во тьму известный поэт той поры Дон-Аминадо (Шполянский).

Все опростали. И все опростили.

Взяли из жизни и нежность, и звон.

Бросили наземь. Топтали и били.

Пили. Растлили. И выгнали вон.

Долго плясала деревня хмельная,

Жгла и ходила глядеть на огонь.

И надрывалась от края до края

Хриплая, злая, шальная гармонь.

Город был тоже по-новому весел,

Стекла дырявил и мрамор долбил.

Ночью в предместьях своих куролесил,

Братьев готовил для братских могил.

Жили, как свиньи. Дрожали, как мыши.

Грызлись, как злые, голодные псы.

Строили башню, все выше и выше,

Непревзойденной и строгой красы.

Были рабами. И будут рабами.

Сами воздвигнут. И сами сожгут.

Господи Боже, свершишь ли над нами

Страшный, последний, обещанный суд?

Глава II. Факты и домыслы

В состоянии революционного пароксизма о Распутине было произнесено невероятное множество гневных слов, бесчисленное количество разоблачительных монологов. Потом многие десятилетия эти инвективы широко использовались как у нас, так и за границей, для создания образа и самого героя, и описания последних глав истории Царской России.

Уместно особо подчеркнуть, что обширная часть «Распутиниады» базируется на материалах, которые являются апокрифическими или, иначе говоря, просто ложными. Фальшивок здесь достаточно. «Пиарщики» XX века потрудились на славу: фабриковались полицейские документы, письма отдельных лиц, дневники. О конкретных информационных эрзац-продуктах ниже придется говорить еще не раз. Они интересны в двух отношениях: как мастерством технологии, так и характером общественных представлений, в русло которых удачно «вписывались» фальшивки.

Попыток же документировать жизнь «легендарного Гришки», наполнить его биографию конкретными историческими реалиями, долго не наблюдалось. Исторические изыскания никого не интересовали. Поэтому даже краткие заметки во всех без исключения энциклопедических изданиях, не говоря уже о прочих работах, полны противоречий и искажений. Тут правила (и правит) бал «разнузданная дама» по имени Идеология. Между тем там, где кончается факт, заканчивается и история. В силу этого с полным правом можно назвать антиисторическими подавляющую часть сочинений на данную тему.

Чтобы читателю было понятно, какой низкопробный материал ему предлагают, сошлемся на типичный образчик мифотворчества. Среди публикаций последних лет трудно обойти стороной писания Э.С. Радзинского, который обрушивает на публику просто поток «откровений» и «открытий» о тайнах истории вообще и о «тайнах Царей» в частности. При этом он уверяет всех и в России, и по всему свету, что «изучал уникальные» документы, знакомство с которыми «озаряло» его якобы научные экзерциции (упражнения).

В изданной массовым тиражом книге этого «мэтра» о Николае II о Распутине написано: «Григорий Распутин родился в селе Покровском в Сибири. Сын крестьянина Ефима Новых. Его отец — горький пьяница — вдруг образумился, перестал пить, скопил себе достаток. Но умерла жена — и пошло опять мужицкое несчастье: начал пить, спустил нажитое. И его сын Григорий в это время прославился распутной жизнью: Распутиным уехал он в Тобольск, служил половым в гостинице, там женился на служанке Прасковье, и родила она ему троих детей — сына и двух дочерей» [5 — Радзинский Э.С. «Господи. спаси и усмири Россию». М., 1993. Автор не только оболгал семью Распутина, но умудрился даже переврать цитату из дневника Николая II, вынесенную в заголовок. Запись эта была сделана 17 октября 1905 года, после подписания Императором известного Манифеста о даровании стране политических свобод и независимого парламента — Государственной Думы. В оригинале значится «умири». Господин сочинитель, очевидно, просто не способен понять, что «умири» и «усмири» не есть тавтология.].

Этот пассаж записного «знатока истории» насчитывает более шестидесяти слов. Из них не более десятка соответствуют истине: указание места рождения Григория Распутина, имя его отца, жены. Все остальные слова и утверждения, извините за неизящное выражение, грубое вранье. «Идентификатор» даже умудрился отцу чужую фамилию приписать.

Примерно так обычно и выглядит «консистенция» опусов на распутинскую тему: девять частей лжи и частичка общеизвестного. В результате получается непотребное «варево», которым обычно и «потчуют» несведущую публику. Из ныне живущих и творящих упомянутый баснописец далеко не единственный, но он, несомненно, самый плодовитый пасквилянт и наиболее удачливый коммивояжер пошлого товара.

Как можно рассуждать о жизни исторического персонажа, не зная ни времени его рождения, ни его условий жизни, ни духовного облика, ни запросов, ни интересов? Оказывается можно. Лишь в самые последние годы начинают появляться немногочисленные публикации, где приводятся сведения о рождении Распутина, о его семье, рассказывается о путях духовных исканий. Еще совсем недавно все это было покрыто плотным туманом неизвестности.

Собственно, точно было известно лишь несколько фактов. Во-первых, то, что Григорий родился в Западной Сибири, в селе Покровском Тюменского уезда Тобольской губернии и был сыном крестьянина. Во-вторых, не вызывала сомнений дата смерти: в ночь с 16 на 17 декабря 1916 года в Петрограде. И, наконец, не подлежало сомнению время первой встречи сибирского крестьянина с Царем и Царицей: 1 ноября 1905 года (о том имеется специальная запись в дневнике Николая II). За пределами этого скромного круга сведений начинались «интерпретации» и «вариации».

Существует несколько категорий документов, на основании которых можно воссоздавать историю жизни и судьбы Григория Распутина. Они разнятся как по своей фактурно-содержательной части, так и по степени исторической достоверности.

Наиболее надежны те из них, которые можно обозначить как «интимные бумаги», документы, которые возникли в «процессе жизнедеятельности» Распутина: его записки, телеграммы, наставления, размышления, поучения, содержащиеся как в записях его почитателей, так и в изданных от его имени книгах. Особое место в этом ряду занимает личная переписка Царя и Царицы. Здесь чрезвычайно значима корреспонденция Александры Федоровны, которая искренне, без прикрас описывала Свое восприятие «Друга Григория».

Второй блок источников включает показания бывших сановников и царедворцев, политиков, чинов полиции, завсегдатаев светских салонов, которые собирала упоминавшаяся выше Комиссия Временного правительства.

Последний и наиболее многочисленный корпус документов — мемуары современников. Из числа тех, кто жил и пережил «минуты роковые», очень многие оставили свои воспоминания. Мемуаристика этого периода огромна. При этом почти все авторы, в разном контексте и по разному поводу, но обязательно упоминали имя Распутина. Однако именно это обширное наследие и является наименее исторически надежным. Людей, которые лично общались с Распутиным, а по прошествии лет рискнули бы искренне изложить причины своего пиететного отношения к нему, можно с трудом сосчитать по пальцам одной руки.

Начнем с «биографического букваря». Откуда взялся Распутин и что достоверно о нем известно? Для начала разберемся в нескольких основополагающих вещах: дате рождения, происхождении легендарной фамилии и семейном родословии.

Исследователь биографии Григория Распутина O.A. Платонов отыскал в архиве семейный формуляр, составленной во время первой (и последней) Всероссийской переписи населения, состоявшейся в 1897 году [6 — См. Платонов O.A. Терновый венец России. Москва, 1996. С. 14–15.]. В нем значится, что у хозяина, пятидесяти пятилетнего Ефима Распутина в семействе состояли: жена Анна Васильевна (57 лет), сын Григорий (28 лет), жена сына Прасковья Федоровна (30 лет) и внук хозяина Дмитрий (1 год). Все они являлись крестьянами и значились безграмотными.

     

Принимая в расчет, что перепись, происходившая в январе 1897 года, учитывала только полное число лет, нетрудно подсчитать, что Григорий Ефимович Распутин родился в 1869 году.

Тюменскому краеведу В.Л. Смирнову удалось найти метрическую книгу Богородической церкви слободы Покровской за 1869 год [7 — Книга В.Л. Смирнова «Неизвестное о Распутине» была издана в Тюмени в 1999 году. Автору удалось собрать и опубликовать много интересных документов, касающихся жизни Григория Распутина на родине.]. В ней записано, что 9 января 1869 года у крестьянина Ефима Федоровича Распутина и его жены Анны Васильевны родился сын, нареченный при крещении 10 января Григорием, в честь поминаемого в тот день Православной Церковью Святителя Григория Нисского.

Наконец-то! По прошествии ста тридцати лет после рождения и более восьмидесяти лет после убийства удалось выяснить точную дату рождения одного из самых популярных персонажей отечественной истории. Спасибо энтузиастам-изыскателям!

Возникшая в XVII веке слобода Покровская располагалась на берегу полноводной реки Туры, на дорожном тракте. К моменту рождения Григория Распутина являлась, по сибирским меркам, «густонаселенным» пунктом; там значилось 172 двора. Численность «душ мужского пола» — 391 человек, аженского — 442. В Покровском имелись: церковь, почтовое отделение, сельское училище и «два кожевенных завода».

В селе (слободе) действовало четырехклассное начальное сельское училище, но Григорию там учиться не довелось. Можно предположить, что, как часто бывало в крестьянском миру в малочисленных семьях, отец не отдал сына «в обучение» по причине нехватки рабочих рук. Единственный сын, один помощник. Распутин так на всю жизнь и остался малограмотным. Хотя со временем он научился выводить слова (его автографов сохранилось довольно много), но сколько-нибудь совершенной техникой письма так и не овладел. Однако читать научился. С юности читал и читал Евангелие и выучил Его почти наизусть.

Жители села занимались извозом («ямщичили») по дороге из Тюмени в Тобольск, рыболовством, лесосплавом, хлебопашеством, молочным животноводством. Покровское славилось изготовлением попон, выделкой кож и кузнечным ремеслом. Позже Распутин расскажет про себя: «Много в обозах ходил, много ямщичал и рыбу ловит и пашню пахал». Детство прошло в тяжелом крестьянском труде.

Позже Распутин сам о некоторых жизненных эпизодах той поры много рассказывал. Труд с молитвой научил терпению и смирению. «Ходил в Петров пост на острова и там собирал лыко; таскал больше чем за полверсты в озеро мочить. Хлеба кушал малость, а оводов и комаров от себя не отгонял. В пять часов вечера я снимал рубашку, клал сто поклонов и творил Иисусову молитву… я действительно получил пользу от оводов и комаров, цифра неписаная, и научился всякому терпению, вообще ударам или изнурению тела. Еще в петровские ночи я пахал, оводов тоже не убирал с себя — пускай покушают тело и попьют дурную кровь. Я размышлял: и они Божие создание, так и я сотворен Богом».

Фамилия «Распутин» многими сочинителями производится от слова «распутство» и, как утверждается, обуславливается аморальным поведением. На самом деле все выглядит совершенно иначе. В начале XX века в Покровском проживало семь семей, носивших такую фамилию. Сама же родовая этимология к «распутному образу жизни» не имеет никакого отношения. Скорее всего, фамилия происходит от слов «распутье», «распутица» или «перепутье». Она широко была распространена на Русском Севере и в Сибири, и встречается в документах, по крайней мере с XVII века.

Вообще, что касается крестьянских фамилий, то они в большинстве своем возникают лишь в XIX веке. Ранее в деревенском быту использовались прозвища, клички, возникавшие разными путями. Тут могли обыгрываться какие-то характерные физические признаки, черты характера, место жительства, время рождения, но чаще всего имя или прозвище отца. В официальных документах обычно значилось примерно так: «Иван сын Федоров», «Зосим сын Семенов» и т. д.

Родоначальником рода Григория Распутина явился «Изосим Федоров сын». В переписной книге крестьян Покровского за 1662 год говорится, что он живет с женой и тремя сыновьями — Семеном, Насоном и Евсеем, что пришел он в Покровскую слободу за двадцать лет до того из Яренского уезда (современная — Республика Коми) «и стал на пашню». Сын Насон позже получил прозвище «Роспута». А от него и пошли «Роспутины», ставшие в начале XIX века «Распутиными». По подворной переписи 1858 года в Покровском значилось более тридцати крестьян, носивших фамилию «Распутины», в том числе и отец Григория Ефим, которому тогда еще не исполнилось и шестнадцати лет.

Вышесказанное документально подтверждает, что фамилия никакого касательства к образу жизни Григория Распутина не имела. Он ее не «приобрел», а получил в наследство.

Во многих же книгах и документах Григорий фигурирует под двойной фамилией: Распутин-Новый или Распутин-Новых. Это обстоятельство тоже окутано домыслами. Некоторые уверяют, что Григорий желал поменять фамилию, чтобы «расстаться с прошлой разгульной жизнью», чтобы «скрыть следы ранних лет». Очень популярна другая версия, согласно которой он вынужден был это сделать «по наводке» Цесаревича Алексея. Как утверждается, однажды, когда Распутин предстал перед Наследником Престола, тот чуть не запрыгал от радости и возопил: «Новый», «Новый». Якобы возглас Царского Сына и заставил менять «фамильное обозначение».

Среди прочих эту историю поддержала своим рассказом и старшая дочь Распутина Матрена. В ее изложении дело выглядело следующим образом. «В одно из первых своих посещений Дворца, он, увидев Государя, получил от Него приказание: впредь именоваться фамилией Новых. Это произошло таким образом. Когда отец проходил по Дворцу, его увидел Алексей Николаевич и сказал Государю: “Папа, вот идет новый”, т. е. новый во дворце человек. В связи с этим фактом и была переменена наша фамилия».

Однако даже при таком, казалось бы, весомом аргументе, как утверждение дочери, версия кажется малоубедительной и походит на обычный анекдот, которых циркулировало несчетное множество. Если Царь действительно дал подобное приказание, то зачем тогда потребовалось составлять прошение? Царское распоряжение само по себе имело силу закона. В своих же рассказах об отце Матрена немало неверного запечатлела, о чем придется ниже еще говорить.

Думается, что перемена фамилии к «воплю малютки» отношения не имела. Да и самой перемены-то не было, а было дополнение. Сам Григорий, решив видоизменить ее в конце 1906 года, объяснял это желание в прошении Царю следующим образом: «Проживая в селе Покровском, я ношу фамилию Распутина, в то время как и многие другие односельчане носят ту же фамилию, отчего могут возникнуть всевозможные недоразумения. Припадаю к стопам Вашего Императорского Величества и прошу: дабы повелено было мне и моему потомству именоваться по фамилии “Распутин Новый”». И далее шла подпись: «Вашего Императорского Величества верноподданный Григорий».

Что касается пресловутого «вопля малютки», то ко времени появления этого прошения Царская Чета всего виделась с Распутиным не более трех-четырех раз, а со Своими Детьми Они его познакомили в октябре 1906 года. Нет никаких указаний на то, что во время визитов Царя и Царицы к родственникам, где встречи с Григорием в тот период и случались, Они брали с собой маленького Сына, которому в июле 1906 года исполнилось только два года. Распутин же стал превращаться в Друга Царской Семьи с 1907 года, когда его новая двойная фамилия являлась уже фактом.

До недавних пор баснословными сказаниями была окутана семейная жизнь Григория Распутина, и в не меньшей степени и семейная жизнь его родителей. Благодаря найденным метрическим книгам можно этот сюжет осветить довольно полно. У Ефима и Анны Распутиных, обвенчанных в церкви Покровского в 1862 году, всего родилось девять детей, однако они умирали один за другим уже в раннем возрасте, и до отроческих лет дожил лишь Григорий.

Вся жизнь Распутина соткана из легенд и домыслов, но все-таки наименее документально обеспеченной являются первые тридцать лет его биографии. Это вполне понятно: какие в принципе могли остаться письменные или иные документы о жизни молодого крестьянского парня, да к тому же родившегося и обитавшего в далеком медвежьем углу? Практически никаких. Их и не осталось.

Какие-то свидетельства можно было получить от ровесников и вообще односельчан Распутина. Их стали опрашивать уже в XX веке, когда многое давно кануло в Лету, а сама фигура их односельчанина нежданно привлекла такой повышенный интерес, что местные мужики терялись, не знали, что и говорить этим «господам из России». По народным представлениям той поры, Россия начиналась за Уралом, а далее на Восток шла Сибирь.

Некоторые рассказывали то, что от них хотели услышать заезжие, «богато», «по-городскому» одетые дамы и господа, другие вообще отнекивались, ссылались на беспамятство. Да ничего особо примечательного они и рассказать-то не могли. Кто ж из них мог подумать в старое время, что этот Ефимов Гришка войдет в такую силу, в такой интерес попадет? Ничем примечательным не запомнился. Вспоминали, что в какой-то момент стал вроде сам не свой, на манер ушибленного. Рядом стоит, а вроде и нет его, о чем-то далеком думает, да потом стал все о Боге да о душе говорить.

О своих юных годах Распутин позже сам рассказывал: «Вся жизнь моя была болезни. Всякую весну я по сорок ночей не спал. Сон как будто забытье. Медицина мне не помогала, со мной ночами бывало как с маленькими, мочился в постели».

Парнем хоть и рос не особо здоровым, даже болезненным, работал, как и прочие, и на покосе, и на извозе, и на рыбалке. Многие односельчане помнили, что когда Григорий уже женатым был, стал подолгу из дому отлучаться. В самом факте таких отлучек ничего удивительного не было. Многие мужики, как заканчивались сельскохозяйственные работы, сбивались в артели и подавались в разные места на заработки.

Удивляло другое: ходил-то Григорий не на заработки, а как потом сам рассказывал, по разным обителям и святым местам. Дело такое тоже не возбранялось, но, что начало сильно удивлять, так это когда у него деньги завелись. А потом вдруг эти господа «из России» в гости к нему начали наведываться. Среди односельчан появились завистники. Зависть же неизбежно рождает и злость.

Покровское по представлениям той поры если не являлось особо богатым, но уж зажиточным селом было наверняка. Промыслы и торговля давали приработок. Но даже при этом больших денег никто не видел. Сотня рублей, сколоченная в год, считалась целым капиталом. (По приблизительным подсчетам, точное соотношение установить невозможно, сто рублей начала XX века равняется ныне примерно тысяче долларов.)

У Григория же Распутина со временем завелись деньги, да не крестьянским чета. Дом двухэтажный отгрохал, и, хотя таких было на селе немало, но все равно казалось, что его — «на господский манер», самый добротный. В прижимистости же упрекнуть никто не мог. Сотни рублей жертвовал на церковь, да и отдельным селянам деньгами помогал: кому скотину приобрести, кому на похороны, а кому на одежду.

За щедроты Распутина даже в газетах благодарили. «Тобольские Епархиальные Ведомости» 1 июня 1908 года писали: «Объявлена благодарность Епархиального начальства с выдачею похвального листа крестьянину слободы Покровской, Тюменского уезда, Григорию Новому (он же Распутин), за пожертвования в приходскую церковь».

В 1912 году в «Заключении Тобольской консистории» говорилось, что помимо «пяти тысяч рублей на построение нового храма в слободе Покровской Г.Е. Распутин пожертвовал в приходской храм серебряный 84 % золоченый напрестольный крест, четыре серебряных вызолоченных лампады и приложил к чтимой иконе Спасителя массивный нательный золотой крест».

Многие односельчане, встречая на улице, кланялись, благодарили за добро, а иные и «благодетелем» величали. Однако, как «земля зашаталась», так многие о добрых делах вмиг забыли. Когда до Покровского долетела весть, что в столице «Царя скинули», то людская злость-то и выплеснулась. Побежали грабить дом Распутиных, да так несколько раз и вламывались. Почин положили пришлые.

До наших дней дошла телеграмма, посланная вдовой убитого Григория Прасковьей (Параскевой), отправленная 21 апреля 1917 годаиз Покровского губернским властям в Тобольске. «Был проездом эшелон солдат, сделали полный разгром в квартире Григория Распутина. Пропали ценные вещи. Ехали они из Тюмени в Тобольск на пароходе “Станкевич” 21-го дня. Умоляем примите меры. Распутина».

Несчастная женщина на земляков не рассчитывала, наивно надеялась на защиту губернских властей. Помощь ниоткуда не пришла. Минуло еще некоторое время, и уже сами крестьяне Покровского на своем сходе приняли решение: конфисковать у Распутиных «богатства нажитые нечестным путем», в числе коих на первом месте стояли «граммофон и пианина». Вскоре же вдову с сыном вообще выгнали из собственного дома, где устроили больницу. К тому времени соседи успели уже почти все растащить: от тарелок до зеркала.

Все эти печальные истории начнут разворачиваться в «новой России», освобожденной от «царского ига». В иные времена такого расклада вещей, такого одичания никто бы и вообразить не мог. Все текло медленно, неторопливо, все казалось предопределенным на века.

В 1887 году, в возрасте 18 лет, Григорий Распутин женился на девице из соседней деревни Параскеве (Прасковье) Федоровне Дубровиной, которая была почти на три года старше него. Такая разница в возрасте была по тем временам довольно необычной. По деревенским меркам невеста явно «засиделась в девках», а жених, видно, не имел «брачного престижа» и вынужден был пойти под венец с «перезрелой».

У Григория и Прасковьи родилось семеро детей, но лишь трое выжили: Дмитрий (1895–1933), Матрена (в церковной книге записана как «Матрона»), которую часто называли Марией (1898–1977), и Варвара (1900 — начало 30-х годов). Судьба членов семьи Григория Распутина не была счастливой. Мать, сын Дмитрий и дочь Варвара погибли в советских концлагерях, а Матрена выбралась из России месте с психически неуравновешенным мужем поручиком Б.Н. Соловьевым (1893–1926).

После смерти в Париже супруга-неврастеника Матрена Распутина-Соловьева оказалась одна с двумя маленькими дочерьми на руках и практически нищенствовала. Работала танцовщицей в третьесортных кабаре, где было принято не отказывать клиентам «в особых милостях» по окончании представления. После многолетних безрадостных эмигрантских мытарств в Азии и Европе Матрене удалось перебраться в Америку. Там она много лет работала в цирке-шапито в качестве укротительницы «диких зверей». Умерла она в Калифорнии в Лос-Анджелесе.

О молодых годах жизни Распутина в Покровском можно судить по скупым и отрывочным сведениям. О семейном укладе сохранились рассказы Матрены, но они относятся к более позднему времени. Кое-какие упоминания по этому поводу делал позднее сам Григорий. Из них можно заключить, что Распутин много в молодости страдал от насмешек и издевательств односельчан. Сибирский крестьянский мир — жестокий мир, там не делали снисхождения слабым, не щадили тех, кто «не от мира сего». Закон беспощадного исторического отбора — выживает лишь сильный — формировал характеры жесткие, натуры прямые, не восприимчивые к слабостям других.

Не блещущий физической крепостью парень, да к тому имеющий слабости («мочился ночами»), превратился в объект издевательств. Позже Распутин заметил о том времени: «Много скорбей было: где какая сделалась ошибка, будто как я, ая вовсе ни при чем. В артелях переносил разные насмешки».

В этой связи стоит остановиться на одном моменте его биографии, который потом будет постоянно муссироваться в статьях, репортажах и книгах. Речь идет о том, что якобы в молодые лета Распутин был «конокрадом», за что его били нещадно. С тем, что его могли бить, с этим можно согласиться. На селе кулачные «забавы» были в порядке вещей. Что же касается конокрадства, а этот аргумент неизменно фигурировал (и фигурирует) при характеристике Распутина, то, так сказать, предметных оснований для этого в наличии не имеется. Никто из односельчан не указывал на такие деяния, никто не вспомнил подобного эпизода о своем земляке, хотя память о воровстве в деревне хранят долго.

Даже если и допустить, что земляки «запамятовали», «умолчали», хотя корысти для выгораживания, «отбеливания» Распутина у жителей Покровского не могло быть никакой, то все равно вся это история выглядит неправдоподобно. Такого рода поступки считались уголовным преступлением, и похититель скотины подлежал привлечению к суду, а значит, должны остаться некие судебные документы.

Между тем нередко можно встретить уверения, что «Распутина судили». Да, действительно, отец Григория Ефим Яковлевич однажды был заключен под арест, то не за «воровство», как писали и говорили, а за неуплату государственных недоимок (налогов). Что же касается его сына, то никаким судебным преследованиям он не подвергался.

Предположим, что «бумажные отпечатки» этой истории по каким-то причинам не сохранились. Однако и с фактической стороны вся эта история выглядит как тенденциозная легенда. Как сказал один чеховский герой, «этого не может быть, потому что этого не может быть никогда». Надо просто не иметь никакого представления об условиях жизни крестьян в Сибири, чтобы всерьез утверждать подобное.

Населенные пункты там редки, отстояли друг от друга на больших расстояниях, а жители знали друг друга наперечет. Кругом же — водные просторы, безбрежные болота и леса. Украсть где-то коня, а потом скрыться с ним без следа, на такое мог рассчитывать лишь тот, кто намеревался похитить крылатого пегаса. Обычную же скотину тайно увести просто было невозможно. Если кто и занимался конокрадством, то пришлые, главным образом кочующие цыгане, но таковых в Сибири практически не было. Вся эта географическая «азбука» и бытовая «арифметика» были недоступны пониманию столичной публики, сочинявшей подобные небылицы.

Ну, действительно, откуда богатому помещику, тонкому ценителю французской кухни, камергеру Императорского Двора, председателю Государственной Думы М.В. Родзянко, который просто голосил о «Распутине-конокраде», было знать, как живут сибирские крестьяне, что за воровство там не просто били, но и убить могли.

Через десятилетия, за время которых были проведены бесчисленные «следственные эксперименты», старые стереотипы все еще были в употреблении, все еще являлись «мировоззрением». В изданной в 1966 году в Лондоне книге воспоминаний престарелый «душка Керенский» изрекал о Распутине: «Жизнь этого удивительного человека известна, и ограничусь лишь изложением основных фактов. В годы молодости Распутин, неграмотный крестьянин, отличался распутством (отсюда и его фамилия), пьянством и буйством. Как и отец, который промышлял конокрадством, он никогда не жил в достатке и не гнушался воровством».

По всей вероятности, создатель приснопамятной ЧСК даже не ознакомился с собранными по его же заданию этой Комиссией материалами, в которых ни один из процитированных тезисов не нашел подтверждения. Ну зачем же что-то там читать, всем же все «известно»! Что на самом деле было «известно всем» красноречиво демонстрируют вышеприведенные строки. Подобного рода блеф благополучно пережил инспираторов и красуется на страницах и современных сочинений.

Узловым в биографии Григория Распутина представляется сюжет о его духовно-нравственном преображении, о превращении простого крестьянина в ревностного христианина, которому открылся мир Божественной Благодати. Процесс преображения был длительным. Сам он упоминал, что эту дорогу из мира суетного в мир христианский он открыл в свои 28 лет. Дочь считала, что на отца сильно подействовал известный в их местах странник, уроженец деревни Кулиги Дмитрий Иванович Печеркин, ставший позже монахом на Афоне.

Так или иначе, но перелом начал происходить после паломничества в известнейший в Западной Сибири Верхотурский Никольский монастырь, расположенный в верховьях реки Туры, примерно в 500 верстах от Покровского. Там находились мощи высокочтимого в народе святого праведника Симеона Верхотурского, почившего еще в середине XVII века. В этой обители Распутин провел много времени, молитвой и жесточайшим постом добился главного: «узрел свет Истины». Молитвенное подвижничество помогло излечиться от физической немощи: все болезни его прошли. Позже Распутин скажет: «Симеон праведный Верхотурский дал силы познать путь Истины и уврачевал болезнь бессонницы».

Паломничество на богомолье способствовало перерождению Григория, и очевидцы отмечали разительную перемену. «Спустя несколько недель после ухода Распутина в Верхотурье, я со своей матерью поехал в Тюмень, — свидетельствовал односельчанин, — и дорогой встретил возвращавшегося из Верхотурья Распутина, причем на этот раз он мне показался человеком ненормальным. Возвращался тогда он домой без шапки, с распущенными волосами и дорогой все время что-то пел и размахивал руками».

Удивлялись и другие. «На меня в то время Распутин произвел впечатление человека ненормального: стоя в церкви, он дико осматривался по сторонам, очень часто начинал петь неистовым голосом», — позже вспоминал другой житель Покровского.

Распутин бросил пить, курить, есть мясо, стал истязать себя жесточайшими постами, часами исступленно, «до пота», молился. Затем начались его паломничества по Святым местам. За свою жизнь он посетил множество обителей в России, бывал на Афоне и в Иерусалиме.

Его рассказы о святынях Христианства — ярки и эмоциональны, они передают ощущения простой православной души, сподобившейся обрести паломническое счастье. Эти впечатления слышали его почитатели.

От Киево-Печерской лавры. «Я прибыл в Святую Лавру из Питера и назову светом Питер, но свет этот гонитель мыслей на суетный мир, а в Лавре свет светит тишины. Когда опускают Матерь Божию и пение раздается “Под Твою милость прибегаем”, то замирает душа и от юности вспомнишь свою суету сует и пойдешь в пещеры и видишь простоту: нет ни злата, ни сребра, дышит одна тишина и почивают угодники Божии в простоте без серебряных рак, только простые гробики. И помянешь свое излишество, которое гнет и гнет, и ведет в скуку».

От Софии Константинопольской. «Что могу сказать своим маленьким человеческим умом про великий чудный Софийской собор, первый во всем свете. Как облако на горе, так и Софийский Собор, первый во всем свете. Как облако на горе, так и Софийский храм. О горе! Как Господь гневается на нашу гордость, что передал святыню нечестивым туркам и допустил Свой Лик на посмешище и поругание. Господи, услыши и возврати, пусть храм будет ковчегом! По преданию говорится, что именно из-за гордости был отнят храм у Православных, ибо не признавали сего ковчега. Имели дом гуляния и роскоши. Господь смилуется и вернет ее с похвалой, почувствуем и покаемся».

От Иерусалима. «Что реку о такой минуте когда подходил ко Гробу Христа! Так я чувствовал, что Гроб — гроб любви и такое чувство в себе имел, что готов всех обласкать и такая любовь к людям, что все люди кажутся святыми, потому что любовь не видит за людьми никаких недостатков. Тут у Гроба видишь духовным сердцем всех людей своих любящих и они дома чувствуют себя отрадно».

Духовный авторитет Распутина рос год от года. Вокруг него в Покровском постепенно сложился небольшой кружок единомышленников из числа друзей и родственников. Они собирались, читали молитвы, пели псалмы и религиозные песни. К моменту появления в Петербурге он уже хорошо знал Священное Писание и мог часами вести беседы на духовные темы.

Само странничество и молитвенное усердие требовали огромного напряжения сил, полного подчинения мирской жизни духовным устремлениям. Казалось, что избрать такую стезю уместней всего, приняв монашество. Однако монахом он не стал. Есть указания на то, что образ жизни монашествующих не казался ему единственно возможным. Бывая в разных обителям, он насмотрелся на нежелательные стороны жизни келейников, она не казалась ему заведомо благочестивой.

И Распутин остался среди обычных людей. Его стали величать «странником», но чаще «старцем». Старец находился вне церковной иерархии и поэтому обозначение его «монахом» совершенно лишено основания. Правда, для иностранных авторов можно сделать снисходительное исключение. Скажем, в английском языке просто нет адекватного синтаксического понятия, по этой причине в англоязычной литературе Распутин и именуется «монахом».

В России же старчество имело давнюю и очень глубокую традицию. Оно являлось православной формой выражения веропреданности и распространилось на огромных просторах Европейской равнины, на Украине, на Урале и в Сибири.

Старец не был ни священником, ни монахом, но пользовался высочайшим моральным авторитетом, так как считалось, что опытом своей жизни он постиг бесценные христианские добродетели.

Поиск высшей правды, стремление к абсолютной истине и Божьему свету были характерны для многих в России, вне зависимости от того, жили они в каменных палатах или в бедных хижинах. Эта тяга была как бы тем магическим кристаллом, через призму которого смотрели на окружающее. Правильно же увидеть себя и мир, научиться истинному, богоугодному «жизнетворчеству» могли в первую очередь те, кто был «Божественной свечой на земле» — старцы. Так мыслила последняя Царица, так понимали высший смысл бытия и многие, многие другие.

О сути старчества прекрасно написал Федор Михайлович Достоевский в своем романе «Братья Карамазовы». «Старец — это берущий вашу душу, вашу волю в свою душу и в свою волю. Избрав старца, вы от своей воли отрешаетесь и отдаете ее ему в полное послушание, с полным самоотрешением. Этот искус, эту страшную школу жизни обрекающий себя принимает добровольно в надежде после долгого искуса победить себя, овладеть собою до того, чтобы мог, наконец, достичь, через послушание всей жизни, уже совершенной свободы, то есть свободы от самого себя, избегнуть участи тех, которые всю жизнь бродили, а себя не нашли. Изобретение это, то есть старчество, — не теоретическое, а выведено на Востоке из практики, в наше время уже тысячелетней. Обязанности к старцу не то, что обыкновенное послушание, всегда бывшее в наших русских монастырях. Тут признается вечная исповедь всех подвизающихся старцу и неразрушимая связь между связавшим и связанным».

Понять удивительный феномен Распутина трудно, если оторвать его от исторических общественных представлений о нравственной жизни. Православному часто требовался наставник, своего рода друг, советчик и поводырь, способный указать правильную дорогу в жизни. Народное сознание было в не меньшей степени сакрализировано, чем сознание правителей — Помазанников Божиих. Все ждали знамений, чудес и Божественных откровений, толкователями которых выступали «Божьи люди».

Вот почему, когда началась борьба с Распутиным, то очень много усилий было положено на то, чтобы доказать всем, но в первую очередь Венценосцам, что «пресловутый Гришка» — сектант, «хлыстовец», а потому его деятельность не может быть угодна Богу.

Упомянутый выше исторический контекст в любых сочинениях на темы прошлого просто необходим, иначе получается пошлая модернизация. Многим авторам, не говоря уж о простых людях, свойственно смотреть на дела дней минувших со своей, сегодняшней «колокольни», которая часто и кажется в потоке времен особо значимой, некой сияющей «вершиной мироздания». Далекое кажется часто непонятным, «темным», а по расхожим представлениям, и неважным. Такое самодовольство потомков по отношению к своим предшественникам порождает пренебрежение. Между тем, если люди все-таки хотят понять, «почему и как раньше было», то надо обязательно пытаться осмыслить минувшую жизнь в подлинных обстоятельствах времени и места.

А они в монархической России были таковы, что исключали сколько-нибудь восторженное отношению по отношению к материальному. Общественное уважение и авторитет можно было заслужить разными путями, но только не умением «делать деньги». Немалому числу современных людей, взращенных в прагматической и атеистической среде, в системе фетишизации бытового и карьерного успеха, трудно вообразить, что некогда было совсем иначе. Однако это именно так.

Обеспеченных людей в России имелось немало, были и фантастически состоятельные люди, некоторые из которых богатством своим кичились. Но стать благодаря этому «героем времени», или даже «героем дня», привлечь к себе восторженное внимание толпы тугим кошельком было невозможно.

Ни одному журналисту или владельцу газеты, даже если она и финансировалась «акулами капитализма», и в голову не могло прийти открыть рубрику «Как я стал миллионером», где с трепетным почитанием воспевать коммерческие успехи кого-то или чего-то. Такая газета вмиг превратилась бы в объект сатирического шельмования, неминуемо потеряла бы читателей и дни ее были бы быстро сочтены. Все, что касалось больших денег, считалось делом нечистым. Такова была русская, как сейчас говорят, «ментальность». Раньше употребляли более осмысленное понятие — «жизнепонимание».

Почитались «люди идеи», «страдальцы», в литературе воспевались «чистые души» униженных и оскорбленных. Эта «надземность» общественных представлений питала и христианское подвижничество, и фронтовую самоотверженность, но одновременно и революционную страстность.

Указанные черты национального сознания отмечены здесь не для того, чтобы умиляться, уж тем более не для того, чтобы бросать негодующие тирады по поводу минувшего. Просто существует опасение, что без обозначения этих «азбучных истин» современному человеку трудно представить, почему же Распутин становился популярным. Сначала в пределах своей деревни, затем волости, позже губернии, а в конце концов завоевал и столицу.

Поэт Николай Гумилев посвятил общественному триумфу сибирского крестьянина строки своего стихотворения «Мужик».

В гордую нашу столицу

Входит он — Боже, спаси! —

Обворожает Царицу