* * *
— Вот она, — замечает моя мама.
Этим она хочет сказать, что точка, окружённая ещё двумя точками поменьше, к которой мы летели неделями, росла всё это время и стала еще больше прежнего, превращаясь из точки в диск, отражающий солнечный свет собственного солнца, она раскинула перед нами синеву своих океанов, зелень лесов, белизну своих полярных шапок. Словно палитра цветов посреди черной неизвестности.
Наш новый дом, к которому мы следовали еще задолго до того, как я родилась.
Мы — самые первые, кто увидит его по-настоящему. Не через телескоп, не через компьютерную топографию, даже не через мои рисунки, сделанные на уроках рисования, что я брала на Бэте вместе с Брэдли Тенчем, а через пару сантиметров стекла ветрового окна в кабине пилота.
Мы — первые, кто увидит его своими глазами.
— Новый Свет, — сказал мой отец, положив руку мне на плечо. — Что мы найдем там, как думаешь?
Я скрестила руки на груди и отодвинулась от него.
— Виола? — спрашивает он.
— Видела я уже это, — отвечаю я, выходя из кабины. — Чудесно. Ура. Не терпится добраться туда.
— Виола, — резко произносит мама, пока я закрываю дверь кабины за собой. Дверь скользящая, так что даже хлопнуть ей как следует не выходит.
Продолжая идти в свою маленькую спальню, я едва успеваю закрыть дверь у себя в комнате, как уже слышу стук в нее.
— Виола? — доносится голос папы с той стороны.
— Я устала, — отвечаю. — Хочу спать.
— Сейчас всего лишь час дня.
Решаю промолчать.
— Мы выйдем на орбиту через четыре часа, — говорит он.
Его голос спокоен, он не повышает его, даже, несмотря на мое поведение.
— В два часа тебя ждет работа.
— Я знаю свои обязанности, — сказала я, все еще не открывая двери.
Пауза.
— Все будет хорошо, Виола — говорит отец. Его голос звучит добрее, чем прежде. — Вот увидишь.
— Откуда тебе знать? — бросаю в ответ. — Ты ведь тоже никогда на планете не жил.
— Ну, — начал он, повеселев. — У меня есть надежда.
Вот оно. Слово, от которого меня уже изрядно тошнит.
* * *
— Мы, — сказал мой отец в тот день, когда мне рассказали эту новость. Хоть он и пытался выглядеть серьёзно, я могу совершенно точно сказать, что он прятал улыбку. Мы ужинали тогда, и папа дергал ногой под столом, вверх-вниз.
— Что «мы»? — поинтересовалась я, хотя вполне догадывалась.
— Мы были избраны, — подхватила мама. — Мы группа людей, которые приземлятся первыми.
— Мы высадимся через 91 день, — говорит отец.
Я взглянула на тарелку. На ней оказалась еда, которую я неожиданно перехотела есть.
— Я думала, выберут родителей Стэф Тейлор.
Папа попытался сдержать смешок. Отец Стэф Тейлор был до того плохим пилотом, что практически не мог перелететь с корабля на корабль, не разбив свой челнок.
— Да, мы, дорогая, — подтвердила мама, моя мама — пилот, моя мама, которая была настолько лучше в этом, чем отец Стэф Тейлор, что она почти несомненно была причиной того, что выбрали нас. — Помню, мы говорили об этом. Ты была потрясена этой новостью.
И это правда. Я была очень потрясена, когда родители мне впервые сказали, что собираются выдвинуть свою кандидатуру. И ещё больше меня потрясло то, что Стэф Тейлор начала хвастать, будто её отец вне сомнений будет избран.
Задание было жизненно важным. Мы бы покинули спящих переселенцев и семьи-наблюдателей, ускоряясь в черной пустоте космоса на маленьком разведывательном корабле. Конвой оставался в 12 месяцах полета от планеты. Мы преодолели бы этот путь за пять и потратили бы еще семь месяцев на месте. Не только моим родителям, но и мне пришлось бы заняться делом: найти лучшее место для приземления пяти огромных кораблей переселенцев и начать подготавливать их для первых посадок.
Это было потрясающе, когда это могли бы быть мы. Но, к удивлению, это оказалось куда менее потрясающе, когда это действительно оказались мы.
— У тебя будет больше практики, — произнесла мама. — Ты научишься многому, как сама и хотела.
— Это честь, Виола, — добавил отец. — Мы будем первыми, кто увидит наш новый дом.
— Если только там не будет коренных жителей. — Сказала я.
Родители обменялись взглядами.
— Ты не рада этой новости, Виола? — спросила мама.
Лицо у нее серьёзное.
— Если я не рада, вы не полетите? — Ответила я вопросом на вопрос.
И они обменялись взглядами еще раз. Я знала, что это значит.
* * *
— Тридцать минут до орбиты, — говорит мама, когда я, немного опоздав, возвращаюсь в кабину пилота — Она там была одна. Папа, должно быть, спустился в машинное отделение, чтобы подготовить корабль к входу на орбиту. Мама поднимает глаза на мое отражение в мониторных экранах. — И она вновь присоединяется к нам.
— Это моя работа, — говорю я, когда сажусь за терминал, повернутый на 90 градусов от нее. Это и есть моя работа. Я обучалась ей на сопровождающем корабле и еще 5 месяцев, пока была здесь. Моя мама доставит нас на орбиту, папа приготовит реактивные челноки, на которых мы спустимся сквозь атмосферу земли, и я буду отслеживать возможные места посадок.
— Случилось кое-что новенькое, пока ты дула губки, — подстегивает меня мама.
— Я не дулась…
— Смотри, — говорит она, выводя на экран окно, в котором видно больший из двух северных континентов.
— Что это?
Русло реки тянется на восток, к океану, который находится на ночной стороне планеты. Трудно сказать с этого расстояния, даже со сканерами на корабле, но, похоже, вверх по реке виднеется местность, наверное, долина, в которой видно нечто, что могло бы сойти за свет.
— Другие переселенцы? — удивляюсь я.
Другие переселенцы для нас — почти что страшная история. У нас не бывало с ними контактов ни в моей жизни, ни в жизни моих родителей, так что мы всегда считали, что им не удалось добраться. Это долгое, очень долгое путешествие из Старого Света в Новый, десятилетие за десятилетием. Они все еще были в пути, когда наше сопровождение выдвинулось, но мы ничего не слышали от них. Даже самые глубинные космические зонды едва улавливали их, пока они продвигались дальше. Затем, после того, как они должны были приземлиться, задолго до моего рождения, была надежда, что мы все еще сможем с ними связаться после их посадки, пока бы мы приближались к планете, давали им понять, что мы на подходе, спрашивая как обстановка там и к чему мы должны приготовиться.
Но никто не отвечал, и больше зонды никого не улавливали. Это и стало второй причиной всеобщего волнения.
Если им не удалось долететь, что станет с нами?
Папа говорит, что те переселенцы были идеалистами. Они покидали Старый Свет, чтобы начать простую, сельскую жизнь, с религией, меньшим количеством техники и прочим. Эта идея казалась мне глупостью, а также, видимо, полностью провалилась.
Но мы были далеки от того времени, когда что-то случилось с переселенцами, обратного пути нет, просто тот же курс в то же место, где мы найдем нашу погибель, без сомнений.
— Как мы ее раньше не заметили? — с удивлением спрашиваю я, нагибаясь ближе к экрану.
— Никаких признаков энергии, — говорит мама. — Если они используют электричество, то не через большой реактор, как мы могли ожидать.
— Там река, — я замечаю. — Может ее используют как гидроэлектрический двигатель.
— Или, может, внизу никого нет. — Голос моей мамы стал тише, пока мы смотрели на экраны. — Трудно сказать, свет ли это вообще или просто мерцания на мониторе.
Маленькое пятнышко суши начинает растягиваться. Мы входим на орбиту в другом направлении, двигаясь на запад. Огибаем планету, во время выхода в атмосферу, и залетаем с противоположной стороны суши.
— Мы направляемся туда? — интересуюсь я.
— Это хорошее место для начала, как и любое другое. — Сказала мама. — Если они не смогли продержаться, то первое, что мы должны сделать — поучиться на их ошибках.
— Или оказаться так же убитыми.
— У нас более совершенные технологии, — сказала мама. — И насколько мы знаем, они отказались от того, что у них было. Это вполне могло стать причиной их гибели. — Она смотрит на меня. — С нами этого не случится.
Ты надеешься, думаю про себя.
Мы обе наблюдаем, как континент выкатывается из-под нас.
— Готово, — Говорит папа через внутреннюю комм связь.
— Тогда давайте делать отметку в десять минут, — говорит моя мама, нажимая кнопку отсчета.
— Там наверху все взволнованы? — интересуется голос отца.
— Кое-кто из нас — да, — подтверждает мама, хмурясь на меня.
* * *
— Я так рада, что мы не летим, — ликовала Стэф Тейлор, когда я впервые ее увидела на уроке, после того как все были оповещены, что мои родители будут группой высадки, а не ее. Вообще-то, это был мой любимый класс, рисование вместе с Брэдли с Бэты. Брэдли также учил нас математике и земледелию. Он был моим самым любимым человеком на всем сопровождающем корабле, невзирая на то, что он посадил меня с Стэф Тейлор, ведь мы были единственными девочками одного возраста среди всех семей-наблюдателей.
Повезло нам.
— Будет так скучно, — сказала Стэф, накручивая волосы на пальцы. — Пять месяцев на том маленьком кораблике, в компании твоих мамы и папы.
— Я могу общаться с друзьями и посещать уроки по визору, — сказала я. — И мне нравятся мои родители.
Она усмехнулась надо мной. — Через пять месяцев по-другому запоешь.
— Стэф, ты такая же хвастунья, как твой папа… — начала было я.
— А когда вы приземлитесь, вам придется жить там с бог весть какими жуткими животными и надеяться, что вашей провизии хватит, и что там хотя бы есть погода. Обыкновенная погода.
— Мы будем первыми, кто это увидит.
— О, ух ты! — она завопила, — Первые, кто увидит запустелую болотную дыру, — Она накручивает волосы чуточку сильней. — Первые люди, кто помрет — больше похоже на правду.
— Стэф Тейлор! — повысил голос Брэдли из начала класса.
Другие детишки, что сидели над своими интерактивными планшетами, внезапно подняли глаза.
— Я работаю, — сказала Стэф, бегая пальцами по своему планшету.
— Неужели? — поинтересовался Брэдли. — Тогда, может быть, ты можешь подойти сюда и показать всем остальным над чем ты работаешь.
Стэф нахмурилась. Сильно. Этот жест скрывал в себе самую последнюю обиду, которую она добавляет к своему длинному-предлинному списку. Так медленно, как только у нее выходило, она встала на ноги.
— Тринадцатый день рождения, — шепнула она мне. — Совсем одна.
И я могла точно сказать по ее удовлетворенным глазам, что я отреагировала ровно так, как она хотела.
* * *
— Сто двадцать секунд до орбиты, — начала отсчет мама.
— Здесь все готово, — говорит отец через комм-связь, и я слышу, как двигатели начинают звучать по-другому. Мы покидаем черную неизвестность и несемся через атмосферу планеты.
— Здесь тоже, — отвечаю я, включая мониторы, которые мне незачем использовать, пока мы не приблизимся к поверхности в поисках места, достаточно большого для высадки. Место, где мы могли бы построить наш первый городок, если я хорошо справлюсь с работой.
— 90 секунд, — продолжает отсчет мама.
— Двигатели раскрываются, — сказал папа, и они снова сменили звучание. — Насыщаю горючее кислородом.
— Пристегнись, — попросила меня мама.
— Уже давно, — я огрызнулась, затем развернула сиденье так, чтобы она не заметила как я пристегиваюсь.
— Шестьдесят секунд, — мать продолжает считать.
— Еще одна минута, и мы будем первыми, кто туда попадет! — кричит отец на радостях через комм.
Мама смеется. Я — нет.
— Ну же, Виола, — говорит она. — Это в самом деле поразительно.
Она проверяет один из мониторов, набирает что-то кончиками пальцев и говорит, — Тридцать секунд.
— Я была счастлива на корабле, — ворчу я, тихо, но так серьёзно, что моя мама оборачивается, чтоб взглянуть на меня. — Я не хочу жить там, внизу.
Мама поморщилась. — Пятнадцать секунд.
— Топливо в норме, — оповещает нас отец. — Давайте устроим атомический серфинг!
— Десять, — продолжает мама, все еще смотря на меня. — Девять.
И в этот момент все пошло очень, очень плохо.
* * *
— Но это же целый год, — я возмущённо говорила Брэдли на одном из моих тренировочных испытаний, меньше чем за месяц до нашего отправления. — Год вдали от друзей. Год вдали от школьных заданий.
— А если останешься, — перебил меня он. — Год вдали от родителей.
Я бросила взгляд на пустой класс. Обычно, он был полон детишками семей-наблюдателей, которые учили здесь уроки, общались с друзьями. Но сегодня в классе были только я и Брэдли. Мы обсуждали некоторые научные детали путешествия. Завтра Симона с Гаммы, к которой, как мне кажется, Брэдли неравнодушен, будет учить меня необходимым навыкам выживания, просто на случай, если произойдет что-то страшное. Только мы будем вдвоем, я и она в этом помещении, отдельно от всех.
— Почему должны лететь именно мы? — спросила я.
— Потому что вы — лучшие для этой работы. — Говорил Брэдли. — Твоя мама, вероятно, наш лучший пилот, а твой отец — механик высшего класса.
— А как же я? Почему я должна страдать из-за того, что они так хороши?
Он улыбнулся. — Ты не просто какая-то девчонка. Ты лучшая в математике. Ты самый любимый учитель музыки у детишек.
— И за это я должна быть наказана отдалением от всех, кого я знаю, на год?
Он глянул на меня, затем что-то набрал на тренировочном экране так быстро, что я едва успела увидеть, что он делал. — Что это? — он спросил учительским тоном, который заставил меня немедленно ответить.
— Ортштейн
[1], — сказала я, разглядывая симуляцию ландшафта, которую выбрал Брэдли. — Хорошо впитывает влагу, но сухой. Придется орошать пять или восемь лет, пока она не станет пригодной для посева.
— А это? — спросил он, снова набирая что-то.
— Умеренные леса. Требуется очищение местности, потенциально пригодно для скота, но много экологических забот.
— Это?
— Почти пустыня. Только натуральное сельское хозяйство. Брэдли.
— У тебя есть умения, Виола. Ты очень находчива и умна не по годам. И даже невзирая на то, что ты еще такая маленькая, ты будешь жизненно важной частью миссии.
Я не ответила, потому что по какой-то глупой причине мои [глаза] наполнились слезами.
— Чего ты боишься? — Брэдли спросил так заботливо, что я даже посмотрела в его карие глаза, в доброту его улыбки, что пересекала его лицо. Маленькие серые кудряшки только начали появляться на висках. Я видела лишь теплоту.
— Все продолжают болтать о надежде, — сказала я, сглатывая.
Голос Брэдли был невыносимо нежен. — Виола…
— Я не боюсь, — врала я, снова сглатывая. — Просто тогда я пропущу свою вечеринку в честь тринадцатого дня рождения, а еще церемонию выпуска высших пятых.
— Зато ты увидишь такие вещи, которые не увидит никто. Черт, да ты станешь экспертом к тому времени, когда все остальные доберутся. Ты станешь той, к кому будут обращаться за советом.
Я подобрала под себя руки.
— Они просто подумают, что я выпендриваюсь.
— Они и сейчас так думают, — сказал он, улыбаясь.
Я не хотела улыбаться в ответ.
Но улыбнулась. Чуть-чуть.
* * *
Слышится негромкое постукивание в днище корабля, когда мы соприкасаемся с первой зоной турбулентности атмосферы.
Я и мама незамедлительно взглянули в сторону звука. Это неправильное постукивание.
— Что это было? — спрашивает мама.
— Я думаю, — говорит голос отца.
И вдруг неожиданный ГРОХОТ раздается в комм связи, и визг тревоги вместе с ним.
— Томас! — резко выкрикивает мама.
— Смотри! — я стараюсь ее перекричать, показывая на мониторы, которые включаются один за другим.
Машинное отделение наполняется огнем, и выходы закрываются, чтобы сдержать его.
А еще они закрывают там моего отца.
— Папа! — вскрикиваю я.
Так быстро все меняется.
Моя мама яростно жмет кнопки на мониторах, пытаясь открыть вентиляцию в машинном отделе, чтобы выдуть огонь с корабля.
— Они не работают! — выпаливает мама. — Томас, ты меня слышишь?
— Что происходит? — ору я, потому что рев атмосферы становится куда громче, чем было в наших симуляциях.
— Она не должна быть такой плотной, — кричит мне мама, подразумевая атмосферу, и у меня сводит желудок, когда я представляю, что, возможно, нечто подобное случилось с первыми переселенцами. Может быть, они даже до поверхности планеты добраться не смогли.
Но раздался еще стук, и корабль заваливается на бок. Я падаю, цепляясь пальцами за стул. Мать хватается за ручное управление обеими руками и с трудом выравнивает нас в нужную позицию. — Виола, нам необходимо найти место посадки! Сейчас же!
— Но папа.
— Я не могу вернуть нас обратно наверх, так что нам придется спуститься! Сейчас, Виола!
Я сажусь и пристегиваюсь, руки трясутся.
— Найди тот кусочек земли у реки! — командует она.
— Он с другой стороны планеты, — говорю я, осознавая по дребезгу корабля, что мы прорываемся сквозь атмосферу гораздо быстрее, чем должны.
— Просто найди его! — пресекла мать. — Если там есть люди.
И по ее лицу я могу понять, как она беспокоится за моего отца. А еще я знаю, что если она борется с кораблем вместо того, чтобы спуститься на поиски папы, значит мы в еще большей беде, чем мне казалось.
* * *
— Я буду скучать, — сказала Стэф Тейлор на нашей вечеринке в честь отправления, ее голос сорвался, делая его еще более притворным, чем он был.
Все семьи-наблюдатели собрались в зале конференций Дельты на вечеринке, радуясь любому поводу, чтобы напиться и сказать «пока». Стэф схватила меня в своих объятьях так, чтобы все видели ее лицо, видели, как она была расстроена, что я улетаю на год. Затем она отпустила меня и рухнула в руки матери, рыдая с такой силой, что кроме нее ничего не было слышно в комнате.
Брэдли подошел ко мне с веселым видом.
— Я уверен, Стэф справится со своей печалью лучше, чем я. — сказал он, протягивая мне завернутый подарок. — Не открывай, пока не приземлишься.
— Пока не приземлюсь? — удивилась я. — Это же целых 5 месяцев!
Он улыбнулся и понизил голос.
— Знаешь, что отличает нас от зверей, Виола?
Я нахмурилась, ощущая очередной жизненный урок.
— Способность дождаться момента, чтобы открыть подарок?
Он засмеялся.
— Огонь, — начал Брэдли. — Умение создавать огонь в любой момент. Он позволил нам видеть во тьме, греться на холоде, готовить еду для нас. — Брэдли легким жестом указал в сторону двигателей Дельты. — Огонь — это то, что, в конце концов, привело нас к возможности пересечь черную неизвестность, возможности начать новую жизнь в Новом Свете.
Я опустила глаза на подарок.
— Ты напугана, — он сказал. — В этот раз это не вопрос.
Я пожала плечами. — Чуточку.
Он нагнулся ко мне, чтобы прошептать. — Я тоже боюсь.
— Ты тоже?
Брэдли кивнул.
— Мой дедушка был последним из семей-наблюдателей, последний из нас, кто дышал воздухом планеты, а не корабля.
Я ждала, чтобы он продолжил.
— И?
— Он не мог сказать ничего хорошего. — Сказал Брэдли. — Старый Свет был загрязнен, перенаселен и умирал от собственных ядов. Вот почему мы покинули его, чтобы найти лучшее место, где бы смогли сделать все возможное, чтобы не повторить историю Старого Света.
— Я все это знаю…
— Но все остальные из нас такие же, как ты, Виола. Мы не видели места больше, чем грузовой отсек Гаммы. Я не знаю, как пахнет свежий воздух, не считая того, когда мы погружались в симуляционные видео, но то было не по-настоящему. То есть, ты можешь представить, как выглядит настоящий океан, Виола? Насколько же он должен быть огромен? Насколько мы ничтожны по сравнению с ним?
— И это должно как-то заставить меня почувствовать себя лучше?
— Вообще-то да. — Сказал Брэдли и легонько стукнул по подарку, который был у меня в руках. — Ведь у тебя есть кое-что, что поможет тебе бороться с тьмой.
Подарок был маленьким по размеру, но тяжелым и жестким. — Но я не могу открыть его, пока не доберусь туда?
— Откуда мне знать? — он спросил. — Мне придется поверить тебе.
Я подняла глаза на него и сказала. — Я подожду. Обещаю.
— А еще я пропущу ее день рождения! — завывала Стэф Тейлор громко, стреляя в меня глазами, и я могла увидеть, что ее глаза, по крайней мере, не ревут.
— Встретимся через двенадцать месяцев, Виола. — Сказал Брэдли. — И когда я прибуду туда, позаботься о том, чтобы я был первым, кому ты расскажешь, как выглядит ночь в свете огня.
* * *
Разведывательный корабль, кажется, развалится в любую секунду. Атмосфера швыряет нас и из стороны в сторону, а мама делает все возможное, чтобы удерживать судно ровно.
Она периодически пытается связаться с папой, но он не отвечает.
— Виола, где мы? — мама кричит, борясь с управлением.
— Мы возвращаемся! — я перекрикиваю вездесущий рев. — Но корабль идет слишком быстро, мы промахнемся!
— Я попытаюсь посадить нас как можно мягче. Ты видишь что-нибудь на сканерах? Что-нибудь за тем куском реки, где бы мы смогли приземлиться?
Я жму кнопки на экранах, но они скачут не меньше, чем все остальное на корабле. Двигатели все еще несут нас вперед с такой мощью, что мы уже не летим, а падаем на планету. Слишком быстро и без какой-либо возможности затормозить. Мы сейчас пролетаем над гигантским океаном, и я могу сказать, что моя мама обеспокоена тем, что придется садиться посреди него.
Но континент появляется сейчас на наших экранах, надвигаясь слишком быстро, тёмный как ночь, и вдруг он уже под нами, земля проносится внизу.
— Мы уже близко? — выкрикивает мама.
— Погоди, — я проверяю вычисления. — Мы южнее! Где-то на пятнадцать километров!
Она сражается с ручным управлением, пытаясь повернуть нас чуть севернее. — Проклятье! — корабль кренится, и я врезаюсь локтем в контрольную панель, на секунду отключая карты.
— Мам? — говорю я с волнением и страхом в голосе, пытаясь возобновить карты.
— Знаю, дорогая. — Говорит она, ворча на управление.
— Что с папой?
Она не говорит ничего, но я все вижу на ее лице. — Нам надо найти место для приземления, Виола! А потом мы сделаем все, чтобы спасти папу!
Я поворачиваюсь к картам.
— На первый взгляд похоже на прерии, — говорю я. — Но мы, наверняка, пролетим мимо.
Я делаю еще некоторые расчеты.
— Болото! — восклицаю я.
Моя мама снова направила корабль на север, назад к реке, что мы видели, которая, видимо, впадает в болото.
— Мы будем достаточно низко? — кричит мама.
Я пробегаюсь пальцами еще по нескольким экранам и проекциям посадочных траекторий. — Примерно.
Корабль сотрясается от удара.
Затем наступает жуткая тишина.
— Мы потеряли двигатели, — говорит мама. — Вентиляция больше не откроется. Огонь задохнулся. — Она поворачивается ко мне. — Мы планируем вниз. Создай мне траекторию полета и держись покрепче.
Я быстро пробегаю через экраны, фиксируя маршрут, который, я надеюсь, приведет нас в хорошее мягкое болото.
Моя мама тянет штурвал управления на себя, сжав его руками, выравниваясь на маршрут, который я проложила. Я вижу землю через иллюминаторы. Теперь ее видно слишком отчетливо, верхушки деревьев приближаются ко дну корабля.
— Мам!? — говорю я, и мы все спускаемся с небес.
— Держись! — кричит мне мама.
— МАМА!
И мы врезаемся.
* * *
— С днем рождения! — кричали родители в тот знаменательный день, неожиданно напав на меня на завтраке. Это было самое скучное внезапное поздравление в истории вселенной.
— Спасибо, — пробормотала я.
Мы покинули конвой на три месяца раньше задуманного, наблюдая как он исчезает из поля зрения, пока мы ускоряемся прочь все быстрее, быстрее, быстрее. Мы все еще были в восьми неделях от новой планеты, восьми долгих неделях в корабле, который начинал немного вонять, несмотря даже на то, сколько раз фильтровался воздух.
— Подарки! — воскликнул отец, размахивая руками над завернутыми коробочками на столе.
— Ты бы могла хотя бы попытаться выглядеть довольной, Виола. — Упрекнула мама меня.
— Спасибо, — я повторила чуть громче. Открыв первый подарок, я обнаружила в них новую пару сапог, предназначенных для походов через неровные и жесткие территории, совершенно не тот цвет, но я все равно делаю что-то похожее на фальшивый звук благодарности.
Открываю следующий.
— Бинокль, — сказал отец, когда я его доставала из коробки. — Незадолго до отбытия твоя мама отнесла их Эдди с Альфы, чтобы он их улучшил. Он вытворяет такое, что сложно поверить. Ночное виденье, экранное приближение…
Я посмотрела в него и нашла гигантский вариант левого глаза моего отца, смотрящего на меня.
— Она улыбается, — сказал папа, и его собственная ухмылка заполнила картинку в бинокле.
— Неправда, — сказала я.
Мама ушла из комнаты и вернулась с моим любимым завтраком, полной тарелкой блинов, но в этот раз с тринадцатью сенсорными оптоволоконными сверкающими лампочками сверху. Мама с папой спели мне песенку, и мне понадобилось четыре взмаха рукой, чтобы погасить все лампочки.
— Что бы ты загадала? — поинтересовался папа.
— Если сказать, — говорю я. — то желание не сбудется.
— Что ж, корабль мы назад не развернем, — говорит мама. — Надеюсь, ты не этого желала.
— Надежда! — возгласил отец громко, накрывая слова мамы натянутым энтузиазмом. — Вот чего мы должны желать. Надежду!
Я поморщилась, потому что опять услышала это слово.
— Его мы тоже принесли. — Заметил отец, касаясь все еще завернутого подарка Брэдли. — На случай, если ты захочешь и его сейчас открыть.
Я посмотрела на лица родителей. Папа веселый и счастливый, мама, раздраженная моими жалобами, все равно пытается сделать мне хороший праздник. И на долю секунды мне удалось разглядеть, что они волнуются за меня.
Они волнуются, что, похоже, во мне совсем нет надежды.
Я взглянула на подарок Брэдли. «Свет для борьбы с тьмой» — он тогда сказал.
— Он сказал открыть его, когда мы доберемся. — сказала я. — До тех пор я его открывать не стану.
* * *
Шум во время столкновения с землей настолько оглушителен, что кажется просто невозможным.
Корабль проламывает себе путь сквозь деревья, разнося их в щепки, а затем бьется о землю с таким резким ударом, что я налетаю головой на пульт управления, и боль врывается в нее. Однако я все еще в сознании, достаточном, чтобы услышать, как корабль разваливается на куски, достаточном, чтобы услышать каждый удар, лязг и скрежет металла, пока корабль оставляет на болоте огромный шлейф, достаточном, чтобы почувствовать как корабль снова и снова переворачивается. Это значит, что крыльев у него больше нет, и все в кабине валится на потолок и обратно на пол. Затем в кабине корабля появляется трещина, в которую врывается вода с болота, но мы снова переворачиваемся…
И мы замедляемся…
Кувырки прекращаются…
Скрежет металла оглушителен, и главное освещение отключается, когда мы делаем еще кувырок, незамедлительно меняясь на мелькающие аварийные огни…
А кувырки все прекращаются…
Прекращаются, пока…
Корабль полностью не останавливается.
И я все еще дышу. Голова идет кругом и болит, а я болтаюсь вниз головой, пристегнутая к сиденью.
Но я дышу.
— Мам? — зову ее я, оглядываясь вокруг. — Мам?
— Виола? — слышу я.
— Мама? — я стараюсь вывернуться туда, где должно быть сиденье мамы.
Но его там нет…
Я разворачиваюсь еще…
Вот она, лежит посреди потолка, ее кресло оторвано от пола.
И то как она лежит там…
Лежит там вся переломанная…
— Виола? — повторяет мама.
И от ее голоса моя грудь сжимается словно кулак.
Нет, проносится в голове, нет.
И я начинаю вырываться из кресла, чтобы добраться до мамы.
* * *