Виктор Доценко
Кровь за кровь
«Тупик»
Историко-приключенческий роман
1
Когда Юрий вышел из здания управления, ярко светило весеннее солнце. Он с удовольствием подумал, что выходные можно будет провести на даче. Отличный отдых после трудной недели! А она, неделя, действительно была трудной и началась, как ни странно, месяц назад. Именно тогда его вызвал полковник Логинов и вручил «дело».
Юрий Панков всего год как появился в отделе, но уже успел зарекомендовать себя способным следователем, у которого не задерживаются «дела» и в срок передаются для судебного разбирательства. Прочитав порученное ему «дело», Юрий пришел к выводу, что оно достаточно легкое, быстро провел опрос свидетелей и задержанных. Все было простым до удивления, и Юрий уже намеревался закрыть его, но… но особым внутренним чутьем следователя — которое у него уже начало вырабатываться — почувствовал, что за данным фактом спекуляции валютой стоит нечто большее. И впервые за время работы Юрий попросил у полковника Логинова неделю для проведения дополнительного расследования.
Полковник Логинов молча кивнул головой. Это произошло несколько минут назад, и вот Юрий уже на улице и решил сразу же ехать на дачу. Его родители уже несколько лет были в зарубежной командировке, и он находился под присмотром деда и бабушки. С тем большим удовольствием он ехал, что ему удалось выполнить просьбу деда, Сергея Петровича, — раздобыть кое-какие материалы из архива. Не забыл он и бабушку — купил ее любимый торт «Наполеон».
Еще издали он увидел деда, который что-то стругал на верстаке под навесом. Юрий попытался было незаметно подкрасться к нему, но отставной генерал-чекист, не поворачивая головы, пробурчал:
— И чему только вас в школе учат?.. Вероника Александровна! — крикнул он. — Встречай любимца!..
Затем отложил в сторону рубанок и крепко пожал внуку руку.
— Ну и слух у тебя, дедуня!.. Вот. — Юрий достал из «дипломата» несколько листочков. — Здорово пришлось покопаться. Но, по-моему, это то, что ты просил.
Хотя Юрий и довольно скептически относился к затее Сергея Петровича написать книгу воспоминаний, однако ко всем его просьбам относился добросовестно, стараясь как можно точнее выполнить все поручения.
— Спасибо, дорогой! Я очень ожидал эти сведения, — растрогался дед.
— Юрочка мой приехал! — Вероника Александровна трижды, по-русски поцеловала внука. — Голодный небось?
— Не без этого, — улыбнулся Юрий и вручил ей торт.
Спустя четверть часа Юрий уже сидел за столом и уплетал вкусный бабушкин борщ с различными пирожками, которые она всегда пекла к приезду внука.
После обеда Юрий, как всегда, решил поработать физически. Прополол несколько грядок, поиграл топором — подготавливая полешки для русской печки, устроенной под открытым небом (в кухне был газ). Получив необходимую, на его взгляд, дозу физической нагрузки, Юрий вынес свой «дипломат» на открытую веранду, решив немного поломать голову над злополучным делом.
Но поработать ему долго не удалось, подошел Сергей Петрович.
— Спасибо, Юра! Я уж думал, что ничего из этих материалов не сохранилось. И как тебе удалось разыскать? Я сам неоднократно просматривал архив этого отдела — и ничего!
— Случайно. По новому делу разыскивал дополнительные сведения, а нашел то, что нужно тебе.
— Что, Пашка новое дело подкинул? — усмехнулся отставной генерал.
Юрия всегда немного коробило фамильярное отношение деда к его начальству. Вот и сейчас он назвал полковника Логинова по имени. И хотя полковник был учеником деда и сам был почти мальчишкой, когда дед уже — полковником, но все же…
— Да нет, дело все то же. Я тебе рассказывал.
— Постой, постой! — с неожиданной настойчивостью сказал Сергей Петрович. — Ты сказал, что по этому делу искал материалы? Дело пожилой дамы с претензиями? Хелены Брайс?
— Да. Понимаешь, во время обыска мы изъяли квитанцию на получение багажа. Мы, естественно, получили этот багаж: небольшой чемодан с вещами и пятьюдесятью тысячами наших денег…
— А она, конечно, все отрицает: ничего не знаю, ничего не ведаю?
— Так все и было, пока… — Юрий сделал паузу, — пока… Дело в том, что в чемодане лежало фото молодой девицы, которая показалась мне чем-то знакомой… Я спросил Брайс, но она пожала плечами и тут же попросила сделать перерыв… Но самое интересное началось после перерыва: Брайс во всем призналась, даже в том, в чем ее и не просили, а про фото заявила, что это она сама в молодости…
— Поздравляю! Так что же тебе еще надо? — Сергей Петрович недоуменно пожал плечами.
— Понимаешь, дед, меня мучает это фото, вернее, мучало. Сначала я размышлял так: вероятнее всего — я просто ошибся, ибо откуда мне может быть знакомо лицо девушки, которой уже давно за семьдесят, да еще, ко всему прочему, иностранки? Но потом неожиданно вспомнил, что совсем недавно по твоей просьбе я занимался архивными материалами…
— Да не тяни ты! — нетерпеливо перебил Сергей Петрович. — Говори, что нашел?
— Ты будешь удивлен не менее, чем я в то время: в нашем архиве я нашел… — Юрий снова сделал паузу, — ее фотографию, но рядом с ней кто-то сидит на стуле…
— Это становится интересным! — Сергей Петрович радостно потер руки. — Можно предположить, что эта дама проживала у нас в России. Но… Она говорит по-русски?
— Настолько плохо, что только через переводчика можно общаться с ней.
— А у нее ты пробовал выяснить, кто изображен рядом?
— А тут началось и вовсе странное: Хелена Брайс твердо заявила, что не помнит этого человека, ссылаясь на то, что прошло слишком много лет, но мне кажется, что она была сильно взволнована, увидев этот снимок… А переводчик сказал мне потом, что в тот момент, когда Брайс взглянула на фотографию, она прошептала нечто похожее на «дьявол»…
— А что известно из дела, по которому проходила эта фотография? — Чувствовалось, что старого генерала заинтересовало все это, даже глаза заблестели, как у молодого.
— Здесь тоже прокол: почти весь архив того отдела пропал во время войны, когда бомба угодила в здание, а фото сохранилось случайно у одного из сотрудников… Так что в папке, кроме фотографии и фамилии сотрудника, сдавшего фото назад, ничего больше нет… Попытался найти того сотрудника, но он тоже погиб…
Что ты решил предпринять? — спросил Сергей Петрович.
— Выпросил у полковника ещё неделю: попробую разыскать кого-нибудь из тех, кто был связан с тем делом. Может, повезет — и наткнусь на кого…
— А потом повезет во второй раз и… вспомнят того, кто сидит рядом с твоей Брайс? — усмехнулся генерал. — Ну что ж, в этом есть некоторый резон. — Он задумался. — Послушай, ведь ты приехал сюда отдыхать, а не работать! Пока совсем не стемнело, пошли сразимся в теннис…
Дед знал слабую струну своего внука, влюбленного в большой теннис до самозабвения. В прошлом он даже выступал за команду университета второй ракеткой. Год назад они с Сергеем Петровичем с огромным трудом уговорили Веронику Александровну пожертвовать частью огорода и сада для того, чтобы устроить там теннисный корт. Корт удался на славу: высокая сетка окружала площадку со всех сторон. Покрытие было многослойным, верхний слой красно-кирпичного цвета, на котором четко выделялась белая разметка. Долгое время бабушка охала и ахала, не соглашаясь жертвовать землей «для забавы», как выражалась она, но что не сделаешь для любимого внука: вскоре корт был готов. Через некоторое время Вероника Александровна настолько увлеклась этой игрой, что не прошло и двух месяцев, как она, почти на равных, стала сражаться с Сергеем Петровичем, а играя с Юрой, совершенно забывала о своем «любимом внуке» и нисколько не щадила его…
В этот вечер Сергей Петрович был в ударе и выигрывал у Юрия сет за сетом.
— По-моему, ты сегодня лет двадцать сбросил! Вот не ожидал! — восхищенно проговорил Юрий, тяжело дыша.
— Просто я решил доказать тебе, что не нужно так изматывать себя на работе. — Сергей Петрович удовлетворенно похлопал его по плечу, и они направились под душ. — Ты знаешь, почему твоя бабушка почти перестала болеть? Посмотри, как она выглядит! Разве ей можно дать больше пятидесяти? А ведь ей скоро семьдесят исполнится!
— Ты хочешь меня уверить, что это все — теннис! — усмехнулся Юрий.
— Смейся, смейся! Как она стала заниматься им, у нее даже давление стало улучшаться! А участковый доктор? Так тот руками только разводит, говорит, что у бабушки время вспять повернуло! — Сергей Петрович говорил настолько увлеченно, что Юрий поспешно замахал руками:
— Верю, дедуня, верю!
После душа получилось так, что они отправились в кабинет Сергея Петровича. Бабушка занималась ужином и не мешала им. Находиться на открытом воздухе было просто невозможно: комары, или «крылатые собаки, только что не лают, но кусают», так говорил о них Сергей Петрович, настолько нещадно заявляли о своем присутствии, что они решительно направились в дом.
— Дед, ты мне уже давно обещал рассказать о том, что произошло с нашей фамилией. Ведь фамилия Панков, как ты говорил, была твоим псевдонимом. — Усевшись поудобнее в кожаном кресле, Юрий приготовился слушать.
Несколько минут Сергей Петрович сидел задумчиво и молчаливо. Юрий не прерывал этого молчания, хорошо зная своего заслуженного дедушку.
— Эту историю не расскажешь в двух словах, — наконец сказал Сергей Петрович.
— Но у нас еще завтра есть день, — настойчиво заметил внук.
— А рыбалка?
— Так и на рыбалке можно говорить, они же все равно не поймут, — улыбнулся Юрий.
— Кто не поймет? — удивился Сергей Петрович. — Ну, эти самые… — он сделал паузу, — …рыбы!
Они рассмеялись от души, потом старый генерал сказал:
— Ладно, уговорил… Это поможет мне выстроить нужную цепочку… — Он подошел к столу и взял какие-то записи и листки, принесенные внуком. — Это было очень давно, еще до гражданской войны. Учился я тогда в университете и мечтал стать учителем словесности. Отец был строг и твердо стоял на земле обеими ногами. Он был старовером и в молодости удалился от людей, построил себе дом и стал промышлять охотой. Хозяин он был умелый, и вскоре ему уже понадобилась хозяйка: одному было управляться трудно. Когда он выбирался со своего хутора, чтобы продать шкурки соболей, куниц, белок, то присмотрел себе ладную красавицу, к которой сватались уже многие. Звали ее Серафима. Она была горда и своенравна. Несколько лет провела в Петрограде, где закончила гимназию. Ее настолько захватила жизнь в городе, что она решила туда перебраться, но ее отец, староста деревни, и слышать ничего не хотел об этом. Твой прадед был угрюмым и немногословным человеком. Его уважали за огромную силу, он запросто выходил один на один с медведем, имея в руках только рогатину, и побеждал его. Когда он посватался к отцу Серафимы, то неожиданно получил отказ, видно, у того были другие планы по поводу выбора зятя. Раздосадованный вышел от него мой отец, и трудно себе представить, чем бы все это кончилось, но его неожиданно догнала подруга Серафимы и передала ему ее просьбу: ожидать ранним утром у околицы… Ты не удивляйся, Юрий, что я так все подробно знаю об этом: после смерти матери отец очень часто рассказывал нам, своим детям, эту историю…
— Так ты, дед, не один был у них из детей? — невольно воскликнул Юрий.
— Четверо сыновей было… — Сергей Петрович с грустью опустил голову.
— Извини, дед, больше не буду перебивать!
— В общем, обвенчались они тайно, и после некоторого скандала, учиненного старостой, который проклял свою дочь и не простил ее до самой смерти, даже на похоронах не был, стали они жить дружно, а мама и помышлять перестала о том, чтобы уехать куда-то от папы. Вскоре родился у них сын, мой старший брат — Иван. Насколько я помню, он был точная копия отца: такой же кряжистый, угрюмый… Через пару лет родился второй сын — Степан, потом, лет через пять, почти подряд, родились я, Варвара, моя сестра, и, наконец, Семка…
— А я только о Варваре Петровне слышал, — не без сожаления заметил Юрий. — Она, кажется, во время войны погибла?
— Да, вместе со своим мужем… в партизанах: предали их… — Сергей Петрович снова замолчал. — Странная у нас была семья, — продолжил он задумчиво. — Мне еще и пятнадцати не было, когда Иван вернулся из армии без руки, а Степан очень часто исчезал из дома, к нему все время приходили какие-то странные люди: добрые, всегда приносили каких-нибудь гостинцев, а Иван почему-то бесился из-за них. Тогда мне было все это непонятным и странным. А в воздухе уже носились слова, которые одних заставляли радоваться, других биться в злобе… Вот и получилось, что в нашей семье были и те, кто радовался, к ним относился Степан и отчасти — Варвара (которая полюбила одного из тех, с кем встречался Степан), а Иван относился к тем, кто был недоволен революцией, а отец… Отец не относился ни к тем, ни к другим. Он хотел только одного: чтобы его и членов его семьи оставили в покое и никто бы не вмешивался в его дела…
— И долго вы намереваетесь здесь секретничать? — услышали они голос Вероники Александровны. — Ужин уже на столе…
— Хорошо, идем! — отозвался Сергей Петрович. — Пошли, внук…
Разбудил его Сергей Петрович очень рано: солнышко только самым краешком позолотило своим светом верхушки деревьев.
— Ну, дед! — воскликнул Юрий, едва успев его поприветствовать. — Ты даже не представляешь, какой сон я сегодня видел!
— Вообще-то догадаться могу! — улыбнулся Сергей Петрович. — С казаками, вероятно, воевал?
— Всю ночь! — подтвердил Юрий. — От тебя действительно трудно что-либо скрыть… Меня продолжает смущать то, о чем говорил вчера: твое имя… Это действительно интересная история?
— Интерес только в одном: при рождении меня назвали Степаном, — несколько грустно улыбнулся Сергей Петрович.
— Это-то я понял! — воскликнул Юрий. — Коли все братья погибли, а живым остался только Степан, то естественно, что он — это ты…
— Ну, вот видишь, и от тебя трудно что-либо утаить, — снова улыбнулся дедушка. — Остальное все гораздо проще… как и смена фамилии. — Он опять задумался, вспоминая давно минувшее время. — Еще до того, как я окончил курсы красных командиров, мне посчастливилось поработать в ВЧК… На всю жизнь мне запомнилась одна встреча: вызвали нас в райком партии, меня сразу же после госпиталя, когда первое ранение залечил… Встречает нас секретарь райкома, фамилию, к моему огромному сожалению, я не запомнил, и говорит, что нас мобилизуют работать в ЧК… Я, конечно, в амбицию: как так, меня, коммуниста, в то время когда нужно с оружием в руках защищать революцию, направляют в ЧК?! Выслушал он меня внимательно, а потом и говорит: «Вы, молодой человек, прежде всего коммунист, а потом боец Красной Армии, иди и работай там, куда тебя посылает партия, — она лучше нас с тобой знает, что надо делать!» Всю свою жизнь я следовал этой заповеди и ни разу не пожалел… Послушай, мы так никогда до рыбалки не доберемся! Давай быстрей позавтракаем и в путь, на озере продолжим наши экскурсы в далекое прошлое…
Конечно, «озеро» — слишком сильно сказано: это небольшой прудик, но вокруг — благодать: тишина, покой, уютная красота, будто сам Левитан использовал для своих картин это место.
Через час они уже сидели на берегу и разматывали удочки. Всю дорогу Юрий с нетерпением ожидал продолжения рассказа дедушки. И едва только они устроились и Сергей Петрович деланно уставился на поплавок, Юрий спросил:
— Скажи, дед, а ты видел Дзержинского? Я много читал о нем, но все эти сведения какие-то вылощенные. Неужели «Железный Феликс» и — все?
— О нем действительно много написано, и мне трудно добавить тебе что-либо нового. — Он пожал плечами. — Расскажу, пожалуй, о моей первой встрече с ним… Когда я пришел в ЧК к товарищу Беленькому, как Мне и было предписано, а он был тогда начальник группы особых поручений при Коллегии ВЧК, он подробно меня расспросил: кто я, мою биографию, а потом попросил немного подождать и минут через пятнадцать предложил мне пройти к Феликсу Эдмундовичу. Когда я вошел в кабинет Дзержинского, он, выйдя из-за стола мне навстречу, поздоровался со мной за руку, предложил сесть и спросил, как мое здоровье. Я сказал: «Спасибо, сейчас чувствую себя хорошо». Потом Феликс Эдмундович неожиданно сказал: «Вы, конечно, не очень обрадовались назначению?» Ну, я взял и выложил все как на духу. Выслушав меня очень внимательно и ни разу не перебив, он очень долго и терпеливо стал мне рассказывать о работе чекистов и о том, что они нисколько не меньше участвуют в защите революции, да и погибают, как на фронте: с оружием в руках… Вот и подумай: человек занимал такой высокий пост в государственном аппарате, на нем было столько дел, что и троим, вероятно, было бы трудно их выполнять, а он считал своим долгом встретиться с каждым новым сотрудником и не только просто встретиться, но и внимательно выслушать его… Не могу говорить за всех, но я вышел от него с ясными мыслями и твердой уверенностью, что именно о работе в органах ЧК я и мечтал всю жизнь… О, клюет! — неожиданно воскликнул Сергей Петрович и дернул вверх удочкой. Ярко блеснув на солнце, в траву упала небольшая рыбка.
— Поздравляю с первым уловом! — воскликнул Юрий.
— Спасибо… — Дед покачал головой. — Вот ты смеешься, а не знаешь, что очень важно — начало! Как начнешь, так и пойдет. — Забросив удочку, он продолжил: — Я, например, даже и представить не могу, что было бы со мною, не пойди я в ЧК, к Дзержинскому! Линия жизни, вероятно, совсем бы другой была…
— А вдруг лучше? — лукаво спросил внук.
— А мне лучше и ненадобно. — Сергей Петрович замолчал, и Юрий подумал, что он обиделся, но дед вдруг сказал: — Зачем лучше? Нет, лучше не надо… С именем совсем просто: выполнял однажды задание одно, а Кедров мне и говорит…
— Кедров? — переспросил Юрий, много слышавший об этом человеке.
— Да, он был тогда моим непосредственным начальством. Он и «виноват» в том, что у меня стала другая фамилия. Говорит мне: — Послушай, Чирок, уж больно запоминающаяся фамилия у тебя: раз услышишь — и запомнишь, плохо это для чекиста… Ты бы хоть кличку для себя какую взял». Я пожал плечами и спросил какую. «А вот чем плоха Панков? Степан Панков! Вроде — ничего, а? Как ты думаешь?» Тогда уж и имя другое нужно, сказал я. «Можно и имя… Например, Иван…» Нет, Иваном не хочу. И тут же подумал о своем младшем брате, он еще жив тогда был, и любил я его больше, чем других братьев, и сказал об этом Кедрову, с чем тот и согласился… Так я и стал для всех Сергей Панков. И настолько сжился с этой фамилией, что она осталась со мною на всю жизнь! Во! Видишь? — Он снова выхватил удочку с уловом. — Я же говорил, что главное — начать…
— Значит, дед, ты в ЧК научился так стрелять?
— Нет, Юрий, на этот раз подвела твоя интуиция! — Он усмехнулся. — Да и трудно было бы догадаться — откуда… Виной всему была женщина — воистину справедлива здесь французская поговорка. Влюбился я в одну цирковую актрису…
— Влюбился? — недоверчиво переспросил Юрий и невольно взглянул в сторону дачи.
— Влюбился, да еще как! — подтвердил дед и кивнул по направлению взгляда внука. — Бабушка знает об этой страшной истории! — усмехнулся старый генерал. — Это было еще в Петрограде, когда я учился там… Мадам Боливар, как значилась она по афишам, была то ли из Германии, то ли из Франции и гастролировала по российским городам. Я не знал, как подступиться, но однажды столкнулся с ней в парковом тире, который держал один болгарин. Оказалось, что циркачка очень частая посетительница этого тира и никогда не уходила оттуда без призов, не делая ни одного промаха… Вот и решил я тогда, что это мой шанс.
— Не понял — какой? — удивился Юрий.
— Я рассуждал просто: подкараулю ее, и, когда она придет туда пострелять, я буду сбивать те мишени, в которые будет метить она, и этим заставлю обратить на себя внимание.
— Ох, дед, сложный ты человек! Я поступил бы проще: подошел и — здравствуйте, я — Юрий, давайте знакомиться…
— Она бы усмехнулась и подала знак кому-нибудь из сопровождающих, которых достаточно вилось около нее, и тебя бы вышвырнули куда подальше! Это сейчас все просто: «Здравствуй, я Петя… Привет, я — Маша, пошли в кино…»
— Не совсем так, но… похоже. — Юрий рассмеялся. — Так что же дальше?
— А что дальше… много дней провел я в том тире! А сколько денег перевел?! А все-таки добился своего: выбил однажды все мишени и забрал все призы.
— И мадам Боливар обратила на тебя свое внимание? — улыбнулся Юрий.
— Так бы, возможно, и случилось, но к тому времени окончились сроки ее гастролей в городе, и она уехала, а вскоре — революция…
— Революция тебя в Питере застала?
— Февральская — да, а Октябрьская — в Москве.
— Так в Москве и остался?
— Юра! — Сергей Петрович неожиданно пристально посмотрел на внука. — Я еще вчера хотел спросить тебя, но как-то выскочило из головы: ты задаешь такие вопросы, будто впервые слышишь обо мне…
— Не обижайся, дед, скажу откровенно: сколько я слышал о тебе от бабуси, от матери и отца, но никогда не вслушивался, и сейчас все настолько ново для меня — словно впервые! — Юрий смущенно поглядел на него.
— Ну, хорошо, коли так…
— А во-вторых, сам же сказал, что, рассказывая мне, ты выстраиваешь цепочку…
— Запомнил? — дед покачал головой и улыбнулся, потом снова дернул удочкой вверх, пытаясь подсечь неосторожную рыбку, но на этот раз она, сверкнув над водой, сорвалась и шлепнулась обратно. — Повезло ей… — Огорченно крякнув, Сергей Петрович заменил насадку и снова закинул ее подальше от берега. — Так ты спросил о Москве? Как ты помнишь, я оказался в Сибири… Направили меня с одной инспекционной поездкой в один из городков, с особыми полномочиями…
— Перегибы на местах?
— Хуже: контрреволюция… Не успел я доехать до того городка — гражданская началась… — Он замолчал ненадолго, как бы собираясь с мыслями. — Сейчас, с расстояния более чем полувека, все кажется таким нереальным, что удивляешься, а ведь было. — Сергей Петрович тяжело вздохнул. — Тогда и в плену у чехов побывал, но удалось бежать, и переодевался, и гримировался — чтобы добраться до родного дома… Добрался. — Он снова замолчал: нахлынули тяжелые воспоминания, защемило сердце тупой, ноющей болью… Столько лет прошло-пробежало, а не может забыть гибель своих братьев и отца: стоят они перед глазами, словно заставляя всякий раз отчитываться за жизнь свою… — В то время здорово меня помотало, пока снова до Москвы не дошел… — продолжил он свой рассказ, изредка бросая взгляд на поплавок. — А через несколько дней вызывает меня Кедров и неожиданно спрашивает: был ли я когда-нибудь в… и называет небольшой южный городок. Конечно нет, говорю, вообще никогда не был на юге… Вот и хорошо, говорит, туда и поедешь. Я в амбицию: вокруг люди революцию защищают, жизни кладут, а меня в тмутаракань отсылают! Усмехнулся он: не отдыхать тебя посылаю, а с важным поручением… Когда он ввел меня в курс дела и спросил, сколько мне нужно дней на сборы, я, под впечатлением серьезности поставленной задачи, готов был тут же отправиться в дорогу, но Кедров предоставил двое суток для подготовки, и мы распрощались…
Мне с большим трудом удалось уложиться в эти двое суток, чтобы успеть оформить все необходимые документы, получить жалование, заготовить хлеб и выяснить точный маршрут… Сейчас, вспоминая подробности той дороги, становится немного смешно: как можно было добираться до городка семь суток, а сейчас, даже если на поезде, затрачивается не более тринадцати часов? Да-да, не удивляйся: так в то время работала железная дорога…
Сергей Петрович задумался: как давно он уже не навещал тот городок, с которым накрепко связала его судьба? Лет десять минуло, не меньше… А ведь давал себе слово почаще наведываться.
Он взглянул на внука: деликатно отвернувшись, тот делал вид, что занят рыбной ловлей… Хороший парень: внимательный, заботливый…
«Дама с претензиями»? Интересное наблюдение! Нужно будет поехать завтра с Юрием и посмотреть на эту Хелену Брайс…
— Ну что, Юрий, бабушка-то, верно, совсем заждалась нас… Да и погода начинает портиться: пора возвращаться.
— Слушаюсь, товарищ генерал! — вскочил Юрий и деланно вытянулся перед Сергеем Петровичем. — Разрешите искупнуться на прощание?
— Вольно! — подыграл ему Сергей Петрович. — Двадцать минут на купание, пять на одевание — и в путь! — Он начал не спеша складывать рыболовные снасти, с любовью поглядывая за тем, как плавает внук.
Он сам его учил плавать еще тогда, когда Юрий с трудом держался на ногах. Научился быстро и очень полюбил воду: всякий раз, когда они оказывались у воды, тот первым делом устремлялся к ней. Сергей Петрович усмехнулся, вспомнив, как однажды, отдыхая на море, они отправились на прогулку на теплоходе и при первой же остановке маленький Юра прыгнул прямо с борта в воду. Подумав, что он упал, за ним устремились человек двадцать спасать… Вот хохоту было.
— Тебе хорошо: не стыдно возвращаться с таким уловом, а мне каково? — хмыкнул Юрий, надевая одежду прямо на мокрое тело.
— Вот чудак, да кто же для бабушки экспертизу делать будет: где твои, где мои? Зажарит — и слопаем за милую душу! — Дедушка похлопал его по плечу.
Коша они вернулись, обед уже ожидал на столе, а Вероника Александровна нетерпеливо поглядывала в сторону ворот.
— Может быть, вас и кормить не стоит: ухой напитались? — сказала она, ехидно поглядывая на судок с рыбой и пытаясь определить, с уловом ли они явились.
— Почти не клевало сегодня, — заметил Сергей Петрович, деланно укладывая рыболовные снасти на место. — Так… кое-что…
— Будет тебе оправдываться, — махнула рукой Вероника Александровна. — Скажи, что рыболов из тебя никудышный, и все. — Она сняла крышку и сунула не глядя руку в судок. — Это надо же! — тут же воскликнула она и вытащила оттуда крупного окуня, пытавшегося вырваться из ее рук. В конце концов ему это удалось, и он шлепнулся прямо на пустую тарелку.
— Ты, мать, что, так и будешь ее сырой есть? — стараясь скрыть усмешку, воскликнул Сергей Петрович. — Может быть, не стоит это начинать в твоем возрасте…
Вероника Александровна хотела что-то достойно ответить на его шутку, но расшалившийся окунь, выпрыгнувший из тарелки, стал биться по столу, раскидывая приборы, не предоставил ей этой возможности, и все кинулись ловить рыбку во второй раз. Наиболее удачливым оказался Юрий: схватив ее, он бросил в судок и с радостной улыбкой осмотрелся.
— Даже здесь мне не повезло, — буркнул Сергей Петрович, хитро поглядывая на внука.
— Я так и знала, что рыбку наловил… — начала она, но Юрий, не удержавшись, фыркнул, и бабушка, взглянув на него, спокойно и уверенно закончила: —…наловил ты, мой старый генерал!
После обеда они немного поиграли в карты, оставив любимого внука в «полных дураках», затем Юрий с бабушкой уткнулись в телевизор, а Сергей Петрович отправился работать над своими воспоминаниями…
2
В понедельник, не успел Сергей Петрович прикоснуться к Юрию, сладко спавшему на веранде, как тот тут же открыл глаза и бодро вскочил с кровати. Он выглядел отдохнувшим и посвежевшим. Взглянув на часы, огорченно заметил:
— Я же просил тебя разбудить в шесть… теперь на электричку опоздаю…
— Не опоздаешь, — подмигнул дед. — Вместе поедем! Я вызвал машину… Спокойно умывайся, завтракай и через сорок минут будь готов к отъезду! Ясно?
— Есть, быть готовым к отъезду через сорок минут! — четко ответил Юрий, явно повеселевший. — А у тебя какие дела в городе?
— Ты так заинтересовал меня описанием «дамы с претензиями», что мне самому захотелось взглянуть на нее, — подмигнул Сергей Петрович.
— Это на какую даму тебе захотелось взглянуть? — воскликнула Вероника Александровна, неслышно появившись на веранде.
— Ну вот, попробуй тут скрыть что-либо от недремлющего ока дорогой супруги! — вздохнул Сергей Петрович…
После некоторых формальностей Сергею Петровичу удалось добиться официального разрешения присутствовать во время допроса Хелены Брайс. Юрий сидел за своим столом и о чем-то тихо разговаривал с переводчиком, а Сергей Петрович — за соседним, сбоку. Вскоре в кабинет ввели Брайс, и Сергей Петрович внимательно посмотрел на нее, стараясь не привлекать к себе особого внимания: Юрий действительно довольно точно описал эту женщину. Если бы Сергей Петрович не знал о ее возрасте, то он наверняка бы ошибся в определении оного. Сохранившаяся фигура кого угодно могла ввести в заблуждение, кроме того, ухоженные, холеные руки. Миловидные черты лица говорили о том, что она была хороша в молодости и не одному парню вскружила голову.
Сергей Петрович невозмутимо отметил, что одета она весьма элегантно и с большим вкусом и очень дорого. Заметив присутствие в кабинете нового лица, каковым являлся Сергей Петрович, женщина чуть заметно насторожилась, но тут же взяла себя в руки и спокойно уселась на стул, стоящий посередине кабинета, положив нога на ногу. Заметив на столе Юрия пачку «Столичных», вопросительно взглянула на Юрия.
— Пожалуйста, курите! — ответил Юрий, и переводчик тут же перевел. — Это одни из лучших советских сигарет! — добавил Юрий.
Женщина что-то ответила, взяла из пачки сигарету и с огромным удовольствием затянулась, потом еще что-то сказала, и переводчик улыбнулся:
— Вы так молоды и любезны, — а после затяжки добавила: — Это, конечно, не «Мальборо», но курить можно…
Юрий хотел чем-то ответить, но в этот момент в кабинет заглянул молоденький лейтенант.
— Разрешите, товарищ капитан?
— Да, прошу… Ну что, посмотрел?
— Так точно, товарищ капитан, и после допроса просил зайти к нему! — ответил тот и положил перед Юрием папку с документами. — Разрешите быть свободным?
— Да, идите!
Лейтенант щелкнул каблуками и тут же вышел.
— Что ж, госпожа Брайс, если нет возражений, приступим? — Он повернулся к переводчику.
— Не возражает, — отозвался тот, услышав ее ответ.
— Надеюсь, вы вспомнили, кто изображен на фотографии рядом с вами? — спокойно спросил Юрий.
— Вы знаете, молодой человек, я очень старательно пыталась, но… — Она театрально развела руками и как бы виновато улыбнулась, но машинально бросила взгляд на Сергея Петровича, который как бы весь углубился в папку с надписью: «Хелена Брайс».
Он быстро пробегал справки, различные объяснительные, протоколы предварительных опросов, пока его глаза не скользнули по старой, пожелтевшей от времени фотографии… Механически перевернув лист, другой, он неожиданно для себя вернулся к той фотографии…
«Неужели?! — промелькнуло у Сергея Петровича.
На этой пожелтевшей от времени фотографии были запечатлены двое: на стуле сидел черноволосый мужчина, а рядом с ним, положив руку на его плечо, стояла молодая симпатичная девушка с двумя пышными черными косами.
Сергей Петрович долго вглядывался в эту фотографию, не в силах оторвать от нее глаз.
Брайс вдруг прекратила курить и с некоторым волнением уставилась на странного пожилого мужчину. Юрий тоже почувствовал, что Сергею Петровичу знакома эта фотография…
В кабинете воцарилось молчание, которое продолжалось недолго: его нарушила Хелена Брайс. Чуть нервно она задала вопрос, который тут же перевел переводчик.
— Чего это вы так смотрите на эту фотографию? Или так девушка вам понравилась? — она чуть нервно хохотнула.
Не отвечая, Сергей Петрович перевел взгляд на женщину и молча уставился на нее.
Юрий подумал, что дед действительно кого-то узнал на фотографии, и внутренне порадовался, что Сергей Петрович захотел повидать эту «даму с претензиями».
Брайс снова нервно хихикнула.
— Чудак какой-то: то на фотографию смотрел, не мог оторваться, теперь на меня уставился…
— Скажите… — проговорил наконец Сергей Петрович с волнением, — это… это вы? — он ткнул пальцем в фотографию.
Он говорил тише, чем обычно, ч потому Юрий понял, что дед очень волнуется.
— Да… — пожав плечами, недоуменно ответила женщина. — А что, не очень похожа? — она деланно рассмеялась, с трудом сдерживая свое волнение. — Лет сорок тому назад я была очень даже ни-че-го! Не всегда же я была такой старой!
— Вам что, плохо? — подскочил Юрий к деду, заметив что-то неладное. — Уведите гражданку Брайс! — бросил он стоящему у двери сотруднику.
Явно ничего не понимая, но о чем-то догадываясь, Хелена Брайс неотрывно смотрела на застывшего Сергея Петровича, пока не вышла из кабинета.
…Вскоре Сергея Петровича привезли на дачу, и сотрудник, сопровождавший его, долго не хотел уезжать и предлагал вызвать врача, пока старый генерал не заверил его, что с ним все в порядке и тот может возвращаться в город. Вероятно, что и это не убедило бы капитана, но тут вернулась Вероника Александровна, ходившая повидаться с соседями.
Подробно помучив капитана вопросами о том, что произошло с Сергеем Петровичем, она взяла правление в свои руки и проводила сотрудника к машине.
— Передайте полковнику, что вы сопротивлялись, но я сама вас выпроводила. Не волнуйся, сынок, все будет в порядке! — улыбнулась она. — Мой старик еще крепкий мужик: выдюжит, не волнуйся…
Когда она вернулась в дом и заглянула к нему в комнату, Сергей Петрович спокойно спал на кушетке. Дыхание его было ровным и уверенным.
— Вот и хорошо! — удовлетворенно прошептала Вероника Александровна. — Сон для тебя самое лучшее лекарство. — Она вышла, бесшумно притворив за собой дверь.
Сергей Петрович тут же открыл глаза. Зная характер своей супруги, с которой прожил не один десяток лет, он был уверен, что только таким образом сможет остаться один и спокойно поразмышлять над мучившими его вопросами…
А вопросов действительно было много, даже слишком. Почему ему так захотелось лично повидать эту «даму с претензиями»? Интуиция? Случай? Или еще что-либо? Почему его память все время возвращается в прошлое? Хотя на этот вопрос есть простое объяснение: он пишет книгу воспоминаний, и вполне естественно, что его мозг работает именно в этом направлении… Сергей Петрович усмехнулся: мозг-то мозг, но и что-то другое подталкивает его. Взять хотя бы документы, принесенные Юрием, он же сам неоднократно перерыл тот архив, а документы, так нужные для книги, принес Юрий… Вот тебе и не верь после этого в провидение!.. Словно Бог самолично помогает ему в его деле. А сейчас почему-то вспомнится предвоенный год.
Зима 1940 года была морозной, с сильными ветрами (возможно, Сергею Петровичу, по прошествии трех десятков лет, она и запомнилась такой студеной, холодной потому, что принесла с собою трагическую потерю). Сергей Петрович тяжело и несколько облегченно вздохнул: память, словно оттягивая неизбежную встречу со злополучным 1940 годом, перекинула его в ту часть жизни, которая на несколько лет связала с уголовным розыском. Перед этим жизнь совершала с ним какие-то странные циклические повороты. Начало учебы в университете — направление в ЧК, после окончания гражданской войны — снова учеба, на этот раз он увлекся, и увлекся всерьез, языками, после окончания войны был направлен работать в ОГПУ, а в 1934 году стал субинспектором в отделе нераскрытых убийств. Сергей Петрович очень хорошо помнит этот год: в декабре в стране было очень неспокойно. Был убит Сергей Миронович Киров. Сергею Петровичу запомнились молчаливые колонны людей, по шестеро в ряд шагавших по морозной Москве. Лица были застывшие, угрюмые. Провожали в последний путь одного из любимых вождей. Шли рабочие с заводов «Борец», «Динамо», «Пролетарский труд», «Мосэлектрик», «Станколит», «Манометр»… Запомнились самолеты: сотни и сотни крылатых машин проносились низко, едва не касаясь башен Московского Кремля над Красной площадью. Гроб с телом Сергея Мироновича везли на артиллерийском лафете в сопровождении кавалерийского эскорта с обнаженными саблями. Едва скрылись в небе последние серебристые машины и над городом нависла гнетущая тишина, как вдруг она была взорвана тысячами гудков паровозов, сотнями сирен московских заводов…
От работы в ЧК у Сергея Петровича сохранилось много разнообразных привычек: удивительное спокойствие в любых, самых тяжелых обстоятельствах, достоинство, уверенность в себе, в своих знаниях, быстрота реакции и постоянная готовность к действию. Все эти привычки, необходимые для работы в уголовном розыске, отнюдь не помогали в личной жизни (к тому времени у них с Вероникой Александровной уже появился сын). Как притчу в их семье рассказывали, и не один раз, как Сергей Петрович, если ночью раздавался телефонный звонок, еще не поднимая телефонной трубки, начинал одеваться, чтобы снова отправиться туда, где случилась беда…
Начальство его любило, сотрудники уважали — и прежде всего за то, что Сергей Петрович был человеком слова: если он что-то пообещал, то любому в управлении было известно — будет выполнено во что бы то ни стало. Много прошло трудных дел через руки Сергея Петровича, и чаще всего ему доставались те, что назывались «безнадежными». Раскрывая одно из таких безнадежных дел: убийство жены директора «елисеевского» магазина, Сергей Петрович неожиданно наткнулся на хорошо организованную банду, за которой числился не один десяток зверских расправ. За раскрытие этого дела он получил первый свой орден, а по нелепой случайности был тяжело ранен в живот, и начальство, после того как он немного подлечился, выделило ему путевку Кавказско-Крымского курортного треста. Сергей Петрович улыбнулся: какие цены тогда были… Эта путевка стоила девятьсот двадцать рублей! Но для него она была выделена бесплатно. Впервые он поехал отдыхать — и куда! В Крым!.. Господи! Ну, не получается у него оттянуть тяжелые воспоминания! Не получается! Ну, что ж, уважаемый мозг, инквизитор души, возьмите душу, приступите к своей пытке… На чем он остановился? На 1940-м? Прекрасно! После успешного завершения операции, за которую он получил орден Красного Знамени, и последующего лечения и отдыха в Крыму Сергею Петровичу предложили возглавить областной отдел (к тому времени у него уже было три шпалы в петлицах, а свободной для его ранга должности не было). Сергей Петрович раздумывал недолго: посоветовался для проформы с Вероникой Александровной (которая, надо отдать должное, обладала в отношении своего мужа такой же интуицией, что всегда знала, чего ему хочется, и ее желания всегда совпадали с его) и через два дня уже знакомился с делами. Проверяя списки сотрудников, он, Панков, к своей великой радости, наткнулся на знакомую фамилию. Василия он видел несколько лет назад, когда тот с тяжелым ранением был направлен в институт Склифосовского. Ранение было настолько тяжелым, что Василию запретили продолжать работу в органах НКВД. Письма, полные оптимизма и веры в лучшую судьбу, Панков получал регулярно из различных санаториев страны. И только последний год письма вдруг прекратились. Обеспокоенный этим обстоятельством, Панков сделал необходимые запросы и вскоре узнал, что, учитывая прошлые его заслуги (а Василий одним из первых сотрудников ГПУ стал орденоносцем), начальство пошло ему навстречу, направив работать в органы внутренних дел. В списках, которые просматривал Сергей Петрович, Василий значился участковым оперуполномоченным в одном из поселков Подмосковья. «Тихий, забытый Богом и людьми уголок: кроме самогонщиков и разбитых носов, там и дел никаких не случается!» — так охарактеризовал участок Василия заместитель Панкова, проработавший в этом отделе несколько лет. При первой же возможности Сергей Петрович решил навестить своего друга, нагрянув к нему неожиданно. Но дел навалилось столько, что прошло около полугода, когда он наконец навел в своем отделе должный порядок. Закупив для встречи с Василием лучшее, что мог достать, он назначил поездку на пятницу, чтобы провести с Василием пару дней. Но судьба повернула так, что Василия он увидел на два дня раньше.
…Сергей Петрович все-таки не выдержал: поднялся с кушетки, достал сигареты и закурил Глубоко затянувшись, он едва не закашлялся: давно не курил, отвыкать начал. Сделав еще пару затяжек, старый генерал затушил о пепельницу сигарету и задумчиво стал вертеть ее между пальцами…
…В звездную ночь 1940 года в окно невысокого бревенчатого дома негромко, но настойчиво постучали. Вспыхнул свет, и хриплый, видно спросонья, мужской голос спросил:
— Кто там?
Выйди на минутку, Василь… Дело есть, — ответил стучавший.
Ты, что ли, Григорий? — Василий узнал стучавшего: это был мужик, к которому он уже давно приглядывается. Почти о каждом, кто проживал на его участке — довольно большом: три села, да и территория немалая, — Василий знал, кто чем дышит, у кого что на уме, а с этим Григорием, кроме «здравствуй и прощай», ничего… Пробовал Василий разговаривать с ним, но Григорий отделывался односложными и ничем не обязывающими ответами, а потом и вовсе стал избегать дотошного участкового. Более года работает Василий на этом участке, и все было спокойно, а в последние две-три недели обстановка круто изменилась: то сено кто-то подпалит, то амбар с семенным зерном… А дня три назад прирезали трех колхозных коров, и это уже было серьезное преступление. Именно в последнем случае Григорий и попал под подозрение: его целый вечер не было дома (об этом проговорилась жена), но никаких доказательств не было, и Василий решил плотнее заняться этим Григорием…
Взглянув на ходики, показывающие четверть третьего ночи, Василий нахмурился: «Чего это Григорий ночью ко мне заявился? Может, хочет о чем-то рассказать?» И, посчитав, что не следует упускать предоставившуюся возможность узнать что-либо важное, Василий решил не показывать свою заинтересованность.
— Что это тебе не спится?
— Выйди, дело есть! — тихо ответил Григорий.
Василий накинул на нижнее белье полушубок, влез в огромные валенки, еще не успевшие просохнуть как следует, и, зябко поеживаясь, вышел на крыльцо. К нему тут же подошел невысокий мужичонка.
— Пойдем пройдемся, а то услышит кто… — проговорил он, нервно озираясь по сторонам.
— Почему не здесь? — насторожился Василий.
— Да… — замялся Григорий и, пряча свои глаза, добавил: — Показать кое-что тебе хочу.
— Что-нибудь важное?
— То-то и оно, что важное! — заявил Григорий и, снова посмотрев по сторонам, двинулся вперед.
— Это далеко? — спросил Василий, раздумывая, вернуться за оружием в дом или нет. — Я в том смысле, что одеться бы потеплее…
— Да рядом тут, не успеешь замерзнуть! — суетливо заверил его Григорий и снова пошел вперед, давая понять, что торопится.
Василий потоптался в нерешительности на месте, но желание получить какие-нибудь факты о диверсиях притупило осторожность, и он быстро устремился за Григорием…
Едва они вышли на окраину села, Василий заметил три фигуры, двинувшиеся им навстречу. Почувствовав неладное, Василий остановился.
— Кто это? — спросил он Григория.
Не останавливаясь, тот пожал плечами и продолжал идти вперед. Василий обернулся в сторону села и увидел еще двух незнакомых мужчин, вышедших, вероятно, из-за домов. Ругнув себя за такую неосмотрительность, Василий быстро догнал Григория.
— Видно, не напрасно я подозревать тебя начал!
— За что и пострадаешь: знал бы меньше — жил бы дольше! — усмехнулся Григорий, и столько было в его голосе злорадства, что Василий, не выдержав, пнул его между ног. Громко взвизгнув от боли, Григорий сломался пополам, повалился на бок и начал кататься по снегу, ухватившись руками за низ живота.
Когда трое подошли ближе, Василий увидел среди них красивую стройную женщину в белом полушубке. Черные волосы, выбивающиеся из-под белоснежного полушалка, ладно подогнанные сапожки, облегающие плотные икры, затянутая пояском талия делали ее похожей на рекламные проспекты, демонстрирующие русскую моду. Но удивительно: одежда существовала как бы сама по себе, а женщина — отдельно.
— Так это ты?! — воскликнул вдруг Василий и бросился на женщину, но страшный удар в челюсть, который нанес ему один из приблизившихся сзади мужчин, свалил его с ног. Лежащего, его стали пинать ногами в живот, в голову…
— Хватит! — резко бросила женщина, и они тут же прекратили избиение. Подчиняясь жесту женщины, Василия подняли на ноги.
— Ты! — ткнула женщина пальцем в сторону Григория, продолжавшего корчиться на снегу. — Можешь идти, но… смотри у меня. Понял?
— Как уж тут не понять! — пробормотал Григорий, забыв мгновенно про боль. Быстро вскочив на ноги, он пошел прочь, прихрамывая.
— Ну, вот мы и встретились наконец! — недобро улыбнулась женщина. — Ты же давно добиваешься этой встречи, не правда ли? А, Вася-Василек?
Василий сплюнул кровавой слюной и ничего не ответил, с удивлением рассматривая черное пятно на снегу.
— И как это ты смог выкарабкаться, не понимаю? — с искренним удивлением сказала она. — Отец говорил, что он едва ли не всю обойму выпустил в тебя…
— Не мог я отправиться на тот свет и не проститься с тобой! — ответил он, радушно улыбаясь, что и заставило несколько расслабиться окружавших его мужчин. Воспользовавшись этим, Василий ударил ближайшего ногой в живот и, бросившись на женщину, вцепился ей в горло.
Испуганно вскрикнув, женщина пыталась что-то выговорить, но руки Василия так сильно сдавили ее горло, что, кроме сдавленного хрипа, у нее ничего не выходило. Опомнившись, кто-то опустил Василию на голову тяжелую рукоять маузера. Коротко охнув, Василий ткнулся женщине в грудь и потерял сознание. С большими усилиями освободившись от цепких узловатых пальцев Василия, женщина отвалила от себя беспомощное тело, но осталась сидеть на снегу, судорожно хватая раскрытым ртом морозный воздух, словно огромная рыбина, выброшенная на берег сильной волной. Потом она стала натужно кашлять. Четверо мужчин растерянно стояли вокруг, не зная, чем помочь женщине. Даже тот, кого пнул Василий, забыв про боль, с опаской поглядывал на нее, еле заметно отодвигаясь в сторону. Когда кашель чуть отпустил и перестал вызывать горловую судорогу, женщина вскочила на ноги, подхватила лежащий на снегу корявый сук и со злостью стала охаживать своих телохранителей.
— Мужичье проклятое! Твари позорные! Он же меня задушить мог! Стоят, разинув рты! Все кости вам поломаю!
Увертываясь от увесистой коряги, те пытались что-то бормотать в оправдание, но все было тщетно: пока женщина не устала, она продолжала гоняться за ними. Вспышка ярости в ней прошла так же быстро, как и началась; откинув корягу в сторону, она приказала:
— Приведите его в себя…
С опаской поглядывая на женщину, они склонились и стали натирать снегом Василию уши, тормошить его, пока он, наконец, не издал тихий стон. И снова его поставили на ноги. С трудом открыв глаза, залитые кровью, Василий осмотрелся вокруг, не понимая, где он находится и что с ним произошло. Разглядев лицо женщины, он все постепенно вспомнил и снова горько пожалел, что оставил свое оружие в хате.
— Ну как, пришел в себя? — спросила женщина.
Василий, не ответив, отвернулся.
— И как это ты снова на нас вышел? — она вздохнула. — Хороший ты парень, жаль мне тебя! И Сергею ты нравился… Как дружок-то поживает? Небось в больших начальниках ходит?
Василий, с трудом державшийся на ногах, облизнул кровоточащие губы, поморщился от боли и медленно поднял глаза на женщину. Странное дело: избитый, израненный, покачивающийся от слабости, осознавший, что жить ему осталось совсем самую малость, а жалость и огорчение Василий испытывал не к себе — а к стоящей напротив него женщине. Женщине, которую он знал большую часть своей жизни. Женщине, которая была первой, заставившей неровно биться сердце, когда он был еще совсем молодым. Нет, было бы неправдой сказать, что Василий не жалел себя, что ему было все равно: останется он в живых или нет. Но это была не жалость человека, цепляющегося всеми силами за еле заметные шероховатости на отвесной скале, чтобы хотя бы немного продлить свою жизнь. Нет и еще раз нет! Он пытался удержаться для того, чтобы успеть мысленно пробежать свою прожитую короткую жизнь и вспомнить, много ли осталось незавершенных дел, остались ли за ним долги, и решить перед своей совестью, правильно ли он прожил. Перед Богом и людьми, как говорится в народе, совесть его чиста. Горевать о нем некому: родных нет. Были у него и семья и сын. Любил он беззаветно и жену и сына, но судьба и здесь наказала Василия: жена провалилась под лед и утонула (ее труп так и не нашли), а сын погиб в Испании. И тут Василий подумал о Сергее. Ему стало ужасно стыдно, что в последнюю минуту своей жизни он едва не забыл о нем. Как жаль, что они не встретились. Василий обрадовался, когда узнал о назначении друга. Хотел сразу же поехать к нему, но захворал, а когда поправился, навалились неотложные дела. Сейчас накопилось много различных фактов и подозрений, которыми ему хотелось поделиться с Сергеем, и Василий решил поехать к нему на выходные. Так друзья стремились навстречу друг другу, но судьба распорядилась по-своему…
И все-таки было одно дело, о котором Василий сильно жалел. Жалел о том, что не успел довести его до конца. Лановские! Вот что будет мучить его до последнего вздоха. Он, конечно, не сомневается, что рано или поздно их обезвредят, но сколько они еще могут навредить?! Сколько еще людей погибнут, прежде чем прекратят свое существование эти оборотни?! Василий еле заметно покачал головой.
— А что это ты на меня так смотришь? — воскликнула Ванда. — Словно не ты, а я у тебя в руках? Ишь ты!..
— Жалко мне тебя, — тихо проговорил Василий. — Убогая ты, Ванда… Красивая, а убогая… и слабая… Ведь ты от слабости своей зверствуешь, а жизнь-то твоя давно уже в тупике.
— Ну-ну, говори, даже интересно стало! — она попыталась усмехнуться, но усмешка получилась кривой гримасой: задели слова Василия, словно хлестнули по больному.
— А чего говорить-то? Ты и сама все это знаешь, признаться только боишься, даже себе! Недаром тебе прозвище дали: Вандалка! У тебя же руки в крови! — вдруг выкрикнул Василий, и она машинально взглянула на свои руки. Воспользовавшись, он снова бросился на нее, но в этот раз Ванда была наготове: вырвала из кармана руку, и в сухой морозной ночи грянул короткий, но гулкий выстрел. Эхом отозвалось в лесу. Василий, словно наткнувшись на невидимую стенку, упал навзничь, затем повернулся с большим трудом на бок, ощупал рукой грудь и удивленно посмотрел на кровь. Силы постепенно оставляли его, но оставалась еще ненависть, которой было столько, что она смогла заменить Василию недостающие силы. Он медленно поднялся на ноги, в уголках губ появились тоненькие струйки крови. С трудом удерживая равновесие, Василий снова двинулся на Ванду. С тяжелым хрипом в груди, видно пуля попала в легкое, он торопился бросить в лицо Ванде слова, словно от них, именно от этих слов могла зависеть вся его жизнь.
— Ты не нам…ного про…жи…вешь доль…ше меня… — В груди его все клокотало, но он упрямо выплевывал вместе с кровью: — На…род вы…ведет те…бя…
Ванда испуганно попятилась от него. Ее лицо перекосилось от страха, рот судорожно открывался и закрывался. Наконец, она выкрикнула:
— Стреляйте! Скорее! — Она так испугалась, что совсем забыла про свой пистолет.
Несколько выстрелов оборвали трудную и последнюю речь Василия. Не смог он договорить всего, что ему хотелось сказать этой женщине. Рухнул Василий лицом в снег, тихо стало вокруг… Раскинул он широко руки, как бы обнимая в последний раз землю, сжал пальцы в кулак, пытаясь подчинить непослушное тело и снова приподняться, но остановилось пробитое сердце! Затих Василий, словно прислушиваясь к матушке-земле… И последняя мысль, которая навестила его, обожгла: зря не взял с собой оружие…
Ванда осторожно, все еще побаиваясь Василия, подошла к его телу и, смахнув со лба выступивший от страха пот, разрядила в уже мертвое тело всю обойму, бросив со злостью:
— Так вернее!
Эхом ответил ей лес и вздрогнула от него Ванда: голос живого Василия почудился ей. Зябко поежившись, она кивнула на труп Василия. Мужик, которого Василий пнул в живот, вытащил из-за пояса финку и склонился над трупом…
…Сергей Петрович в ту ночь спал плохо, словно предчувствуя беду. И только под самое утро усталость взяла свое, и он уснул. Спать долго не пришлось: раздался телефонный звонок, и Сергей Петрович, моментально проснувшись, сначала взял в руки одежду и только потом потянулся к телефонной трубке.
— Сейчас я тебе завтрак сооружу! — спокойно проговорила Вероника Александровна, привыкшая к подобным звонкам.
— Так… так… — По мере продолжения разговора лицо Сергея Петровича становилось все мрачнее и мрачнее. — Когда это случилось? — Услышав ответ, он тяжело опустился на кровать, но тут же встрепенулся. — Машину с врачом ко мне: сам поеду!..
— Что случилось, Сереженька? На тебе лица нет!
— На Василия совершено нападение, — коротко пояснил он, продолжая собираться.
— На Василия? — Вероника Александровна только дважды видела друга мужа, но знала о нем еще тоща, когда они с Сергеем не были мужем и женой. — Он жив? — тихо спросила она.
— Пока неизвестно… Дом его подожгли, но его там не было…
— Может… — начала жена, но он перебил ее:
— Все может быть! — Желая смягчить нечаянную грубость, добавил: — Не сердись, будем надеяться…
— Я положу тебе что-нибудь в дорогу?! — полувопросительно сказала она, зная, что завтракать он не будет: в расстроенном состоянии Сергей Петрович мог сутками не питаться.
— Спасибо, не надо… Где-нибудь перекушу по дороге. Когда вернусь, не знаю! Извини, — Сергей Петрович чмокнул ее в щеку и быстро вышел.
Когда они подъехали к дому Василия, дом уже даже не дымился. Двое сотрудников в синих шинелях охраняли место происшествия. Но ни единого человека видно не было. Сергей Петрович распахнул дверцу старенькой эмки, и в нос тут же ударило гарью.
— Товарищ капитан, — обратился к нему пожилой мужчина с двумя кубиками в петлице, — докладывать сейчас или после того, как вы посмотрите на труп?
— Какой труп? — невольно воскликнул Сергей Петрович.
— На окраине села районным почтальоном Баулином обнаружен труп неизвестного мужчины… Опознать пока не удалось: изуродован до неузнаваемости… Ни документов, ни одежды какой, кроме исподних, не обнаружено… — Доложив коротко, по уставу, он тяжело вздохнул и добавил: — Это надо же так изуродовать! Зверье, чистое слово, зверье!
— У трупа кто-нибудь оставлен, сержант?
— Так точно, товарищ капитан!
— Проводите нас туда!
— Слушаюсь! Семенов! — крикнул он второму сотруднику. — Ничего не трогать и никого не допускать!
— Так точно! — ответил тот, переминаясь с ноги на ногу.
— Лучше на машине подскочить! — предложил сержант, и Сергей Петрович согласно кивнул ему…
У самого леса они заметили большую толпу людей: едва ли не все село собралось.
— Вот здесь его и обнаружили, — кивнул сержант головой в сторону толпы.
Многие женщины вытирали слезы. Мужчины не плакали, сжимая со злобой кулаки…
Сергей Петрович с доктором вышли из машины. Увидев их, люди расступились, пропуская к лежащему на снегу телу. К Сергею Петровичу подошел сотрудник, находившийся около трупа.
— Товарищ капитан, — рассмотрев шпалы Сергея Петровича, обратился он к нему, — это труп Василия Зарубина, участкового оперуполномо…
— Знаю! — глухо оборвал Сергей Петрович, затем склонился над Василием. — Василь?! — со стоном произнес Панков. Несмотря на то что лицо было зверски исполосовано ножом, как и грудь, живот, да почти все тело, Сергей Петрович сразу же узнал Василия. Немного помолчав, Сергей Петрович медленно поднялся с колен и кивнул приехавшему с ним судебному медику — приступить к осмотру.
— Двенадцать огнестрельных ран, — произнес после тщательного осмотра врач, потом тяжело вздохнул. — По крайней мере, шесть из них — смертельные… Труп изуродовали уже после смерти…
— Для чего? — недоуменно воскликнул сержант.
— Возможно, для устрашения населения, — врач пожал плечами. — Смерть наступила примерно между двумя и пятью часами ночи, точнее смогу сказать после вскрытия… Вы что, знали его, товарищ капитан?
— Да, Викентий Михайлович, еще с гражданской… Работали вместе, потом — тяжелое ранение: врачи вето наложили, а он все-таки добился своего. Готовился сюрприз ему сделать, даже не сообщил о своем переводе… — Панков махнул рукой. — Какой парень был! — Он с силой стиснул зубы и тихо произнес: — Пока живу… Ну, сволочи, из-под земли вас достану! — словно клятву добавил Сергей Петрович. — Викентий Михайлович, забирайте мою машину и… — Он бросил взгляд на труп Василия, не зная, как его назвать. — В общем, делайте все ^то нужно, — я здесь остаюсь. — Повернувшись, Панков быстро пошел к молчаливой толпе, а врач вместе с двумя другими сотрудниками завернули труп Василия в простыню и осторожно внесли в машину.
— Уважаемые граждане, — чуть срывающимся голосом сказал Сергей Петрович, — сегодня ночью зверски убит ваш участковый оперуполномоченный Василий Зарубин! Можете быть уверены, что преступники будут пойманы и получат свое по заслугам, но для того, чтобы их можно было обнаружить как можно скорее, мне крайне необходима ваша помощь. Убийство произошло сегодня ночью, может, кто-нибудь из вас заметил что-либо?
Важны любые мелочи. — Он медленно обвел глазами собравшихся.
Переминаясь с ноги на ногу, сельчане напряженно молчали.
— Ничего не слышали, ничего не видели, так? Страху, значит, набрались? — тихо проговорил Панков, но его голос прозвучал в морозной тишине так громко, что его услышали даже в задних рядах.
— А че нам бояться? Нам нечего бояться! — словно разговаривая сам с собой, вперед всех вышел здоровенный, с бородой лопатой, угловатый мужчина. Борода и выбивающиеся из-под ушанки волосы были щедро усыпаны серебристой сединой…
По толпе пробежал тихий ропот.
— Это Еремей Еркин, — на ухо Панкову прошептал сержант. — Несколько недель тому назад убили его сына… В Москве, — как бы оправдываясь, добавил он.
— Не знаю, важно это аль нет: вам про то судить, — начал тихо Еремей. — Намеднись, когда я по своему делу, значит, во двор вышел, ночью то было… Глядь — Григорий топает, хромает… Вот я его возьми и кликни, так он будто и не слышал, только зашатался, значит, навроде пьяного. — Еремей крякнул от огорчения и взглянул на то место, где лежал Василий.
— А где стоит ваш дом? — спросил Сергей Петрович.
— Хата-то? Знамо где, вона моя хата, — махнул Еркин в небольшой домик, стоящий на самом краю села.
— А Григорий этот с какой стороны шел?
— Корнеев-то? — переспросил Еремей, и сержант невольно воскликнул:
— Корнеев?
— Вам знакома эта фамилия, сержант? — спросил Сергей Петрович, нахмурив брови.