Скотт Фрост

«Дневник Габриеля»

Посвящается самой смелой женщине из всех, кого я знаю, — Вэлери.
Я в третьем ряду на школьной фотографии — мальчик, на чьем лице не задерживается взгляд. Никто не помнит, как меня зовут, какого цвета у меня волосы, как звучит мой голос. Я — невидимка. Из дневника Габриеля
1

По залу разливался сильный аромат роз — как в палате у жертвы несчастного случая. Сладкий, какой-то нездоровый запах. Настолько приторный, что просто нутром чуешь, что произошло нечто ужасное.

Забавно, жизнь наших детей, та, которую мы рисуем в воображении, зачастую не имеет ничего общего с реальностью. Быть матерью почти то же самое, что быть копом. Отличие лишь в одном — чем дольше я работаю в полиции, тем меньше удивляюсь тому, что вижу. А чем взрослее становится моя девочка… думаю, фразу можно не заканчивать, вы ведь и так все поняли, не правда ли?

Я смотрела конкурс красоты, в котором участвовала дочка. И не просто в каком-нибудь второсортном, а на звание Королевы Парада роз.[1] Разве можно подготовиться к такому событию?

Как вообще это случилось, черт побери?

Я должна радоваться, что моя девочка стоит сейчас на сцене, да? Она у меня красавица и умница. Просто в роли королев красоты я всегда представляла девочек из Техаса — с миссионерским блеском в глазах, словно они исповедуют какую-то особую религию. Мне всегда казалось, что это могут быть чьи угодно дочери, но никак не моя.

Может, все дело в том, что я — коп и меня так просто не проведешь. Вы только посмотрите на девочек на сцене. Слева направо: Кимберли, Ребекка, Келли, Грейс, Кейтлин. Каждая из них что-то скрывает, но безуспешно. Не нужно быть копом, чтобы увидеть, что именно. Келли сделала операцию по изменению формы носа, Грейс исправила зубы, Кейтлин — губы… Одному Богу известно, что улучшила себе Кимберли. А Ребекка… Думаю, Ребекка переделала себя с ног до головы.

Можно избавиться от любого несовершенства. Будущие королевы красоты цепляются за это как за истину в последней инстанции.

Даже моя девочка, отправляя заявку на участие, умолчала о пирсинге в двух местах. Готова поспорить, судьям вряд ли это понравилось бы. По крайней мере, я от радости не прыгала и вообще узнала о пирсинге только потому, что нашла дезинфицирующий раствор в дочкиной ванной.

Но все тайное становится явным. Всегда. Единственная непоколебимая истина для копов.

Я смотрела на дочь и размышляла, как же так получилось, что она превратилась в незнакомку. Непонятно.

Секретарь конкурса в белом костюме начала обходить членов жюри и собирать итоговые оценки. Я огляделась, ища глазами родителей других конкурсанток. Их легко было вычислить в толпе. Такое чувство, что все они являлись членами потерянного племени людей с идеальными пропорциями. Неудивительно, что их дочери блистают на этой сцене, а некоторые вообще участвуют в Параде роз с пятилетнего возраста. Но как в их ряды затесалась Лэйси? Этот вопрос не выходит у меня из головы. Полгода назад в ее гардеробе не было ничего, кроме джинсов, футболок и ботинок на толстой подошве. Как же вдруг получилось, что сейчас она на шпильках и в платье из тафты?

Я взглянула на двух офицеров спецподразделения полиции в штатском, дежуривших на входе в зал. За несколько недель до парада по городу поползли слухи, что ожидается нечто невообразимое. Невообразимо ужасное. Но теперь об этом говорят уже на каждом углу. Подозрения возникают при виде любой группы людей, любого белого порошка. Мы предприняли все возможные меры по охране зала, где проходит конкурс. И тот факт, что одна из претенденток — дочка полицейского, казалось, вселял в собравшихся еще большую уверенность в безопасности. Во всех, кроме меня.

Ведущий, бывший актер, отдаленно напоминающий себя в молодости, подошел к микрофону:

— Дамы и господа, настало время короновать нашу новую избранницу!

В зале воцарилась тишина. Я посмотрела на Лэйси и подумала, хватит ли у меня сил быть матерью, выдержу ли я. Она дергала меня за нервы, как за ниточки. Так было всегда, с того самого момента, как доктор положил пищащий комочек мне на грудь, и до того дня, когда я обнаружила у нее пирсинг на соске и противозачаточный колпачок в ящике для носков.

Тут мой пейджер подал признаки жизни и завибрировал, а дама, сидевшая рядом, бросила на меня такой взгляд, словно я только что выкарабкалась из мусорного бака. Я одернула пиджак, чтобы ей был виден пистолет у меня на поясе. Она тупо уставилась на него испуганными глазами — подобное выражение лица всегда появляется у гражданских, когда они внезапно видят оружие.

— Моя дочка вторая справа, — прошептала я. — Красавица, правда?

Дама нервно улыбнулась и быстро отвела взгляд, не желая вступать в спор с вооруженной мамашей.

Я проверила пейджер. На экране высветился номер трубки моего напарника. Мы договорились, что он побеспокоит меня только в случае обнаружения трупа. Очевидно, где-то в Пасадене какой-то несчастный умер насильственной смертью.

Я попыталась сосредоточиться на происходящем, но мои мысли уплывали туда, к месту преступления. Я представила положение тела, потом отмотала события назад. Вот тело с глухим стуком падает на землю. Звук выстрела. Драка. Треск разрываемой ткани. Чьи-то голоса звенят от злости, и ситуация выходит из-под контроля.

Свет в зале погас.

— И Королевой Парада роз-2003 названа…

— Давай же, Лэйси, — прошептала я. — Ты можешь, девочка.

Какой-то парень лет двадцати с небольшим, с дредами, в черной куртке до колен, сидевший напротив меня через проход, вскочил со своего места, споткнулся и упал чуть ли не к моим ногам. Его взгляд на секунду замер на моем лице, словно парень узнал меня, а потом он рванул прочь из зала и исчез. Я услышала за спиной какое-то шебуршание, боковым зрением заметила, что один из родителей встал и в ужасе показывает на сцену.

Повернувшись, я увидела, как Лэйси задирает платье и достает черный пластиковый баллончик, привязанный к бедру.

— Вы отравляете планету ради этого гребаного парада! — завопила Лэйси, начав опрыскивать зрителей гербицидом. — Пестициды убивают, а гербицид — яд! Вы все убийцы!!!

Люди стали прятаться за кресла, прикрываясь программками, кто-то истошно завопил:

— У нее яд! Яд!

Я вскочила и начала проталкиваться сквозь обезумевшую толпу людей, пытающихся спастись бегством. В другом конце зала один из полицейских в штатском выхватил пистолет и ринулся к сцене, полагая, что в руках у моей девочки оружие.

Я закричала, но крик утонул в пучине хаоса, охватившего зал.

Я вытащила значок и заорала: «Полиция!» — в надежде, что это поможет расчистить дорогу, но люди видели только табличку с надписью «Выход». Женщина в розовом платье — лицо в слезах, прическа опрыскана гербицидом — налетела на меня, взглянула в глаза и исчезла, подхваченная людским потоком.

Кто-то, увидев полицейских с оружием, завопил: «О, нет, нет! У него оружие!».

Я добежала до сцены одновременно с полицейским, который начал подниматься наверх, держа руку на пистолете. Ведущий попытался задержать меня, но я схватила его за руку и выкрутила ее, чтобы он быстро убрался с моей дороги. На сцене одна из конкурсанток ревела и трясла руками, словно обожглась. Между офицером и Лэйси оставалось около шести метров, он начал вытаскивать пистолет.

— Нет! — завопила я, но он не услышал.

Лэйси заметила его, развернулась и подняла баллончик.

— Лэйси! — заорала я.

Офицер замер на месте и принял боевую стойку, но тут двое устроителей конкурса схватили Лэйси сзади. Баллончик, выбитый ударом из ее руки, казалось, повис на долю секунды в воздухе, после чего с глухим стуком шлепнулся на пол.

В зале повисла мертвая тишина. Движение прекратилось.

Офицер некоторое время рассматривал баллончик, потом посмотрел на меня, перевел дыхание и быстро спрятал оружие в кобуру.

Раздался чей-то голос: «Все кончено». Лэйси увели за кулисы. Я сделала вдох, потом еще один.

Ведущий, судя по всему перепутавший конкурс красоты и гибель шаттла «Колумбия», подошел к микрофону и объявил:

— Дамы и господа, произошел технический сбой!

За кулисами на складном стуле сидела Лэйси в окружении полдюжины седовласых джентльменов в белых костюмах, каждый из которых, по-видимому, находился на грани сердечного приступа. Председатель жюри навис над Лэйси, дрожа от злости и повторяя одно и то же:

— У вас будут большие неприятности, юная леди, бо-о-ольшие неприятности.

Лэйси увидела меня и выпрямилась, пытаясь сделать вид, что у нее все под контролем. Я подошла, заглянула ей в глаза, а потом обратилась к членам жюри:

— Я ее мать.

Пожилой мужчина, нависший над моей девочкой, повернулся ко мне, вены на его шее вздулись, как пожарные шланги. Он несколько секунд ошарашенно смотрел на меня, а потом заверещал:

— Она дисквалифицирована!

— Полагаю, она догадывается об этом, — заметила я.

Он дрожал от негодования:

— За все годы…

— Да.

— Я никогда…

— Знаю.

— Кто-нибудь мог пострадать!

— Только если в числе зрителей были полезные насекомые! — воскликнула Лэйси.

Я посмотрела на нее и покачала головой.

— Хватит, юная леди, — сказал председатель жюри и в бешенстве посмотрел на меня: — Что вы за мать?

Этот вопрос застал меня врасплох. А кому захочется отвечать на подобное? Я вытащила полицейский значок и поднесла к его красному от злости лицу:

— Лейтенант Делилло, полиция Пасадены.

Он уставился на значок, словно я загадала ему загадку.

— Полицейский?

— Женщина… лейтенант… мать.

Белые костюмы вопросительно переглянулись.

— Дальше я как-нибудь разберусь без вас, — сказала я.

— Да уж разберитесь! — воскликнул председатель жюри.

Я взяла Лэйси под локоть и повела к выходу. На случай, если кто-то не расслышал предыдущее высказывание, председатель жюри еще раз крикнул нам в спину:

— Она дисквалифицирована!

— Козел! — проорала в ответ Лэйси, когда я выводила ее в дверь.



Полная луна освещала парковку неестественно голубым светом. Пока мы молча шли к машине, я поклялась, что не позволю себе разродиться родительскими нотациями, готовыми сорваться с кончика языка.

— Я…

Мне удалось справиться с первым порывом.

— Что? — спросила Лэйси.

Я сделала глубокий вдох и попыталась сдержаться.

— Ничего.

— Хорошо.

— А ты… — Я закусила губу.

— Ну, продолжай, скажи, я ведь знаю, тебе хочется.

Она знает меня как облупленную, даже страшно.

— Надеюсь, ты гордишься собой.

— Да, — ответила Лэйси, в отличие от меня не поддавшаяся слабости. Она повернулась ко мне, хотя я смотрела прямо перед собой. — Я сделала то, во что верила. Это не может быть неправильным.

На востоке виднелись покрытые снежными шапками вершины гор Сан-Габриел, похожие на нарисованные яркими красками павильонные декорации. Где-то цвел жасмин, и ветер приносил его сладкий нежный аромат. Кто-то разложил на крыше своего дома искусственный снег и украсил пальму разноцветными гирляндами. Прекрасная ночь, без слов предлагающая вам калифорнийскую мечту, но я не могла за нее уцепиться. Лэйси постаралась. Калифорнийская мечта такая же выдумка, как и представление о том, что красоту можно оценивать.

Сейчас мне хотелось заняться одним-единственным делом, а именно разобраться с сообщением, полученным на пейджер. Где-то у подножия этих гор, там, где песчаные наносы наступают на город, лежит тело человека, умершего насильственной смертью.

Мы сели в машину. Лэйси сбросила розовые туфли-лодочки и вздохнула с облегчением. Мне столько всего хотелось сказать ей, причем кое-что — в обязательном порядке. Ты у меня просто чудо, девочка. Я не согласна с твоими методами, но горжусь тобой. Мне хотелось бы верить во что-нибудь так же сильно, как ты.

Но я промолчала.

— Меня вызвали на работу. Я подвезу тебя домой.

Лэйси кивнула, глядя прямо перед собой.

— Конечно, мамочка. Почему сегодняшний вечер должен отличаться от остальных? Езжай к своему покойнику.

По дороге Лэйси открыла окно и, как ни в чем не бывало, высунула руку с туфлями наружу. Она покрутила их на пальце, а потом я услышала, как они стукнулись о тротуар и покатились по нему, словно крысы, наперегонки бегущие в укрытие. Я украдкой бросила взгляд на дочку, которая смотрела вперед, лишь намек на улыбку затаился в уголках губ. Момент истины. Ее звездный час. Мое внимание снова переключилось на дорогу, и каким-то чудом мне удалось смолчать.

2

Когда я добралась до цветочного магазина «У Брима» на Ист-Орандж-гроув, 1390, место преступления уже успели оцепить желтой лентой. Рядом со зданием припарковались четыре полицейские машины, причем две с включенными мигалками, и два мотоцикла. Офицер полиции узнал меня и приподнял ленту, чтобы я могла въехать на пятачок, где стояла еще одна полицейская машина, два автомобиля без опознавательных знаков и фургончик судмедэкспертов.

Выйдя из машины, я посмотрела на часы. Двадцать три-одиннадцать. Аромат жасмина сменился едким запахом копченого перца чили, источником которого был лоток по продаже маисовых лепешек, расположившийся в том же квартале.

— Лейтенант!

Молодой офицер по фамилии Бейкер, вышколенный парень с невероятно прямой спиной, который выглядел так, словно, случайно отклеившись, свалился с плаката, призывающего вступать в ряды доблестной армии США.

— Это вы приняли вызов?

Он кивнул.

— Расскажите поподробнее.

— Нам сообщили о стрельбе…

Он сверился с протоколом. Офицер Бейкер — просто мастер по составлению протоколов.

— …в восемь часов тридцать пять минут. В восемь сорок две я был на месте. Подождал подкрепления две минуты, затем вошел. Следы взлома отсутствовали. Жертву вооруженного нападения обнаружил на территории разгрузочной площадки, лицом вниз, смерть, по-видимому, наступила от пулевого ранения в голову. К тому моменту, как подтянулись остальные подразделения, я оцепил два квартала.

— И?

Мысленно я вновь вернулась к моменту, когда Лэйси пустила в ход баллончик, а зрители конкурса красоты бросились врассыпную в поисках укрытия.

— Ничего. Задержали двух испанцев с открытыми бутылками пива,[2] но потом отпустили. Вернувшись, я обнаружил второго владельца магазина, спрятавшегося под витриной.

— Это он вызвал полицию?

— Не уточнил. Он был не в себе. Очевидно, магазин ограбили, и злоумышленники застрелили его партнера.

Иногда, когда молоденькие полицейские выражаются слишком заумно, словно они на телешоу, я чувствую себя вожатой младшего отряда скаутов или многодетной мамашей, хотя прелестей материнства мне и без этого хватит на несколько жизней.

— Свидетель внутри?

— Да, детектив Трэйвер осматривает место преступления.

Господи, спасибо тебе за маленькие чудеса! Я оставила офицера Бейкера с его протоколами и подошла к входной двери. Снаружи дверь была отделана кедром и навевала ощущение сродни тому, что описал Джек Керуак в «Биг Сюре»: «Я связан с каждым живым существом на планете». На двери висела деревянная табличка с надписью «Наш цвет зеленый». Я осмотрела замок, он был цел. На ручку криминалисты нанесли дактилоскопический порошок. В торговом зале имелось несколько больших охлаждаемых витрин, а в них — цветы в черных пластиковых ведерках с водой. В воздухе повис густой аромат, особенно чувствовались розы. Но в помещении витал и другой запах, пусть едва различимый, смешивавшийся с ароматами элитных сортов роз, — запах пороха.

— Ну, и как наша девочка?

В дверях, ведущих в подсобку, стоял мой напарник Дэйв Трэйвер. Крупный мужчина (рост около ста восьмидесяти трех сантиметров, вес — восемьдесят восемь килограммов) чуть за тридцать, с уставшим взглядом отца двухгодовалых девочек-близняшек. Дэйв всем говорил, что он бывший спортсмен и на первых курсах колледжа профессионально играл в футбол, хотя с каждым годом в это верится все труднее и труднее. На его лице играла таинственная улыбка, словно он ждал, что я открою ему какой-то секрет. Думаю, он считал себя Шкипером из известного сериала «Остров Галлигана», а меня — самим Галлиганом, которого Шкипер пренебрежительно называл Мой Маленький Дружок, хотя вообще-то я старше его на семь лет, да и по званию тоже, так что в нашей паре я старшая.

— Она победила, да? Я вижу по твоему лицу.

— Нет, на моем лице написано совсем не то, что ты думаешь.

Все, что касается детей, для Дэйва — своего рода белое пятно. Мысль о том, что крошечные совершенные создания, такие, как его девочки, могут вырасти и разочаровать его или что-то похуже, находится вне пределов его поля зрения. Дэйва трудно не любить, хотя порой эта черта мешает успешно справиться с работой полицейского.

— Ну же, колись. Она справилась?

Я вспомнила, как люди ныряли под кресла, пока Лэйси кричала слова, поставившие точку в ее карьере королевы красоты. «Вы убийцы!».

— Да уж, еще как справилась.

Глаза Дэйва стали огромными, как серебряные доллары, и заблестели от волнения. Мне ужасно хотелось пройти мимо любопытного напарника в подсобку и осмотреть тело. Некоторые люди, я имею в виду гражданское население, бегут от жизни, уезжая к океану или долго-долго гуляя в одиночестве, как Генри Торо, или бегая до тех пор, пока не выбьются из сил. А я предпочитаю осматривать места преступления. Все житейские мелочи улетучиваются прочь, как только я перехожу границу, обозначенную желтой лентой. Остается только молчание жертвы и то, что скрывается за этим молчанием.

Я посмотрела через дверь, ведущую на разгрузочную площадку, где и произошло преступление. Вот он, мой алтарь.

— Так ты собираешься мне рассказать? — нетерпеливо спросил Трэйвер.

В конце концов мне удалось перевести взгляд на напарника и выдавить из себя:

— Она не стала королевой.

По-видимому, Дэйв воспринял мое нежелание поделиться новостью как ужасное разочарование, поэтому обнял меня своей здоровой ручищей и сказал:

— Но она все равно будет участвовать в параде?

Мне пришло в голову, что бедняжке Дэйву ни за что не пережить переходный возраст своих двойняшек.

Я прошла в просторное подсобное помещение, служившее погрузочно-разгрузочной площадкой. Около двенадцати метров в длину и двадцать один в ширину, в торце — массивная подъемная дверь. Закрытая. Все свободное пространство занимали метровые букеты, половина — из роз всех мыслимых и немыслимых расцветок, а вторая — из экзотических цветов, о существовании которых я даже не подозревала. На потолке ряды ламп дневного света, из-за чего цветы казались светлее на пару тонов и возникало ощущение, что тропические растения сделаны из пластика.

Из-за края сортировочного столика, заваленного срезанными розами, торчали ноги убитого. В сандалиях и оранжевых носочках. Одна из сандалий свалилась и лежала в нескольких метрах от тела подошвой вверх. Между букетами цветов змейкой извивался ручеек крови, впадавший в сток в полу в центре подсобки. Как ни странно, цвет крови не изменился под действием флуоресцентных ламп. Ярко-алый ручеек стекал вниз и присоединялся к пластиковым карточкам, полиэтиленовым пакетам и пустым упаковкам из-под молока, чтобы всем вместе доплыть до Тихого океана через Лос-Анджелес-Ривер.

— Зачем, черт побери, стрелять в человека в оранжевых носках? Это неправильно, — буркнул напарник.

У Трэйвера необычное представление о справедливости, с которым трудно не согласиться. Взглянув на труп, я не смогла предположить, какую же угрозу мог представлять этот субъект в оранжевых носках, чтобы заслужить пулю в затылок.

— Вы установили личность убитого?

— Дэниел Финли, совладелец.

Я натянула хирургические перчатки, опустилась на корточки и осмотрела тело. Убитый был одет в джинсы и желтую тенниску, воротник которой пропитался кровью. На затылке в песочных волосах, там, где пуля вошла в череп, запекалась кровь. Когда убитый упал вниз лицом, раскинув руки в стороны, то сломал нос, и теперь он был приплюснут к левой щеке. Струйки крови от раны на затылке и сломанного носа сливались примерно в метре от тела в ручеек, устремившийся в сток. Я подумала, что бедняга так и не слышал, как хрустнули хрящ и кость в носу. Пуля вошла в затылок с такой силой, что сбила несчастного с ног, когда он пытался убежать от убийцы, и одна из сандалий слетела с ноги. К моменту удара об пол из всех чувств остался только ужас, но и тот растворился в вечности.

— Сорок восемь лет, женат, живет в Южной Пасадене.

Я изучила лоб убитого, насколько это было возможно, не касаясь его.

— Выходного отверстия нет.

Трэйвер покачал головой.

— Нет, насколько я видел, но я его особо не щупал. Думаю, тридцать второй калибр. Пуля, наверное, разорвалась прямо в черепе.

Я наклонилась и рассмотрела входное отверстие на затылке убитого. Оно было меньше, чем подушечка моего мизинца, а у меня очень маленькие руки, так что это никак не тридцать второй калибр. Скорее всего, пуля прошила черепную коробку, а потом рикошетом отскочила от лицевой части, превращая мозги в кашу.

— Нет, для тридцать второго отверстие маловато. Я бы сказала, двадцать пятый или двадцать восьмой.

— Пукалка за пять долларов, — проворчал Трэйвер.

Мелкокалиберные пистолеты любят три категории людей: насильники, наркоманы и белые женщины из коттеджных поселков, хранящие пистолет в прикроватной тумбочке. Если я ничего не путаю, Нэнси Рейган тоже держала такой пистолет — в Белом доме.

— А где второй владелец?

— В офисе.

Я еще раз огляделась, чтобы убедиться, что ничего не пропустила, и обратила внимание, что рядом с подъемной дверью расположилась еще одна, с надписью «Пожарный выход», которую я не заметила.

— Обе двери заперты?

— Да.

Над дверью прямо под потолком, на высоте метров пяти-шести висела маленькая видеокамера, практически не заметная в темноте. Если я ее не заметила в относительно спокойной обстановке, то очень даже вероятно, что и преступник упустил ее из вида.

— А мы знаем, где запись во-о-н той камеры?

Дэйв бросил взгляд в угол, где висела камера. Очевидно, это новость для него. Мой напарник выглядел как подросток, которого поймали за руку на воровстве сигарет.

— Проверяем.

Мы вернулись в офис. На полпути я заметила, как по лицу Трэйвера расплывается улыбка.

— Чертовы потемки.

— Ага.

Мы всегда играли в эту игру при осмотре места преступления: кто что увидит, кто что просмотрит. Безобидная забава, лишенная элемента соревновательности, который непременно присутствовал бы, если бы речь шла о мужчинах-напарниках.

— А как Лэйси восприняла свой… хм… то, что не выиграла? — осторожно спросил Трэйвер, оставив незамеченную камеру в прошлом.

Как она восприняла? Господи. Разве об этом нужно спрашивать мать, которая только что обнаружила, что ее дочь живет совершенно иной жизнью, чем она себе представляла? Хотя я вообще-то и не пыталась представить себе ее жизнь. Лэйси умудрилась превратиться в незнакомку, пока я стояла в сторонке и позволила этому случиться.

— Нормально восприняла, — буркнула я.

— Большая честь участвовать в параде в свите королевы. У свиты есть определенные задачи и обязанности, и эта роль может стать шагом к чему-то большему.

Вот это мне и нравилось в Трэйвере-полицейском больше всего. Промахи он допускал только мелкие, и все они проходили по касательной. Хотелось бы мне так же успешно справляться с ролью матери. Я знать не знала, куда может привести мою дочь этот шаг, поэтому даже не пыталась угадать.

— Лэйси не будет в свите королевы.

— Разумеется, будет. Все финалистки будут.

В конце короткого коридора я посмотрела, что происходит за открытой дверью в офис. Офицер полиции со скучающим видом, очевидно, притомился нянчиться со свидетелем. В дальнем конце комнаты на маленьком диванчике сидел, согнувшись и спрятав лицо в ладонях, второй владелец магазина. Внешне он напоминал увядающий цветок, медленно клонившийся к земле.

Я представила себе Лэйси, распрыскивающую с королевской платформы гербицид на зрителей парада вместо того, чтобы махать им ручкой и улыбаться. Я хотела рассказать Дэйву, что произошло на конкурсе, но не могла объяснить случившееся даже себе, не говоря уж о нем.

— В этом году правила изменились — никакой свиты не будет.

Я почувствовала, как в Трэйвере поднимается злость, как взболтанная газировка в бутылке. Его лицо начало краснеть. Ослепленный любовью дядюшка.

— Эти ублюдки не могли так поступить!!!

В радиусе пятнадцати метров все головы повернулись в нашу сторону, чтобы посмотреть, чего же именно не могли сделать «эти ублюдки».

— Они не ублюдки, они убийцы. — Я улыбнулась впервые с тех пор, как вывела Лэйси из зала.



Когда мы вошли, Эванс Брим вскинул голову и забормотал:

— Господи, Господи, Боже мой.

Ему было лет сорок пять. Приятное немолодое лицо, зеленые глаза, каштановые волосы с проседью. Но, судя по его внешности, даже учитывая, что Брим стал свидетелем преступления, он вообще много волновался. От уголков глаз сеточкой разбегались морщинки. Я подумала, что его, наверное, часто мучают головные боли. Да, не такими изображают продавцов цветов на открытках «Холмарк».[3]

— Мне стоило заранее что-то предпринять. Я должен был. Мы говорили о том, не приобрести ли нам пистолет, но я был… — Его взгляд стал бессмысленным. — Все так сильно изменилось с тех пор, как мы открыли здесь свой магазинчик.

Брим посмотрел на нас с таким видом, словно только что обнаружил, что он не один.

— Простите, я просто…

— Я понимаю, — перебила я его. — Расскажите, что произошло.

Он несколько минут рылся в своих воспоминаниях, словно перед ним на кофейном столике были рассыпаны кусочки мозаики. Я видела подобное на месте преступления десятки раз. Пустой взгляд, в котором застыл один-единственный вопрос: «Как это могло случиться?».

Трэйвер посмотрел на меня, а потом взглянул на часы. Нервы Брима взвинчены до предела, и ему нужны наводящие вопросы.

— Почему вы были в магазине сегодня вечером?

Брим сделал глубокий вдох и, казалось, сконцентрировался.

— Отправляли цветы. Заключили контракт с дизайнером, оформляющим одну из платформ для парада. Это невероятный успех для нас.

Прекрасно, подумала я, мысленно представив заголовки: «Мать девушки, сорвавшей выборы Королевы Парада роз, расследует убийство в цветочном магазине». Могу себе представить, какие статейки под этими заголовками состряпают придурки, помешанные на теории заговора.

— Цветы в подсобке предназначены для украшения платформы? — спросил Трэйвер.

Брим кивнул.

— Большая часть из мексиканских оранжерей. Их доставляют в рефрижераторах. Время в нашем деле — решающий фактор.

— Для какой именно платформы предназначались эти цветы?

— Платформа Сан-Марино, «Дух разнообразия».

Отличные новости для устроителей Парада роз. Дух разнообразия привел к убийству. На мгновение в моей голове промелькнула совершенно дикая мысль, что преступление совершено на почве странной ненависти к флористам.

— Сколько наличных в магазине? — спросила я.

— Несколько тысяч долларов. Цветы должны были приехать сегодня, а некоторые наши поставщики предпочитают расчет наличкой.

— Вы узнали стрелявшего?

Брим покачал головой.

— Он был в маске.

— В какой?

— Бордовая такая, как лыжники надевают…

— Вы отдали ему деньги?

Он энергично закивал.

— Да, да, все… и тут Дэниел попытался убежать в подсобку.

— А зачем он побежал? Нападавший что-то сказал? Он сказал, что убьет вас обоих?

— Нет, мне кажется, Дэниел просто запаниковал. Я замер на месте, а… Он пошел за Дэниелом, и я спрятался под витриной.

Брим замолчал, и по его лицу как румянец разлилась печаль.

— А потом я услышал выстрел, — прошептал он.

— Я знаю, это трудно, но сейчас необходимо припомнить все детали, — сказала я как можно более чутким тоном.

Брим кивнул, пытаясь взять себя в руки.

— Как звучал его голос…

— Дэниел говорил тихо… — Он осекся. — Вы имеете в виду убийцу?

Я кивнула.

— Да. Был ли у него акцент? Что-то особенное?

— Он был монотонный.

— В одной тональности? Как музыка?

Брим покачал головой.

— Нет, индифферентный, будто ему наплевать на происходящее, и ничего не значит убить кого-то. — Его взгляд снова стал мутным.

— Камера в подсобке работала?

По-видимому, Брим забыл о ее существовании и только сейчас понял, что убийство записано на пленку.

— О Господи… да.

— А почему вы не установили камеру в торговом зале, где стоит кассовый аппарат? — спросил Трэйвер.

— Мы как раз этим занимались. Просто в подсобку уже несколько раз проникали воры. Поэтому мы решили первую камеру установить там.

— А кто мог знать о том, что у вас столько наличных в магазине?

— У нас работают неполный рабочий день еще двое сотрудников, и сейчас мы наняли одного временного.

— Нам нужны будут их адреса.

Брим с грустью кивнул.

— Но я не думаю, что кто-то из них причастен.

Я окинула взглядом офис. Доллар в рамочке, золотая табличка Ассоциации флористов США, свидетельство о членстве в торговой палате, фото двух партнеров вместе с женами на причале в Мексике рядом с огромной рыбой-парусник, свисающей с веревки. Счастливый защищенный мирок, который только что раскололся на части так, как роза, увядая, теряет лепестки.

— Почему входная дверь не была заперта?

Брим с удивлением посмотрел на нас.

— Не понимаю.

— Следов взлома нет, значит, дверь либо была открыта, либо преступника впустили, открыв дверь изнутри.

— Я был в подсобке. Я думал, она заперта.

Я вышла на улицу, оставив Трэйвера закончить допрос свидетеля. Температура резко упала, и я видела, как дыхание полицейских струйками тает в ночи. Бриз, дующий с океана, очистил улицу от запаха копченого чили. Высокие кипарисы покачивались на ветру, словно герои немого кино. Мимо меня к месту преступления прошел один из судмедэкспертов, и я отметила еле ощутимый аромат ментола, которым медики обычно пытаются перебить запах смерти, если тело уже полежало какое-то время. Я подошла к желтой ленте и мысленно проиграла ситуацию исходя из известных фактов. Убийство, как правило, — это очень просто. Как в детской головоломке — необходимо лишь правильно соединить точки, и получишь целостную картинку. Умники, если они решаются на убийство, обычно допускают в процессе массу промахов. Преступление похоже на канву с заранее нанесенным рисунком, вам остается только раскрашивать фрагменты в соответствии с номерами. Раньше меня это и удивляло.

Но сейчас мне захотелось перенестись с места преступления и оказаться на краешке дочкиной кровати, произнести то, что я хотела сказать в машине, но не смогла.

Когда я высадила ее у дома, Лэйси вылезла из машины, а потом повернулась и поинтересовалась:

— Ты ничего не хочешь мне сказать?

Я какое-то время сидела молча. В голове вертелась тысяча вопросов, но я не задала ни одного.

— Позже. — И всё, всего одно слово.

Лэйси сделала глубокий вдох, а потом покачала головой:

— Превосходно.

Я открыла было рот, чтобы ответить, но не смогла выдавить ни звука.

— Ты всегда говоришь «позже», но это «позже» никогда не наступает. — Лэйси повернулась и зашла в дом, а я так и сидела молча.

Сердце начало бешено колотиться в груди, мне стало трудно дышать. Мысли неслись на бешеной скорости, метались между сомнениями и вопросами. Почему я ей ничего не сказала? Что плохого, если бы я призналась, что я никудышная мать? Мне хотелось напиться, хотелось сигарету, хотелось поплакать. Я почувствовала, как в уголке глаза образовывается слезинка.

Вышел Трэйвер с видеокассетой в руках и направился ко мне. Я отвернулась, посмотрела на горы и смахнула слезу рукавом.

— Посмотрим сегодня?

Я кивнула и сделала несколько глубоких вдохов, пытаясь прийти в норму.

— Ты в порядке?

Я сглотнула комок, пытаясь смочить пересохшее горло.

— Ага.

Дэйв кивнул и вздохнул. По его лицу я видела, что он думает о том, что не успел прокрасться в детскую и поцеловать дочек на ночь. Ему нравилось быть отцом, каждую минуту, несмотря на усталость. Уверена, в глубине души Дэйв убежден: если в ближайшие двадцать лет что-то в жизни близняшек пойдет не так, они обнаружат истоки своих несчастий именно в том вечере, когда папа не поцеловал их спящие лобики.

— Они не запомнят, что ты сегодня не поцеловал их, — сказала я.



На зернистой черно-белой пленке, полученной с камеры слежения, Дэниел Финли сортировал связки, пребывая в счастливом неведении, сколько ему осталось жить. О чем он думал в тот момент? О цветах, о том, что съесть на ужин, о дне рождения жены, о наступающем Новом годе?

Вот Финли слышит что-то за спиной, поворачивается, и в этот момент в подсобку входит убийца в маске и наставляет на него короткоствольный пистолет.

— Похоже, автоматический, двадцать пятого калибра, — заметил Трэйвер.

На убийце джинсы, темная рубашка и белые кроссовки, на которых виднелась эмблема «Найк». Финли несколько секунд ошарашенно смотрит на убийцу, словно окаменев от страха. Преступник машет пистолетом, указывая на дверь, но Финли остается на месте, словно не веря своим глазам. Убийца трясет головой, похоже, орет, а потом подходит к Финли и, приставив пистолет к голове бедняги, выталкивает его из зоны досягаемости камеры.

— Разве Брим не сказал, что он был в подсобке, а Финли в торговом зале? — уточнила я.

Трэйвер проверил свои записи и кивнул.

На пленке на несколько минут появляется Брим. Кажется, что-то ищет, а потом снова уходит.

— Наверное, это объясняет, почему он так сказал, — заметил Трэйвер.

— Но не объясняет, как убийца проник в помещение и кто открыл входную дверь, правда?

Я взглянула на часы и засекла время, считая секунды до преступления, которое вот-вот произойдет на экране. Через двадцать пять секунд Финли вбегает обратно и практически сразу же падает, словно марионетка, у которой обрезали веревочки. Убийцы не видно, только облачко пороха из дула.

Мы с напарником переглянулись, подумав об одном и том же. Почему убийца встал так, что оказался вне зоны досягаемости камеры? Он знал о ней или это случайность? Но если он знал о камере и избегал ее, то почему незадолго до этого заходил в опасную для него зону?

— Скорее всего, это ничего не значит, — сказал Трэйвер.

— Скорее всего.

Я снова уселась в кресло и уставилась в окно. Улица была пуста, если не считать припаркованных патрульных автомобилей. Луна зашла, и снег на вершинах гор перестал блестеть отраженным светом.

— Брим сказал, что им доставляли цветы из Мексики. А что, если доставляли не только цветы?

Дэйв выключил видеомагнитофон, встал, потянулся и зевнул, затем посмотрел на часы. Три часа ночи.

— Надеюсь, что все так просто.