ГЛАВА 1

В начале сентября 1970 года все обитатели Дрохеды были преисполнены радостного возбуждения. Кругом царила веселая суета, полным ходом имение готовилось к свадьбе, которая должна была состояться через неделю.

Виновников торжества — Джастину О’Нил и Лиона Хартгейма — ожидали пятнадцатого сентября. После торжественного венчания в Ватикане, где молодых благословил сам Папа, они с Джас тиной решили приехать в Дрохеду и отпраздновать это событие в кругу семьи, которая и для Лиона уже стала родной. Уставшие от городской жизни, молодые пожелали провести медовый месяц в тишине и покое Дрохеды.

В округе стояла великолепная погода. Лето выдалось достаточно дождливым, и сейчас вся усадьба купалась в зелени. Трава была людям по пояс, свежая, яркая, сочная. Цвело все, что могло цвести. Деревья пестрели всеми цветами радуги. Большой дом оказался сплошь увитым глициниями, которые взбирались до самой крыши. И, конечно же, как всегда в это время года, Главная усадьба утопала в розах. Желтые и алые, белые, чайные, цвета пепла, они наполняли все кругом сладким дурманящим ароматом.

А на земле кипела жизнь. Между деревьями проносились огромными прыжками кенгуру, шутя перемахивая через изгороди, и нельзя было налюбоваться этими мощными, но в то же время легкими и свободными животными. Из высокой травы вдруг вырастали эму, вышагивая, словно длинноногие часовые. Кругом возводят свои небоскребы цвета ржавчины термиты. А в густой, сочной листве деревьев не счесть птиц всех видов и пород: крохотные желто-зеленые попугайчики-«неразлучники», и ярко-красные с голубым, и крупные светло-серые с ярко-розовой- вой грудью и такой же головой гала, и огромные белоснежные какаду с нахальным ярко-желтым хохолком. В чистом, прозрачном воздухе кружат и резвятся зяблики, воробьи, скворцы, хохочут крупные зимородки, подхватывая с земли змей, свое излюбленное лакомство. И все это смеется, щебечет, резвится, живет полной насыщенной жизнью.

Природа служила великолепным обрамлением предстоящему торжеству и поддерживала прекрасное настроение у обитателей имения.

За два дня до свадьбы пришла телеграмма:

«Приезжаем вторник вечером тчк жду встречи с нетерпением тчк умираю от счастья люблю целую Джастина».

* * *

Черный, длинный лимузин, сияющий в лучах заходящего солнца, подкатил к Большому дому в семь часов вечера. Мэгги, принарядившаяся по такому случаю, вышла на улицу в сопровождении всех своих многочисленных взволнованных родственников. Все мужчины оделись в свои лучшие, хотя и немного старомодные костюмы, отложив работу до окончания праздника.

Водитель обошел лимузин, с почтением открыл дверцу Лиону, который, в свою очередь, подал руку и помог выбраться Джас тине. Выглядели они потрясающе. Оба были взволнованны, веселы, лица их светились счастьем и молодостью. Глаза сияли. Джастина, верная себе, в ярко-розовом, развевающемся на ветру платье, и Лион в дорогом темно-сером костюме смотрелись великолепной парой. Он, строгий, крепкий и здоровый мужчина, и она, огненнорыжая, изящная, женственная, идеально дополняли друг друга. Казалось, что долгие часы, проведенные в дороге, ничуть не утомили их, поглощенных своим счастьем.

Джастина первая кинулась к матери, обняла и расцеловала ее:

— Здравствуй, мамочка, милая! Я так счастлива видеть вас всех. Господи, как же здесь хорошо! Странно, что раньше я не замечала этого.

Она обернулась к Лиону, который стоял чуть позади с доброй и довольной улыбкой на губах:

— Ливень, правда, здорово здесь?

— Да, herzchen1 дорогая. Здравствуйте, Мэгги, — он приблизился и поцеловал ей руку.

Фрэнк, Боб, Джек, Хьюги, Джимс и Пэтси стояли за спиной своей сестры, ожидая, когда и до них дойдет очередь поприветствовать и поздравить новобрачных.



1 Herzchen (нем.) — голубка.



Джастина, как вихрь, пронеслась между ними, успев при этом чмокнуть каждого в щеку и поздороваться. Лион же делал все, как всегда, обстоятельно. Он пожал каждому руку и перекинулся с каждым несколькими словами. Братья смотрели на него с уважением, памятуя о встрече в Риме, во время посвящения в сан покойного Даниэля, оставившей о Лионе хорошее впечатление, и о последующем его приезде в Дрохеду.

Затем все засобирались в дом, куда уже успела упорхнуть Джастина, и Лион, вернувшись к Мэгги, галантно подал ей руку.

— Поздравляю Вас, Лион. И я очень рада, что у вас с Джас тиной все, наконец, уладилось. У этой девчонки всегда был несносный характер, и она чуть все не испортила. Ведь я же видела, что она любит вас. Вы победили, и, надеюсь, сумеете справиться с ней и дальше.

— Спасибо, Мэгги. И не волнуйтесь. Я человек терпеливый. Вы отдаете ее в надежные руки.

— Да будет так, — удовлетворенно ответила Мэгги. — В моей жизни было довольно нерадостных дней. Дай Бог, ваша жизнь сложится счастливо. Я с радостью вручаю вам свою единственную дочь.

Они вошли в дом. В просторной столовой Фиона, Кэт и Минни заканчивали последние приготовления. Посередине комнаты расположился большой стол, накрытый для семейного ужина.

Джастина, уже успевшая поздороваться с бабушкой, умчалась в свою комнату, чтобы принять с дороги душ и переодеться.

* * *

Ужин получился просто отличным. Время пролетело незаметно за оживленной беседой. Разговор не умолкал ни на секунду. Больше всех, конечно, болтала Джастина, успевая, однако, отдавать должное тем лакомствам, которыми изобиловал стол.

Мэгги следила за тем, чтобы беседа не умолкала, поддерживая ее с легкостью и изяществом, не забывая, однако, наблюдать за дочерью. Она вспоминала о тех временах, когда они с родителями только приехали в Австралию. Почему-то в памяти всплывало то обстоятельство, что им каждый день приходилось питаться разнообразными блюдами из опостылевшей баранины, что, конечно же, никак не способствовало аппетиту. Она до сих пор терпеть ее не могла. «Слава богу, — подумала Мэгги, — что моим детям не грозит подобная жизнь». А еще, глядя на весело смеющуюся дочь, она подумала о том, что, к сожалению, Даниэль не дожил до этой минуты. Он бы очень порадовался за свою обожаемую сестру.

— О чем задумалась, дорогая? — спросила ее Энн Мюллер, сидевшая рядом.

— Да просто вспомнилось кое-что. Не волнуйтесь, Энн.

— Джастина счастлива, у нее замечательный муж. Все складывается так замечательно, а ты грустишь. Тебя что-то волнует? Возможно, я смогу тебе чем-то помочь, Мэгги?

— Да нет. Просто пожалела, что Дэн этого не видит. Он был бы рад.

После ужина все, сытые и уставшие, сразу разошлись по своим спальням. Фиона, извинившись и пожелав всем спокойной ночи, ушла чуть раньше остальных. Мэгги же осталась в столовой последней. Ей, вместе с Кэт и Минни, еще предстояло приготовить кое-что к завтрашнему торжеству, а значит, и приезду многочисленных гостей.

Сколько их будет, точно никто не знал. За владельцами Дрохеды прочно закрепилась репутация радушных и доброжелательных хозяев, поэтому, поскольку о свадьбе знала уже вся округа, можно было ожидать в гости всех соседей. Они обязательно постараются приехать и лично поздравить молодых.

И, конечно же, работа предстояла немалая, да и волнение все равно не дало бы уснуть. Поэтому Мэгги ушла к себе только под утро, а с первыми петухами уже снова была на ногах.

Хотя праздничный ужин был назначен на шесть часов пополудни, первые гости начали съезжаться в Дрохеду уже к четырем. Прибыл сженой, сыновьями и единственной дочерью даже Ройял О’Мара из Инишмари. Двести миль — длинный путь, хотя и немногим длиннее, чем у других гостей. Джилленбоунским жителям ничего не стоит прокатиться за двести миль ради такого праздника. Тем не менее, подобный знак внимания был по достоинству оценен. Кроме того, приехал Данкен Гордон из Ич-Юиздж. Чуть позже прибыл Мартин Кинг, старейший поселенец на этой земле, с женой, сыном Энтони и невесткой. Следом приехали Эвен Пью из Брейк-и-Павл, Доминик О’Рок из Диббен- Диббена, Хорри Хоуптон из Бил-Била, а немного позднее еще человек десять-двенадцать с семьями. Словом, до назначенного срока оставалось не менее получаса, а гости уже были в сборе. Они неторопливо обменивались новостями, потягивая напитки и степенно попыхивая кто трубкой, кто сигаретой, а кто и представительной сигарой.

Фиона и Мэгги хлопотали, размещая всех гостей по заранее приготовленным комнатам. Всем нужно было немного отдохнуть с дороги, разобрать свои чемоданы. Вещей у каждого было множество, ведь праздник продлится не один день. Тем не менее, почти все, оставив вещи в комнатах, тут же выходили в сад.

Ровно в шесть часов гостей пригласили к столу. Джастина с Лионом появились последними. Она проспала почти до самого вечера и теперь выглядела здоровой и отдохнувшей. В столовой сразу стало шумно от разговоров и смеха. Гости с восторгом разглядывали ее шикарный наряд: бирюзовое, очень декольтированное, длинное пышное платье, которое великолепно гармонировало с огненно-рыжей курчавой шевелюрой. Все это дополнял изумительный гарнитур из серебра с изумрудами, подаренный ей Лионом в Риме на свадьбу.

— Джастина, девочка, я так рад за тебя. Поздравляю! Надеюсь, скоро ты вернешься из Европы сюда, под родительское крылышко, с целым выводком прелестных детишек, — сказал мистер Кинг, поднимая бокал и широко, белозубо улыбаясь.

Остальные присоединились к его поздравлению и пожеланиям. В столовой послышались аплодисменты. Было множество подарков. Но молодые решили отложить приятную процедуру просмотра до завтра.

Стол просто ломился от изобилия. Здесь был паштет из омаров и свежие устрицы со льда, жареный барашек и всевозможные свежие фрукты, и еще множество изысканных и вкуснейших блюд. Гости пили выдержанное пятнадцатилетнее шампанское из Франции и двенадцатилетнее шотландское виски, бандабергский ром и даже графтонское пиво.

А после ужина устроили танцы. Джимс включил магнитофон, который привезли с собой Джастина и Лион. Он с необычайной важностью суетился вокруг необычной и редкой в этих краях диковинки. По меркам Европы, возможно, его поведение выглядело более чем забавно, но только не тут. Гости понимающе смотрели на Джимса, а тот, как и полагалось по ситуации, пользовался с немалым удовольствием всеобщим вниманием. Наконец, из динамиков полились нежные, чарующие звуки вальса.

Кэт и Минни погасили верхний свет, а вместо него зажгли два десятка массивных витых свечей, расставленных в старинных бронзовых канделябрах по всему периметру гостиной. В их неверном пляшущем свете комната сразу стала выглядеть куда романтичнее и обрела сходство с бальной залой средневекового замка. Тающий воск стекал медовыми каплями и застывал крохотными дорожками слез. Теплый ветер, залетавший в окна, раздувал розовые занавеси, и они трепетали под его легким дыханием, подобно парусам «Летучего Голландца». Блики танцующего огня отбрасывали на стены колышущиеся тени людей, очерчивали на полу «магический» круг и отражались в подвесках застывшей хрустальным водопадом люстры мириадами разноцветных крохотных искр. Казалось, высокий, погруженный во мрак потолок расступился, открыв взору зачарованных гостей бездонный небосклон, наполненный холодным сиянием мерцающих звезд. Легкая мелодия вальса сплела вокруг неподвижно стоящих людей тонкую паутину очарования, подхватила их и повлекла за собой по плавно раскачивающимся волнам звуков.

Лион заключил Джастину в объятия и они закружились по огромному залу под восторженными взглядами присутствующих. Музыка унесла их далеко-далеко, куда-то под облака, в звездное небо. Они не видели ничего, кроме влюбленных глаз друг друга, не чувствовали ничего, кроме нежных ласковых объятий, не слышали ничего, кроме волшебно-романтической мелодии. И они могли бы так кружиться до бесконечности, но, — всему приходит конец, — кончился и вальс, а вокруг них вспыхнул неистовый гром аплодисментов. Одобряющие возгласы послужили лучшей оценкой этому неземному танцу.

— Джас, вы просто великолепны, — с трогательной восторженностью сообщил Пэтси Джас тине.

— Мэгги, ваша дочь красавица. Видно, что они с Лионом просто созданы друг для друга, — сказала миссис Кармайкл и добавила: — Чудесная пара. Просто чудесная.

Столь замечательный пролог сподвигнул всех, даже самых пожилых из гостей, к танцам. И с каждым часом они не шли на убыль, а, напротив, лишь набирали силу.

Веселье затянулось почти до самого утра, но Джастина и Лион ровно в полночь покинули зал. Это не было воспринято гостями как обида. Наоборот, все отнеслись к отсутствию молодых с пониманием. Еще бы, ведь они действительно были так молоды и прекрасны.

Джас и Лион поднялись в свою спальню. Комнату эту Мэгги постаралась отделать так, чтобы привыкшим к городскому комфорту молодоженам было в ней удобно. Надо сказать, ей удалось это как нельзя лучше. Каким образом Мэгги смогла выписать всю эту современную обстановку? Джастина была искренне удивлена и растрогана. Это стоило огромных денег. Спальня хотя и отличалась по стилю от всего особняка, была поистине великолепной и изысканной. Последнее, впрочем, не являлось неожиданностью. Мэгги всегда отличал тонкий, великолепный вкус. В спальне преобладали нежные бледно-салатовые тона. Замечательные дорогие обои украсили стены. Белые в зеленую полоску ситцевые занавески прикрывали большое окно, выходящее в большой раскидистый сад, сейчас освещенный яркой полной луной и мягким желтым светом. Посреди комнаты стояла огромная, мягкая двухспальная кровать, застеленная светло-зеленым шифоновым покрывалом. Вдоль левой стены расположился большой зеркальный стеллаж в стиле «арт-деко», а в изголовье кровати — прозрачный стеклянный двухъярусный столик, на котором стояла ваза с цветами и телефон.

Войдя в комнату, Джастина подошла к окну и слегка отодвинула край занавески. За окном стояла теплая осенняя ночь и растекающийся по темно-синему небосклону серебристо-молочный свет луны делал ее восхитительно нежной. Великолепная фигура Джас, купающаяся в океане ночи, на взгляд некоторых, возможно, несколько худощавая, была, как и весь сегодняшний вечер, фантастически прекрасной. Лион подошел к ней сзади, обнял ее и стал целовать.

— Я люблю тебя, милая, — сказал он. — Ты самая прекрасная женщина на свете.

— Я тоже люблю тебя, дорогой, — ответила Джастина. — Знаешь, сегодня наша первая легальная брачная ночь, и я почему-то волнуюсь. Забавно, да?

— Не говори ничего больше, Джас. Я тоже очень волнуюсь.

Руки Мэгги взлетели и обвили его шею. Его ладони жарко легли на гибкую спину Джастины. Наклонив голову, он искал губами ее губы. Она обнимала Лиона с таким неистовством, словно надеялась навсегда сохранить пламя этих объятий. Сейчас, казалось, она — воск в его руках, и темна, как ночь, и в ней сплетены память и желание. Долгие годы он жаждал такой вот минуты. Жаждал ее, Джастину.

Донес ли он ее до постели на руках или они шли вместе? Ему казалось, что это было так, однако страсть туманила разум, и он не смог бы утверждать этого наверняка. Но вот оба они на постели, и он чувствует под ладонями ее тело, ощущает ее руки на своей горящей коже.

— О, господи, Джастина моя, Джастина!

Время уже не отсчитывало секунды. Оно хлынуло потоком и захлестнуло их, и потеряло смысл. Осталась лишь глубина неведомого доныне измерения, более подлинного, чем подлинное время.

Лион еще ощущал Джастину, но не как нечто отдельное. Он хотел, чтобы окончательно и навсегда она стала неотделимой частью его существа, единой тканью, в которой есть он сам, а не чем-то, что с ним спаяно, но все же иным, особым.

Никогда ему уже не забыть встречного порыва этой груди, живота, бедер, всех сокровенных линий и складок этого тела. Поистине она была создана для него.

Лион вспомнил те долгие годы, когда он так терпеливо дожидался ее благосклонности и любви. Он крепче обнял ее, всмотрелся при слабом свете сумерек в тихое лицо, нежные губы приоткрыты, вздыхают изумленно и счастливо.

Она обхватила его руками и ногами, живыми, гибкими, шелковистыми узами, мучительно, нерасторжимо. Он зарылся лицом в ее волосах, прильнул щекой к ее нежной щеке и отдался сводящему с ума отчаянному порыву.

Мысли кружились, мешались, сознание померкло.

И вновь ослепительная вспышка. На миг он очутился внутри солнца. Потом блеск потускнел, сознание заволокли серые сумерки, тьма.

Спать Джастина не хотела. Она с любовью и нежностью смотрела на спящего рядом с ней, прислонившегося головой к ее плечу и обхватившего ее одной рукой Лиона. Он словно даже во сне утверждал, что она принадлежит ему. Она тоже устала, но поспать сможет и потом, ведь впереди столько счастливого времени, когда не нужно будет заниматься работой, хозяйством, а только предаваться любви, отдыху, удовольствиям.

Джастина была несказанно счастлива. За всю жизнь ей не припомнить такого полного счастья. С той минуты, как они вошли в комнату, все стало поэмой плоти. Объятия, руки, тела. Невыразимое наслаждение.

«Я создана для него одного», — думала Джастина и с горечью вспоминала, сколько лет было потеряно по прихоти изворотливой судьбы. Пыталась представить, как страдал он, как ему было больно из-за ее нелепого сумасбродства. Ведь столько счастливых мгновений они упустили за эти потерянные годы. Мысль о них, растраченных так глупо, наполняла душу Джастины отчаянием, которое, однако, сменялось новой, еще более глубокой волной счастья от осознания того факта, что все уже позади. Они наконец-то вместе. Вместе навсегда.

Под ее взглядом Лион проснулся. Она заглянула ему в глаза и в глубине их увидела любовь. Огромную, безграничную любовь.

Постепенно сон все же сморил ее. Джастина уснула, не заметив, как это произошло. А вскоре и Лион также погрузился в безмятежный, счастливый сон.

Когда она открыла глаза, комнату заливал немного рассеянный занавесями солнечный свет. За окном разливалось многоголосое птичье щебетание. Из-за дверей комнаты доносились приглушенные голоса. Там шла обычная хозяйственная беготня и суета. Кэт и Минни готовили завтрак. На кухне звенела посуда. Джастина улыбнулась. Их не стали будить, заботливо оберегая покой молодых, видя в этом сне также своеобразную крупицу счастья новобрачных.

— Настоящий рай! — воскликнула Джас, сев в постели и спустив ноги на пол. При этом она сладко потянулась. — Чудесное утро. Очень жаль, что кончилась эта ночь.

— Джас, я так рад, что мы целый месяц проведем в этом имении, — мягко сказал Лион. — Не надо будет работать, можно отодвинуть на дальний план политику и думать только о нас с тобой, о нашей с тобой любви.

Джастина внезапно посерьезнела.

— Лион, я хочу от тебя ребенка. Ведь я уже не так молода, и в последнее время мне почему-то кажется, что театр, работа — это не главное. Мне очень хочется иметь настоящую семью, свой дом, где будет звучать детский смех. Мне хочется ухаживать за нашим малышом, кормить его, гулять с ним. Самой, безо всяких нянек. Твоей работе это не будет мешать. К тому же, мы достаточно для этого обеспечены. А когда он немного подрастет, я, возможно, если будет такое желание, вернусь в театр.

— Удивительно, — сказал Лион, — я сейчас подумал именно о том же. Но мне странно слышать это от тебя. Я думал, что ты захочешь пожить немного свободной жизнью. Ребенок станет отнимать у тебя все время. Пойми меня правильно, я вовсе не утверждаю, что он будет обузой, но как же твоя привычка постоянно заботиться о себе? Профессиональные привычки труднопреодолимы, согласись с этим.

— Прекрати, Лион. Перестань меня подначивать. Я говорю серьезно. Я люблю тебя и хочу, чтобы у нас был ребенок. А еще лучше — два или три.

— Да, что-то от Клири в тебе, определенно, есть. Стали просыпаться какие-то семейные черты. В вашей семье всегда было много детей.

Она лишь вздохнула, встала и, набросив халат, отправилась в ванную, которая примыкала к спальне.

Лион проводил ее улыбкой, в глазах его светились лукавая насмешка и удовольствие.

Месяц в Дрохеде пролетел незаметно. Молодые предавались отдыху, развлечениям, удовольствиям. Джастина отсыпалась, словно на десять лет вперед. Правда, каждый раз жалела о том, что проспала так много интересного.

По утрам, когда солнце еще только-только всходило и начинало светать, Лион и Джастина совершали верховые прогулки. Она надевала на себя бриджи для верховой езды, сапоги и легкий камзол. Надо сказать, эти костюмы очень шли ей, подчеркивая очаровательную природную гибкость, умело поддерживаемую специальными упражнениями и гимнастикой. Джастина смотрелась в них очень естественно, как будто и родилась в седле, чем очень удивляла не только Лиона, но и всех своих многочисленных дядюшек. Верхом на лошади, с развевающимися волосами, раскрасневшаяся и смеющаяся, она выглядела, как настоящая амазонка.

В такие ранние часы, когда жара еще не становилась изнуряющей, в воздухе ощущалось чуть заметное, медлительное дуновение ветра. Вкрадчиво и томно благоухали розы, боронии. И во всем чувствовалась чудесная умиротворенность, какая ведома лишь тропикам.

А каждый вечер вся огромная семья собиралась за ужином, который занимал у них не так уж много времени. Утомленные, уставшие за день мужчины воздавали должное еде с отменным аппетитом, которому позавидовал бы и Гаргантюа, неизменно восхищаясь качеством подаваемых блюд. Время от времени у Джастины возникало впечатление, что даже если бы им подавали по три раза в день семь дней в неделю одно и то же, они не замечали бы этого. И дело тут было вовсе не в скромности или врожденном такте, просто свежий воздух, солнце и, конечно же, работа, — сезон стрижки овец считался здесь одним из самых трудоемких, — делали свое дело, давая довольно впечатляющий эффект. Женщины после этого убирали со стола и все перебирались в гостиную — посидеть у телевизора, почитать газеты, обсудить свежие новости и просто поболтать о том, что произошло за день.

Особенно много внимания уделялось делам на ферме. Говорили о том, что погода стоит удачная, что выросло много травы и корма для овец и другого скота будет достаточно на всю зиму.

Лион, хотя и не жил здесь постоянно, но также с большим интересом и живостью принимал участие в подобных обсуждениях, поскольку фактически именно он являлся сейчас юридическим владельцем и управляющим Дрохеды. Ведь отец Ральф в своем завещании поручил ему вести дела и передал бразды правления в его руки. Лион должен был заботиться, чтобы все шло гладко и чтобы не случилось ничего непредвиденного, что заставило бы Клири в чем- нибудь нуждаться.

В один из таких дней, накануне запланированного отъезда Джастины и Лиона в Европу, мужчины, как обычно после сытного ужина, сидели в гостиной, куря, потягивая из пузатых стаканчиков вино и разговаривая. Женщины убирали посуду. Фиона поднялась в комнату,чтобы отдохнуть. Она в последнее время чувствовала себя неважно и заметно сдала. А Мэгги и Джастина уединились в столовой.

Настроение у Мэгги в этот вечер было слегка подавленным от предстоящей разлуки с дочерью и зятем. Его она уже успела полюбить, как родного сына.

— Джастина, — с легкой грустью сказала она, — тебе достался великолепный муж. О лучшем и мечтать не приходится. Пожалуйста, прошу тебя, будь благоразумной, девочка. Я понимаю, что ты уже не та юная взбалмошная девчонка, которая когда-то уезжала отсюда в Европу, и, наверное, ты не особо нуждаешься в моих советах. Да, в общем, и советовать-то я тебе ничего не собираюсь. Это твоя жизнь, решай все сама. Я не хочу навязывать тебе какие-то свои взгляды. Хочу лишь сказать тебе вот что: ты должна быть хорошей, заботливой женой.

— Да, мамочка, я с радостью займусь семьей, хозяйством. Знаешь, я недавно говорила с Лионом и сказала ему, что хочу иметь ребенка.

— Ребенок — это замечательно, — согласилась, кивнув головой, Мэгги, — и советую тебе поторопиться с этим. Чем раньше ты родишь малыша, тем тебе будет легче. Поздние роды — не очень приятная вещь. Если тебе нужна будет какая-то помощь, если случатся какие-нибудь неприятности, ты знаешь, что всегда можешь найти в своей семье любовь и поддержку.

Джастина, повинуясь внезапному порыву, обняла мать и поцеловала в щеку. Та легко погладила ее по волосам нежной любящей рукой. Джас почувствовала, что на глаза навернулись слезы, и незаметно смахнула их. Она ощущала себя так, словно прощалась с Мэгги навсегда. Сердце наполнилось странным отчаянием и на мгновение ей захотелось сказать: «Я никуда не поеду», но она тут же поняла, что это было невозможно. И она просто стояла, обняв мать и прижавшись щекой к ее щеке.

Наконец, наступил день отъезда. Как ни старалась Джастина подготовить себя к нему, это ей все равно удалось плохо.

С утра все сидели в столовой. Предотъездное возбуждение, в котором, однако, нет-нет да и проскакивали грустные ноты, полностью овладело семейством. Все сидели как на иголках, не в силах выдерживать замороженную атмосферу прощального завтрака.

— Нам доставило радость пребывание у вас, дорогая Мэгги, — сказал Лион, и слова его прозвучали не просто данью вежливости. Они были действительно очень искренни. — Приезжайте к нам. Правда, мы еще не знаем, где будем — в Лондоне или в Бонне. Но с радостью примем вас под своим кровом в любое время. Когда бы вам ни захотелось погостить у нас.

Мэгги улыбнулась благодарно, хотя было заметно, насколько тяжело ей вообще далась улыбка.

Было еще очень рано, но солнце уже поднялось довольно высоко. Час отправления приближался неотвратимо, словно удар судьбы. Стрелки часов, казалось, ускорили свой бег, поглощая минуту за минутой с неумолимой быстротой. И чем ближе становился час отъезда, тем все более расстроенными выглядели провожающие. Хотя Джас и Лион также чувствовали себя немного грустно. До Сиднея, откуда отплывал теплоход, — а они решили плыть именно теплоходом, а не лететь самолетом, чтобы продлить удовольствие еще на несколько дней, — добираться было около пяти часов на машине. Вещи уже отправили, и машина стояла в ожидании своих пассажиров во дворе усадьбы.

Наконец, момент прощания наступил.

Мэгги очень не хотелось расставаться с Джас - тиной и Лионом, и это сказывалось на ее настроении. Сейчас она, изменив своей привычной выдержанности, уже в который раз прижала к себе дочь. Та ободряюще улыбнулась, поправляя свою исключительно модную шляпку, которую Лион купил ей в Лондоне.

Поцеловав Мэгги, Джастина отстранила ее от себя и внимательно всмотрелась в глаза матери, решительной, независимой и мужественной женщины.

В столовой возникла неловкая суета, гомон. Все начали разом что-то делать, хвататься за коробки, словно это они уезжали, а вовсе не молодожены.

Кто-то вслух усомнился в том, а успеют ли Джас и Лион на теплоход, случись какая-нибудь непредвиденная задержка в пути. Они так волновались, словно от этого зависело, какие впечатления увезут о здешнем мире молодые с собой.

— Отправление в полдень, не так ли? — Мэгги посмотрела на часы.

— Да, — ответил Лион, — но у нас еще вполне достаточно времени. Не стоит так волноваться.

— Возможно, вы правы, — улыбнулся Джимс. — Да только вот, думаю, от этого волнение не уменьшится. Поверьте, мы все будем переживать, пока не узнаем, что вы благополучно отплыли в Европу.

— Спасибо, — засмеялась Джастина.

— Удачного путешествия, — сказала Мэгги.

Все родственники смотрели вслед удаляющейся машине. Мэгги стояла рядом с братьями и не отрывала взгляда от дочери. Лион обернулся к ней и приподнял руку в прощальном жесте.

— Не пропадайте! — крикнула Мэгги, но слова ее слились с шумом мотора. — Пиши, Джас тин, — сказала она, вытирая вдруг навернувшиеся на глаза слезы и не понимая, отчего же ей так грустно.

* * *

Когда машина достигла причала, на пристани уже собрались пассажиры, которые отправлялись в рейс первым классом. Огромный теплоход напоминал большого белоснежного монстра,посаженного на привязь. Он утробно урчал машинами, покачиваясь на волнах, словно пытался освободиться от удерживающих его у причала пут. Чуть слышно скрипели канаты, и казалось, что вот-вот усилия гиганта увенчаются успехом и он наконец-то обретет свободу и, ликуя, воспевая свою силу и мощь пронзительным гудком, уйдет в золотисто-голубую даль океана.

Лион заранее заказал шикарный «Президент- люкс», который могли себе позволить лишь очень состоятельные пассажиры. Кроме убийственно великолепной обстановки, преимущество ее заключалось еще и в том, что находилась она в стороне от всех помещений, обеспечивающих жизнедеятельность судна, а это означало, что и случайных пассажиров здесь встретить было практически невозможно.

Компания старалась превзойти саму себя, чтобы угодить своим клиентам. Множество иллюминаторов освещали каюты, великолепные, украшенные французским, датским и британским антиквариатом. Трехкомнатная, блистающая томным великолепием каюта Хартгеймов была расположена в огромном, отделенном от всех остальных, отсеке.

Плаванье обещало быть во всех отношениях приятным, и Джастина никак не могла дождаться момента, когда ступит на борт теплохода. Лион взял ее под руку и повел по ступенькам трапа на верхнюю палубу. Повсюду на корабле бродили люди, рассматривая удивительные украшения, великолепную отделку стен, изящные бра, со вкусом выполненные драпировки, роскошные рояли. Джастина с наслаждением вдыхала свежий, солоноватый океанский воздух, пахнущий водорослями и йодом. Она с удовольствием наблюдала за тем, как горделивые белые фрегаты, сложив острые крылья, падали сверху к самой воде, ловко выхватывая из нее серебристых, блестящих на солнце чешуей рыбешек.

— Грандиозно, правда? — спросил Лион жену, вызывая у нее улыбку. — Надо признаться, менеджеру этой компании отлично известно, чего хотят пассажиры.

Мысль о предстоящем путешествии радовала Джастину. Ей было очень уютно, спокойно и романтично находиться между двух миров. Лион тоже обрадовался, увидев на корабле спортивный зал. Но Джас слегка поворчала и погрозила мужу пальцем.

— Ни за что не отпущу тебя туда, — сказала она. — Я хочу даже на корабле быть все время с тобой.

Она обняла его на мгновение, и Лион улыбнулся.

Этим вечером Хартгеймы обедали в основном салоне на нижней палубе. Мужчины были в галстуках и смокингах, женщины — в роскошных платьях, купленных в лучших магазинах Лондона, Парижа и Нью-Йорка. Джастина вышла к обеду в своем любимом зеленом платье, так хорошо гармонировавшем с ее волосами.

Салон столовой блистал исключительным великолепием. Интерьер украшали деревянная резьба, натертая до блеска медь, хрусталь люстр и бра. Но главным достоинством помещения были пассажиры первого класса, которые, как сказочные видения, восседали за обеденными столами под ярким освещением. После ужина пассажиры собрались в соседнем зале послушать музыку в исполнении корабельного оркестра, поговорить о делах, обменяться впечатлениями о плавании, завязать новые, весьма полезные знакомства. Деловой мир Старого Света был представлен здесь во всем своем великолепии. Светские неспешные разговоры плавали в воздухе, смешиваясь с душистым ароматом сигар, «Чивас ригаль» и прочих, не менее дорогих, напитков.

К немалому своему удивлению, Джастина поняла, что успела отвыкнуть от подобного времяпрепровождения в окружении столь блистательных особ. И хотя она быстро освоилась с непринужденной, своеобразной свободой Дрохеды и ее обитателей, привыкать вновь к несколько чопорному обществу оказалось гораздо сложнее. В конце концов Джастина даже почувствовала легкую скуку. В этих людях не было и капли той раскованности, с которой держали себя австралийские фермеры, несмотря на то, что состояние некоторых из них исчислялось суммами даже большими, чем у держащихся с непередаваемым достоинством окружавших сейчас ее людей. Все они старались вести себя с такой важность, словно, по меньшей мере, обсуждали новый указ Ее Величества в палате лордов. Джастина никогда не могла понять, почему эти люди так любят подчинять себя условностям даже тогда, когда, казалось бы, для этого нет ни малейшей необходимости, а можно спокойно, расслабившись, отдыхать, получая наслаждение от великолепия морского путешествия. В этом заключался некий парадокс, который заводил Джастину в тупик каждый раз, когда она размышляла о слишком явных нелепостях светского этикета.

От постоянных улыбок, щедро раздаваемых направо и налево, у нее довольно скоро заныли мышцы лица. «Странно, но в Лондоне подобного бы не случилось, — подумала она, продолжая мило улыбаться. — Как же быстро человек привыкает к смене обстановки...»

К концу вечера Джастина почувствовала безумную усталость. День казался ей безмерно длинным, и она попросила Лиона проводить ее в каюту.

В полдень следующего дня теплоход сделал последнюю остановку и после этого лег на прямой курс в Англию.

* * *

Стоя на палубе белоснежного лайнера, Лион и Джастина наблюдали за тем, как теплоход,маневрируя, входит в гавань Саутгемптона. Англия, как всегда в это время года, встречала их дождливой, пасмурной, холодной погодой. Над городом висел плотный, тяжелый, белый как молоко туман, и Джастина еще раз с сожалением подумала о том, что им пришлось покинуть теплую, уютную Дрохеду.

Спускающиеся по трапу пассажиры старательно кутались в плащи и пальто, словно собираясь сохранить частицу солнечного тепла, дарованного им природой во время этого незабываемого плавания.

Несмотря на непогоду, а значит, и сопутствующую ей, характерную для Британии промозглую сырость, теплоход приветствовал праздничный оркестр, самозабвенно выводящий звуки бравурного, радостного марша. На пристани толпились встречающие, ёжащиеся под раскидистыми «шляпами»-куполами зонтов. За Харт- геймом прибыл его бессменный водитель Фрэнк, надежный и незаменимый партнер.

От Саутгемптона до Лондона было примерно шесть часов езды. Поскольку молодые все-таки устали во время путешествия, они решили на один день остановиться в «Плаза», чтобы передохнуть, а с утра, со свежими силами, отправиться в Лондон.

Просторный трехкомнатный номер отеля сразу же понравился Джас тине. Она с удовольствием рассматривала высокий потолок, камин, белые шелковые занавеси и массивную старинную мебель. Все в этом номере наводило на мысль о безмерном комфорте и безукоризненной, почти стерильной, чистоте. Разлитый здесь покой немного снял напряжение и усталость, и Джастина сделала глубокий вдох, расслабляясь.

— Очень приятный номер, Лион, правда?

— Да, дорогая, — ответил Лион. — Как ты смотришь на то, чтобы принять душ, переодеться, спуститься в ресторан поужинать, а потом отдать должное спальне? Я, если честно, смертельно устал.

— Это было бы замечательно.

— Ну, тогда я закажу столик в ресторане, пока ты будешь готовиться.

Джастина вытянула из чемодана халат, накинула его, собрала косметику и через холл прошла в ванную комнату. Взявшись за ручку ванной, она почувствовала приятный холод старого мрамора. Через несколько минут ее окутал аромат и успокоительная шелковистая пена горячей ванной. Она откинула голову и закрыла глаза.

Вскоре в ванную заглянул Лион.

— Поторопись, дорогая, я тоже хотел бы принять душ, — сказал он. — Столик уже заказан, да и час довольно поздний.

— Сейчас, Ливень. Еще пару минут.

Джастина с откровенным сожалением выбралась из теплой, душистой пены, ополоснулась и, завернувшись в полотенце, вышла из ванной. Лион занял ее место. Пока он смывал с себя дорожную усталость, Джастина подобрала себе выглядевший весьма скромно и поэтому особенно дорогой туалет. Она надела черное, шерстяное платье, изысканная простота которого оценивалась очень значительной суммой с четырьмя нулями. Причесавшись и немножко подкрасившись, она заявила Лиону, что уже готова. Тот уже несколько минут как вышел из душа и сейчас дополнял последними штрихами свой вечерний костюм. Пара минут, и они спустились в ресторан.

Время приближалось к полуночи, и посетителей в просторном зале ресторана было не много. Вероятно, это объяснялось еще и тем, что ужинали здесь только постояльцы. В виду позднего часа и «замечательной» погоды посторонних практически не было. Возле стойки бара сидел пожилой мужчина, глотающий рюмку за рюмкой с мрачной решимостью человека, задумавшего обречь всех прочих на вечную жажду. Можно даже было сказать, что он не сидел, а лежал, навалившись грудью на стойку и туманно глядя в огромное витринное зеркало за спиной бармена.

Джастина с интересом осмотрела других посетителей. Две-три семейных пары, видимо, очень состоятельных, расположились за столиками в самом центре большого зала. В углу, куда практически не доходил свет, в глубокой тени, сидела какая-то молодая пара. Остальные столики были пусты.

Джастина с Лионом проследовали к своему столику, на котором красовалась позолоченная карточка, извещающая всех, что места забронированы, и, заказав официанту для начала «Чивас», попросили подать ужин через десять минут. Несколько глотков обжигающего, вкусного, изысканного коньяка разбудили в Джастине аппетит. Ей показалось, что сейчас она сможет съесть все что угодно, и в любом количестве. Щеголеватый официант, держащийся с достоинством обнищавшего лорда, подал их заказ: бифштексы с кровью, салат из свежих овощей с маслинами, рекомендованный им как превосходнейшая закуска, жареную форель и бутылку белого вина «Лаэрт». Сознательно не торопясь, смакуя каждый кусочек, Джастина съела бифштекс и салат. Удовольствие от золотистой отменной форели она так же постаралась продлить ровно на столько, чтобы почувствовать всю тонкость вкуса приправ. Сидя в ожидании десерта, она наблюдала, как размеренно и неторопливо доедает свой ужин Лион.

— Ты сыта? Может быть, хочешь еще что-нибудь? — спросил он, поняв по-своему ее взгляд.

— Нет, думаю, что и этого будет слишком много для моей фигуры, — она засмеялась. — Но от десерта все же не откажусь.

Лион подозвал официанта и спросил у нее:

— Что тебе заказать, Джас ?

— С удовольствием съела бы малиновый мусс, кусочек яблочного пирога, и еще, пожалуй, стакан апельсинового сока.

Официант принес заказ и растворился в интимном полумраке зала.

Джастина воздала должное десерту и нашла, что он, так же как и все остальное, приготовлен отменно.

— Ты меня пугаешь, дорогая, — усмехнувшись, заметил Лион. — У тебя будет несварение желудка. Во всяком случае, чтобы выгнать такое количество калорий, которое ты съела сегодня, понадобится не меньше месяца интенсивнейших спортивных упражнений.

— За это можешь не волноваться, дорогой. Я помню о своей фигуре не меньше, чем ты о своей политической карьере.

После обильного и вкусного ужина Джас начало клонить в сон. Сказывалась усталость после долгого путешествия. Лион, заметив это, расплатился, оставив официанту щедрые чаевые, которые тот принял все с тем же невозмутимым достоинством, и предложил Джас пойти и лечь поспать.

Поднявшись в свой номер, Джастина сбросила с себя всю одежду, ничуть не задумываясь над тем, куда падают вещи. Платье осталось висеть на спинке кресла, туфли разлетелись по углам номера. Все остальное тоже было брошено в беспорядке, что где. Она почистила зубы и, рухнув в постель, уснула мертвым сном.

Появившийся из ванной Лион с любовью несколько минут смотрел на нее, затем неспеша разделся, погасил свет и вскоре тоже спал.

* * *

На следующее утро они поднялись рано, когда позолоченные стрелки каминных часов только-только преодолели шестичасовую отметку. Наскоро позавтракав, Лион и Джастина спустились вниз, где в машине их уже дожидался Фрэнк.

Над Саутгемптоном стояло туманное утро. Город окутала плотная, густая, похожая на комья ваты белесая пелена. Она глушила звуки, и машины старательно гудели клаксонами, прокладывая себе путь в лабиринтах невидимых улиц. Саутгемптон стал похож на сошедший с полотен сюрреалистов город-призрак. Бесплотные тени людей, теряющие свои очертания в молочной дымке, скользили по тротуарам, прижимаясь, подобно слепым, к стенам домов. Туман скрадывал их голоса, и поэтому Джастине казалось, что она оглохла. Неестественная, почти мистическая тишина обрушилась на людей под тяжелым покровом низких облаков. И все же проявившее необычайную для осени настойчивость солнце скоро окрасило это молочное покрывало в розовый цвет всевозможных, самых невообразимых оттенков, а затем и вовсе разогнало его. Над Саутгемптоном разлился яркий свет и солнечное тепло. Джастина искренне порадовалась этому. Она не любила ненастье.

На всем протяжении своего долгого пути до Лондона Лион и Джастина видели, что скука, обычная и даже характерная для сырой и мрачной английской осени, ушла вместе с появлением солнца. Жизнь забурлила веселей. Было видно, что люди радуются нежданному теплу, которое было большой редкостью в это время года.

По улицам сновали веселые, возбужденные прохожие, со всех сторон слышался смех, сияли улыбками глаза, и Джастина тоже порадовалась. Она вдруг ощутила счастье оттого, что наконец вернулась домой, и тут же представила себе, как они три часа спустя подъедут к своему дому на Парк-Лейн. К тому самому дому, где впервые два любящих сердца и два любящих тела слились воедино в любовном порыве. Теперь это был ее дом. Для Лиона стоило немалого труда уговорить своего знакомого продать его, но это все-таки случилось. И хотя с тех пор прошло сравнительно немного времени, Джастина успела вложить в него частичку своей души, и большой старинный особняк превратился в уютное, красивое семейное гнездышко, согретое любовью.

* * *

По приезде домой их без остатка захватила семейная жизнь, наполненная будничной повседневностью. Они с удовольствием занимались домашними делами, находя в них некую, доселе незнакомую им радость. Это было чувство особого рода, повергающее в восторг молодоженов, но меркнущее с годами, становящееся бесцветным и тусклым, хотя молодые пока не задумывались над этим.

Спустя два дня после возвращения Лиону пришлось вылететь в Бонн и приступить к своей работе в правительстве. Проводив его, Джастина осталась одна. Она устала от суеты прошедшего месяца, и, конечно, ей было жалко и грустно расставаться с мужем. Ведь их настоящая семейная жизнь только началась. Но в то же время она хотела побыть в одиночестве, заняться домом и кое-что в нем переустроить. Но и ее ожидала работа. Нужно было возвращаться в театр.

На следующий день после отъезда Лиона в Бонн ей позвонил Клайд, театральный продюсер, и предложил роль, которую она мечтала сыграть. Это была шекспировская «Макбет». Пьесу собирались показывать в следующем сезоне. И несмотря на это, времени было не так уж и много, учитывая тот объем работы, который предстояло сделать.

— Я уже обговорил условия контракта, — сообщил Клайд весело. — Мне удалось вырвать у этих скряг-инвесторов, заведующих бюджетом, ровно в полтора раза больше обычного. Им очень хотелось заполучить тебя на этот сезон.

— Ты прекрасный продюсер, — улыбнулась Джастина.

— Это просто, когда работаешь со «звездой» твоей величины, Джас, — довольным тоном сообщил тот. Похвала была приятной. — Но учти, через три дня они жаждут лицезреть тебя в театре. Собираются устроить читку пьесы. Сроки, сроки...

— Я буду, Клайд. Спасибо.

Джастина с головой погрузилась в работу. Целыми днями она сидела над пьесой, разрабатывая роль, обдумывая характер, жесты, поведение, словом, все. Джас репетировала, а в промежутках между репетициями занималась домом. Хотя у них и было две помощницы, многое Джастина предпочитала делать своими руками, подчас даже удивляясь переменам, так незаметно произошедшим в ней. Раньше, когда она жила в Дрохеде и в Сиднее, ее неряшливость служила поводом для сплетен. Стоило только вспомнить ее сборы перед отъездом в Лондон! Если бы не мама, Джас ни за что не справилась бы с царившим в ее квартире беспорядком. А теперь у нее было почти постоянное желание что-то мыть, убирать, протирать, переставлять.

«Это, наверное, потому, что я очень люблю Лиона и наш общий с ним дом. Мне так приятно делать все это для него. Мне доставляет удовольствие, когда я делаю что-то своими руками, и он доволен».

Когда отпущенные Клайдом три дня истекли, Джастина собралась и поехала в театр. Всю дорогу ее мучило волнение. Поднимаясь по широким мраморным ступеням, она почувствовала, что сердце ее забилось чаще обычного. Волнение переросло в почти священный трепет. Подобное чувство испытывает, наверное, монах, входящий после долгих лет затворничества в Храм Божий. Джастина уже не раз пыталась представить себе, как именно она вступит в прохладную полутьму театрального зала и ощутит знакомую, вплавившуюся в ее душу волшебную атмосферу театра.

Ее встретили с большой радостью. Она словно возвращалась во второй дом, ставший с годами таким же родным, как дом настоящий. Джастина не была, конечно, душой коллектива из-за своего несносного характера, но большинство труппы все-таки ее любило.

Первым, кого она встретила в театре, был Клайд Белтенхем-Робертс. Накануне он прислал ей записку, которая практически каждый раз повторялась слово в слово, если уж он ей что-то писал. В ней говорилось:

«Джастина, лапонька. Возвращайся в лоно родного театра. Ты нам необходима. Приезжай сейчас же. В репертуаре сезона для тебя есть одна беспризорная ролишка. Думаю, что ты будешь не прочь сыграть ее. Репетиции начнутся завтра. Конечно, если это тебе все еще любопытно».

Сейчас продюсер распахнул навстречу ей широкие дружелюбные объятия.

— О! — воскликнул он. — Наконец-то вернулась наша блудная дочь.

— Никакая я и не блудная, Клайд. Я понимаю, что выбилась из графика, но у меня все- таки была свадьба, медовый месяц. Я так счастлива, что просто словами передать не могу.

— Это несомненно знаменательное событие мы с тобой отметим чуть позже. А сейчас, может быть, ты все-таки приступишь к работе? Кстати, загляни к костюмерам. Они уже начали делать костюмы. Нужно снять мерки, ну и все такое... И вообще, твои друзья и коллеги соскучились по тебе за время твоего отсутствия.

Клайд расплылся в ослепительной улыбке.

Джастина весело рассмеялась, чмокнула его в щеку и побежала в свою гримерку, по которой, как выяснилось, она тоже очень скучала. Театр действительно стал для нее вторым домом. Здесь, в отличие от Каллоуденского театра в Сиднее, у нее уже появилась своя личная гри- мерка. Ведь она была хотя и молодой, но одной из самых известных актрис Лондонского театра. В афишах ее имя набиралось крупным шрифтом.

Зайдя в гримерную комнату, Джастина села перед зеркалом, улыбаясь от уже успевших забыться, и оттого особенно глубоких, нахлынувших вновь ощущений. Она пощелкала выключателями светильников возле своего столика, походила по комнате, осматривая ее и вдыхая пьянящий, присущий только театрам воздух.

В этот момент в гримерку, постучав, вошла девушка.

— Джас, привет, — сказала она.

— Привет, Мэри, — ответила Джастина.

— Как прошел медовый месяц?

— Просто великолепно.

— Я слышала, что тебе дали роль Макбет? — спросила Мэри.

— Да. Сказать по правде, я ужасно этому рада. Давно мечтала об этой роли.

— Я тоже за тебя рада.

Мэри была лучшей подругой Джастины в театре. Ослепительная девушка, на диво хорошенькая. В ней сочетались непринужденность и безмерное обаяние. При этом она производила впечатление некоей особенной трогательности, которая одинаково хорошо действует как на мужчин, так и на женщин. Большим талантом Мэри не отличалась, но одним своим появлением на сцене могла украсить любой спектакль. Высокая, то, что кинокритики называют секс- бомбой, очень черные волосы, черные же глаза, белоснежная матовая кожа, высокая грудь.

Мэри уселась на край соседнего столика, закинула ногу на ногу и устремила на подругу откровенно одобрительный взгляд.

— Господи, до чего же ты хорошо выглядишь! Замужество действительно пошло тебе на пользу, хоть ты и волновалась как ненормальная. Может, зайдем в буфет, выпьем кофейку или еще чего-нибудь? — предложила Мэри. — Поболтаем?

Джастина решительно покачала головой. По глазам ее было видно, что она сейчас в мыслях где-то далеко.

— Нет, большое тебе спасибо, Мэри. Но мне сейчас некогда. Давай как-нибудь в другой раз. Нужно бежать. Клайд свалил на меня массу всяких безумно неотложных дел.

— Да брось ты!

— Нет, серьезно. Похоже, если бы он верил в успех, то заставил бы нас поставить спектакль за один день. Так что, сейчас никак не могу. Надо зайти в костюмерную. Они там начали делать костюм.

Мэри была искренне расстроена. Она очень соскучилась по подруге.

— Ну, хорошо, отложим до другого раза. Пока, Джастина.

— Пока. Увидимся.

Джас еще некоторое время посидела у себя, а потом отправилась к костюмерам. Платье еще только начали делать, но ей показали эскизы. Это был воистину королевский наряд. Темновишневый, почти черный бархат, широкая тяжелая юбка. И все это предполагалось расшить белыми кружевами и жемчугом.

— Вы будете в нем выглядеть просто потрясающе, — сказала Лиза, которая занималась ее костюмом. — Настоящая леди Макбет. Этот наряд еще больше подчеркнет ваши знаменитые волосы.

— Будем надеяться, — сказала Джас. Ее веселый выразительный смех разнесся по комнате.

— Если только вы не сотворите из всей этой предполагаемой красоты что-нибудь ужасное.

— В ком вы сомневаетесь, леди Макбет? — шутливо надула губы Лиза.

— Да нет, это я так. Здесь действительно великолепные мастерицы.

— Ну, ладно, побегу, — сказала она. — Надо зайти к Клайду, а потом — пулей домой. Завтра приезжает Лион, а у меня там такой беспорядок.

Обсудив с Клайдом некоторые вопросы, касающиеся будущей работы, она отправилась домой. Поскольку особняк был не очень далеко от театра, Джас решила не брать такси, а прогуляться пешком. Тем более что и погода стояла теплая и солнечная. Как раз для такой прогулки. По дороге она заглянула в несколько магазинов, купила кое-что из продуктов, а также кое-какие личные вещи для себя и Лиона. Большой необходимости в этом не было, но сегодня у нее было великолепное настроение. В таком расположении духа она любила походить по магазинам и потратить немного денег.

Вечером ей позвонил Лион и сообщил, что ему придется на несколько дней задержаться в Бонне.

— Я люблю тебя, милая. Я очень тебя люблю,

— сказал он на прощание, перед тем как положить трубку. — Не скучай. Скоро мы будем вместе. Это всего лишь на несколько дней.

Она, конечно, расстроилась. Но спасало ее то, что завтра начинались репетиции и скучать все равно будет некогда.

* * *

На уик-энд, как обычно, репетиций не было и несколько человек из труппы, молодые актрисы и актеры, решили устроить небольшой пикник на природе. У одного из них, молодого парня по имени Джекобе Рафферти, был день рождения. Он работал в труппе второй сезон, но уже успел покорить всех своим дружелюбным характером и общительностью, поэтому народу собралось достаточно много. И пикник обещал быть по-настоящему веселым. Погода с утра стояла замечательная, и кавалькада из четырех машин, забитых жизнерадостными молодыми людьми, кучей всевозможных съестных припасов в корзинках и бутылками со всевозможными напитками, выехала из Лондона рано утром.

Джастина была поражена. Начало осени в Англии оказалось удивительно красивым. Из-за постоянной загруженности работой в театре ей практически никогда не доводилось бывать на природе в это время года. Она любовалась из окна машины всем этим пышным великолепием. На живых изгородях шиповника созревали плоды, поля покрывала сочная, напоенная дождевой водой осени зелень с едва заметными пока следами увядания, приятно и терпко пахло влажной землей. И всюду, куда бы ни обратился взгляд, цветы. Море цветов, еще не успевших сдаться на милость победителя, гордо несущих свои лепестковые головы через сентябрьские туманы, редкую непогоду и первые порывы прохладных не по-летнему ветров.

Компания остановилась на замечательном лугу, который тянулся с одной стороны вдоль скошенного, покрытого стерней поля, а с другой окаймлялся лесом. Трава под ногами была густой, пестрела белыми и голубыми колокольчиками. Приятный, располагающий к лени день делал это и без того красивое место еще более очаровательным. Пригревало солнце, пробиваясь сквозь тонкий заслон облаков. Казалось, сам Господь Бог создал это место для того, чтобы объяснить людям, что же такое сады Эдема.

Недалеко от луга, в лесу, протекала маленькая чистая речка. Мужчины сразу же направились туда, а женщины принялись накрывать импровизированный стол, весело болтая и подтрунивая друг над другом. За время поездки все успели порядком проголодаться, в предвкушении завтрака на свежем воздухе дома никто из них не притронулся к какой-либо еде серьезнее чашки кофе.

После веселого, шумного завтрака, наполненного напитками и тостами, вся компания гурьбой отправилась купаться. Вода оказалась почти ледяной. Они влетели в реку с таким шумом, визгом и громким смехом, что Джас заметила:

— Слушайте, вы своим гомерическим хохотом и непередаваемым шумом распугаете все живое вокруг реки миль на пять, не меньше. Звери, наверное, решат, что снова открылся охотничий сезон.

Все было замечательно. Единственное, что несколько портило впечатление от праздника для Джастины, это присутствие в компании молодого актера по имени Джеймс, который пару лет назад просто не давал ей прохода. Он был страстно влюблен в нее, по три раза на дню объяснялся в любви и даже несколько раз предлагал ей выйти за него замуж. Однако, она видела в нем только друга, не более того. Конечно, если бы он пожелал остаться с ней в дружеских отношениях.

В своем великолепном, изумрудного цвета, блестящем бикини Джастина, хотя и была самой старшей в этой компании, выглядела ничуть не хуже молоденьких, красивых актрис. И Джеймс, пожалуй, меньше всех евший, но зато отдававший куда больше других предпочтение скотчу, сейчас просто испепелял ее взглядом покрасневших, маслянисто блестящих глаз. Куда бы ни повернулась Джас, везде она натыкалась на эти глядящие с нескрываемым вожделением глаза. Джеймс, ощущавший раскованность после изрядной доли виски, вел себя довольно недвусмысленно, мало того, вызывающе.

Джастине стало неприятно от его похотливого взгляда. Ей вдруг безумно захотелось побыть немного в одиночестве. В какой-то момент она даже пожалела, что согласилась на эту поездку, однако быстро одернула себя. Зачем жалеть о том, что уже сделано? Стоит ли портить настроение своим мрачным видом себе и другим? Джас вошла в воду и быстро поплыла к небольшому островку, расположенному на середине реки. Она думала о Лионе, вспоминала медовый месяц, проведенный в Дрохеде, почему-то ей вспомнился Дэн. И она не заметила, что Джеймс, как привязанный, следует за ней. Когда они достаточно удалились от берега, он вдруг подплыл к ней со спины, развернул, прижал к себе и впился губами в ее губы. Джастина задохнулась от неожиданности и возмущения. Она начала отбиваться и чуть не утопила их обоих.

— Джеймс, не смей прикасаться ко мне! — зло сказала она. — Я тебе уже говорила, что между нами ничего быть не может. Это правило по-прежнему в силе, и уж тем более оно в силе теперь.

— Джас, дорогая, ты даже не представляешь, как я люблю тебя. Мне всегда казалось, что я тебе все же не совсем безразличен. Твоего уважаемого супруга сейчас нет рядом... никто не сможет тебя ни в чем упрекнуть. Подари мне несколько минут сладостного наслаждения, коли уж теперь мне совсем не на что больше надеяться.

— Прекрати, о чем ты говоришь! — воскликнула Джастина и влепила ему такую пощечину, что на лице Джеймса засияла яркая рубиновая пятерня.

В глазах его вспыхнула злоба. Ничего не сказав больше, Джастина развернулась и быстро поплыла в сторону остальной компании. Она была так возбуждена и оскорблена в своих лучших чувствах, что не заметила, как одна из ее молодых коллег со злорадством и удовлетворением исподтишка наблюдала за происходящим.

В общем, как считала Джастина, не случилось ничего серьезного и страшного, однако настроение у нее все же было испорчено бесповоротно. Она еще некоторое время провела с друзьями, стараясь делать вид, что ничего не произошло, смеяться, веселиться и шутить, принимая активное участие в их развлечениях, но, поскольку день потускнел, уже не казался столь прекрасным, как по дороге сюда, да и настроение не располагало к веселью, она решила тихо, по-английски, удалиться, чтобы не вызывать ненужных расспросов и лишних кривотолков.

Пока все были заняты своими делами, Джас быстро собрала свои вещи, переоделась и, сев в машину, на огромной скорости понеслась в Лондон.

Остаток дня она бесцельно слонялась по дому, переставляя какие-то вещи, которых совсем не видела. В памяти то и дело всплывала отвратительная сцена — Джеймс приникает к ее губам. Ощущение было такое, будто ей довелось поцеловать змею. Она попробовала немного поработать над пьесой, но из этого ничего не получилось. Несмотря на все старания, ей никак не удавалось сосредоточиться. Затем около часа Джастина просидела у телевизора, бездумно глядя на экран, абсолютно не воспринимая увиденное, и, в конце концов, решила отправиться спать. Но перед этим спустилась в кухню и налила себе солидную порцию виски со льдом.

Пока она готовила коктейль, как-то само собой вспомнилось, сколько неприятных моментов доставил ей Джеймс год назад. Он неотступно ходил за ней, преследовал ее везде, просто не давая прохода. И хотя между ними состоялось несколько разговоров, в которых она пыталась убедить его, что он слишком молод и просто не может быть для нее никем, кроме друга, Джеймс все равно не отставал и тем самым портил ей жизнь. Казалось, он задался целью не замечать очевидного. А может быть, это была лишь манера, с которой ему удавалось завоевывать женщин. В случае с Джас, правда, она так и не дала ожидаемых результатов. Хотя и заставила женщину пережить немало неприятных моментов.

Сегодняшнее происшествие действительно не было из ряда вон выходящим. Не произошло ничего предосудительного, о чем стоило бы сожалеть или чего нужно было бы стыдиться, но сама мысль о нем почему-то вызвала у Джастины непонятное чувство тревоги.

Посидев немного на кухне и осушив свой стакан, она поднялась, наконец, в спальню, сбросила с себя одежду, погасила свет и, уставшая, расстроенная, быстро уснула.

* * *

А утром неожиданно на ее голову свалился Лион. Он приехал рано, уставший, но веселый и счастливый оттого, что вернулся домой, к своей любимой жене.

Вчерашнее происшествие на пикнике отошло в мыслях Джастины на второй план. Она ничего не стала рассказывать Лиону, так как считала, что этот факт просто не достоин того, чтобы отнимать у него время и привлекать его внимание. Хотя она очень боялась, что прошлые преследования со стороны Джеймса вновь могут возобновиться, однако не придавала этому слишком большого значения.

* * *

Месяцы до премьеры пролетели совсем незаметно. Лион постоянно находился в разъездах, буквально разрываясь между Бонном и Лондоном. Все свободное время он и Джастина проводили вместе. Если она была занята, то он ходил с ней на репетиции и постоянно сопровождал ее, всегда и везде.

Лион и раньше любил бывать в театре и имел достаточно полное представление о закулисной жизни. Тем не менее, все равно в большинстве случаев это было зрительское отношение к театру. Довольно дилетантский, немного восторженный взгляд на искрящуюся алмазной пылью Мельпомену. Он и представить себе не мог, сколько сил отбирает работа в театре. Насколько она выматывающая. Теперь же, впервые в жизни, ему пришлось узнать театральную работу изнутри. Это был адский труд, и он самолично смог в этом убедиться.

Лион с удовольствием наблюдал за своей женой и все гадал, надолго ли ее хватит с такой работой. Она уходила в роль с головой, отдавая всю себя, без остатка, спектаклю. На сцене Джас преображалась, и Лион с удивлением наблюдал за этими метаморфозами. Из милой и доброй Джас она превращалась в темпераментную, расчетливую леди Макбет. Надо сказать, это ей удавалось просто великолепно. В какие- то моменты Лион даже начинал побаиваться ее, а кое-когда и ревновать. Сумасшедше интенсивная работа заставляла Джастину забывать обо всем. Но время шло, а энтузиазм ее не только не уменьшался, а, наоборот, даже возрастал.

Накануне премьеры Джастина была жутко взволнована. Она не находила себе места. Обычно премьерные спектакли заставляли ее волноваться, но на сей раз это было что-то особенное. Джас нервно измеряла шагами комнату,ворчала на Лиона, а ночью почти не сомкнула глаз и поднялась в шесть часов утра.

Когда Лион в половине седьмого спустился в гостиную, Джастина была уже на ногах.

— Почему ты не спишь? — встревожился Лион. — Что-нибудь случилось?

Джастина усмехнулась:

— Нет, все в порядке. Видимо, от этой роли начали сдавать нервы. Слишком много эмоций.

— Ну, это совсем ни к чему, дорогая. Сегодня ведь твой праздник. Не переживай так, глупышка, все будет прекрасно.

— Я надеюсь на это, — вздохнула она.

За два часа до спектакля Джастина была уже в театре. Времени оставалось еще много, но она не могла находиться ни в каком другом месте. Пройдя в пустой, гулкий и темный пока зал, она несколько минут посидела в кресле, затем прошла за кулисы, вышла на улицу, прошлась по аллее, прилегающей к театру. Потом вновь вернулась в театр, поднялась на сцену, спустилась в зал и прошла между рядами, а затем все-таки решила еще немного прогуляться. Это подействовало на нее успокаивающе.

Лион тоже приехал в театр.

Зал был полон. Здесь, как обычно, собрались театральные завсегдатаи, пришли и обычно известные в театральных кругах люди, которые посещают только премьеры, но и тут ориентируются на определенных режиссеров и исполнителей. Было много весьма респектабельной публики. Некоторые раскланивались с Лионом. Он знал, что все они — строгие ценители. Словом, сегодня здесь собралась вся театральная элита.

Лион в одиночестве бродил по коридорам, раскланиваясь, пожимая руки, обмениваясь со знакомыми несколькими словами, и с нетерпением ожидая начала спектакля. Ему и самому не терпелось увидеть свою жену на сцене.

Еще дома, собираясь в театр, он неожиданно почувствовал, что волнение Джастины передалось и ему.

Весь спектакль он, как завороженный, смотрел в общем-то известную ему пьесу. Замирал с учащенно бьющимся сердцем в наиболее напряженных моментах и вздыхал с облегчением, когда они разрешались. После финального монолога Малколма и грома труб наступила трепетная тишина, а потом зал взорвался аплодисментами и одобрительными возгласами. Публика поднялась, чтобы поприветствовать выходящих на поклон актеров и актрис. Стоя среди этого гула, Лион смотрел наверх, на сцену, в то время как Джастина, принимая восторги зрителей, склонилась в изящном поклоне. Наблюдая за ее легкими движениями, Лион чувствовал, что гордость переполняет все его существо. Спектакль произвел на него сильнейшее впечатление, но к обычному чувству удовлетворения всем, сделанным Джас тиной, примешивалась еще и эта безмерная гордость.

Игра Джастины была просто блестящей. Глаза Лиона наполнились слезами, и он моргнул, чтобы они не мешали ему видеть, равнодушный к тому, что кто-то может увидеть его слезы. Он простоял так все время, пока восемь раз поднимался занавес, и продолжал стоять, когда публика медленно покинула театр.

Когда в зале остались только несколько воздыхателей, он прошел за кулисы. Лион не приблизился к уборной, окруженной смеющимися, щебечущими людьми. Вместо этого он отправился к двери на сцену, чтобы скоротать время за разговором со сторожем. Лениво прислонившись к стене, Лион оставался не замеченным уходящими доброжелателями. Правда, несколько любопытных взглядов бросили на него проходящие мимо женщины.

Лион ждал долго, но когда, наконец, «звезда» вышла, она направилась прямо к нему.

— Я хорошо играла? — спросила Джастина, скромно взглянув на него и взмахнув ресницами.

— Ты была поистине восхитительна. Думаю, завтра критики во всех газетах споют тебе дифирамбы. И, надо заметить, ты этого вполне заслуживаешь.

— Тебе действительно понравилась моя игра, Лион?

Обняв жену, Лион слегка притянул ее к себе.

— Ты была блистательна, великолепна, — сказал он с искренним обожанием и гордостью. — И тебе вовсе не обязательно слышать это лишний раз от меня, — хотя, не скрою, мне доставляет удовольствие говорить тебе подобные вещи, — чтобы знать, что это — правда.

— Ты не прав, Лион, — не замечая, что шуба соскользнула с ее плеч на пол, Джастина посмотрела на него любящими глазами. — Ты — единственный, от кого мне нужно это услышать. Мне нравится, когда это говорят другие, — улыбнувшись, призналась она, — но мне нужно, чтобы это обязательно сказал мне ты.

— Хорошо, я скажу тебе, — Лион пристально посмотрел ей в глаза. — Когда я стоял среди остальной аплодирующей публики, слезы гордости лились по моему лицу.

Глаза Джастины широко раскрылись, когда до нее дошло значение признания ее мужа. Лион плакал! Сама мысль об этом ошеломила ее. Она вызвала слезы на глазах Лиона Хартгейма! Это невероятно.

Джастина не знала точно, поражена она или испугана.

Домой они прибыли далеко за полночь, проведя весь вечер на банкете, устроенном по случаю премьеры. Тосты в ее честь произносились настолько часто, что, вздумай Джастина подсчитывать их, она просто вскоре сбилась бы со счета.

— Ты была так хороша, дорогая, — сказал Лион, помогая ей снять шубу. — Я до боли люблю тебя.

Его губы растянулись в медленной улыбке.

— Лион, я так счастлива. Я всегда мечтала иметь дружбу, партнерство. Чтобы было с кем поговорить, поделиться проблемами. Хотела иметь рядом с собой кого-то, кто бы уважал меня, мою работу.

Джастина замолчала и глаза их встретились.

— А ты, Ливень? Чего хочешь ты? — голос ее прозвучал мягко и очень заботливо.

Лион некоторое время колебался.

— Я хочу тебя, Джас.