Джеральд Старк

Заложники Рока

Пролог

Зловещее сокровище



Дашеар — так назывался поселок, затерянный среди лесистых отрогов Рабирийских холмов. Сотня домов, шесть сотен обитателей… впрочем, после разразившейся колдовской грозы число жителей сократилось до трети прежнего количества. Выжившие (в основном дети и подростки) перебрались в соседнюю общину, угнав с собой часть домашней скотины и унеся то, что посчитали нужным в дороге. Теперь Дашеар стоял опустевшим, с наспех заколоченными дверями и окнами, закрытыми ставнями, дожидаясь возвращения хозяев либо участи, неизменной для любого покинутого жилья — постепенного разрушения. На полуночной околице городка высилась груда давно прогоревших бревен: здесь складывали погребальный костер для тех, под чьей жизнью этим несчастливым летом была подведена окончательная черта.

Однако незадолго до полудня могильное уныние брошенного поселка было нарушено.

Четверо верховых один за другим вынырнули из рощи на вершине холма, соседствовавшего с Дашеаром. Некоторое время они подозрительно изучали оставленное поселение, прежде чем спуститься вниз по склону и пересечь незримую черту, отделяющую людские владения от кромки леса. Всадники, судя по всему, относились к числу местных уроженцев. По человеческим меркам, возраст пришлецов колебался от шестнадцати до двадцати пяти лет, хотя в действительности каждый из них встретил по меньшей мере полсотни весен. В традициях гулей, живущих куда долее людского племени, такой срок означал крайнюю молодость, склонную к безрассудным поступкам и необдуманным решениям.

Предводитель маленького отряда определялся без труда — казавшийся несколько старше остальных молодой человек с выразительным и жестоким лицом, похожий на хищника, опасного и красивого. Он носил диковинное украшение: венец из переплетенных золотых и серебряных веточек, украшенный ярко сияющей каплей драгоценного камня — сапфира чистой воды из тех, что зовутся «звездчатыми».

Добравшись до главной улицы поселения, всадники придержали коней, настороженно озираясь по сторонам. Трое спрыгнули на землю, закружили между опустевшими жилищами, явно разыскивая что-то определенное, но при этом больше всего опасаясь наткнуться на кого-нибудь из уцелевших или вернувшихся местных жителей. В особенности их внимание привлекло множество следов подкованных конских копыт — память о наведывавшихся в поселок разъездах пуантенской легкой кавалерии. На лицах разведчиков появилось одинаковое выражение отвращения пополам с гневом, и один из них, пробормотав проклятие, сплюнул в пыль.

Человек, вернувшийся после долгой отлучки и обнаруживший свой дом разграбленным и изгаженным бандой грабителей, испытывал бы сходные чувства.

— Здесь, — один из лазутчиков указал своему напарнику на большой дом, стоящий наособицу на опушке соснового леса. Двухэтажное рубленое строение, обнесенное низким каменным забором, выглядело богатым, но словно окутанным невидимым облаком зловещего предостережения незваным гостям. Возможно, такое впечатление создавалось обилием резных узоров, оплетавших узкие окна, выступы, наличники и гребень крыши дома. Искусный орнамент складывался в изображения растений и сказочных животных, то ли сражающихся между собой, то ли затаившихся в ожидании доверчивой жертвы. — Бегите оба к Князю, передайте: мы нашли нужное место.

— А если он солгал и тут ничего нет? — засомневался второй, опасливо косясь на молчаливое здание. — Или местные, уходя, забрали Его с собой?

— Твое дело доложить, Хайре, — рявкнул рабириец. — Или ты ждешь, пока Князь рассердится?

Судя по поспешности, с которой Хайре и его спутник бросились исполнять приказание, гнев Князя мог быть нешуточным. Оставшись в одиночестве, разведчик прошел через палисадник и поднялся на крыльцо загадочного дома. Внушительного вида дверь из дубовых досок, соединенных медными полосами, похоже, не так давно слетела с петель после страшного удара. Однако чьи-то руки водворили створку на место, мало того — проем крест-накрест пересекали две толстые доски, намертво приколоченные длинными гвоздями прямо к резной ободверине. Доски закрывали и окна первого этажа. Кто-то позаботился о том, чтобы сделать дом как можно более недоступным.

Гуль хмыкнул, поколупал ногтем блестящую шляпку гвоздя и взялся за топор.

Когда явились остальные, одна доска уже валялась в стороне, другая держалась на последнем гвозде, с пронзительным визгом уступившем наконец стали. Рабириец, взламывавший дверь, ударил ногой в створку. Тяжелая дубовая пластина рухнула внутрь. Перед распахнувшимся темным проемом, из которого повеяло скопившейся пылью, ароматом высушенной на солнце мяты и чем-то приторно-сладким, визитеры заколебались, оглядываясь на своего вожака.

— Ну, чего ждете? Моего благословения? — бросил тот с ленивой угрозой в голосе, присаживаясь на нагретые солнцем камни ограды. — Ищите, что вам велено. Найдете, позовите меня. Да не хватайте эту штуку руками, ежели руки дороги.

Лазутчики один за другим скрылись в недрах дома. Внутри что-то с грохотом упало, заставив лошадей встревоженно застричь ушами. По ступенькам пронесся быстрый топот, заглушенный стенами голос вопросительно окликнул сотоварищей. Хлопнуло открывшееся наверху окно, кто-то с натянутым смешком посетовал, что в доме так темно — хоть перекидывайся летучей мышью. Внезапно из двери высунулась голова старшего из разведчиков, крикнувшего:

— Там кого-то прикончили! На втором этаже весь пол залит кровью, и…

Он не договорил — тишина лесного поселка огласилась пронзительным протяжным воплем, заставившим рабирийца ринуться внутрь, выкрикивая неразборчивые приказания. Предводитель в диковинной короне не двинулся с места.

Все-таки я почти утвержденный в своем праве Князь Забытых Лесов, думал Блейри да Греттайро, слушая крики и шумную возню внутри святилища и отрешенно жмурясь на теплое полуденное солнце. Несообразно мне вздрагивать от каждого шороха. Управятся ребята втроем, надеюсь… а коли не управятся, так им и четвертый не поможет. Интересно бы знать, размышлял он, что там творится? Если сами виноваты — не жалуйтесь, будто вас не предупреждали. А вот ежели Хранитель умолчал о чем-нибудь этаком… Не завидую я тогда Хранителю, лениво усмехнулся Князь. То-то обрадуется Раона.

Вопли притихли, превратившись в тонкий скулеж. В дверном проеме возникла шатающаяся фигура, кубарем скатилась с крыльца и бросилась прямиком к журчавшему в камнях прозрачному ручейку. Один из разведчиков, самый молодой из пятерых — глаза, белые от боли, распахнуты в поллица. Дрожа всем телом и подвывая, парень сунул обе руки в ледяную воду.

— Ага, — насмешливо сказал Князь, поднимаясь. — Отыскали, значит. Я что говорил насчет рук? Ну и как оно?

— Б-больно, — простонал мальчишка, стуча зубами. Прямо на глазах кожа от кончиков пальцев до локтей у него съеживалась и отваливалась лохмотьями, обнажая красное мертвое мясо. Хорошо, если ограничится только кожей, подумал Блейри — без всякой, впрочем, жалости. — Я только п-поднять… В сундук п-положить… Он в угол закатился…

Он говорил что-то еще, но дальнейшая судьба бедолаги уже ничуть не интересовала Блейри да Греттайро, потому что из недр общинного дома вывалились остальные двое. Кряхтя и отдуваясь, они тащили за фигурные ручки небольшой с виду, но кажущийся чрезвычайно тяжелым сундучок, отлитый из бронзы и украшенный фигурками зверей. Находку установили перед Блейри, и старшина лазутчиков картинным плавным движением откинул крышку.

Содержимое ларца выглядело до крайности загадочно — меж обтянутых серебристым бархатом стенок возлежал матово-черный шар размерами чуть меньше ядра для осадной катапульты. Беспечный солнечный зайчик, отразившись от поверхности ручейка, коснулся круглого черного бока — и исчез, словно впитавшись в гладкий металл. Блейри да Греттайро, новоявленный Князь Забытых Лесов, склонился ближе, придерживая на лбу ставшую вдруг очень тяжелой корону. На мгновение вспыхнула безумная надежда — если он и есть Избранный, если и вправду… — но проклятый шар шевельнулся на своем бархатном ложе и еле заметно подался вверх, наливаясь зловещим нутряным багрянцем.

Боль была жуткая — словно в череп разом вогнали дюжину раскаленных добела гвоздей. С коротким воплем Блейри рванул с головы княжеский венец, ухитрившись другой рукой захлопнуть бронзовую крышку. Изнутри сундука он ощутил мягкий требовательный толчок. Но Алдрен уже просовывал дужку замка в скобу трясущимися руками, его подчиненный пялился на ящик в немом испуге, да у ручья тихо причитал покалеченный.

— О том, что здесь видели — никому ни слова, — сказал Блейри, покачнувшись. В ушах звенело, собственный голос и стоны ошпаренного парня доносились словно сквозь толстое одеяло. Корона Рабиров блестела в траве, да Греттайро с трудом заставил себя ее подобрать. — Кто проболтается — шкуру спущу живьем. Вы меня знаете. Заприте сундук покрепче и навьючьте на коня. Пора убираться отсюда, во имя Темного Творения.

Более причин задерживаться в Дашеаре у отряда не имелось.





Часть 1. Сети обмана



Глава первая

Оседлавший смерть



20–22 дни Первой летней луны

1313 года по основанию Аквилонии.



Среди людей, особенно тех, кому довелось родиться или жить в краях, окружающих Рабиры, уже которую тысячу лет ходило зловещее поверье. Якобы в ночь нарождающейся луны в холмах иногда можно увидеть лошадь без всадника — кобылу вороной масти, с глазами, словно рдеющие угольки. Там, где она проскачет, остаются выжженные на камне и на земле оттиски копыт, вянет трава, осыпаются посевы. Не приведи боги оказаться на ее пути, не говоря уж о том, чтобы пытаться ее преследовать или ловить — вороная будет рада любому всаднику. Она позволит забраться на свою спину, а с рассветом исчезнет вместе со своей добычей, потерявшей разум и заплутавшей в дебрях пугающих сновидений. Порой эта лошадь беспрепятственно забегает в обнесенные неприступными стенами города, и тогда люди в каменных домах просыпаются, крича от страха, не имеющего ни формы, ни имени.

Говорят, вороная кобыла и есть ночной кошмар, сотканное рабирийской магией наваждение… Гули же утверждают, якобы никто и никогда не сравнится с людским племенем в умении пугать самих себя, шарахаясь от воображаемых чудовищ.

И пусть никакой полуночной кобылы на самом деле не существовало, но Блейри да Греттайро никак не мог отделаться от мысли, что его жизнь в последнее время крайне напоминает смертельные скачки на призрачной вороной лошади. Иногда он даже видел во сне лошадь с горящими багрянцем зрачками, несущуюся галопом по лесной дороге, и себя самого, судорожно вцепившегося в разметанную гриву. Ему казалось, будто он различает стоящие на обочине полупрозрачные силуэты тех, чьей смерти он способствовал — прямо или косвенно, в Рабирах, Мессантии, Кордаве или Ианте. Он твердо знал: стоит лошади хоть немного замедлить бег, и его настигнут — если не мстительные фантомы, то вполне живые сообщники, наконец смекнувшие, в сколь глубоком и непроходимом болоте завязли, следуя за своим вожаком.

Потому скачка должна продолжаться — пока вороная кобыла и ее наездник не доберутся до финальной черты, где бы та ни пролегала. Или не погибнут.

Блейри затруднялся в точности ответить, когда он обнаружил себя на спине угольно-черной твари. Может быть, он оседлал призрачного скакуна еще в детские годы, только не осознавал этого? Или чуть позже, когда на свет явились дуэргар, «Непримиримые», сколоченные его усилиями из кучки близких друзей и единомышленников? Блейри несказанно удивился, с какой легкостью ему удалось убедить рабирийскую молодежь совершить сначала первую, а затем и последующие дерзкие вылазки в людские города. Все шло отлично, если не считать язвительных насмешек со стороны покойного ныне Князя Забытых Лесов и его окружения, полагавших действия дуэргар сумасбродными выходками горстки скучающих юнцов.

После нескольких весьма удачных охот перетрусившие обыватели Мессантии наконец-то спохватились. Блейри предпочитал не вспоминать лишний раз о провалившемся замысле, обернувшемся гибелью для доброй дюжины его соратников. Однако втайне он гордился содеянным: та безумная ночь запечатлелась в людской памяти весьма и весьма надолго. И пусть минуло почти три десятка лет, однако по столице Аргоса до сих пор разгуливали ужасающие в своих подробностях, передаваемые шепотом слухи о крови, щедро оросившей феерию Обручения с Морем, и том кошмаре, что творился от заката до рассвета в кварталах, примыкавших к дворцу дожей.

Уцелевшим дуэргар пришлось спешно бежать под защиту пугающей репутации Рабиров. Драго тогда всецело насладился их поражением, устроив отпрыску семьи Греттайро выволочку, достойную занесения в Летописи Забытого Края. В ответ Блейри самоуверенно заявил, что не откажется от своих идей, даже если Князь швырнет виновника треволнений в Мессантии людям.

До выдачи дело не дошло: вмешались родственники провинившихся, упросив Князя проявить снисходительность к неразумным подросткам. Однако между старым Драго да Кадена и вожаком дуэргар возникла стойкая, год от году крепнущая неприязнь. Блейри и его компания продолжали тревожить кровавыми набегами Аргос и Зингару — но теперь проделывали это не чаще трех-четырех раз в год, осмотрительно намечая в качестве жертв маленькие поселки в уединенной местности и исчезая при первых признаках опасности. Иногда они решались нанести визит в более отдаленные края — однажды изрядно пошумели в Гхазе Шемской, а лет пять назад почтили своим сомнительным присутствием несколько городов в окрестностях Ианты.

В свою очередь, Князь пошел на вовсе неслыханное: стал налаживать торговые и дипломатические отношения с Кордавой и новыми пуантенскими управителями — сперва с герцогом Троцеро, а затем с его наследником, известным всему Полудню под горделивым прозвищем Золотого Леопарда. Краем уха Блейри слышал, якобы в Аквилонии переменилась власть и рухнула династия прежних королей. Новость его не заинтересовала — какое, спрашивается, дело Детям Ночи до смертных, чей век исчисляется несколькими торопливыми десятилетиями? Людские правители умирают раньше, чем в Рабирах успевают выяснить их имена. Однако Драго стоял на своем, пригрозив дуэргар и их вожаку изгнанием из Лесов, если им вздумается нападать на пуантенские караваны или еще каким-нибудь образом препятствовать его замыслам.

Когда же зашелестели слухи о возможном прибытии в Рабиры посольства во главе с юным наследником аквилонского престола, с каждым днем становясь все определенней и достовернее… Может, именно тогда вороная кобыла понеслась через темные леса во весь опор, а в голове да Греттайро зароились всевозможные планы, один грандиозней другого?

Первоначальные умыслы Блейри и его единомышленников не простирались далее желания как следует напугать аквилонцев и напомнить Князю о необходимости считаться с мнением своих подданных. Если в заварушке погибнет десяток-другой гвардейцев или свитских молодого принца — не беда, такая уж им выпала участь. Самому отпрыску коронованной фамилии предстояло пережить пару самых жутких дней в его пока еще очень короткой жизни, после чего его доставили бы к границе Рабиров и вышвырнули туда, откуда он взялся.

Соратников Блейри уверил в том, что наглая выходка сойдет им с рук — люди, наученные горьким опытом, более не сунутся в земли за Алиманой, а перед Драго возникнут задачи куда более насущные, чем долгие выяснения отношений с дуэргар. Не исключено, втолковывал он жадно внимавшим подручным, что Трон Льва сгоряча двинет войска на Рабиры — что ж, тем лучше! Зингара с Аргосом немедленно и шумно запротестуют, требуя соблюдения своих сомнительных прав, Драго придется наглухо закрыть Незримую Границу, а у «непримиримых» появится законный повод покричать о коварстве людишек, мечтающих наложить лапу на богатства Забытых Лесов. Что же до возможной войны… Пусть только сунутся, Рабирам найдется чем их удивить! Ни разу еще сапоги завоевателей не топтали рабирийских земель!

Блейри столько раз повторял эти доводы своим единомышленникам, что едва не поверил сам. А уж большинство его последователей готовы были кинуться за ним в огонь по первому слову.

Но имелось и меньшинство. Те из дуэргар, что постарше и поумнее, не разделяли щенячьих восторгов молодежи, задавая раздражающие своей разумностью вопросы. Что произойдет, если Трон Льва и Лесной Князь все-таки сумеют объясниться? Вдруг для подтверждения добрых намерений Драго совершит невероятное — выдаст людям зачинщиков нападения? Или, даже если Драго придется закрыть Границу и отказаться от грандиозных планов содружества с людьми — не захочет ли Владыка Лесов раз и навсегда избавиться от смутьянов в своем окружении? Проще говоря, не подготовить ли заранее пути бегства, если в Рабирах сделается слишком горячо? Купить пару тихих особнячков где-нибудь в Мессантии, где в случае чего можно укрыться… Так говорил рассудительный, немногословный Хеллид, прекрасный исполнитель и правая рука Блейри во всем, что касалось гульской «охоты». Равнодушный к идее превосходства гулей над всеми прочими двуногими, людей он тем не менее ненавидел тихой свирепой ненавистью. Раона однажды спросила — почему, и Хеллид туманно сослался на некие личные счеты.

Раона… Среди фанатиков-дуэргар она оказалась на своем месте. Ее неуемная одержимость порой пугала даже Блейри. Родня Раоны Авинсаль проживала в Льерри, отдаленном поселке на самой границе с Зингарой, и ходили шепотки, будто красавица-гулька из полукровок. «Ну, знаешь, из тех… лунное безумие, сумеречная душа…» Сама Раона подобные домыслы не то чтобы отвергала — просто когда кто-то из молодых и глупых задал ей вопрос напрямую, одним неуловимым изящным взмахом перервала любопытному глотку. И деликатно облизала окровавленные пальцы. Резня в Мессантии, после которой дуэргар пришлось, поджав хвост, позорно бежать в Холмы, по сути, вспыхнула именно по вине потерявшей меру Раоны. Да Греттайро не раз подумывал избавиться от непредсказуемой, а следовательно, опасной девицы. Но красота Раоны, редкостная даже по гульским меркам, привлекла в ряды «непримиримых» едва ли не больше молодых парней, чем все красноречие Блейри и авторитет Хеллида. Она владела обманными чарами лучше, чем сам Блейри, в поединке стоила троих… и прекрасно согревала постель да Греттайро по ночам.

После одной из таких весьма бурных ночей, когда изнеможенный Блейри готов был пообещать подружке все сокровища Офира и ручного дракона в придачу, Раона предложила ему план, заставивший вожака дуэргар призадуматься. Аквилонский Львенок и Владыка Лесов встречаются на рабирийской земле — такой шанс выпадает раз в тысячу лет, заявила она, и мы просто обязаны им воспользоваться. Но зачем останавливаться на полпути, почему не пойти в своих намерениях дальше? Сколько можно шкодить по мелочам, подобно несмышленым детишкам? В полумраке ее глаза светились пугающим золотисто-алым огнем, когда она, опершись на локоть, излагала Блейри свои соображения.

— На нашей стороне внезапность и решимость, — нашептывала Раона. — Неужели ты думаешь, что нам простят безумную выходку, которую ты затеваешь? Полно, милый. Простаки вроде Алдрена, может быть, и поверят, но не я. Драго, пока жив, не забудет нам этой крови. Отпустив же восвояси наследника аквилонского трона, мы сами выпустим из рук цепь, на другом конце которой — разъяренный лев. Посмотри правде в глаза: хочешь ли ты провести остаток жизни, скрываясь в людских городах и охотясь, подобно бродячему коту, на крыс и городских нищих? Неужели ты, Блейри да Греттайро, потомок рода древнего и уважаемого, рожден для столь низкой судьбы?

— Этого не случится. Послушай, я все рассчитал… — возразил Блейри, стараясь, чтобы голос его звучал со всей возможной твердостью. Раона прижала палец к его губам, прервав на полуслове.

— Так может случиться. Допустим, ты расстроишь планы Драго относительно внешнего мира, но — вслушайся в мои слова: он не простит тебе такого оскорбления… пока жив. Драго зажился на этом свете. Если его вдруг убьют… ночью, предательски, и сделают это аквилонцы… то почему бы не прийти к власти новому Князю? Например, тебе. А вот аквилонский принц будет, безусловно, полезен нам живым. Здесь, в Рабирах.

— Во имя Темного Творения! — вскричал пораженный Блейри. — Прикончить Драго… Занять его место… Удерживать в заложниках наследника короны… Нет, это невозможно! Венец Рабиров не признает меня… Признайся, ведь на самом деле ты не этого хочешь?..

Но упрямая девица из рода Авинсаль добивалась именно того, о чем говорила. И спустя какое-то, весьма недолгое, время Блейри стало казаться, что сия мудрая мысль всегда принадлежала ему. Новый замысел, когда он делился им со своими соратниками, уже не казался ему неосуществимым.

А стряслось то, о чем даже помыслить никто не мог — в настолько неожиданную сторону повернули события.

Из болтовни с рыжей аквилонкой Меллис да Греттайро узнал о намерении прибывших из Тарантии гостей провести в Лесах некий колдовской ритуал. Для действа им требовалось уединенное место и ночь полнолуния. Обстоятельства складывались как нельзя лучше — после бесед с людьми Драго покинул поселок на озере Рунель, став временным лагерем неподалеку, а самонадеянный мальчишка-принц вкупе с дружками отправился ворожить на Холм Одиночества, возвышенность в четверти лиги от Рунеля. Сообщники Блейри бдительно следили за обеими поселениями, выжидая нужного момента, и, не вмешайся в свару Солльхин, замыслы дуэргар уже к утру завершились бы полным успехом.

Солльхин Безумную не раз предупреждали: привычка совать нос в чужие дела не доведет до добра. Не появись она в самый неподходящий момент, может статься, все пошло иначе, и прекрасно продуманный план не обернулся бы пожаром и кровавой бойней. В княжеской ставке телохранители Драго насмерть сцепились с дуэргар, и сражающиеся едва не истребили друг друга. Что же до происшествия на Холме Одиночества… До сих пор, вспоминая ту злополучную ночь, Блейри скрипел зубами от досады и унижения. Как он веселился, из укрытия наблюдая за аквилонскими дворянчиками, играющими в Высокую Магию! А высокая магия неожиданно для всех — в том числе, кажется, и для самих аквилонцев — оказалась подлинной, и забава сменилась кошмаром.

К своему стыду там, на холме, после поединка с Солльхин, окончательно утратившей остатки своего невеликого разума, впервые в жизни Блейри хлопнулся в самый натуральный обморок. Придя в сознание, он обнаружил себя под замком в винном погребе Рунеля, в компании дюжины недоумевающих, растерянных и до полусмерти напуганных сородичей. Прихвостни аквилонского принца швырнули в подвал всех, кого им удалось отыскать в окрестностях Холма, в сгоревшем лагере Драго и на берегах озера, не без основания рассудив: большинство из застигнутых во время нападения наверняка будут относиться к дуэргар.

Собратья по несчастью не могли рассказать своему предводителю ничего существенного. Их всех внезапно охватила жуткая слабость, сменившаяся полным беспамятством и бессилием. Многие по-прежнему жаловались, что не способны удержаться на ногах и больше всего хотят спать. Блейри и сам чувствовал себя не лучшим образом, однако понимал — оставаться в плену нельзя. Как только паника наверху стихнет и люди вспомнят о своей добыче, наследник рода да Греттайро может с уверенностью считать себя мертвецом.

Ужас заточенных в подвале дуэргар усилился, когда выяснилось: никто из них не в состоянии прибегнуть к привычным с детства чарам — навести морок на охранявших дверь караульных и вынудить их отпереть замки. К тому же вскоре кто-то обратил внимание, что знаменитые гульские клыки и когти, неотъемлемый отличительный признак обитателя Забытых Холмов, почти у всех начали шататься и выпадать.

Более боязливые решили, что их ожидает скорая и жуткая кончина, в приближении которой они дружно и бессвязно винили да Греттайро. Один из малодушных крикунов распалил себя до того, что бросился на вожака дуэргар с кулаками. Он не рассчитал своих скромных сил. Блейри прикончил его — хотя и не без труда, и то был последний раз, когда ему пригодились данные от рождения когти в подушечках пальцев. Сила вкупе с убеждением позволила ему восстановить пошатнувшийся авторитет… но подвальная дверь оставалась накрепко запертой, а поиски потайных ходов не увенчались успехом.

Спасение явилось, откуда не ждали и тогда, когда отчаялись самые стойкие. В неурочный предутренний час снаружи приглушенно лязгнул засов. Блейри не поверил своим глазам, узрев на пороге узилища порядком потрепанную девицу Авинсаль и нервно озирающегося Хеллида у нее за плечом.

Приглашать дважды никого не требовалось. Под прикрытием рассветного тумана недавние пленники спешно покинули Рунель и спустя колокол были уже далеко.



23–27 день Первой летней луны.



— …А я говорю: им досталось еще похлеще нашего! Все еще можно обернуть в нашу пользу. Клянусь Хранителями, да Греттайро, я поторопилась, выпуская тебя! Стоило сперва наведаться к аквилонскому наследничку и прихватить его голову на память. Если б не ваша с Хеллидом дурацкая осторожность…

Пламенная речь неистовой рабирийки прервалась приступом кашля, скрутившим Раону в три погибели.

Некогда этот пещерный лабиринт окрестили Двергскими Штольнями. От озера Рунель его отделяло около полулиги холмов и болотин, затянутых глухим чернолесьем, почти непроходимым, если не знать тайных троп. Племя карликов не имело к Штольням ни малейшего отношения — залы, коридоры и колодцы возникли естественным путем, промытые за тысячелетия подземными водами. Пещера была огромна, свет хилого костерка не достигал дальних углов, высокий свод терялся в темноте. Два или три десятка молодых гулей, в том числе несколько девушек, боязливо жались к пламени — все дуэргар, каких удалось сыскать в окрестностях озера, все наличное воинство Блейри, уцелевшее после достопамятной грозовой ночи. Большинство выглядело жалко: бледные, изможденные лица, трясущиеся руки, изодранная и грязная одежда. Разговаривали мало, находясь под впечатлением недавних событий или сберегая оставшиеся силы. Время от времени гулкое эхо наполняло пещеру надрывным кашлем, где-то звонко щелкали капли, чадили немногочисленные факелы вдоль стен, да потрескивали угли в костре.

Раона, с трудом отдышавшись, длинно сплюнула в золу и отерла с губ розовую пену.

— Послушай, может быть, не поздно даже теперь…

— Проклятье, заткнешься ли ты наконец! — взорвался да Греттайро.

Эту песню он слушал уже целые сутки, с того самого момента, как перед ними открылась тяжелая дверь подвала. Хеллид и Раона руководили погромом в ставке Драго. Справившись с порученной задачей, они находились на полпути к поместью на озере, когда злополучное колдовство Коннахара Канаха явило себя во всей красе. Парочке удалось избежать пленения, отлежаться и немного прийти в себя, чтобы спустя полдня явиться на выручку Блейри сотоварищи — и за это да Греттайро был им весьма признателен. Однако когда неугомонная гулька предложила немедленно довершить начатое и вырезать поредевший людской гарнизон Рунеля, Блейри, при всей заманчивости предложения, попросту послал ее ко всем демонам разом.

— Ты совсем глупа, или впрямь безумнее спятившей рыси?! Взгляни вокруг, Раона, протри глаза! Половина из нас ложку не поднимут без посторонней помощи. Когтей мы лишились, оружия нет, чары не действуют более, даже самые выносливые валятся с ног! В Рунеле же уцелело самое малое два десятка мечников, и ты сама говорила — вы видели, как люди отправляли гонцов за реку.

Ответом на его отповедь послужило долгое молчание. Раона отвернулась, лицо ее хранило прежнее упрямое выражение. Хеллид смотрел в огонь, вращая между пальцами короткий кинжал. Кровавый кашель и невероятная слабость во всем теле, последствия загадочной магии, донимали его не так сильно. Да Греттайро отметил, что некоторое количество гулей, примерно треть, перенесло колдовскую грозу легче прочих — то ли за счет природной телесной крепости, то ли из-за примеси человеческой крови в жилах. Хеллид был из таких, Раона тоже. Пожалуй, можно отправить с полдюжины в краткую и близкую разведку или наладить охрану пещер… не более того, в этом вожак непримиримых был совершенно убежден.

— Я думаю так, — продолжил Блейри уже спокойнее. — Двергские Штольни — не самое плохое место, чтобы пересидеть пару дней, пока силы к нам не вернутся. Люди вряд ли станут обыскивать окрестности, а даже если станут, наверняка побоятся соваться вглубь подземелий. С голоду не помрем — где-то здесь хранится остаток запасов с прошлой луны, когда мы устраивали тут большую сходку. Если поискать, найдется солонина, вяленая рыба и сухари. В лесу полно дичи, если соблюдать осторожность и не появляться вблизи Рунеля. Воды — хоть залейся, в одном из залов бьет родник…

— Какая прелесть, давайте поселимся здесь навсегда! — язвительно предложила Раона. — То есть не навсегда… пока пуантенцы не сведут наши леса на дрова. Тогда еще где-нибудь спрячемся, ага?

Блейри стоило большого труда вновь не сорваться на крик.

— Хеллид, когда они хоть немного оклемаются, отбери тех, кто покрепче. Пусть твои разведчики денно и нощно приглядывают за Рунелем и сообщают нам обо всех передвижениях аквилонцев. Нехудо бы также получить сведения из самого лагеря. Там ведь еще должны оставаться слуги из числа наших собратьев. Подозреваю, что после той ночи они не горят желанием помогать пришлецам из-за Алиманы. И вот что: найди нескольких с хорошо подвешенным языком и знающих все тропы в Холмах. Я хочу, чтобы они, как только смогут, отправились по деревням и всюду, всем, кто соглашается слушать, рассказывали, как аквилонские гвардейцы вероломно убили нашего князя и применили запретную магию, дабы лишить нас могущества и захватить наши леса, — он ухмыльнулся хищной волчьей усмешкой. — То есть сущую правду. Притом как можно более красочно. Во всех ужасающих подробностях, понял?

— Я понял, — отозвался гуль, бесстрастный, как всегда. — Будет сделано.

— А я, значит, останусь согревать твое ложе? — немедленно вскинулась девица Авинсаль.

— Останешься, — ледяным тоном, не терпящим возражений, произнес Блейри. — И отнюдь не потому, что я мерзну по ночам, прибереги свое ехидство до лучших времен. Красться, выслеживать и убивать умеет каждый из нас. В целительстве же несведущ ни один — кроме тебя. Если мне не изменяет память, ты ведь обучалась в «Сломанном мече»?..

…Хеллид исполнил данный ему приказ, как всегда, с величайшей старательностью. На следующий же день его следопыты донесли о пуантенских егерях и арбалетчиках, наводнивших Забытые Леса. По их подсчетам, число прибывших близилось к полутысяче — огромная воинская сила для временно беспомощных рабирийских земель — и вели себя люди так, словно задались целью оправдать наихудшие измышления дуэргар. Летучие егерские разъезды шныряли по окрестным деревням, забираясь все дальше к Полудню. В Рунеле люди развили кипучую деятельность, превратив уединенное поместье в подобие форта и обложив его двойным кольцом дозоров, секретов и пеших патрулей. Любая попытка тайком проникнуть в эту мышеловку равнялась самоубийству. Из поселков же, разбросанных по лесным чащобам, вести приходили все больше тревожные. Гули старшего поколения скончались либо находятся при смерти; Незримая Стена пала; проклятые пуантенцы хозяйничают как хотят, и кое-где уже отмечены случаи мародерства…

Язвительность Раоны не знала границ. Слава Хранителям, у девицы хватало ума не изливать желчь при подчиненных, и с возложенными на нее обязанностями она справлялась блестяще: травяными настоями и нехитрой целительной магией, изученной в колдовской школе, успешно поднимала на ноги пострадавших, раненых и павших духом. По истечении трех дней после Грозы под началом Блейри оказался вполне боеспособный отряд в несколько десятков бойцов — лазутчики Хеллида не теряли времени даром, из окрестных поселений в Двергские Штольни начал понемногу стекаться вооруженный народ.

Очередные дозорные, следившие за озерным лагерем, вернулись с так долго ожидаемыми новостями. С собой они привели очевидца — подростка по имени Дайлир, волей случая оказавшегося в имении на Рунеле. Мальчик не жаловал людей и ждал только подходящего случая, чтобы улизнуть незамеченным. Зато разузнать он успел столько, что слушателям оставалось лишь ахать в непритворном изумлении.

Из рассказа Дайлира следовало, что Забытые Леса в самом деле остались без правителя — Драго проиграл схватку со временем и отправился в последний путь в языках пламени погребального костра. Рейе да Кадена, старший отпрыск покойного Князя, спешно явившийся из Кордавы вкупе с магиком Элларом Одноглазым, переметнулся на сторону людей, однако не решился во всеуслышание объявить себя преемником отца. Спрашиваете, почему? Да по той незамысловатой причине, что в суматохе последних дней исчез Венец Лесов, и его никак не могут разыскать! Сгинул куда-то и Лайвел, управляющий Князя и его ближайший советник…

Позже Блейри да Греттайро не раз вспоминал события, подтолкнувшие его к окончательному решению. Они расположились в одном из дальних ответвлений пещеры, в маленьком помещении с низким сводчатым потолком, освещенным парой факелов — сохранившим ночное зрение гулям не требовался свет, но с живым огнем было уютнее и не так тревожно. Мальчик, донельзя польщенный общим вниманием, торопливо говорил:

— Да-да, я собственными ушами слышал — хотя Незримой Стены больше нет, войти в Рабиры и выйти отсюда никому не удастся. Одноглазый соткал новую Завесу, которая продержится то ли луну, то ли чуть меньше, а после растает. Старший над людским войском — Золотой Леопард, ну, гайардский герцог — решил, что безопаснее дожидаться ее исчезновения в Токлау, торговом поселке около бывшей Границы. Он больше всего опасается возможных нападений, а вокруг Токлау ведь торчит почти настоящая крепостная стена. Думает, это защитит, — Дайлир украдкой хихикнул. — В Рунеле все так трясутся от страха, что даже не рискнули отправить отряд по Зеленопутью к нашей столице, хотя поначалу собирались это сделать. Испуганы люди еще и потому, что потеряли своего принца…

— Он что, убит? — перебила Раона. Рассказчик недоуменно взмахнул руками:

— Вроде бы нет. Он… он просто пропал. И несколько его близких друзей тоже. Никто не может толком понять, что с ними случилось. Якобы они упали в магические врата, зачем-то сотворенные Одноглазым. Эллар, кстати, тоже сгинул невесть куда.

— То есть сейчас в Рабирах остались только Просперо Пуантенец и его армия? — уточнил Блейри, чувствуя подступающее торжество. Одноглазого колдуна он побаивался, зная, что его слово ценилось едва ли не наравне со словом Князя. В подобной заварушке Хасти не останется стоять в стороне, но немедля вмешается, причем наверняка на стороне сынка покойного Драго, еще одной личности, к которой у Блейри имелись давние счеты. Нет, без Эллара тут будет значительно лучше. — И они все уходят в Токлау? А помощи извне им ждать не приходится?

Мальчишка кивнул. Именно в этот миг, не раньше и не позже, окончательно замыкая скованную цепь, в пещерку просунулся отлучившийся ненадолго Хеллид, настойчивыми жестами призывая вожака дуэргар прервать беседу. Верный соратник наотрез отказался что-либо объяснять, заявив, что Блейри должен увидеть кое-что собственными глазами, причем немедленно.



* * *



Им пришлось проделать путь по извилистым коридорам почти до самого устья пещеры и протиснуться через узкий лаз в наиболее удаленную и уединенную часть Штолен. Войдя в крохотное помещение, Хеллид наконец изволил открыть причину своего загадочного молчания:

— Только глянь, кого мы нашли!

Блейри глянул. На лежанке, накрытой ворохом повытершихся шкур, вытянулось неподвижное тело.

— Лайвел, — тихо, словно боясь потревожить спящую змею, назвал имя Блейри.

— Он самый, — подтвердил стоящий за плечом Хеллид. — Мои лазутчики обнаружили его в распадке неподалеку от Рунеля, в полном беспамятстве и готового вот-вот испустить дух. Должно быть, он валялся там с той ночи, когда случилась Гроза. Удивительно, как только его не заметили людские дозоры. Пока его волокли сюда, он ни разу не пришел в себя. Думаю, уже и не придет… Впрочем, от самого Лайвела, живого или мертвого, нам мало проку. Он всегда зудел, что нас нужно держать под замком, пока не повзрослеем — то есть не станем беспрекословно исполнять любые повеления старших. Однако какое сокровище он таскал с собой!

Хеллид повозился, разворачивая некий предмет, тщательно закутанный в кусок мягкой выделанной кожи, под которым прятался отрез зеленого атласа. В полумраке пещерки тускло замерцало переплетение золотых и серебряных листьев.

— Наверняка шел к своему тайному укрытию, да так и не добрался, — гуль понизил голос, осторожно поворачивая в руках Венец Забытых Лесов. — Ты же знаешь, что про него говорили: мол, Лайвел не только управляющий Князя, но и Хранитель. Тот, кому надлежит блюсти сохранность реликвии и верность церемонии передачи ее следующему правителю.

Оторвавшись от созерцания искорок на Венце, Хеллид поднял голову, покосившись на давнего приятеля и наткнувшись на обманчиво рассеянный, сосредоточенный на внутренней мысли взгляд.

Многие твердили, что нрав Блейри оставляет желать лучшего, называя отпрыска семьи да Греттайро слишком вспыльчивым и чрезмерно жестоким, но Хеллид полагал, что такие разговоры питаются исключительно завистью. Блейри умел придумывать невероятные вещи, мало того — он знал, как сделать эти вещи действительностью. Именно он создал дуэргар, привел их в беззащитные людские города, научил их не бояться никого и ничего, оборачиваться неуловимыми призраками в темноте, находя удовольствие в преследовании и убийстве двуногой добычи. Он привнес в жизнь молодых гулей волнующий и опасный оттенок, разительно отличавшийся от бесцветного прозябания в Холмах под защитой Незримой Стены. Хеллид, как и многие из дуэргар, был готов следовать за своим вожаком куда угодно, однако на сей раз их преданность подвергалась слишком тяжкому испытанию.

— Старших более нет, если верить твоим разведчикам и тем, кто пришел из поселений, — негромко сказал да Греттайро, будто размышляя вслух. — Во всех Холмах не сыщется никого, кто мог бы указывать нам, как поступать. Народ Рабиров испуган и разъярен, и кроме нас, нет иной силы, способной повести за собой многих. Драго мертв, его наследник продался аквилонцам, Лесной Венец… вот он, у нас в руках. Это судьба, Хеллид. Нам бы еще парочку свидетелей… и тогда мы сможем доказать всем сомневающимся, что в гибели Князя повинны аквилонцы, которым он так безоглядно и непредусмотрительно доверился.

Как всегда, прежде чем ответить, Хеллид помолчал немного — и как всегда, согласился.

— Да, ты прав. За тобой пойдут. Если народ Забытых Лесов поднимется разом, аквилонцам, пять сотен или пять тысяч их укрылось в Токлау, в конце концов несдобровать. Только, Блейри… Есть Большой Круг в столице. И еще существует Анум Недиль, Вместилище Мудрости. Круг скорее всего не утвердит тебя в правах, а магией Анум Недиля может воспользоваться лишь истинный правитель. Рискнешь испытать судьбу?..

— Большой Круг! — с презрением фыркнул да Греттайро. — Сборище древних старцев, трясущихся над пыльными реликвиями! Полагаю, можно смело считать их покойниками — вряд ли хоть один из них пережил Грозу. Эти нам не помеха. А вот насчет Анум Недиля… Об этой штуковине мы вообще мало что знаем. Вроде бы она кочует из поселения в поселение уже пять тысячелетий, и с каждым годом ее могущество приумножается. Если бы нам удалось задействовать всю мощь Вместилища Мудрости, то спустя седмицу гули пировали бы в Золотой Башне… Заманчиво, но я не настолько самонадеян, чтобы отважиться на Испытание. Мертвецу, увы, корона не нужна… Послушай, Хеллид, нам во что бы то ни стало нужно добраться до этой вещи первыми — прежде, чем ее отыщет кто-нибудь еще, будь то люди или уроженцы Холмов. У меня есть идея… Позови сюда Раону. Только ее, больше никому не говори. Хотя постой! Кто нашел этого?.. — Блейри ткнул пальцем в неподвижное тело на лежанке.

— Хайре, Алдрен и Керрит.

— Приведи их тоже. Венец можешь оставить здесь. Не сомневайся, он будет в надежных руках.

Ожидая, да Греттайро нетерпеливо метался из угла в угол маленькой пещерки, обдумывая свой замысел, ослепительно вспыхнувший, как последний уголек в костре, и убеждая себя в том, что они вполне могут добиться успеха. Требуется лишь благосклонность удачи и безоговорочная преданность тех, кому предстоит выполнять отдельные части плана. Многое, конечно, зависит от колдовских умений Раоны… Она справится. Должна справиться, потому что не хуже Блейри понимает — пути назад более нет.

Явившаяся на призыв вожака троица разведчиков понятливо закивала, выслушав требование молчать о своей мрачной находке, и живо встрепенулась, когда Блейри заявил, что в ближайшем будущем их ожидает некое сложное и трудное поручение, служащее к вящей пользе Рабиров. Поэтому они освобождаются от всех прежних обязанностей и будут выполнять поручения девицы Авинсаль, как раз вбежавшей вместе с Хеллидом в маленькую пещерку. Раоне почти не понадобилось ничего объяснять — ей хватило одного взгляда на закутанное в шкуры неподвижное тело, более смахивавшее на начинающий остывать труп. Неприкрытую радость и темный восторг, вспыхнувшие в глазах гульки, да Греттайро вспоминал потом не однажды.

Раона с превеликой охотой бросила свои хлопоты с ранеными и болящими, благо таковых в Штольнях насчитывалось уже не так много. Зельями и чарами ей удалось удержать дух Хранителя Венца, почти покинувший измученное тело. Через пару дней, когда Блейри решил побеседовать с пленником, тот окреп настолько, что в ответ на прямое и ясное предложение вожака дуэргар — жизнь в обмен на корону — молча вцепился тому в глотку. Силы оказались неравны, да Греттайро с легкостью сшиб старика наземь и вновь кликнул Раону.

Боги свидетели, Лайвел со своим упрямством не оставил ему иного выхода.

С того вечера Раона почти безвылазно скрывалась в дальнем уголке Штолен вместе с Лайвелом, выходя лишь за едой для себя и подопечного. Уединенную пещеру она отгородила плотным занавесом из оленьей шкуры, запретив любому, даже Блейри, под страхом смерти заглядывать внутрь. У входа денно и нощно несли стражу дуэргар из числа особо проверенных. Сама рабирийка, наведываясь к общему костру, выглядела бледной и рассеянной, разговаривала мало, притом незнакомым, резким и хриплым голосом. Алдрен и Керрит с ног сбились, отыскивая в богатом на лекарственные травы лесу какие-то диковинные грибы и корешки по ее указаниям. Несколько раз Блейри замечал пятнышки засохшей крови на руках и лице гульки.

Однажды она возникла у костра, блаженно улыбаясь и сжимая в руках большую, неряшливо слепленную из тряпок, пчелиного воска и веточек боярышника куклу. На изумленный вопрос Блейри Раона вздрогнула, точно проснувшись, и опрометью исчезла в своей пещерке. Вернулась она уже без странной игрушки. Несмотря на идущий от костра сухой жар, да Греттайро пробрал озноб: как-то в Мессантии он слышал о некоей волшбе самого мерзкого пошиба, подчиняющей тело и волю жертвы, для которой как раз требовалась похожая кукла. Ему подумалось, что девицу Авинсаль недаром все чаще называют стрегией — колдуньей, обратившейся к темным сторонам Искусства. Ведь после трех лет обучения двери «Сломанного меча» закрылись перед ней.

Причина столь странного поступка Эллара, доселе не прогонявшего из своей школы ни одного ученика, хранилась гулькой в строжайшей тайне, но своей жгучей неприязни к магику она не скрывала. Блейри подозревал, что выставленная за порог Раона попыталась вернуться, используя все доступные средства, в первую очередь собственную привлекательность. Похоже, ее злость на Одноглазого полыхала так яростно оттого, что старания канули впустую: ни соблазнить чародея, ни добиться принятия обратно ей не удалось.

Разобиженная и оскорбленная девица не бросила попыток заниматься магией самостоятельно. Раона добывала где-то подозрительного вида книги и якобы наделенные Силой предметы, и, надо признать, достигла некоторых успехов. Во всяком случае, теперь ее умения весьма пригодились, а средства, которыми она добивалась ответов на свои вопросы, оказывались действенными. Тем же вечером Блейри наконец услышал от нее давно ожидаемое: тайну местонахождения Анум Недиля. Как утверждала девица Авинсаль, загадочный предмет, вобравший в себя знания народа гулей за последние столетия, хранился в общинном доме поселка Дашеар — три или четыре года назад его поместили именно туда.

Поручить кому-нибудь из своего окружения съездить в поселение и проверить истинность вырванного у Лайвела признания Блейри не мог — он хотел лично убедиться в правоте или лживости Хранителя. Поселок отстоял всего в паре лиг от Штолен, лошадьми дуэргар разжились в достаточном количестве, пуантенцы по округе больше не шастали, укрывшись за стенами Токлау, и потому затеянная да Греттайро поездка не выглядела особенно опасной.

Одновременно с отрядом Блейри пещеры покинула другая группа, возглавляемая Хеллидом. Вот им предстояло осуществить по-настоящему опасную, но жизненно необходимую вылазку, причем обернуться как можно быстрее и незаметнее. Хеллид увел свой отряд на Полночь, в сторону бывшей границы Лесного Княжества, к маленькой крепости Токлау, рассчитывая вернуться через пару дней — вне зависимости от исхода предприятия.

Из троих спутников, сопровождавших да Греттайро, одному не посчастливилось вновь увидеть песчаных сводов Штолен. Коснувшийся загадочного черного шара Хайре не мог более держаться на ногах, не говоря уж о том, чтобы сесть в седло. Беднягу скрутил приступ жесточайшей лихорадки, на обуглившихся руках сквозь багрово-черные лоскутья мяса проступили желтые кости. Вопил он так, что в соседнем лесу заметалось эхо… и Блейри, переглянувшись с Алдреном, принял жестокое, но оправданное решение. Труп закопали на окраине поселка под кустом боярышника, прикрыв свежую могилу пластами дерна.

Хеллиду повезло больше — он не потерял никого из подчиненных. Доставленные ими трофеи казались вполне подходящими для предназначенной им участи, а кроме того, Хеллид разузнал любопытные подробности относительно обороны Токлау, числа воинов и горожан, количества припасов и настроения людей. К величайшему разочарованию Блейри и девицы Авинсаль, отряду Хеллида не удалось пленить или хотя бы напасть на Золотого Леопарда. Но попытку всегда можно повторить, а если все пройдет, как задумано, и вскоре крепость перейдет в руки дуэргар, то судьба Пуантенца и остальных предрешена.

Да Греттайро не устоял перед искушением показать соратникам содержимое причудливого бронзового сундучка из Дашеара. Взглянув, Хеллид флегматично пожал плечами, признавая свою полную неосведомленность в обращении со столь удивительной и загадочной вещью. Раона потянулась к гладкой черной поверхности, вовремя отдернула руку и аж до крови прикусила костяшки пальцев, досадуя на невозможность управлять свойствами лежащего перед ней предмета — могущественного и недоступного.

Поразмыслив, Блейри с помощью Хеллида надежно укрыл добычу, решив пока не тревожиться о ней. Раз с металлическим шаром невозможно что-то сделать, то пусть обождет до лучших дней. Он всегда будет знать, где пребывает загадочный Анум Недиль, столь недвусмысленно отказавший ему в праве на Венец. С прочих же обитателей Рабиров достанет старательно распускаемого Хеллидом и его лазутчиками слуха о том, что Вместилище угодило в руки людей… в чем повинен никто иной, как отпрыск покойного Князя, с поразительной легкостью выдавший своим новым покровителям тайны Забытых Лесов. Должно быть, младший да Кадена рассчитывает получить за свое пособничество изрядную долю земель, дележ которых неминуемо начнется после захвата Лесного Княжества людьми.

Участвовавшие в поездке Алдрен и Керрит отлично поняли, что им стоит держать язык за зубами, не делясь с приятелями подробностями визита в заброшенный Дашеар. Хеллид позаботился о том, чтобы не возникло ненужных расспросов касательно причин затянувшегося отсутствия Хайре, как бы между делом сообщив, что молодой гуль отправлен с личным поручением Блейри в полуденные области Рабиров и вернется нескоро. Поскольку бóльшая часть насельников Штолен готовилась вскоре перебраться из пещер в городок Малийли, то он добился желаемого — никаких вопросов и не прозвучало.

Гораздо сильнее участи Хайре всех занимал приближавшийся традиционный праздник Рабиров, Ночь Цветения Папоротников, — и то невероятное событие, коему предстояло свершиться одновременно с торжеством. Разосланные по округе гонцы заглянули в каждое уцелевшее поселение, сзывая выживших рабирийцев на церемонию избрания нового Князя Лесов, долженствующего заменить Драго да Кадена, чья жизнь оборвалась раньше срока — по вине людей, в единение с которыми он верил.





Глава вторая

Коронация кровью



28 день Первой летней луны.



Никогда еще на соборной площади Малийли не собиралось такой толпы. Ночь выдалась жаркой, ясной, безлунной, сияли крупные звезды. Горели три больших костра, бросая багровые отсветы на множество молодых лиц, бесстрастных или ожесточенных, на руки, сжимающие рукоять легкой сабли или древко длинного охотничьего лука. В иные годы над каждым из костров жарилась бы туша молодого оленя, истекая каплями жира и расточая пряный аромат жареного мяса, а руки собравшихся держали бы кубки с терпким красным вином или обнимали бы тонкую девичью талию — Ночь Цветущего Папоротника, время огня, вина и любви. Но теперь было иначе. Впервые за многие тысячелетия вражеская армия топтала землю Рабиров, и не было дома, где не справляли бы тризну по умершим от непонятной колдовской напасти, принесенной в Забытые Леса пришельцами из-за Алиманы. Летняя ночь полнилась запахами стали и крови, нехорошее возбуждение повисло в душном воздухе, и здравицы, порой нестройно звучавшие над городской площадью, воскрешали в памяти древние, смутные времена.

Блейри стоял в горнице дома старосты, у окна, выходящего на площадь, вертел в пальцах ополовиненный кубок, и легкий ветерок холодил его кожу под черной шелковой рубахой, распахнутой на груди. Сколько их тут? Пять сотен? А может быть, десять или пятнадцать — никто не возьмется считать. Что они кричат, за что пьют? За погибель захватчиков? Это правильно. За нового князя Забытых Лесов? О, да. Возбуждение толпы передалось ему. Он ощущал в себе странную жестокую радость и злую силу — казалось, он может пробить стену ударом кулака или взлететь, подобно птице, над тесовыми крышами Малийли. Он мог повести за собой легионы одним взмахом руки. Нынешняя ночь будет судьбоносной для Рабиров — и лично для него, Блейри да Греттайро, первого правителя из новой династии Лесных Владык.

Раньше, бывало, его одолевали сомнения. Только глупец или безумец не испытывает сомнений, становясь на опасный путь, где единственный неверный шаг способен привести к гибели или, что еще хуже, к позору. Даже теперь, несмотря на наполнявшее его мрачное ликование, слабый внутренний голос шептал, что новая династия имеет все шансы на нем же и оборваться. Однако с того самого момента, как Венец Рабиров заблестел золотом в его руках, Блейри безжалостно гнал от себя подобные мысли — и не потому, что страх стал ему чужд. Вожак дуэргар понимал, что прошел по своему пути до той точки, откуда возможно только одно движение — вперед, и всякая остановка может быть гибельной. Призрачная лошадь с огненными глазами сорвалась в бешеный аллюр — что оставалось всаднику, кроме как покрепче держаться в седле?

Толпа под окном в очередной раз разразилась нестройными выкриками, и Блейри приказал въедливому голосу рассудка заткнуться. Он залпом допил крепкое, сладкое вино, задумчиво поглядел на тяжелый кубок, и его пальцы сжались, подобно стальным клещам, сминая и коверкая мягкое серебро.

За спиной стукнула дверь. Вошел Хеллид.

— Все готово к церемонии, князь. Можно начинать, — доложил он, сдержанно поклонившись. Так же, как и да Греттайро, он был одет в черное, лишь серебряная вышивка на рукавах и вороте шелковой рубахи была поскромнее, да еще в отличие от безоружного вожака «непримиримых» у него с пояса свисали ножны с длинным кинжалом. Двое вошедших с ним также были при параде и оружии — маленькие круглые щиты и легкие сабли. Эти, едва перешагнув порог, припали на левое колено, одновременно склонив головы и прижав к сердцу руку. Согласно традиции, так почетный караул приветствует Владыку, припомнил да Греттайро, и голова у него слегка закружилась.

— Да, — сказал Блейри, кидая на стол смятый кубок. — Пора.

…Городок Малийли, что на полуночном восходе Рабиров, был избран Блейри по нескольким причинам. Во-первых, городок сей стоял на перекрестке сразу трех лесных дорог. Отсюда одинаково быстро можно было добраться как до пограничного Токлау, так и до столицы Лан-Гэллом, а третий путь уходил вглубь страны, разветвляясь на тропы, ведущие к разбросанным в лесной глуши селениям, и по нему беспрестанно подходили новые группы вооруженных добровольцев.

Во-вторых, Блейри да Греттайро намеревался устроить из собственной коронации впечатляющее зрелище, и принял для этого все меры. Чем больше зрителей сможет присутствовать и после рассказать об увиденном своим сородичам, не сумевшим придти, тем лучше. Соборная площадь Малийли вмещала изрядную толпу, и неудивительно — три дороги сходились в самом ее центре, там, где стоял Камень Первого Владыки.

Камень этот и стал самой важной причиной, заставившей да Греттайро остановить свой выбор на ничем в особенности не примечательном городке. Проводить церемонию в столичном Общинном Доме Блейри не хотел, объявив своим последователям, что войдет в столицу не претендентом на престол, но всенародно избранным правителем. На самом деле потемневшие от времени своды Дома, под которыми в течение пяти тысячелетий звучали ритуальные заклятья, его стены, пропитанные древней магией Забытых Лесов, и удивительно живые изваяния прежних правителей в нишах внушали вожаку дуэргар суеверный ужас — но в том Блейри не покаялся бы и под пыткой.

По преданию, когда бессчетные века тому назад племя гулей пришло откуда-то с Полуночи в земли на правобережье Хорота, именно на этом камне увенчали княжеской короной первого повелителя Рабиров. Огромная гранитная глыба застывшей морской волной вздымалась из плотно утоптанной земли, достигая в поперечнике десяти шагов. Красный гранит в неровном свете факелов казался темным и блестящим, как свежая кровь. Девять грубо вырезанных ступеней вели к плоской вершине, повисшей на высоте пяти локтей над площадью. Когда Блейри да Греттайро преодолел последнюю ступеньку, то увидел под собой море лиц, сотни пар глаз, обращенных на него с настороженным вниманием. Почетный караул замер у подножия. Хеллид, в роли герольда взошедший на вершину валуна вслед за вожаком дуэргар, неожиданно мощным и низким голосом провозгласил:

— Дорогу Хранителю Венца!

Стихли последние редкие шепотки, нарушавшие напряженную тишину летней ночи. В дальнем конце площади возникло какое-то движение, и толпа послушно раздалась в стороны, открывая проход небольшой группе в сопровождении шести оружных воинов. Заранее зная о деталях предстоящей церемонии, Блейри все равно невольно вздрогнул, завидев лицо того, кто нес ему корону на квадратной бархатной подушечке. Бывший управляющий из свиты Драго переменился разительно.

Седмицу с небольшим тому кортеж Коннахара Канаха встречал на границе Забытых Лесов статный, полный сил мужчина, преклонный возраст коего выдавали лишь редкие нити седины в густой смоляной шевелюре. Теперь же собравшиеся на площади гули почтительно расступались перед изможденным, совершенно седым стариком. Шитая золотом черная скаба из тончайшей шерсти обвисла на нем просторными складками. Лайвел шел медленно, с трудом переставляя ноги. На какой-то миг Блейри испугался — не упал бы на полпути — однако за плечом Лайвела тенью маячила Раона, не отставая ни на шаг, спрятав руки в широких рукавах парадного одеяния. Полные яркие губы рабирийки на сей раз были сжаты в тонкую линию, красивое лицо казалось бледным и напряженным. Видимо, подчинение разума и тела Хранителя Венца отнимало у нее немало сил.

Раону и ее пленника доставили в Малийли минувшей ночью, поселив их в большом и светлом доме тамошнего старосты. По настоянию рабирийки это проделали втайне от всех, а в охрану на время краткого путешествия она набрала полдюжины дуэргар, участвовавших с ней в налете на ставку князя Забытых Лесов. Молодые фанатики не замечали в поведении Раоны никаких странностей, более того, готовы были перевернуть небо и землю за одну лишь улыбку красавицы-ведьмы — а она раздаривала их весьма щедро, временами позволяя то одному, то другому из своих телохранителей более приятные вольности.

Нельзя сказать, чтобы подобное самоуправство не огорчало и не настораживало Блейри. Однако постель вожака дуэргар пустой не осталась — две близняшки из Найолы согревали ее с немалым пылом, верный Хеллид оставался по-прежнему верен, и вооруженные рабирийцы стекались в Малийли именно под его, Блейри да Греттайро, зеленый стяг с двумя перекрещенными клинками. Да и сама Раона, все чаще именуемая Стрегией из Льерри, узнав о далеко идущих планах Блейри, отбросила свое ехидство и обращалась с новоявленным князем со всей возможной почтительностью. Пусть ее развлекается, решил в конце концов Блейри. Ведьма или не ведьма, пока что Раона полезна. Если же вдруг давняя соратница сделается чересчур самонадеянной… что ж, исполнительный Хеллид с удовольствием выполнит еще одно распоряжение своего патрона.

Эскорт подошел к подножию каменной глыбы, и Лайвел, неотступно сопровождаемый колдуньей, стал подниматься наверх. Подъем давался ему тяжело — Блейри слышал хриплое дыхание, вырывавшееся из груди Хранителя Венца. Вблизи бывший управляющий Драго выглядел еще жутче. Кожа на его лице и руках высохла и пожелтела, подобно старому пергаменту, туго обтянув скулы и суставы пальцев. Даже темные глаза словно бы выцвели, утратив живой блеск, правый зрачок слегка косил. Как требовал ритуал, Блейри преклонил колено пред сиянием Венца — но Хранитель, вместо того, чтобы задавать претенденту положенные вопросы, оставался недвижим и безмолвен. Он возвышался над коленопреклоненным да Греттайро подобно ожившей мумии, отсутствующе глядя поверх головы Блейри и слегка покачиваясь.

Пауза затянулась.

Хеллид кашлянул. В толпе начали неуверенно переглядываться.

Руки Раоны, упрятанные в рукава, крепче стиснули что-то невидимое, и Лайвел внезапно, будто свечу зажгли, пришел в себя. В блеклых глазах появилась некоторая осмысленность.

— Дурная луна нынче взошла над нашими лесами, — голос бывшего управляющего звучал тенью его прежней речи, иногда падая до громкого шепота. Площадь завороженно молчала, внимая каждому слову, только потрескивали факелы в руках у воинов эскорта. — По собственной доверчивости или злой прихоти судьбы мы в единое мгновение утратили все, чем владели — земли, чары, власть и мудрость. Нам не у кого испросить совета, не на кого надеяться, некому верить. Никогда еще мир не был так жесток к нашему племени — ни в годы после Бегства, ни во времена сражений с канувшей в небытие Кхарией…

Боковым зрением да Греттайро приметил, что побелевшие губы Раоны едва заметно шевелятся, словно бы повторяя сказанное Лайвелом. Или, напротив, предвосхищая его слова. Может быть, речь старика вообще была всего лишь произнесенными им вслух мыслями девицы Авинсаль?

— Что остается делать, когда попраны все традиции, когда смерть коснулась всякого дома и всякой семьи, когда гибнет сама вера в наступление завтрашнего дня? — Лайвел помолчал, словно ожидая ответа на вопрос от собравшихся, и продолжил сам: — Сохранять и беречь то немногое, что нам осталось. Вспомнить самые древние из наших обычаев, созданных в годы испытаний и потерь. Драго оставил нас, не назвав себе преемника. Его сын продался захватчикам, он трусливо прячется вместе с ними за стенами Токлау. В иные времена Хранители обратились бы к истоку наших знаний, к Вместилищу Мудрости, попросив его назвать достойного принять Венец. Однако и такой способ отныне недоступен для нас — Вместилище, Анум Недиль, похищен и скрыт среди людей.

По собранию пробежал легчайший шепоток. Более осведомленные (точнее, заранее натасканные Хеллидом и его подчиненными) делились с несведущими горьким слухом: вестью о том, что пуантенцы с помощью отпрыска покойного Князя завладели Анум Недилем и наверняка успели вывезти его из Рабиров.

— Потому говорю вам, дети Забытых Лесов, — Лайвел неожиданно возвысил голос, заставив стоящих рядом непроизвольно вздрогнуть, — мы должны сами избрать себе нового Князя, способного объединить Рабиры для борьбы с коварными иноземцами. Мы делаем выбор сегодня и сейчас! Перед твоим народом и пред ликом духов-покровителей, по принадлежащему мне праву Хранителя и наследника Хранителей я обращаюсь к тебе, Блейри из рода Греттайро, спрашивая — помнишь ли ты имена и лица тех, кто дал тебе жизнь, кто был до тебя, и кто давно удалился от нас?

Список ритуальных вопросов и ответов составляла Раона, по капле вытягивая его из памяти Лайвела. По настоятельному требованию девицы Авинсаль Блейри вытвердил недлинный реестр от первого до последнего слова. Подлинный смысл большинства речений остался ему неясен. Иные формулировки вселяли подспудное беспокойство, но Раона отмахнулась, заявив, что зрителям куда важнее внешний блеск церемонии, нежели значение произносимых фраз. Похоже, стрегия не ошибалась, и Блейри, послушно повторяя за Лайвелом клятвы именем древа, воды и ветра, едва сдержал неуместный смешок.

До чего же легко, оказывается, управлять этой растерянной оравой — всего только проявить немного настойчивости и выдумки. Долго еще будет продолжаться торжественная тягомотина? Ага, почти закончили — осталось только подтвердить свое намерение отныне и навсегда всеми силами способствовать процветанию и укреплению Княжества, Лайвел призовет в свидетели души былых правителей, и замысел, казавшийся изначально обреченным на поражение, исполнится.

Однако, чем ближе к концу коронационной речи, тем больший смутный страх, неясная тревога охватывали самозваного князя. Брось, убеждал себя Блейри, ерунда, всего лишь ритуал, старая легенда, не более! Но ведь тройная клятва священна, ей внемлют сами лесные духи-покровители… и что там такое бормочет Лайвел негромким размеренным речитативом, так похожим на заклинание — на месте ли Раона, правильно ли проходит ритуал? Чтобы успокоиться, он начал вспоминать, как за минувшие несколько дней в ожидании церемонии много раз примерял на себя Венец. Блеск золота и синяя сапфировая звезда великолепно смотрелись в его густых, волнистых, черных как смоль волосах, а металлический холодок на лбу и ровная тяжесть короны стали за это время привычными и вселяли спокойствие…

…однако спустя несколько невыносимо долгих мгновений, когда иссохшие и напоминающие когтистые лапы мертвой птицы руки Лайвела наконец-то возложили корону Рабиров на почтительно склоненную голову нового Владыки, тонкий драгоценный обруч вдруг показался Блейри слишком давящим для столь изящной вещицы.

Беззвучная молния полыхнула в ночном небе, холодный ветер рванулся в темной листве — и прежний Блейри да Греттайро перестал существовать. Его мелкие суеверия, сомнения и страхи, мечты о безграничной власти и великой силе, помыслы о мести и планы создания новой династии разом исчезли. Вместо них пришла звенящая пустота в груди и в мыслях — и холодное знание, беспощадная сила, подобные отточенному мечу, что создан для убийства.

«…Ты не понимаешь! То, что вы задумали — безумие! Послушай: Венец очищает, Вместилище заполняет заново; Венец дает силу, Анум Недиль дает мудрость. Они немыслимы порознь! Если самозванец попытается прибегнуть к магии Анум Недиля, его ждет смерть. Если совершить то, чего вы добиваетесь, провести ритуал с одним лишь Лесным Венцом — он сам станет смертью! В твоих силах заставить меня, проклятая стрегия, — но, во имя всего святого, откажись, опомнись, пока еще не поздно!» — умолял из последних сил Лайвел, прикрученный к топчану в узком тупике Двергских Штолен, чувствуя, как с каждым мгновением истаивает его воля под напором чужой отвратительной магии. Но, кроме Раоны, никто не слышал его слов. А Стрегия из Льерри сочла, что старик бредит.

— Поднимись с колен, потомок славного рода да Греттайро! — голос Хранителя налился прежней звонкой повелительной силой, и по напряженно внимающей толпе пробежал одобрительный ропот — хотя позже некоторые уверяли, что расслышали в этом голосе плохо скрытую насмешку. — Клятвы принесены, Слово сказано, и услышали те, кому дано было услышать! Ныне возложил я Венец на твое чело, и с ним судьбу Забытых Лесов вложил в десницу твою — да будут лесные божества милостивы к тебе! Будь же нам светом во тьме, и судией в споре, будь щитом в нежданной напасти и карающим мечом для преступивших Законы Лесных Хранителей! Поднимись с колен, новый князь Забытых Лесов, и приветствуй свой народ!

Церемония завершилась. Темное, доселе почти безмолвное море голов на соборной площади Малийли разразилось приветственными кличами. Кое-где над толпой взметнулись руки, сжимающие оружие.

Раона стояла в густой тени у подножия Камня Первого Владыки, озадаченно хмурясь, словно уловив в происходящем некую ошибку. Поразмыслить толком девице Авинсаль не удалось. Время уходило, о чем осторожно напомнил один из эскорта верных поклонников и исполнителей поручений Раоны. Предстояло обрушить на головы собравшихся еще парочку тщательно подготовленных чудес и откровений, и она просто не имела права стоять, бесцельно вертя в руках так славно послужившую тряпичную куклу.

И кто бы мог подумать, что сие незамысловатое чародейство, с помощью коего деревенские ведьмы безуспешно стараются навести порчу, окажется столь действенным? Никогда раньше, даже во время недоброй памяти обучения в «Сломанном мече», ей не удавалось добиться ничего подобного. Может, исчезновение Проклятия разбудило в ней, Раоне Авинсаль, какие-то новые способности?



* * *



— Уведите старика, — негромко приказал Хеллиду черноволосый красавец-князь, поднимаясь на ноги.

— Блейри, а что с ним делать… — заикнулся Хеллид. Лесной Князь чуть повернул голову, бросив на него один-единственный взгляд — от этого взгляда гуля пробрал мгновенный озноб. Звездчатый сапфир короны сверкнул острым синим бликом, и таким же ледяным жутковатым отблеском сверкнули глаза нового Владыки.

Это не Блейри, подумал Хеллид, поспешно попятившись прочь.

Это… нечто иное. Бóльшее. Опасное. Надо потом узнать у Раоны — ритуал коронации всегда оборачивается такими последствиями? Или дня через два-три жутковатое впечатление сгинет, а Блейри станет таким же, как был? Жаль, не осталось никого, кто помнил бы прежнюю церемонию, когда Венец перешел к Драго… Неужели старый Князь тоже какое-то время напоминал сошедшего на землю демона во плоти?

Сыгравшего свою роль и ненужного более Хранителя Венца увели. Украдкой растворилась в темноте Стрегия из Льерри, прихватив своих подручных. Хеллид отправился вслед за ними — удостовериться, что задуманное действо пройдет как по маслу. Блейри справится и без их помощи. Ему надлежит обратиться к жителям Забытых Лесов со своим первым словом, а уж речи да Греттайро произносить мастер.

«Как бы мы не поторопились, — осторожная, боязливая мысль настигла Хеллида на самой окраине площади, где жадно внимающая толпа была не такой густой. — Рабиры объединились бы против захватчиков и без этой сверкающей побрякушки. Но попробуй, переупрямь Блейри и Раону… Заладили на два голоса: коронация да коронация! Чует мое сердце, хлебнем мы горя с этим Венцом…»

Блейри да Греттайро еще несколько мгновений помолчал, обводя взглядом лица своих почтительно примолкших подданных и едва заметно покачиваясь с пятки на носок. Его крупная, гибкая фигура, подсвеченная красноватым факельным заревом, возвышалась на вершине Камня Первого Владыки подобно гранитной статуе. Сапфир в короне сиял собственным пронзительным светом, лицо Князя, более бледное, чем обычно, казалось незыблемо спокойным, и любой, на кого падал взгляд непроницаемо черных глаз, вздрагивал и склонялся перед их неожиданной, неодолимой властью. Лайвел не солгал, Венец Рабиров действительно давал своему владельцу силу — силу подчинять умы и сердца, и в Ночь Цветущего Папоротника на соборной площади Малийли явилось воплощение этой силы.

Лесной Князь наконец заговорил в совершенной тишине, воцарившейся над площадью. Даже голос его стал иным — более низким, чем некогда был у Блейри да Греттайро, завораживающим, исполненным мощи и непоколебимой уверенности. С легкостью достигая самых дальних слушателей, этот голос проникал в каждое сердце, убеждал, приказывал, повелевал и вел за собой. Блейри говорил о простых и понятных вещах, но каждое его слово казалось единственно верным, отчеканенным в бронзе, огненной печатью врезавшимся в самую душу любого из стоявших на площади городка. Немногие обратили внимание на некую странность — на следующий день никто не мог в точности вспомнить или пересказать речь Князя. Запоминались не слова, но вызванные голосом да Греттайро ощущения могущества и собственной правоты. Впечатлительные девицы украдкой всхлипывали — женщин Рабиров всегда отличала излишняя восторженность.

— …Чем встречают убийцу и вора? Сталью. Чем смывают оскорбление? Кровью. Наш край заполонили воры и убийцы. Наши великие предки взирают со скорбью на опоганенную землю Рабиров. Кто же осмелился ударить ножом в ответ на протянутую руку? Кто презрел извечные законы гостеприимства? Люди! Люди из Пуантена, солдаты гайардского герцога, и люди из Тарантии, прибывшие сюда под видом посольства. Они вероломно убили нашего Князя, Драго да Кадену, воспользовавшись его высоким доверием. Они врываются в наши дома, явившись незваными. Они хозяйничают в Забытых Лесах, потрошат наши сундуки, насилуют наших женщин! Кто обвинит меня во лжи? Есть ли хоть одно селение, где за последнюю седмицу не видели убийц в цветах Пуантена?

Слитный рев сотен глоток служил ему согласием. Действительно, егерские разъезды с гербом Орволана или Гайарда в последние дни видели во многих рабирийских деревнях. Другое дело, что грабежи и убийства по большей части существовали исключительно в воображении Блейри… но у страха, как известно, глаза велики. Никто не оспорил сказанного, и снова в толпу полетели короткие, хлесткие фразы, увесистые, как золотые монеты, и ядовитые, как укус кобры:

— В иные времена у нас нашлась бы управа на любого захватчика. Но не теперь. Драго умер. Незримой Границы более не существует. Анум Недиль, Вместилище Мудрости, похищен. Но и этого людишкам показалось мало! Самое естество наше подверглось изменению, ибо, чтобы вернее лишить нас силы, они прибегли к гнусной волшбе! Остался ли хоть один дом, где не поселилась смерть? Есть ли хоть одна семья, не возжигавшая ныне погребального костра?! Дым этих костров делает воздух горьким, но эта горечь должна пробудить ненависть в наших сердцах — только так мы одолеем врага! Ответим ударом на удар! Сплотимся в едином порыве!

— Да! Верно! — кричали вокруг. — Смерть захватчикам!

— Это будет нелегко. Враг силен, коварен, его ведет алчность. Многие погибнут с оружием в руках — народ Рабиров, я спрашиваю: готовы ли вы умирать за землю предков?

— Да!!!

— Есть ли здесь усомнившиеся? Убоявшиеся смерти? Взгляните в глаза своему страху, и если страх победит, убирайтесь прочь — сегодня, завтра, всегда! Никто не задержит труса. Тех же, чья рука тверда и разум ясен, чье сердце полно любви к отечеству и праведной ярости, я поведу к победе! На остриях наших клинков и наконечниках стрел сегодня — судьба нашего народа!

Чем дальше звучала гладко льющаяся речь Князя Лесов, тем громче и согласованней ревела площадь, напоминая просыпающегося многоголового зверя с тремя яростно полыхающими глазами-кострами и вздыбленной шерстью факельных огней. Отдельные личности пропадали, растворяясь в темной волнующейся массе, уверовавшей после слов Блейри в возможность сравнять с землей любую крепость, вырезать разгуливающих по Холмам враждебных чужаков или бросить вызов соседним людским королевствам.

Никогда раньше Хеллиду не приходилось видеть ничего подобного. Творившееся в Малийли почему-то напомнило ему вызванную нападением дуэргар панику на ночном празднестве в столице Аргоса. Тогда люди точно также неслись, сломя голову, не понимая, куда бегут и зачем, подвластные лишь бессмысленному страху преследуемых животных. На мгновение общий порыв разрушать, убивать и уничтожать захватил и его, пробудив давние, болезненные воспоминания, темные, как запекшаяся кровь. Он невольно сделал шаг в сторону высившейся на темно-красном валуне фигуры, но спохватился, вспомнив о возложенном на него поручении.

Маленькая группка стражей, надзиравших за вывезенной из Токлау добычей, и девица Авинсаль со своими преданными поклонниками дожидались своего выхода подле одного из домов поселка, расположенного в дальнем, затемненном конце площади. Раона выглядела нездорово оживленной, как перед близким приступом Алой Жажды, когда стремление утолить голод становилось просто невыносимым, начинала о чем-то толковать и тут же обрывала фразу на полуслове.

Из-за взбалмошной девицы Хеллид едва не пропустил мимо ушей, что Блейри как раз добрался до обличения повинных в нынешних бедствиях Лесного Княжества. Сбившаяся в плотный ком толпа уже не просто одобрительно кричала, но завывала на множество голосов, потрясая оружием и требуя немедленно, прямо сейчас выступить в поход, целью которого станет если не Кордава, то хотя бы расположенный на другом берегу Алиманы Гайард. При этом все как-то разом позабыли, что вокруг Рабиров переливается непостижимыми тенями Стена Мрака и выйти из Холмов — также, впрочем, как и войти — невозможно.

Всеобщий гам, наверняка разносившийся на добрую лигу вокруг, затих, стоило новому Князю вскинуть ладонь в повелительном жесте. Блейри продолжил говорить, а сборище вокруг Камня Владык размеренно колыхалось, похожее на темные воды лесного озера.

— Многие из вас до сих пор пытаются убедить себя, будто произошла какая-то чудовищная случайность. Они говорят — и никто не собирается отрицать их правоты — что в мудрости своей Драго да Кадена не склонился бы к союзу с краткоживущими, не будучи окончательно уверенным в верности своего решения. Однако наш бывший правитель почти никогда не оставлял своих владений, довольствуясь лишь приносимыми ему вестями. Он не мог знать, как изворотливы и коварны стали люди, не догадывался, сколь велико их стремление завладеть нашими землями. Драго, да простит меня его тень и память, поступил крайне неосмотрительно, дозволив тем, кого он считал дружественными соседями, пересечь Незримую Границу. Его наследник пал еще ниже, променяв свой народ на милость людской королевы — властительной, но недолговечной, как все племя Детей Дня. Горько признавать, чтобы смертная женщина могла настолько завладеть разумом нашего сородича. Людские посулы заглушили в нем голос собственной крови, толкнув на предательство. Многие слышали, якобы обрушившееся на нас бедствие вызвал к жизни сущий ребенок, игрушка в чужих руках. Бессмысленно обвинять неразумное существо, но кто, спрашиваю я вас, мог подтолкнуть человеческого отпрыска к мысли о том, как хрупка грань, защищающая нас от исчезновения с лика земли? Вот только предатель перехитрил сам себя, забыв древнейшую из людских повадок — умение загребать жар чужими руками. Нам не дано знать, на что рассчитывал Рейе да Кадена, но я могу в точности сказать, чего он добился — отцовской крови на собственных руках и людского войска в землях, породивших его…

— Этого не может быть! — звонкий, отчетливый выкрик хлестнул по повисшему над сборищем угрюмому молчанию. Кто именно произнес дерзкие слова, разобрать в толчее и темноте не удалось. — Рейе не таков! Он в жизни не пошел бы против своего родителя! И уж тем более не предал бы его на смерть от людского оружия!

Толпа гневно зароптала. Блейри слегка подался вперед, словно пытаясь со своего гранитного возвышения высмотреть среди теней, мечущихся огненных бликов и темных силуэтов того, кто осмелился возразить. Хеллид услышал, как рядом сдавленно хихикнула Раона — нахальный крикун сделал именно то дело, для которого был натаскан. Слава Хранителям, он ничего не перепутал и влез со своей репликой как нельзя более вовремя.

— Вот как? — в голосе Князя прозвучала искренняя озадаченность. — Ну что ж, мы были, есть и останемся свободным народом, признающим право каждого из нас на свое мнение. Я тоже способен ошибаться, — в последнее верилось с трудом. — Может, какие-то события минувших печальных дней прошли мимо меня? Может, мне не все известно? Лучший способ узнать истину — расспросить очевидцев. Пленных сюда!

— Вперед, — коротко скомандовал Хеллид, и небольшой отряд тронулся с места, направляясь к темной громаде Камня. Собравшиеся, заметив их, расступались в стороны, у многих на лицах мелькало выражение смешанного опасения и отвращения. Хеллид побаивался только одного — как бы искусно разожженная Блейри ненависть к людскому племени не ударила в голову кому-нибудь из толпившихся вокруг гулей. Стоит хоть одному броситься вперед, за ним тут же кинутся остальные, и хлипкой страже числом всего в десяток душ придется несладко.

Отряд наконец поравнялся со скалой и остановился там, выстроившись квадратом. Стороны в нем образовывали длинные прочные копья, удерживаемые охранниками параллельно земле. Получился эдакий крохотный загон, куда и втолкнули «очевидцев» — тех самых, ради которых совершалась рискованная вылазка в Токлау.

Лазутчики Хеллида похитили из-за деревянных стен форта четверых людей, оказавшихся не столь бдительными, как их собратья: двоих зазевавшихся гвардейцев из пуантенского егерского разъезда, какого-то вояку средних лет и средних чинов (Блейри, взглянув на пленников, с ухмылкой заявил, будто видел этого типа среди охранников аквилонского мальчишки-принца) и юнца из ученой шатии, притащившейся в Рабиры вслед за Золотым Леопардом.

Краткий обратный путь к Штольням показался рабирийцам вдвойне длиннее и тяжелее — добыча никак не желала смириться со своей участью. Один, улучив момент, едва не сбежал — хотя, спрашивается, куда бы он делся среди здешних болотистых рощ, с его-то скверным знанием окрестностей? Хеллид вздохнул с облегчением, передав беспокойные трофеи Раоне.

С людьми стрегия управилась намного быстрее, чем одолела сопротивление старого Лайвела. Добычу привезли в Двергские Штольни в конце дня, а уже на следующее утро все четверо утратили не только тягу к бегству, но и невеликий разум, слушаясь девицу Авинсаль, как вышколенные псы. Люди плохо сознавали, где находятся и что с ними происходит. Если их куда-то вели — они послушно шли, спрашивали — отвечали вдолбленными в их головы словами или непонимающе молчали. Их даже не стали связывать. Животные, гонимые на убой — впрочем, таковыми дуэргар считали весь род людской.

— Вот они, одни из многих, явившихся незваными на наши земли! — провозгласил Князь Лесов, выдержав надлежащую паузу, в течение которой весть о появлении в Малийли человеческих пленников распространилась по рядам собравшихся. Вокруг квадрата стражи образовалась толчея — многие протискивались из задних рядов, желая лично взглянуть на живую диковину. Охранникам пришлось прикрикнуть на излишне любопытных или обозленных, вынудив всех отступить шагов на пять. Блейри слегка повысил голос, загремевший над площадью, как боевая труба: — Они твердят, будто их пригнала сюда чужая воля, так пусть назовут имена тех, кто принимал решение завладеть Холмами! Кто отдал приказ исподтишка напасть на былого владетеля Княжеств? Кто сотворил черное ведовство, сгубившее едва ли не половину жителей Рабиров? Произнесите во всеуслышанье — кто?! Ради чего?!

Люди молчали. В толпе послышались недовольные выкрики, и тогда старший из пленников внезапно произнес, словно вытолкнул из пересохшей глотки застрявшее в ней имя:

— Кадена.

— Что? Что он сказал?.. — шелест передаваемых слов пролетел над площадью и замер в отдалении. Человек повторил, уже внятнее и тверже:

— Рейе Кадена, прихвостень зингарки из Золотой Башни. Он то и дело шнырял туда-сюда, из Кордавы в Гайард, к Леопарду. Тот уже сколько лет поддакивал вашему королю, мол, мы лучшие друзья до гроба. Потом на Полдень явился Коннахар — сынок аквилонского варвара, и пуантенец отправил мальчишку сюда. Якобы для переговоров — мальчику-то вряд ли сразу укажут на дверь, поначалу заинтересуются, с чем приехал. Они славно потолковали меж собой, а следующей же ночью мы прирезали старого кровопийцу, — говоривший хохотнул, коротко и резко. — Такой был уговор. Кадена считал, его папаша зажился на свете. Вина за кровь пала бы на каких-то здешних шалопаев, Кадена их шибко невзлюбил, говорил, под ногами путаются. Рейе стал бы здешним правителем, поделившись за помощь кое-чем из ваших богатств с Аквилонией. Про колдовство знать ничего не знаю, не мое это дело. При Коннахаре состоял какой-то чародей недоученный. Может, ему приказали — он и наворожил….

— Неужто и теперь среди вас остались сомневающиеся? — отголоски выкрика Князя заметались меж дремлющими окрестными возвышенностями. — Найдется ли хоть кто-то, поднявший голос в защиту этих отродий и их хозяев? Нет и не может быть никакого мира с людьми, отныне и навсегда! Мы заставим смертных кровью заплатить за зло, причиненное нам, а эти — эти станут первыми, с кого вы возьмем виру! Их жизнь теперь всецело принадлежит вам, Дети Забытых Лесов! Поступите с ними также, как они поступили с вашими близкими и друзьями, с теми, чьих лиц вы больше не увидите на этой земле! Решайте — это ваше право!

Стража пленных отшвырнула копья и метнулась под защиту оружного эскорта, окружавшего Камень Владык. Толпа взревела, качнулась вперед и поглотила четверых неудачливых отпрысков людского племени. Хеллиду показалось, будто в последнее мгновение те осознали, где находятся и что с ними происходит. Должно быть, Раона Авинсаль сочла крайне забавным развеять затмевавшее рассудок людей заклятие, дабы они в полном сознании приняли свою кончину от рук разъяренных рабирийцев. Сквозь общий яростный вой пробились два-три истошных вопля, что-то темное, судорожно дергающее руками и ногами, рывком взлетело вверх и снова кануло в мятущейся круговерти. Через десяток ударов сердца одно из растерзанных тел грузно шлепнулось к подножию гранитной скалы, забрызгав камень черными кляксами крови. Три других так и не нашлись.

— Мы уничтожим любого, кто встанет на нашем пути! Десять, двадцать людских жизней за каждого нашего сородича, погибшего от людских рук! Они хотели войны с Рабирами — они ее получат! — даже изменившийся и усилившийся голос Блейри не сумел преодолеть повисшего над площадью плотного облака криков, и Князь благоразумно замолчал. Все, что требовалось сказать, уже прозвучало. Отныне дуэргар и прочие жители Холмов будут безоговорочно доверять каждому его слову. Он — не только законный правитель этой земли, но и ее душа, ее разум и воля.

Тем, кто в этот миг успел бросить взгляд на вершину Камня Владык, предстало завораживающее и пугающее зрелище: темный силуэт, лишенный облика и увенчанный павшей с неба мерцающей синей звездой. Словно некий легендарный властитель, озирающий свои бескрайние владения и решающий, через какую их часть пронестись бушующим смерчем, равнодушным к друзьям и врагам.



Глава третья

Призрачные замыслы



29 день Первой летней луны —

11 день Второй летней луны.



Само собой, «немедленного» выступления в поход против единственного людского оплота в Рабирийских землях организовать не удалось. Даже Блейри прекрасно сознавал, что разгоряченная крикливая орава не годится для взятия крепости. Требовалось дождаться, пока уляжется смятение, вызванное ритуалом коронации и вспыхнувшим затем всеобщим умопомешательством, подогретым видом пролитой крови.

В ту ночь собравшимися на площади в Малийли овладели демоны безумия, толкавшие рабирийскую молодежь на внезапные и порой необъяснимые поступки. Две трети сборища рассеялись по окрестному лесу, то и дело затевая яростные и бессмысленные стычки между собой и преследуя бывших на церемонии девушек. Те, впрочем, не слишком рьяно вырывались из настойчиво тянущихся к ним рук и даже не старались подыскать для мимолетной забавы сколько-нибудь уединенное место. Вряд ли кто из шатавшихся по темному лесу парочек утром смог бы припомнить не то что имя, но хотя бы облик случайного приятеля или подруги. Подобное частенько случалось в Ночь Цветения Папоротников, но обычно проходило куда скромнее и чаще всего — между давними знакомыми. Эта же ночь была наполнена криками, больше напоминавшими вопли одержимых похотью диких животных, треском рвущейся ткани и хрустом ломаемых веток, иногда — звоном сталкивающейся стали, когда благосклонности одной девицы добивались двое или трое претендентов.

Оставшиеся в поселке взломали дверь винного погреба под домом старосты, выкатили бочки на площадь и принялись одну за другой провозглашать здравицы в честь нового Князя, за людскую погибель и победу своего народа. Увлекательное занятие длилось до самого рассвета, обернувшись для многих тягостным утренним похмельем.

Хеллид тоже пребывал в мрачности, но совсем по иной причине. Новоиспеченный владыка Лесного Края, едва покинув соборную площадь, приказал ему в кратчайшие сроки создать боеспособную армию, — а верный порученец Князя, при всей его обстоятельности, имел довольно смутное представление о воинской стратегии и тактике. Уже полтысячелетия в Рабирах не велось никаких сражений. Редкие же стычки с жившими вдоль Незримой Границы людьми и вылазки в города на «охоту» считать настоящими военными действиями просто смешно. Любой из рабирийцев был прирожденным лазутчиком, умеющим оборачиваться тенью среди лесных теней — однако воевать, подобно смертным, они не умели.

К тому же во многие горячие головы пришла запоздалая мысль о том, что охотничьи луки, кинжалы и легкие клинки не идут ни в какое сравнение с человеческим оружием, особенно с тяжелыми арбалетами. Умением же изготавливать доспехи, хотя бы самые простые, из толстой кожи, в Рабирах не владел почти никто — гулям подобные вещи совершенно не требовались. Несколько стариков славились талантом плести удивительно легкие кольчуги, но гроза наверняка прибрала тех умельцев, а имелись ли у них ученики и где таковые могут находиться — это еще вопрос.

Как ни досадно, опыт пришлось заимствовать у злейших врагов, то бишь людей. Итогом усилий стала конная сотня — почти бесполезная в лесах, сберегаемая на крайний случай — и выглядевший более внушительно отряд стрелков числом около пяти сотен. Трудности возникли еще и из-за того, что изрядная часть явившихся в Малийли хотела сперва вернуться в свои поселения, дабы поделиться новостью о том, кто нынче правит Лесным Княжеством, и только затем обещала явиться к людской крепости. Однако да Греттайро приказал — и в начале Второй летней луны разношерстная армия потекла по тропинкам и лесным дорогам на Полночь, пылая жаждой оставить от стен Токлау только щепки.

…Из всей молодежи, составившей армию нового князя Забытых Лесов, едва ли четверть видела прежде единственную в Рабирах крепость. На тех же, кто раньше не бывал в Токлау, сочетание гульской основательности и человеческой крепостной архитектуры произвело устрашающее впечатление. Сложенный из мощных бревен шестиугольный форт с обширным внутренним двором и приземистыми наблюдательными башенками громоздился на вершине пологого холма. Скрытно подобраться к укреплению казалось невозможным, по крайней мере днем, — еще при строительстве лес вокруг Токлау свели шагов на триста, оставив пустошь, заросшую буйным разнотравьем. В иные времена заезжие купцы и ремесленники из местных, бывало, устраивали на луговине торжище. Теперь же широкий проселок пустовал, а единственные ворота были наглухо заложены массивными засовами. Ленивый ветер трепал сухие метелки ковыля и шевелил на башне складки темно-синего пуантенского стяга — вот и все движение, какое мог уловить сторонний наблюдатель, никаких звуков, кроме шелеста листвы да пения птиц.

— Слишком тихо, — проворчал Хеллид. Он и Блейри смотрели на крепость из-под раскидистых ветвей старого бука, росшего как раз на границе между лесом и зеленой луговиной. Позади раздавались едва слышные команды новоиспеченных десятников — пять сотен лесных охотников брали Токлау в кольцо, выбирая позиции для предстоящего штурма. — Не нравится мне эта тишина, Князь… Голову даю, они там затаились и поджидают нас.

— Да, они знают, — спокойно подтвердил Блейри, даже не повернув головы. Все его внимание приковывал к себе бревенчатый форт на вершине холма. Пристальный взгляд блестящих черных глаз Князя проник в темные бойницы, задержался на массивных воротах, ощупал надвратное укрепление, скользнул по крытым галереям и квадратным угловым башням под островерхими крышами. — На каждой башне десяток арбалетчиков, на стенах стрелки через каждых пять шагов, стрелы на тетивах. Есть еще воины во дворе и внутренних помещениях, но этих я плохо вижу. Кто-то их предупредил, улизнув из Малийли днем раньше. Я почувствовал измену слишком поздно, к тому же не знал, кто предатель. Только поэтому ему удалось уйти.

Хеллид только крякнул — от досады и от удивления. Сам он, обладая великолепным зрением прирожденного охотника и следопыта, сколько ни вглядывался, лишь пару раз смог уловить отблеск солнца на стали — возможно, наконечнике стрелы или части доспеха — да и то не поручился бы за достоверность увиденного.

Впрочем, новые способности Блейри, появившиеся после его странной коронации, многих повергали в изумление, а порой и в суеверный ужас. Да Греттайро теперь точно знал, кто находится через две стены от него в запертой комнате, безошибочно чувствовал даже самую безобидную ложь и малейшие перемены в настроении собеседника. Случалось, он отвечал прежде, чем ему задавали вопрос, а также безусловно, почти мгновенно и без всяких видимых усилий подчинял себе любого человека или гуля — если вдруг возникала у него такая надобность или прихоть. Однажды Хеллид видел, как Князь забавы ради приказал трем лучникам стрелять в него с тридцати шагов — и перехватывал перед самым лицом боевые стрелы, летящие почти непрерывным потоком… Приказы, отдаваемые Князем своим подручным, были неизменно краткими, четкими и разумными. И исполнялись они со всей возможной поспешностью, ибо Блейри теперь ничего не повторял дважды. Участью тугоухого, упрямого или нерасторопного могла быть только немедленная смерть.

Вот только смотреть на Князя стало жутко. Не потому, что физический его облик претерпел некие уродливые изменения, скорее наоборот — гордый бесстрастный профиль рабирийского владыки впору бы чеканить на полновесных золотых самого высокого достоинства. Просто рядом с Князем все, даже не склонный к излишней чувствительности Хеллид или Раона-Стрегия, не боявшаяся никого и никогда, вдруг испытывали одно и то же жуткое ощущение: будто под ногами вместо твердой земли — тонкий канат, натянутый над ледяной бездной…

Хеллид знал — стоит Князю приказать, и рабирийцы кинутся на штурм безоружными, не обращая внимания на то, сколько перед ними противников. Иное дело, что захват форта таким способом не принесет ничего хорошего: новые потери среди без того оскудевшего народа Холмов не восполнить ничем.

— И что же теперь? — осведомился Хеллид, пытаясь скрыть замешательство. — Может быть, отменим…

— Нет. Это все неважно. Пускай готовятся, — ответ да Греттайро прозвучал почти безразлично. — Спешить некуда. Обождем, пока стемнеет. День — не наше время.

В сумерках, когда над разнотравьем поплыли редкие пряди тумана, из леса к вершине холма бесшумно заскользили десятки проворных, гибких фигур. Первые из них уже благополучно преодолели половину расстояния, когда произошло нечто странное — кто-то из атакующих случайно зацепил ногой укрытую в траве тонкую бечевку. Миг, и над пустошью ярко вспыхнул трескучий, брызжущий красными искрами огонек, предательски высветивший кинувшиеся в разные стороны фигуры. Захлопали тетивы, запели стрелы. Первые жертвы из числа нападающих, подстреленные на бегу, кувырнулись в траву. Над гребнями укреплений загорелись загодя припасенные факелы, опоясав Токлау ожерельем трепещущих огней, зазвучали окрики и команды. Хитроумные ловушки, во множестве настороженные в траве на склонах холма, срабатывали тут и там, и на каждый огонек со стен и крытых галерей форта немедленно слеталось с десяток стрел — всякий раз две или три из них отыскивали добычу.

Гули на чем свет стоит костерили злокозненных людских магиков. Даже Блейри, не предвидевший подобного подвоха, растерял свою обычную невозмутимость. Он удивился бы еще более, если бы узнал, что первыми потерями обязан самым безобидным из всех обитателей форта — мэтру Кодрану с его книжниками. Среди содержимого торговых складов Токлау отыскался десяток ящиков с огненными забавами кхитайских мастеров, а пытливые умы ученой братии, обостренные опасностью, нашли весьма неожиданное применение хлопушкам и петардам. Таким образом, первоначальный замысел рабирийцев — воспользовавшись тем, что с наступлением ночи стражников на стенах потянет в сон, подобраться вплотную к башням и вскарабкаться на них, используя прихваченные веревки с крюками — потерпел неудачу. Люди понаставили настороженных ловушек везде, где только смогли дотянуться, и те честно выполняли свое предназначение.

Неожиданная помеха задержала, но не остановила гулей. Неуклюжесть и неповоротливость человеческого племени давно вошла у них в поговорку. К тому же воспоминание о краткой и яростной речи Князя на соборной площади Малийли было еще слишком свежо в их памяти, а ночная тьма, в которой гули видели столь же хорошо, что и при дневном свете, давала им определенное преимущество. Этим преимуществом, едва стало ясно, что нападение обнаружено, не замедлили воспользоваться рабирийские лучники. Надежно укрытые в листве и почти неуязвимые для стрел защитников Токлау, лесные стрелки всего несколькими залпами вынудили пуантенских арбалетчиков попрятаться за стеной — кто не успел пригнуться, свалился со стрелой в горле. Спустя мгновения на стены во множестве взлетели веревки с острыми крючьями, и в ход пошли мечи и ножи.

Тогда-то и выяснилось, что, насколько рабирийские лучники превосходят стрелков-людей, настолько в ближнем бою опытные рубаки из Пуантена сильнее необученных гульских ополченцев. Для форта вроде Токлау гарнизон, приведенный герцогом Просперо, был просто гигантским. Трех сотен мечников достало бы для обороны куда более крупного замка — ну, а если принять во внимание нехитрую военную истину, что наступающая армия обычно несет потери самое малое вдвое, а то и втрое тяжелее обороняющейся… Ночной штурм захлебнулся, не успев толком начаться. Спустя четверть колокола после того, как первая стрела пропела в ночном воздухе, немногие уцелевшие в скоротечной схватке гули пустились в беспорядочное бегство. Правда, почти всем, кто вовремя смекнул унести ноги, удалось добраться до спасительного леса. Пуантенцы не преследовали бегущих, и стрелки на галереях не смели поднять голову: прикрывая отход, лесные лучники обрушили на Токлау настоящий ливень точно разящих стрел.

Из пяти с небольшим сотен гулей, азартно ринувшихся на штурм стен Токлау, обратно вернулась едва ли половина, ранений же не удалось избежать почти никому. Рабирийские ополченцы, воодушевленные своим вождем и не имевшие никакого военного опыта, твердо веровали в возможность завладеть крепостью одним-единственным решительным натиском. Вопреки их ожиданиям дело обернулось почти полным разгромом, похоронив саму идею взять Токлау с наскока. Оставалось одно: правильная осада да еще непрерывная дуэль лесных стрелков с арбалетчиками из Пуантена, в которой гули безусловно и сразу доказали свое преимущество. Уже через пару дней полсотни стрелков, окружив форт кольцом охотничьих засидок в кронах деревьев, днем и ночью выцеливали на стенах Токлау неосторожную жертву, и горе тому, кто оставался без укрытия дольше чем на два удара сердца…

Что же до Блейри да Греттайро, он, несмотря на провал своих первоначальных планов относительно Токлау, оставался неизменно бесстрастен и деловит. Удивительно, но временами Хеллид мог поклясться, что Князь доволен исходом ночного штурма. Во всяком случае, окружавшая его аура мрачной, холодной властности еще усилилась, и авторитет нового Князя среди его подданных теперь стал почти абсолютным. Опасения Хеллида, что с таким трудом собранное войско разбежится после первого поражения, не подтвердились. В своей военной неудаче молодежь шумно винила гнусные уловки захватчиков-людей, многие сокрушались, что плохо владеют мечом, кое-кто из наиболее горячих азартно строил планы вроде тайного подкопа или сооружения осадной башни… но ни единого обвинения в адрес Князя не прозвучало. Более того, ополченцы почти поголовно выказывали поразительное воодушевление, изрядно смахивающее на слепой фанатизм адептов какого-нибудь темного культа. Сам Хеллид ничего похожего не испытывал, и увиденное совсем не прибавляло ему радости.

— Еще немного, и они его на руках носить станут, — бормотал он порой, косясь на статную черную фигуру с голубой звездой в волосах и надеясь, что Блейри его не слышит. — А прикажет кому повеситься, бедолага и в петлю полезет с воплем «Слава вождю!» Хотя… кто его знает… может, оно и к лучшему… Возможно, именно такой вождь нам сейчас и нужен…

Обложив торговый поселок плотным кольцом стрелковых дозоров, в буквальном смысле не дававшим обитателям Токлау поднять головы, Блейри обосновался в одном из военных лагерей и развил кипучую деятельность. Приток добровольцев, желающих послужить делу защиты Забытых Лесов от вероломных захватчиков, продолжался, хотя и не так споро, как прежде. Из вновь пришедших порученцы да Греттайро собирали стрелковые полусотни, которые не задерживались под стенами осажденной крепости — Блейри отправлял отряды на полуденный закат, к зингарской границе, и на побережье Хорота, где и прежде частенько появлялись аргосские боевые галеры. Каждый такой отряд получил исчерпывающие распоряжения на случай возможных стычек с людьми: в ближний бой не вступать, стрел не жалеть; если противник значительно превосходит числом — раствориться в лесу, знакомом, как собственный дом, и снарядить посыльного с докладом лично Князю.

Несколько групп Блейри отправил на сбор провианта и оружия по лесным поселкам, изрядно опустевшим после колдовской Грозы. Устроили даже что-то вроде воинской школы для новобранцев — кое-кто, как выяснилось, имел прежде знакомцев за Алиманой, обучался боевому искусству у стариков и мог мало-мальски научить приемам боя в сомкнутом строю и обращению с мечом и доспехом.

Тем временем лучшие из лазутчиков Хеллида пытались изыскать способ незаметно проникнуть за стены Токлау, и несколько раз им это удалось. Попытка убить Просперо Пуантенца не увенчалась успехом — герцога слишком хорошо охраняли — зато неведомо откуда Князю стала в точности известна дата ожидаемого падения Стены Мрака и кое-какие из людских планов. Не надо иметь семь пядей во лбу, чтобы догадаться — кто-то из оставшихся в крепости рабирийцев находится на стороне Блейри, делясь с новым правителем Забытых Лесов всем, что удается разузнать. Чуть позже двое пленных подтвердили: к десятому дню Второй летней луны колдовской занавес вдоль границы Рабиров развеется. Не без оснований подозревая, что в этот день на мосту через Алиману объявится немалое людское воинство, Блейри распорядился выслать к реке отряд в полсотни лучших лучников, велев им, как и прочим, любой ценой удерживать захватчиков, а в случае неудачи отправить гонцов в ставку Князя под Токлау.

Из-за высоких деревянных стен долетали и другие весточки. Сгинувшие неведомо куда маг Эллар Одноглазый и аквилонский наследник престола так и не объявились. После ночного нападения обитателями Токлау завладел давний страх людей перед теми, что рыщут в ночи, и Золотому Леопарду вкупе с да Каденой пришлось изрядно потрудиться, чтобы не допустить распространения паники.

Пуантенский герцог несколько раз пытался вызвать осаждающих на переговоры, но Князь Лесов не стал опускаться до встреч с завоевателями. Жизнь в крепости стала крайне напряженной, особенно после того, как гули припомнили мастерство изготовления длинных тяжелых луков, бивших на четыре-пять сотен шагов. Людям в форте теперь приходилось всегда коситься одним глазом на небо, откуда в любой миг дня и ночи могла спорхнуть бесшумная смерть с черно-белым оперением. Пытались рабирийцы обстрелять городок и зажигательными стрелами, но без толку — строить здания когда-то помогали их же сородичи, использовавшие давние средства Лесного Народа, уберегавшие дерево от гниения, воды и огня.

Пять лагерей, выросших на склонах окрестных холмов, соткали надежную паутину, десятками глаз следившую за перемещениями ненавистных людей. Те притихли, готовые в свою очередь в любой миг дать отпор. У осаждающих появилась забава: выслеживать голубей с соколами, время от времени взлетавших над башнями и наверняка уносящих с собой послания запертых в крепости людей. Блейри решил, что смертным на полуночном берегу Алиманы вовсе ни к чему знать, как поживают их сородичи в Рабирах. Если посланий не будет, люди могут счесть обитателей крепости погибшими и трижды подумают, прежде чем вновь соваться в Забытые Земли.

Однако и та, и другая сторона понимали — противоборство завершится в день, когда окруживший Рабиры мрак развеется. Либо крепость будет взята, либо гулям придется убираться, несолоно хлебавши, и искать другой способ покончить с присутствием людей на своих землях.

Вдобавок, как назло, возникла новая трудность — на сей раз среди приближенных Князя Лесов.



* * *



Не будь Хеллид так занят множеством навалившихся дел, он заметил неладное уже давно — с тех пор, как Раона Авинсаль начала вести себя на удивление прилично. Девица перестала носиться с рискованными затеями, подбивая пялившихся на нее с открытыми ртами юнцов вновь напасть на Токлау, не досаждала Блейри и, что самое удивительное, обосновалась не в княжеском шатре, а в одном из лагерей в закатной части леса, уведя с собой стаю верных почитателей. Подозрения Хеллида усилились, когда до него добрались неясные слухи о полуночных бдениях, устраиваемых девицей Авинсаль, и проводимых на этих сборищах колдовских ритуалах. Вытряхивать сведения из окружения Раоны не имело смысла — все равно ничего не скажут, требовалось разобраться во всем самому.

Ставку Блейри и лагерь, где поселилась девица Авинсаль, разделяло с четверть лиги дубового леса, сквозь который бежала проложенная еще людьми широкая тропа. В один из вечеров Хеллид решительно свалил все хлопоты на помощников, велел оседлать коня и отправился повидать давнюю соратницу. Еще по дороге он решил, что без колебаний пресечет новые выдумки стрегии, если те грозят обернуться неприятностями. Если же она и в самом деле придумала нечто толковое, то пусть изволит объяснить, ради чего играет в секреты.

Спрятавшийся в глубокой ложбине лагерь ничем не отличался от прочих: зеленые с коричневым шатры, укрытые древесными ветками, коновязи, площадки для костров и обходящие округу дозоры, не раз окликавшие проезжавшего мимо Хеллида. Жилище гульки пустовало, чему незваный гость не очень-то удивился, а на вопрос: «Где госпожа Авинсаль?» ему, поразмыслив, посоветовали ехать в сторону высившегося за стоянкой скалистого холма.

— Какого демона ее туда понесло на ночь глядя? — Хеллид не горел желанием рыскать по малознакомым лесам, выискивая удравшую куда-то взбалмошную девицу. Собеседники быстро переглянулись, и, мигом сменив тон, начали уговаривать посетившего их вернейшего из соратников Князя заночевать в лагере. Мол, к утру госпожа Авинсаль непременно вернется. От навязываемого гостеприимства Хеллид уклонился, но ничего более ему узнать не удалось — только направление, в коем следует искать пропавшую Раону. Да и то вполне могло оказаться неправильным: здешние обитатели не спешили делиться тайной ночных отлучек Стрегии из Льерри.

Пришлось довольствоваться малым — ехать, держась на темнеющий горный массив. Если Раона и ее прихлебатели не отыщутся, он вернется и оставит ей послание с требованием приехать в княжескую ставку. Никто не спорит, она сделала много полезного в нынешние тяжелые времена, но всему есть свои пределы.

Оставив стоянку позади, Хеллид углубился в шелестящее мелколесье, следуя вдоль еле различимой в сгущающейся темноте тропинки. Под копытами лошади порой хлюпала вода, поскрипывали деревья, в густой кроне тревожно вскрикнула и замолчала какая-то птица. Пожалуй, впервые со дня разразившейся над Холмами грозы у Хеллида, правой руки нового Князя Забытых Лесов, выдалась столь спокойная ночь.

Обманчиво спокойная, как вскоре выяснилось.

Звуки прилетели с Восхода — кто-то бежал, мечась из стороны в сторону, хрустя ломаемым подлеском и порой сдавленно вскрикивая. Кто-то, производивший шума и треска больше, чем стая дерущихся кабанов, и весьма напоминавший по своим повадкам человека.

Только какая нужда могла забросить человека в ночной рабирийский лес, где творения дня становятся слепыми и глухими, да еще заставить нестись со всех ног, рискуя в любой миг угодить в яму или влететь в колючие заросли?

Частый топот и хруст приближались. Прислушавшись, Хеллид развернул лошадь в нужном направлении и тронулся навстречу неизвестному. Страха он не испытывал — что может против гуля один-единственный и наверняка перепуганный до смерти человек? Интересно, от кого он убегает?

Расчеты оказались верными — лошадь вышла на небольшую прогалину, и почти сразу шагах в десяти из-за темных стволов вынырнул беглец. Завидев одинокого всадника, он не кинулся обратно в чащу, что было бы разумнее, но бросился навстречу, нелепо размахивая руками. Хеллид потянулся за висевшим в седельных ножнах клинком, но напрасно — одолевший последние шаги человек мертвой хваткой вцепился в стремя, хрипя, шатаясь и пытаясь выговорить какое-то слово. Недоумевающий рабириец шевельнул ногой, отпихивая свалившегося невесть откуда смертного. Тот забормотал отчетливее, по-прежнему не выпуская стремя:

— Помогите… Пожалуйста… Они гонятся за мной… Вы же не с ними, правда?.. Помогите, я не хочу умирать, я не сделал вам ничего плохого…

Человек поднял голову, и в сумраке Хеллид разглядел лицо — молодое, перекошенное от ужаса, в царапинах от хлеставших по нему ветвей. Из открытого рта вырывался скулящий вой. На краткое мгновение гуль растерялся, колеблясь, как поступить в столь диковинной ситуации, но тут подлесок слегка качнулся, пропустив два или три грациозных силуэта, легко двигавшихся, почти скользивших над высокой травой. Державшийся слева возмущенно прошелестел:

— Отпусти, он наш! Мы первыми его поймали, это наша добыча!