Курт Кеннон (Эд Макбейн)
Моя смерть
Когда заканчиваются все деньги, у тебя не остается выбора. Из дешевого отеля ты перебираешься в ночлежку, затем в темные подъезды и в итоге ты, нью-йоркский ковбой со скамейкой вместо лошади, заканчиваешь парком. Это не так уж плохо в теплую погоду. Ты свернулся калачиком, в ночи тебя укрывает звездное одеяло, и бетонные надгробия городских небоскребов тянут над тобой неопрятные пальцы, царапая темную завесу, окружающую замусоренный клочок травы, на котором ты лежишь. Когда погода начинает меняться, ты запихиваешь старые газеты под пиджак, утепляя грудь. Ты оборачиваешь ими ноги под штанинами, и это помогает переносить холод. Но газеты не слишком-то защищают от дождя.
Ты лежишь на скамейке, а непрекращающийся моросящий дождь мочит тебя, и, совсем замерзнув, ты думаешь: «Полюбуйтесь-ка, это – Курт Кеннон», – и от этой мысли тебе становится слегка тошно.
А затем ты просыпаешься однажды утром, и тебя окружает осень. Деревья в багрянце и золоте, листья их трепещут на фоне бетонных стен, как бесприютные призраки, и ты обнаруживаешь, что ты мертв.
В мусорную урну была засунута газета. Я обратил на нее внимание, потому что в подошве моего ботинка протерлась дыра величиной в полудолларовую монету, а из «Дейли ньюс» могла выйти хорошая затычка. Я выхватил газету из урны, сел на скамейку, снял правый ботинок и тут мне в глаза бросился жирный черный заголовок на четвертой странице. Он поразил меня, и вначале я подумал, что это случайное совпадение, но когда я начал читать, замешательство сменилось холодной яростью.
КУРТ КЕННОН УБИТ
Курт Дж.Кеннон, бывший частный детектив, который в прошлом году был лишен лицензии из-за того, что жестоко избил рукояткой пистолета любовника своей жены, найден мертвым позавчера в полдень в подъезде отеля «Санрайз» в Бауэри. Полиция установила, что смерть наступила в результате шести выстрелов из оружия сорок пятого калибра с близкого расстояния в лицо Кеннона. Его опознал владелец отеля Эвери Свеннет главным образом по личным вещам, найденным на покойном. Расследование зашло в тупик...
Там были и еще подробности, но я не стал вникать в них. Известие прожгло меня – до самых дыр в ботинках. Свинья Свеннет опознал тело. Неудивительно для такого чудика, как он. Свен носил бифокальные очки, а опознать бродягу по его личным вещам – то же самое, что распознать Сахару по одной песчинке. От этого дурно пахло. Одно дело – находиться поблизости от смерти, и совсем другое – быть объявленным мертвым, когда ты в действительности жив и еще брыкаешься.
Я разорвал газету, заткнул оба ботинка и затем направился в Бауэри к Свеннету.
Он был поражен, увидев меня. Его лицо побледнело, руки, лежавшие на стойке, задрожали... Он оглянулся, словно искал помощи, затем с трудом сглотнул и уставился на меня сквозь толстые стекла своих очков.
– Привет, свинтус, – сказал я.
– Курт... Я... ты...
– Я мертв, не так ли, свинтус? Ты опознал меня по моим личным вещам. По каким же это вещам, сукин сын...
– Курт...
Я перегнулся через стойку и сгреб его за грудки. Капли пота скатились с лица Свена в открытый ворот его рубашки.
– Что за бред, свинтус? Ну-ка растолкуй мне, а не то я вобью твои очки тебе в глотку...
– Я думал, что это был ты, Курт. Богом клянусь, я думал...
– Я выехал из этого клоповника три месяца назад.
– Знаю, Курт. Но парень был так похож на тебя...
– Что бы я стал делать в твоем кишащем тараканами подъезде?
– Да откуда мне знать, Курт? Копы спрашивали меня...
Я подтянул его ближе, прижав брюхом к стойке:
– Правду, свинтус!
– Поверь мне, все так и было, Курт. В подъезде лежал жмурик, и копы выпытывали, знаю ли я его. Я спустился и просмотрел всю ту дрянь, что они выудили из его бумажника. Там был и носовой платок с буквой «К» в углу. Я решил, что это ты, Курт. Я мог ошибиться. Парень был в подъезде...
Я выпустил его воротник и дал ему пощечину. Жирное тело задрожало, а глаза Свена расширились от страха.
– Правду, сукин сын! Всю, как есть. Если будешь и дальше врать, то станешь следующим парнем, которого они найдут в подъезде.
Теперь Свен дрожал весь с головы до ног, и к запаху испарины прибавился запах страха.
– Хорошо, Курт.
– Ну так...
– Этот парень... Этот парень пришел ко мне...
– Какой парень?
– Я никогда не видел его до этого, Курт. Приезжий. Злобный тип. Голубой пиджак в мелкую полоску. Маленькие усики. Я никогда не видел его до этого. Он не похож на кого-нибудь из пьяниц, Курт.
– Слушаю.
– Он пришел с пачкой денег, которой могла бы подавиться лошадь. Он сунул пачку мне под нос и сказал: «Покажи Кеннона и пачка твоя». Я никогда его прежде не видел, Курт.
– Сколько там было?
– Около трех тысяч. Хороший кусок зелененьких.
– А ты?
– Я спросил его, зачем ему нужен Кеннон.
– Врешь, Свен.
Он опять задрожал:
– Ну, ладно. Я не спрашивал его ни о чем. Он ушел и сказал, что придет позже, и я должен буду указать на Кеннона. Он хотел знать, как отсюда попасть на угол Сорок седьмой улицы и Бродвея. Я объяснил ему и был уверен, что он не найдет тебя. Три куска зелененьких...
– А что случилось, когда он вернулся?
– Я прикидывал и так и эдак. Когда фраер вернулся, я, конечно, пообещал показать ему Кеннона, то есть тебя, спустился к пьяницам, которые ошивались в моем подъезде Бог знает сколько, указал на одного из них и сказал, что это Кеннон. И тут же быстро ушел.
– Грязный ублюдок, на кого ты указал?
– На какого-то бродягу. Кто его знает? Одним больше или меньше... Курт, три куска зелененьких...
Я размахнулся и воткнул кулак на три дюйма в живот Свена.
Он отлетел к стене, его лицо побагровело.
– А почему ты сказал копам, что это мое тело?
Свен перевел дыхание.
– А как же мне было удержать денежки? Этот... этот парень – страшно злобный. Пришлось идти до конца...
– Знаешь, что я собираюсь сделать?
– Ч-что, Курт?
– Собираюсь найти парня, который хотел убить меня. Я собираюсь его найти и объяснить, что ты указал на другого. Я собираюсь сделать из него отбивную и затем послать его сюда.
– Курт...
– Пока!
И я оставил у стены эту жалкую гору из костей и трясущегося жира с вытаращенными глазами. Быстро миновав темный подъезд, я вышел на солнце. Оно ослепило меня, и я заморгал. Длинный темный «бьюик» припарковался у обочины. Передняя его дверца открылась. Здоровенный парень в зеленой спортивной куртке вышел на тротуар и направился ко мне. Под мышкой у него была заметная выпуклость, и эта выпуклость сулила неприятности. Я начал переходить на противоположную сторону улицы.
Он быстро прошел вперед и поравнялся со мной. Сначала я решил, что это шпик, а я не хотел никаких неприятностей с копами после убийства в подъезде Свена и поэтому продолжал шагать, не поворачивая головы.
– Я повторять не буду, Кеннон, – прошептал парень. – У меня под мышкой – тридцать восьмой, и я знаю, как им пользоваться. Если ты сделаешь еще шаг, – отправишься кормить червей.
Я остановился и повернулся, чтобы взглянуть на него. Это был верзила с бычьей мордой, усеянной веснушками. На глазах – темные очки, и я угадал в нем наркомана, но, вполне возможно, что у него были просто больные глаза.
– В чем дело? – спросил я.
– Поворачивайся и иди к «бьюику». Тридцать восьмой пока еще сдерживается, не серди его. Потом поговорим.
– Что ж, козыри у тебя на руках, – сказал я.
– Пики. Пошевеливайся, Кеннон.
Я подошел к «бьюику», и верзила открыл передо мной дверь. Я сел на переднее сиденье, взглянув на тощего водителя, который даже не повернул головы в мою сторону. Верзила уселся справа от меня и, как только он захлопнул дверцу, машина тронулась с места.
– Ну как, сыграем сейчас или позднее? – спросил я.
– Расслабься, – ответил верзила.
И все. Но что-то в его голосе подсказывало мне, что мы едем не на прогулку со стрельбой. Я откинулся и расслабился. «Бьюик» катил, пробираясь сквозь утренний поток машин. Мы свернули вправо, на Бродвей, миновали верхнюю часть города и наконец остановились перед особняком на Восточной тридцать третьей.
– Приехали, Кеннон.
Верзила открыл дверцу, и я последовал за ним на тротуар. Водитель встал справа от меня, и мы вместе поднялись на крыльцо. Водитель позвонил – два коротких и один длинный – дверь отворилась.
– Наверх, – скомандовал верзила.
Мы поднялись по внутренней лестнице. Третий парень встретил нас на площадке первого этажа.
– Легавый? – спросил он.
– Да, – отозвался водитель.
– Чарли ждет. Идите скорее.
Они подвели меня к последней двери в коридоре, открыли ее и пропустили вперед. Комната была прекрасно обставлена – множество обтянутых кожей стульев и крытый кожей стол. Стены от пола до потолка закрывали шкафы с книгами в богатых переплетах, сплошь покрытые пылью. Человек с пепельными волосами и сигарой во рту сидел за столом. Перекатывая сигару во рту, он внимательно изучал меня. Я не смотрел в его сторону. Я смотрел на блондинку, которая расположилась в кожаном кресле. Она была одета в шерстяное платье, которое начиналось с шеи, переходило на богатые округлости грудей и обтягивало талию. Она сидела, поджав под себя ноги, и колени выглядывали из-под подола. Она сбросила туфельки, и они покоились на полу. Голову она слегка склонила набок, и белокурые волосы спадали на щеку. Глубокие карие глаза сонно смотрели на меня.
– Кеннон? – спросил мужчина за столом. Что-то неприятное было в его голосе, словно его раздражал мой слишком заметный интерес к блондинке.
– Кеннон, – ответил я.
– Чарльз Семмлер.
– Я думал, что вы еще все на Рикерс-Айленд, Семмлер.
Его глаза сузились, рот сжался, затем он расслабился и улыбнулся:
– Вы знаете меня, не так ли, Кеннон?
– Знаю. Сколько детей вы развратили на этой неделе?
– Не дерзи, Кеннон. Я оказываю тебе любезность...
– Небольшая прогулка в машине? Большое спасибо за нее.
– Этот бродяга, которого нашли с дыркой в голове, – им мог быть ты.
– А бездельник в мелкую полоску – один из твоих мальчиков?
– Нет. Он приезжий. Его имя Бак Графтон. Это тебе что-нибудь говорит?
– Нет.
– Ну, а Бенни Мэллоу?
– Уже теплее. Значит, все это связано с ним?
– Ты точно помнишь Бенни?
– Конечно. Я дал показания, из-за которых его отправили в тюрьму. Пять лет назад. Так это все связано с ним?
– Бенни все еще тянет срок. Бак Графтон нет. Бенни попросил его повидать тебя.
– И мертвый бродяга в подъезде...
– Подарок от Бенни.
– Чудесный подарок.
– Верно. Он должен был быть еще чудеснее, но достался не тому.
– Над этим стоит подумать... Что тебе надо от меня, Семмлер?
– Одолжение.
– Я думал – это ты мне делаешь одолжение.
– Ну тогда взаимное одолжение. Может получиться очень мило.
– Слушаю, – сказал я.
– Отлично. Так вот, Графтон и не узнает, что попал впросак. Он не будет больше искать Кеннона. Он отправится обратно к Чи Суну. Если, конечно, не узнает, что ты все еще жив...
– Ну и?
– Он может обнаружить это очень легко.
– До сих пор я ничего еще не услышал.
– Есть парень, которого мы хотим убрать с дороги. Он находится в Бауэри. Если я пошлю кого-нибудь из своих, они не смогут до него добраться. Ты не прогадаешь, сделав это дело. А кроме того, мы ручаемся, что Графтон отправится на следующем самолете к Чи Суну...
– Кто этот парень, которого нужно убрать?
– Ты не знаешь его.
– Почему ты хочешь устранить его?
– Это мое дело.
– Отлично. Оставим это. Мне ни к чему знать лишнее...
– У тебя нет выбора, Кеннон.
– Нет? А с чего ты решил, что я испугаюсь Графтона? До того, как вы схватили меня, я шел к нему. Рано или поздно он обнаружит, что я все-таки жив, так ведь? Я сам скажу ему об этом.
– Может быть, к тому времени, как ты соберешься сказать, ты уже не будешь таким живым...
– Стало быть, так?
– Стало быть, так. Это означает: Курт Кеннон уже мертв. И у полиции достаточно хлопот и без того, чтобы разбираться, откуда появился другой труп Кеннона. Мы же ничего не теряем. К тому же копы не очень-то интересуются мертвыми бродягами.
– Ты, должно быть, держишь меня за дурака, Семмлер. Допустим, я соглашусь убить нужного вам человека. Но что помешает мне, выйдя отсюда, бросить все к черту?
– Не глупи, Кеннон. Бауэри не так велик, да и мир тоже тесен. Я могу послать десять человек, и они доставят тебя через полчаса.
– Если десять парней такие крутые, почему ты не пошлешь их к этому типу?
– Он знает всех моих мальчиков. Им не удастся незаметно его выследить.
– Но у тебя есть мальчики за пределами города?
– Они не годятся для серьезной работы.
– А как насчет Бака Графтона? Он уже, похоже, замаран – все время катается, убивая людей.
– Он не подходит.
– Почему?
– Это мое дело.
– Когда ты просишь меня убить кого-то, то это тоже мое дело. Почему Графтон не может сделать эту работу для тебя? По-моему, он-то как раз подходит.
– Графтон работает на синдикат Чи. Я не хочу, чтобы кто-то со стороны стрелял на моей территории. Это будет плохим примером. К тому же, он не знает Бауэри так хорошо, как ты.
– Да, у тебя сложное положение.
– Что ты хочешь сказать, Кеннон?
– Хочу сказать, что не работаю на подонков.
Наступила мертвая тишина. Лицо Семмлера побелело, он уперся пальцами в крышку стола. На его лице проступила ярость, и я стал прикидывать, что сейчас произойдет.
– Браво! – послышался возглас.
Я быстро обернулся.
Блондинка не без труда выбралась из большого кожаного кресла. Когда она наконец опустила ноги вниз, ее шерстяное платье задралось до бедер. Она одернула его и прошлась по комнате. И я увидел, что она пьяна в стельку. Подойдя ко мне, она остановилась в нескольких шагах, неуверенно покачиваясь.
– Браво! – повторила она. – Мне нравятся настоящие мужчины, – и дохнула мне в лицо алкоголем.
– Заткнись, Шейла, – прикрикнул Семмлер.
– Заткнись сам, – огрызнулась она.
Семмлер вскочил, мгновенно обогнул стол, подскочил к блондинке и замахнулся. Я двинулся было вперед, но слишком поздно. Он влепил блондинке пощечину. Девушка покачнулась и упала на пол, а Семмлер встал над ней, и его рука заработала, как коса, нанося девушке одну пощечину за другой. Девушка кричала и пыталась уползти в сторону. Ее платье опять задралось, обнажая длинные стройные ноги и подвязки ее шелковых чулок. Семмлер вновь занес руку, но я шагнул и перехватил ее, не давая ударить. Дернув в сторону, я заставил его покачнуться, но он внезапно сунул свободную руку под пиджак. Увидев в руках Семмлера маленький черный тридцать второй, я тут же отпустил его.
– Ты играешь не на той стороне, Кеннон, – сквозь зубы процедил он.
Девушка захныкала. Она так и лежала на полу с задравшимся до бедер платьем, из-под которого выглядывала кружевная полоска трусиков.
– Чарли... – начала она.
– Заткнись, Шейла. – Семмлер навел на меня револьвер. – Что скажешь, Кеннон? Я жду ответа сейчас же. Правильного.
Когда человек навел на тебя ствол и в его глазах горит жажда убийства, существует только один правильный ответ. Почему-то в такие минуты начинаешь цепляться за жизнь, даже если она такая, как моя. Я посмотрел на дуло тридцать второго и спросил:
– Кто этот человек, Семмлер?
– Умница, Кеннон, – он улыбнулся, но продолжал держать тридцать второй наизготовку. Он подошел к столу, выдвинул ящик, порылся в нем и бросил на стол глянцевую фотографию.
– Вот он. Тот, кто мне нужен.
– Мертвым.
– Мертвым, – повторил Семмлер.
Я взглянул на фото. Это был моментальный снимок, где был изображен какой-то парень. Типичный громила стойким лицом и набухшими веками.
– Мне нужны деньги, – сказал я.
Семмлер снова порылся в ящике стола:
– Здесь двадцать. Только не вздумай истратить их в соседнем баре. У тебя есть пушка?
– Нет.
Семмлер открыл другой ящик и швырнул на стол сорок пятый:
– Не надейся, обоймы в нем нет. Положи пистолет в правый карман.
Я сделал, как он велел, и Семмлер бросил на стол две полные обоймы:
– В левый карман, – приказал он.
– Я свяжусь с тобой...
– Это я свяжусь с тобой, – поправил Семмлер. – Где ты живешь?
Я снова взглянул на девушку. Она поправила платье и села. На ее покрасневших щеках отчетливо читались следы злобы Семмлера. Она взглянула на меня, и в ее глазах была немая просьба о защите.
– Лучше бы мне держаться подальше от отелей Бауэри, – ответил я. – Здесь есть местечко на Четырнадцатой линии. Отель «Пол». Я буду там.
Я даже не собирался взглянуть на этого парня. Отель «Пол» я назвал для блондинки. Мне хотелось побольше узнать обо всей этой вонючей интриге. Уверен, что она запомнила название отеля, и если ее ответный взгляд что-то значит, она должна рано или поздно появиться.
Я купил пшеничного виски на четыре бакса из двадцати, выданных мне Семмлером, и растянулся на кровати, чтобы надраться как следует. Стук в дверь раздался раньше, чем я предполагал.
Пришлось поставить бутылку с виски, встать и приоткрыть дверь. Но передо мной была не давешняя блондинка. Я открыл дверь шире.
Передо мной стояла высокая девушка. Ее черноволосая головка находилась на уровне моих глаз, а я не из коротышек. На ней был облегающий свитер и юбка. Волосы у нее были длинными, а лицо, как с картинки. Я угадал в ней девушку из бедного квартала еще до того, как заметил хмельной блеск в ее глазах и понял затем, что она с окраины Бауэри и, должно быть, не так уж много времени прошло с тех пор, как она была одной из нас. Она вошла в комнату, закрыла дверь и прислонилась к ней спиной, тяжело дыша.
– Ты ошиблась комнатой, сестричка, – сказал я. – Я ничего не заказывал.
– Вы и не получите ничего, что бы ни заказывали, – ответила она. – Вы ведь Курт Кеннон, не так ли?
– Нет.
– Не заливайте. Слух уже прошел. Половина Бауэри знает, что вы забрались в эту дыру.
– Ты ошибаешься. Кеннон мертв.
– Думаешь, кто-нибудь поймался на этот крючок? Тем более я?
– А почему «тем более» ты?
– Парень, которого убили – Джонни Маззини. Я знала его.
– Откуда?
– Я знала его до того, как он ушел под откос, и виделась с ним перед его последней поездкой. Мы с ним были очень близки.
– Предположим.
– Я знаю, кого убили. И я хочу знать, кто сделал это?
– Зачем?
– Как я уже сказала: мы были близки.
– С чего ты решила, что я знаю, кто убил?
– Что это у тебя, бутылка? – спросила она и подошла к кровати. А я смотрел, как туго натягивается юбка при каждом ее движении. Она была крупной девушкой, но при этом отлично сложена: длинные стройные ноги и в достатке всего, что обтягивал ее свитер.
Она взяла бутылку за горлышко, села на кровать и сделала длинный глоток.
– Приятель, это то, что мне было надо, – сказала она.
– Не стесняйся.
– Спасибо, – она глотнула еще, откинув голову назад. Когда она поставила бутылку, взгляд ее стал серьезным. – Я хочу знать, кто убил Джонни.
– Ты запросто это узнаешь.
Она выжидательно наклонилась вперед:
– Кто?
– Чикагский подонок по имени Бак Графтон.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю. Если хочешь, поможешь рассчитаться с ним.
– Где его найти?
– Не знаю.
Она встала, одернула юбку и пошла ко мне, неторопливо покачивая всем, чем только могла.
– Ну же, Кеннон! Где мне найти его?
Она остановилась в трех дюймах от меня, ее губы почти касались моих. Она положила обе руки мне на плечи, подав бедра вперед:
– Где он? – переспросила она.
Я не ответил. Она еще ближе придвинула губы и бедра и прижалась ртом к моим губам, язык ее ожил. Я обнял ее тугое тело, и она прижалась ко мне, а потом, отодвинув губы и полуприкрыв затуманенные глаза, прошептала:
– Где он, Кеннон?
– Не знаю.
– Отлично, – произнесла она. – Отлично, – и начала высвобождаться из моих объятий, но я крепче прижал ее к себе, и в ее глазах появилось недоумение. Она подняла голову и изучающе заглянула мне в лицо.
– Я...
Но я заглушил ее слова, поцеловав. Казалось, она готова была бороться, но затем боевой дух покинул ее. Она прижалась ко мне, и на этот раз ее поцелуй был настоящим.
Уже смеркалось, когда она ушла. Половина бутылки была прикончена, и я чувствовал усталость и опустошение. Я думал о крепкой девушке и ее друге, который получил шесть пуль в лицо, потому что его по ошибке приняли за меня; Теперь схватки не миновать. Если в Бауэри знают, что я жив, то это знает и весь город. А если знает город, то может узнать и Бак Графтон. А как только он узнает, он опять вернется в Бауэри и первым, кого он навестит, будет свинья Свен. А если в Бауэри знают, где я нахожусь, то и свинья Свен может узнать. Он и мать родную продаст, чтобы спасти свою шкуру, и как только Бак Графтон на сядет на него, эта свинья тут же выложит ему, где меня найти.
Отлично.
Я выписался из отеля.
Я снял комнату в развалюхе тремя кварталами поодаль и затем попытался обдумать, что же меня ожидает. Я согласился выполнить грязную работенку для Чарли Семмлера. Замечательно. Однако соглашение с подонком... Этого ведь у нас не было? Беда лишь в том, что Семмлер может не разделять мою точку зрения. И как только он узнает, что я выехал из отеля, он, возможно, пошлет за мной своих гангстеров. На этот раз они не будут столь сердечными.
В то же самое время Бак Графтон все еще сидит у меня в печенках, и это связывает меня по рукам. Может быть, проще всего – разыскать семмлеровского громилу, проделать в нем дырку-другую и оставить его мусорщикам? Я полез в карман и выудил фото, которое дал мне Семмлер, всмотрелся в глаза этого типа, пустые глаза убийцы. И тут меня осенила другая идея. И чем больше я обдумывал ее, тем больше я ценил то, что Семмлер снабдил меня сорок пятым. Потому что все это внезапно перестало казаться игрой. Внезапно я осознал, что парень, которого я будто бы выслеживаю, – это убийца, и если начнется схватка, если я иду за ним по пятам, то и о н может тоже оказаться за моей спиной вместе с Семмлером и Графтоном.
Если бы у меня была трехсторонняя монета, я бы метнул ее. Но вместо этого я, перехитрив всех убийц, начиная с Бака Графтона, отправился навестить свинью Свена.
На этот раз толстяк не испугался. И страха в его широко раскрытых глазах больше не было. Он лежал за своей стойкой, и вся широкая грудь его пиджака была залита кровью. Убийца не поскупился. Он разрядил в Свена всю обойму, и пули разворотили его грудную клетку, оставив лужу крови там, где находилось нечто вроде человека.
Молва вырвалась на свободу. Молва достигла ушей Бака Графтона, и Свен заплатил больше, чем получил. Я взял телефон со стойки, набрал номер «О», попросил: «Дайте мне полицию» и сообщил об убийстве, не называя своего имени, затем положил трубку и ушел оттуда быстро, словно за мной гнались черти.
* * *
Осень – пора умирания.
Осенью мир умирает, и часть каждого человека умирает вместе с ним. Я шел по улицам Бауэри и разглядывал лица встречных бродяг. На них застыла тупая покорность, об угрызениях совести, казалось, говорили шаркающая походка и безвольно опущенные головы. Лето мертво, и скамейки в парке так холодны зимой. Лето мертво, и осень действовала широким ножом, запятнанным красным.
Но была и другая осень...
Тогда Тони была частью меня самого, и это было время, когда осень была живой. Долгие прогулки в лесу, где листья шуршат под ногами. Поцелуи обветренных губ... Белокурые волосы, в беспорядке развевающиеся вокруг ее лица... И улыбка в глазах, обещающая ее ласки... Осины и березы, и дикие яблоки, и долгий день на холмах, где весь мир лежит у наших ног, и ее тело цвета слоновой кости в зеленой высокой траве...
А теперь остались только тяжесть сорок пятого, заткнутого за пояс возле живота, человек по имени Графтон и другой человек с глазами убийцы.
Я шел по Бауэри, потому что это самое безопасное место в мире. Один бродяга неотличим от другого. Их тряпки делают их анонимными. Все лица носят на себе отпечаток пьянства, что делает их неразличимыми. И вместе с тем, я устал от ходьбы. Кто-то хочет убить меня. И ходьбой тут не поможешь.
Свинья Свен говорил что-то про угол Сорок седьмой Бродвея. Когда Графтон разговаривал с ним, он спрашивал, как попасть туда. Разумеется, я не знаю, зачем. Ресторан, театр, что-нибудь такое же привлекательное для приезжего. Но это могло означать и отель – и это был стоящий шанс.
Я ухватился за него и потратил большую часть из двадцати семмлеровских баксов на такси, потому что сильно спешил повидаться с мистером Графтоном. А также потому, что это уменьшало возможность повстречаться с одним из парней, охотившихся за мной. В сабвее и автобусах слишком людно. И если вы собираетесь поиграть вдвоем с кем-нибудь в «продырявь череп», то лучше туда не соваться.
Я пренебрег танцевальными залами Бродвея, кинотеатрами, дешевыми пассажами и огромными магазинами, ресторанами и еще миллионом мест, которые могли бы привлечь Графтона. Я отправился прямо в отели, гнездившиеся на Восточной сорок седьмой, как тараканы. Отели мало отличались друг от друга. Тусклая мебель, маленький стол, два лифта, потрепанная кушетка в вестибюле.
Я начал с первого, самого близкого к Бродвею, и продолжал двигаться к западу, вниз по улице. Дежурные клерки были не очень приветливы. Они оценивающе оглядывали мои покрасневшие глаза, небритое лицо, поношенную одежду и затем неохотно сообщали, что, к сожалению, Графтон здесь не числится.
Пройдя всю улицу до конца, я убедился, что больше отелей здесь нет. И в эту минуту я пожалел о прошлом, о большом агентстве, где я мог прибегнуть к помощи дюжины помощников, но я жалел об этом только секунду. Потому что вспомнил, что Паркер был одним из моих помощников – хороший оперативник, парень, которому я полностью доверял.
Остановившись у ближайшего бара, я опрокинул три двойных виски, а затем пошел назад на Четырнадцатую улицу к отелю «Пол».
Убедившись, что вестибюль пуст, я миновал его и прошел прямо к стойке. Клерк оторвался от своего журнала.
– Я выехал отсюда рано утром, – сказал я. – Не искал ли меня кто-нибудь за это время?
Окинув меня оценивающим взглядом, он спросил:
– Ваше имя?
– Кеннон.
– Кеннон... Минуточку, – он отвернулся и вынул небольшую пачку записок, выбрал из них одну, положил остальные на место и сказал:
– Да, молодая леди была здесь, хотела повидать вас.
Лицо его оставалось невозмутимым, но быстрый взгляд подсказал мне, что я хотел узнать еще до того, как задал вопрос:
– Она назвалась?
– Шейла. Только Шейла.
– Она сказала, где ее найти?
– Она оставила адрес здесь, – он протянул мне листок, быть может, успев в него заглянуть.
– Благодарю.
Я отправился на Восточную шестьдесят седьмую улицу. Прежде чем покинуть отель, я внимательно осмотрелся, а затем взял такси. Деньги, выданные Семмлером, таяли очень быстро, слишком быстро. Но мне надо было держаться подальше от толпы.
Водитель доставил меня точно по адресу, указанному на листке бумаги. Я заплатил ему, отсчитав на чай совсем немного. Большие чаевые – не очень разумная вещь, когда потом на оставшиеся монеты надо будет купить выпивку.
Дом был четырехэтажный с белым каменным входом. Поднявшись по ступеням, я открыл входную дверь и снова взглянул на клочок бумаги.
Сорок вторая квартира.
Верхний этаж. Я взглянул на ряд почтовых ящиков, и глаза мои остановились на одном под номером сорок два. Аккуратная надпись на ящике сообщила мне фамилию девушки. Мак-Кейн. Шейла Мак-Кейн. Я нашел кнопку звонка и направился к внутренней двери. Она отворилась с легким гудением, и я вошел в прохладную, полутемную, заботливо убранную прихожую. Высокое каучуковое дерево росло в большой кадке, стоявшей как раз напротив двери. Зеркало в позолоченной раме висело на стене, под ним располагался мраморный столик на железных ножках.
Я начал подниматься по лестнице. Перила были начищены и отполированы. Пахло чистотой, и я подумал, знает ли хозяйка дома, кто въехал в сорок вторую квартиру? За это уютное респектабельное местечко, разумеется, платил Семмлер.
Поднявшись наверх, я нашел нужную квартиру и уже было собирался позвонить, как заметил уголок бумажки, торчавшей в двери. Я вытащил ее и прочел поспешно нацарапанные буквы.
«Кеннон. Я переодеваюсь. Входите и располагайтесь поудобнее».
Пожав плечами, я сунул записку в карман и толкнул дверь.
– Я здесь, – крикнул я, все еще не закрывая дверь. – Есть кто-нибудь дома? – и закрыл за собой дверь.
Первая пуля ударила в косяк в трех дюймах от меня. Я даже успел увидеть отлетевшую щепку, прежде чем бросился на ковер, другие три пули просвистели у меня за спиной. Не было слышно ни одного звука, за исключением легких хлопков, которые издает пистолет с глушителем. Низко пригнувшись, я рванул вперед, и тут же раздались новые хлопки. Еще три пули выбили из ковра клочки шерсти. Всего семь пуль. Пистолет пуст, если это сорок пятый. Я услышал щелчок обоймы, забитой в рукоять пистолета, где-то в глубине комнаты. В этот момент я прятался за большим легким креслом и мой собственный пистолет был у меня в руке.
В комнате стояла тишина, как в склепе.
– Отлично, Графтон! – крикнул я. – Продолжайте свою чертову игру!
И он продолжил свою игру. Две пули застряли в кресле, одна скользнула поверху.
– Я все еще здесь, Графтон, – сообщил я.
Он тоже все еще был здесь. Два хлопка, словно он причмокнул губами – прозвучали следом. Одна пуля задела кресло, ударив о пружину, которая издала жутковатый вой в безмолвии комнаты. Вторая – прошла так близко от меня, что я услышал ее свист и почти ощутил прикосновение ее металлической рубашки.
Пять пуль. Еще две, и ему придется перезарядить пушку. Но может быть, и не придется. Это зависело от того, насколько точно он пошлет две оставшиеся.
– Давай, ублюдок! Стреляй получше!
Я распластался на ковре и ждал. Ничего не произошло.
– Ты сдаешься, Граф...
Я мог никогда не закончить эти слова. Пули пронеслись через комнату, как разъяренные шершни, две подряд. Они прошили кресло, и я опять услышал, как обойма выскользнула из сорок пятого моего невидимого противника.
Но я уже перебежал комнату. Он прятался за длинной софой, и я уже слышал щелчок новой обоймы, вставшей на место, когда бросился вперед.
Я добрался до него как раз в тот миг, когда он поднял свой пистолет, чтобы выстрелить, но глушитель делал оружие длинным и неповоротливым. Пистолет издал устрашающий хлопок, но я уже навалился на него, и мы покатились по ковру, переплетя руки, ноги и пистолеты. Я опустил свой кулак на его затылок и вырубил его на секунду. А затем он сжал мою руку с пистолетом и ударил меня коленом раз и другой. Огненная боль пронзила меня. И мы снова покатились, сцепившись, словно две креветки.
Я продолжал колотить его рукоятью пистолета, потом приставил дуло к его плечу, но он откатился в сторону и начал поднимать свое собственное оружие, когда я наступил ему на руку.
Пальцы его разжались, он вскрикнул, а я ногой откинул его пистолет в сторону и бросился на него. Он вновь ударил меня ногой, попав на этот раз в бедро. Он не причинил мне вреда, но я потерял равновесие и когда вскочил снова, он тоже успел встать и броситься к двери. Я прицелился, чтобы выстрелить в Бака Графтона, и в этот миг увидел его лицо.
Оно поразило меня.
Оно настолько удивило меня, что я не выстрелил, а когда пришел в себя, он был уже за дверью и его каблуки стучали, удаляясь вниз по лестнице.
Я сморгнул. Сунул пистолет за пояс и почесал в затылке.
Парень, который собирался изрешетить меня, сделав дырявым, как кусок швейцарского сыра, не был Баком Графтоном.
Это лицо я узнал бы где угодно.