Мы с Джен вышли из метро и двинулись по Йорк. Слева от нас над рекой простерся Манхэттенский мост. На сей раз я не ощущал смутного дискомфорта от того, что нахожусь не на Манхэттене. Со стороны «антиклиента» мы имеем дело с ренегатами из числа охотников за крутизной, и здесь им, конечно, самое место. Большая часть крутняка вышла из метро вместе с нами: огоньки их сигарет и экраны телефонов светились и таяли в темноте, по мере того как они расходились по старым улицам, направляясь в реконструированные под жилье промышленные здания. Мне очень хотелось надеяться, что этот район сохранит свою атмосферу к тому времени, когда я стану жить отдельно от родителей, хотя, признаться, верилось в это с трудом. Когда еще я смогу позволить себе собственное жилье?

Йорк-стрит свернула на запад, по направлению к Флашинг-авеню, что проходит мимо Бруклинских военно-морских верфей — логовища «Два на два продакшн».

Старые изображения этой верфи я видел в Музее естественной истории, в том самом зале, где выставлены метеориты. Та самая железная глыба, за которой я прятался, около века назад пролежала несколько лет на здешней территории. Все это время власти пытались сообразить, что делать с неземным сувениром весом в тридцать четыре тонны. Интересно, часто ли в ту пору метеорит, притянув стрелки компасов, привлекал сюда корабли, и не с ним ли связано то, что этот уголок Бруклина считается мистическим местом, где происходит уйма всяких странностей. Не зря же, в конце концов, он носит имя диснеевского летающего слона Дамбо.

В наше время на территории Бруклинских военно-морских верфей давно нет ни метеоритов, ни военных кораблей, ни вообще каких-либо судов.

Огромные судостроительные цеха были превращены в киностудии, офисы и просторные помещения для компаний, создающих декорации для бродвейских мюзиклов.

— Хотелось бы знать, зачем «антиклиенту» столько места? — спросила на ходу Джен.

— Жутко интересно. Там можно спрятать что угодно. Воздушную эскадру, стаю саранчи… загородный дом с лужайкой.

— Боже мой! Думаешь, это смешно?

Мы дошли до поста охраны на проходной и спросили, как найти компанию «Два на два продакшн». Охранник неохотно оторвал взгляд от телевизионного экрана и оглядел нас с головы до ног.

— У них что, опять съемки?

— Ну… да.

— Я думал, в понедельник они уезжают.

— Ну да, по плану. Но они сказали, что хотят нас видеть прямо сейчас.

Он потянулся к стопке фотокопий планов верфи, на верхней небрежно поставил крестик и протянул план нам, продолжая смотреть телевизор.

Снаружи Джен дала волю своему возмущению.

— Нет, каково — съемки! Неужели мы выглядим как актеры?

(Инноваторы, как правило, не любят актеров, которые по определению являются имитаторами.)

— Не знаю, Джен, представление ты устроила весьма убедительное.

Она воззрилась на меня.

— Конечно, — добавил я, — они могли снимать рекламу для туфель.

— Ну да, полагаю, я могла бы иметь к этому отношение. Но сама мысль о том, чтобы сниматься…

Она поежилась.

Военно-морская верфь по случаю субботы была почти пуста, ее открытые пространства после тесноты Манхэттена вызывали головокружение.

Мы прошли под гигантскими арками из ржавого, заляпанного краской металла, пересекли заброшенную узкоколейную дорогу и проследовали между старинными заводскими корпусами и сборными металлическими ангарами, обрамленными рычащими выступами кондиционеров.

— Это здесь, — сказал я.

Вывеска «Два на два продакшн» красовалась над большущей раздвижной дверью старого кирпичного здания, в котором можно было бы спрятать линкор.

Я почувствовал, как звенят от напряжения мои нервы. Кажется, нам опять предстояло совершить незаконное, тайное и, вероятно, опасное проникновение.

Но нет смысла противиться судьбе.

— И как мы попадем внутрь? — спросил я.

— Может быть, здесь?

Джен потянула здоровенную дверную ручку, и дверь отворилась.

— О, сработало!

— Но это значит…

Джен кивнула и показала свой искрящийся браслет, затем, нажав ногтем на переключатель, отключила индикацию и шепнула:

— Это значит, что они здесь, вероятно, пакуют вещички, готовясь к переезду. Нам лучше не шуметь.

Внутри царила тьма.

Мы пробирались среди каких-то бесформенных, поглощенных мраком и тишиной предметов. Джен натолкнулась на что-то, и оно сердито царапнуло бетонный пол. Мы оба застыли и не шевелились, пока не стихло продолжительное эхо. По нему было ясно, что вокруг нас огромное пространство.

По мере того как глаза привыкали к темноте, у меня создавалось впечатление, что постепенно выступающие из мрака очертания окружающих предметов мне знакомы, словно я уже здесь бывал. Пришлось напрячь зрение — оказалось, мы идем между ресторанными столиками с перевернутыми на них стульями.

Я протянул руку и остановил Джен.

— Тебе это ничего не напоминает? — шепнул я.

— Не знаю. Закрытый ресторан?

— Точнее, место, которое должно выглядеть рестораном в рекламном ролике шампуня.

Я пробежался пальцами по стульям, припоминая рекламу.

— Где герой «жабу» вместо «крабов» заказывал.

Она огляделась.

— Ты уверен?

— Ну, не совсем… — Я всмотрелся во тьму, силясь различить очертания предметов. — О, да тут никак и старые театральные кресла.

— А они-то с чего?

— Как же, помнишь тот эпизод из клипа, с театром? Где у капельдинера язык переклинило.

— С чего это им вздумалось имитировать в студии зал театра? — Джен покачала головой. — Здесь же Нью-Йорк — город театров.

— Н-да…

Я пробрался к сиденьям, которых было всего-то пять рядов, по десять кресел в каждом, перед красным бархатным занавесом. Вообще-то Джен права — в городе, где полным-полно настоящих театров, не говоря уж о ресторанах, эта имитация зрительного зала выглядела зряшной затеей.

— Может быть, им требовался полный контроль над ситуацией? Абсолютная секретность?

— А может, они просто чокнутые? — предположила Джен.

— Это как раз можно сказать с уверенностью…

— Тсс!

Застыв в темноте, Дженни наклоном головы указала налево.

Я услышал голос, эхом отдававшийся в просторном зале, и, вперив взгляд в сумрак, настороженно прислушался. По ту сторону огромной студии была видна тусклая полоска света под дверью, колебавшаяся, как будто внутри кто-то расхаживал по помещению. Голос продолжал звучать, и, хотя слова скрадывало расстояние, резкий тон показался мне знакомым.

Так, будучи в крайнем раздражении, говорила Мэнди Дженкинс.

Глава тридцатая

Я понизил голос даже не до шепота, а до дыхания:

— Тихо!

Среди всего этого хаотического нагромождения невидимых в темноте предметов «тихо» означало в первую очередь «медленно». Мы продвигались, словно водолазы, шаг за шагом, щупая мглу перед собой вытянутыми руками. По мере нашего приближения к цели глаза приспосабливались к темноте, полоска света под дверью казалась все ярче. Стал различим грубый бетон пола, похожий при этом освещении на изрытую кратерами поверхность Луны.

Постепенно мне стало ясно, что в этой стене студии имеются и другие двери, в большинстве темные, но из-под некоторых тоже пробивался свет. Из-за стены доносились звуки, наводившие на мысль о перемещении тяжелых предметов по шершавому полу. Несколько металлических лестниц исчезали наверху в темноте. Узкий, опоясывавший студию подиум обеспечивал доступ к стальным конструкциям, на которых крепились прожектора и прочее световое и акустическое оборудование.

Свет из щелей вокруг двери, которую мы заметили первой, бил, казалось, особенно ярко, и мое воображение тут же нарисовало мощную лампу, направленную через голый стол прямо в лицо Мэнди.

Дверь глушила ее голос, но все же мне удалось разобрать фразу:

— Я думаю, вы все не так поняли.

Ответ прозвучал слишком тихо, чтобы его можно было разобрать, но в тоне слышалась холодная угроза.

Из-за двери послышался скрип отодвигающегося стула, потом шаги. Джен стремительно бросилась к какому-то массивному приспособлению, она отчаянно махала рукой, чтобы я тоже бежал к укрытию. Светящаяся щель померкла — кто-то подошел к выходу.

В паническом молчании я сделал несколько шагов в направлении Джен и присел на корточки возле нее как раз в тот момент, когда дверь распахнулась, выпустив в огромную студию поток света. В поле моего зрения появились ковбойские сапоги и бело-красные туфли производства клиента. Ковбой, известный также как Футура Гарамонд, вывел Мэнди.

Когда дверь закрылась, тьма окутала их, однако сверху тут же пролился свет — включился ряд верхних светильников. Джен потянула меня назад в укрытие, а Футура Гарамонд смотрел в нашу сторону, держа руку на выключателе.

Я тесно прижался к Джен, сердце мое отчаянно колотилось. Он услышал мои шаги? Увидел нас?

— Эй? — окликнул он.

Мы застыли как вкопанные, затем Футура покачал головой и повел Мэнди к другой двери, находившейся в десяти метрах в стороне. Он открыл, Мэнди вошла туда одна, и Гарамонд со щелчком запер ее.

— Я скоро вернусь, — сказал он сквозь дверь, повернулся и исчез, поднявшись вверх по лестнице: сапоги звякали по металлу. Глядя вверх через подиум, мы видели, как он прошел прямо у нас над головами. Потом шаги стихли.

Мы сидели, прижавшись друг к другу, и прислушивались. Не затаился ли он наверху, глядя вниз и выжидая, когда мы выдадим себя? Или этот подиум ведет в другую часть здания?

— Пошли, — прошептала Джен после нескольких долгих секунд ожидания.

Мы начали подкрадываться к двери, за которой исчезла Мэнди. Я нервно поглядывал на лампы верхнего света. На свету я чувствовал себя беззащитным, но отключать его было нельзя, Гарамонд, где бы он ни находился, мог бы это заметить. Подобравшись к двери, Джен взялась за ручку и осторожно, прямо как взломщик сейфов, попыталась ее повернуть.

Она покачала головой. Заперто.

Я приложил ухо к холодному металлу и прислушался. Ничего. Именно там они должны были держать Мэнди в промежутках между допросами. Чего они хотели добиться? Выпытать маркетинговые секреты клиента? Раскопать компромат? Выведать побольше обо мне?

Чего бы там ни хотел от Мэнди «антиклиент», пришло время ее вызволить. И поскорее. Футура Гарамонд сказал, что скоро вернется.

Джен, вопросительно глядя на меня, мимически изобразила стук в дверь.

Я отрицательно покачал головой. Нельзя было допустить, чтобы Мэнди принялась нас окликать, спрашивая, кто это. Особенно с учетом ее широко известной способности перекрывать голосом шум любой, самой неуправляемой «фокус-группы».

Я произвел в направлении двери жест, имитирующий удар, и Джен кивнула в знак согласия. Надо ломать.

К сожалению, мы как-то забыли прихватить с собой таран. Металлическая, промышленного серого цвета дверь выглядела неприступной, не говоря уж о том, что стоит нам начать в нее ломиться, как нас тут же схватят. Неплохо бы вышибить ее одним духом, забрать Мэнди и задать драпака в другой конец студии.

Я огляделся по сторонам, ища что-нибудь, способное одолеть дверь, но, кроме висевшего в углу огнетушителя, ничего не увидел.

Однако Джен вышла передо мной и показала назад, туда, где мы скрывались.

В верхнем свете я разглядел штуковину, за которой мы прятались. Это была операторская тележка — тяжелая четырехколесная платформа для передвижения по съемочной площадке. В передней ее части находился прочный, похожий на стрелу крана кронштейн для крепления камеры.

Я улыбнулся. У нас появился таран.

Торопливо прокравшись обратно к тележке, мы сделали пробный толчок. Устройство было предназначено для того, чтобы гладко, без тряски и шума перемещать камеру во всех направлениях.

Мы обменялись улыбками. Клево!

Тележку мы нацелили так, чтобы кронштейн камеры угодил в самую середину двери.

Раз… два… — принялась отсчитывать Джен.

По счету «три» мы налегли на тележку своим совокупным весом. Спроектированная для быстрого передвижения, она бесшумно покатилась по гладкому полу, стремительно набирая скорость.

Вдруг секунд за пять до столкновения дверь открылась!

Я попытался остановить наш таран, однако чертова тележка вырвалась из рук и неудержимо неслась вперед.

В проеме с озадаченным видом стояла Мэнди, позади нее белело маленькое помещение.

— К-какого?..

Мэнди осеклась, когда тележка устремилась прямо на нее, но в последний момент совершила единственно разумное действие — захлопнула дверь.

Тележка ударила: резкий звук, словно машина на полной скорости сбила пустой металлический мусорный бак, эхом прокатился по обширному пространству. Дверь вмялась внутрь, приняв в себя стрелу камеры, как живот принимает кулак при сильном ударе под дых.

— Мэнди! — вскричал я, прыгая вперед.

Мы с Джен отчаянно потянули тележку назад, и дверь распахнулась наружу, а затем слетела с петель и рухнула на пол. Мэнди, стоявшая в маленькой комнате, ошарашено смотрела на нас с возвышения. Как я понял, дело было в туалете, и она вскочила на унитаз, чтобы спастись от неистовой тележки. Из сливного бачка доносилось успокаивающее журчание текущей воды.

— С тобой все в порядке? — крикнул я.

— Хантер? Какого черта ты…

— Некогда! — воскликнул я и потянул ее вниз.

Джен уже бежала назад через студию, прочь из круга служебного освещения, в темноту. Задевая за невидимые препятствия, рискуя споткнуться и загреметь, я тащил за собой ошеломленную Мэнди к большим скользящим сценическим дверям.

Позади слышались звуки суматохи, двери распахивались, в студию ворвался свет. Ничего, нам бы только добраться до вахты на главном входе, а еще лучше выскочить на улицу…

— Хантер! — вопила Мэнди, которую я тащил за собой, как мешок.

— Просто беги! — заорал я, пытаясь рвануть ее вперед, но она уперлась пятками так, что мне пришлось остановиться.

Я развернулся к ней лицом.

— Ты что делаешь? — вскричала она.

— Тебя спасаю!

Длившуюся вечность секунду она таращилась на меня, а потом со вздохом сказала:

— Ох, Хантер, какой же ты… вчерашний.

Потом мир взорвался ослепительным светом, в нас со всех сторон с жужжанием ударили лучи прожекторов.

— Ох, дерьмо! — услышал я возглас Джен. Полностью дезориентированный режущим светом, я закрыл глаза ладонью. Вокруг слышались звуки приближающихся шагов и катящихся металлических роликов.

Да уж, дерьмо, точнее не скажешь.

Глава тридцать первая

Из-за слепящей стены света послышался властный голос:

— Это и есть Хантер Брак, тощий белый малец, выглядящий так, словно у мамочки не хватает времени заняться его внешним видом?

Даже ослепленный и еле живой от страха, я возмутился этой в корне несправедливой оценкой. Если я был не в штанах из серого рубчатого вельвета и не в футболке цвета высохшей жвачки, то только потому, что нуждался в социальной невидимости.

— Это была маскировка, сами знаете!

— Знаем-знаем, — прозвучал с другой стороны более низкий голос лысого здоровяка.

— А это у нас кто? — спросил первый голос.

Я услышал звук катящихся по бетонному полу роликов, с болезненным любопытством разлепил веки и увидел, как из слепящего сияния грациозно выкатывается Мвади Уикерсхэм. Мне удалось приметить и другие фигуры, окружавшие нас, перекрывая все пути к отступлению. Из облака света выступили шоферская шапочка и ковбойские сапоги Футуры Гарамонда, который воззрился на ноги Джен.

— О, смотрите, — указал он на шнурки.

Среди похитителей распространился ропот узнавания.

— Точно, — подтвердила Мвади Уикерсхэм, глядя вниз с высоты своего увеличенного роликами роста. — Сама до этого додумалась, конфетка?

Джен покосилась на нее.

— Вы имеете в виду шнурки?

— О них мы сейчас и говорим. У Мэнди есть снимок. — Мвади кивнула, как величественная королева, выражающая одобрение подданным. — Хорошая работа.

— Хм, спасибо.

— Пойдем отсюда, — потребовал я, если, конечно, произнесенные высоким, срывающимся голосом слова могли быть восприняты как требование.

— Не раньше, чем договор будет подписан, — сказала, повернувшись ко мне, Мвади Уикерсхэм.

Я посмотрел на Мэнди и был награжден презрительным взглядом, какие она обычно приберегала для самых последних и назойливых лохов.

— П-погоди, — заикаясь, пробормотал я. — Какой договор?

— Величайшая сделка в моей жизни, Хантер. — Она вздохнула. — Почему бы тебе не совать нос не в свое дело и не портачить?

Мы расселись за одним из столиков псевдоресторана: Джен и я, Мвади Уикерсхэм, Мэнди и Футура Гарамонд. Еще несколько их приспешников стояли вокруг, почти неразличимые позади источников яркого света. Я приметил вспышку на серебряных волосах саркастической футуристки и различил знакомый силуэт лысого громилы. Их напряженные позы наводили на мысль, что уходить они не собираются. С нашего островка света казалось, будто подиум простирается во всех направлениях на мили, что создавало эффект важности нашего разговора.

— Так тебя не похитили? — спросил я Мэнди в третий раз.

— Поначалу, наверное…

Она взглянула на Мвади Уикерсхэм, словно ища помощи.

Уикерсхэм сняла темные очки, и я моргнул. Глаза у нее оказались зелеными, как у Джен, но более пронизывающими, тем паче что в ярких лучах киношных светильников они сузились до щелочек.

Она носила белую майку, потертые джинсы без лейбла с широким черным ремнем и цепь под золото на шее. «Мальчишеский» стиль, типичное дитя улицы, порождение середины эпохи брейк-данса.

Зимой этот прикид дополняет кожаная куртка. Из истории охоты за крутизной я знал, что фирменный стиль тех, кто рос в восьмидесятых годах в Бронксе, практически совпадает с обликом фирмоненавистников.

Она положила очки на стол с неторопливостью непререкаемого авторитета, проистекавшего из того факта, что эта особа, хоть и принадлежала к старшему, вроде бы уже отстойному поколению, была по-настоящему крутой.

— Мы решили заключить сделку.

— Вы пошли на сговор с клиентом? — изумилась Джен.

— Представь себе. Фактор внезапности в любом случае был уже упущен. А они хотели заполучить модель.

— Да, мы хотели, — подтвердила Мэнди.

— Подожди, — обратился я к Мэнди, — ты сказала «мы»?

— И вы их продали? — одновременно спросила Джен у Уикерсхэм.

Я чувствовал себя так, будто читаю субтитры, не совпадающие с диалогом.

— Хм?

— Изначально этого не предполагалось, — угрюмо ответила Уикерсхэм на фоне позвякивания роликов, поскольку ее ноги под столом беспрерывно двигались взад-вперед. — Мы работали над этой обувкой два года, довели модель до ума и собирались выпустить на улицы, чтобы навести шороху. Но кое-кому в нашей организации показалось, что они слишком уж крутые. Идея была в том, что мы должны побеждать подобное подобным, бить клиента на его поле его же оружием.

— Что-то вроде того, как Тони Беннет пародирует самого себя, — заметила Джен.

Я обнаружил, что киваю. Кое-что, во всяком случае, прояснялось.

— Когда мы впервые увидели эту обувь, то поначалу не могли взять в толк, то ли это действительно подделка, то ли такой хитрый маркетинговый ход клиента. А вы, значит, занервничали, подумав, что это может привести к обратному результату.

— Я-то не занервничала, — заявила Уикерсхэм тоном, дающим понять, что она не нервничает никогда. — Но некоторые задергались и стали действовать самостоятельно.

Она пожала плечами.

— Такое случается, когда имеешь дело с анархистами.

— Они позвонили в полицию? — спросила Джен.

— Кто-то позвонил клиенту, — ответила Мэнди. — Известил о партии поддельного товара. Но прежде, чем сообщить в полицию, большие боссы из правления решили проверить обстановку на месте и послали своего менеджера. Грега Харпера.

— Твоего начальника, — дополнил я. — И когда он их увидел, то понял, что имеет дело с подделками, которые лучше оригинала.

Мэнди хихикнула.

— Да, но офисная крыса вроде него понятия не имеет, как разбираться с такими проблемами. Ему потребовалась уличная экспертиза на месте: он позвонил мне и поручил этим заняться.

— А ты позвонила нам с Джен, — продолжил я.

Заговорил Футура Гарамонд, его шоферская кепка подпрыгивала. (На ней был изображен классический силуэт обнаженной девушки, какие можно видеть на брызговиках восемнадцатиколесных трейлеров, и мне подумалось, что для него это едва ли прошлый год.)

— К тому времени мы поняли, что происходит, и приняли решение перевезти обувь из города в другое место, пока все не утрясется. Но Мэнди появилась, когда мы готовились к транспортировке. Кое-кто ударился в панику.

Он и Уикерсхэм наградили лысого недовольными взглядами.

Тот пожал плечами и ответил:

— Думать было некогда, пришлось импровизировать. Оставил обувь, занялся Мэнди. Все было сделано в лучшем виде.

— Значит, это ты похитил Мэнди, — сказала Джен.

— Я же сказал, это была импровизация.

Я повернулся к Мэнди.

— Но когда ты успела договориться с ними?

В моем тоне звучало недоверие, хотя заключить сделку с собственными похитителями было вполне в духе той Мэнди, которую я знал и любил. Я живо представил, как она постукивает по своему клипборду, помечая галочкой один пункт контракта за другим.

— Мисс Уилкинс все схватывает на лету, — признала Мвади, удостоив Мэнди кивком. — Работает оперативно. Она поняла, что мы хотели избавиться от обуви, а клиент желал ее приобрести. И предложила хорошую цену.

— Еще пара пунктов — и дело будет сделано, — сказала Мэнди. — Мы закончили бы уже сейчас, не окажись вы одержимы своей манией спасения.

— Да уж, прошу прощения… — буркнул я, и перед моим мысленным взором всплыло табло очков. Детективы-любители, увы, набрали ноль.

— Но как вы могли их продать? — воскликнула Джен, взывая к Уикерсхэм. — Они отправятся прямиком по торговым точкам!

Та с сожалением развела руками.

— Это бизнес, девочка, анархия тоже требует денег. Операция «Хой Аристой» обошлась очень дорого.

Джен медленно кивнула, выражение ее лица изменилось.

— Ну и как, это работает?

Она подалась вперед, глаза сделались большими, как у десятилетней японки из мультфильма.

— Я имею в виду пака-пака. Вы действительно придумали, как переиначивать людей?

Мвади Уикерсхэм рассмеялась.

— Не гони лошадей, девочка. Ты мне нравишься, но мы только что встретились. И я могу даже не знать, о чем это ты сейчас толкуешь.

Джен застенчиво улыбнулась, вся так и засветившись от похвалы, но тут Мэнди продолжила:

— Теперь стоит вопрос, что с вами делать?

Мы с Джен обменялись косыми взглядами. Меня этот вопрос тоже занимал, даже очень.

— Я уверен, клиент хочет, чтобы вы нас отпустили, — сказал я, бросив взгляд на Мвади.

Она, по-прежнему раздраженно, посмотрела на меня. Ее пальцы побарабанили по столу. Я вздохнул, припоминая данные клиента о детском труде…

Мвади прочистила горло.

— Гм… Наше дело почти завершено, — сказала она. — И в контракте нет никакого упоминания о Хантере Браке. Или о тебе, милашка. Впрочем, как тебя зовут?

— Джен Джеймс.

И тут меня осенило — надо же, до сего момента я даже не знал, какая у Джен фамилия! Как уже говорилось, все слишком быстро вертелось.

— Ну, Джен Джеймс, мы нашли бы работу и для тебя.

— Работу? — переспросил я.

Мвади кивнула.

— У нас куча самых разных дел, находящихся в разработке одновременно. Мы вынашиваем большие планы, а главное — сейчас обзавелись и деньгами, необходимыми для их осуществления. Вы оба в теме. Не будь это так, вы бы никогда сюда не добрались.

— В какой теме? — не въехал я, поскольку так плохо врубался в происходящее, что не был уверен, на какой я планете.

Мвади поднялась со стула во весь свой увеличенный роликами «два на два» рост и стала нарезать вокруг стола круги, исполненные грации и мощи, словно свивая из многоцветных нитей прожекторных лучей ткань фантастического мира клиента, правда, в ее собственной, странной интерпретации.

— Хантер, ты ведь знаешь про пирамиду крутизны, не так ли?

— А то! — Я двумя пальцами изобразил ее в воздухе. — На самом верху инноваторы, ниже трендсеттеры, за ними первопринявшие, а в основании потребители. Это не считая увальней, которые ниже плинтуса: валяются у подножия, как остатки стройматериалов.

— Увальни? — Она уставилась на меня сузившимися глазами и притормозила: ее старомодные металлические ролики царапали бетон, словно ногти. — Я бы их назвала классицистами. Разве это не они исполняют брейк больше двадцати пяти лет кряду? В неизменном виде, вне зависимости от того, модно это сейчас или нет? Они не увальни!

— Ладно, классицисты, — согласился я. — Но ребята, таскающиеся в мятых футболках с изображением «Кисс», точно увальни.

Она усмехнулась.

— Это я как-нибудь переживу, — сказала она и продолжила свое текучее циркулирование. — Но пирамида в опасности. И ты это знаешь.

— Я знаю?

— Из-за охотников за крутизной, — встряла Джен, — из-за опросных групп, исследований рынка и всего этого прочего дерьма. Они из всего на свете жизнь выжимают.

Мэнди всплеснула руками:

— Эй, полегче, они же прямо здесь!

— Это дела не меняет, — сказала Уикерсхэм. — Хантер, твоя подружка знает, что говорит. Древняя пирамида обросла базами данных и списками электронных адресов. Ее склоны стали такими скользкими, что на них уже ничто не удерживается. Только что-то попало в струю — раз, и оно уже продается на каждом углу. Не успели новинку переварить, как она уже в отстое.

Разумеется, из всей этой метафорической мешанины мой мозг особо вычленил лишь то, что еще кто-то кроме моих родителей говорит о Джен как о моей подружке. Трогательно.

В результате я только и смог что, правда весьма душевно, ответить:

— Да.

— Я так и полагала, что ты до этого додумался, — продолжила Уикерсхэм. — Дожидаясь, пока ты нас разыщешь, мы прочли большую часть твоего старого блога и ознакомились с откликами некоторых твоих друзей. На нас, знаешь ли, работают лучшие специалисты по «социальной инженерии» за всю историю хакерства.

Она кивнула футуристке, после чего снова повернулась ко мне.

— Мы знаем тебя, Хантер, и думаем: ты не мог не понять, что с пирамидой что-то не так. Ты знал это лет с тринадцати.

Я ощущал этот чертов ком, тот самый, оставшийся с первого моего года в новой школе. Настоящий булыжник в моем желудке.

— Ну, полагаю, да.

— Итак, раз пирамида нуждается в некоторой реконструкции, необходимо создать новый иерархический уровень, — сказала она, сверкая в свете лучей прожекторов зелеными глазами. — Что-то такое, что сможет замедлить эти процессы. Нужно подставить им ножку. Ты хорошо знаешь первых героев, Хантер?

Мое знание истории отличалось своеобразием: множество туманных подробностей, но плоховато с общей картиной.

— Первых героев?

— Первые инноваторы творили мифы, — сказала Уикерсхэм, — пока религия не превратилась в торговый балласт для потребителей.

В этих древних историях первыми героями были ловкачи, сорвиголовы и сумасброды. Их миссия состояла в том, чтобы нарушать установившийся естественный порядок, перемешивать ветер и звезды. Они вмешивались в работу богов, преобразуя мир с помощью хаоса.

Уикерсхэм остановила скольжение.

— Итак, мы вырываем страницу из старой книги, и добавляем к пирамиде джаммеров.

— Джаммеры! — Глаза Джен округлились. — Противоположность охотников за крутизной.

Мвади улыбнулась.

— Правильно. Мы не помогаем инноваторам распространять их новации вниз по пирамиде, а, наоборот, баламутим струю, привносим на рынок сумятицу, вносим помехи в рекламу, стараясь запутать потребителей, чтобы они уже не могли разобраться, где шутки, а где всерьез.

— Размягчаете клей, — тихо сказал я, и вдруг мне показалось, что пол под моими ногами завибрировал.

Елки-палки, а ведь он и вправду вибрировал!

Нас омыло потоком красного света: огромные студийные двери разъехались и впустили с улицы последние лучи заходящего солнца.

На фоне этого кровавого зарева вырисовывались около дюжины фигур, и одну из них я сразу узнал: то был якобы писатель из кофейни, тот самый, который ехал с нами в метро. Он выследил нас. Остальные держали бейсбольные биты пурпурными руками. «Хой Аристой» пожаловали, и они были в ярости.

Глава тридцать вторая

Мвади Уикерсхэм рассмеялась:

— Класс! Вы только посмотрите на эти красные головы! Отлично сработало!

— Бежим? — спросил Футура.

Она пожала широкими плечами.

— Похоже на то. Ты берешь Мэнди. Я прихвачу эту парочку. Увидимся на фабрике. Свет!

Несколько секунд спустя длинные ряды прожекторов погасли, и я снова ничего не видел.

— Идемте со мной, ребятишки.

Сильные пальцы схватили меня за руку, подняли на ноги, и вот я уже бежал, следуя за звуком катящихся по бетонному полу роликовых коньков, за неудержимой, отметающей невидимые помехи силой. Позади слышались крики и грохот, как будто наши преследователи с трудом пробирались через завалы прожекторов и прочей киноаппаратуры. Джаммеры были едва видны — бесшумная ватага, чье быстрое продвижение во тьме прослеживалось по подпрыгивающим огням фонариков.

Услышав рядом дыхание Джен, я потянулся, схватил ее за руку, и так, поддерживая друг друга, мы свернули за угол и стали подниматься по лестнице. Позади нас по металлическим ступеням звякали ролики Уикерсхэм.

Мы пробежали по подиуму, проскочили за дверь в стене, и перед нами открылся длинный сумрачный коридор, тусклый свет проникал в него через грязный стеклянный потолок и окно в дальнем конце, за которым багровел закат. Мвади стремительно обогнала нас, умчалась вперед на своих роликах и, прежде чем мы ее догнали, открыла аварийную дверь.

Она рванула к пожарному выходу, мы с Джен последовали за ней. Старые, проржавевшие металлические ступени заходили и застонали, прогибаясь под нашим общим весом.

Слетев с лестницы и заложив крутой вираж, Мвади исчезла за углом.

Мы с Джен переглянулись.

— Может, нам сейчас лучше смыться? — предложил я.

— А мы что делаем?

— Нет, я имею в виду, унести ноги от «антиклиента».

— Это джаммеры, Хантер, разве ты не слышал? И не надо от них смываться, наоборот, они хотят с нами сотрудничать.

— А что, если мы не захотим?

— Ага, щас!

Джен повернулась и припустила за Уикерсхэм, не оставив мне другого выхода, кроме как рвануть за ней. За углом Мвади взмыла по наклонному скату к скользящей двери. Мы устремились к выходу со сцены вкруговую и выскочили вместе с ней.

Мвади задвинула дверь, закрыла ее на массивный висячий замок и заклинила своим фонариком, заперев банду «хой аристой» в темноте.

— Хорошо, что все это арендовано, — проворчала она, скатываясь по уклону в сторону пустого лимузина, дожидавшегося у дверей. Водитель, должно быть, находился внутри, вместе с нанимателем. — Кто-нибудь из вас водит машину?

— Нет.

— Нет.

Она покачала головой.

— Чертова городская малышня. Я-то могу, но не очень люблю водить машину с роликами на ногах.

Но Джен уже открывала дверь кабины со стороны водителя.

— Да чего там, я провела уйму времени, играя в…

Она назвала известную видеоигру; ее наименование совпадало с преступлением, которое мы собирались совершить.

— Меня это устраивает, — сказала Уикерсхэм.

Я понял, что вопрос решен.

В 2003 году в Университете Рочестера провели исследование, показавшее, что подростки, проводящие очень много времени за видеоиграми, обладают лучшей, чем у других, координацией и быстротой реакции. Родителей и учителей это открытие повергло в ужас и возмущение. Они не желали этому верить, хотя практически каждый подросток, которого я знаю, как раз из таких.

Джен стремительно и яростно гнала машину по пустым улицам Бруклинской военной верфи, оставляя на размягченном жарой асфальте следы покрышек, и сбавила скорость до разрешенной, лишь когда мы вырвались за открытые ворота и понеслись по Флашинг-авеню.