Крис Уйэнрайт

Тигр у врат Шадизара



К вечеру Конан, наконец, добрался до шадизарских стен и башен.

Перед ним на широкой равнине лежал Город Негодяев прекрасный и порочный, полный богатств и нищеты, манящая и опасная цель его странствий. Здесь, в святилище Бела и в воровских кварталах Пустыньки сбудется сокровенная мечта, согревавшая его долгими ночами в холодных гладиаторских казармах Халоги; здесь он станет искусным и удачливым вором! Дерзким, умелым, лучшим из всех!

Уже смеркалось, и багровый глаз Митры, склонявшийся в далеким отрогам Карпашских гор, золотил лишь зубчатые верхушки башен и купола храмов. Городские стены были высоки и прочны; ворота, окованные широкими железными полосами, тяжелые, обоженные солнцем и побитые ветрами, оказались закрытыми.

Если б на месте киммерийца был обыкновенный крестьянин или торговец, вряд ли он стал стучать в массивные створки в такое время и беспокоить стражу. У простого путника один лишь вид подобных стен и мощных врат привычно вызывал должное уважение; человек просто отошел бы от греха подальше за ближайший холм и скоротал там ночь, дрожа от холода и ожидая того времени, когда у вожделенных ворот начнут собираться торговцы овощами и живностью из ближайших селений, когда подойдут караваны из далеких стран и когда стражники, опухшие от пьянства и бессонной ночи, проведенной за игрой в кости, лениво двинутся к воротам, и те, как бы нехотя, повернутся на скрипучих петлях.

Тогда даровано будет путникам войти в город, но не бесплатно, ибо дань придется заплатить всем: и богатом караванщику, и бедному торговцу, и нищему бродяге. Все, все должны раскошелится на процветание прекраснейшего из городов Заморы! И еще не всякого впустят свирепые стражи: если не понравится им кто-то своим видом, или мзда покажется недостаточной, не видать бедняге как своих ушей ни пышных храмов, ни богатых дворцов, ни шумного базара. Долго он будет скулить, как побитая собака, и вымаливать разрешение на вход, пока, наконец, вдоволь натешившись его унижением и вытряхнув кошелек, а глаз стражи на такие вещи наметанный! Эти потомки шакала дадут ему, наконец, возможность войти в город. Как говорят мудрые, привратник на своем месте главней правителя, ибо тот далеко, а страж вот он, рядом!

Конану, однако, о таких высоких материях рассуждать было недосуг. Он не один день провел в пути, устал, несмотря на свою молодость и могучее здоровье, и был страшно голоден и, как всякий голодный, зол и нетерпелив. У него огромные и крепкие шадизарские врата не вызвали большого уважения; он просто видел в них помеху на своем пути. Ни мгновения не раздумывая, он подошел вплотную и грохнул по обшарпанной, обглоданной временем доске. Удар могучего, как кувалда, кулака обрушился на створку, и дерево загудело подобно большому барабану под колотушкой глашатая.

— Кого еще Нергал принес в такое время? Эй, Кетаб, посмотри! Кетаб, сын пса, тебе сказано! Взгляни, кто там ломится в ворота! Не иначе, как туранский владыка или король Немедии! — Нехотя оторвавшись от кувшина с вином, старший стражник махнул рукой в направлении врат.

Высокий и тощий воин-заморанец, недобрым словом поминая всякую шваль, что бродит в такое время за стенами, поплелся в указанном направлении. Подойдя к воротам, он слегка отодвинул планку, закрывавшую смотровую щель, выглянул наружу и высоко вздернул брови. Перед ним стоял черноволосый высокий парень в истрепанных и потерявших всякий цвет лохмотьях; на поясе его висел кинжал, а над плечом торчала рукоять меча. Парень выглядел уставшим и утомленным на вид, и стражник уже собирался, помянув в очередной раз Нергала, послать его подальше, но, встретившись с ним глазами, ощутил вдруг странную слабость в ногах. Стальной взгляд синих зрачков, будто бы пронизывающий насквозь, заставил заморанца поежиться от непонятного чувства страха, хоть он и был в полной безопасности за толстыми створками ворот. Приглядевшись внимательней, страж понял, что перед ним юноша, да что там, мальчишка, лет шестнадцати-семнадцати, не больше; но от него исходила сила и мощь, приставшие любому бойцу, прошедшему сквозь множество битв.

— Ну, что ты там застрял, собачье дерьмо? — нетерпеливо поинтересовался старший, видя, что Кетаб как будто прирос к смотровой щели. Пока страж соображал, что ответить, начальник поднялся на ноги и, подойдя к воротам, встал рядом со своим воином.

— Ты что, язык проглотил или напился ослиной мочи? Дай я сам посмотрю! — плечом отодвинул Кетаба и приник к щели.

— Впусти-ка меня в город, отец доблести. Видишь, уже близиться тьма, а я голоден и не хочу ночевать в степи, среди шакалов и ночных духов, спокойно произнес стоявший у ворот. — У меня нечем заплатить, но, клянусь Кромом, я не забуду твоей доброты и, как знать, может, и пригожусь тебе. А не пустишь, так это я тоже запомню!

Не в привычках шадизарских стражников было впускать его-то в позднее время, а уж чтоб безвозмездно… Но что-то ощущалось в этом юноше такое, что руки стражника словно сами собой потянулись к висевшим на поясе ключам.

«Нергал его знает! Лучше не связываться с этаким разбойником! Мало ли что может случиться?» — пронеслось у него в голове. Вслед за этой мыслью ключ попал прямиком в замочную скважину, сдвинулись смазанные маслом засовы, и Конан вошел в город своей мечты.



* * *



Любого, попавшего в Шадизар, город сей подавлял своим великолепием и богатством. Прекраснейший из заморанских градов располагался на перекрестке торговых путей, что вели из восточных стран на запад в Коринфию, Бритунию и Немедию, и дальше, в Аквилонию, Офир, Аргос, Зингару. Каждый день богатые караваны останавливалась на шадизарских базарах, и купцы, укрывшись от палящих лучей солнца под балдахинами и опахалами, вели нескончаемый торг; а потом смуглые, босоногие и расторопные носильщики распаковывали тюки, разносили по лавкам привозные товары и грузили верблюдов новыми сокровищами.

Когда солнце, глаз светлого Митры, уставало и собиралось на ночной покой, торг прекращался, и купцы обмывали удачные сделки в многочисленных тавернах и веселых домах, где можно было не только выпить прохладного терпкого вина, наесться до отвала жирной баранины или жареной дичи, но и насладиться ласками жриц любви, коих было в Шадизаре превеликое множество и разнообразие: и волоокие белотелые женщины с севера, из Гандарланда и Бритунии; и смуглые узкоглазые невольницы из Кхитая, особые искусницы в любовных усладах; и тихие покорные красавицы из Офира или Коринфии; словом, всякий гость мог удовлетворить здесь любые свои желания. Потом, вернувшись домой, в далекие страны, купцы своими байками об этих веселых домах удивляли многих, и неизмеримо росла слава Шадизара, и все больше любителей острых ощущений пускались в далекий и опасный путь, чтобы не только обделать свои дела, но и поразвлечься всласть в этой жемчужине Востока – еще одно прозванье, под которым был известен Шадизар.

И все приезжавшие и приходившие в этот город оставляли в нем дань за въезд и подати ха торговлю, плату за ужин и выпивку, мзду за веселых девиц; и дань эта, плата и мзда была очень, очень большой. На эти деньги рос и богател Шадизар, на них укрепляли старые и возводили новые стены, строили дворцы, золотили купола храмов. И всем здесь находилось дело и заработок: и сборщикам податей, и ростовщикам, и держателям харчевен да веселых домов, и носильщикам, и водоносам, и шорникам, и медникам, и золотых дел мастерам, да мало ли кто кормился здесь и, в свою очередь, кормил этот город?

Ну, а где звенят монеты, там истинный рай доя всяческих темных людишек: разбойников и мошенников, мелких воришек и взломщиков, скупщиков краденного и прочих обладателей ловких рук, умельцев в мгновение ока облегчить кошелек ближнего то ли завевавшегося купца, то ли деревенского простофили.

В таком городе юному Конану еще бывать не доводилось; Халога, гиперборейская столица, где держали его в плену, была совсем иной, холодной и мрачной. А здесь он шел по чистым мощеным улицам, где за высокими оградами из камня виднелись пышные особняки, окруженные великолепными садами; здесь простирались базарные площади, окруженные лавками да постоялыми дворами, здесь сияли разноцветные купола святилищ Митры, Бела, Иштар и других богов, здесь слышался тихий шепот фонтанных струй, наполнявших вечерний воздух прохладой и свежестью.

«Неплохое местечко, клянусь Кромом!» – отметил про себя юный киммериец. Перед его мысленным взором вновь представил бескрайние пустоши Гипербореи с их ледяным пронизывающим холодом, и воспоминание это была таким отчетливым, что Конан даже поежился, несмотря на теплый ветерок, ласково овевавший его усталое тело. Он не знал еще, что в этом городе есть не одни лишь богатые кварталы, но и кривые пыльные улочки да проулки, где живет простой люд, всякие зловонные щели и лачуги, которые и домом-то назвать нельзя, где ютятся нищие, голь перекатная и разная мелкая городская шваль. Это будет потом, после; а пока (так уж случилось!) он попал в Шадизар прямо с парадного входа. И, минуя уже пустеющие улицы, молодой варвар не переставал дивиться великолепию построек, благоуханию садов, обилию фонтанов и сиянию зажженных светильников. Прохожих почти не было, лишь изредка проносилась колесница какого-нибудь знатного вельможи, запряженная сытыми лошадьми, с разнаряженым возничим да парой слуг с увесистыми дубинками; иногда попадался паланкин, который тоже сопровождали пара-тройка вооруженных охранников и бежавший впереди человек с фонарем на шесте.

Конан прошел уже несколько улиц, но пока ему не встретились ни харчевня, ни кабак, ни веселый дом, где он надеялся найти кров, пищу и, конечно, женщину, ибо за время, проведенное в пути, он стосковался по этим простым радостям. Но нет, вокруг были только роскошные дома, дворцы, сады, храмы да галереи, и войти куда-нибудь, чтоб обратиться с расспросами, он не решался: почти все двери были закрыты на запоры. Справиться с ними, силой либо хитростью, не составило бы для киммерийца особого труда, но за каждой дверью, как он полагал, стояли на часах стражники, охранявшие покой своих хозяев. В планы же Конана пока не входило затевать большую потасовку; он устал, он хотел есть и пить, он жаждал отдыха для души и тела.

Но тут ему повезло: на противоположной стороне улицы вдруг открылась дверь, и выглянувший оттуда мужчина в синих шелковых шароварах и расшитой желтыми цветами безрукавке поманил киммерийца к себе. Весь его вид говорил о том, что считает он себя человеком важным и значительным, а то, как круглился под его одеянием большой живот, доказывало, что живется ему совсем не плохо; со жратвой, по крайней мере, проблем никаких.

Привратник или приказчик, решил Конан и сделал несколько шагов в нужную сторону.

— Слушай, приятель, — начал толстопузый, со знанием дела изучая внушительную фигуру варвара, — по виду ты нездешний, и, похоже, ищешь работу. Моему хозяину нужны лихие парни вроде тебя, да и оплата щедрая – двадцать монет в месяц. А еще, — тут его рот растянулся до ушей, а лицо стало напоминать хорошо проперченную и густо смазанную маслом лепешку, — еще у хозяина есть несколько молоденьких невольниц, и, коль он будет тобой доволен, сам понимаешь… — Толстяк причмокнул губами, и глаза его совсем исчезли в складках жирных щек.

Конан замер в нерешительности. Ему очень хотелось мяса и вина, и здесь, наверное, все это можно будет получить сразу, лишь только он выразит согласие. Он уже представил, с каким наслаждением вопьется зубами в отлично прожаренного цыпленка и опрокинет пару чаш терпкого вина, а при одном только слове «невольницы: ноги сами понесли его вперед.

Итак, он подошел поближе к двери и загораживавшему ее толстяку. Искушение было так велико! Запахи мяса, вина и женской плоти уже щекотали его ноздри… Внезапно он опомнился. Как бы ни хотелось ему сейчас, не думая ни о чем, принять заманчивое предложение, но разве за этим пришел он в Шадизар? Чтобы снова сделаться рабом и слугой? Нет, хватит! Этого он успел нахлебаться в Халоге вдоволь, а теперь ему хотелось стать вольной птицей.

— Работа мне нужна, да не нужен хозяин, — буркнул он. — А еще лучше бы раздобыть вина и жратвы без всякой работы! Вот и скажи мне, отвислое брюхо, где тут ближайший кабак?

— Ну и дурень же ты, оборванец! Воображаешь, тебя там накормят? Ха! — Привратник в сердцах плюнул и, потеряв к киммерийцу всякий интерес, хлопнул дверью. Тем не менее изнутри глухо донеслось: — Ступай вперед по улице, головорез, там спросишь!

Конан неспешно зашагал вдоль бесконечной череды каменных оград, из-за которых доносились божественные запахи еды, особо чувствительные для человека с пустым желудком. Еще он слышал сладкие напевы флейты, песни и смех веселившихся сотрапезников, которым дела не было до того, что он устал, голоден и зол, как оставшийся без добычи тигр.

Между тем улица, расширившись, вывела его на большую площадь с длинными рядами навесов из тростника и легкой цветастой ткани; позади них виднелись лавки, закрытые кованными стальными решетками с крепкими запорами. То был один из шадизарских базаров, коих в городе имелось несколько. В противоположном углу площади Конан разглядел кучку людей в доспехах, которые, собравшись в кружок, о чем-то оживленно толковали. «Не иначе, как базарные стражники», – подумал он, соображая, не подойти ли к ним и не спросить ли, где тут ближайшая харчевня. Однако стражей да охранников он не любил и потому решил не связываться с этим отродьем Нергала.

Пройдя в раздумье еще несколько шагов, киммериец вдруг резко остановился, прислушиваясь к шороху, раздавшемуся справа от него, за углом ближайшей лавки. На всякий случай он нащупал кинжал, не раз выручавший его во всяких переделках, но, приглядевшись, понял, что тревога напрасна, это фонарщик, забравшись на длинную легкую лестницу, заливал масло из длинногорлого бронзового кувшина в медный фонарь, висевший на высоком отполированном временем столбе.

— Эй, парень, не скажешь ли, как добраться до кабака? — спросил Конан. Фонарщик, занятый своим делом, ответил не сразу. Он заткнул кувшин с маслом пробкой, обернутой тряпицей, не спеша прицепил его к наплечному ремню, и, осторожно перебирая босыми ступнями, спустился на землю.

Фонарщик выглядел человеком степенным, деловым и важным, не чета всяким оборванцам, что шныряют в темноте. Но впереди у него была длинная ночь, когда он в одиночество обходил свое хозяйство, следя за тем, чтоб огонь в фонарях не угас, и, кроме стражников, которые время от времени встречались на его пути, других собеседников не предвиделось. Поэтому он был рад новому человеку и, предвкушая долгий разговор, тщательно вытер руки, заткнул тряпку за пояс, после чего поднял глаза на киммерийца.

Он уже краем глаза взглянул на него сверху, когда варвар окликнул его, но молодой голос и потрепанная накидка, свисавшая с плеч Конана, не внушили ему опасений. Очутившись же рядом с ним, фонарщик немедленно почувствовал сильный озноб, а язык его от страха прилип к гортани. Перед ним стоял молодой гигант с гривой спутанных черных волос, разметавшихся по могучим плечам, и пронзительным взглядом синих глаз, холодно мерцающих в сумеречном свете наступающей ночи. Всякий люд попадался в Шадизаре, но такого молодца фонарщик видел впервые. Страшился он и меча, что висел у великана за спиной, ибо клинок тот был шириною в ладонь и длиной в пять локтей.

Конан, однако, за свою недолгую жизнь привык уже к тому, что многие в первый момент встречи с ним испытывают изумление и от его громадного роста, и от вида могучих мышц, бугрившихся на груди и плечах. А потому он спокойно ждал, когда недомерок с кувшином придет в себя и сможет продолжить разговор. Наконец тот, овладев собой и с облегчением заметив, что стража находится достаточно близко, пробормотал:

— Тебе придется идти далеко, на другой конец города, странник.

Незнакомец внушал фонарщику самые черные подозрения, но кликнуть стражу он не решался: вдруг этот варвар возьмет да свернет ему голову – как куренку!

— Кром! — рыкнул Конан. — Что, ближе ничего нет?

— Есть-то есть, да таких, как ты, туда не пускают, — с сомнением оглядывая его лохмотья, ответил фонарщик.

— Это уже не твоя забота, — усмехнулся варвар. — Ну, говори, куда идти?

— Минуешь эту улицу, — махнув рукой, не стал упорствовать фонарщик, — там будет белый храм, вон, видишь его купол? Потом свернешь налево и доберешься до площади. Дальше найдешь сам.

Небрежно кивнув ему, Конан двинулся в указанном направлении. Фонарщик же, возблагодарив Бела за то, что остался цел и невредим, немедленно направился к стражникам, которые продолжали свой бесконечный спор и не оглядывались по сторонам.



* * *



— Почтенный Дасай, — с заискивающей улыбкой обратился фонарщик к старшему из воинов, — здесь шатается какой-то подозрительный малый. Я направил его к веселому дому, к тому, что около аренджурского рынка. Может, догоните да посмотрите, что за фрукт? Только осторожно, он здоров, как стигийский бык, и по виду с севера, то ли гипербореец, то ли киммериец.

— А, это ты, — лампадная крыса, — небрежно откликнулся стражник. Ему очень не хотелось отрываться от интересных баек о том, что в Черных Королевствах не надо платить женщинам за любовь, но наоборот, тебе еще приплатят, если проведешь ночь с чернокожей красоткой. Особенно там, вроде бы, ценились заморанские мужчины. Брат Косого Газзата недавно вернулся из Кутхемес, и там ему эти байки напел торговец из Кешлы, что в Кешане. Дасай не сводил взгляда с рассказчика, и на лице его застыла похотливая улыбка, ну разве интересовал его какой-то там бродяга?

Но настырный фонарщик не унимался и продолжал дергать его за рукав. Тогда Дасай, придя в раздражение, прорычал:

— Ну, куда, говоришь, ты его наладил? На Аренджунский рынок? Ну, так пусть Файзул его хватает, там его квартал! а ты, фитиль из сушенного дерьма, иди себе, иди! Нечего тут молоть языком!



* * *



Конан уже приближался к храму, возле которого полагалось свернуть налево, когда вдруг услышал где-то в проулке топот ног и истошные крики: «Держи его, держи! Уйдет, клянусь Белом! Уйдет, верблюжья моча!»

Киммериец отступил в тень большого платана, раскинувшего свои ветви неподалеку, и затаился, ожидая развития событий. Шум погони нарастал, словно приближавшаяся горная лавина.

Наконец из-за угла вылетел растрепанный худощавый человечек и, затравленно озираясь по сторонам, попытался прикинуть, куда мчаться дальше. От своих преследователей он оторвался совсем немного, громыхание их лат и пронзительные вопли слышались почти рядом. Конан не привык долго раздумывать. Он уже сообразил, что растрепанный заморанец – местный воришка, коему сегодня не повезло, и закончиться этот вечер мог для него большими неприятностями: тюрьмой, а то и усекновением головы, органа не всегда полезного, но для жизни весьма необходимого. Еще со времен своего пребывания в Халоге Конан не питал большой любви к представителям закона, а уж к стражникам это относилось в особенности. Поэтому он ни мгновения не колебался, как поступить.

Одним прыжком настигнув воришку, схватил его за ворот рубахи и за ногу и забросил на ближайшую ветвь платана, под которым только что прятался сам. От неожиданности тот даже не пискнул, но со скоростью белки скользнул выше и затаился в густых ветвях. Конан не успел отпустить в тень, как из-за угла вывалились потные, с вытаращенными глазами стражники. Нигде не увидев своей добычи, они бросились к киммерийцу.

– Ты, вонючая падаль, не видал здесь кого? – рявкнул их мордастый предводитель. Конан смолчал, хоть ему не понравилось столь невежливое обращение. Он хмуро уставился на стражников; их было пятеро: люди невысокие, как все заморанцы, но плотного телосложения и умевшие обращаться с мечами и боевыми топорами.

Увидев, что перед ним человек совсем еще молодой, хоть и высокого роста, но усталый да исхудавший, старший решил взяться за него всерьез.

— Ты что, оглох, блевотина Нергала? — набрав в легкие воздуху, заорал он. — С тобой, верблюжье дерьмо, говорит десятник квартальной стражи! А ты кто? Чего здесь шляешься? Клянусь Белом, я посажу тебя в яму до утра, чтоб вспомнил, кто такой сам и чего видел! А утром, с палкой да плетью, разберемся, что ты за птица!

— Я пришел сюда из Халоги и сейчас ищу, где поесть да заночевать, — спокойно ответил Конан. В планы его не входило устроить большой шум в первый день пребывания в городе, который весьма ему понравился. Но кулаки у киммерийца уже чесались, и он подумывал о том, как бы врезать десятнику промеж выпученных глаз.

На свою беду доблестный страж принял его за гиперборейца, а с гиперборейцами у него были свои счеты. Когда-то давно, в пьяной драке, гиперборейский наемник расшиб о череп десятника тяжеленную глиняную кружку, и с тех пор, как только он начинал говорить, в голове появлялся неприятный назойливый шум. Теперь же он узрел перед собой подозрительного варвара, а то, что варвар сей является киммерийцем, на роже его написано не было. А вот упоминание о Халоге привело десятника в дикую ярость.

— Ты, гиперборейский волчонок! — выхватив меч из ножен, он бросился на киммерийца. Ну, сейчас я отправлю тебя погулять по Серым Равнинам!

Конан, не изменившись в лице, отступил, уклоняясь от клинка, со свистом рассекшего воздух над его плечом. В следующий миг мощный удар в челюсть добавил десятнику шума в голове, да с таким избытком, что, пролетев шагов пять, он рухнул в пыль и затих. Остальные воины в первый момент оцепенели, но сообразив, что их четверо против одного юнца, разошлись в стороны, а затем полукругом двинулись в атаку.

Разумеется, если б стражам довелось побывать на аренах Халоги и поглядеть, как киммерийский раб-гладиатор орудует мечом, они остереглись бы с ним связываться и завтра спокойно выпили б по кружке винца в любом из шадизарских кабаков. Но им не повезло; видать, светлый Митра, и хитроумный Бел, и луноликая Иштар были в этот вечер к ним немилостливы. Да и не могут же они, в конце концов, заботиться о всех и каждом! Тем более, о квартальных стражниках.

Конан сделал два пружинистых шага назад.

— Ну, ублюдки, не пора ли вам отправиться за своим десятником? — прорычал он. Два шага Конана для заморанцев составляли все четыре, и они невольно ускорили атаку, стремясь настигнуть длинноногого варвара. Ровный их строй нарушился; тогда киммериец как молния бросился к ближайшему стражнику, собиравшемуся поразить его секирой, и, схватив оружие за древко, резко крутанул вправо. Бедняга даже не успел отпустить руки, сжимавшие топор, и, использовав его вместо палицы, варвар сбил с ног второго стражника.

Предоставив им самим разбираться, кто первым встанет с земли, Конан, выхватив огромный меч, бросился на тех двоих, что еще оставались на ногах. Дальше он все делал ловко, быстро и точно, как привык на гладиаторских аренах Халоги. Отразив выпады противников, киммериец вышиб у одного из них меч, и пока тот поднимал оружие, снес голову его неудачливому товарищу. Но первого заморанца это вроде бы не устрашило, и он продолжал сопротивление. Этот несчастный ублюдок не догадывался, что, несмотря на молодость, мало кто мог сравнится с Конаном в искусстве владения мечом; пребывание в Халоге, среди воинственных гиперборейцев и асов, не прошло для него даром. В результате поединок закончился быстрей, чем поднялись на ноги оставшиеся в живых стражи. Они попытались отомстить, но их секиры были плохой защитой от конанова меча. Секира хороша в сомкнутом строю, когда, вздымая боевые топоры, отряд стеной валит на врага; но здесь, против стремительного и ловкого варвара, шансов у стражников не имелось. И через несколько мгновений на улице вновь стало тихо.

Конан не побрезговал осмотреть их пояса и, обнаружив пригоршню серебряных монет, довольно хмыкнул; деньги пригодятся, решил он, ибо без них в этом городе нельзя ни поужинать, ни переночевать, не говоря уж о достойной оплате более приятных услуг. Затем, обшарив взглядом древесную крону и не обнаружив спасенного им вора, киммериец тихо посвистел, полагая, что тот спрятался где-то поблизости. Но ответа не дождался, как и благодарности.

— Жаль, — пробормотал Конан. — Этот шельмец мне бы пригодился… Хоть до кабака бы довел!

Впрочем, сокрушаться об исчезновении воришки он не стал и, пристроив меч на прежнее место за спиной, продолжил путь.



* * *



Ши Шелам весь вечер просидел под раскидистой айвой, ожидая, когда в веселом доме «Улыбка Иштар», что располагался на противоположной стороне улицы, закончатся пир и веселье. Причиной для сборища была на редкость удачная сделка, заключенная между Калоем, торговцем драгоценностями, и заезжим купцом из Хоршемиша. Вино, видимо, лилось в «Улыбке» рекой, поскольку голоса веселящихся уже заглушали и девушек-певичек, и гнусавый звук зурны, и даже щебетание птиц, устроившихся на ветках совсем рядом, прямо над шиламовой головой.

«Хорошо гуляют, копыта Нергала им в задницу!» – с завистью подумал Ши Шелам. Ему в «Улыбку» вход был закрыт, рылом да кошельком не вышел; этот кабак предназначался для таких, как Калой и его приятели. И дело заключалось не в том, что все они относились к людям почтенным, торгового или ремесленного сословия. Нет, совсем не в том! В компании их присутствовали и главари воровских шаек, без которых не была бы столь успешной коммерция достойного Калоя; да и кроме этих ворюг сомнительного люда хватало. Но все гости считались большими людьми, бандитами, удостоенными милостей Бела; одним словом, не мелочь какая-то, вроде Ловкача Шелама. Собственно, и болтаться в этом богатом квартале такому человеку, как Ши Шелам, было совсем не с руки. Хорошо еще, что его знали некоторые местные стражники, а не то можно было бы получить хорошую взбучку, или, хуже того, переночевать в яме да еще и выкуп изрядный заплатить наутро. Но уж очень хотелось ему переговорить с Калоем сегодняшним вечером. Ши Шелая не зря носил прозвище «Ловкач»: среди шадизарского воровского братства он славился как удачливый и умелый сбытчик краденого. Ребятишки с Восточного рынка потрошили лавки, а случалось, и караваны, опрометчиво заночевавшие неподалеку от городских врат, и с этих дел все кое-что перепадало. Закончив свою часть работы, воры переправляли товар мелкоте вроде Ши Шелами, а уж такие, как он, сбывали товар большим людям, тому же Калою, например.

Почтенный купец этот Калой, ничего не скажешь! Богатый караваны снаряжает и в Коф, и в Офир, и в Аквилонию! Куда только не ездили его подручные, а что половина товаров была краденой, так на них не написано. Товар он и есть товар: дорогие камешки, кувшины с маслом да вином, ковры да ткани, ларчики да ларцы, вон сколько добра ходит-бродит по свету, поди разберись! Темнело; постепенно вечер уступал место ночи. Уже и фонарик со своей лестницей и кувшином прошелся по площади и зажег пару фонарей: один у входа в «Улыбку Иштар», другой шагов на сорок подальше, там, где начиналась улица, тянувшаяся прямиком до Большого Канала. А за ним лежала Пустынька, приют разного темного люда, где и обитал Ши Шелам. Жил он среди людей, подобных ему: воров, беглых каторжников, нищих, потрошителей караванов, скупщиков краденного и прочих умельцев, которые не слишком чтили закон и не испытывали особого почтения к власть предержащим Пустынька она и есть Пустынька! Один хитроумный Бел, покровитель воров да грабителей, властен над ней!

Ловкач устал ждать и уже подумывал, не плюнуть ли ему на Калоя и не пойти ли домой. Однако дело есть дело, и какое дело! Жаль, если сорвется…

«Нергал его забери! Вот шакалий потрох! Обещал ведь, стигийский змей вечером, мол, потолкуем!» сокрушался про себя Ши Шелам. Он решил все-таки еще немного подождать.

Вдруг его тоскливые думы прервал легкий шорох. Ловкач повернул голову: в трех шагах от него стоял высокий парень с черными, ниспадающими на плечи волосами. В колеблющемся неярком свете фонаря Ши Шеламу он показался несколько изможденным, или, может быть, просто усталым. За спиной его висел меч, а сам незнакомец был облачен в потрепанный, видавший виды плащ и еще какие-то лохмотья. Сандалии его ясно доказывали, что проделал он путь долгий и нелегкий.

«Копыта Нергала! Подкрался, а я и не слышал! По воздуху летает, что ли? — пронеслось в голове Ши Шелама, пока он разглядывал путника. — Экий волчонок… голодный да злой… глаза так и сверкают!»

— Послушай, приятель, — обратился к нему парень. — Говорили мне, что есть тут кабак, в котором можно выпить да повеселиться. Ну, и где он? «Северянин, из Гипербореи либо Киммерии, — продолжал размышлять Ловкач, прислушиваясь, как незнакомец выговаривает слова на заморанском. Бел знает, как попал он в город в такой час! Пришел из северной части Шадизара, это точно, но как ему удалось миновать кварталы знати, не попавшись стражникам? Удивительно!

— Вот он, твой кабак, видишь? — Ши Шелам махнул рукой туда, откуда доносились звуки веселой пирушки. — Только думаю я, вряд ли он тебе подходит. Клянусь милостью Бела! Тебя и на порог не пустят, парень!

— Не твоя забота, — усмехнулся северянин, огладив торчавшую над плечом рукоять меча. Теперь Ши Шелам ясно видел, что он еще очень молод, несмотря на внушительный рост и могучие мышцы.

— Ты, видать, недавно пришел в Шадизар, — предположил Ловкач, — и не знаешь здешних обычаев. Может, тебя куда и пустят, но только не в этом квартале, — продолжал он, почесывая нос. Парень пришелся ему по душе, но Ши Шелам даже не мог объяснить, почему. Было в нем что-то располагающее, что-то намекавшее на судьбу необычную и высокую, будто боги отметили его своей печатью. Словом, Ши Шеламу захотелось предостеречь его от неприятностей.

— Кром! Что тут за квартал такой? — с расстановкой спросил парень. — Вино тут в золотых чашах подают, что ли?

— А ты как думал? здесь гуляют не какие-то оборванцы, а люди почтенные и богатые, так что давай-ка я провожу тебя в другое место. Отсюда тебя вышвырнут, как щенка, да еще и ребра пересчитают – привратники уж больно свирепы!

Конан на мгновенье задумался. Этот невысокий щуплый заморанец с лицом, напоминавшим смыленную хитрую мордочку хорька, был продувной бестией! Он-то (сразу видно!) был из тех самых оборванец, которых в приличный кабак не пускали. А молодой киммериец хотел свести знакомство с людьми именно этого сорта, иначе зачем он пришел в Город Негодяев?

Не в его характере было отступать от задуманного, и уговоры тощего заморанца только подлили масла в огонь. Итак, он усмехнулся и сказал:

— Видишь ли, мне как раз приспело время поужинать, и шакалы, что стоят здесь у входа, мне не помеха. Видит Кром, давненько я не выпускал шакальих кишок! Можно и размяться перед едой.

— Ну, что же, вот и двери, — указал на вход в «Улыбку» Ловкач Ши. «Хочет свернуть себе шею, так Нергал с ним. Светлый Митра видит, я пытался его отговорить!» подумал он, а вслух сказал:

— Может, оставишь мне плащ, великий воин? Подстелю его здесь, на камнях, чтоб тебе не было больно падать, а? — Шелам не удержался от ехидной ухмылки.

— Сказано было, о том забота не твоя, тощий хорь! — В голосе Конана ехидства было не меньше, чем в улыбке Шелама, но глаза его холодно сверкнули, еще раз заставив Ловкача вспомнить о волчонке. — А плащ и вправду постели, только свой. Сгодится трупы заворачивать!

И с этими словами он решительно направился к массивным, из толстых кедровых досок, богато изукрашенным резьбой дверям. Заморанец еще раз подивился, что почти не слышит его шагов.

«Такой большой и тяжелый, а ступает легко, как вендийская танцовщица!» — ответил про себя Ши Шелам. Еще облик и повадки юноши напомнили ему хищного зверя, неслышно подбирающегося к своей жертве, но вот какого зверя, Ловкач пока толком не уяснил.

Тем временем на стук молодого варвара двери растворились, и шум гулянки вырвался наружу. Конан вошел, закрыл дверь; затем прошло немного времени, и шум внутри вдруг затих. Ловкач на всякий случай отступил еще дальше от входа и спрятался за деревом, куда не достигал свет фонаря. Вскоре шум возобновился, но звуки его были уже совсем иными, поскольку к человеческим голосам прибавился какой-то звон, возня и глухие удары, будто кто-то в «Улыбке» затеял выбивать ковры.

Внезапно тяжелые дверные створки разлетелись вдребезги, и наружу выпал какой-то бесформенный предмет, показавшийся Ловкачу мешком тряпья. Когда мешок шлепнулся на мощеное камнем крыльцо, Ши Шелам с изумлением узнал в нем почтенного Калоя. Охая, купец попытался приподняться, но сделать ему этого не удалось, ибо, с таким же воем и такой же скоростью, из разбитых дверей начали вылетать его собутыльники. Казалось, дверь эта была пастью огромного чудища, и теперь оно выплевывало приятелей Калоя одного за другим.

— Бел, заступник! — в изумлении прошептал Ши Шелам. Ему впервые доводилось видеть такое потрясающее зрелище, а уж он-то повидал всякого! И теперь, пока Ловкач, затаившись в тени дерева, с восхищением любовался, как росла перед входом в «Улыбку» груда тел, в его хитроумной голове сами собой закружились всякие мысли. Если быть точным, целых три! Во-первых, он понял, что напрасно ошивался здесь целый вечер, потому что разговор с Калоем сегодня вряд ли состоится; во-вторых, он искренне сознался в ошибке – не плащ стоило подстелить на крыльце, а ковер, да побольше; и в-третьих – это самое главное! Ловкач теперь уяснил, что за зверь появился в Шадизаре.

Не волчонок – тигр!