КОНАН И ГОРОД ПЛЕНЕННЫХ ДУШ

ГОРОД ПЛЕНЕННЫХ ДУШ

 Глава 1

Дорога была пустынна. Первые лучи солнца озаряли ее и все вокруг мягким, ровным светом, отчего и на душе становилось мирно, спокойно; лес по краям дороги кончился еще до рассвета, лишь огромные дубы стояли кое-где, широко раскинув толстые кривые ветви. Изредка вдруг начинала щебетать птица, потом прерывала свою песню на высокой ноте, и опять насту пала тишина.

По этой дороге из Кутхемеса в Замбулу, почему-то не прямой, а извивающейся подобно исполинской змее, Конан-киммериец уже шел однажды. Кажется, дубы тогда казались повыше... А может, просто сам Конан был ниже? Хотя чем-чем, а ростом он удался. Он и в юные годы был на голову выше взрослого мужчины. Конан улыбнулся, припоминая себя в юности, но тут же нахмурил брови. Этой ночью он видел плохой сон. Сначала мелькали какие-то обрывки прошлого — штурм Венариума, смешной сумеречный дух Шеймис, которого Конан освободил из заточения в стеклянном сосуде, гладиаторские казармы в Халоге, странное и несчастное существо, погибшее в башне Слона, — но потом прошлое пропало, затянулось густой дымовой завесой, и Конан увидел пожар. Горели дома, горели деревья, вспыхивали жарким пламенем прямо на бегу собаки — и выли. Люди тоже выли; то был жуткий, дикий, предсмертный вой сотенных толп, охваченных медленным непобедимым огнем...

Конан даже почувствовал запах горящей плоти, закашлялся и проснулся. Ночь, тишина... Но запах не исчез, и киммериец, хотя и очень хотел спать, встал и отправился дальше. С рассветом последние видения страшного кошмара рассеялись, забылись, и вот сейчас опять вспомнились, да так ясно, что Конану стало не по себе. Он пошел быстрее, стараясь не думать больше о снах, но неприятные мысли все равно лезли в голову. Хорошо, если то был просто сон! А если дурное предзнаменование? Нет, хватит забивать себе мозги всякими глупостями! Лучше продумать как следует то, чем ему предстоит заняться в Замбуле. Старый знакомый, шемит из Асгалуна, рассказал Конану за кувшином красного вина об одном богатом замбульском купце. Сундуки его были полны драгоценных камней и золота и хранились почти без присмотра — пара огромных собак, пара охранников и гаттерия, живущая во внутреннем дворике у двери в дом — вот и все. С гаттерией Конану не хотелось связываться. Он вообще не любил пресмыкающихся, а ящериц в особенности, к тому же шемит сказал, что эта — невероятных размеров и с ядовитыми зубами. Но что же делать, решил киммериец, одна ящерица все же лучше, чем двор, полный охранников... Он подробно выспросил шемита о расположении дома и, не теряя времени, двинулся в путь.

Вспомнив о кабачке, где шемит угощал его красным вином, варвар пожалел, что не прихватил со стола здоровенный кусок мяса. Сейчас он бы очень ему пригодился. В животе было пусто — как и в плаще, который Конан, свернув, использовал вместо мешка. Почти пусто... Кусок сухой лепешки, кремень и огниво — вот и все, чем был он сейчас богат.

Солнце стояло уже высоко, а путник едва ли прошел половину пути. Следовало поторопиться, тогда к ночи, может быть, он подойдет к воротам Замбулы. А уж в городе всегда найдется еда, вино и женщина.

Варвар пошел еще быстрее. Дорога стала уже, извилистей; теперь по обеим сторонам ее лежала ровная, будто в ней отражалось небо, степь. Только небо было синее, как глаза Конана, а степь, тянувшаяся да самого горизонта, отливала под солнцем желтизной. У края земли эти цвета соединялись, и казалось, что яркая желто-зеленая лента опоясывает весь мир. От раскаленной степи поднимался парок, в воздухе пахло прелой травой и пылью, и пыль клубилась под босыми ногами киммерийца. Ему давно хотелось пить, но нигде он не видел ни родника, ни колодца — только пустынный тракт, что петлял по степи и не было ему конца.

По краям дороги рос сухой жесткий кустарник. Но и заросли кустарника, сколько мог видеть Конан, потом обрывались, и дальше не было ничего. Странное дело! Он отлично помнил, что кустарник тянулся почти до самых ворот Замбулы! Один раз, перелезая через него, Конан зацепился за колючую ветку штанами и чуть не оконфузился перед некой прекрасной спутницей... Впрочем, киммерийцу было совершенно все равно, да и прекрасной спутнице тоже. Скорее, она обрадовалась, так как явно предпочитала мужчин в их естественном виде. Но вот откуда она взялась? Конан выпятил нижнюю губу и нахмурился, припоминая. Подошла ночью к его костру? Или он вырвал ее из лап кутхемесских стражников? Кром! Как же он мог забыть! Она прицепилась к нему в том самом кабачке, где шемит угощал его красным вином день назад. Кажется, она тащилась за ним всю дорогу, пока почти у самых стен Замбулы он не согласился взять ее с собой. Впрочем, в Замбуле прекрасная спутница исчезла с каким-то развязным и пьяным погонщиком верблюдов, чему Конан был весьма рад. Да и не такая уж прекрасная она была! Белит куда лучше! И Карела, Рыжий Ястреб...

Кустарник кончился. За ним, в сторону от дороги, тянулась тропа. Прямая узкая тропа, такая убитая, словно по ней не один раз прошли целые караваны. Раньше ее здесь не было! Точно не было!

Конан остановился, поправил на лбу кожаную ленточку, перехватывающую его длинные густые черные волосы. Конечно, очень хочется есть и еще больше хочется пить. Замбула уже не так далеко, а там всего вдоволь. Город богатый, и с пустыми руками он оттуда не уйдет. Опять же купец... Киммериец вздохнул, посмотрел вдаль, словно надеясь увидеть стены Замбулы, и решительно ступил на тропу. Что бы там ни было, купец немного подождет. Ведь недаром же появилась эта тропа! Может, она приведет его к несметным богатствам... К таким, что и не снились замбульскому купцу...

* * *

Конан уже дважды прошел расстояние, равное полету стрелы. Но как он ни всматривался, впереди не видел ничего, кроме бескрайней равнины и холмов. Его мечта о несметных богатствах таяла с каждым шагом. И с каждым шагом сильнее хотелось есть. Путник достал из плаща ломоть сухой лепешки, раскусил его крепкими зубами и начал медленно жевать, не забывая смотреть по сторонам.

Равнина, которая расстилалась перед ним, на первый взгляд была пустынна и необитаема. Но только на первый взгляд. Киммериец заметил, что холмы располагались довольно далеко от тропы и там образовывали нечто вроде небольших селений: в каждом холме то ли руками человека, то ли лапами зверя были вырыты норы. В норах, несомненно, кто-то жил. Правда, Конан не видел ни одного живого существа, зато слышал раздававшиеся время от времени вдалеке гортанные крики, подвывания, стоны. Любопытство у варвара было развито в меру, поэтому он не спешил проверять, кто издает подобные звуки.

Солнце уже клонилось к горизонту, а тропа все бежала вперед, словно вознамерилась привести путника на край света. Что ж, на край света — значит, на край света. Варвара, исходившего в своей жизни великое множество дорог и на земле и под землей, это не могло испугать. Сейчас его волновало лишь то, что нет еды и нет воды. Надо было позаботиться об этом, когда он еще шел по Кутхемесу. А впрочем, все равно. Конан может поймать змею и закусить ей. Если змеи здесь не водятся — он потерпит, не в первый раз. Ему уже приходилось ходить с пустым брюхом по несколько дней.

Сгущались сумерки. Небо потемнело, черные густые тучи медленно заполняли его. Наверное, к ночи пойдет дождь. А может, тучи проплывут стороной, и тогда ночь будет теплой и спокойной... Спокойной ли? Со стороны холмов все чаще и громче слышались стоны и подвывания неведомых пока существ. Конан не сомневался, что рано или поздно эти твари выползут из своих нор, но с какими намерениями? Захотят ли они подкрепиться чужестранцем или прогнать его — кто их разберет. Варвар не стал забивать себе голову пустым гаданьем. В первую очередь сейчас надо подумать о ночлеге.

Конан осмотрелся в надежде найти удобное место для костра, но все места вокруг были одинаковы. Тогда путник сошел с тропы, набрал откуда-то взявшихся здесь сухих ветвей и разложил костер. Пламя занялось сразу. Конан сел, скрестив ноги, и стал смотреть в самую середину костра. Искры плясали, словно крошечные человечки вели между собой жестокую битву. Под ними вились красные языки пламени — их грозные боги. Боги гневались или торжествовали, то прижимаясь к земле, то взвиваясь к небу... Если пойдет дождь — эти боги погибнут за несколько мгновений. Бог воды всегда был могущественнее бога огня.

Засмотревшись в костер, Конан не сразу услышал шорох. Что-то шелестело, хотя ни кустов, ни деревьев в округе не было. Только на темных холмах, едва видных теперь в темноте, копошились какие-то странные тени... Варвар оглянулся. К костру подползало, высунув длинный мокрый язык, непонятное существо. С виду вроде бы человек, но весь заросший густой свалявшейся шерстью, с кривым носом, свисающим почти до груди и с огромными желтыми клыками. Уродец подобострастно смотрел на Конана маленькими горящими глазками и хрипло подвывал.

Конан отодвинулся с отвращением — от незваного гостя разило тухлятиной и еще чем-то кислым — и сказал:

— Пошел вон, ублюдок!

Монстр тяжело задышал, завилял задом, словно собака перед хозяином, и, неожиданно тонко всхлипнув, пробормотал:

— Откуда ты, чужестранец-ц?

— Пшел! — отрезал Конан и отвернулся, ничуть не заботясь тем, что тварь осталась за его спиной.

— Ты наш-ш... Ты должен быть наш-ш-ш...

— Кром! — Конан встал, вынул меч, но урод уже быстро полз в сторону от костра и вскоре исчез где-то за холмами. Варвар качнул головой и снова уселся, не оглядываясь больше.

Шло время. Глаза у Конана давно слипались, яркие языки пламени действовали на него усыпляюще. В голове еще проносились какие-то воспоминания, мысли... Наконец под тихий треск костра путник уснул. Ему снилась южная степь, где когда-то впервые встретил он Маленького Брата, и лицо... Чье это лицо? Кром! Конечно, самого Маленького Брата — Лайтлбро. Но почему он, всегда такой спокойный и веселый, сейчас смотрит на Конана с тревогой и даже сомнением? В его карих глазах Конан видит то ли вопрос, то ли предупреждение... Не разобрать. Киммериец открывает рот и силится спросить Лайтлбро: «Что с тобой? Ты не веришь мне? А может, с тобой что-то случилось? Клянусь Кромом, я помню добро! Я помогу тебе, Маленький Брат!» Но ни звука не вырывается из глотки варвара. Мышцы свело судорогой, и крик застрял в груди. И все же Маленький Брат как будто понял Конана. Он прищуривает глаза и едва заметно качает головой: «Нет... » Он не разжимает губ, но варвар словно слышит его тихую песню:



Простите меня, если я не успею

Быть может, успеет мой друг.



Лицо Маленького Брата светлеет, исчезая. Конан так и не смог с ним поговорить...

Дикий вой вдруг раздался совсем рядом. Киммериец вскинул голову, мгновенно проснувшись — вокруг костра суетились отвратительные твари. Одни были похожи на недавнего гостя, другие выглядели еще страшнее. Рогатые и длинноухие, одноногие и однорукие, хвостатые, клыкастые, они казались неудачными поделками Нергала. От монстров так мерзко воняло, что Конан сплюнул:

— Ублюдки! Что вам надо от меня, грязные поганцы?

— Ты наш-ш... — зашелестели твари, протягивая к варвару длинные безобразные руки. Они скалили слюнявые рты, словно желая улыбнуться, и Конана чуть не стошнило. Уроды подползали все ближе, некоторые уже царапали землю у самых ног варвара, но его самого не касались.

— Вон, вонючие огрызки! Вон, не то я выпущу из вас кишки! — Киммериец положил руку на эфес меча.

Воя, твари отодвинулись немного.

— Ты наш-ш-ш... наш-ш...

— Ваше только дерьмо! Убирайтесь!

Конан выхватил меч, поднял его. Он понимал: если монстры нападут — справиться с ними будет трудно. А скорее, даже невозможно. Слишком много их тут — сотня, а то и две. В темноте нельзя было определить точнее. Одно Конан знал твердо: прежде, чем погибнуть от их вонючих лап, он перебьет несколько десятков, не меньше.

Монстры отпрянули в разные стороны, в страхе глядя на клинок варвара, заурчали недовольно. Неожиданно из их плотной массы поднялась огромная, мохнатая тварь. Судя по тому, что уроды сразу притихли, с Конаном собирался говорить вожак. Покачиваясь на кривых, коротких ногах, он открыл крошечную пасть и зашипел:

— Иди к нам, чужеземец-ц. У нас хорош-шо, у нас много еды, много вина. Любая самка — твоя. И любой самец-ц... Ты наш-ш...

Длинный язык его не помещался в пасти, цеплялся за огромные желтые клыки, и поэтому вожак присвистывал, пришепетывал и причмокивал. Выжидательно глядя Конану в глаза, он помолчал мгновение, потом протянул к варвару мохнатые лапы и опять затянул:

— Ты наш-ш-ш... Иди к нам... У нас хорош-шо-о-о...

— Ну, отродье Нергала, — с яростью процедил Конан сквозь зубы, — я вам сейчас покажу, ваш я или нет.

С этими словами киммериец еще раз поднял меч и сделал шаг к вожаку. Но грязная темная шерсть урода сливалась с темнотой, и Конан промахнулся. Меч просвистел в воздухе, лишь поцарапав монстра. Тот отпрыгнул, взвизгнув, и огромными прыжками поскакал прочь. За ним и остальные проворно поползли, побежали, полетели к своим холмам, оглядываясь на варвара и с удивительным упрямством пришепетывая: «Ты наш-ш...наш-ш... наш-ш-ш... »

Киммериец подождал, пока они скроются в норах, и снова сел у костра. Нескоро наступила тишина — из глубины равнины все еще слышался вой разочарованных уродов. Конан вспомнил слова вожака и раздраженно выругался. Кому нужны мерзкие вонючие самки? А уж тем более — тьфу! — самцы. Варвара передернуло от отвращения. Он подбросил в костер сухих веток и, не мигая, уставился в разгорающееся пламя. Ему казалось, что монстры отвлекли его от чего-то очень важного, может быть, даже главного... Сон! Конан попытался вспомнить лицо Маленького Брата и не смог. Неожиданная тоска вдруг овладела им. Непривычный к подобным чувствам, он заскрежетал зубами, сжал кулаки. К Нергалу все! И уроды, и Лайтлбро — что им всем надо? У него своя жизнь и своя дорога. И пусть сейчас перед ним лишь узкая тропа, он пойдет по этой тропе, потому что ему так хочется. Ему! Конану! Так! Хочется! Он помотал головой, прогоняя прочь ненужные мысли, глубоко вздохнул. К Нергалу все... Надо спать... К Нергалу...

* * *

Конан проснулся незадолго до рассвета. Небо светлело, словно в нем отражалось восходящее солнце. Поблескивала, покрытая росой, равнина, и так тихо, так пустынно было вокруг, что все ночные приключения показались ему сном. Он встал, поеживаясь от утренней сырости, подхватил с земли плащ и снова вышел на тропу.

Когда самые первые лучи солнца побежали по равнине, Конан заметил, что холмы, в которых обитали уроды, стали попадаться гораздо реже, чем раньше. Далеко впереди их уже не было совсем. Значит ли это, что путник ступил на другую территорию? Видимо, так оно и есть. Не могут же уроды жить везде.

На горизонте появились неясные очертания города. Замбула? Неужели Замбула? Может ли быть, что тропа, на которую он свернул, просто другой путь в Замбулу? Конан оживился, прибавил шаг.

Тропа явно вела прямо к городу. Только город был какой-то странный. Его неясные очертания, приближаясь, не становились четче. То ли туман обволакивал стены, то ли Конан увидел обычный мираж... Нет, это не Замбула. Но и не мираж. Подойдя к воротам, он дотронулся до них рукой — самое настоящее железо — ворота тихонько скрипнули, открываясь. За ними Конан не увидел стражников, но это еще ничего не значило. Стражники могли стоять за стеной, а могли сидеть на стене. Киммериец не стал долго раздумывать об этом. Он был голоден. Поэтому он распахнул ворота шире и вошел в город, намереваясь первым делом найти кабачок, где можно выпить хорошего вина, съесть баранью ногу и поиграть в кости.

* * *

Город оказался невероятно красивым. Даже Конану, который считал, что главное достоинство дома не красота, а прочность, понравились изящные, аккуратные строения, квадратные площади с величественными фонтанами, кабачки, украшенные изнутри картинами, изображающими ломящиеся от яств столы. Голодный варвар, уверенно войдя в первый попавшийся на пути кабачок, сразу уселся за круглый дубовый стол и потребовал себе для начала кувшин пива и баранью ногу. Глухо урча, Конан рвал зубами мясо, обливаясь, глотал пиво и, наконец утолив немного голод, откинулся на спинку скамьи. Теперь он мог расслабиться и осмотреться. Но если расслабиться ему удалось без труда, то на осмотреться сил не хватило. Глаза слипались, мысли путались, и как Конан ни тряс головой, спать хотелось все больше. Тогда он позвал слугу и велел принести пару кувшинов вина.

К вечеру киммериец обошел не один такой кабачок в Вейшане и теперь, договариваясь с хозяином последнего о ночлеге, уже едва держался на ногах. Больше всего в этом городе путника удивило то, что здесь никто не требовал с него денег. И еда, и вода, и вино достались ему совершенно бесплатно. В конце концов такое отношение стало даже раздражать варвара. Все бесплатно! Ну какой же в этом интерес? Здесь и в кости играют на косточки от слив. Конан присел было за стол к таким горе-игрокам, но, выпив кувшин вина, ушел. Какого Нергала ему сдались косточки от слив? Деньги! Вот что нужно нормальному человеку. С другой стороны, денег у Конана не было совсем, а наелся и напился он на целый кошель, набитый серебром.

Неприятно поразили варвара женщины. Во-пер-вых, их было мало. Конан встретил не больше дюжины. А во-вторых, они шарахались от него как от прокаженного. Киммериец вовсе не считал себя красавцем, но женщинам он всегда нравился. Видимо, вейшанки ничего не понимают в мужчинах. Так решил варвар и на этом успокоился. В конце концов, он же не собирается оставаться здесь на всю жизнь. А пока можно и потерпеть. Говорят, это даже полезно для здоровья.

Хозяин показал Конану его комнату — небольшую, но чистую и аккуратную — и ушел, кланяясь. Конан пожал плечами. Он не заплатил за ночлег даже маленькой монетки величиной с ноготь мизинца, зачем же кланяться? Решив про себя, что с этим городом придется как следует разобраться, варвар свалился на кровать и мгновенно уснул.

На следующее утро он пробудился с ясной головой. Первый раз за последние ночи ему удалось поспать без сновидений. Киммериец проверил свои ощущения: попытался представить лицо Маленького Брата и — представил. Правда, в глазах его Конан не заметил ничего.

Маленький Брат смотрел на него безмятежно, бездумно, как на незнакомца, но варвара это ничуть не встревожило. Видимо, у Лайтлбро все в порядке, и у Конана все в порядке, поэтому нечего ломать голову. Надо пойти, подкрепиться хорошенько и выпить вина. Здесь отличное вино, хоть за него и не надо платить.

В кабачке было тихо и спокойно. Посетители сидели за столами, не спеша ели, не спеша выпивали. Конан потребовал завтрак: жареного петуха, блюдо овощей и пару кувшинов красного вина. Разгрызая петушиную ногу, киммериец присматривался к посетителям. Люди как люди, ничего особенного. Странно лишь, что все они богато одеты — ни одного оборванца, и... еще более странно — ни одной хитрой и неприятной морды. Хуже! Конан даже замер с набитым ртом. Все, все посетители, включая хозяина и слугу, были просто красавцами. Они тоже поглядывали на Конана, кто дружелюбно, кто спокойно. Ни малейшего признака враждебности или недовольства он не заметил.

— Мир тебе, путник, — услышал вдруг Конан чистый, глубокий голос и оглянулся. Возле него стоял невысокий крепкий мужчина средних лет, одетый в просторную хламиду. Весь облик его словно говорил о том, что этот человек — жрец Митры. Его карие глаза смотрели на варвара приветливо, но с какой-то непонятной грустью.

— Откуда ты, сын мой?

— Я Конан из Киммерии.

— А меня можешь называть Аксель.

Конану сразу понравился этот спокойный и, видимо, сильный человек. Во времена своих скитаний с пиратами варвару приходилось встречаться со святым отцом Даном — огромным, ростом не меньше Конана мужчиной, который очень напомнил ему сейчас нового знакомого. Не внешним обликом, но исходящей внутренней силой, заметной с первого взгляда. Святой отец Дан, бывший жрец Митры, изгнанный из храма за богохульство, с равным уважением разговаривал и с Конаном, и с мальчишкой-слугой, а в бою держался спокойно и уверенно, так что все пираты были не на шутку разъярены, когда стрела капитана-кхитайца пронзила его насквозь. Да, они отомстили, и отомстили жестоко, но отца Дана было не вернуть.

— Садись, Аксель, — сказал Конан как мог дружелюбнее. — Выпей вина и расскажи мне об этом городе.

— Наш город называется Вешан, сын мой. Когда-то, очень давно, между Британией и Гипербореей была небольшая страна — Кенм. Так вот по-кенмски Вешан — это «город навсегда». Навсегда, Конан... Что привело тебя сюда?

— Нет, подожди, — покачал головой варвар. — Что-то я не понял насчет «навсегда»?

— Я объясню тебе, но чуть позже. — Аксель нашел глазами слугу, улыбнулся ему, и слуга подбежал к их столу. — Сын мой, я думаю, господин будет пока жить в этом доме?

— Надеюсь, святой отец.

— Ты не возражаешь, Конан?

— Мне все равно, — буркнул киммериец.

— Тогда мы поднимемся сейчас в твою комнату. А ты, милый, принеси нам немного еды.

— И вина, — напомнил варвар.

— И вина, — улыбнувшись, повторил Аксель.

Они поднялись в комнату Конана, и Аксель начал свой рассказ.

— Вешан, сын мой, счастливый город. Так думают все, кто приходит сюда по собственной воле. И в этом же убеждаются те, кто попал сюда случайно. Здесь нет ни в чем недостатка, здесь ни за что не надо платить и здесь всегда ясная погода. Но отсюда нельзя уйти, Конан. Тот, кто осмеливался сделать лишь несколько шагов за пределы городских стен, сразу попадал в лапы отвратительным чудищам, которых в округе великое множество...

— Ха! — презрительно хмыкнул Конан. — Я видел этих чудищ. Клянусь Кромом, они трусливы как...

— Не торопись, сын мой. Выслушай меня до конца. Да, я тоже встречал их по дороге сюда, и они не прикоснулись ко мне даже кончиком когтя. Я чувствовал их смрадное дыхание — и только. Но стоит выйти за городские ворота — они разорвут в клочки. Они охраняют этот город. Они не выпускают отсюда никого. Никого, Конан. Я не знаю, кому это нужно, и не знаю, зачем. Видимо, причина все-таки есть. Но какая? Я думал об этом, особенно в первое время. А сейчас я живу, надеясь лишь на то, что смерть освободит меня... если мы здесь имеем право на смерть... Я бы назвал этот город Лойборт. По-кенмски Лойборт — город печали.

«Э-э, святой отец! А я еще сравнивал тебя с Даном! Дан никогда не стал бы думать о смерти. А если б и стал, то не сразу. Сначала он подумал бы о жизни», — Конан ухмыльнулся и заявил:

— Вешан, Лойборт... Да наплевать мне, как называется этот городишко и кто его охраняет. Я выйду отсюда, когда захочу. Потому что я — Конан из Киммерии!

— Я понимаю тебя, Конан, — мягко сказал Аксель. — Но неужели ты думаешь, что я живу здесь восемнадцатую луну и ни разу не попробовал уйти? Наш кузнец Игалий не мне первому и не мне последнему ковал меч и кольчугу... Я прошел лишь две дюжины шагов. Они появились неожиданно, будто выскочили из-под земли. Я не успел вздохнуть, как они окружили меня. Меч и кольчуга помогли мне прорваться обратно, но... Посмотри на мои руки.

Аксель завернул рукава, и киммериец увидел длинные глубокие шрамы, рассекавшие жилистые руки Акселя и вдоль и поперек.

— Такие же следы они оставили и на моих ногах. Мне повезло, что я все-таки сумел вырваться. Остальных смельчаков разодрали и сожрали под стенами города. Среди них был мой друг...

— Надо было идти всем вместе, — пробурчал Конан. — Тогда хоть один, но вырвался бы.

— Пробовали... Каждый раз из десятка-двух сюда возвращался кто-то один, весь израненный.

— Все равно! Надо что-то придумать!

— Придумай, Конан. Придумай. А сейчас я должен идти.

— Куда? — хмыкнул Конан.

— Я пишу книгу. Когда-нибудь ты прочитаешь ее, сын мой.

Конан расхохотался.

К вечеру киммериец, просидевший весь день в кабачке, знал про Вешан предостаточно. Во всяком случае, предостаточно для того, чтобы уяснить, насколько этот город ему противен. Правда, здесь совсем не было ни белых, ни черных магов, что вполне устраивало Конана, но сама обстановка Вейшана, течение жизни в нем показались варвару просто угнетающими. Вот чего он терпеть не мог. Красивые люди печально ходили по красивым улицам, с тоской в глазах пили вино и, беспрестанно вздыхая, жили в уютных богатых домах. Конана особенно выводила из себя их покорность. Пусть Аксель говорит, что хочет, но одна попытка — мало. И две попытки — мало. И пять, и десять... Подумаешь, бродят по равнине вонючие твари! Всегда можно что-то придумать. И он придумает! Митра свидетель! Непременно придумает...

Вспомнив Митру, варвар невольно поежился. Пресветлый был суров к нему, но справедлив. Прошлое так ясно встало перед глазами Конана, что настоящее показалось сном. Митра одарил его частицей своей божественной Силы, Наставник же помог прочувствовать сей дар, пробудил его и научил Искусству убивать... Бойцы, подготовленные таким образом, способны были противостоять злобному могуществу Сета и порожденных им черных сил. Но Конан забыл, что Митра не любит убийств. Слуги Его, Подателя Жизни, Хранителя Равновесия, могли только защищаться. Киммериец нарушил клятву. Он совершил грех — в гневе убил того, кто молил: «Не убивай!» И Митра покарал его, отняв не только божественную Силу, но и разум. Немало пришлось испытать Конану, прежде чем Митра смилостивился над ним. А Рина... Эта девушка сопровождала варвара на его долгом пути по подземному царству в храм Митры, тем самым помогая ему искупить грех. Отважная, как предводительница черных корсаров Белит... Нет, не как Белит, по-другому. Отважная как... Да что бы он делал без нее? Конан вздохнул незаметно, посмотрел на посетителей кабачка, надеясь увидеть девушку, с которой можно бы было... И неожиданно встретился взглядом с красивым изящным юношей. В его бархатистых зеленых глазах киммериец увидел откровенное любопытство, но это почему-то не рассердило его. Напротив, Конан как умел улыбнулся парню, приглашающе махнул рукой. Тот с готовностью вскочил, легким шагом пересек зал и подсел за стол к Конану.

Вблизи он показался варвару еще красивей. Светлая кожа его была необыкновенно нежной и чистой, тонкие черты лица больше подошли бы девушке, - а когда он заговорил, Конану показалось, что он слышит песню, такой звонкий, мелодичный голос был у этого юного красавца.

— Кто ты, воин? Откуда ты пришел?

— Из Киммерии, — гордо произнес варвар. — Меня зовут Конан.

— А я — Иену Фран Морт. По-аквилонски это значит «готовящийся к смерти».

— Аквилонский я знаю не хуже тебя, — усмехнулся Конан. — Ну и родители у тебя, парень. Надо же так назвать — «готовящийся к смерти»!

— У меня лучшие в мире родители, — вспыхнул юноша. — При рождении они дали мне другое имя. А это я придумал себе сам.

— Что ж так?

— Не задавай лишних вопросов, Конан из Киммерии.

— А ты придерживай свой язык, когда говоришь со мной. Не то можешь нарваться вот на это, — варвар поднес к носу нового знакомого огромный кулак. — Клянусь Кромом, я никому не позволю мне указывать!

Юноша улыбнулся и перевел разговор в более безопасное русло.

— Не будем ссориться, Конан. Я вовсе не хотел тебя обидеть. Скажи, понравился ли тебе наш город?

— Отвратительный, мерзкий, скучный городишко. Спроси лучше о чем-нибудь другом.

— Я не знаю, о чем тебя спросить... — неожиданно смутился Иену, опустил глаза, и Конан вдруг почувствовал, что и сам смутился и тоже готов опустить глаза. Он помотал головой, отгоняя непонятные ощущения и, неловко хмыкнув, сказал:

— Тогда я тебя спрошу: как ты попал сюда?

— Не знаю.

— Не знаю, не знаю, — проворчал Конан. — Ладно. Скажи-ка, ты пытался выбраться отсюда?

— Да, — оживился Иену. По всей видимости, его очень волновала эта тема. — Я несколько раз выходил за ворота, но тут же появлялись какие-то ужасные существа и мне приходилось бежать обратно.

— Они не трогали тебя?

— Нет.

— Странно. Акселю они оставили на память шрамы на руках и на ногах, а ты...

— О, Конан, ты уже познакомился с Акселем?

— Пока только с ним. Теперь еще и с тобой.

— Аксель хороший человек. Он настоящий жрец Митры. Правда, бывший... Мы не раз толковали с ним, как можно уйти отсюда, но так ничего и не придумали. А потом он стал каким-то... отстраненным.

— Мало ли... Послушай, у тебя нет плана этого города?

— Нет. Но у Акселя есть карта равнины. Он составил ее вместе с Игалием, кузнецом. Игалий — старожил. Он уже много луп живет здесь,

— Вот что. Приходите ко мне сегодня ночью. Предупреди Акселя и кузнеца, пусть захватят с собой карту равнины. Аксель знает, где я живу. Что ты так смотришь на меня?

Юноша и в самом деле смотрел, не отрываясь, прямо в глаза Конану.

— Я спрашиваю, что ты уставился на меня? — рассердился Конан, чувствуя, как в груди поднимается теплая волна. Почему? Да, ему сразу понравился этот юнец, но сейчас происходило что-то странное. Чувство, охватившее вдруг варвара, совсем не было похоже на обыкновенную симпатию к приятному человеку. Кром! Да это же... У него никогда не было таких наклонностей, которые часто встречаются у стигийцев и вендийцев. Никогда в жизни его не привлекали юноши, даже мысли подобной не возникало. Почему же сейчас... Несомненно, здесь водятся маги! Не может быть, чтоб их не было! Они есть, и они поступили с Конаном как грязные свиньи. Влечение к юноше! Кром! Конан готов был рычать от ярости. Ничего, он доберется до этих ублюдков, он покажет им... Но, поскольку ублюдки находились пока в неизвестном месте (и сейчас, наверняка, весело смеялись над ним), Конан всю свою ярость обратил на юношу.

— Что тебе надо от меня? Пошел вон отсюда, сопляк! Иену в изумлении посмотрел на Конана, хотел что-то сказать, но варвар, издав невразумительный рык, стукнул кулаком по столу и крикнул на весь зал:

— Пошел вон, я сказал! Чтобы духу твоего здесь не было!

Юноша поднялся, зардевшись, постоял мгновение, в недоумении и гневе глядя бархатистыми глазами в глаза Конану, и быстро вышел из кабачка. Посетители тоже смотрели на варвара удивленно. Видно было, что к таким выходкам здешний люд непривычен. А Конан не обращал на посетителей никакого внимания. Отдышавшись и успокоившись немного, он решил выпить и забыть обо всем. Забыть хотя бы на ночь. Если не получится навсегда...



 Глава 2

В крошечной темной каморке без окон, освещавшейся лишь тонкой свечкой, сидел на деревянной скамье человек. Возраст его трудно было определить — длинные темные волосы, чуть подернутые сединой, чистое безбородое лицо без морщин, глубокие зеленоватые глаза — ему можно было дать и тридцать лет, и сорок, и пятьдесят. Но всякий, кто присмотрелся бы к нему внимательно, без колебаний сказал бы: этот человек прошел половину своего пути к Серым Равнинам. А сейчас он выглядел так, словно Серые Равнины уже отражались в его зрачках. Потухший взгляд, поникшие плечи — что-то угнетало его, что-то не позволяло смотреть с присущей ему в лучшие времена прямотой и уверенностью.

Скрипнула дверь — и человек вздрогнул, вздохнул прерывисто, поднял глаза. Перед ним стоял огромный тощий старик с лицом ястреба, но ястреба не гордого, а хитрого и порочного. Седые жидковатые патлы его были заправлены за острые уши, углы тонких губ брюзгливо опущены, а в маленьких глазах явственно сквозила насмешка. Так он смотрел на сидящего человека. Спустя несколько мгновений старик приподнял руки — черные рукава длинного платья взметнулись — и фиглярски протянул их к сидящему:

— Ну, упрямый друг мой, ты подумал над моим предложением?

Голос его оказался неожиданно сильным, но не чистым, а словно простуженным. Сидящий покачал головой:

— Не знаю, что ответить тебе, Майорк. Кажется, ты не понимаешь, о чем просишь.

— Не прошу, непонятливый друг мой, не прошу. Требую! Все преимущества на моей стороне, не так ли?

— Так... Но ты не первый день живешь на свете, Майорк, ты должен понимать, что такие решения даются совсем не просто. Мне нужно подумать еще.

— О чем тут думать? — взвизгнул Майорк, который очень не любил, когда ему напоминали, что он не первый день живет на свете. — О чем тут думать? Ты пользуешься моей добротой, неблагодарный друг мой. Любой приличный маг на моем месте давно исполнил бы все свои угрозы. Я мягок, я дал тебе достаточно времени! За это время я, с моими способностями, овладел бы нужными мне знаниями, а ты бы сейчас уже обнимал свою дочь.

— Прошу тебя, Майорк, не говори о моей дочери...

— Как же ты утомил меня, Гром. Кстати, почему тебе дали такое громоподобное имя? И кто?

— Так решил Учитель. Я не выбирал себе имени.

— Но должно же оно что-то значить?

— Наверное.

— Ты просто не хочешь говорить, упрямый друг мой.

— Оставь, Майорк. До имени ли мне сейчас.

— И все-таки я хотел бы знать... Впрочем, оставим до следующего раза. Пока меня больше волнует другое. Когда мы приступим к занятиям?

— Подожди, не торопи меня. Может быть, черному магу ничего не стоит нарушить клятву, но простому человеку это сделать гораздо сложнее.

— Разве ты простой человек? Ну, об этом мы еще побеседуем. Я жду до следующей лупы, скрытный друг мой. А затем... ты знаешь, что будет.

— Прошу тебя, Майорк...

— Ну, что еще?

— Не называй меня «друг мой».

* * *

Когда маг, в раздражении взмахнув рукавами как крыльями, выскочил из каморки, тот, кого он называл Громом опустил голову. До сих пор он еще как-то держался, но было ясно, что Майорк долго ждать не будет. Грома ничуть не обнадеживало шутовское поведение мага.

Он знал — Майорк обладает страшной силой, и в этом он ничуть не уступает самым могущественным магам Черного Круга. Кроме того, он был невероятно тщеславен. Тщеславие его в последнее время особенно приобрело какую-то болезненную окраску. Как говорили Грому, маг всегда совершал удивительные по изобретательности гадости, но при этом кичился своим добродушием, своей мягкостью... Да чем он только не кичился! Вздорный старик, Майорк к четырехсотлетию стал совсем невыносим: вдруг решил овладеть знаниями и умениями, которыми обладают лишь слуги Митры. «Весь мир будет мой!» Эти слова черного мага и смешили и пугали Грома. Слишком хорошо он знал действительные способности Майорка. Притворщик и лицедей, что творил он в своем маленьком, на вид скромном, а внутри роскошном доме? Этого не знал никто. Чудовищная сила, умноженная за сотни лет упорством, хитростью и тщеславием, впитавшая в себя кровь и страдания, делала мага неуязвимым. Так считал Гром, не представляя себе пока, что можно сделать. Да, он — слуга Митры, взысканный светлым богом! Но сейчас он был так же слаб, как и обычный человек. Майорк подстроил ему потрясающую по своему коварству ловушку. И поэтому Гром тянул время, надеясь на чудо и боясь даже думать о дочери. «О, Митра, — бормотал он в полузабытьи, — не силы прошу у тебя, Пресветлый! Помоги устоять слуге своему... Пошли мне божественное озарение, чтобы я знал, что делать. Я не могу потерять дочь. Не могу... Не могу... »

* * *

Конан открыл глаза, широко зевнул, потянулся. Уже наступила ночь, а он только проснулся. Сколько кувшинов вина было выпито им вечером? Дюжина? Две? Но вино здесь отличное. И проясняет мозги и туманит одновременно. Надо кликнуть слугу... Пусть принесет еще пару кувшинов...

С этой мыслью, весьма оживившей варвара, он встал, пошел к двери. Но не успел взяться за ручку двери и повернуть ее, та повернулась сама — Конан в одно мгновение очутился в дальнем углу комнаты, — дверь открылась, и на пороге появился Иену. Красивое лицо его кривилось то ли от раздражения, то ли от неприязни, Конан не стал особенно раздумывать. Он толкнул Иену в грудь и захлопнул дверь прямо перед его носом. Но только варвар сделал шаг в сторону, дверь с силой распахнулась, и разъяренный Иену влетел в комнату. За ним, смущенно улыбаясь, показался здоровенный детина с Конана ростом, но старше его лет на двадцать. Следом вошел Аксель.

— Скажите, скажите ему, святой отец! — возмущенно закричал Иену, указывая на варвара тонкой, изящной рукой. — Что я сделал ему плохого? Он опозорил меня! Он говорил со мной так, будто я сопляк!

— Ты и есть сопляк! — рявкнул Конан, сжимая кулаки. — Только поэтому я еще не раздавил тебя как муху. Убирайся отсюда!

Аксель встал между ними и, обращаясь к варвару, с улыбкой сказал:

— Не горячись, Конан. Не знаю, чем тебя так рассердил этот молодой человек, но я могу отвечать за его честность и мужество. Уйми свой пыл хотя бы на время. Мы пришли к тебе с миром, сын мой, и... с картой.

Конан покосился на юношу, раскрасневшегося от негодования, усмехнулся, остывая. В конце концов он — воин, не к лицу ему спорить с юнцом. Хотя этот юнец заслуживает хорошей порки за свои выходки. Конан фыркнул, бросив на юношу презрительный взгляд, и повернулся к Акселю.

— Что же. Давайте посмотрим на вашу карту. Аксель кивнул детине, тот достал из-за пазухи папирус, протянул варвару.

— Ты и есть кузнец Игалий?

Вместо ответа детина улыбнулся, суровое лицо его с крупными чертами сразу преобразилось — таким мягким, светлым стало оно, что Конан в очередной раз удивился. Странный город! Странные люди! Если бы у Вейшана был правитель, он мог бы показывать подданных за золото. Немалые денежки текли бы в казну!

— Я — Конан, — коротко представился варвар и взял папирус из рук кузнеца.

Карта оказалась очень проста: Вешан был обозначен на ней кружком с крестиком посередине, от кружка тянулась к краю карты прямая линия. Конан догадался, что таким образом Аксель с кузнецом изобразили ту самую тропу, по которой он пришел сюда и по которой, вероятно, пришли сюда все остальные. Несколько крестиков, беспорядочно разбросанных по карте, скорее всего, должны были обозначать холмы — вонючие норы уродов. Но почему-то Аксель и кузнец нацарапали их не больше десятка. Конан же заметил по крайней мере сотню, о чем и сказал сейчас новым друзьям.

— Мы рисовали по памяти, Конан, — с грустью ответил Аксель. — Конечно, сейчас на равнине гораздо больше нор. А значит, гораздо больше чудищ.

— Чудища? Ха! — поморщился варвар. — Всего лишь вонючие ублюдки. Не хочу вас обидеть, но я и без вашей карты знаю, где находится тропа.

— Не знаешь, Конан, — мягко улыбнулся Аксель. — Эту тропу ты видел лишь тогда, когда шел по ней сюда. Если ты вознамеришься пойти обратно, никакой тропы не будет.

— Вот оно что, — киммериец нахмурился. — Хитро придумано. Но откуда же вы знаете, где тропа?

— Мы наблюдали, Конан, мы долго наблюдали. Но теперь мы не уверены до конца, что тропа именно там где ты ее видишь на карте. Хотя вероятность велика будем надеяться, что мы все рассчитали правильно.

— Будем! — решительно сказал киммериец. — Выбирать не из чего. Если что — пойдем по солнцу. Вот мой план. Выходим на рассвете. Ублюдков бьем по дороге, идем быстро, ночью разводим круговой костер. Думаю, в огонь они не полезут. Утром идем дальше. К закату мы уже будем на пути к Замбуле, а там этих уродов нет. Наверняка нет, я бы знал.

Иену, Аксель и Игалий переглянулись. Иену, не сдержавшись, громко хмыкнул, за что Конан молниеносным тычком в бок свалил его на свою кровать. Парень вскочил, бросился на варвара с воинственным кличем, но тут же был схвачен за руки опомнившимися Акселем и кузнецом.

— Конан! — укоризненно сказал Аксель. Игалий удрученно покачал головой, с сомнением взглянул на Акселя, как бы спрашивая: можно ли отправляться в столь опасное путешествие с такими петухами.

— Пусть он заткнется! — рыкнул киммериец, разъяренно глядя на юношу.

— Конан, прошу тебя, не будем отвлекаться на ссоры, — Аксель положил руку на плечо Иену, посмотрел ему в глаза. — Сын мой, оставь свой пыл на тот день, когда мы выйдем из города. Конан наш друг. Ты знаешь об этом не хуже меня.

— Да-а, — неохотно согласился Иену. — Иначе он не вошел бы в город, это ясно. Только пусть он не трогает меня, а то, клянусь Митрой, я насажу его на саблю как петуха!

Только объединенными усилиями Акселя и кузнеца удалось удержать Конана. Он рычал, готовый растерзать мальчишку, самые ужасные оскорбления сыпались на Иену. Но, как ни странно, юношу это забавляло. Он даже повалился на кровать киммерийца и стал хохотать, держась за живот и дрыгая ногами. Никому Конан не спустил бы такого смеха. Он напрягся, взревел, и — Аксель и Игалий отлетели в разные стороны, а варвар бросился на юнца, желая сейчас только одного: задушить мальчишку, и немедленно. Иену, увидев, что враг его освободился, тут же перестал смеяться, взвизгнул и сжался в комок. Конан схватил его в охапку, собираясь швырнуть на пол и там уже развернуть и задушить, но кузнец вырвал Иену из его рук, передал Акселю, а сам стал против киммерийца. Лицо Игалия в этот момент не было мягким и добрым. Он набычился, исподлобья глядя на Конана, и Конан, тяжело дыша, выхватил из ножен кинжал.

— Именем Митры! — раздался вдруг непривычно суровый голос Акселя. — Остановитесь! Разве вы враги? Разве у вас не общая цель? — Аксель покачал головой, серые глаза его потемнели. — Неужели мы останемся здесь навсегда только потому, что вы не можете спокойно смотреть друг на друга?

Игалий опустил глаза, виновато пожимая плечами. Конан убрал меч. Аксель прав, сначала надо заняться делом. А с юнцом можно разобраться потом, время будет.

— Я так и понял, что вам не понравился мой план, — с ухмылкой прервал киммериец наступившее молчание и, как ни в чем не бывало, с размаху упал на свою кровать. — План и в самом деле так себе. У меня есть Другой. Аксель с облегчением рассмеялся; улыбка пробежала по губам кузнеца, а Иену, до этого в испуге хлопавший длинными ресницами, пододвинулся поближе к варвару и посмотрел на него с почтением. И Конан изложил свой план.

——Что мешает нам уйти отсюда? Вонючие ублюдки. Значит, прежде всего мы должны придумать, как отправить их на Серые Равнины.

— И не попасть туда самим, — добавил Аксель.

— Это ясно, — Конан усмехнулся. — Так вот. У меня есть кое-что в запасе. Правда, не так уж много, но на ублюдков хватит. Сдается мне, это придется им не по вкусу. — Киммериец свесился с кровати, пошарил под ней рукой и извлек плащ. Нащупав в потайном кармане какой-то твердый предмет, Конан словно фокусник подождал мгновение, торжествующе глядя на новых друзей, потом двумя пальцами вынул предмет и поднял его над головой. — Вот!

— Что это? — прерывающимся от волнения и любопытства голосом спросил Иену. Кузнец и Аксель тоже вопросительно смотрели на варвара.

— Порошок черного лотоса, — небрежно ответил Конан, снова пряча в потайной карман плаща маленькую железную коробочку. — Я видел здесь странные деревья — красные, как пасть обезьяны. Листья у них плотные и гибкие, их можно свернуть в трубки и дуть порошком прямо в грязные морды. Клянусь Кромом, твари подохнут, не успеем мы и трижды вздохнуть!

— Это хорошая идея, Конан, — серьезно произнес Аксель. — Листья агулита и в самом деле плотные и гибкие. Но порошок может остаться на губах, и тогда...

— Я придумал... — Иену робко посмотрел на варвара. — У меня есть небольшой кусок тонкой материи. Если разрезать его на четыре части, получатся отличные маски.

— А как мы будем выдувать порошок? — поинтересовался Конан.

— Очень просто. Я принесу материю, и ты сможешь в этом убедиться.

— Кром! Неплохо! Но без кольчуг и без оружия все равно не обойтись. Игалий! Твоя забота!

Кузнец улыбнулся, кивнул. Потом все вместе склонились над картой; киммериец отмечал ногтем необозначенные Акселем логова монстров, стараясь точнее при- помнить их расположение. Это было нелегко, так как по дороге сюда он почти не обращал на них внимания. Аксель считал поэтому, что нельзя полагаться на память, собираясь на такое важное дело. Ведь речь идет не только о жизни и свободе их, четверых! Они должны уйти отсюда с тем, чтобы потом освободить и других! Но киммериец был твердо уверен, что не ошибся. Да, он мог не заметить какие-то холмы, но те, которые он изобразил сейчас на карте, находятся именно там. «И что толку обходить норы, если чудища все равно нападут на нас», — заметил Иену. В конце концов сошлись на том, что поскольку вообще вся карта довольно сомнительна, ориентироваться лишь на нее нельзя. «Пока мы живы, будем рассчитывать прежде всего на собственные силы», — сказал Аксель, и варвар был совершенно с ним согласен.

— Все! — Конан откинулся на кровать, облегченно вздохнул и только открыл рот, собираясь кликнуть слугу и потребовать вина, как Аксель покачал головой:

— Не все, сын мой. Не торопись. Для того, чтобы нам покинуть город плененных душ и уйти с равнины невредимыми, нужно продумать все. Все, до последней мелочи.

— Скажи, когда ты шел сюда, ты не видел габидонтов?

— Габи... Это еще что?

— Огромные летающие ящерицы. Я тоже не видел, но старожилы говорят, габидонты живут где-то недалеко. Время от времени они летают по равнине в поисках пищи.

— Вот еще забота, — проворчал Конан. — Ладно, разберемся как-нибудь.

— Подожди, сын мой. Ты все очень хорошо придумал. Мы продержимся день. А ночь? Ночью вряд ли нам поможет порошок черного лотоса.

— Разведем круговой костер, — беззаботно пожал плечами киммериец. — На равнине полно сухих веток.

— На равнине полно сухих веток, — повторил Аксель, — когда ты идешь сюда. На обратном пути ты не найдешь даже прутика.

— Как же быть? — растерянно спросил Иену.

— Думаю, выход есть. — Аксель помолчал немного, потом заговорил снова, медленно, взвешивая каждое слово. — Да, выход есть. В одной старинной книге я читал про горящие камни. Мне кажется, я помню, как их делать. Я попробую...

— У тебя обязательно получится! — горячо воскликнул Иену. — И тогда мы уйдем из города! Уйдем с равнины! Уйдем! — Юноша закружился по комнате, напевая, но вдруг звонкий голос его оборвался. Он встал, опустив голову, будто раздумывая о чем-то. Его лицо, казавшееся только что почти детским, омрачилось, побледнело. Тонкая фигура сгорбилась, и даже в длинных русых волосах, волнами лежавших на плечах, засеребрилась седина. Иену словно стал старше на двадцать лет. И, хотя это продолжалось всего несколько мгновений, все поняли, что им не почудилось и с юношей действительно что-то произошло. Кузнец протер глаза, Аксель с состраданием смотрел на Иену. Лишь Конан, который был поражен не меньше остальных, отвернулся, зевая. Про себя он сразу решил: пусть парень превратится хоть в лягушку. Все эти перемены от мальчишеской дури, только и всего. Небось, напустил в штаны от страха перед ублюдками... Сопляк! Что с него возьмешь!

Аксель подошел к Иену, обнял его за плечи и подтолкнул к выходу. Кузнец последовал за ними. На пороге Аксель обернулся:

— Конан, я зайду к тебе, как стемнеет. Киммериец остался один. Он вытянулся на кровати во весь рост, подложил руки под голову. Небо за окном начинало светлеть. Скоро взойдет солнце и наступит следующий день. Еще один день в этом проклятом городе. Сейчас бы сюда Рину... Или хотя бы... хотя бы... Он вскочил, метнулся к двери и распахнув ее, гаркнул во всю глотку:

— Вина!

Конечно, как он мог забыть! За всю ночь он не выпил и глотка. Сейчас пропустить пару-другую бутылок — и спать. А что еще тут делать? Скрипнула дверь. Варвар оглянулся.

— Опять ты?

В комнату, смущаясь, вошел Иену. На лице его не было и следа недавнего раздражения. Напротив, зеленые бархатистые глаза смотрели на варвара то ли с мольбой, то ли с надеждой...

— Конан, — робко произнес он. — Я хочу сказать тебе... Я... Я женщина.

 Глава 3

Черны ночи в Аките. В переулках, на узких улицах и на широких обычно пусто уже к сумеркам. Редкий человек отважится выйти из дому ночью: в последнее время в городе развелось множество диких котов. Они бродят целыми стаями; всегда голодные, злобные, готовые разорвать и собаку, и человека на куски и сожрать. Но днем они куда-то исчезают, и никто, никогда не видел еще котов при свете дня.

Эта акитская ночь была и черна, и безлунна. Лишь несколько звезд тускло мерцали в небе, то угасая совсем, то вспыхивая вдруг ярко, а то стремительно падая вниз. Воздух, который обыкновенно был здесь на удивление чистым и свежим, сейчас казался мутным, затхлым. Пахло мокрой собакой.

На одной из окраинных улиц стоял маленький неприметный дом серого цвета. Говорили, в нем жил когда-то богатый купец, рассылавший свои караваны во многие города. Потом купец исчез. Когда? Куда? Этого никто не знал. Но в городе его больше не видели, и дом стоял пустой. Но пустой ли?

Безлунной ночью во внутреннем дворике дома на каменной скамье сидел огромный старик. Возле его ног стоял искусной работы бронзовый светильник с пальмовым маслом, снизу освещая костистое лицо, отчего оно казалось особенно старым и неприятным. Губы старика шевелились, но слов не было слышно. Внезапно с улицы донесся душераздирающий крик, заглушенный вскоре дикими воплями и отвратительным чавканьем и урчанием. Снова какой-то неосторожный человек попался в лапы бродячим котам — ночным хищникам. По лицу старик пробежала мрачная усмешка. Еще один! Неплохо... Но скучно. Все равно скучно. Для мага, обладающего неизмеримым могуществом, сотворенная банда котов-разбойников всего лишь ученическая шалость, воспоминание о молодости, не более. Зато когда Гром обучит его своим премудростям!.. О, как он тогда развернется. Черный маг, в котором засияет Сила Митры! Такого еще не бывало. Он, Майорк, будет единственным. Что Тот-Амон! Разве могло бы прийти ему в голову такое? Омерру, отец Майорка, недаром говорил: «Знания и умения мало. Должно быть воображение». У Майорка воображение есть, поэтому ему редко бывает скучно. Чего только не натворил он за четыреста лет! Самой первой его проделкой, помнится, была война в Кенме. Веселая война! Люди как обезумели — разбивали друг другу головы дубинами, потом бросались на трупы и грызли их подобно нынешним диким котам, шастающим по улицам Акита. Кончилось все пожаром. Когда Майорку наскучило смотреть эту грызню, он устроил пожар. Кенм горел с рассвета до полудня, всего лишь. Теперь о нем остались только легенды да досужие вымыслы. Особенно веселит Майорка слух о звезде, упавшей с неба и спалившей Кенм. Глупые люди...

А совсем недавняя его выдумка? Вокруг стен Аграпура поселились оборотни. Две луны подряд люди охотились за ними, погибая целыми десятками каждую ночь. Все было бесполезно, пока — маг хихикнул — ему не надоела эта история. Оборотни исчезли, как их и не бывало, правда, уничтожив уже несколько сотен глупых горожан. И никто так и не догадался, что оборотни жили вовсе не за городом, а в самом городе. Люди охотились сами на себя и если им удавалось-таки убить оборотня, они радовались, не подозревая, что на самом деле убивали соседа, который, в свою очередь, днем не знал о том, что ночью обращается в зверя. Неплохо? Еще бы! Да, Майорк был не просто могуществен. Он был талантлив. Все его выдумки отличались таким хитроумием, такой изобретательностью, что порой он завидовал сам себе, не говоря уже о том, что сам собой восхищался и сам себя очень любил...

Склонный к лицедейству, Майорк превратил свои длинные костлявые руки в вороньи крылья и сложил их за спиной. Так ему легче думалось. А подумать было о чем. Кажется, Гром что-то затевает. Подослал к Майорку мальчишку, уродливого кхитайца — зная, что мага так просто не проведешь, все равно подослал. На что он рассчитывает? Что Майорк из любопытства сделает вид, будто поверил мальчишке и оставит его у себя? Тут он не ошибся. Майорку действительно интересно: зачем китаец прикинулся воришкой, которого прогнал Гром? Зачем пришел к магу, умоляя взять его в услужение? Пусть остается пока. Потом он дорого заплатит за обман. И Гром дорого заплатит. Потом... Что он будет делать, когда узнает, во что превратилась его дочь? Рвать на себе волосы? Или скорбно молчать? Но должен же он, хотя бы в душе, восхититься мастерством и изобретательностью мага. Кто еще смог бы придумать такую историю? Создать целый город, в котором люди внешне соответствуют тому, что у них внутри! Битком набить этот город хорошими людьми, кормить их, поить совершенно бесплатно... Разве после такого благодеяния можно сказать, что Майорк злой? Да, потом, когда он будет обучаться Силе Митры, он высосет из этих людей их энергию, но ведь они не погибнут. Пойдут себе своей дорогой куда захотят, а в город придут новые. В конце концов Майорк напитается так, что весь мир будет в его руках. Правда, придется немного подождать. Ничего, он подождет. Зато весь мир... Весь мир!

Майорк встал, расправил крылья, озираясь победно.

— Весь мир будет мой! — каркнул он во весь голос. — Мой! Мой!

* * *

Конан развалился на кровати и зевал. Ему очень хотелось спать, он устал от болтовни и размяк от выпитого вина, но сон не приходил. В голове то и дело вертелся рассказ Иену.

Не то чтобы киммериец был особенно поражен, но удивлен и раздосадован несомненно. Да, интересные штуки происходят в этом городишке. Это кто же такое придумал — люди, входящие в Вешан, меняют свой облик! И не просто меняют, а становятся точно такими, как их души. В ушах варвара и сейчас звенел голос Иену, его сбивчивый, взволнованный рассказ. «Я женщина... » Кром! Какой же ублюдок это выдумал? Девчонка не успела войти в город, как стала парнем.

«Понимаешь, Конан, каждый, кто сюда попадает, начинает в точности соответствовать своей душе. Если ты отважная женщина — ты станешь здесь мужчиной. Если ты мужчина, но душа у тебя нежная и добрая, ты обратишься в женщину». «Так вот почему женщины шарахались от меня как от бешеного пса! Кром!» — захохотал варвар. Он и сейчас, вспомнив красавиц, отскакивающих от него с отвращением на лице, ухмыльнулся. Неплохое приключеньице! Знала бы Карела, Рыжий Ястреб, как Конан приставал к мужчинам!

Глаза киммерийца слипались. Он широко зевнул и, не думая больше ни о чем, провалился в глубокий сон. Ему снился Иену. Вернее, не Иену, а юная девушка с зелеными бархатистыми глазами. Она протягивала к варвару тонкие руки и нежными пальчиками прикасалась к шрамам на его лице, проводила по губам, по волосам... Конан даже застонал во сне от наслаждения. Но девушка вдруг отпрянула от него, фигура ее заколебалась в воздухе и растворилась. Перед киммерийцем вновь сидел изящный юноша Иену и, краснея и волнуясь, вновь рассказывал свою грустную историю.

— Меня зовут Иена Фран Вив. По-аквилонски это значит «рожденная для жизни»...

— Я не хуже тебя знаю аквилонский, — мрачно буркнул варвар.

— Когда мне было пять лет, мои родители отправились в Шадизар. Отец посадил меня на лошадь перед собой... Я помню его руки, его запах — мне было так хорошо... Потом отец куда-то исчез, оставив меня и мать с караваном недалеко от стен Шадизара. Ночью на нас напали. Я не знаю, кто. Помню только крики, звон клинков, и вдруг — рыдания моей бедной матери... В темноте я ничего не видела, только по звукам можно было догадаться, что происходит. Я плакала, потом кто-то схватил меня на руки. Этот отвратительный запах я слышу и сейчас — запах пота и крови... Что было дальше? Память моя сохранила лишь моего хозяина — тучного грязного купца — он купил меня на базаре... Где? Не знаю. Потом купец продал меня Амиру, меняле на городской площади Султанапура...

— Кром! — покачал головой Конан. — А твоя мать?

— Я не видела ее с тех пор... Когда мне было уже шестнадцать лет, мой отец нашел меня. Мы снова стали жить в Тарантии. Это было самое счастливое время в моей жизни! Но однажды — семь луп назад — на улице ко мне подошел человек. Я не могу вспомнить его лица... Порой мне кажется, что у него не было лица вовсе... Он сказал, что моему отцу грозит опасность, что я должна немедля отправиться в Кутхемес и там найти Сердце Аримана. Только этот камень может спасти отца.

— Сердце Аримана? — Конан поперхнулся глотком вина. — Клянусь Кромом, сам Сет заметил тебя, малышка! Сердце Аримана!

— И я пошла. Но по дороге из Замбулы в Кутхемес я увидела на равнине всадников. Они смеялись и кололи саблями какую-то бедную женщину. Я достала свой меч и поскакала туда. И вдруг всадники исчезли, и женщина тоже. Из холмов выскочили отвратительные твари... О, Митра, я испугалась... Их было так много! Они протягивали ко мне лапы, урчали, лязгали зубами... А запах! Я потеряла голову и пришпорила коня. Так я оказалась у стен Вейшана.

— Ты вошла в город и превратилась в парня?

— Да Я вошла в город. Конь мой не смог пройти за ворота. Я оставила его и вскоре услышала, как монстры разрывали его на куски... А я... Здесь нигде нельзя увидеть свое отражение, даже в воде, но... по некоторым признакам я догадалась, что превратилась в мужчину. Даже одежда стала другая. Богаче моей, но... не моя... Потом я узнала от Акселя — он рассказал мне все не сразу, — что в Вейшан могут войти только честные, хорошие люди. Другие же еще на равнине превращаются в монстров и охраняют город, чтобы никто, ни один человек, не вышел отсюда.

— Значит, людей заманивают в Вейшан?

— Не всех. Некоторые идут сюда сами. Например, калеки. Они слышали, что в Вейшане их облик изменится, если они обладают чистой душой. И в самом деле — стоит им оказаться в городе, как у безногих появляются стройные сильные ноги, а у прокаженных кожа становится чистой и нежной, словно у младенца.

— Вряд ли они хотят отсюда уйти, — задумчиво произнес киммериец. — Ведь иначе они снова будут калеками.

— Хотят! — горячо воскликнула Иена. — Очень хотят, Конан! Я не раз слышала их разговоры. «Лучше мне бродить по свету без руки и с отрубленным языком, чем сидеть тут никому не нужным красавцем!» Так говорил один, и другие с ним соглашались.

— Что же, — лениво потянулся Конан. — Тогда мы их отпустим. Пусть идут. Только сначала мы сами уйдем.

— Конан, — тихо сказала Иена, опустив голову. — Я хочу, чтобы ты знал.

— Что еще? — недовольно проворчал варвар. — Выкладывай.

— Мне часто снился здесь сон. Какой-то огромный старик смеялся надо мной и шипел: «Ты хочешь уйти, девочка? Иди. Может быть, мои уроды не тронут тебя. Но не успеет взойти солнце, как ты пожалеешь, что вообще родилась на свет!»

— Всего лишь сон, — пожал плечами Конан, в глубин души не сомневаясь, что девушке действительно грозит опасность.

— Поверь мне, Конан, это не просто сон! Я чувствую, со мной случится что-то страшное, когда мы выйдем из города. Ты не оставишь меня?

— Если ты окажешься хорошенькой — не оставлю, — ухмыльнулся варвар.

— О, Конан! — Иена покраснела и положила тонкую легкую руку ему на грудь. И хотя она еще оставалась парнем, киммериец вновь ощутил, как по всему телу пробежала приятная дрожь. Он зарычал, обхватил хрупкую фигурку тяжелыми ручищами и с силой прижал к себе. «Ай!» — вскрикнул юноша. Конан вздрогнул — и проснулся.

Опять наступила ночь. В комнате было темно, только в дальний угол проникал лунный свет, мерцая там таинственно. Варвар заворочался, жалея, что так недолго спал, и понял вдруг ясно: надоело. Тихая, размеренная жизнь, бесплатное вино и бесплатная еда, добрые люди и красивый город. Как же это скучно! Нет, он решительно не понимал, почему горожане спокойно сидят в Вейшане. Боятся ублюдков? Ха! Лучше умереть, но не проводить день за днем в кровати, лопая мясо, жирея и тоскуя по прежней жизни. Этим людям повезло, что в город попал Конан. Он уйдет отсюда сам и поможет остальным. Им придется лишь немного подождать. Невелика работа.

Киммериец сел на кровати, потянулся. Чем бы заняться? Может, спуститься вниз? Наверняка там еще играют в кости на косточки от слив. Конан порылся в плаще, нашел пару косточек, и вздыхая, пошел играть.

* * *

Прошло еще несколько дней. Варвар изнемогал от скуки. Иену все еще был парнем и не мог утешить Конана как подобает, Аксель и кузнец не появлялись. Иену говорил, что Аксель делает горящие камни, а кузнец днями и ночами кует мечи и кольчуги. Так что киммерийцу оставалось лишь убивать время в ожидании, когда все приготовления будут закончены. Он уже до тошноты обпился вина, объелся и наигрался в кости, только Иену как-то скрашивал нелепое существование, рассказывая Конану о своей прошлой жизни.

Варвару казалось, что он живет здесь целую вечность. Старый шемит, угощавший его в Кутхемесе красным вином, пожар, который он видел во сне, тревожные глаза Лайтлбро — все это было давно. Словно огромная клепсидра Митры, каплями отсчитывающая время, разбилась, и прервалось течение жизни. Словно вздохнул Первосотворенный — любимое дитя Хранителя Равновесия, и вздох этот разорвал нить времени. Словно вся земля превратилась вдруг в Серые Равнины и завершилась Жизнь. Конан спал, потом пробуждался, потом опять засыпал, но никакого различия между сном и явью он не чувствовал.

Наконец наступил день, когда и Аксель, и кузнец закончили свои дела. Разглядывая с удивлением горящие камни — черные пористые булыжники величиной с его кулак — варвар ощущал, как снова, едва заметно, начинается жизнь. Жизнь вливалась в его кровь, проникала в жилы и мышцы, туманила голову и торопила: скорее! скорее! И Конан повторял за ней: Скорее! Клянусь Кромом, я залью равнину черной вонючей кровью! Я выйду отсюда, клянусь Кромом!

С нетерпением варвар примеривал кольчугу, охватывающую не только его тело, но и ноги — легкую, почти невесомую, но частую и прочную. Рыча от удовольствия, рубил чудесным мечом воздух, сокрушаясь, что под рукой нет ни одного монстра.

Иену не разделял его нетерпения. Юноша хотел уйти из Вейшана не меньше Конана, но он отлично помнил угрозы старика. Что будет с ним, если он покинет город?

Игалий молча улыбался своей мягкой улыбкой, порой глубоко вздыхая, не в силах сдержать радость.

Аксель был спокоен и невозмутим как всегда. Слишком хорошо он понимал опасность предстоящего путешествия. Все ли они останутся живы? Может быть равнина — жалкая, но отвратительная копия Серых Равнин — оставит кого-то из них навсегда на своей проклятой земле? Или монстры разорвут всех четверых? Кто тогда освободит город?

Тем не менее приготовления были завершены. Пора собираться в путь. Решили выйти перед самым рассветом, чтобы к ночи миновать большую часть равнины.

В последнюю ночь Конан не мог уснуть. Обычно он спокойно спал в любых обстоятельствах — и перед боем, и перед схваткой с демоном, но сейчас было иное. Он так долго ждал этого дня! В действительности прошло совсем немного времени с тех пор, как варвар попал в Вейшан, но ему казалось, что добрая половина жизни прожита здесь, и прожита зря. Он ворочался с боку на бок на своей огромной кровати и вспоминал.

Вот он лежит нагой на просторном ложе в доме Савраски — придворного мага светлейшего дуона Дамаста. Саракка смотрит на него с опаской, хотя и пытается это скрыть. Постепенно Конан приходит в себя. Он совершил грех, он убил молящего о пощаде. Митра наказал его — отнял разум и свою божественную Силу. Но он не оставил варвара. Он дал ему возможность искупить грех. И Саракка, вразумленный и направленный Подателем Жизни, вернул Конану разум чудодейственным порошком арсайи. Время от времени нюхая порошок, киммериец смог вернуться к Учителю, а от него, уже вместе с Риной, отправился в далекое путешествие по подземному царству, к храму Митры. Если б не порошок, что стало бы сейчас с Конаном? Страшно подумать. Бессмысленное существование! Почти как здесь. Наверное, поэтому варвар и вспомнил опять свои последние приключения...

Медленно светлела ночь. Скоро в дверь постучатся. Иену с глазами испуганного оленя. Аксель с мешком горящих камней за плечами. Италии, сжимающий в одной руке клинок, в другой — молот. Верные люди, ставшие на время неотъемлемой частью Конана... Варвар улыбнулся, закрыл глаза — и через мгновенье он уже спал, чуть приоткрыв рот и похрапывая. Ему снилась юная девушка с зелеными бархатистыми глазами...

* * *

В то время, когда Конан с новыми друзьями готовился к походу, Гром принимал решение. Он, слуга Митры, по желанию Хранителя Равновесия готовящийся принять новый сан — сан Учителя, стоял теперь на распутье. Что делать? Следовать ли своему предназначению и потерять дочь? Нарушить ли клятву... Нет. Дальше мысль Грома прерывалась, он просто не мог ее продолжить. Но Митра не ответил на мольбы своего слуги, не дал совета, не обозначил даже намеком направление его действий. Поэтому Гром, полагаясь уже лишь на себя и немного на чудо, сам определял свой путь.

Первое, что он сделал, почти не надеясь на успех, — отправил к Майорку мальчика-слугу, кхитайца Вена. По желтоватому невозмутимому лицу мальчика никогда нельзя было понять, о чем он думает. Один Гром научился различать выражение его узких глаз, один Гром знал, сколько хитрости, смелости, благородства и преданности в этом маленьком кхитайце, которого он подобрал когда-то, полуголодного и оборванного, у городских ворот Шепина.

Но что может сделать мальчик против могущественного мага? Конечно, насколько Гром понимал, что такое Майорк, тот не прогонит Вена. Наоборот, он попробует выяснить, зачем и откуда появился маленький китаец. Он вряд ли будет осторожен — слишком самонадеян. И тогда, может быть — Гром не хотел даже думать об этом, в глубине души опасаясь, что Майорк сможет узнать его мысли, — но может быть, маг выдаст хотя бы часть сокровенного. Должно же быть что-то, чего он боится!

Надежда была ничтожно мала, но положение Грома оказалось теперь таково, что и эта призрачная надежда согревала его сердце, истомленное думами о дочери и по- исками спасения ее и себя.

Он не раз уже в эти черные дни размышлял о прошлом. В юности, обучаясь великому Искусству убивать и готовясь стать слугой Митры, он давал сам себе клятву не заводить семью. Пятнадцать лет бродил он по свету, исполняя свой долг без ярости и гнева. Пятнадцать лет спутниками его были лишь два длинных острых меча за спиной. Но однажды в Коринфии он встретил юную бритунийку Джайнит — она взглянула на него зелеными бархатистыми глазами, и Гром не устоял. С ней он и вернулся на свою родину, в Аквилонию. Родилась дочь — прелестное существо с глазами матери. И Гром понял: эти две женщины — его семья. Где бы он ни был, они всегда будут его ждать. Порой ему приходилось исчезать на несколько лун — он оставался слугой Митры и был верен своему предназначению — и каждый раз, когда он возвращался, Джайнит без слез и упреков встречала его с малышкой на руках, счастливая и прекрасная. Всегда прекрасная...

Он потерял ее вскоре. Дочери едва исполнилось пять лет, и он взял их с собой в Шадизар. Работа предстояла трудная, да и путь из Тарантии в Шадизар неблизок, вот и решил Гром не расставаться на такое долгое время с семьей. Он оставил их с караваном у стен города. Несколько дней продолжался его поединок с придворным магом Андаром, пауком, опутавшим своими сетями весь город. Андар был хитер, не раз Грому казалось, что он близок к поражению. И все же ему удалось справиться с магом. Но, вернувшись за женой и дочерью, он нашел на месте привала только гору трупов, и среди них — Джайнит. Впервые горе так близко коснулось его. Впервые он понял, как дорога ему была эта хрупкая, но сильная женщина... И сейчас, вспоминая о ней, Гром почувствовал, как к горлу подкатил комок и сердце сжалось... В происшедшем он до сих пор винил одного себя...

Он не нашел тогда своей маленькой дочери. Никто ничего не слышал и никто ничего не знал. Одиннадцать лет он искал ее. Он ездил по городам, бродил по пустыням и горам, плавал на корабле по морю Вилайет и на лодках по рекам — и наконец нашел. И вот, когда им было так хорошо вместе, когда его девочка только-только оттаяла от пережитого, когда он уже начал обучать ее своему искусству, она вновь пропала. Как же Майорк сумел обмануть ее? Впрочем, дочь его была такая искренняя, такая порывистая (как и сам он в юности, как и ее мать), что обмануть ее не стоило никакого труда. Тем более хитрецу-Майорку...

Если бы Вен смог что-либо узнать! Гром не упустил бы любой возможности справиться с магом. Нечего даже надеяться на то, что Майорк каким-то образом выдаст мальчику местопребывание Иены, но хотя бы что-то... Хотя бы что-то! Гром встал, подошел к маленькому окну и посмотрел в ночь. Черны ночи в Аките. Звезды тускло мерцают, не освещая неба, маленькие и бледные. Они то вспыхивают вдруг ярко, то угасают, а то стремительно падают вниз. Обычная небесная жизнь. Но в здешнем небе жизни нет. Все мертво. «Все мертво», — подумал Гром и принял решение.

* * *

Еще одна черная акитская ночь подходила к концу. Скоро рассвет, и Майорк ждал его с содроганием. На рассвете он ляжет в свою гробницу, а уже к полудню проснется. Сон его будет беспокойным, страшным: яркие молнии со всех сторон, гром, в котором слышатся чьи-то голоса и смех... Молнии, несущие смерть, обжигают лицо, голоса становятся все ближе, ближе... В страхе маг прикрывает себя руками — огромными вороньими крыльями — и вдруг перья вспыхивают жарким пламенем! Миг — и вот уже Майорк весь охвачен огнем. Тело его плавится, растекается по каменному днищу гробницы...

О, если бы только маг знал, кому он обязан такими снами! Он превратил бы его в прах, в каменную статую, он подверг бы его самым мучительным пыткам, он... Несколько раз старик подходил к гробнице, но лечь не решался. Если бы он мог совсем не спать!

Вен, с удовольствием наблюдая каждый день за мучениями мага, усмехнулся в душе. Конечно, откуда Майорку знать, кто сотворил с ним такую шутку! Только и умеет — презрительно хмыкнул китаец — расхаживать по подземелью с вороньими крыльями за спиной, изображая из себя властелина мира. Дед Вена никогда не позволял себе такого, а ведь тоже был не простой старик! Немногому научил он внука, но и то сейчас пригодилось... Вен присел на корточки, подперев голову тонкой рукой, вздохнул. Хороший был у него дед! Знаменитый на весь Шепин и шепинскую округу чародей Минь О. Когда-то в молодости он был изгнан из Алого Кольца — ордена злых колдунов. Его младший единоутробный брат Чинь Га удостоился ненависти самого могущественного мага Алого Кольца. Ученый, сочинитель, звездочет, он написал книгу, «порочащую» орден. Дед читал Вену эту книгу. Ничего особенного. Но маги Алого Кольца почему-то оскорбились и решили стереть с лица земли несчастного Чинь Га... Старший брат помог ему избежать этой участи. Но сам был вынужден оставить орден и вернуться в Шепин. Там он лечил людей, торговал травами, выращивал чудесный Апельсин — лекарство от всех хворей. Как-то Вен поранил ногу, да так сильно, что кровь было не остановить. Мальчик уже терял сознание, но тут дед отрезал крошечный кусочек Апельсиновой корки, и боль прошла. Остановилась кровь. Через несколько дней рана затянулась так, что не осталось даже маленького шрама...