Стефан Корджи
Ночные Клинки
(«Северо-Запад», 1995, том 12 «Конан и Ночные Клинки»)
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
НОЧНЫЕ КЛИНКИ: ОТ ЮЖНЫХ МОРЕЙ ДО ВЕНДИИ
Глава I
Конан открыл глаза. В голове немилосердно трещало. Во имя Крома, что этот старый обманщик Абулетес поднес ему вместо доброго красного туранского? Ну, погоди, ты у меня еще попляшешь, толстая крыса, мстительно подумал варвар, сжимая виски ладонями. Это какую же гадость я должен был выпить, чтобы в башке так шумело?!
В первый миг Конан был настолько озабочен этим, что даже не заметил склонившегося над ним незнакомого бородатого лица.
— Не стони так, парень, — услышал киммериец. — До побудки еще добрых четверть клепсидры, а ты орешь, точно дикий буйвол на случке! Смотри, в следующий раз по шеям навешают! На первый-то раз простили…
— Чего, чего? — не понял Конан. Он проснулся в Шадизаре, в самом сердце воровской Пустыньки, в заведении почтенного Абулетеса — и вместо теплой девки под боком обнаруживает уставившуюся на него бородатую харю, которую он, Конан, видит первый раз в жизни.
Киммериец попытался приподняться. Что-то мешало, держало за ногу; только теперь варвар пришел в себя.
Он полулежал на жесткой, до блеска отполированной скамье. Над головой нависал низкий дощатый потолок. Вокруг киммерийца вповалку лежали тела людей; кто храпел, кто негромко стонал, кто осыпал кого-то проклятьями…
Изумленный Конан обвел окружающее взглядом. Кром, владыка жизни, людей и богов, да ведь это гребная палуба галеры! И я, Конан, невесть как превратился в прикованного к скамье раба-гребца — щиколотка была закована в грубый железный браслет, обернутый сверху толстой кожей. От браслета ко вделанному в палубу кольцу тянулась недлинная цепь.
— Кром! — вот и все, что мог сказать потрясенный Конан.
Он ничего не понимал. Как он очутился здесь? Даже если ему что-то подмешали в вино, то неужели же он провалялся, откинув копыта, столько времени? От Шадизара ведь до любого моря неделю скачи — не доскачешь. Разбудивший Конана бородач дружелюбно похлопал киммерийца по плечу и отошел досыпать.
Галера была очень велика. В былые годы варвару довелось пиратствовать вместе с великолепной Белит на «Тигрице», куда как немаленькой скорлупке, однако этот корабль превосходил размерами судно пиратов Черного Берега самое меньшее вдвое.
Киммериец пригляделся к спящим рабам. Тут был самый разнообразный люд. Чернокожие Дарфара и Зембабве, коренастые черноволосые шемиты, оливковокожие стигийцы, светловолосые ваниры, узкоглазые кхитайцы, смуглые вендийцы…
За бортом тихо плескалась вода. Галеру чуть покачивало. Конан втянул ноздрями воздух, словно гончая — к запаху моря примешивался терпкий лесной аромат. Они стояли на якоре где-то невдалеке от земли и, несомненно, в Южных Пределах.
Конан медленно сжал и вновь разжал кулаки. Кром, кое-кто мне за это заплатит, посулился он. Кто-то мне за это очень дорого заплатит, как только я сумею отсюда выбраться. Он бросил быстрый взгляд на запиравший его цепь замок и досадливо поморщился. Такой пальцами не откроешь. Запоры сюда ставили настоящие мастера.
Внешне киммериец оставался совершенно спокоен, словно просыпаться после доброй попойки прикованным к палубе галеры для него совершенно обычное дело, однако внутри него бушевала настоящая буря. Его, Конана-киммерийца, грозу всех воров Шадизара, посадили на цепь! А он при этом не только не убил ни одного человека, но мирно спал, пуская пузыри, словно грудной младенец! Что ж, если на этой галере плавают глупцы, которые не знают, кто такой Конан, — он сумеет им как следует представиться.
Киммерийцу шел двадцать шестой год, и он уже давно вступил в полную силу воина. Тело украшали многочисленные шрамы — знаки боевой доблести для любого мужчины из киммерийского рода. Ярко-синие, очень редкие для жителя Юга глаза горели на суровом лице ярко и живо; сейчас эти глаза были прищурены, и кое-кто из тех, кому доводилось знать Конана хоть сколько-нибудь близко, тотчас сказал бы «братцы, уходим — киммериец не в духе. Меньше чем двумя десятками трупов тут не обойдется».
Прежде чем он, Конан, вздернет капитана этой посудины вверх ногами на рее и начнет медленно поджаривать его на небольшом огне, нужно было управиться с одним совсем небольшим дельцем — освободиться от цепи и раздобыть хоть какое-то оружие. Последним, впрочем, вполне могла послужить и сковывающая Конана цепь — ему немало довелось сражаться против хорошо вооруженных воинов, не имея в руках ничего, кроме обрывка тяжелой цепи. Невольно Конан вспомнил, как дрался такой цепью с волками — десять лет назад, когда пятнадцатилетним парнишкой-гладиатором бежал из гиперборейского рабства и встретил ожившую мумию, неведомо когда умершего короля в заброшенном горном склепе… Цепь тогда его здорово выручила.
Ничего, выберемся и отсюда, ободрил себя Конан. На то имелась масса способов. Вскоре должны объявить побудку, а после нее должна последовать кормежка. На галерах хозяевам волей-неволей приходится кормить рабов вдоволь — иначе просто не смогут грести. Вот тут-то мы и посмотрим, кто кого в конце концов сумеет посадить на цепь…
Конан решил ждать. Его разум варвара, хитрый, изворотливый, как у самого опасного дикого зверя, никогда не задавался непосильными задачами. Как он, Конан, попал сюда, что это за корабль, кто его хозяева, в каких местах они сейчас находятся — все это нисколько не волновало киммерийца. В свое время он найдет на них ответы, ну а если и не найдет — то невелика потеря. Главным было вернуть себе свободу — и отомстить за оскорбление.
Мало-помалу на гребной палубе становилось все светлее и светлее. Рассветные лучи все увереннее пробивались сквозь весельные дыры. Рабы продолжали лежать; в ноздри Конану настойчиво лезли отвратительные запахи нечистот. Киммериец скосил глаза — разбудивший его темноволосый бородач, судя по виду — шемит, спал сном праведника, словно его ничуть не волновало то, что он презренный галерный раб!
Киммериец прошел хорошую школу в гиперборейских гладиаторских казармах. Он твердо знал, что если хочешь; освободиться — никогда не следует рваться и кричать, сидя на цепи. Получишь хозяйских кнутов, вот и все.
Наконец клепсидра опустела. И тотчас же наверху загнусавил громкий рог, его сопровождали звонкие удары в медные тарелки. Загремели откидываемые люки; заорали надсмотрщики.
— Поднимайся! Поднимайся! Жратва!
Сонные рабы с кряхтеньем и проклятиями зашевелились на скамьях и палубе. Конан тоже поднялся, стараясь не отставать от других. Тем временем сверху начали бросать гребцам еду — какие-то плотные не то свертки, не то куски. Ничего похожего на обычную для галер Западного Океана процедуру Конан не увидел. Здесь вся еда доставалась самым сильным, и за нее нужно было драться. Чем киммериец немедленно и занялся.
Два-три удара кулаков отбросили с пути Конана всех остальных товарищей по несчастью. Киммериец подхватил с грязных досок несколько кусков вяленой рыбы — все, что пришлось на долю этой части гребной палубы. Принять участие в драке за иные куски рабы не могли — цепи были слишком коротки.
Усмехаясь, киммериец сел на скамью. — Эй, вы, звери! Подходите по одному. Будем делить!
Это было нечто невиданное. Вместо того, чтобы сожрать всю добычу самому, новоприбывший раздает ей остальным!
— Если, вы, бараны бестолковые, думаете, что я не могу скрутить всех вас в один пучок и вышвырнуть за борт, то вы сильно заблуждаетесь, — проницательно заметил Конан. — Только шакалы дерутся между собой за добычу!
И, пока вокруг царил гвалт, крик и проклятья, Конан мирно разделил доставшуюся им рыбу. Среди тех, кто подошел к нему, он заметил и вчерашнего бородача.
— Как тебя зовут? — Конан с волчьим аппетитом впился зубами в рыбу. Только теперь он понял, насколько голоден — похоже, его и впрямь не кормили несколько дней.
— Хашдад, — охотно откликнулся бородач. Конан успел заметить, что улыбка у этого мужчины очень открытая и мягкая, он улыбался киммерийцу, словно старому приятелю, встретившись с ним за чашей доброго вина в какой-нибудь таверне. На вид ему было лет сорок, он отличался крепким телосложением, в волосах хватало седины.
— Слушай, Хашдад… мне надо у тебя кое-что спросить.
— Спросишь! Конечно, спросишь! — всплеснул руками Хашдад. — Но… только не сейчас. Наши хозяева, великие и грозные Клинки Ночи, вот-вот прикажут сниматься с якоря. Тут уж только успевай поворачиваться! — и, внезапно поворачиваясь, шемит бросил Конану вполголоса, так, что кроме киммерийца никто не слышал его слов:
— Вечером, когда все заснут…
Конан не стал задавать вопросов. Лет семь-восемь: назад он, конечно, не смирился бы с подобным — как так, он спрашивает, а ему не отвечают! Но те времена давным-давно прошли…
Тем временем наверху вновь затрубили в рог. По ведущим на палубу лестницам загрохотали сапоги. Вниз спускались надсмотрщики.
Всего их оказалось четверо, по двое на каждый борт. Конан так и впился взглядами в их лица, пытаясь понять, в чьих же руках он оказался,
Надсмотрщики казались братьями. Все высокие, массивные, с короткими шеями, лысые, голые до пояса, в одинаковых ярко-красных штанах, поддерживаемых широкими кожаными поясами. Оружия они при себе не носили — хватало длинных кнутов с тяжелыми рукоятками. Появилось двое или трое мальчишек с ведрами воды и небольшими черпаками — поить гребцов. Наверху гулко ударило кожаное било.
— Бери весло, парень, — Хашдад толкнул Конана в бок. — Не мешкай, а то эти ребята, — он кивнул на надсмотрщиков, — ждать не станут. Мы с тобой в паре. Греб когда-нибудь?
Конан коротко кивнул.
— Вот и отлично, — Хашдад потянул весло из дыры в борту.
Киммериец молча принялся за работу. Они гребли, всем телом наваливаясь на неподъемное весло, подчиняясь задаваемым палубным барабанщиком ритму. Пока все рабы были свежи, никто не нуждался в понуканиях и надсмотрщики бездельничали, свысока поглядывая на гнущиеся спины гребцов.
— Погоди, сейчас палубный спустится… — прошептал Хашдад угрюмо молчавшему киммерийцу. — Вот кто главный-то зверь! Вот кто лютует-то!..
Закончить ему не удалось.
— Не шептаться! — рявкнул над самым ухом голос надсмотрщика. Свистнул бич, и лицо Хашдада исказилось от боли. Голубые глаза Конана резко сощурились.
— А, у нас новенький, — услыхал киммериец низкий хриплый голос.
Конан обернулся. Поигрывая длинным бичом с роскошной, отделанной серебряной инкрустацией рукоятью, рядом с надсмотрщиком стоял палубный. Краснорожий, с необъятным брюхом, которое, однако, странным образом не мешало ему двигаться быстро, ловко и почти бесшумно, он был одет в белоснежные широкие портки тонкого полотна. Волосатую грудь украшали многочисленные золотые цепи, каждая толщиной в палец. Мелкие заплывшие жиром глазки смотрели прямо на Конана, и в этих глазках сейчас читалось злорадное торжество.
— Новенький! Та-ак… — довольно протянул палубный. Конан не мог понять, к какому народу тот принадлежит. — Новенький, который не знает, что раб не имеет права поднимать глаза на господина! Что ж, придется вбить тебе в твою тупую киммерийскую башку должную почтительность…
Бич свистнул, опустившись на обнаженную спину Конана. Рубец вспыхнул обжигающей болью, однако киммериец даже не поморщился. Для мужчины из клана Страны Глубокой Ночи это — не боль. Случалось ему терпеть и нечто похуже. Конан не опустил глаз.
Палубный прищурился так, что орбиты совсем утонули в складках наплывшего на них жира, и вновь размахнулся. На сей раз удар пришелся по затылку и шее Конана. Толстый бич сыромятной кожи оставил настоящую рану; варвар почувствовал, как по плечу побежала струйка крови.
— Опусти, опусти глаза, иначе он забьет тебя до смерти! — испуганно прошептал бешеному синеглазому соседу Хашдад. — Позавчера лишь моего напарника запорол…
Это подействовало. И, хотя кровь киммерийца кипела от бешенства, он заставил себя опустить взгляд. Ярость требовала выхода, и он налег на весло.
— Смотри-ка, а он понятливый, этот киммерийский выродок, — глумливо заметил палубный. — Следите за ним в оба, ребята, — предупредил он надсмотрщиков, а затем прибавил несколько слов на неизвестном Конану языке.
— Удачно отделался, — шепотом бросил киммерийцу Хашдад, улучив момент, когда палубный оказался в дальнем от них конце гребного помещения. — Он и в самом деле забил бы тебя. Ты ловок и силен, быть может, ты бы даже смог поймать его хлыст — но, пока ты прикован, ничего не сделаешь. Наверху полно лучников.
— Спасибо, я учту, — сквозь зубы бросил варвар. Плечо все еще кровило.
Некоторое время спустя палубный придрался еще к одному рабу, и тому уже не помогли даже мольбы о пощаде. Свист бича сменялся стонами; затем стоны прекратились и слышны были лишь мокрые удары кожаного кнута о плоть.
Хашдад скорбно потупился и шепотом пробормотал что-то вроде отходной молитвы.
— Ну вот, еще один. Плохо день начинается, брат, плохо… Что-то будет к вечеру!..
Конан не ответил. Киммерийцу довелось немало убивать в своей жизни, и он привык относиться к смерти с фатализмом истинного варвара. Однако зачастую разумный человек может извлечь некоторую выгоду из смерти другого человека, даже если не получит от этого ни гроша…
Киммериец увидел, как двое надсмотрщиков получили от палубного какой-то ключ, который толстяк носил на поясе, и отперли этим ключом замок, что запирал цепь запоротого гребца. Тело без всяких церемоний подтащили к ведущей вверх лестнице, и спустя несколько мгновений Конан услыхал негромкий всплеск. Хашдад вздохнул.
«Ты заплатишь мне еще и за это, — зло подумал молодой киммериец. — И ты, и твои дружки с верхней палубы. И это развлечение обойдется вам очень дорого!»
* * *
Первый день Конана на галере остался позади. Глаза киммерийца горели мрачным огнем — пока еще он смирял свои страсти, втолковывая себе, что, бушуя и бунтуя зря, он просто расстанется с жизнью под свист сыромятного бича, однако сохранять спокойствие становилось все труднее и труднее.
Это была галера смерти. Здесь не заботились о гребцах, здесь их доводили до полного изнеможения и сбрасывали за борт еще живыми, на поживу сопровождавшим судно акулам. Кормили мало и плохо. Вдоволь было только воды. Конан сам ходил на галерах, сам не раз садился к веслу, когда заставляла нужда, и знал, что гребцу без смены никак нельзя. Невозможно грести, выкладываясь в полную силу, от восхода до заката солнца. На всех гребных судах, которые ему довелось видеть, всегда имелось три, а то и четыре полных смены гребцов — особенно, если это были не рабы, а вольнонаемные. Здесь же, на галере Братьев Ночи, смен было только две: дневная и ночная.
Люди на гребной палубе умирали во множестве. Кто не выдерживал адского труда, кого забивал сам палубный. Вместо умерших всегда появлялись новые — их покупали в портах, где останавливалась галера.
Вечером Конану и впрямь удалось некоторое время пошептаться с Хашдадом. Шемит был кузнецом, и судьба забросила его в Аргос, на побережье. Там его и захватили,
— Жена у меня была… — еле слышно в самое ухо Конана шептал Хашдад. — Жена и дочек двое… сынишка только-только народился, и года не сровнялось… Нагрянули… подошла эта галера, спустила шлюпки — и к нам. Деревня у нас не слишком богатая, пиратов мы не боялись — что им взять с рыбаков? А, оказалось, очень даже есть что. Ну и… позабавились парни с галеры здорово. Их там немного — ну, от силы десятка два — но драться умеют здорово. Наших почти всех положили, а меня оглушили. Потом в чувство привели… и прямо передо мной… сперва жену растянули… а потом девочек… Я стоял к столбу привязанный… Как они кричали! О, небо, как они кричали!.. А потом… потом наш палубный вышел со своим кнутом… и мою младшенькую… запорол. А старшую и жену — на куски изрубили. И притом медленно еще рубили!.. А сынка… костер развели на вертел насадили… зажарили… и сожрали!
Конан почувствовал, что у него твердеют скулы. Подобных злодейств не творили даже черные стигийские маги, хотя у тех руки тоже были по локоть в крови. Хашдад не выдержал — отвернулся. Плечи шемита вздрогнули, и киммериец тотчас же зло ощерился.
— Так что же ты ждешь? Пока тебя самого запорют?! Надо вогнать этим тварям меч в брюхо по самую рукоять!
— С галер Братьев не убегают, — вздохнул Хашдад.
— Ну, а я убегу, — Конан сжал зубы. — И ты сам увидишь все собственными глазами
— Слушай, парень, я тебе говорю — отсюда не убегают. Я здесь уже немало времени. Поверь мне. Я знаю.
— Но и умирать я тут тоже не собираюсь, — Конан сверкнул глазами. — Ну, а этот палубный у меня еще попляшет.
На следующее утро, когда принесли еду, киммериец отложил часть своей порции. Так поступали многие. Иногда, особенно если выдавался хороший попутный ветер, и уже не надо было так выкладываться на веслах, можно было на скорую руку перекусить. Весь день Конан усердно греб, стараясь ничем не привлекать внимание, палубного.
За ночь — как раз при попутном ветре — галера прошла довольно много и погода резко изменилась. Стало невыносимо жарко и влажно, что, естественно, не улучшало настроения людей — ни на гребной палубе, ни в капитанской каюте,
Утром, после того как гребцам была роздана их жалкая пища, и вся палуба огласилась голодным чавканьем и урчанием, наверху внезапно раздался гулкий звон колокола. Раз… и еще раз… и еще… А потом гнусаво взвыло несколько сигнальных труб.
Лица гребцов тотчас же посерели, У Хашдада изо рта вывалился недоеденный кусок рыбы.
— Эй, приятель, что происходит? — удивился Конан, глядя на всеобщую панику. Его сосед-кузнец повернулся было, чтобы ответить — и поспешно зажал рот ладонью. По высокому помосту в середине палубы, тяжело отдуваясь и топоча подкованными сапожищами, бежал Архам, палубный боцман, щедро охаживая рабов своим неизменным кнутом.
— Весла на воду, скоты! Кому сказано, пошевеливайтесь, акулья сыть! Живее, вам говорят!
Хашдад навалился на весло, всем своим видом изображая непомерное усердие. Архам промчался мимо, бранясь, брызгая слюной и изрыгая проклятия — после чего робкий кузнец решился-таки заговорить.
— Их впередсмотрящий заметил чужой корабль. Его сейчас возьмут на абордаж, и… Помоги Митра оказавшимся там несчастным мореходам!
Киммериец мрачно усмехнулся. В прошлом ему самому доводилось хаживать под черными пиратскими стягами — в компании Белит Великолепной, хозяйки Черного Побережья — и он отлично знал, какая участь ждет попавших в плен. Рабство!
— Ну, хуже, чем нам, им все равно не будет, — философски заметил Конан. — Даже если тебя продадут с торгов — всегда есть возможность бежать, покуда жив…
— Ты не понимаешь! — Хашдад понизил голос до еле слышного шепота. — Ты не понимаешь! Те, кто попадут на галерные скамьи рядом с нами, будут до конца своих дней возносить хвалы всем богам и небожителям! Потому что остальные…
Вокруг его плеч обвился кнут одного из надсмотрщиков, и кузнец скорчился от боли.
— Не шептаться! — рявкнул помощник Архама. — И гребите, как следует, сволочи! Настало время Ночным Клинкам позабавиться!..
Бронзовый гонг в руках Архама все ускорял и ускорял ритм. Гребцы со стонами налегали на весла; дул попутный ветер, и галера летела вперед, точно альбатрос. На верхней палубе слышался топот многочисленных ног, лязг оружия и неразборчивые ликующие вопли.
— Они что, уже празднуют победу? — улучив момент, спросил Конан соседа.
— Умгум, — буркнул Хашдад. — Они всегда побеждают, брат Конан. Всегда. Им никто не может противостоять. Никто! — Честное лицо кузнеца скорчилось в мучительной гримасе.
— Ну, это мы еще посмотрим… — криво усмехнулся Конан. — Много таких было… «непобедимых».
Хашдад ничего не ответил — надсмотрщик подошел слишком близко.
Безумная гонка продолжалась, и теперь даже могучему киммерийцу стало не до разговоров. Архам с помощниками выжимали из гребцов все силы. Бичи не знали отдыха; со всех сторон неслись вопли и крики избиваемых. Несколько человек под градом ударов бросили весла; их быстро вытащили на середину и запороли в считанные мгновения. Еще трепещущие окровавленные тела полетели за борт
— Так будет со всеми, кто станет отлынивать! — загремел Архам.
И вновь ритм, ритм, ритм… Поднимается и опускается тяжелое весло, скрипит дерево, звенит цепь… Хашдад начал задыхаться. Словно выброшенная на берег рыба, он ловил ртом воздух; руки его двигались все медленнее и медленнее, и все больше работы выпадало на долю Конана. Киммериец уже с тревогой косился на товарища по несчастью, как постепенно нараставший все это время рев Ночных Клинков на верхней палубе сменился треском, грохотом, криками и звоном стали.
— Весла сушить! — заорал Архам.
Начинался абордажный бой. Конану незачем было видеть все происходящее глазами — он и так знал, что сейчас происходит наверху. Переброшены крючья… команда Ночных Клинков прыгает на борт обреченного судна… там пытаются сопротивляться, но…
Рядом со скамьей Конана и Хашдада внезапно раздался истошный человеческий вопль. Один из гребцов рухнул в проход, обхватив обеими руками разрубленную грудь.
Кровь хлестала потоком; несколько мгновений спустя корчи прекратились, несчастный умер.
Киммериец глазел на это, разинув рот. Он готов был поклясться, что возле убитого никого не было. Откуда же взялась та страшная рана?..
Хашдад проводил погибшего скорбным взором, как нечто печальное, но вполне привычное для здешних обитателей.
— Это… что?.. — прохрипел Конан.
— Ты не понял? Когда они на кого-то нападают, у нас творится нечто такое… словно бы все их раны достаются нам…
— Гребцы гибнут за них? — догадался Конан.
— Да. Это какое-то чародейство… Вот почему они непобедимы!
— Понятно, — киммериец скрипнул зубами.
Вслед за первым погиб еще один раб, потом еще и еще… У Конана волосы зашевелились на затылке — никто не знал, кому следующему будет уготована участь отвести гибель от очередного злодея ценой собственной жизни.
Гребцы падали то тут, то там, сраженные невидимыми мечами и копьями. Хашдад весь трясся, судорожно бормоча какие-то молитвы.
Забыв обо всем, Конан приподнялся. Он сражался во многих битвах, доводилось ему видеть и кровавые жертвоприношения, но такого… Воистину, этих Ночных Клинков охраняла могучая магия.
И тут судьба настигла его самого. Что-то тяжелое ударило его сзади по затылку; мир исчез в багровом круговороте. Киммериец тяжело рухнул на грязные, окровавленные доски палубы (никто из хозяев галеры не считал нужным смывать с нее кровь и нечистоты, обычно этим занимались сами рабы).
И, быть может, это спасло ему жизнь. Пропущенный неведомым воином пиратов удар лишь оглушил киммерийца. На Конана сверху обрушился холодный водопад, и он пришел в себя. Наверху маячила ухмыляющаяся рожа надсмотрщика.
— Очухался, акулья сыть? — рявкнул тот. — Ну, раз очухался — за работу! Погожу тобой рыб кормить.
Преодолевая боль и головокружение, киммериец вновь уселся на скамью рядом с Хашдадом. Тот слабо, невесело ухмыльнулся.
— Вот и тебя отметили… Теперь ты полностью наш. Сражение продолжалось. Все новые и новые рабы погибали, пронзенные насквозь, разрубленные, истекшие кровью от ран… Никто и не думал спасать кого-то из них, Судя по всему, взятое на абордаж судно сопротивлялось отчаянно, однако справиться с неуязвимыми противниками его моряки, понятное дело, не могли.
Мало-помалу звуки боя начали затихать, рабы гибли все реже и реже. Наверху вновь взвыли рога — на сей раз ликующе и торжественно.
— Вот и все, — бледный Хашдад утер пот со лба. — Они опять победили. Кто же их остановит?.. Наверное, только сам Митра!..
Очень скоро по трапам вниз, на гребную палубу потащили упирающихся мореходов с захваченного судна. Судя по смуглой коже и характерному разрезу глаз, это были вендийцы.
— Рассади этих свиней по местам, Архам! — раздался сверху рык капитана. — Только пусть сперва приберут там всю падаль…
Кто-то из пленников, не потерявший сердца, несмотря на поражение, попытался гордо отказаться — Архам тотчас же снес бедняге голову. Сделал он это, точно опытный палач.
— Ну, кто еще будет упираться? Это было сказано на понятном Конану западном наречии и сказано, судя по всему, для остальных рабов, так как боцман сразу же повторил ту же фразу по-вендийски.
Упираться больше желающих не нашлось. Трупы мертвых рабов полетели за борт; под боцмана спешили пристегнуть на цепи новых гребцов.
— Теперь мы сможем отдохнуть, — шепнул Хашдад киммерийцу. — Сейчас они потопят судно, а потом начнут свои игрища. Ручаюсь, галера до завтра и с места не двинется.
— А что это за… игрища? — поинтересовался северянин.
— Эрлик их знает! Но люди там вопят так, словно их живьем скармливают демонам.
Словно в подтверждение слов Хашдада сверху донесся истошный женский визг.
— О! У них будет двойной праздник! — печально опустил плечи кузнец. — Они захватили женщин… То-то не повезло бедняжкам!
Конан чувствовал, как в нем закипает бешенство.
Вопли сменились неразборчивым мычанием, словно кто-то поспешно зажал рот кричавшей. И тотчас же раздался детский плач.
Хашдад до крови прокусил губу.
— Митра!.. За что?!.. Там же еще и дети!..
Ребенок заливисто плакал. Потом, похоже, ему тоже заткнули рот и вместе с женщиной уволокли куда-то прочь.
Все это время рабы оставались одни — все надсмотрщики во главе с Архамом подались наверх смотреть представление.
— Эй, вы, там, которые новые — негромко окликнул Конан приведенных вендийцев. — Что у вас был за корабль?
— Мы везли ее высочество принцессу Тамилу, — ответил один из новых гребцов, молодой воин в изодранной и окровавленной рубахе, какую воины южных стран обычно надевают под доспехи. — Ее служанок, одну — с младенцем… старую кормилицу, учителя… Они долго гнались за нами… им словно сам демон помогал…
Празднество на галере и впрямь длилось всю ночь. И к рассвету у всех до единого рабов прибавилось не по одному седому волосу.
Крики, доносившиеся сверху, могли привести в ужас самого закоренелого во зле некроманта. Конан, никогда не отличавшийся сентиментальностью, чуть не до кости изгрыз себе кулак — особенно, когда плач ребенка оборвался коротким жалобным всхлипом…
Но этого мало. Чьи громадные крылья хлопали там, наверху, под леденящее кровь завывание Ночных Клинков? Чье холодное дыхание сочилось сквозь доски верхней палубы? Чье утробное урчание доносилось оттуда, смешиваясь с дикими воплями умирающих?..
Утром мимо весельных дыр текла смываемая с верхней палубы кровь.
И вновь галера резала неведомые воды.
Прошла неделя. Люди умирали во множестве. Конан мрачнел — и отчего-то очень пристально прислушивался к голосу капитана…
В тот день киммериец отложил часть своей утренней порции.
Ближе к полудню, когда задул попутный ветер и гребцы получили небольшую передышку, многие потянулись за едой. Достал свой кусок и Конан, затолкал его в рот и принялся жевать. Скривился — от рыбы ощутимо несло тухлятиной — и нагнулся к весельной дыре, чтобы сплюнуть. Палубный, напыщенный и важный, словно индюк на птичьем дворе, прохаживался взад-вперед по дощатому настилу посреди гребной палубы.
Неожиданно раздался голос, очень похожий на рык капитана галеры (его все рабы слышали по утрам и вечерам, когда тот распекал свою команду за различные провинности), внезапно произнесший:
— Архам! Быстро сюда, ты, ослиноголовый мерин с куском дерьма вместо головы!
Палубный, которого звали Архам, аж подпрыгнул на месте. Лицо его побагровело, став красным, точно свекла. Многочисленные побрякушки, украшавшие его волосатую грудь, жалобно задребезжали, когда он, словно ошпаренный, ринулся к ведущему наверх трапу.
Заметивший проделку киммерийца Хашдад только покачал головой. Конан его отлично понимал. Плохое настроение боцмана обернется побоями и смертями товарищей киммерийца по несчастью…
С палубы донесся раздраженный раскат капитанского голоса. Нет, он не звал никого наверх! А у Архама, верно, и впрямь кусок дерьма вместо головы, если ему начинает чудиться подобное! Так что пусть палубный боцман убирается с его, капитанских глаз, долой, пока дело не дошло до большего!..
Все это сопровождалось веселым гоготом остальной команды.
Весь красный после капитанской выволочки, Архам вернулся назад, на свой пост. Рабы не подняли голов, делая вид, что ничего не заметили.
Разумеется, палубный боцман постарался отыграться на гребцах.
Хашдад получил дюжину плетей за непочтительный взгляд; другим перепало не меньше. Досталось и Конану, но киммериец лишь усмехнулся вслед разъяренному толстяку.
Спустилась ночь. Гребцы верхнего ряда весел отдыхали; галера шла, подгоняемая свежим попутным ветром и работой рабов нижней палубы. Хашдад, которому не давала заснуть исхлестанная спина, со стоном пошевелился, переворачиваясь на другой бок; и тут раздался голос, очень похожий на рык палубного боцмана Архама:
— Скоты! Весла на воду! Задний ход! Быстро! Руки полусонных рабов исполнили команду прежде, чем успели даже толком осознать, что же им было приказано. Весла опустились в воду, уперлись в нее…
И тут же с треском сшиблись с веслами нижнего ряда, упрямо гнавшими судно вперед. В один миг воцарился сущий хаос. Треск ломающегося дерева, хряск разносимых уключин, крики раненых… Рабов сбрасывало со скамей, многие получили серьезные ушибы и ранения; галера стала беспомощно разворачиваться по ветру. Парус захлопал и обвис.
— Весла сушить! — послышался нечеловеческий рык капитана, выскочившего, в чем был из каюты. — Архам, скотина!!! — Плечо капитана было окровавлено.
Мало-помалу сумятица улеглась. Экипаж разбежался осматривать повреждения, галерный целитель (нашелся, оказывается, и такой) начал обход, кое-как врачуя многочисленных раненых. Его работа заняла почти всю оставшуюся часть ночи. Попятнаны оказались почти все гребцы, сломано было не меньше трети весел, разнесено немало весельных дыр… Галера могла лишь едва-едва ползти под своим небольшим парусом.
Палубного боцмана выкликнули наверх, к капитану. Со своего места Конан видел и слышал всю их беседу, если только так можно назвать яростный рык одного и жалкие запирательства другого. Архам уверял, что мирно спал в своей конуре на носу, однако это лишь бесило капитана еще больше.
— В якорную! — оплевав Архама с головы до ног, рявкнул, наконец, капитан. — Посиди там. Может, после этого то дерьмо, что в твоей башке, станет варить хоть немного лучше…
По всем палубам уже пролетел слух, что палубный боцман спятил от жары. Похоже, в этом не сомневался и капитан.
Галера с грехом пополам двинулась только наутро. В ход пошли все запасные весла, но они сумели покрыть едва ли четверть убыли. Многие гребцы поневоле оказались не у дел.
Капитан Клинков Ночи (Конану так и не удалось выяснить, что означает сие странное слово) рвал и метал. Однако он мог забить и запороть хоть всю команду, но весел здесь, в открытом море, взять было все равно неоткуда. Галера повернула на юго-запад, где располагались какие-то острова.
— Что ты задумал, киммериец? — как-то вечером спросил Хашдад у своего соседа по гребной скамье. — Зачем тебе все это потребовалось? Смотри, сколько наших попятнало!
— Зато теперь они могут не так надрываться! — рыкнул Конан. — Не видишь, борода — галера тащится медленнее, весел мало, смен больше — и у людей прибавляется сил?.. Ах, видишь?.. Так чего ж тогда спрашиваешь? Если понял, тогда молчи. Нужно только выждать момент…
Галера тащилась к неведомому архипелагу целую седьмицу. И все это время Конан пытался выяснить хоть что-то о неведомых хозяевах судна. Правда, рабы рассказать могли немногое. Многие попали на судно так же, как и Конан; иных захватили во время пиратских набегов, третьих просто купили в портовых городах. Все, что удалось разузнать киммерийцу, сводилось к тому, что галера Братьев Ночи (они же Клинки Ночи, они же Ночные Клинки) бороздила все океаны мира. Рабов покупали в хорошо знакомой Мессантии, в Стигии, в Вендии, один раб был даже из Кхитая.
Так ни в чем толком и не разобравшись, Конан решил просто ждать. До земли оставалось совсем немного… а там посмотрим.
Палубный боцман Архам вернулся к своим обязанностям, но вел себя уже куда тише. Похоже, он и сам начинал верить в то, что у него от жары несколько помутилось в голове. Ходил осторожно, все время прислушивался, завел привычку переспрашивать сопровождавшего его надсмотрщика, не отдавал ли господин капитан каких-либо распоряжений. Все шло так, как и рассчитывал киммериец.
Вскоре весь экипаж ничуть не сомневался в том, что Архам спятил.
Наконец сквозь весельную дыру Конан увидел взметнувшиеся над желтым песком побережья пальмы. Галера входила в небольшую бухточку, и со всех сторон к ней уже стремились узкие и длинные пироги с балансирами. Смуглолицые невысокие люди что-то радостно вопили, размахивая руками; их суденышки под завязку были нагружены всяческой снедью. Очевидно, корабли здесь были не такими уж редкими гостями.
Галера Ночных Клинков отдала якорь. Конан надеялся, что теперь команда постарается вознаградить себя за тяготы и тревоги пути доброй гульбой, но не тут-то было. Капитан держал всех в кулаке и никому не дал отлынивать. Почти все моряки были отправлены в лес на заготовку бревен, из которых предстояло вытесать новые весла. Рабов не расковывали, справедливо остерегаясь бунта.
И все же Конан не упустил возможности. Архам с надсмотрщиками явились менять сломанное весло соседей киммерийца и Хашдада по скамье. Пока разбиралась уключина, палубный стоял совсем рядом с молодым варваром, и заветный ключ оказался под самым носом Конана. Архам же не столько следил за работами — на это имелся младший подбоцман — сколько прислушивался, не раздастся ли сверху голос капитана.
Спустили тяжелое весло. Уключина была разобрана: сейчас один из множества деревянных плавников рукотворного морского зверя ляжет на место, и его накрепко замкнут железные скобы. Сейчас… сейчас… теперь!
Киммериец рванулся, точно бросающаяся на дичь пантера. Его руки впились в светлое, еще не потемневшее от ладоней гребцов дерево. Миг — и торец весла врезался в висок замершему с отсутствующим видом Архаму. Палубный боцман свалился, не пикнув. Прежде чем его оторопевшие помощники вцепились в Конана, киммериец уже завладел вожделенным ключом.
Поворот — и цепь спала.
— Держи! — Конан бросил ключ Хашдаду. Кулак киммерийца врезался в скулу самого расторопного из архамовых помощников, отшвырнув того прочь — прямо в руки повскакавших с мест гребцов. Короткие цепи не позволяли им прийти на помощь бунтарю, но удержать попавшегося подбоцмана рабы могли.
— A!.. О!.. — только и успел взвизгнуть тот, прежде чем ему накинули цепную петлю на шею.
Архам лежал неподвижно, одному из его помощников Конан свернул шею самолично, другого задушили рабы, еще двое моряков бросились было наутек, истошно вопя «мятеж! мятеж!». Но уйти им удалось недалеко — Хашдад бросился первому под ноги, второго киммериец ударил коленом под дых и швырнул на палубу. Хашдад, вскочив на ноги, тем временем лихорадочно отмыкал цепные замки.
— За мной! — проревел Конан. В его руках уже был короткий и кривой меч, что всегда носил на поясе Архам. Освобожденные гребцы, размахивая цепями и сорванными с остальных моряков кинжалами, хлынули на палубу, Хашдад остался внизу, отмыкая замки.
Кое-кто из гребцов, верно, самый хитрый, решил избрать самую короткую дорогу к свободе, а именно, сиганув через борт.
Тем временем там, наверху, Ночные Клинки поняли, что дело плохо. И поняли несколько быстрее, чем хотелось бы Конану. Когда над самым ухом свистнула первая стрела, он только и мог, что выругаться да воззвать к Крому. За его спиной завопил кто-то из гребцов — острие нашло беднягу.
Киммериец одним махом взлетел по трапу. Палуба. Возле спусков уже толпятся лучники. На кормовом возвышении что-то ревет капитан. И уже бегут наперерез смуглокожие воины в начищенных панцирях, с кривыми и тонкими саблями.
Для гребцов все сразу же обернулось хуже некуда. Гудели луки, посылая одну за другой смертоносные стрелы; панцирники сомкнули ряды, запирая дорогу восставшим. В мгновение ока Конан оказался в кольце.
Но эти Ночные Братья открыли охоту на слишком уж крупного зверя, не по своим силам и умению. Конан поднырнул под свистнувший клинок, перехватил кисть воина, сдавил — кость хрустнула, а по кирасе изувеченного проскрежетало чужое лезвие. Хорошо понимая, что против такой массы врагов ему не устоять, Конан рванулся по палубе дальше, к капитану. Киммериец несся гигантскими прыжками; капитан что-то завопил, указывая на бегущего своим стрелкам; и в последний момент киммерийцу пришлось отпрыгнуть в сторону, к самому борту.
Он еще успел свалить своим коротким и непривычным для руки мечом троих панцирников, — правда, пришлось бить не насмерть! — прежде чем стрела не скользнула возле самого его уха — кожей он ощутил легкий воздушный толчок. Его-таки выцелили. Оставался только один выход…
Киммериец прыгнул за борт. Вода возле галеры и так уже кипела от падающих сверху тел. Вырвавшиеся на свободу рабы торопились.
С палубы одна за другой летели меткие стрелы. Конан поспешно нырнул, оставаясь под водой, покуда хватило дыхания. Глотнул воздуха — и вновь погрузился с головой.
Нельзя сказать, что ему повезло — просто он был сильнее и выносливее остальных. Он добрался до берега — точнее, до стоявших по колено в воде каких-то корявых деревьев, перевитых между собой лианами. Вслед за ним спешили остальные спасшиеся, кого не настигли стрелы Ночных Клинков. Увы, тех, кому удалось добраться до берега, оказалось очень и очень немного — едва ли три десятка из добрых двух сотен.
Среди счастливчиков оказался и Хашдад. Они бегом бросились в глубь зарослей. Конан торопил отставших. Когда киммериец обернулся в последний раз, от галеры, торопливо взмахивая короткими веслами, отходило несколько лодок.
— Зачем, зачем ты это сделал! — шепотом укорял Хашдад северянина, когда небольшой отряд остановился для краткого отдыха. — Сколько людей погибло по твоей милости!
Любому другому Конан ответил бы просто ударом кулака; но глаза кузнеца полнила такая боль, что киммериец сдержался.
— Ты думаешь, лучше ждать, пока тебя запорют насмерть?
— Нет, но…
— Тогда оставим этот спор, а? Что сделано, то сделано. Нужно думать, что делать дальше. Хотел бы я знать, что теперь учудят эти Ночные Клинки?
— Да что ж тут гадать? Наймут местных и отправятся прочесывать лес. Они ж знают, что неуязвимы. А мы каждый миг помним, что их не убьешь, а вот своего же друга-гребца зарубишь…
Конан скрипнул зубами от досады. Ах, какую славную засаду смог бы он устроить на пути поимщиков! А так… не поймешь даже, что и делать!
— Ладно, — хмуро бросил киммериец. — Там видно будет. Пока что надо уйти подальше от берега.
Разговор оборвался. Три десятка измученных гребцов через силу тащились сквозь непролазные джунгли. Местность мало-помалу повышалась — очевидно, дорога вела к какой-то горе.
Однако, ближе к вечеру, когда громадный солнечный диск уже до половины опустился в океан, за спинами беглецов внезапно раздались знакомые гнусавые трубы. Погоня приближалась, а Конан до сих пор так ничего и не придумал.
Глава 2
— Погоня! Совсем уже близко! — выпалил посланный Конаном в дозор молодой воин-вендиец. — Эти, здешние, темные такие. А кроме них, никого. Я хорошо смотрел.
— Ой, ли? — усомнился Хашдад. — Не было там никого с галеры?
— Из тех, что дрались с нами — никого, — покачал головой разведчик.
Весь отряд Конана уже обзавелся оружием. Кто-то сумел сохранить выхваченное из рук Ночных Клинков оружие, кто-то уже выломал себе подходящие дубины. Сдаваться не собирался никто.
— Ну, раз эти — тогда бить от души станем! — прогудел хромой, одноглазый шемит.
— Станем, станем, да будет ли толк? — возразил Хашдад. — Этих побьешь, а потом что?
— Погодите, а зачем мы вообще этим Клинкам сдались? — вдруг негромко произнес Конан — так, бывало, говорил отец на сходках всего рода. Негромко, но весомо. И слушали его все от мала до велика, и никто, даже старейшины, не дерзали сказать ему, чтобы говорил погромче.
— Да, зачем? — повторил киммериец, глядя на изумленные лица. — Нас тут три десятка. Потери этим не вернешь. Пока нас ловить будут — еще гребцов недосчитаются. Так для чего им эти погони?
— Кто ж их, нелюдей, знает! — развел руками хромой шемит по имени Кариадис. — Может, того… для игрищ своих, значит… Может, у богов своих черных новых гребцов просить станут! Да мало ли что! Людям простым-то знать неможно.
— Для игрищ, хм… — Конан призадумался. — Может, оно и так. Слушайте меня, вce! По лесам прятаться нечего. Те, кто здесь каждую тропку знает, рано или поздно все равно нас в ловушку загонят. Значит, надо подловить их самих. А как это сделать? Да очень просто — напасть на саму галеру!
Некоторое время стояла остолбенелая тишина.
— На галеру-у? — протянул вендиец, единственный спасшийся из всех своих сородичей, что были пленены в морском сражении.
— На галеру. Там от нас ничего подобного не ждут. Ключ у тебя еще цел, Хашдад?
— Конечно. Плыл — в зубах держал, больше смерти боялся, что выроню.
— Отлично. Я и не сомневался. Едва ли эти Клинки Ночные или как их там — едва ли они сумели новые замки на все цепи поставить. Нужно пробраться ночью, освободить всех — а галеру затопить.
— А выбираться отсюда как? — осведомился тот же вендиец. Конан молча показал ему кулак.
— Я здесь командую, ясно? Вопросы задавать будешь, когда я скажу. А теперь, если жить хотим — пошли на берег!..
Цепь загонщиков приближалась, нарочито громко шумя. Стучали барабаны, звенели бубны, дудели большие деревянные трубы. Смуглокожие островитяне хотели спугнуть опасную дичь — потому что за ними шли уже настоящие охотники. Конан легко разгадал несложную уловку. Его отряду удалось проскользнуть без боя. Это ведь так просто — достаточно лишь отыскать, как следует заросший сырой овраг, затаиться в нем, а неосторожно сунувшемуся туда загонщику — аккуратно свернуть шею, да так, чтобы не пикнул и чтобы ничего не заметили его соседи. Когда заметят, уже поздно будет.
План удался без сучка и задоринки. Когда три десятка сподвижников киммерийца выбрались на берег бухты, уже совсем стемнело.
Галера спокойно стояла на якоре, вся черная, словно древнее морское чудовище. Ни огонька, ни звука.
— Поплыли! — шепотом скомандовал Конан. — И помните: главное — это не ввязаться в драку!
Вскоре пальцы северянина сжали мокрый якорный канат. Бесшумно, точно рысь родных киммерийских лесов, варвар полез вверх.
Большая галера, очень большая. Пожалуй, самая большая из всех, что ему доводилось встречать. Возвышения на корме и носу, глубокий провал средней палубы; корабль мало походил на боевой — ни одной катапульты или баллисты.
Палуба казалась пустынной. Киммериец неслышной тенью скользнул вдоль носовой надстройки. Люк на гребную палубу заперт; прочь засов! Внизу, на полупустых скамьях, вповалку спят те, кому не повезло вырваться из этого ада. Держа наготове ключ от цепных замков, Конан шагнул вниз. За ним следом крался Хашдад. Остальные беглецы начали раздувать тлеющие фитили, готовясь по первой команде киммерийца запалить проклятый корабль.
Ключ в руке Конана тихонько звякнул, отпирая первый замок. Северянин тронул освобожденного за плечо… как внезапно наверху завыли трубы, а вся гребная палуба озарилась светом припрятанных и вспыхнувших по магической команде масляных ламп. С палубы донесся торжествующий рев Ночных Клинков.
Ловушка захлопнулась.
— Kpoм! — взревел варвар, бросаясь обратно к люку.
Освобожденный раб очумело вскочил, ринулся было следом — и повалился лицом вниз, с пробитой навылет грудью…
Конан очутился на палубе, Ему хватило одного взгляда — бой проигран. На три десятка его молодцов — не менее сотни этих самых Клинков, здоровенных, рыжих молодцов в полном вооружении, которых вдобавок можно лишь оглушать…
Позаимствованный у Архама меч плашмя ударил по шлему ближайшего врага; воин повалился под ноги киммерийцу. Однако второго удара скверное лезвие не выдержало — переломилось возле самой рукояти. Конан с проклятием подхватил дубину, выпавшую из чьей-то мертвой руки, огрел ею еще двух или трех подступавших недругов — и внезапно почувствовал спиной фальшборт. Отступать дальше было некуда, копья и луки целились со всех сторон; почти все спутники киммерийца уже валялись связанными, и лишь один Хашдад продолжал отбиваться.
— За борт!!! — рявкнул ему Конан, прыгая в черную воду ночной бухты. Кузнец последовал его примеру.
Наугад пущенные им вдогонку стрелы прошли мимо.
* * *
— Ну, что я тебе говорил?! — обрушился на Конана Хашдад, едва те выбрались на берег. — К чему все это безумие? Так, глядишь, и отсиделись бы… потом бы плот соорудили…
— Плот соорудили!.. — зло передразнил его Конан. — В уме ли ты, кузнец, или последний ум молотом своим вышиб? Никуда нам отсюда не уйти. Выследили бы нас. Вон, все местные у этих Ночных Клинков в подручных ходят! Прочесали бы лес еще раз — и все. И хватит об этом! Нужно думать, что дальше.
— Что тут думать, — Хашдад уныло повесил нос. — Схватят нас, если не сегодня, так завтра
— Ну, так повесься, — не выдержав, бросил киммериец. Разговор оборвался.
Конан не привык терпеть поражения. Этой ночью он сгрыз себе ногти на пальцах до самого мяса, пытаясь придумать выход — но напрасно. Завтра с рассветом наверняка начнется большая охота. Что ж, если так, то они с Хашдадом сумеют прорваться. Захватить у местных пирогу и выходить в море — все лучше, чем покорно ждать, когда же тебя, наконец, изловят! Не самый лучший выход, далеко не лучший — но ничего иного в голову Конана так и не пришло.
С первыми лучами зари он растолкал кузнеца. Голодные, они утолили жажду из ручья и двинулись на север — к противоположному краю небольшого острова, подальше от той бухты, где вытянулась подобно барракуде черная галера Ночных Клинков.
Их путь пролегал сквозь настоящие дебри. Ходить по джунглям без топора вообще крайне затруднительно, а уж если эти джунгли вдобавок все перевиты лианами, словно бы тут похозяйничала целая свора громадных пауков — то и почти невозможно. Хашдад вскоре совершенно выбился из сил; Конану пришлось почти что тащить его на себе.
Лес вокруг становился все глуше и глуше. Путники поднялись уже довольно высоко в гору, и тут, откуда ни возьмись, под ногами захлюпало, появились покрытые зеленой порослью лужи, становившиеся все глубже и обширнее. Над поверхностью застоявшейся воды поднимали сплюснутые треугольные головы змеи, провожая пришельцев холодными немигающими взглядами.
— Мы… идем… куда-то не туда, — прохрипел Хашдад, тяжело опираясь на плечо Конана.
Киммериец только сплюнул в ответ.
— Идем по солнцу, на север. Больше нам деваться некуда.
— А почему… почему ручьев нет? Если мы шли вверх вода… вода вниз течь отсюда должна! Почему же не течет?.. Здесь какое-то колдовство, Конан!
— А, тебе всюду какие-то мороки грезятся! — отмахнулся киммериец, продолжая путь. — Может, тут и есть ручьи. Только мы их не видели…
Однако вскоре Конан тоже забеспокоился. Казалось, они уверенно пробираются к самому центру исполинской болотной топи; среди деревьев не было видно ни одного просвета, а идти приходилось уже по колено в воде. Хашдад хрипел, спотыкался, и несколько раз уже порывался остановиться, а там — будь что будет. Северянину приходилось едва ли не силой гнать своего спутника вперед, то и дело подставляя ему свое плечо.
Над вершинами деревьев внезапно захлопали крылья. Громадные кожистые крылья, если судить по звуку. Сверху прямо на голову беглецов потекли струйки ледяного воздуха, особенно хорошо чувствовавшиеся здесь, в жарком, неподвижном и влажном воздухе болотины. Конан и Хашдад переглянулись.
— Это оно… — прохрипел кузнец, из последних сил пытаясь вскинуть дубину. — Оно… которое прилетало пировать на галеру…
— Кр-ром! — прорычал в ответ варвар, тоже поднимая оружие. — Ну, уж ему-то мы можем всыпать как следует!
— Как бы… — начал Хашдад, но в этот миг существо рванулось к ним напролом. Затрещали безжалостно крушимые ветви, и, пробив зеленую крышу, вниз просунулась жуткая костяная голова — пустой вытянутый череп, клацающий громадной, словно небольшая лодка, зубастой пастью. В пустых глазницах демона горел злобный желтый огонь. Его тело было совершенно лишено плоти — одни только голые кости, и лишь на широченных крыльях осталась натянутой черная складчатая кожа. Разметывая деревья и круша в щепки вековые стволы, демон тяжело плюхнулся прямо в болото.
— Бежим! — Хашдад потянул уже приготовившегося к битве киммерийца за руку. — Это тварь из Преисподней! Нам не выстоять!
Конан не ответил. В ярко-синих глазах северянина мерцал мрачный огонь. Он не собирался отступать перед этим летающим костяком!
Вокруг демона расползалось облако леденящего холода. Никла и жухла листва, черные лужи подергивались льдом; тяжело шагая по болотной грязи, демон приближался.
Хашдад встретился взглядом с пустыми пламенеющими глазницами твари — и внезапно осел, словно ему подрубили ноги.
— Вставай! — метнулся к нему Конан, но кузнеца, мотавшегося из стороны в сторону, точно тряпичная кукла, уже тянуло прямо в распахнутую костяную пасть.
Северянин прыгнул вперед. Дубина в его руках опустилась, врезавшись прямо в край вытянутой вперед челюсти. Раздался треск, по белой кости побежали черные змейки трещин. Демон издал глухое рычание; тело Хашдада замерло на месте.
Теперь демон следил за одним Конаном, за ним одним. Спасая незадачливого спутника, киммериец бросился бежать, собрав последние силы. Ветви хлестали по лицу, ноги глубоко проваливались в предательскую болотную зыбь — а он все мчался и мчался, и костяной демон никак не мог настигнуть его…
Киммериец если и выбирал дорогу, то не рассудком, а знаменитым своим варварским инстинктом, что позволял ему еще в детстве загонять быстроногих горных козлов на кручах его родной Киммерии.
Правее… еще правее… между этих двух стволов, словно в нору… Кром, тут зыбун!.. Обогнуть справа… Постой, Конан, а это еще что такое впереди?
Киммериец с разгону вылетел на край небольшого тихого пруда, заполненного стоячей черной водой. За его спиной нарастали треск и хриплый клекот пополам с сухим костяным перестуком — следом ломился демон.
Прямо посреди пруда Конан увидел небольшой островок. Даже можно сказать, что крохотный. На нем росло одно-единственное дерево, вернее сказать — когда-то росло. Теперь от него осталась лишь комлевая часть едва ли в рост человека. Старый ствол был расщеплен надвое и возле него, заложив руки в этот расщеп, неподвижно стоял невысокий крепыш, головой достававший едва ли до плеча Конана, зато шириной плеч превосходивший киммерийца самое меньшее вдвое, отчего казался квадратным. Лицо его, обросшее рыжей бородой, имело уныло-безнадежное выражение смертельной скуки.
Бородач на островке обернулся, взглянув прямо в глаза северянину. Брови его изумленно полезли вверх, пухлые губы сложились в трубочку, словно он собирался присвистнуть от удивления. Мгновение спустя за спиной варвара показался костяной демон.
— Эй, ты, человече! — загремел рыжебородый. — А ну-ка, плыви сюда! Здесь он тебя не достанет!
Было что-то очень убедительное в простых, обыденных словах бородача. Как-то по особенному ярко блестели его голубые глаза (Конан не мог разглядеть их с такого расстояния, но отчего-то был твердо уверен, что они у окликнувшего его — именно ярко-голубые, точно весенний небосвод).
Киммериец быстро огляделся. Бежать и впрямь было некуда — справа и слева расстилалась подозрительно ровная травяная гладь, под которой в южных болотах очень любят прятаться бездонные ямищи. Демон был уже совсем близко, и Конан, вверив на сей раз свою судьбу Крому, бросился в пруд
Теплая затхлая вода разлетелась брызгами. Отделявшее его от островка расстояние варвар покрыл несколькими взмахами. Взобрался по крутому глинистому откосу и оказался рядом с бородачом.
Демон с яростным клекотом остановился на самом краю пруда. Желтый огонь в его пустых глазницах вспыхнул нестерпимо ярко, нижняя челюсть со стуком лупила по неподвижной верхней, словно крышка гроба, мосластые лапы загребали болотную жижу, фонтанами летевшую во все стороны, — но в воду он почему-то войти не осмелился. — Конан перевел дух и только теперь смог взглянуть на своего спасителя.