КОНАН ПРИНИМАЕТ БОЙ
Роберт Говард, Роберт Джордан
ТЕНЬ ВЛАСТЕЛИНА
Пролог
Лучи солнца заливали увешанную гобеленами комнату сквозь окно под мраморной аркой. Слуги с вырезанными языками (чтобы не могли рассказать о тех, кого видели в доме хозяина) вышли, оставив пятерых в молчании потягивать вино.
Кантаро Албанус, хозяин, изучал взглядом гостей, лениво поигрывая тяжелой золотой цепью, красовавшейся на его алом камзоле, женщина делала вид, что рассматривает замысловатый узор гобелена.
Утро в разгаре, размышлял Албанус. Самое время для таких встреч. Хотя нервы сообщников, конечно, страдают. Подобные собрания обычно происходят в темноте ночи. Причем в тайных чертогах, занавешенных так, чтобы не проник даже свет луны. С другой стороны, кто поверит, кто хотя бы на миг заподозрит, что знатнейшие люди Немедии среди бела дня в самом сердце столицы примутся обсуждать государственную измену?
Его худощавое лицо потемнело при этой мысли, а черные глаза заблестели, подобно обсидиану. Орлиный нос и проблески серебра в черных волосах, особенно на висках, делали его похожим на старого полководца. Когда-то он и в самом деле был воином, но недолго, всего один год. Ему было только семнадцать, когда его отец устроил ему место офицера в отряде Золотых Леопардов — так с незапамятных времен назывался отряд телохранителей королей Немедии. После смерти отца Албанус подал в отставку. Нет уж, горбатиться, продвигаясь по служебной лестнице, пусть даже через ступеньку, благодаря знатному происхождению — это не для него. Не для того, кто и по крови, и по силе духа достоин быть королем. А значит, то, чем он занят сейчас,— это не измена.
— Господин Албанус,— неожиданно сказал Барка Веджент,— мы много слышали об... об особого рода помощи, которую ты оказываешь нашей... организации. Мы много слышали, но до сих пор ничего не видели.
Большой и плотный нынешний командир Золотых Леопардов тщательно выговаривал каждое слово. Он пытался утаить свое происхождение, скрывая акцент трущоб Бельверуса. Он и не подозревал, что всем давно была известна его хитрость.
— Какими осторожными словами ты выражаешь свои сомнения, Веджент,— сказал Деметр Амариан. Стройный юноша поднес к носу футлярчик с ароматным шариком, но это не помогло ему скрыть презрительную усмешку, которая играла на его почти женских губах.— Впрочем, ты всегда выражаешься осторожно, не так ли? Мы все знаем, что ты здесь только для того, чтобы...
— Довольно! — резко перебил их Албанус. Оба, и Деметр, и быстро наливавшийся гневной краской Веджент, умолкли, точно хорошо выдрессированные животные, услышавшие щелчок бича укротителя. Подобные перебранки случались нередко; Албанус терпел их лишь по необходимости. Сегодня же явно был не тот день.
— Все вы чего-нибудь хотите,— продолжал Албанус.— Ты, Веджент, жаждешь звания полководца, в котором тебе отказал король Гариан. Ты, Деметр, хочешь возвращения поместья, которое отец Марианна отобрал у твоего деда, а ты, Сефана, ты собираешься отомстить Гариану, ибо он сказал тебе, что предпочитает женщин помоложе...
— Ты, как всегда, весьма любезен, Албанус,— произнесла женщина. У госпожи Сефаны было лицо сердечком, украшенное фиалковыми глазами и обрамленное густой гривой иссиня-черных волос, ниспадавших на плечи. Ее красное шелковое платье с глубоким вырезом спереди и боковыми разрезами до бедра не скрывало достоинств прекрасного пышного тела.
— А чего хочу я? — спросил пятый человек. Все вздрогнули, как будто забыли о его присутствии.
О Константо Мелиусе и впрямь было нетрудно забыть: этот немолодой вельможа прямо-таки олицетворял собой неприметность. Редеющие волосы и мешки под часто моргающими глазами были самыми примечательными его чертами. Его ум и способности были вполне под стать внешнему виду.
— Ты хочешь, чтобы к твоим советам прислушивались,— ответил Албанус.— Так и будет, когда я сяду на трон.
Буду прислушиваться к твоим советам, пока не подвернется случай отправить тебя в изгнание, думал хищнолицый вельможа. Гариан, себе на беду, сделал ошибку, отказав дураку и оставив его жить на свободе в столице. Он, Албанус, такой ошибки не сделает.
— Мы, кажется, отвлеклись от того, что сказал Веджент,— внезапно напомнила Сефана.— Однако я тоже хотела бы знать, на какую помощь с твоей стороны, Албанус, мы можем рассчитывать. Деметр и Веджент снабжают нас информацией. Мы с Мелиусом даем золото для организации беспорядков на улице и платим разбойникам за порчу зерна. Ты держишь свои планы при себе, только знай говоришь о волшебных средствах, которые заставят Гариана отдать тебе трон, если мы будем продолжать в том же духе. Я хочу взглянуть, что там за волшебные средства!
Остальных явно смутило столь открытое упоминание обещанного волшебства, но Албанус лишь улыбнулся.
Поднявшись, он дернул парчовую ленточку колокольчика на стене и направился в другой конец комнаты. Там виднелся стол, а на столе — некие предметы, покрытые куском ткани. И предметы, и покрывало он расположил там собственноручно.
— Подойдите,— сказал он остальным.
Они подошли медленно, с большой неохотой.
Торжественным взмахом он сбросил покрывало, с удовольствием отметив, как вздрогнули гости. Он знал, что вещи на столе — сапфировая статуэтка, меч с волнистым лезвием и крестовиной древней работы, несколько кристаллов и драгоценных камней с надписями — все они, за одним исключением, были практически бесполезны. По крайней мере в фолиантах, которые он с таким тщанием расшифровал, этим вещам приписывалось немного полезного. Настоящие предметы он хранил в другом месте.
Десять лет тому назад в одном из его поместий к северу от Нумалии рабы, копавшие землю, наткнулись на подземный чертог. Хорошо, что он сам в это время как раз был там. Он догадался, что это кладовая колдуна, и, опустошив ее, распорядился погрести в ней злополучных рабов...
Целый год ушел у него на то, чтобы определить, к какому времени относится этот тайник. Зато оказалось, что он восходил к эпохе Ахерона — темной империи, власть которой зиждилась на обрядах отвратительной тавматургии. Со времени падения Ахерона прошло более трех тысячелетий. Остальные девять лет Албанус учился магии — учился сам, избегая наставников из страха, что любой сколько-нибудь могущественный колдун пожелает присвоить себе его клад. Это было воистину мудрое решение: если бы о его занятиях стало известно, облава на колдунов, устроенная Гарианом в столице, его бы не миновала.
Гариан!.. Зловеще усмехнувшись про себя, Албанус поднял со стола маленький шарик из алого хрусталя.
— Не доверяю я этим штуковинам,— содрогнулась Сефана.— Лучше бы нам полагаться на вещи более простые. Незаметный яд...
— Вызовет гражданскую войну за престолонаследие,— оборвал ее Албанус.— Сколько можно повторять, что я вовсе не собираюсь отвоевывать Трон Дракона у дюжины претендентов. Я уже говорил: трон будет мне отдан!
— В это,— проворчал Веджент,— я не поверю, пока сам не увижу.
Албанус призвал всех к тишине: вошла девушка-служанка — белокожая, не более шестнадцати лет от роду. Простая белая туника, вышитая по краю знаками принадлежности к дому Албануса, почти открывала маленькую грудь и длинные ноги. Войдя, она тут же встала на колени и склонила голову.
— Ее зовут Омфейл,— сказал хищнолицый вельможа.
Услышав свое имя, девушка шевельнулась, но головы не подняла: она уже знала, что этого делать не следует. Она была только недавно продана в рабство (ее отец-лавочник вконец разорился и влез в долги), но некоторые уроки быстро запоминаются.
Албанус взял красный шар левой рукой, а правой стал делать пассы, произнося нараспев:
— Ан-наалъ наа-таан Вас-ти но-энтей!
Трепещущий язычок пламени вспыхнул над кристаллом. Он был длиной с локоть, но более плотный, чем полагалось быть простому огню. Внутри пламени, пульсировавшего красным и желтым, возникли две черные точки, неприятно похожие на глаза. Они двигались, ни дать ни взять разглядывая комнату и ее обитателей. Все невольно подались назад. Все, кроме Албануса и Омфейл, съежившейся на полу.
— Огненный элементал,— спокойно сказал Албанус и добавил, не меняя тона: — Убей Омфейл!
Белокурая девушка попыталась закричать, но не успела. Дух огня послушно ринулся вперед, набухая по пути, и сразу охватил Омфейл всю целиком. Она кое-как сумела подняться на ноги, корчась внутри огненного вихря, который начал постепенно уплотняться и наконец скрыл ее. Какое-то время из глубины шипящего огня еще доносился женский крик, казалось, ослабленный расстоянием. Потом огонь пропал со звуком лопнувшего пузыря, оставив после себя слабый тошнотворно-сладковатый залах...
— Не особенно чистоплотно,— задумчиво заметил Албанус, растирая ногой, одетой в домашнюю туфлю, маслянистое пятно на мраморном полу в том месте, где была девушка.
Остальные ошеломленно таращили глаза, как если бы он у них на глазах превратился в мифического дракона Ксутаркана. Удивительно, но именно Мелиус первым обрел дар речи.
— Эти предметы, Албанус... Не следует ли и нам кое-чем обзавестись? — Никто не поддержал его, и он заморгал припухшими глазами.— Ну... в знак того, что мы все равны,— закончил он неуверенно.
Албанус улыбнулся. Что ж, очень скоро он им покажет, насколько они «равны».
— Конечно,— вкрадчиво сказал он,— я и сам уже думал об этом.— Он указал на стол.— Выбирайте, кому что нравится, а я расскажу вам, какими свойствами обладает каждый предмет.— И с этими словами он опустил красный шарик в поясной кошелек.
Поколебавшись, Мелиус протянул руку и кончиками пальцев коснулся меча, лежащего на столе.
— На что он... способен?
— Всякий, кто возьмет его в руку, становится отменным фехтовальщиком.
Может, у меча были и другие свойства, но Албанус, выяснив одно, особо глубоко копаться не стал. Он не собирался быть воином-героем. Он станет королем. Небось найдется кому за него воевать.
— Возьми клинок, Мелиус. Но, если ты боишься, может быть, Веджент...— Албанус вопросительно поднял бровь, косясь на широколицего солдата.
— Я и без чародейства неплохо дерусь,— презрительно усмехнулся Веджент. Впрочем, никакого магического предмета он себе еще не присмотрел.
— Деметр? — сказал Албанус.— Сефана?
— Не люблю колдовство,— ответил стройный юноша и, не скрывая испуга, отшатнулся прочь от стола.
Сефана была сделана из теста покрепче, но и она столь же поспешно замотала головой.
— Мне вполне хватит, если эти причиндалы помогут спихнуть Марианна с Трона Дракона. А если нет...— Какой-то миг они с Албанусом смотрели друг другу в глаза, потом женщина отвернулась.
— Я возьму этот меч,— неожиданно сказал Мелиус.— Он примерился к оружию, проверил, как сбалансировано, и рассмеялся: — В отличие от тебя, Веджент, мне бы только стать заправским рубакой, а уж каким способом — не все ли равно!
Албанус вежливо улыбнулся, но мало-помалу его лицо посуровело.
— Теперь слушайте меня,— медленно проговорил он, обводя всех по очереди черными обсидиановыми глазами.— Я показал вам лишь малую часть того могущества, которое завоюет мне трон Немедии и обеспечит вам выполнение ваших желаний. Знайте же, что я не потерплю никакого инакомыслия и никакой самодеятельности, способной помешать моим планам. Ничто не должно встать между мной и Короной Дракона. Ничто! А теперь ступайте!
И они удалились, пятясь, как если бы он уже сидел на Троне Дракона.
Глава первая
Высокий мускулистый юноша мерил шагами улицы Бельверуса, столицы Немедии. Город действительно имел вид столицы: большие дома, украшенные мраморными колоннами, и памятники на каждом углу. Юноша настороженно смотрел по сторонам, а рука была готова в любой миг схватиться за рукоять меча, оплетенную видавшим виды кожаным ремнем. Его синие глаза и отделанный мехом плащ говорили о том, что он уроженец севера. В лучшие времена Бельверус видел много таких дикарей-северян. Ослепленные великолепием большой столицы, они быстро проматывали свое серебро или жалкий запас золота. Проигравшихся в пух и прах выкидывала за ворота Городская стража, одетая в черные плащи. Стражники тащили варваров прочь, а они, не понимая жизни большого города, громко жаловались, что их обманули. Этот юноша, однако, в свои двадцать два года имел уверенный вид человека, топтавшего камни мостовых и не таких еще столиц; ему были не в диковинку даже Аренджун и Шадизар, прозванный Злым, он успел повидать Султанапур, Аграпур и даже полулегендарные столицы далекого Кхитая.
Он шагал верхними улицами Торгового района, расположенного менее чем в полумиле от дворца Гариана, короля Немедии. Однако, думал юноша, эти места мало чем отличаются от Адских Врат, воровского района столицы. Напротив лавок, открывавшихся прямо на улицу, стояли столы с выложенным на них товаром. Толпы людей сновали туда и сюда, прицениваясь к тканям из Офира, аргосским винам, всевозможным товарам из Кофа, Коринфии и даже Турана. По камням мостовой то и дело громыхали тележки торговцев, но на них было мало съестного, а цены заставили юношу задуматься, долго ли он может позволить себе прожить в этой столице не голодая.
Между лотками и лавками жались к стенам нищие, покалеченные, слепые; они во все горло требовали милостыни, силясь перекричать коробейников, нахваливавших товары. Буквально на каждом углу стояли местные головорезы — грубо одетые мужчины с жесткими глазами. Одни из них поглаживали пальцами рукоятки мечей, другие в открытую точили кинжалы или взвешивали на ладони дубинки, провожая взглядом то пухлого купца, торопливо проходившего мимо, то пробирающуюся сквозь толпу проворную дочку хозяина какой-нибудь лавки, боязливо оглядывающуюся по сторонам. Не хватало только увешанных дешевыми украшениями проституток в легких платьях, обрезанных так, чтобы выставить весь товар напоказ. Даже сам воздух был насыщен, как казалось Конану, запахом трущоб, которые он недавно видел,— отвратительными испарениями рвоты, мочи и экскрементов...
Тележку с фруктами, переезжавшую через перекресток, неожиданно окружило с полдюжины негодяев; в одежде громил странным образом сочетались лохмотья и роскошь. Владелец тележки, худощавый мужчина с измученным лицом, стоял молча, опустив голову, только на скулах выступили красные пятна. Мерзавцы тем временем рылись в его товаре, надкусывая то грушу, то персик, и швыряли все подряд на мостовую. Наполнив подолы своих одеяний фруктами, они развязной походкой двинулись прочь. Судя по выражению наглых рож, они только и ждали, чтобы кто-нибудь отважился раскрыть рот. Чисто одетая публика отводила глаза, старательно не замечая случившегося.
— Не думаю я, что вы заплатите,— не поднимая глаз, простонал торговец.
Один из громил, небритый детина в расшитом золотом засаленном плаще поверх простой драной рубашки, улыбнулся, показывая черные пеньки зубов.
— Заплатим? Вот тебе плата! — И он наотмашь ударил несчастного торговца в лицо, разорвав на щеке кожу,— тот, всхлипывая, рухнул на свою тележку. С отвратительным смехом головорез присоединился к товарищам, остановившимся позабавиться. Все вместе они пошли дальше по улице, грубо расталкивая локтями толпу. Люди уступали им дорогу, кое-кто невнятно ворчал, но не более того.
Широкоплечий северянин остановился около тележки.
— Что ж ты не зовешь стражу? — спросил он с любопытством.
Ограбленный торговец тяжело выпрямился.
— Пожалуйста. Мне надо кормить семью. Есть ведь и другие тележки...
— Я не ворую фрукты и не бью стариков,— чопорно ответил юноша. — Меня зовут Конан. Послушай, разве Городская стража не должна тебя защищать?
— Городская стража? — Старик горько рассмеялся.— Они сидят в своих казармах и боятся нос оттуда высунуть. Я сам видел, как три таких вот мерзавца подвесили одного стражника за ноги вниз головой и оскопили его. Вот что они думают о Городской страже.— Он вытер трясущиеся руки о край туники и неожиданно понял, что слишком уж разговорился с этим незнакомцем, стоя на виду у всех посреди перекрестка.— Мне надо идти,— заторопился он.— Надо идти...— Не поднимая глаз, он взялся за ручку тележки.
С жалостью в глазах смотрел Конан, как уходит торговец фруктами. Киммериец пришел в Бельверус наниматься в телохранители или солдаты — ему случалось быть и тем и другим, равно как вором, контрабандистом и разбойником. Но если кому в этом городе и потребуется его меч, это, увы, будут не те, кто действительно нуждается в защите...
Несколько уличных бездельников услышали его разговор с торговцем и подошли, надеясь развлечься с провинциалом. Но когда Конан обвел их взглядом, на сорвиголов словно бы повеяло холодом киммерийских ледников и показалось — сама смерть бродит сегодня по улицам Бельверуса. Нет уж, лучше поискать себе жертву где-нибудь в другом месте, решили они. И поспешно убрались прочь с перекрестка.
Некоторые люди смотрели на Конана с благодарностью, понимая, что на несколько минут он сделал это место вполне безопасным. Конан досадливо тряхнул головой, сердясь то ли на них, то ли на себя самого. Он пришел сюда подзаработать деньжат! А вовсе не очищать улицы от всякого сброда!
Бродячий ветерок подкатил к его сапогу обрывок пергамента. Конан машинально поднял его и прочитал. Слова были написаны аккуратным круглым почерком.
На Троне Дракона надменный сидит властелин.
В роскошном чертоге своем он пирует один.
А ты надрывайся за черствого хлеба кусок
И в страхе живи — от погибели на волосок.
Да будет часами измерено это правленье!
Пусть Митра, священное Солнце, лишит его зренья!
Да сгинет навеки неправедный наш властелин,
Который в роскошном чертоге пирует один![1]
Конан отпустил обрывок лететь по ветру дальше и невольно обратил внимание на другие такие же клочки, кружившие по улице. Конан видел, как то тут, то там люди поднимали листочки и читали. Некоторые, побледнев, спешили незаметно уронить их или, наоборот, с гневом выбрасывали. А иные, прочитав, украдкой прятали в карман.
Как спелая слива готова сорваться вниз, так Бельверус был готов к мятежу. Конану доводилось видеть похожие признаки в других городах. Скоро все это выльется наружу. Королевскому дворцу начнут открыто грозить кулаками. И более сильных правителей свергало народное возмущение, даже не столь мощное.
Волна криков и визгов вдруг прокатилась по улице, толпа прихлынула к перекрестку. Началась паника, оказавшаяся, как всегда, заразительной: никто не знал, что случилось, однако каждый кричал и бежал вместе со всеми. С трудом Конан пробрался поближе, к лавке, покинутой хозяином. И что могло вызвать подобный переполох?..
Наконец людской поток иссяк, и Конан увидел, что на мостовой, по которой люди спасались бегством, в беспорядке лежали тела. Лишь немногие еще шевелились. Некоторые были затоптаны, у других, лежавших чуть подальше, не было рук или голов. А по самой середине улицы большими шагами приближался человек в богато расшитом голубом платье. Он держал меч со странным волнистым лезвием, от острия до рукоятки залитым кровью. Из угла рта человека сочилась тягучая клейкая слюна...
Конан взялся было за меч, затем решительно убрал руку прочь. За деньги, напомнил он себе, за деньги! Он не собирался мстить какому-то сумасшедшему за совершенно незнакомых людей. Он оглянулся, собираясь отойти подальше в тень.
Но в этот момент из лавочки прямо под ноги сумасшедшего выскочил ребенок — девочка лет восьми. Она отчаянно кричала, быстрые ножки так и мелькали. Безумец зарычал, поднял меч и бросился за ней.
— Во имя потрохов Эрлика! — выругался Конан. Его меч легко выскользнул из поношенных шагреневых ножен, и киммериец шагнул обратно на перекресток.
Девочка с криком пробежала мимо него. Сумасшедший остановился. Вблизи, несмотря на богатое, нарядное одеяние, редеющие волосы и мешки под глазами придавали ему вид человека, привыкшего к спокойной сидячей работе. Но мутные карие глаза смотрели безумно, а звуки, которые он издавал, были бессмысленным мычанием. Было слышно, как мухи жужжат над раскиданными по земле фруктами.
В конце концов, подумал Конан, у этого человека осталось достаточно разума, чтобы не переть на рожон.
— А ну-ка стой смирно,— сказал варвар.— Я тебе не удирающий младенец и не беспомощный лавочник и спину под меч не подставлю. Почему бы тебе...
Конану послышался несытый металлический звон. Животный рев вырвался из человеческой глотки, и сумасшедший бросился вперед с поднятым мечом.
Киммериец подставил свой меч, отражая удар, но волнистый клинок с удивительной быстротой метнулся в сторону. Конан отскочил назад; острие чужого меча прочертило линию поперек его живота, разрезав рубашку и тонкую кольчугу с такой легкостью, словно то и другое было из пергамента. Конан отлетел еще на шаг, освобождая место для замаха, но сумасшедший на удивление проворно прыгнул вперед. Окровавленный клинок полосовал и колол с яростью, не поддающейся описанию. Широкоплечий юноша медленно отступил.
Он был воистину потрясен, осознав, что едва поспевает обороняться от ударов тщедушного, неприметного противника. Вся его скорость и мастерство уходили на то, чтобы просто остаться в живых! При этом он уже получил не менее полудюжины небольших ран, из которых сочилась кровь. Э, да как бы не помереть за просто так на этом месте!
— Именем Владыки Могил, не бывать тому! — крикнул он.— Кром и сталь!
Это не помогло. Клинки звенели один о другой, и снова он вынужден был отступать.
Еще миг — и Конан, поскользнувшись на недоеденной сливе, тяжело рухнул навзничь, так, что перед глазами замигали серебристые огоньки. Задыхаясь, он увидел, как сумасшедший заносит свой волнистый клинок для удара, который окончит его жизнь. Ну нет, так вот просто его не убьешь. Собрав последние силы, Конан откатился в сторону, и весьма вовремя. Кровавый клинок высек искры из мостовой как раз в том месте, где он только что был. Конан с лихорадочной быстротой катился дальше и дальше, потом вскочил на ноги и прижался спиной к стене. Одержимый стремительно повернулся к нему...
Но тут в воздухе прожужжал словно бы рой разгневанных ос, и противник киммерийца внезапно стал похож на подушку для булавок, утыканную перьями. Конан моргнул от неожиданности. Это наконец появилась Городская стража — два десятка лучников в черных плащах. Они заняли позицию на почтительном расстоянии и снова натягивали луки, ибо сумасшедший все \"еще стоял, несмотря на то что был пронзен насквозь. Изо рта его вырывался кровожадный рев пополам с кровью. Напоследок он швырнул свой меч в киммерийца...
Конану не стоило больших усилий отразить этот последний удар. Он едва пошевелил рукой, и странный клинок со звоном упал на мостовую. Стражники еще раз спустили тетивы, и сумасшедший упал. И, пока он падал, на один короткий миг безумное выражение пропало с его лица, сменившись несусветным ужасом. Мостовой он коснулся уже мертвым. Солдаты медленно подошли к трупу, держа оружие наготове.
Киммериец бросил свой меч обратно в ножны, раздраженно ворча себе под нос. Какой позор: он так и не сумел обагрить клинка. Пролилась только его собственная кровь, и все порезы, хотя и незначительные, горели стыдом его неудачи. Только одно он смог сделать как следует — перехватить брошенный клинок. Но это могла бы сделать и девчонка. Десятилетняя девчонка!
Стражник поддел мертвеца за плечо и перевернул на спину, с треском сломав о мостовую штук шесть стрел.
— Поосторожнее, Тулио,— проворчал другой.— Чего доброго, за эти стрелы у нас вычтут из жалованья. Почему...
— Клянусь Троном Эрлика Черного! — задохнулся Тулио.— Это же господин Мелиус!
Люди в кольчугах поспешно отступили назад, оставляя Тулио одного около трупа. Нехорошо стоять слишком близко к знатному покойнику, особенно если ты принимал участие в его убийстве,— что бы там он ни натворил. Когда дело касалось знати, справедливость короля порой выделывала замысловатые кренделя.
Седой сержант Городской стражи плюнул на мостовую около трупа. Из-под стрелки его шлема был виден багрово-синий шрам, проходивший поперек широкого носа.
— С этим ничего уже не поделаешь, Тулио!
Стражник внезапно понял, что он остался один около тела. Он так и подскочил, испуганно смотря на остальных.
— Закрой своим плащом этого... знатного господина,— продолжал сержант.— Пошевеливайся! — добавил он. Тулио нехотя подчинился.
— Абидиус, Крато, Джокор, Насо,— продолжал распоряжаться сержант,— берите его за руки и за ноги. Быстро! Или вы хотите тут торчать, пока его мухи не слопают?
Четыре человека выступили вперед и с ворчанием подняли тело. Сержант зашагал прочь но улице.
Несшие тело поспевали за ним как могли, остальные строем шли сзади. Никто даже не оглянулся на Конана.
— Неужели ты настолько утратил сноровку, а, киммериец? — окликнул грубый голос.
Конан резко повернулся на месте, но гневный ответ замер у него на губах при виде могучего бородача, прислонившегося к витрине лавчонки.
— Может, и так, но я по-прежнему быстрее тебя, Ордо, старый негодяй!
Бородач выпрямился. Он ненамного уступал Конану в росте, зато был шире в плечах. Грубая кожаная повязка закрывала его левый глаз. Из-под повязки через всю щеку тянулся шрам, из-за которого угол рта кривился в постоянной усмешке. Впрочем, сейчас Ордо действительно улыбался, причем во весь рот. В каждом ухе бородача красовалось по увесистому золотому кольцу — немалый соблазн для воров. Другое дело, видавшие виды меч и кинжал на поясе способны были мигом образумить воришку.
— Может, и так, Конан,— сказал он.— Но хотел бы я знать, что ты делаешь в Немедии? Я имею в виду, помимо уроков фехтования, которые ты берешь у разных там занюханных вельмож. Последний раз я видел тебя по дороге в Аграпур. Tы помнится, собирался служить в войске у короля Йилдиза...
Ордо был другом, но его знакомство с Конаном начиналось далеко не безоблачно. Первый раз они встретились, когда одноглазый с несколькими другими бандитами растянул Конана между колышками на равнинах Заморы. Сделали они это по приказу Карелы, своей рыжеволосой предводительницы, известной среди разбойников под именем Рыжий Ястреб, Потом они вместе ездили в Кезанкийские горы за сокровищами, украденными колдуном Аманаром. И едва унесли оттуда ноги, ничего не добыв. Они встречались еще дважды, и все в погоне за золотом. Но всякий раз им удавалось достать так мало, что хватало лишь на одну приличную пирушку в ближайшем притоне. Интересно, подумал Конан, встретимся ли мы еще раз в подобном предприятии...
— Я и служил,— ответил Конан.— Но вот уже год с лишним как убрался оттуда.
— Держу пари, неприятности из-за женщины,— хихикнул Ордо.— Уж я-то тебя знаю!
Конан только пожал могучими плечами. Кажется, у него всегда неприятности с женщинами. А впрочем, у кого их нет?
— Скажи лучше, тебя-то какая баба выжила из Султанапура, Ордо? Когда мы расставались, ты сидел в своей собственной гостинице, причем с пухленькой туранской женой на коленях. Кажется, ты клялся, что больше даже и пряника не потащишь через границу, и еще, что ни шагу не сделаешь из Султанапура, разве только на свой погребальный костер.
— Это все Карела,— смущенно понизив голос, объяснил одноглазый и с силой дернул себя за густую бороду.— Я так надеялся о ней хоть что-нибудь разузнать, а жена все время меня за это пилила. Она говорила, что я стал всеобщим посмешищем. Люди, мол, уже шепчутся у меня за спиной и говорят, что у меня не все дома. Ну и она, мол, не потерпит, чтобы ее считали дурочкой, вышедшей замуж за свихнутого. Она никак не могла смириться с этим. Ну а я тоже не мог вести себя иначе. Так что в один прекрасный день я сказал ей «до свидания» и ушел не оглядываясь.
— Ты все еще ищешь Карелу?
— Она ведь жива. Я уверен, что она жива.— Ордо схватил Конана за руку. Единственный глаз смотрел настойчиво, но выдавал внутреннее страдание.— То есть я не слышал даже и полсловечка, но, если бы она умерла, я бы почувствовал. Я бы почувствовал... А ты — может, ты о ней что-нибудь знаешь? Ну хоть что-нибудь?
В голосе Ордо слышалась тоска. Конан знал, что в тот раз в горах Рыжий Ястреб действительно осталась жива. Но если сказать Ордо об этом, придется говорить и о том, как он видел ее последний раз — обнаженную, закованную в цепи, бредущую на рабский торг. Вообще-то он мог бы объяснить, что у него было тогда в кармане всего несколько медяков,— это и отдаленно не напоминало цену, которую давали в Туране за пышногрудую зеленоглазую рабыню. Мог бы упомянуть даже о том, какую клятву Карела заставила его дать: клятву, что он и пальцем не пошевельнет, защищая ее. Она очень гордая, эта Карела. Или... была такой. Если Ордо ничего не слышал о ней, то, скорее всего, сломленная кнутом, она теперь ублажает танцами какого-нибудь темноглазого хозяина. Рассказать всю эту историю?.. Э, так можно и убить старого приятеля, человека, который всегда называл себя верным псом Карелы...
— Последний раз я видел ее в Кезанкийских горах, сказал Конан, не греша против истины.
И я уверен, что она выбралась из гор живая. Горцы не противники для Карелы, когда в руке у нее меч.
Ордо кивнул, тяжело вздыхая.
Люди понемногу начинали высовываться на улицу. С ужасом смотрели они на тела, все еще лежавшие там, где их настигла смерть. То там, то здесь плачущая женщина бросалась обнимать труп мужа или ребенка...
Конан огляделся вокруг, ища глазами меч сумасшедшего. Меч лежал перед настежь распахнутой лавкой, заваленной разноцветными тканями. Хозяина не было видно. Может быть, он лежал среди мертвых, а может, стоял среди тех, кто глазел на трупы. Киммериец поднял меч и обтер извилистое лезвие от загустевшей крови о рулон желтого шелка.
Он примерился к оружию, взвесив его на руке. Кружевная серебряная крестовина была очень старой работы. Еще на клинке были надписи, очень красивые, но Конан в жизни своей не видел таких слов. Что ж. Кто бы ни сделал это оружие, это был мастер. Оно ощущалось как естественное продолжение руки. Более того — продолжение его мыслей. И все же... Сколько народу было только что убито этим мечом! Мужчины. Женщины. Дети... Убитые ударами в спину или вовсе по чему попало. Во время бегства... Безумец убивал всех, до кого мог дотянуться. Они пытались уползти прочь, а он рубил их и колол... Эта картина так и стояла у Конана перед глазами. Он почти чувствовал запах их предсмертного пота... запах крови.
Конан с отвращением хмыкнул. Меч есть меч, и не более того. Сталь неповинна. Однако брать себе этот меч Конану почему-то не хотелось. Совсем не хотелось. Другое дело, и на улице бросать его было негоже. Дорогая все же штуковина. Глядишь, еще и удастся выручить за него несколько серебряных монет...
— Надеюсь, ты не оставишь его себе? — сказал Ордо.— Этот меч запятнан. Женщины и дети...— Он сплюнул и сделал знак, отвращающий зло.
— Запятнан или нет, а продать можно,— ответил Конан, сбросил с плеч отделанный мехом плащ и завернул в него меч. Не ровен час, кто-нибудь увидит: меч-то ведь старинный, приметный. Вряд ли стоит открыто нести его по улицам Бельверуса вскоре после того, как он принес сюда столько смертей.
— У тебя что, совсем денег нету? — спросил Ордо.— Могу дать немного взаймы, если старый друг на мели.
— Денег у меня достаточно.— Конан снова мысленно взвесил свой кошелек. Если жить в гостинице, хватит на четыре дня. И на две недели, если ночевать в конюшнях.— Скажи лучше, каким это образом ты разбогател до такой степени, чтобы швыряться серебром? Ты что, опять разбойничаешь? Или контрабандой занимаешься?
— Тихо ты! — Ордо придвинулся ближе, настороженно оглядываясь по сторонам единственным глазом — не слышал ли кто-нибудь их разговор.— Давай-ка потише о контрабанде,— сказал он приглушенным голосом, предназначавшимся только для ушей киммерийца.— За это нынче на кол сажают. Причем медленно. А власти за любую наводку платят так, что собственная бабушка тебя продаст...
— Тогда почему ты ввязался в это дело?
— А я разве говорил, что...— Одноглазый всплеснул руками.— Камни Ханумана! Да, я ввязался. А ты сам что — ослеп и оглох? Не знаешь, какие в этом городе цены? А пошлины? Сдирают больше, чем сам товар стоит. Да контрабандист себе такое состояние сколотит!.. Если жив останется, конечно...
— А напарник тебе не нужен? — заинтересовался Конан.
Ордо колебался:
— Здесь не так, как бывало в Султанапуре. Все вино, до последнего бочонка, и весь шелк, до клочка, которые минуют Королевскую Таможню, поставляются одной-единственной шайкой...
— На всю Немедию? — не поверил Конан.
— Именно так. И происходит это, как я понимаю, вот уже более двух лет. Сам я здесь всего только год. Вызнать у них, кто допущен в банду и кто что знает, не легче, чем вынуть у скряги денежку из кулака. Я получаю приказания от человека, который в свою очередь получает их от человека, которого я в жизни не видел, а тот, надо думать, получает распоряжения еще от кого-то.— Он покачал косматой головой.— То есть попробовать я попробую, но обещать ничего не могу.
— Не очень-то мне верится в подобную скрытность,— усомнился Конан.— Ты-то ведь уже стал одним из них, а сам прожил здесь не больше года! Ордо довольно засмеялся и потер широкий нос пальцем.
— Я — особый случай. Сидел я раз в Кофе, в одной из таверн Хоршемиша; понимаешь, дошел до меня слух... однако это к делу не относится. Суть в том, что один парнишка, Хассан, тамошний член банды, слышал, как я наводил справки. Он знал о Рыжем Ястребе и восхищался ею безмерно. Когда он выяснил, что я с ней имел дело, он предложил мне работу здесь, в Бельверусе. К тому времени мой ремень уже застегивался на последнюю дырочку и я помаленьку прикидывал, не сварить ли из него суп. Так что я принял предложение. Словом, будь здесь Хассан, я бы тебя мигом к делу пристроил. Ну да он в Кофе сидит...
— Странно, как это он и тебя там не оставил, если так уж восхищался Рыжим Ястребом,— задумчиво сказал Конан.— Ладно. Сможешь так сможешь, а нет — как-нибудь выкручусь...
— Попробую,— сказал Орда, прищурился на солнце, которое уже перевалило за полдень, и смущенно переступил с ноги на ногу.— Послушай, у меня тут еще кое-какие дела есть. Ну, те самые дела, ты понимаешь. Мы еще с тобой обо всем как следует поговорим и обсудим, кто что станет врать. Больно уж они на незнакомцев косятся...
— Чего другого, а времени у нас полно.
— Это точно. Послушай, давай-ка через полчасика после заката встретимся в таверне «Зарезанный Бык»: это на улице Сожаления, прямо над Адскими Вратами. Идет? — Он засмеялся и похлопал Конана по плечу.— Будем гудеть так, чтобы из конца в конец по столице слышно было!
— И сверху донизу! — подхватил Конан.
Когда одноглазый ушел, Конан двинулся было, держа под мышкой меч, завернутый в плащ... но тотчас остановился. Неподалеку на улице стояли богато украшенные черно-золотые носилки с алыми занавесками. Мирные обыватели и даже жулики уважительно обходили их стороной. Но не носилки привлекли внимание киммерийца. Эка невидаль, роскошные носилки, внутри которых восседает толстый купец или разодетая знатная дама! Конан заметил другое: как только он повернулся в ту сторону, занавеска резко задернулась. Он едва успел смутно разглядеть женщину, до самых глаз закутанную в серое покрывало. Зато Конан мог бы поклясться, что, как ни коротко было видение, эти самые глаза смотрели прямо на него. И даже не просто смотрели. Куда там — пронзали взглядом! И недобро сверкали!..
Вот передняя занавеска снова пошевелилась. Очевидно, последовало приказание — носильщики скорым шагом двинулись по улице прочь.
Конан покачал головой, наблюдая, как носилки исчезают в толпе. Не лучший способ начинать дела в Бельверусе, сказал он себе. Похоже, мне уже мерещится! Кроме Ордо, он не знал здесь никого. Покрепче прихватив свернутый узлом плащ, он пошел куда глаза глядят, надеясь как-нибудь скоротать время до назначенной встречи, а заодно разузнать что только возможно об этой столице. Он твердо надеялся, что здесь ему повезет.
Глава вторая
Улица Сожаления была последней перед Адскими Вратами. Те, кто обитал здесь, готовы были, ломая ногти, лезть на стену, только чтобы не скатиться в действительно адский котел трущоб и не впасть в окончательную нищету. Отчаянное усердие их было тем более велико, что они знали: даже если они и удержатся на этой улице, их дети будут захвачены трясиной уже наверняка. Кое-кому, впрочем, удавалось выползти на эту улицу из Адских Врат. Эти немногие оседали тут повыше Корноухого переулка — попросту боялись двигаться дальше в город, которого не понимали. Они не обращали внимания на отвратительное зловоние, достигавшее переулка всякий раз, когда ветер дул с юга,— хотя это был знак нищеты, по-прежнему поджидавший за ближайшим углом. Те, кто действительно вырывался из Адских Врат, не останавливались на улице Сожаления ни на день, ни даже на час. Но таких были считанные единицы.
На улице Сожаления предпочитали не думать, что ждало впереди, за следующим поворотом, на следующий день, равно как и о том, что осталось в прошлом. На этой улице постоянно царил безумный, лихорадочный карнавал.
Уличные музыканты неистово терзали лютни, цитры и флейты, силясь перекрыть звучавший повсюду смех. Вернее, не смех, а неестественный, хриплый, пьяный, истерический хохот. Жонглеры с мячами, кольцами, булавами и сверкающими ножами развлекали своим искусством дарительниц удовольствий, прогуливавшихся по улице. Эти последние, едва прикрытые клочками цветного шелка, увешанные браслетами из начищенной меди, обутые в неимоверные сандалии, чтобы казаться стройней, выставляли напоказ свои прелести ради всякого, у кого звенел в кармане хотя бы грош. Но наиболее сладострастно они вращали бедрами и поглаживали себя по бокам перед хорошо одетыми пришельцами из Верхнего города, которые выделялись в пестрой толпе не хуже, чем если бы у каждого на шее висела табличка: чужак. Люди города приходили сюда поглазеть на то, что казалось им глубинами разврата и порока, возможного только в Адских Вратах. А надо всем этим царил смех...
Таверна «Зарезанный Бык» оказалась именно таким местом, какого, по мнению Конана, на этой улице и следовало ожидать. В общей комнате разило скисшим вином. У дальней стены на небольшом помосте извивались под томные звуки флейты три пышнотелые девицы в платьях из прозрачного желтого шелка. Таверна была набита битком, но посетители, занятые выпивкой, картами или игрой в кости, почти не обращали внимания на танцовщиц. У одного из столиков стояла медноволосая блудница; вместо одежды ее обвивала полоска темно-синего шелка, причем таким образом, что большая часть пухлого тела оставалась обнаженной. Девушка улыбалась застывшей улыбкой; толстый коринфиец в полосатом халате поглаживал ее, точно прикидывая, сколько следовало заплатить за каждый фунт ее плоти.
Другая девка, с волосами немыслимого красного цвета, смерила взглядом широкие плечи Конана и поспешно поправила золоченые лямочки, которые больше подчеркивали, чем прикрывали роскошную грудь. А потом направилась к нему, приглашающе облизывая губы. Конан отрицательно покачал головой, и девка остановилась, разочарованная и недовольная. Женщины подождут: Конан никак не мог разглядеть Ордо в пьяной толпе.
Потом он обратил внимание на девушку, сидевшую за столиком около стены. Она заметно отличалась от других посетителей. Сидела в одиночестве перед нетронутой чашей с вином, и, похоже, только она и смотрела на танцовщиц. Длинные черные волосы спадали ей на спину и плечи. Большие карие глаза и пухлый рот так и притягивали взгляд; проституткам, шнырявшим между столиками, о подобной красоте оставалось только мечтать. Однако к числу ночных красоток она явно не принадлежала. Это было ясно по ее простому белому хлопковому платью до пят, закрытому по самую шею. Такое платье было здесь совсем не к месту, как, впрочем, и она сама. Жительницы улицы Сожаления предпочитали кричащие цвета и откровенные вырезы, а уроженки Верхнего города дорогие материи и богатые вышивки. Эти благородные дамы, случалось, тоже забредали сюда, чтобы испытать острые ощущения. Им нравилось отдаваться мужчинам, которые вполне могли оказаться убийцами, а то и еще похуже...
...Женщины подождут, напомнил себе Конан, поудобнее перехватил меч, завернутый в плащ, и оглянулся в поисках свободного столика.
И в это время из кучи лохмотьев, не дававшей особого повода заподозрить внутри нее человека, высунулась костлявая рука и подергала Конана за рубашку. Открылся беззубый рот, и существо заговорило тонким дребезжащим голосом:
— Эй, киммериец! Куда это ты идешь с таинственным клинком, сулящим убийство?
Конан почувствовал, как шевельнулись волосы на затылке. Перед ним был старик, столь истощенный, что кожа, обтянувшая скулы, скрадывала морщины.
Глаза, вернее, то место, где полагалось быть глазам, пряталось под грязной повязкой. Но даже будь старец зрячим, откуда бы ему знать, что у Конана под плащом? Как и то, что родом он из Киммерии?..
— Что ты знаешь обо мне, старик? — спросил Конан.— И как ты узнал это без глаз?
Старик пронзительно захикикал и тронул свою повязку загнутым концом палки, которую держал в руке:
— Когда Боги взяли их у меня, они взамен наделили меня иным зрением. Я не могу смотреть глазами, поэтому и не вижу того, что видят все. Зато... я вижу другие вещи.
— Я слышал о таком,— пробормотал Конан.— И даже кое о чем похлеще. Что ты еще можешь сказать обо мне?
— О, много, очень много, молодой господин. Ты узнаешь любовь многих женщин, от простых крестьянок до королев. Ты будешь жить долго и завоюешь себе корону. А смерть твоя будет окутана легендой.
— Чепуха! Дерьмовая чепуха! — буркнул Ордо, чья голова неожиданно высунулась из-за плеча киммерийца.
— А я-то гадаю, куда ты подевался,— сказал ему Конан.— Представь, этот старик угадал, откуда я родом!
— Эка премудрость! Подслушал твой дикарский акцент, и готово. Давай-ка лучше займем столик и попросим кувшинчик вина...
Конан покачал головой:
— Я ничего не успел сказать, но он все равно как-то понял. Скажи мне еще что-нибудь, старик. Например, что меня ждет? Но не через годы, а через несколько недель?
Слепой слушал разговор Конана и Ордо с обиженным выражением, наклонив голову, чтобы лучше слышать. При этих последних словах он снова беззубо заулыбался.
— Что до этого...— Он поднял руку и большим пальцем потер кончики остальных, потом распрямил пальцы и повернул руку ладонью вверх: — Я, молодой господин, как видишь, бедняк...
Могучий киммериец без лишних слов полез в кошелек, висевший на поясе. Правду сказать, кошелек был полупустой. В нем было больше меди, чем серебра, причем того и другого не ахти сколько. Однако он вытащил серебряную монету с изображением королевы и опустил ее в жесткую ладонь старика.
Ордо задохнулся от гнева:
— Я знаю одного гадальщика по книгам и трех звездочетов, которые, вместе взятые, возьмут половину этой цены! И такого тебе напредсказывают, чего этому деду и во сне не приснится...
Старик между тем кончиками пальцев ощупал монету.
— Ты щедрый человек,— пробормотал он. Монета исчезла в лохмотьях.— А теперь дай мне руку. Правую.
— Хиромант без глаз! — засмеялся Ордо, но Конан молча протянул руку.
Пальцы старика обследовали ладонь киммерийца, находя линии, отмечая мозоли и старые шрамы и двигаясь так же быстро, как и по монете. Потом он начал говорить, и, хотя голос его звучал по-прежнему тихо, старческой болтливости как не бывало.
В голосе слышалась сила и даже некая властность.
— Берегись женщины сапфиров и золота. Любя власть, она способна обречь тебя на погибель. Берегись женщины изумрудов и рубинов. Любя тебя, она только рада будет увидеть твою смерть. Берегись человека, который стремится к трону. Берегись человека, чья душа прах. Берегись благодарности королей...
Конану казалось, что старик говорит все громче и громче, но никто вокруг не оторвался от чаш с вином и не обратил внимания, даже когда старик заговорил нараспев:
— Спаси трон, спаси короля, убей короля — или погибнешь. Что бы ни случилось сейчас, что бы ни случилось потом, сумей понять, когда придет время исчезнуть!
— Ну ничего себе предсказание! От такого и молодое вино скиснет,— пробормотал Ордо.
— И не слишком понятное к тому же,— добавил Конан.— Нельзя ли вразумительнее?
Старик отпустил руку Конана и пожал плечами.
— Если бы мои предсказания были понятнее,— сказал он сухо,— я бы жил во дворце, а не в свинарнике и не в Адских Вратах.
Постукивая палкой, он прохромал в сторону двери, ловко обходя столы и пьяниц.
— Запомни мои слова, Конан из Киммерии,— окликнул он через плечо уже от самой двери.— Знай: мои предсказания не обманывают...
С этими словами он вышел и исчез в бурлящей толпе.
— Старый козел,— проворчал Ордо.— Послушай доброго совета, если тебе приперло, так сходи лучше к звездочету, у которого есть соответствующее разрешение. Нечего слушать всяких доморощенных шарлатанов! Конан тихо ответил:
— Я никому здесь не говорил, как меня зовут.
Ордо подмигнул и утер рот обратной стороной мозолистой руки.
— Что-то меня жажда замучила, киммериец.
Шлюха с красными волосами как раз поднималась из-за стола, ведя дородного офирского разбойника к лестнице наверх, где можно было снять комнату на полчаса. Конан немедля уселся на освободившийся табурет, жестом указывая Ордо на другой. Пока он укладывал свой сверток на стол, одноглазый успел поймать за руку служанку с глазами лани. Белая грудь и кругленький зад девушки были едва прикрыты двумя полосками зеленого муслина.
— Вина! — приказал Ордо.— Самый большой кувшин. И две кружки.
Служанка ловко вывернулась из его лапы и поспешила прочь.
— Ну что, говорил ты с друзьями обо мне? — спросил Конан.
— Я-то говорил,— Ордо тяжело вздохнул и покачал головой,— но они ответили «нет». Работа, Конан, здесь легкая, и золото течет рекой, но лично я всего лишь исполняю приказания толстого ублюдка по имени Эраний, косоглазого и притом вонючего, как навозная куча. Этот засранец выговаривал мне — вообрази только, я стою перед ним навытяжку и внимаю! — что нельзя, дескать, в наше непростое время доверять каждому встречному-поперечному! Непростое время!.. Видал я его в...
— Неважно,— ответил Конан. По правде говоря, он здорово надеялся снова поработать с этим бородатым медведем. О, им было что вспомнить!
Возвратилась девушка-служанка, поставила на стол две кожаные кружки и грубый глиняный кувшин размером в полторы человеческие головы. Она наполнила кружки и выжидательно протянула руку.
Ордо вытащил несколько медяков, чтобы расплатиться, и исподтишка ущипнул ее.
— Беги себе, красавица,— засмеялся он,— а то как бы мы не решили купить больше, чем ты собираешься продать!
Потирая пухленькую задницу, служанка ушла, успев, однако, одарить Конана слегка затуманенным взглядом: вздумай он прицениться, она торговалась бы недолго.
— Я говорил ему, что ты не какой-нибудь там первый встречный,— продолжал Ордо.— Я немало рассказал ему о тебе и о том, как ты занимался контрабандой в Султанапуре. Этот говнюк даже слушать не захотел! Сказал мне, что ты, похоже, опасный человек. Приказал держаться от тебя подальше. Ну да, так я его и послушал!
— Да уж,— согласился Конан.
Неожиданно киммериец почувствовал невесомое прикосновение в подозрительной близости от своего кошелька. Сильная рука мгновенно метнулась в ту сторону, перехватила тонкое запястье и вытащила из-под стола человека.
Золотые кудри обрамляли невинное детское личико. Голубые глаза смотрели простодушно. Однако пышная грудь, перетянутая узенькой полоской красного шелка, выдавала занятие ее владелицы, так же как и пояс из медных монет, низко спущенный на бедра. С пояса свисали полоски красной просвечивающей ткани, едва прикрывавшие соблазнительные линии спереди и круглые ягодицы сзади. Рука, которую держал Конан, была крепко сжата в кулак.
— Ну вот и женщина сапфиров и золота,— засмеялся Ордо.— Сколько ты стоишь, девочка?
— В следующий раз,— сказал ей Конан,— не лезь к трезвому человеку, который сразу заметит твою неуклюжую лапку в своем кошельке...
Девушка изобразила на лице соблазнительную улыбку, как будто маску надела:
— Не наговаривай на меня. Я хотела просто прикоснуться к тебе. Я не запрошу дорого с такого красавца, как ты. Да и травник говорит, что я уже совсем вылечилась...
— Травник!..— Ордо подавился вином.— Не трогай ее, Конан! В этом городе тысяча и одна похабная хворь! И если у нее есть хоть одна, то значит, и остальная тысяча тоже...
— И она вот так сразу и рассказывает мне об этом,— задумчиво произнес Конан.
Он сжал руку немного сильнее. На лице девушки выступил пот, прелестный ротик открылся, она тихонько вскрикнула. Стиснутый кулачок разжался, оттуда прямо в его подставленную ладонь выпали две серебряные монеты. Конан рывком притянул девчонку к себе, завернув за спину ее пойманную руку. Полная грудь прижалась к его мускулистой груди. Испуганные небесно-голубые глаза смотрели прямо в глаза Конана.
— Правду, девочка,— сказал он.— Кто ты? Воровка, шлюха или и то и другое? Скажи правду, и я тебя отпущу. Попробуй только соврать — мигом окажешься наверху и сполна отработаешь все, что пыталась у меня украсть.
Она медленно облизала губы.
— Ты правда меня отпустишь? — прошептала она.
Конан кивнул. Прерывистое дыхание девушки вздымало ее грудь, и ему нравилось это прикосновение.
— Я не шлюха,— наконец сказала она.
— Значит, воровка,— проворчал Ордо.— Все равно держу пари, что она больна какой-нибудь дрянью.
— В опасную игру ты играешь, девочка,— сказал Конан.
Она вызывающе вскинула светловолосую голову:
— Кто обратит внимание на блудницу, когда их так много вокруг? Я беру у каждого понемногу, всего несколько монет, и люди думают, что пропили их. А стоит мне упомянуть лекаря, у любого мужика весь пыл отшибает...— И тут она неожиданно потянулась губами к его губам.— Я не шлюха,— пробормотала она,— но с удовольствием провела бы в твоих объятиях ночь...
— Не шлюха,— засмеялся Конан,— просто воровка. Кто-кто, а я знаю воришек! Проснусь поутру, глядь — ни кошелька, ни плаща, ни меча... а может, и сапоги куда-то уйдут...
Глаза девушки вспыхнули, простодушное выражение лица на миг сменила самая настоящая ярость. Воровка беспомощно извивалась: руки у Конана были железные.
— Твое везенье, девочка, на сегодня кончилось. Уж ты мне поверь.— И с этими словами он ее выпустил.
Несколько мгновений она стояла в растерянности, не веря себе. Конан шлепнул ее ладонью пониже спины, и это сразу привело ее в чувство. Подскочив, она завизжала. За соседними столами грянул хохот.
— Иди своей дорогой, девочка,— сказал Конан.— Сегодня тебе удачи больше не будет.
— Иду куда хочу! — огрызнулась она и устремилась прочь, в глубь таверны.
Конан сразу забыл и думать о ней, взял со стола кружку и занялся вином. Стоило ему, однако, сделать несколько глотков, как его глаза встретились с глазами девушки в белом платье, той самой, что еще показалась ему здесь лишней. Она смотрела на него с явным одобрением, но не зазывно — это тоже было ясно с первого взгляда. Девушка писала что-то на обрывке пергамента. Конан был готов спорить, что на этой улице едва ли наберется горсточка женщин, способных написать и прочитать хотя бы свое имя. Коли на то пошло, то ж среди мужчин грамотеев было не больше.
— Эта не для нас,— заметил Ордо, от которого не укрылся его взгляд.— Не знаю, кто она, но уличные девки рядятся не так.
— Меня не заботит, кто она,— ответил киммериец. Говоря так, Конан немного кривил душой. Девушка была красива, а он к красивым женщинам питал слабость и не думал этого скрывать.— Сейчас меня больше волнует, как бы найти заработок, а то скоро мне женщины вообще станут не по карману. Я целый день шлялся по городу и видел немало людей с телохранителями. Конечно, это дело не такое доходное, как контрабанда, но мне не впервой...
— Да уж, на охранников нынче спрос,— кивнул Ордо.— Если в прошлом году человек имел телохранителя, то сейчас у него пять. Купцы побогаче, вроде Фабиуса Палиана и Энаро Осториана, держат целые отряды наемников. Вот, кстати, где можно сделать настоящие деньги! Сколотить свой собственный отряд и...
— Если у тебя для начала есть золото, чтобы поднять это дело,— согласился Конан.— Лично у меня не хватит и на доспехи для одного человека, не говоря уже об отряде.
Одноглазый провел пальцем через лужу вина на столе.
— Коли уж на то пошло, половина нашей контрабанды — это оружие. Особенно с тех пор, как начались беспорядки. Пошлина на хороший меч больше его обычной цены.— Ордо прямо встретил взгляд Конана.— Если я не ошибаюсь, мы могли бы отначить достаточно, чтобы обеспечить отряд. И уж как-нибудь без умников обойдемся!
— Мы, Ордо?
— Камни Ханумана, парень! Когда мне начинают указывать, с кем дружить, а с кем нет, я сматываю удочки!
— Тогда остается только поднакопить серебра, чтобы ребята заинтересовались. Человек, скажем, пятьдесят...
— Нужно золото,— перебил Ордо.— Нынешняя ставка — золотая монета каждому.
Конан свистнул сквозь зубы:
— Навряд ли мне доведется хотя бы увидеть столько денег сразу. Разве только если ты...
Ордо печально покачал головой:
— Ну, меня-то ты знаешь, киммериец. Я слишком люблю женщин, выпивку и игру в кости. Золото при мне надолго не задерживается...
— Вор! — закричал кто-то.— Держи вора!
Конан оглянулся и увидел ту самую блондинку с невинным лицом, вырывающуюся из рук сразу двоих: грузного бородача в засаленной голубой одежде и высокого парня с хищными, близко посаженными глазами.
— Она запустила руку в мой кошелек! — кричал бородатый.
Раздался всеобщий хохот, посыпались непристойные шутки.
— Говорил же я, что ее удача кончилась,— пробормотал Конан.
Блондинка отчаянно заверещала: бородач сорвал полоску шелка с ее груди и швырнул ее худощавому парню, взобравшемуся на стол. Несмотря на сопротивление, тот быстро покончил с остатками ее легкого наряда и представил девушку обнаженной на обозрение всей таверне.
Бородатый встряхнул над головой чашей с игральными костями.
— Ну, кто хочет быть первым?
Вокруг него тут же сгрудились мужчины.
— Пойдем,— сказал Конан.— Неохота смотреть.
Он взял меч, завернутый в плащ, и направился к выходу,
Ордо с сожалением посмотрел на едва початый кувшин вина и двинулся следом.
У самой двери Конан еще раз встретился взглядом с молодой девушкой в простом хлопковом платье. Она снова в упор смотрела на него, но на этот раз с осуждением. И что я такого сделал, удивился Конан. А впрочем, какая разница. Нынче у него других забот полон рот. Конан пригнулся в дверях и вместе с Ордо вышел наружу.
Глава третья
Снаружи было уже совсем темно, однако неистовый карнавал и не думал стихать. Наоборот, обитатели улицы Сожаления, казалось, хотели громкой музыкой и быстрым движением разогнать прохладу наступающей ночи. Шлюхи уже не расхаживали важно и томно, а откровенно ловили клиентов, перебегая от одного к другому. Акробаты гнулись и кувыркались, как будто были без костей, а земля не притягивала их. Они так лезли из кожи, словно на них смотрел сам король Гариан. Вот только в уплату они получали лишь пьяный смех. И все-таки продолжали кувыркаться...
Конан остановился посмотреть на жонглера с огнем. Шесть горящих факелов один за другим неторопливо вырисовывали огненные дуги над лысой головой своего повелителя. Небольшая кучка зрителей все время менялась. Пока Конан стоял и смотрел, трое подошли, а двое ушли. На улице в этот вечер было много и других, более интересных зрелищ. Конан достал медяк из кошелька и бросил его в шляпу, которую жонглер заранее поставил перед собой наземь.