КОНАН И МЕЧ КОЛДУНА

Дуглас Брайан

ЗОЛОТО ГНОМОВ

 1. РЫЖИЙ ЧЕЛОВЕЧЕК

Бескрайни гирканские степи. На север от города Разадана до самых гор, где живут серые обезьяны, простираются они, и когда путник, миновав внутреннее море Вилайет, оказывался к востоку от побережья, и стены и башни прибрежных городов — Кешана ли, Маккалета или же Разадана — оставались за спиной, он попадал в царство пыли да ковыля, и чудилось, что этой однообразной равнине не будет конца.

Одинокого путника на покладистой гнедой кобылке не слишком волновали подобные размышления. Сказать по правде, куда больше его интересовало другое: где раздобыть немного еды на ужин, поскольку в Разадане он сумел запастись весьма скудным провиантом, который чересчур быстро подошел к концу.

Всадник был молод. Если бы не мрачное выражение лица и беспощадный холод в синих глазах, сверкающих изпод нечесаной копны длинных черных волос, так и подмывало бы назвать его «мальчиком». Однако Конан из Киммерии уже давно не был мальчиком. Он был мужчина и воин, бродяга-варвар из далекой северной страны, успевший за недолгие годы закалиться в дюжине сражений. Сейчас он отправлялся на восток, не имея никаких определенных планов. Вернее, план у него был — Конан намеревался в один прекрасный день завоевать весь мир, иметь много золота, купаться в роскоши, наслаждаться ласками влюбленных женщин и время от времени развлекаться грандиозной кровавой битвой, когда прискучит все остальное. Ибо битва, по глубочайшему убеждению Конана, — единственное, что никогда не может утомить однообразием. Но поскольку будущий покоритель царств владел в настоящее время лишь старым двуручным мечом, рукоять которого торчала над его бронзовым от загара плечом, да гнедой кобылкой, купленной по случаю на краденые деньги, то и мысли его не заносились слишком высоко. Он был голоден.

Солнце уже клонилось к закату. Ночи наступали здесь мгновенно: тьма проглатывала последний солнечный луч и тут же заливала необъятные степные просторы чернильной чернотой, щедро метнув на небо пригоршню сверкающих звезд. И вместе с тьмой на землю опускался холод.

Подумав, Конан остановил лошадку и спешился. Он проклинал себя за то, что не обзавелся луком со стрелами. Мог бы убить джейрана... Хотя вряд ли, стрелок он был неважный. Предпочитая любому оружию добрый старый двуручный меч, не брезгуя при случае топором или кинжалом, по части стрельбы в цель Конан был слабоват. Как все киммерийцы, он отдавал предпочтение ближнему бою и наслаждался рукопашной схваткой, в которой не знал себе равных.

Он заметил норку мышки-полевки, вынул из ножен свой огромный меч и пошуровал там, надеясь подцепить зверька на острие. Безрезультатно. Осмотрев клинок с таким видом, будто старая сталь была виновата в том, что не сумела поймать для своего хозяина даже мыши, Конан пожал плечами. В конце концов, человек должен уметь переносить голод, холод и пытки, иначе грош ему цена.

С этим похвальным рассуждением он привязал лошадь к кусту чертополоха, завернулся в свой старый плащ и заснул на голой земле под тихое сияние угасающего заката.

Проснулся он на рассвете, мокрый от выпавшей росы, однако разбудил его не холод. Голоса. Не далее, как в миле отсюда, были люди. Голоса были довольно громкие, уверенные, следовательно, говорившие в степи — у себя дома и ничего не боятся. Вероятнее всего, купцы — караван из Аграпура, направляющийся в далекий Кхитай. Тем лучше, хищно усмехнулся Конан. В караване всегда есть чем поживиться.

Недолго раздумывая, он стряхнул с себя росу, заодно и умывшись, отвязал лошадку и сел в седло, забросив ножны с мечом за спину.

Не переча, кроткая кобылка лишь покосилась большим карим глазом на своего хозяина, когда тот плюхнулся в седло всей тяжестью своего изрядного веса — сто восемьдесят фунтов, преимущественно стальной мускулатуры и крепких костей.

Вскоре показались люди. Увидев их, Конан вздохнул. Ему положительно не везло с тех пор, как глинобитные стены Разадана остались позади. Он рассчитывал встретить плохо охраняемый караван и без помех разграбить его, обратив в бегство и поубивав трусливых охранников, а вместо этого увидел пятерых крепко сбитых мужчин, одетых в такую же поношенную одежду, что и он сам. На этом сходство между ними и Конаном не исчерпывалось. Как у всех, кто «ест с клинка», то есть зарабатывает себе на жизнь когда разбоем, а когда и службой в какой-нибудь армии, где дисциплина послабее, а военачальники несговорчивее в тех случаях, когда речь заходит о взыскании контрибуции, оружие у них находилось куда в лучшем состоянии, чем все остальное. Хищные обветренные физиономии, выгоревшие на жарком солнце волосы, поджарые тела, — все это яснее ясного характеризовало незнакомцев как компанию отъявленных головорезов.

Они столпились возле большой ямы и, оживленно галдя, с увлечением тыкали в нее древками своих пик. Из ямы доносилось шипение, невнятное бормотание и глухое рычание, как будто там бесновался пойманный дикий зверь. Разбойники были так поглощены своим развлечением, что не сразу заметили появление Конана. Киммериец подъехал к ним совсем близко. Гнедая кобылка ткнула мордой в спину одного из склонившихся над ямой — в широкую, крепкую спину, облаченную в лопнувшую кожаную куртку с темными потеками пота и белыми пятнами соли под мышками и на лопатках.

Только тогда они спохватились и мгновенно ощерились пиками.

Конан развел руки в стороны, показывая, что не затаил кинжала или другого оружия.

— Ты кто? — повелительно крикнул рослый воин с желтыми прямыми волосами. В ухе у него качалась серебряная серьга в виде полумесяца, правое запястье охватывал широкий серебряный же браслет с небольшими шипами, расположенными попарно — видимо, символ женских грудей. Все это Конан увидел мгновенно. В Разадане что-то толковали о старой полузапрещенной богине, проливающей на эту иссушенную жаром землю благодатную влагу, сцеживая ее из своих сосцов. Храм Матери Дождя находится, как ему теперь вспомнилось, где-то в степях, чуть севернее реки Запорожки. Следовательно, быстро прикинул Конан, эти пятеро вполне могут быть запорожскими казаками — говорят, драчливые воины этого боевого братства чтут Мать Дождя и порой приносят ей довольно кровавые жертвы.

— Я Конан из Киммерии, — ответил юноша громко и тут же спросил: — А ты кто, сын Матери Дождя?

На суровом лице желтоволосого мелькнула улыбка.

— Я Аскольд Из-За Порога, — ответил он. — Если ты из нашего братства, то добро пожаловать, Конан.

Он говорил с жестким акцентом, и имя киммерийца прозвучало гортанным «Хонан».

— Я охотно воспользовался бы вашим гостеприимством, Аскольд Из-За Порога, — ответил Конан. — Однако не стану лгать, я не из вашего братства.

— Откуда же ты знаешь о Матери Дождя? — спросил Аскольд и снова поднял опущенную было пику.

— Слыхал в Разадане, когда покупал лошадь.

— Лживые россказни трусов, чьи мозги заплыли жиром, пока они отсиживались за стенами и дышали смрадом подгоревшей пищи и собственных испражнений, — резко сказал другой воин, пониже Аскольда, но пошире его в плечах. — Не будь я Инго Осенняя Мгла, если они не наплели тебе с три короба всякой ерунды...

— Я их не слушал, — ответил Конан. — Так, краем уха. Зачем мне чужие боги, если у меня есть мой собственный. У нас в Киммерии для мужчины есть только один бог — Кром. Когда младенец явится на свет и. запищит, старик глянет разок в его сторону и наделит волей, чтобы он мог, когда подрастет, убивать. А после уж отвернется и навек о нем забудет. И правильно. Его дара вполне достаточно, чтобы стать воином, а большего и желать нельзя.

Выслушав эту тираду, светловолосые бродяги одобрительно закивали и опустили пики. Только Аскольд все еще поглядывал на киммерийца настороженно и цепко.

— Где это — Киммерия? — спросил он.

— Далеко на севере.

Аскольд покачал головой, и серьга его блеснула на солнце.

— Никогда не слыхал.

Из ямы снова донеслось ворчание. Конан спешился, снял седло и пустил кобылку пастись к лошадям запорожцев. Потом тоже подошел к яме и заглянул туда, ожидая увидеть попавшего в ловушку степного волка. Однако его глазам предстало нечто совершенно неожиданное.

По дну ямы метался, выкрикивая бессвязные угрозы, низкорослый рыжий, человечек, коренастый, заросший до самых глаз бородой. На нем была курточка в полоску — красный цвет чередовался с ядовито-желтым, и синие штаны, заправленные в сапоги из мягкой кожи. Когда кто-нибудь из казаков тыкал в него древком, он подскакивал и разражался новым потоком проклятий, мешая слова нескольких языков и потрясая в воздухе короткопалыми, довольно толстыми руками, густо заросшими рыжим волосом. Это очень забавляло казаков.

— Во здорово! — восхитился Конан, по-детски ухмыляясь, и тоже потыкал в человечка рукоятью меча.

Человечек вскинул голову и засверкал узкими зелеными глазами с золотистым, вытянутым, как у кошки, зрачком.

Из того, что Конан сумел разобрать, половина была непристойностями весьма гнусного свойства, а половина — добрыми пожеланиями, как-то: чтобы конь сбросил мерзавца с седла в минуту решающей битвы, чтобы меч его не разил никого, кроме своего хозяина, чтобы ладья его пошла ко дну, напоровшись на камни у Смертного Переката на бурной реке Запорожке...

Конан с удовольствием слушал грязную брань. Не так давно ему случилось осесть на довольно долгий срок в шелковой опочивальне одной знатной дамы — Митра свидетель, славная женщина! — и насмотреться там на самую изысканную роскошь. Конан решил, что коли ему предстоит впоследствии купаться в богатстве, нужно хотя бы выяснить, какие удовольствия можно из этого извлечь. В числе прочих диковин он увидел у нее золотые клетки с певчими птицами, которые, по мнению неотесанного варвара, пищали довольно противно и всегда не вовремя. Нет, никаких птичек, решил он про себя. Но вот этого коренастого рыжего человечка он с удовольствием посадил бы в золотую клетку, чтобы иметь возможность в любое время наслаждаться его великолепной бранью. Отличная штука, куда слаще пения.

Внезапно человечек прервал ругань, заметив среди склонившихся над ямой физиономий новую — обрамленную черными лохматыми волосами, синеглазую, юношескую. Жизнерадостная белозубая ухмылка от уха до уха, сверкавшая на загорелом до черноты лице, показалась ему довольно-таки глупой.

— А это что за отродье Нергала? — вопросил он и потыкал в сторону Конана своей короткопалой рукой. — Кого еще ты взял в свою банду, Серебряная Серьга? Неужели ты думаешь, что если я соглашусь показать, где спрятано золото гномов, этот парень позволит тебе и твоим дурням унести его без помех? Ей-ей, простоват ты, Серебряная Серьга, хоть и воображаешь себя вождем. О нет, Длинная Пика, Белая Борода, всем вам не жить, заснете навек с дыркой в ухе на каком-нибудь привале... Ибо сказано: бойся льстивого голоса да черного волоса. Он чужак. Зачем взяли его к себе?

— Какое золото? — спросил Конан у Аскольда, пропустив мимо ушей все обвинения, выдвинутые в его адрес рыжим человечком.

— Золото гномов... — задумчиво проговорил Аскольд. И тут только спохватился. — Золото, да не про тебя, — сказал он. — Я почему-то думаю, что тебе с нами не по пути, Конан из Киммерии.

— Почему же? — Конан широко улыбнулся и взял меч поудобнее. — Правда, я не убиваю по ночам, как советует ваш рыжий приятель, но от золота гномов не откажусь.

— Болван! — прошипел Аскольд. — Что ты можешь знать о золоте гномов!

— Только одно: что золото всегда кстати, чье бы оно ни было, гномов, великанов, драконов или самого Эрлика.

— Смотри ты, какой шустрый, — удивился Инго Осенняя Мгла. — Молод ты еще так рассуждать, парень.

Если Конан чего-то и не выносил, так это указаний на свою юность. Сам он свой возраст исчислял не годами, а битвами. Поэтому он сжал губы и смерил коренастого Инго мрачным взором.

— Как и о чем мне рассуждать — не тебе решать, Инго, — сказал он угрюмо.

— Вот что, — решительно проговорил Аскольд. — Послушай, что я скажу тебе, Конан из Киммерии. Много лет мы охотимся за золотом гномов. Мы подстроили эту ловушку, мы выследили гнома и долго гнали его по степи, грозя затоптать конями, пока он не выбился из сил и не примчался, в поисках спасения, прямо туда, куда мы его гнали. И вот мы поймали его. Это стоило нам немало времени и сил. Почему ты думаешь, что можешь явиться на все готовое и потребовать свою долю? Степь широка. Езжай своей дорогой, мальчик из Киммерии, и пусть твой суровый бог улыбнется тебе еще раз.

— Я тебе не мальчик, — резко возразил Конан и тряхнул головой. — Что касается остального... Степь широка, да тропинка узка. И я с нее не сойду.

Вместо ответа Аскольд сделал выпад пикой, целясь в широкую грудь Конана. Атака была столь внезапной, что Конан едва успел отклониться и закрыться мечом.

Теперь все обиды, вся злость и алчность, вспыхнувшие было в его простой душе, исчезли и осталось только холодное ровное пламя битвы. Конан погружался в схватку, полностью забывая себя, как любитель черного лотоса погружается в ароматы ядовитых курений.

Аскольд был опытным воином и умело обращался с тяжелой пикой, хотя драться конным было ему привычнее, чем пешим. Он нанес Конану уже две небольшие раны. Конан только оборонялся, не атакуя. Он выжидал. Холодные синие глаза варвара настороженно следили за каждым движением рослого желтоволосого казака.

Шаг за шагом Аскольд теснил киммерийца к яме. Конан отбил еще один выпад пики и вдруг молниеносным движением направил удар в незащищенный живот своего противника. Клинок пропорол кожаную куртку и вонзился в тело. Мгновение Аскольд стоял прямо, выронив пику и схватившись руками за меч Конана. Кровь выступила на его ладонях, так сильно сжал он обоюдоострый клинок. Затем изо рта у него вытекла струйка крови, и он рухнул на землю. Конан выдернул меч из тела, В ноздри ему ударило зловоние.

Четверо оставшихся казаков ошеломленно уставились на Конана. Глядя, как он отступает под натиском их предводителя, они уже полагали молодого киммерийца убитым и никак не ожидали такого оборота дела. Конан холодно смотрел на них, готовый к новому поединку.

Со дна ямы донесся хриплый хохот.

— Один! — крикнул рыжий. — Ха! Молодцы! Кто следующий? Потешьте старика Алвари! Ах, сколько крови пролито вокруг золота гномов! Вы еще не видели его, а уже убиваете друг друга! Как же я повеселюсь, когда вы доберетесь до страны тумана и увидите в тусклом свете нашего северного солнца его волшебный блеск!

Гном метался по дну ямы, узкие кошачьи зрачки его зеленых глаз расширились от возбуждения, он размахивал кулаками и подпрыгивал. Сверху до него доносился тяжелый топот ног, обутых в сапоги, звон стали, тяжелое дыхание, вырывавшееся из воспаленных ртов. Вдруг над краем ямы-ловушки показалось смертельно-бледное лицо, рассеченное кровавой полосой. Из разверстого рта хлынула кровь. Алвари едва успел отскочить. Лицо поникло, и бледная рука с посиневшими ногтями бессильно упала рядом, два раза дернулась и обмякла.

— Второй! — проскрежетал гном. — А киммериец молодец. Эй, киммериец! — завопил он во всю глотку и даже приподнялся на цыпочках, вытягивая шею. — Молодец, киммериец! Бей их! Руби! Золото твое! Завоюй его, убей этих ублюдков, недостойных коснуться сокровища страны туманов! Ха, вот славная потеха! Наконец-то и меня развеселили люди!

Третий труп свалился в яму через несколько минут и всей тяжестью обрушился на гнома, придавив его. Удар был так силен, что маленький человечек потерял сознание.

Он очнулся от того, что его выволакивают из ямы, довольно бесцеремонно ухватив за шиворот и кожаный пояс. Труп, едва не задушивший Алвари в своих липких объятиях, уже исчез из ловушки. Он был аккуратно уложен на траву рядом с остальными — гном насчитал четверых, включая желтоволосого Аскольда.

Сильные руки держали его в висячем положении. Гном начал извиваться, норовя пнуть короткой толстой ногой в сапоге человека между глаз. Он уже увидел черные волосы победителя — стало быть, киммериец выиграл. Что ж, весьма сомнительная удача, подумал гном злорадно, но не стоит кричать об этом раньше времени. Варвар туп, неизвестно, что придет в его деревянную голову в следующий миг. Пока что Алвари осыпал его бранью и делал отчаянные попытки вырваться.

— Ну ладно, — добродушно усмехнулся Конан и бросил Алвари на землю. Гном рухнул на степной ковыль. От удара он закашлялся, потом тяжело вздохнул и перевел дыхание.

Пока гном отплевывался и приходил в себя, варвар уложил в яму-ловушку все четыре трупа, кое-как присыпал их землей, обтер руки о штаны и уселся на землю рядом со своим пленником.

— Где пятый? — осведомился гном таким тоном, точно он был рачительным хозяином и не досчитался в своем стаде одного ягненка.

— А, — отмахнулся Конан. — Сбежал.

— И ты отпустил его? — возмутился гном. — Болван ты, скажу я тебе.

Глаза Конана сузились, в них мелькнул опасный огонек.

— Я не уверен, что тебе стоит знакомить меня с каждой глупостью, которая рождается под твоими рыжими патлами, — негромко произнес варвар. И для большей наглядности он поднес к распухшему носу гнома свой огромный кулак.

— Зато я уверен, — нагло отрезал гном. — Этот пятый через пару дней нападет на твой след. И не один, а с хорошим подкреплением.

Поразмыслив, Конан решил, что гном не так глуп, как кажется с первого взгляда. К тому же, у киммерийца было более неотложное дело, нежели перебранка с несносной нечистью.

Поэтому вместо ответа варвар просто пожал плечами, снял куртку и принялся осматривать свои раны. Не считая многочисленных царапин, внимания заслуживали всего две: одна на груди, под правой ключицей, и вторая — на ладони левой руки. Конан сжал и разжал пальцы, корча при этом гримасы.

— Что? Наподдали тебе, а? Правильно, так тебе и надо. Другой раз не будешь совать нос не в свое дело, — с удовольствием произнес Алвари.

— Если б я не сунул нос, тебя бы уже волокли на веревке за казацкой лошадью, — огрызнулся Конан.

— А мне все равно, что казаки, что ты, — сказал гном и вздохнул. — Ты, может, еще хуже казаков. Слышал, как ты нахваливал своего бога. Ничего себе бог! У вас там, в Киммерии, все такие, как ты?

— Все, — мрачно сказал Конан.

— Ну и страна! Поневоле начнешь возносить хвалы пресветлому Митре, что не угораздило там родиться! Провести всю жизнь среди таких рож, как твоя, — от этого самого бесстрашного гнома может бросить в дрожь!

Конан не ответил. В ядовитом замечании гнома касательно погони было зерно истины. Так просто казаки от золота не откажутся. Скорее всего, в ближайшее время за ним действительно вышлют погоню. Как только станет известно, что какой-то варвар из северной страны перехватил Аскольдова пленника, а самого Аскольда убил, казаки озвереют. Это было очевидно. Конан и сам бы озверел, окажись он на их месте.

Из задумчивости его вывел уже изрядно надоевший хриплый голос гнома:

— Эй ты, дылда! Покажи, где тебя продырявили.

— Что?

— Дай рану осмотрю, говорю.

Гном бесцеремонно толкнул Конана и ухватил своими короткими, поросшими рыжим волосом пальцами края раны на груди. Конан сжал зубы. Грязные пальцы больно тискали и жали рану, пачкаясь в крови. Привстав на цыпочки, гном пробубнил несколько слов, видимо, заклинания, а потом вдруг громко, раздраженно произнес:

— Да сядь ты толком, верста! Видишь же, что мне не дотянуться. Ростом вышел, а ума не набрался. Мне губами нужно коснуться.

— А чего меня губами касаться? — хмуро спросил Конан. — Я же не девка.

Однако сел, подчинившись маленькому существу, повелительно сверкавшему на него зелеными щелками глаз.

Склонившись над рукой, зажимающей края раны, гном залопотал на странном языке, все сильнее впиваясь пальцами в тело Конана. От боли у варвара зазвенело в ушах. Гном несколько раз дохнул и отпустил. Боль сразу прошла. На месте раны остался только розовый шрам. Конан потрогал шрам, покачал головой и вместо благодарности только и сказал своему пленнику:

— Ты голоден?

— Нетрудно догадаться, — фыркнул гном. Конан сгреб валявшиеся на земле седельные сумки, которые он заботливо перенес в одно место, считая их содержимое честно завоеванным трофеем. Из одной он вынул кусок твердого сыра, черствую лепешку и немного вяленой рыбы. Гном тем временем по-хозяйски пошарил в другой и извлек оттуда кожаную флягу, к которой тут же приложился, жадно и громко глотая. Наконец он обтер рот и впился зубами в вяленую рыбу.

Конан глотал сыр, почти не прожевывая куски, как собака.

— Ну, — деловито произнес гном, как только утолил первый голод. — Что будешь делать теперь, дражайший варвар?

— Пытать тебя, — ответил Конан, зевая во весь рот. От сытости его потянуло в сон. Он пошарил в кошеле, болтавшемся у него на поясе, достал огниво и вырвал из почвы засохший кустик чертополоха. — Раскаленный кинжал дает неплохие результаты, говорил мне офирский палач, когда мы пили с ним в одном кабаке в славном городе Ианта,.. Большой души был человек. Рассказывал — заслушаешься...

— Эй, эй, — произнес гном, вдруг не на шутку встревожившись. — Тебе не кажется, что ты впадаешь в крайности?

— Да? — протянул Конан и посмотрел прямо в зеленые глаза-щели. — Ты так считаешь, достопочтенный Алвари? Но ведь мне хочется разузнать про золото гномов. Разве есть другой способ это сделать?

— Есть, — твердо сказал гном.

— Ну-ну, послушаем, — Конан сунул огниво обратно в кошель и принялся играть с кинжалом, втыкая его в землю.

— Оставь оружие в покое, — посоветовал гном. — Нечего тупить его без всякой пользы.

— Так как насчет другого способа? — напомнил Конан.

— А, ты об этом... Ну, способ простой. Не пытать меня.

Конан расхохотался.

— Да, из тебя советник хоть куда. Удивляюсь, почему ты до сих пор бродишь по степи, вместо того, чтобы нашептывать на ухо какому-нибудь владыке.

— Правда, Конан. Я приведу тебя к золоту гномов. Ты увидишь его, коснешься руками...

— И заберу? — уточнил Конан.

— Это уж как у тебя получится, — загадочно ответил Алвари.

— Ты со мной шутки не шути, — посоветовал Конан и снова потянулся за кинжалом.

— Я не шучу. Клянусь тебе четырьмя сторонами света, Конан, я приведу тебя в страну туманов и покажу тебе золото гномов. А остальное уж зависит от тебя.

— Я сумею его забрать, — уверенно сказал Конан. — Мне бы только знать, где оно находится.

— Это можно, — сказал Алвари. — А теперь послушай моего совета, Конан: давай не будем рассиживаться. До гор Седых Обезьян еще очень далеко, а казаки скоро начнут наступать нам на пятки.



 2. ТАЙНА

Вечером того же дня, проделав долгий путь, Конан и его низкорослый товарищ расположились на ночлег в ложбинке у пересыхающего ручья. Четыре лошади (две под седлом и две запасные, поскольку им предстояло уходить от вполне вероятной погони) паслись, фыркая в надвигающемся сумраке. Костра разводить не стали, закусили остатками черствой лепешки, найденной в седельной сумке одного из убитых противников Конана.

Гном дожевал свой кусок, обтер зачем-то рот, заботливо стряхнул все крошки с густой огненно-рыжей бороды, после чего обратился к своему спутнику:

— Эй, верзила. Подсади-ка меня на плечи. Конан даже подавился и несколько секунд ошеломленно моргал, уставившись в нахальную физиономию гнома.

— Что вылупился? — рассердился гном. — Подсади меня на плечи. Чем дальше у нас будет обзор, тем лучше для дела. Казаки, если и погнались за нами, то сейчас непременно жгут костры. Любят они жареное мясо, я их повадки давно уж изучил. Наверняка сейчас лопают. Барана по такому случаю зарезали, а то и двух...

Конан не стал спорить. Несмотря на свой неприятный характер, гном уже доказал, что в практической сметке ему не откажешь. Поэтому варвар присел на корточки и помог маленькой нелюди взгромоздиться на свои широкие плечи. Алвари оказался на удивление тяжелым. Сжав бока Конана толстыми короткими ногами в кожаных сапогах, гном слегка приподнялся, вгляделся в горизонт, выискивая нет ли где сполоха костров. Но кругом царила непроглядная тьма.

— Вроде не видать... — пробубнил гном. — Странно. Поглядим, что завтра будет. Чует мое сердце, что они не оставили это дело просто так...

— Хватит разглагольствовать, слезай, — оборвал его рассуждения Конан. — Не век же тебе торчать на моей шее.

Гном поерзал, удобнее пристраивая крепкое седалище на шее варвара.

— Шея у тебя, друг мой, хоть куда, — заявил он и тут же очутился на земле. Потирая ушибленную ногу, гном со злостью глянул на варвара, и желтые узкие зрачки вдруг блеснули нехорошим пламенем. Но свирепый взгляд не относился к числу тех вещей, которыми можно было произвести на молодого киммерийца хоть какое-то впечатление.

Конан равнодушно уселся на землю, скрестив ноги в ременных сандалиях, и принялся ковырять в зубе грязным твердым ногтем.

— Скажи-ка, Алвари, — вдруг произнес он, — а что это ты делал в гирканских степях?

— Тебе-то что за печаль... — вздохнул гном.

— На всякий случай, — пояснил Конан. — Твой народец, насколько я могу судить, малочислен и обитает в горах...

— В непроходимых горах, где живут, кроме нас, одни лишь серые обезьяны... — с достоинством уточнил гном. — Все верно. Там мы и живем. Хоть и малочислен народ мой, но наделен могуществом, ибо сокрытое в недрах открыто нам.

— Так зачем же тебя, дружище, понесло в степи?

— Дело у меня было в этой проклятой богами Гиркании, иначе я бы из моих гор и носа не высунул.

— Какое дело?

— Для варвара ты слишком последователен и настойчив, Конан из Симмерии...

— Киммерии, — поправил Конан. — Зато терпением я не отличаюсь.

И он невзначай коснулся кинжала, висевшего в ножнах на его поясе. Алвари ни секунды не сомневался в том, что варвар при необходимости пустит оружие в дело. Поэтому он плюнул и в сердцах сказал:

— Чтоб тебя Эрлик унес, зануда-варвар. Слушай. Я расскажу тебе о золоте гномов. Но сначала скажи мне: ты понимаешь что-нибудь в драгоценностях?

— Изрядно. — Конан усмехнулся, — Через мои руки прошло немало блестящих побрякушек.

Гном с сомнением посмотрел на крепкие, покрытые шрамами руки варвара, потом пожал плечами и выразительно вздохнул.

— Что ж, много людей берут в руки один и тот же камень. И чем дальше, тем грязнее пальцы. Сперва это руки рудознатца, потом ювелира, потом торговца, потом богача, а под конец — вора...

— Каждый живет, как может, — философски произнес Конан. — Зачем мне тратить дни, сгибая спину над гончарным кругом или бороной, если боги наделили меня силой?

— На это можно возразить, однако я не стану этого делать, ибо бесполезно спорить, когда перед тобой женщина, дитя или варвар — и ту, и другого, и третьего отличает незрелость ума, что, в свою очередь, делает бесполезным любой спор...

Он покосился на Конанов кулак и торопливо сменил направление беседы:

— Если ты так искушен в драгоценных камнях, Конан, тогда скажи мне вот что: будут ли равны по цене один крупный бриллиант к два мелких, по весу ему равных?

— Нет, — тут же ответил Конан. — Крупный будет дороже.

— Да, вижу ты действительно кое-что понимаешь. Тем лучше. Легче будет втолковать то, что я собираюсь тебе поведать. Итак, золото гномов само по себе — огромное состояние. И оно неделимо. В этом его смысл. Если изъять оттуда, хота бы одну безделушку, ценность нашего сокровища сильно уменьшится. В нем заключена сила, ибо мы собрали все камни, соответствующие планетам, месяцам и стихиям нашего мира. Если умело пользоваться ими, можно оказывать определенное воздействие на звезды, а через это влиять и на происходящее на земле...

Конан зевнул. Магия в лучшем случае наводила на него скуку, в худшем приводила в ярость, поскольку он не понимал ее и испытывал перед ней суеверный ужас, которого стыдился.

— Словом, — заключил гном, — исчезновение даже одного камня сводит на нет смысл обладания сокровищем. Много лет назад людям удалось завладеть голубым камнем...

— Кому так повезло? — поинтересовался Конан. Он знал многих знаменитых воров и ожидал услышать знакомое имя.

Но гном отрицательно покачал головой.

— Это был бродяга, дезертир из туранской армии. Он скитался в наших краях и набрел на сокровище случайно. Видимо, он взял только один камень потому, что хотел идти налегке... Не могу сказать, что ему повезло. Его убили, как только он спустился с гор. Камень исчез. Много лет мы тайно разыскивали его. И лишь недавно до нас дошли слухи о том, что он лежит на алтаре в храме Матери Дождя...

— Вот оно что, — протянул Конан. — Теперь понятно. Ты отправился искать его в храм, а гирканцы выследили тебя.

— Именно. Ты делаешь успехи в построении логических цепочек, юный мой друг из Варварландии... — подтвердил гном покровительственно.

Конан растянулся на земле и шумно зевнул, с лязгом захлопнув челюсти. Минувший день был утомительным, а предстоящий не обещал отдыха, и потому нужно было как следует отдохнуть в темные часы.

— Я понял, — сказал он гному уже сонным голосом. — Ложись и спи. Завтра поговорим.

И тут же тихонько засопел, обняв, как девушку, свой длинный меч. Во сне лицо Конана смягчилось, губы приоткрылись, рот стал по-детски пухлым. Пушистые ресницы легли на загорелую щеку. Лунный свет подчеркивал высокие скулы, тонул в черноте нечесаных волос, разметавшихся по земле.

— Дитя и варвар, — пробормотал гном еле слышно, разглядывая своего спящего спутника. — Ох, не солгала древняя мудрость... Как такому втолкуешь?.. Варвар и дитя. Не хватает только женщины.

Он улегся немного в стороне от варвара, свернулся калачиком, подсунул под щеку кулак и сон сморил его.

Конан не проснулся бы и от топота табуна диких лошадей. Вряд ли разбудила бы его и гроза; разве что дождь пролился бы на него холодным потоком. Но от звука тихих, почти бесшумных шагов он пробудился мгновенно и крепче сжал рукоять меча.

Кто-то подкрадывался к ним из темноты. Вот он замедлил шаг, обходя камень, вот склонился над седельными сумками, осторожно потрогал их... Теперь обходит спящего Алвари и приближается к Конану.

— Стой, — негромко, но внятно произнес варвар. Незнакомец замер.

— Разведи руки в стороны и не двигайся, — приказал Конан, один прыжком вскакивая на ноги и направляя острие меча в сторону незнакомца. Таинственная ночная тень подчинилась. Мечом Конан поднял подбородок незнакомца, и лунный свет упал на его лицо. Он увидел светлые, широко расставленные глаза, копну криво обрезанных, видимо, кинжалом, пшеничных волос, приподнятых надо лбом простым кожаным ремешком, темным от пота. Брови и ресницы незнакомца были светлыми и выделялись на загорелом лице.

—— Что ты здесь делаешь, мальчишка? — сердито спросил Конан, убирая меч, однако не теряя бдительности. Не по душе ему было это ночное появление.

Тихий грудной голос ответил:

— Я пришла с миром.

— Пришла? — Конан подскочил. Только теперь он заметил, что перед ним женщина, — так пристально следил варвар лишь за его руками — не потянется ли за оружием. На молодой женщине была простая и удобная в степи одежда — широкие штаны, заправленные в сапожки, куртка без рукавов и плащ с капюшоном. За спиной у нее в колчане был короткий степной лук со стрелами.

— Как тебя зовут? — спросил Конан, хмурясь.

— Сфандра. Я могу опустить руки?

— Опускай, — разрешил Конан.

Девушка тут же села на землю.

Угадывая, каким будет ее следующий вопрос, варвар молча придвинул к ней остатки своей скудной вечерней трапезы, и она немедленно принялась за еду, отрывая от лепешки зубами большие куски и жадно проглатывая их.

— Живот заболит, ешь помедленнее, — проворчал варвар и ткнул ее в бок своей кожаной флягой, на дне которой булькала вода.

Она взяла фляжку и опорожнила ее одним глотком.

— Спасибо, — сказала она, наконец, и вернула Конану флягу.

— Сыта? — осведомился варвар. Хотя утолить голод таким малым количеством пресного хлеба было невозможно, Сфандра кивнула.

— Тогда счастливого пути, Сфандра.

Она заморгала своими белыми ресницами. Конан скривился. Он не выносил женских слез. Послушать краснобаев, так женщина дарит любовь и наслаждение, а на деле у Конана вечно получалось совсем иначе: сперва они хныкали, потом требовали любви, а когда он уступал их настойчивым домогательствам (по правде сказать, в подобных ситуациях Конан никогда долго не ломался), начинали кричать, что отдали ему самое дорогое, и требовали денег.

Но эта степная девушка не собиралась плакать. Она просто сказала:

— Позволь мне переночевать в твоем лагере. У меня нет огня, и я боюсь волков.

Алвари зашевелился, тяжело перевернулся на спину, уставив рыжую клочковатую бороду в звездное небо, и со стоном произнес:

— Если тебе приспичило молиться своему чудовищному богу, варвар, делай это потише. Туг кое-кто хочет спать.

Конан пропустил эту тираду мимо ушей и обратился к Сфандре:

— Ладно, оставайся. Но учти, девочка, я сплю очень чутко. Если ты замыслила предательство, лучше сразу откажись от этого. Я не стану смотреть, что ты женщина, срублю голову и подвешу к седлу за волосы, чтоб другим неповадно было.

Вместо ответа Сфандра широко улыбнулась, сняла плащ, бережно уложила на него лук и стрелы, после чего улеглась сама.

Конан посидел немного рядом, глядя, как она устраивается. Приподняв голову, Сфандра тихонько позвала:

— Иди ко мне. Вдвоем теплее. Ночи здесь холодные.

— Знаю, — проворчал Конан, укладываясь рядом. — Только чур не требуй от меня ничего. Мне нужно хорошенько выспаться.

Вместо ответа Сфандра фыркнула.

Проснувшись с первым лучом солнца, Алвари не поверил своим глазам: Конан сладко спал, обхватив своими ручищами какую-то растрепанную девицу. Соломенные волосы таинственной незнакомки щекотали варвару щеку, и он во сне ворочал головой и улыбался. Глядя, как привычно пристроилась девушка на груди варвара, гном едва не застонал: эти двое словно не один год прожили вместе. Потоптавшись над спящей парочкой, Алвари от души пнул Конана сапогом в бок.

— Вставай, ленивый варвар! Буди свою потаскушку и собирайся в дорогу. Мы не можем валяться тут целый день и ждать, пока Аскольдовы дружиннички нагрянут к нам в гости.

Он еще раз пнул Конана и, как выяснилось, сделал это совершенно напрасно: молниеносным движением руки Конан ухватил его за щиколотку и опрокинул. Алвари сильно ударился затылком и невольно вскрикнул. Тем временем Конан и девушка уже вскочили на ноги. Нависая над барахтающимся на земле гномом, Конан сердито сказал:

— Извинись перед благородной госпожой, коротышка.

— Нашел благородную госпожу... — заверещал Алвари, багровый от злости. — Благородные госпожи не появляются из степного мрака и не забираются под мышку к неотесанным бродягам вроде тебя...

Поскольку Сфандра сдержала слово и всю ночь мирно проспала, согревая Конана теплом своего тела и в свою очередь согреваясь возле него, варвар испытывал к ней доброе чувство. Гнусные намеки гнома вывели его из себя.

— А я говорю, что ты сейчас извинишься, — подчеркнуто спокойным голосом повторил варвар. Гном сел и запустил обе руки в рыжие патлы.

— Великие боги Асгарда и Ванахейма, — простонал он, — будь проклят час, когда я повстречал людское племя... — Его зеленые глаза устремились на Сфандру, которая едва сдерживала смех. — Благородная госпожа, прошу простить мне сказанное по неведению и в горячности. Ты чиста, как горный хрусталь, и мои недостойные подозрения не могли запятнать его прозрачности...

— Хорошо, — важно произнесла Сфандра. — Я вижу, ты говоришь от души. Будем друзьями.

Гном заскрежетал зубами.

Конан между тем порылся в сумке, вынул оттуда немного вяленого мяса и разделил кусок на три равных части. Гном неодобрительно покосился на него.

— Зачем ее кормить? — спросил он прямо, тыча в сторону девушки толстым пальцем. — Гнать ее надо.

— Перекусит и пойдет своей дорогой, — отозвался Конан невозмутимо. — Не годится быть негостеприимными, Алвари. Девочка не одевала нам ничего плохого.

— «Девочка»! — фыркнул гном. — Она лет на десять старше тебя, Конан. Сколько тебе лет?

— Сколько бы ни было, все мои, — рассердился Конан. — Не болтай, когда ешь.

— Вот-вот. А тебе, благородная госпожа, сколько весен минуло?

— Двадцать семь, — ответила Сфандра.

— Я же говорю, лет на десять старше. А что до того, что она, видишь ли, не сдавала нам ничего плохого — так еще успеет, если ее сразу не прогнать.

— Если ты не закроешь свой болтливый рот, я всуну в него кляп, свяжу тебя по рукам и ногам и дальше ты поедешь под брюхом лошади, как куль с поклажей, — предупредил Конан.

— Ладно, замолкаю. Только помяни мое слово: наплачешься ты еще с этой девчонкой.

— Мне пора уходить, — сказала Сфандра и встала. — Спасибо тебе, Конан.

— Я дал бы тебе лошадь, но не могу, — сказал варвар. — Без запасных лошадей нам не уйти от казаков. Так что прости.

— Вы уходите от казаков?

— Да. У меня была с ними стычка. Думаю, они хотят отомстить.

Сфандра с уважением взглянула на него.

— Удачи тебе, в таком случае, — сказала она, забрасывая за плечи колчан с луком и стрелами.

Глядя ей вслед, Конан хмурился. А девушка легко шла по бескрайней степи, и видно было, что ей не впервой оставлять позади милю за милей и что своим длинным ногам она доверяет так же, как степному луку и тонкому кинжалу, висящему в ножнах у нее на груди.

— Она славная, — сказал он, обращаясь, скорее, к себе, чем к своему спутнику.

— Славная, как же, — ядовито передразнил гном. — Устроит эта славная тебе засаду... Кто она

такая? Почему набрела на нас — случайно или не случайно, откуда нам-то знать? И вообще, что делает женщина одна в степи?

— Я слышал, что в Гиркании есть воительницы, которым сам Сет не страшен, — сказал Конан мечтательно. — Может, она из них.

— Амазонки-то? Запомни, мальчик, — назидательно произнес Алвари, задрав огненно-рыжую бороду и глядя прямо в лицо Конану своими пылающими зелеными глазами. — Каждая амазонка по сути своей такая же женщина, как любая из холеных и капризных офирских аристократок. И ни одной из них нельзя доверять. Женщины коварны, и для тебя же будет лучше узнать это от старика Алвари, прежде чем ты испытаешь их коварство на своей шкуре, малыш.

«Малыш» фыркнул. У него руки чесались надрать гному уши. Но молодой киммериец был справедлив и прекрасно понимал, что Алвари прав: только безумец мог так безоглядно довериться незнакомке. Благое решение спать вполглаза, принятое варваром накануне, так и осталось решением: он настолько устал, что уснул каменным сном возле пригревшейся под боком девушки.

— Ладно, хватит болтать, — сердито сказал он гному. — Если ты поел, то садись в седло. Гном пожал плечами и махнул рукой.

— Горбатого могила исправит, — пробурчал он в бороду, — а киммерийца, как я теперь догадываюсь, вообще ничто. Во всяком случае, могилы для тебя будет маловато.

Вместо ответа Конан широко улыбнулся и, прищурившись, взглянул на солнце.

— Куда мы теперь? — спросил он у Алвари. — На север?

— Как киммерийца самоцветом не мани, а он все на север смотрит. Сначала нужно отобрать у гирканцев Алазат Харра.

— Это еще что такое? — нахмурился Конан.

— Разве я тебе не говорил? Каждый камень из нашей сокровищницы носит свое имя. Тот, синий, который я ищу и который, по верным сведениям, находится сейчас в Хорбуле, на алтаре одного храма... Впрочем, увидишь сам, если по дороге тебя не подстрелят. Так вот, он носит имя Алазат Харра.

— А что это означает?

Алвари одобрительно посмотрел на Конана. Это был, кажется, первый его взгляд в сторону киммерийца, не омраченный злобой и раздражением.

— Любознательность в молодежи нужно поощрять — так говаривал мой дедушка, охаживая меня поленом по бокам, когда застукал за чтением любовных писем бабушки, — изрек Алвари. — Харра — изначальное имя камня, некогда тайное. А Алазатом звали того дезертира, который осмелился похитить его... Мы думаем, что судьба этого туранского наемника перешла на камень и потому прибавили его имя к древнему названию. Что-нибудь понял, эй, лентяй, хлебающий из колодцев премудрости лишь наметенный ветрами столетий мусор?

— Чего? — не понял Конан. По физиономии Алвари он догадался, что гном опять ехидничает, однако вникать не стал. — Стало быть, Алазат Харра... И нам нужно еще дальше на восток.

— Ты уловил главное из моих речей, о варвар, — отозвался гном и вскарабкался на свою лошадь. — А большего от тебя и не требуется. Вперед!



 3. ЭТО ТОЛЬКО НАЧАЛО

Они ехали до полудня, пока ослепительное солнце в мутном от жара небе не раскалило воздух добела. Невнятно ругаясь, гном приподнялся в стременах и начал озираться по сторонам.

Конан подъехал поближе.

— Что-нибудь случилось, Алвари? — спросил он. — Я ничего не вижу. Почему ты остановился?

— «Что-нибудь случилось?» — передразнил гном. — Да нет, ничего. Хорошая погодка. Еще немного, и мы сваримся в этом воздухе заживо.

Он снял с пояса кожаную флягу, открыл крышку и жадно забулькал, вливая воду в свое ненасытное горло. Конан тронул его за руку.

— Не торопись, — сказал он. — Влага уйдет вместе с потом, и ты снова захочешь пить. А если мы до завтра не найдем колодца? Что ты будешь делать?

— Одолжу у тебя, — сказал Алвари. Конан скорчил кислую рожу. Он не собирался жертвовать собой ради сварливого и алчного гнома.

— Я бы на твоем месте не рассчитывал на мою воду, — проговорил варвар.

— Слыхал я, что киммерийцы скупы, — буркнул гном, закрывая флягу. — Но никак не думал, что они переплюнут в этом даже аграпурских купцов.

— Я не скуп, — рявкнул Конан, — Просто я привык сам отвечать за себя. И тебе советую поступать так же.

— Понял, понял, — отозвался Алвари таким тоном, что у Конана стало кисло во рту. Ну и противная же маленькая тварь, подумал варвар.

Он вынул из седельной сумки пригоршню изюма и сунул в рот. Алвари посмотрел на него выразительно, однако синие глаза киммерийца были устремлены в сторону горизонта.

— Далеко ли еще до Хорбула, Алвари? — спросил Конан, жуя.

— Откуда мне знать? — огрызнулся гном. — Я не гирканец.

— И то правда, — беззлобно согласился варвар. — А то я как-то позабыл об этом. Ты же у нас с Гор Серых Обезьян...

Он так удачно подчеркнул последнее слово, что гнома передернуло. Хоть Конан и созерцал неведомые дали, он заметил судорогу, пробежавшую по физиономии Алвари, что доставило ему немалое удовольствие.

— Видишь, вон впереди что-то белеет? — сказал Алвари, наконец. Конан прищурился.

— Вижу.

— Сдается мне, дружище, что это косточки белеют, — проговорил Алвари.

Они подъехали поближе и спешились. Белое пятно, замеченное гномом на выгоревшей рыжей траве, было действительно грудой костей. Большие берцовые кости, клетка ребер, два черепа — один несомненно человеческий, другой, вытянутый, — верблюжий. Рядом чернело пятно кострища.

Алвари исподтишка наблюдал за своим спутником. А Конан наклонился, потрогал кости, потом пошевелил ногой ребра скелета побольше и улыбнулся.

— Замечательно, — произнес он, видимо, глубоко удовлетворенный увиденным.

— Что тут замечательного? — осведомился Алвари. — Мертвый труп скончавшегося гирканца рядом с дохлой падалью умершего верблюда. Не вижу ничего отрадного в этой картине. Более того, в ней есть что-то меланхолическое.

Гигантская лапища варвара сгребла гнома за плечи. Алвари уткнулся Конану в бок и заверещал:

— Пусти, дубина!

— Эти покойники рядом с кострищем означают, друг мой Алвари, что мы с тобой идем по караванной тропе. Здесь дорога от Разадана и Секундерама на Хорбул. Понял?

Он выпустил гнома. Алвари пригладил волосы и бороду, торчавшую веником, и с достоинством отозвался:

— Чего ж тут не понять?

— А раз караванная тропа, значит, дружище, будут и колодцы!

— В таком случае, ты можешь поделиться со мной водичкой, уважаемый дикарь. Не жадничай, Конан. Если я умру от жажды, не видать тебе ни Алазата, ни золота гномов.

С этими словами он снова потянулся к фляжке своего спутника. Но Конан отстранил его.

— А если от жажды умру я, то тем более мне всего этого не видать. Убери руки. И слушай меня, Алвари: с тропы мы сейчас уйдем.

От неожиданности Алвари раскрыл рот.

— Почему? Мы что, самоубийцы?

— Нет, напротив. Ты еще не забыл, что за нами, скорее всего, гонятся? Мне не хочется встретить в голой степи десятка два бандитов. Конечно, я не трус, — тут глаза варвара сверкнули, — но осмотрительность, когда она путешествует рука об руку с храбростью, скорее достигает цели.

С этими словами он выплюнул косточки на землю и пошел к своей лошади.

За спиной послышалось шипение. Конан резко обернулся и схватился за рукоять своего меча. Выбравшись из-под земли до пояса, перед ним высился огромный демон. Он был красен. Фигура его дрожала и расплывалась в раскаленном воздухе, словно ее лизало пламя. Провалы глаз и распахнутая пасть зияли черными безднами, в которых чудился вечный мрак преисподней. Конан заметил кривые желтые клыки, торчащие из пасти.

Закряхтев, демон нагнулся и, напрягая мышцы могучих рук, уперся в землю. Он вытащил одну ногу, потом другую. Когда он встал во весь рост, Конан оказался ниже его почти вдвое. Нависая над варваром и совсем крошечным гномом, дух злобно зарокотал.

— Ой, что это? — тонким голоском пискнул Алвари. — Откуда ты взялся, урод?

Дух наклонился ниже, обдав обоих путников зловонным дыханием. Совсем близко Конан увидел его клыки и застрявшие между зубов остатки давнишней трапезы — гнилое мясо.