КОНАН И ЧЕТЫРЕ СТИХИИ
МИР ХАЙБОРИЙСКОЙ ЭРЫ
Вот так всегда и бывает. Когда героям становится тесно в реальном мире, их создатели сотворяют для них новые. Так поступали Лукиан и Данте, Рабле и Свифт, и многие другие. С тридцатых годов XX века двери в такие миры стали открываться все чаще, в основном в жанре научной фантастики и фэнтези, а после того, как в конце пятидесятых распахнулись врата в величественное Средиземье Толкиена, все новые раскрываются ежегодно, а то и по нескольку раз в год.
Миры, в которые ведут эти двери, могут оказаться крохотными и огромными, тусклыми и яркими, неопределенно-расплывчатыми или выписанными до последней мелочи. Иные забываешь почти сразу, другие запоминаешь навсегда, словно реальные страны, в которых побывал и в которые тянет вернуться.
Когда в декабрьском номере журнала «Weird Tales» за 1932 год появилась первая повесть о варваре-киммерийце Конане «Феникс на мече», никто еще не подозревал, что двадцатишестилетний американский писатель Роберт Ирвин Говард сотворил для своего героя именно такой мир.
Всего четыре года вел читателей по просторам этого мира автор. В 1936 году Говард трагически погиб. Но мир «Конана» остался.
В нем странствуют миллионы читателей. Кинематографисты запечатлевают его на пленке. Художники изображают его на иллюстрациях и составляют его карты. И, что очень редко можно встретить в истории литературы, десятки других писателей продолжают эпопею приключений Конана.
Откроем же книгу, как маг отверзает Портал, Врата Иной Реальности. Войдем в нее.
...Ванахейм и Асгард соседствуют с Гипербореей и Киммерией. Рядом с Пустошами Пиктов тянутся Боссонские Топи. В степях Турана течет в море Вилайет река Запорожка и по ней гуляет казацкая вольница. А на берегах далекого Стикса грозные жрецы зловещего Сета поклоняются ему в подземных покоях огромных пирамид... Смешалось все: народы, страны, эпохи. Словно озорной ребенок взял разрезную картинку «Джиг-со» — «Сложи так» — и сложил ее шиворот-навыворот. Чушь какая-то. Несуразица. А может быть, не такая уж и чушь?
Попробуем разобраться. И, прежде всего, займемся принципами конструирования вымышленных миров.
Во-первых, можно перенести героя на другое небесное тело. Лукиан описал путешествие на Луну, Сирано де Бержерак — империи Луны и Солнца. Метод был взят на, вооружение научной фантастикой, и теперь трудно отыскать неосвоенную ею планету в нашей вселенной. Правда, авторы фэнтези редко прибегали к этому приему.
Во-вторых, можно использовать иные измерения, от четвертого и вплоть до астрального. Никто не знает, что это такое, но тем и лучше.
Отсюда уже лишь один шаг до миров типа «Где-то, когда-то», существующих неизвестно где и неизвестно когда. При всей неопределенности этих параметров, такие миры могут быть вполне конкретными, выписанными до мельчайших подробностей. Недаром именно к ним относятся Средиземье и Земноморье.
Ну, а если переместиться не в пространстве, а во времени? Научная фантастика предпочитает в этом случае будущее, а фэнтези — прошлое. И вот тут в случае тщательной научной его реконструкции появится «Тезей» Мэри Рено, а в случае реконструкции фантастической — «Конан».
Итак, место действия — наша планета. Время действия — пятнадцать тысяч лет назад.
На самом-то деле это конец последнего оледенения. До возникновения первых городов и государств пройдет около семи тысяч лет. Но ведь реконструкция фантастическая!
У Говарда Европа и Азия еще не отделены от Африки. Британские острова составляют с материком одно целое, Северное и Балтийское моря еще не образовались. Нет ни Средиземного, ни Красного морей. Отсутствуют Мраморное, Черное, Аральское. Только на месте Каспия с юга на север протянулось узкое, напоминающее рифт море Вилайет.
Вся эта территория заселена самыми разными народами. Процветают рабовладельческие и феодальные государства. Люди поклоняются Митре и Иштар, Асуре и Сету. Еще жива память о поглощенных морем Атлантиде и помнят и древнюю империю магов Ахерон, владевшую всей Европой и рухнувшую под натиском пришельцев с запада, гиборийцев. От их имени и образовано название эпохи Конана — Хайборийская Эра (Hyborian aqe).
Откуда же Говард берет это имя?
У Аполлония Родосского в «Аргонавтике» есть упоминание о «гибореях далеких», но вероятнее всего, что это ошибка переписчика, выпустившего слог в слове «гипербореи».
Западным краем ойкумены у греков были Столпы Геракла, Иберия, которую они часто смешивали с Гипербореей. Именно из Гипербореи-Иберии, из Тартесса отплыл Геракл на запад, к острову Гесперид, за золотыми яблоками.
К моменту создания «Конана» Говард уже написал ряд повестей о древних кельтах и пиктах. «У меня только одно увлечение, — писал он. — И оно полностью захватывает меня и сейчас... Речь идет о моем интересе к народу, который называют пиктами». Слив в одном слове кельтскую Иберию и Гиперборею Запада, он сотворяет Гиборию (Хайборию).
Если верить И. Чубахе, автору послесловия к сборнику «Конан-варвар» («СМАРТ», 1991 г.), то «Говард пристрастился к чтению: Сабатини, Берроуз, Гарольд Лемб... журналы «Аргози», «Ол-стори». Кажется, о существовании других изданий он и не подозревал». Откуда же у Говарда такие знания по истории древнего мира?
Поверим лучше другу Говарда, писателю Г. Ф. Лавкрафту. В статье «Памяти Роберта Ирвина Говарда» он пишет: «Как читатель он [Говард] предпочитал серьезные научные труды, относящиеся к столь далеким друг от друга областям, как история юго-за-пада Америки, Британии и Ирландии или Востока и Африки в доисторические времена».
Правда, И. Чубаха писал о юношеских годах Говарда, а Лавкрафт несколько преувеличил серьезность научных трудов, читавшихся писателем. Так что, подводя итог, скажем, что Роберт Говард был неплохим историком-самоучкой.
Так для чего же вся эта историческая и географическая путаница?
Ответ прост.
Автору нужен был именно такой «невероятный мир», чтобы, его герой чувствовал себя в нем просторно и привольно. И этого Говард добился в полной мере. Он создал мир внешне невероятный и непротиворечивый внутренне. Хайборийцы и шемиты, стигийцы и народы Востока прекрасно уживаются в нем. Что с того, что одни поклоняются персидскому Митре, другие — вавилонской Иштар, третьи — индийскому Асуре, а стигийцы чтят Темного Сета, вопреки традиции ставшему змееглавым. Что с того, что названия одних стран взяты автором прямо из мифологии, другие целиком придуманы, а третьи...
Вот и поговорим о топонимике хайборийской эры.
На Крайнем Севере таятся таинственные страны Ванахейм и Асгард. Это «Дом Ванов» и «Город Асов» в мифах древних скандинавов. Взятая из греческой мифологии Гиперборея, «Страна живущих дальше северных ветров», примыкает к ним с востока. Южнее, гранича и с Ванахеймом и с Асгардом, протянулась гористая Киммерия, страна теней и ночи. Но это не позднегреческая Праскифия, расположенная в южных степях России, а Киммерия древних, на далеком северо-западе, где, по словам Одиссея, расположен вход в царство Аида и никогда не видят солнца живущие в тумане киммерийцы.
Дальше на юг тянутся вдоль берега Моря Запада Пустоши Пиктов. Море Запада — это будущая Атлантика. Под его волнами покоится поглощенная морем Атлантида, которая у Говарда не напоминает ни традиционную платоновскую, ни оккультную Скотта-Эллиота, ни фантастическую Бульвер-Литтона. Это просто погибшая прародина народов Запада, так же, как говардовская My в Тихом океане лишь очень отдаленно напоминает континент My у Черчуорда, взорвавшийся и затонувший в результате разрушения огромных подземных полостей.
С Пустошами Пиктов граничат на востоке былые владения исчезнувшей империи Ахерон. В мифах древних греков это имя означает «Источник зла». Название столицы Ахерона, Пифон, взято оттуда же. Оно принадлежало чудовищному змию. Теперь на территории былого царства черных магов располагается несколько государств, важнейшим из которых является Аквилония. Ее королем и становится Конан.
С востока Аквилонию отделяют от Пустошей Пиктов Боссонские топи. Северная часть ее называется Гандерланд, а южная — Пуантен или Пуантания.
С Гандерландом все ясно. На старогерманском это значит «Страна людей, занимающихся псовой охотой». Боссоном в старых хрониках именуется будущая Нормандия. А вот Аквилония, Пуантен.»
Больше всего это похоже на «слова-кошельки» Льюиса Кэрролла.
«Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве»...
Только, в отличие от «Алисы», у Говарда «кошельками» становятся топонимы. Мы уже проследили происхождение названия «Хайбория». Что же до Аквилонии, то на первый взгляд она названа по имени ветра. «Страна Аквилона». Но только на первый взгляд. Расположение ее на континенте совпадает с современной Францией. И вполне вероятно, что Говард просто сливает Аквилон с Аквитанией. А уж Пуантен-то наверняка представляет собой контаминацию той же Аквитании с Пуатье. Правда, словно спохватившись, Говард маскирует это сходство тем, что помещает на территории Аквилонии города, чьи имена звучат совершенно не по-европейски. Если столица страны, Тарантия, еще напоминает Тарент, то тут же мы находим Танасул, Галпаран, Шамар...
На востоке с Аквилонией граничит Немедия — гибрид воинственного королевства Немед из кельтских легенд с исторической Нумидией. За ней, гранича с Гипербореей, простирается Бритуния, прародина бриттов до их вторжения на запад. «Уния» в этом названии намекает на союз племен бриттов.
На юго-западе, соответствуя современной Испании, находится Зингара, что значит «Страна цыган». Крупнейший ее город — Кордава.
Вот тут-то мы и сталкиваемся с другим приемом Говарда. Меняя одну или несколько букв в названиях вполне исторически реальных городов, он создает архаическое звучание этих названий. И первый пример — Кордова — Кордава.
К юго-западу от Зингары мы находим Аргос, обязанный своим именем не столько своему древнегреческому тезке, сколько мореплавателям-аргонавтам, ибо это морская торговая республика. Имена ее граждан вполне романские, а главный порт — Мессантия — носит древнейшее название сицилийской Мессины.
За Аргосом, на землях, которым будет суждено впоследствии скрыться под волнами Средиземного моря, Говард размещает сказочные царства — Офир и Котх (иначе Коф). Первое он берет прямо из Библии, второе — из «Тысячи и одной ночи». Столице первого он выдумывает певучее название Нанта, столицей второго делает хеттский Кархемиш, изменяя лишь «а» на «о», а «х» на «ш».
Простирающийся с запада на восток от Аргоса до Турана Шем — это, конечно, страна шемитов, то есть семитов, а в названии прибрежного города Асгалун легко угадывается библейский Аскалон. Шем отделяет Коф на севере, от Стигии на юге.
Стигия, мрачная страна фанатичных поклонников зловещего змееголового Сета, естественно, является в мире хайборийской эры эквивалентом Древнего Египта в период его расцвета. И неважно, что Нил называется Стиксом и течет с юга на север лишь в верхнем своем течении, а потом круто поворачивает на запад и впадает в Море Запада. Средиземного-то моря покуда еще нет, а впадать куда-то все равно надо. Зато название «Стикс» — Река Смерти в греческой мифологии — усиливает атмосферу страха этой страны культа мертвых, а заодно напоминает и о греческой колонизации Египта. Правда, названия стигийских городов у Говарда не слишком удачны. В Луксуре без труда узнается Луксор, а вот словом «Кеми», ставшим у автора именем портового города, древние египтяне называли всю свою страну, и значило это «Черная земля». Имя южного стигийского города Сухмет — лишь искажение имени львиноголовой богини Сохмет.
К югу от Стигии расположены выходящий к берегу Моря Запада Куш (так в Древнем Египте называли Нубию), населенный людоедами Дарфар и полудикий Кешан, обращенный к верхнему течению Стикса. За Стиксом находится Пунт, очевидно, тот самый легендарный Пунт, куда посылали по Красному морю экспедиции фараоны Египта. Но ведь Красного моря тоже пока еще не существует, и Пунт граничит на востоке с Тураном, а на юге с царством Зембабве, в котором легко угадать Зимбабве.
На юг от Куша, Дарфара и Кешана простираются земли Черных королевств, в том числе Атлы, и Амазона. Говард, очевидно, был сторонником модной тогда теории Фробениуса, утверждавшего, что высокая культура древней Африки была принесена туда беглецами-атлантами после гибели Южной Атлантиды. Отсюда и Атла, и названия городов этих земель: Ксутал и Ксухотл. Что же до Амазона, то хотя традиция помещает амазонок у Черного моря, рядом со скифами, известно, что именно у владык негритянских царств в Центральной Африке была гвардия, составленная из женщин-воинов, а власть передавалась по женской, а не по мужской линии.
Теперь снова вернемся на север, а точнее на северо-восток. Там, примыкая на западе к Офиру и Немедии, а на востоке — к Бритунии, лежит небольшая страна Коринфия с грядой Карпатских гор. Это, конечно, Карпаты, а вот имя самой Коринфии соединило и древнегреческий Коринф, и Оринтию — так одно время называли север Балканского полуострова от Иллирии до Македонии.
Гранича с Коринфией с востока и соседствуя с Кофом на юге, протянулась до Кезанкийских гор страна Замора, имя которой, как и названия ее городов — Шадизар и Аренджун, — не имеет аналогий и является, по-видимому, собственным изобретением Говарда. Зато расположенные у южной границы Кофа маленькие королевства Хорайя и Хауран носят названия, напоминающие древнетюркские и персидские формы.
Между Кезанкийскими горами и морем Вилайет от Зембабве и Иранистана на юге и до пустынь, степей и тундр севера протянулся Туран. В его западной части, рядом с пустынями и горами, отделяющими эту страну от Шема и Стигии, среди пальмовых рощ стоят полностью выдуманные автором города Замбула и Кутхемес. На побережье моря Вилайет и у реки Ильбарс («Тигриной»), за которой высятся горы того же названия, можно найти и поселения с сирийскими названиями — Акит, Самарра (правда, без второго «р», что приближает звучание к тюркскому), и города с именами, несущими тюрко-индийские элементы — Султанапур, то есть «Крепость султана», Аграпур, что значит «Крепость на холме», и даже Хоарезм, в котором слились сирийский Хоар (Хавар) и среднеазиатский Хорезм. Наиболее странным кажется название самого моря. Ведь «Вилайет» по-турецки означает «провинция», «губернаторство». Но, возможно, Говард хотел таким образом подчеркнуть претензии Турана на полную власть над этим морем.
От Ильбарса начинается дорога на Иранистан, от гор на юге моря Вилайет — дорога в далекую Вендию. С востока в южную часть Вилайета впадает река Запорожка или, иначе, Запороска, в имени которой автор соединяет Запорожье и росов, то есть русских. Казацкая вольница раздольно гуляет по ней, тревожа покой могущественного Турана. За степями Запорожья начинаются земли Гиркании и лежит дорога в Кхитай, к краю мира у Моря Востока.
На юго-восток от Турана встают горы Иранистана, «Страны Ирана». Там обитают племена горцев иракзаев («Людей Ирака») и афгулов, отважных воинов и грабителей. А за покрытой вечными снегами грядой Химелийских (читай «Гималайских») гор простирается Вендия, омываемая Морем Юга.
Вендия — это, конечно, Индия, Крупнейшее из древнеиндийских государств называлось Виндхья, а уж название столицы Вендии, Айодхья, взято прямо из «Махабхараты».
Таков мир хайборийской эры в изображении Говарда.
А люди, живущие в этом мире?
Пожалуй, единственный человек, носящий кельтское имя и поминающий кельтского бога Крома, — это сам Конан. В странах северо-запада преобладают римские и германские имена. Однако их можно встретить даже в Кофе и Хауране. В Аргосе они итальянизированы, в Зингаре больше напоминают по форме испанские, И быть бы им всем добрыми христианами, да вот беда: до рождения Христа еще целых тринадцать тысячелетий. Поэтому они поклоняются персидскому Митре, но иные из них молятся древневавилонской Иштар, а то и вендийскому Асуре.
Имена жителей Турана и Иранистана тюркские и арабские. В Вендии — индийские. А вот имена жителей Стигии почти не упоминаются, кроме имен жрецов Сета. Все они почему-то включают в себя ту или иную форму имени бога Тота. Тот-Амон, Тутотмес, Тотмекр... И даже в далекой Замбуле жрец вендийского божества Ханумана носит вполне стигийское имя Тотразмек.
Черные маги, основные противники Конана, носят, как правило, «атлантические» имена: Тзота-Ланти, Ксальтотун.
Изредка появляются имена неожиданные. Так, Тараск Немедийский носит баскское имя чудовища, опустошавшего, по легенде, юг Франции. Арам Бакш, хозяин зловещего постоялого двора в Замбуле — парфянин. Имя царицы Хаурана Тарамис — это слегка измененное имя скифской повелительницы амазонок Томирис. а ее сестра-близнец, ведьма с красным полумесяцем на груди — тезка библейской Саломеи. У Варданеса из Заморы имя персидское. А Ольгерд Владислав, бывший предводитель запорожцев, вероятнее всего обрусевший варяг или литвин.
И только одну ошибку допускает Говард. Черные корсары не могли дать Конану прозвище «Амра» — Лев. Слово это арабское. Негры же назвали бы его «Симба». Так они продолжают называть льва даже в тех районах Африки, которые испытали сильное и длительное арабское влияние.
Вот, пожалуй, и все об именах и названиях.
В чем-то мир «Конана» сродни миру «Гаргантюа и Пантагрюэля» Рабле, миру, где мирно соседствуют великаны и люди, а обычная французская деревушка, монастырь или городок, расположение которых общеизвестно, могут оказаться во владениях короля дипсодов. Но, в отличие от этого мира, он создан с иной целью. Его почва — не почва для сатиры и аллегорий великого француза. Это почва мира для Приключения.
Создавая такой мир, можно, конечно, по примеру Толкина тщательно и любовно придумать его космогонию и мифологию, историю и географию, языки и письменности. Можно дать имя каждой горной вершине, каждому лесу, речке, заливу и озеру и нанести их на карту. Можно выписать мир как монументальное полотно, но с изяществом миниатюры и точностью фотографии. По этому пути шли Урсула Лее Гуин в «Волшебнике Земноморья», Роберт Сильверберг в «Замке Лорда Валентайна» и многие другие. Более того, еще в 1914 году некий Нелло Венето выпустил в Италии ничтожным тиралсом в сто экземпляров трехтомный труд о фантастической стране Эллоне} населенной совершенно невероятными существами, приложив к нему 23 карты, 66, талантливо выполненных иллюстраций, а также учебник эллонского языка и его словарь в 24 000 слов.
Говард не ставил перед собой подобной задачи.
Двадцать одну историю о Конане успел он написать за последние четыре года своей жизни, отразив в них путь подростка-варвара, вора, корсара, воина и, наконец, короля. Но всегда — человека. И притом человека действия.
Действие — вот лейтмотив этих историй. Оно стремительно, почти молниеносно. Меч и мужество против злого колдовства. Меч и мужество против несправедливости, предательства и угнетения. А если ломается меч, остается сила тела и духа. Но прежде всего действие. Действие, а не эпическое деяние.
Для такой пьесы не нужны монументальные реалистические декорации. Правда, пустая сцена шекспировского театра с табличками «Лес», «Дворец», «Поле битвы» тоже не годится. И Говард создает свои декорации, яркие, условные, фантастические, словно к фьябам Карло Гоцци.
Это и есть мир «Конана».
Сергей Троицкий.
ПИСЬМО РОБЕРТА ГОВАРДА
10 Марта 1936 года
Дорогой мистер Миллер!
Я польщен Вашим и доктора Кларка интересом к Конану. Я благодарен Вам за то, что Вы взяли на себя труд составить описание жизни моего варвара и нарисовать карту его мира. И жизнеописание, и карта на удивление точны, если принять во внимание ту небольшую информацию, которой Вы располагали. Оригинальная карта — имеется в виду та, которую я нарисовал сам, когда только начал писать о Конане, — вероятно, где-то валяется. Я попробую ее отыскать, чтобы Вы взглянули па нее. К сожалению, на ней Вы найдете только страны западнее моря Вилайет и севернее Куша. У меня не било времени изобразить южные и восточные государства, несмотря на довольно ясное представление об их географическом положении. Когда я пишу о них, то позволяю себе некоторые вольности, ибо представляю себе народы западных хайборийских стран так, как в средневековой Европе представляли Африку и Азию. Ког-да я пишу о хайборийском Западе, то чувствую себя связанным неколебимыми рамками и канонами, в то время как при описании других частей древнего мира я даю своей фантазии полный простор. Полно и четко разработанная география, а также этимология, таят в себе угрозу сковать автора по рукам и ногам, когда уже все предопределено и ничего не изменить. Так что о Востоке и Западе я не могу сказать ничего определенного или остановиться па какой-то одной картинке.
Что касается Куша, то это одно из Черных Королевств к югу от Стигии, которое, чтобы бить точным, дало свое имя всему побережью к северу от него. Поэтому, когда человек хайборийской эры говорит о Куше, он подразумевает под этим, как правило, не само королевство, а черное побережье в целом, и легко может случиться так, что «кушитом» он назовет любого, у кого черная кожа, не разбираясь, кто он в действительности — кешани, дарфари, пунтиец или в самом деле кутит. Это легко объясняется тем, что кушиты были первыми черными, с кем познакомились хайборийцы — бараханские пираты, которые нападали на чернокожих и грабили.
Какова дальнейшая судьба Конана? Честно говоря, я и сам этого пока не знаю. Описывая его приключения, я постоянно испытываю такое чувство, будто он сам мне все рассказывает. Поэтому у моих произведений нет настоящего хронологического порядка. Когда бродяга говорит о своей беспокойной жизни, он обычно не придерживается определенной последовательности. Он вспоминает лица и события, отстоящие друг от друга и по времени, и территориально.
Ваше описание жизни Конана выглядит примерно так же, как и я себе ее представляю. Конану едва исполнилось 17 лет, когда он предстает читателю в «Слоновой башне». Он еще не совсем взрослый, однако гораздо более зрелый человек, чем юноша его возраста из цивилизованных областей.
Конан родился на поле боя во время битвы между его родом и грабительской ордой. Страна, которую его клан считал своей, лежала к Северо-западу от Киммерии. Кровь Конана была смешанной, но по рождению и по духу он киммериец. Его дед принадлежал к южному киммерийскому роду, покинул родной очаг из-за кровной мести и после долгих скитаний прибился к одному из кланов севера. Перед тем, как покинуть свою прежнюю родину, в юности, он участвовал в многочисленных разбойничьих набегах в хайборийские пределы. Может быть, рассказы деда пробудили в мальчике Конане потребность увидеть эти земли собственными глазами?
В жизни Конана много такого, чего я и сам толком не знаю. Я, например, не знаю, когда он впервые столкнулся с цивилизованными, если их можно так назвать, людьми. Может быть, в Венариуме или, возможно, еще задолго до этого он нанес дружеский визит какому-нибудь пограничному городу. В Венариуме Конан в свои 15 лет бил уже противником, достойным внимания — довольно рослым и 170 фунтов весом.
Между Венариумом и его жизнью в городе воров лежит временной промежуток примерно в один год, за это время он вернулся на север к своему племени, а после предпринял свою первую вылазку за пределы Киммерии. Как это произошло, я точно не знаю, во всяком случае, он провел несколько месяцев у одного племени под названием «асир». Вместе с ними он сражался против ваниров и гипербореев. Наверное, в это время в нем и проснулась ненависть к последним, которую он не смог преодолеть до конца своей жизни. Он попал к гипербореям в плен, однако ему удалось бежать на юг и он прибыл в Замору как раз вовремя, к самому своему дебюту в развлекательной литературе.
Я не могу сказать определенно, произошло ли приключение с Багряным Жрецом именно в Заморе. Описанное мною противоборство политических группировок говорит против этого, потому что в Заморе царил деспотический абсолютизм, в условиях которого какие-либо политические движения были бы просто немыслимы. Я держусь того мнения, что этот город был одним из небольших городов-государств где-то к западу от Заморы, куда Конан явился, покинув город воров.
Хронологическая последовательность его приключений примерно такова, как Вы и мистер Кларк описали, только с той поправкой, что они заняли несколько меньший объем времени. Конану било сорок, когда он надел корону Аквилонии.
У моего варвара не било потомков мужского пола, поскольку он не удосужился найти время и, соблюдая все формальности, сделать какую-нибудь женщину королевой, а его сыновья от наложниц (их у него было внушительное количество) не могли считаться наследниками престола.
Царствовал Конан, я думаю, много лет. Будучи королем Аквилонии в бурное время, когда хайборийская цивилизация достигла своего наивысшего развития и каждый правитель мечтал о предельном расширении своей державы, Конан воевал сначала только обороняясь, но под конец из чувства самосохранения он, наверное, был вынужден перейти к нападению. Я не знаю, удалось ли ему создать мировую державу, или же эта попытка привела варвара к гибели.
Он много пережил, не только до того, как сел на трон, но и после, когда стал королем. Он посетил Кхитай и Гирканию и еще менее известные области к северу и к югу от них, а также безымянный континент в западном полушарии. Сколько еще приключений Конана появится в печати, нельзя точно предсказать.
Большой интерес вызвали Ваши замыслы относительно находок на полуострове Ямал. Я слышу об этом впервые. Без сомнения, Конан вступал в контакт с народом, который развил эту культуру, или, по крайней мере, с предками этого племени.
Я надеюсь, что «Хайборийская эра» и далее будет находить отклик в Вашем сердце.
К письму я прилагаю копию своей карты. Да, кстати, Наполи представляет Конана довольно хорошо, несмотря на то, что он то и дело придает ему южные черты, которые не подходят этому типу лица. Но это важно не настолько, чтобы об этом волноваться.
Я надеюсь, что полностью ответил на Ваши вопросы. Помните, я всегда буду рад обсудить любые вопросы, касающиеся жизни Конана, хайборийской истории и географии.
Еще раз большое спасибо за Ваш интерес.
С лучшими пожеланиями Вам и доктору Кларку, сердечно Ваш
Роберт Говард
Роберт Говард
ХАЙБОРИЙСКАЯ ЭРА
ПРЕДИСЛОВИЕ
Это эссе Говард написал в те годы, когда только приступил к созданию цикла историй о Конане. Он сочинил псевдоисторию некоего доисторического времени, которая служит фоном для всех его рассказов об этом герое. Говард вовсе не имел в виду изложить нечто, что принималось бы всерьез, как подлинно научная история. В предисловии он писал:
«Ничто в этой статье не должно восприниматься как попытка создать теорию, которая полемизирует с известными исторической науке фактами. Моя статья — всего лишь более подробное изображение фона, на котором происходит действие серии выдуманных приключений. Когда несколько лет назад я начал писать цикл повестей о Конане, я и выдумал эту «историю» его эпохи и народов, населявших землю, чтобы моя сага приобрела некоторый налет реальности. Я задумал это так, что «факты» и сам дух этой псевдоистории облегчат мне задачу представить себе Конана человеком из плоти и крови и таким показывать его читателю, а не малевать железобетонного героя очередного сериала. Когда я писал о нем и его приключениях, случавшихся в различных государствах той эпохи, я придерживался «фактов» и характера выдуманной мною эры точно так же, как автор исторического романа придерживается подлинной истории. Предлагаемая читателю «история» была моей путеводной нитью для всех приключений серии о Конане».
* * *
О той эпохе, которую немедийские хронисты называют допотопной, нам известно крайне мало, за исключением, быть может, последнего отрезка времени, но даже и он скрыт вуалью легенд и домыслов. Абрис истории проступает сквозь это покрывало с того мо-мента, как пали цивилизации, процветавшие до потопа. Среди них главенствовали королевства Камелия, Валузия, Верулия, Грондар, Тула и Коммория. Люди, населявшие эти страны, говорили на родственных языках, что позволяет высказывать предположение об их общих предках. Существовали и другие государства, с не менее развитой цивилизацией, население которых, однако, принадлежало к другим, очевидно более древним, расам.
Варварами той эпохи были пикты, которые населяли группу островов далеко в западном океане; атланты, родиной которых был небольшой континент, рас-положенный между островами пиктов и огромным континентом Турией; и лемурийцы, считавшие своим домом цепь больших островов в восточном полушарии.
Здесь имеется немало белых пятен. Королевства — очаги древней цивилизации — несмотря на свое огромное влияние, занимали лишь очень незначительную часть планеты. Валузия была самым западным государством на континенте Турия, Грондар — самым восточным. Еще восточнее Грондара, народ которого был менее развит и менее цивилизован, чем в других королевствах, простирались дикие суровые земли, по большей части пустыни. Лишь в немногих из этих бесплодных областей, в джунглях и в горах жили разрозненные кланы и племена примитивных туземцев. Далеко на юге находилась загадочная цивилизация, которая не имела ничего общего с культурой Турии, и, вероятнее всего, происхождение ее было до-человеческим. Дальневосточное побережье континента было заселено иной расой, человеческой, но тоже таинственной и не-турийской, с которой время от времени вступали в контакт лемурийцы. Эти люди, скорее всего, происходили с малоизвестного безымянного континента, расположенного много восточнее лемурийских островов.
Цивилизация Турии угасала; армии ее королевств состояли по большей части из наемников-варваров. Пикты, атланты и лемурийцы занимали в ней посты генералов, политиков и — нередко — правителей. О раздорах между отдельными государствами и войнах между Валузией и Комморией, как и о захватнических походах, с помощью которых атланты основали на континенте свое королевство, мы больше узнаем из легенд, чем из исторических описаний.
Затем мир был потрясен грандиозным катаклизмом. Атлантида и Лемурия были поглощены Океаном, а острова пиктов поднялись из вод и стали вершинами гор нового континента. Части турийского континента исчезли под волнами или сформировали во впадинах большие внутренние моря. Бурная вулканическая деятельность и страшные землетрясения превратили в ни-что роскошные города. Исчезали целые народы.
Варварам пришлось несколько легче, чем цивилизованным расам. Население островов пиктов также было уничтожено, однако уцелела большая колония пиктов, которые переселились в горы на южной границе с Валузией, чтобы прикрывать свою родину в случае возможной агрессии. Пережило катаклизм и континентальное королевство атлантов, и тысячи сородичей континентальных атлантов прибыли туда на кораблях, спасаясь из своей затонувшей страны в поисках убежища. Множество лемурийцев бежали на восточное побережье турийского континента, которое сравнительно дешево отделалось. Но там они были порабощены древней расой, уже жившей на этом берегу, и вся их история на тысячелетия превратилась в историю беспросветного рабства.
На западной части континента благодаря изменившимся условиям жизни появились новые, необычные растения и животные. Густые джунгли покрывали равнины, широкие реки проложили себе русла к морю, поднялись крутые горы, и моря захлестнули руины древних городов в плодородных равнинах. Из затонувших областей неисчислимое множество зверей и дикарей — в том числе человекообразных обезьян — хлынуло на континентальное королевство атлантов. Несмотря на то, что атланты были вынуждены постоянно сражаться за свою жизнь, им все же удалось сохранить свой прежний статус достаточно развитой варварской цивилизации. Лишенные месторождений металлов, они обрабатывали камень, как их далекие предки, и уже достигли поистине удивительной ловкости и искусности, когда их развивающаяся культура встретилась с могущественным народом пиктов. Пикты тоже были вынужденно отброшены к каменному веку, но во всем, что касалось политики и войны, они развивались быстрее. Они были лишены творческой жилки, которая имелась у склонных к искусству атлантов. Это были толстокожие, практичные, крепкие, бесстрашные люди. Они не оставили после себя ни рисунков, ни резьбы по слоновой кости, как их враги, но зато было найдено впоследствии огромное количество на удивление хорошего каменного оружия, изготовленного ими.
Два этих государства новой каменной эры сражались друг с другом, и после ряда кровопролитных войн атланты, значительно сократившиеся в численности, впали в глубочайшее варварство; эволюция же пиктов остановилась.
* * *
Спустя пять столетий после катаклизма варварские королевства исчезли окончательно. На их месте мы видим теперь один дикарский народ (пиктов), который ведет непрекращающиеся войны против другого дикарского народа (атлантов). Пикты имели ряд преимуществ: большую численность и единство, в то время как атланты были раздроблены на небольшие кланы, лишь слабо связанные между собой. Таков был в то время запад.
На дальнем востоке, отрезанном от всего остального мира появлением гигантских гор и образованием сети озер, лемурийцы сохранялись лишь в качестве рабов под властью одной из древних рас. Далекий же юг теряется под покровом таинственности. Не затронутая катаклизмом, его история продолжает оставаться до-человеческой. Из других цивилизованных народов турийского континента сохранились в невысоких горах юго-востока остатки земри — не-валузийского народа. Тут и там, рассеянные по миру, встречаются племена обезьяноподобных дикарей, которые вообще ничего не знают ни о расцвете, ни о падении древней цивилизации. На далеком севере, однако, постепенно зарождается новый род людей.
Во время катаклизма кучка дикарей, развитие которых недалеко ушло от уровня неандартальцев, бежала в сторону севера, спасаясь от гибели. В странах, покрытых снегом, куда они попали, существовали, правда, уже человекообразные виды снежных обезьян — это были огромные косматые белые звери, рож-денные этим суровым климатом. Дикари победили их и прогнали за северный полярный круг, где те, как полагали пришельцы, и нашли свою смерть. Однако в действительности последнего не произошло, поскольку снежные обезьяны покорили и эту, еще более суровую, среду и вполне там процветали.
После того, как пикто-атлантийские войны окончательно уничтожили то, что, возможно, привело бы к развитию новой культуры, еще один, более слабый, катаклизм изменил лик изначального континента. Он создал на месте цепи озер внутреннее море, которое еще больше отделило восток от запада, а землетрясения, наводнения и вулканическая деятельность довершили то, что начали варвары своими межплеменными войнами.
* * *
На тысячу лет после этого западный мир превратился в дикую местность, покрытую джунглями, озерами и бурными реками. Между заросшими лесом горами северо-запада кочевали толпы человекообразных обезьян. У них не было речи, они не знали огня и не использовали орудий труда. Это были потомки атлантов, которые погрузились в беспорядочное животное существование обитателей джунглей, откуда их предки выбирались с таким трудом. На юго-западе существовали рассеянные кланы обитателей пещер, у которых имелся примитивный язык. Они сохранили название «пиктов», но у них это слово служило просто для наименования «человека» — то есть их самих, чтобы отделять самих себя от настоящих зверей, с которыми они сражались за жизнь и пропитание. Это имя было единственной связью между ними и их предками. Ни одичавшие пикты, ни скатившиеся к состоянию обезьяны атланты не имели никаких связей с другими племенами и народами.
Далеко на востоке лемурийцы, приниженные своим нечеловеческим рабством до звериного состояния, поднялись и уничтожили своих господ. Теперь среди руин странной цивилизации жили дикари. Те из представителей этой непонятной культуры, кто избежал мести своих бывших рабов, бежали на запад. Они напали на загадочное, до-человеческое царство, завоевали его, навязали ему свою культуру, которая, благодаря контактам с древними расами, несколько модифицировалась. Это новое королевство было названо Стигией. Остатки старых жителей этой земли уцелели после завоевания и даже были весьма почитаемы, в то время как их раса как таковая была уничтожена.
Здесь и там в мире у небольших групп дикарей замечается некий прогресс, но достижения его разрозненны и беспорядочны. На севере стали подниматься новые племена. Эти люди называли себя хайборийцами или хайбори; богом их был Бори — Великий Владыка, который, согласно легенде, был более могуч, чем король, выведший свой народ в северные пределы в дни великого катаклизма. О нем еще вспоминали древние саги.
Эти племена распространились по всему северу и вторглись в страны, расположенные южнее. До сей поры они еще не имели контактов с другими расами. Они вели войны между собой. За пять тысяч лет сформировалось племя северных людей. Они были высокого роста, со светлыми волосами и серыми глазами. Они были воинственны, полны жизненных сил и в то же время не лишены способностей к поэзии и искусствам. Большей частью средства к существованию доставляла им охота, хотя некоторые, более южные, племена уже несколько столетий разводили скот. Но было и исключение из правила их почти полной (до определенной поры) изоляции от остального человечества. Один человек, который отправился в путь далеко на север, возвратился с известием, что в ледяной пустыне, почитавшейся пустой и безжизненной, обитает большое племя обезьяноподобных людей, которые — он клялся в этом — отличаются от зверей и которых их предки выгнали из менее суровой страны, захватив ее для себя. Он настаивал на большом военном походе против этих человекозверей за полярный круг, чтобы истребить их. Эти звери — в чем он тоже поклялся — превратились в настоящих людей. Его высмеяли. Но тем не менее небольшой. отряд молодых воинов в поисках приключений отправился с ним в поход. Ни один из них назад не вернулся.
Постепенно все племена хайборийцев переселялись южнее и с увеличением их населения избрали именно это направление для миграций. Последующая эпоха стала эрой путешествий и завоеваний. По всему миру началось передвижение и переселение племен, и панорама постоянно менялась.
* * *
Поглядим на этот мир спустя еще пять сотен лет. Племена светловолосых хайборийцев передвинулись к югу и западу, они завоевали или уничтожили множество маленьких кланов. Благодаря тому, что они смеши-вались с покоренными народами, потомки древних завоевателей приобрели черты изменения расы, и эти новые расы были тут же сметены с пути новыми племенами, переселявшимися в те края, мощно и равнодушно, как метла сметает мусор. При этом они снова смешались и еще сильнее слились со старыми племенами.
Но до сих пор еще захватчики не вступали в контакт с древними народами. На юго-востоке пришельцы из племен земри — которые снова поднялись и стали многочисленны благодаря притоку свежей крови от смешанных браков с аборигенами — вновь попытались создать хотя бы отголоски своей прежней древней куль-туры. На западе обезьяноподобные атланты вновь начали длинное восхождение. Они давным-давно уже забыли прежнее свое бытие в качестве людей. Ничего не зная об иных стадиях развития, они начали свой путь наверх без помощи и без вдохновляющих воспоминаний. Пикты на юге оставались дикарями и являли собой очевидную насмешку над законами природы, не развиваясь и не деградируя. Еще дальше к югу существовало древнее таинственное королевство Стигия. У ее восточных границ текли кланы диких кочевников, известных в те времена как «Сыновья Шема».
Соседом пиктов в большой долине Цингг, охраняемой мощными горами, был безымянный примитивный народец, который в конце концов, как предполагают, породнился с шемитами.
Еще одно обстоятельство дало новый толчок к миграции племен хайборийцев: одно из этих племен открыло для себя строительные возможности камня. Постепенно возникло первое хайборийское государство — суровое варварское королевство Гиперборея, на-чалом которого послужили грубо сляпанные крепости из скальных блоков, наваленных друг на друга. Их задачей было отражать нападение других племен. Люди этого племени вскоре отказались от своих палаток из лошадиных шкур и переселились в каменные дома, которые хотя и были неуклюжи, но зато долговечны. Защищенные таким образом, они стали сильны. Не-много еще есть событий, достойных упоминания, при описании дикого королевства Гипербореи, народ кото-рой столь внезапно отказался от своей кочевой жизни и начал сооружать себе жилища из камня, обнося их толстыми стенами, — раса, почти не знавшая каменного века и по чистой случайности познавшая первые основы архитектуры.
Появление этого государства вынудило к переселению многие другие племена, которые были разбиты в войне или же просто не находились в дружественных отношениях со своими родичами, проживающими в замках. Они пустились в долгое странствие, в результате которого обошли почти полсвета. И вот на северные племена напали гигантские белокурые дикари, которые по уровню своего развития недалеко ушли от обезьяны.
* * *
История последующих тысячи лет — это история возвышения хайборийцев, воинственные племена которых занимали доминирующее положение на западе. Примитивные королевства обретали форму. Светловолосые захватчики напали на пиктов и прогнали их в пустынные области запада. Потомки атлантов, которые без всякой помощи опять развились до стадии примитивного варварства, еще не вступали в контакт с хайборийцами. Далеко на востоке появилась своеобразная, странная полуцивилизация лемурийцев. На юге хайборийцы основали королевство Коф на границе с пустынями, известными как Страна Шема, и дикари этой страны уже поднялись над стадией варварства — частично благодаря связям с хайборийцами, частично же благодаря стигийцам, которых они грабили на протяжении столетий. Белокурые дикари дальнего севера возросли и численностью, и силой, так что северные хайборийские племена были вынуждены переселиться южнее. Старое королевство Гиперборея было завоевано одним из этих северных племен, однако сохранило свое прежнее название. К юго-востоку от Гипербореи появилось королевство народа земри, названное Замора. На юго-востоке одно из племен пиктов вторглось в плодородную долину Цингга, подчинило себе местный народ, занимающийся сельским хозяйством, и осталось жить среди него. Это смешанное племя было позднее завоевано соседним родом хайборийцев, и из этого нового сплава народов выросло королевство Ц и н г а р а, или З и н г а р а.
* * *
Окончательно государство сформировались еще пятьсот лет спустя. Царства хайборийцев — А к в и л о н и я, Н е м е д и я, Б р и т у н и я, Г и п е р б о р е я, К о ф, О ф и р, А р г о с, К о р и н ф и я и еще одно, которое именовали Пограничным, — владычествовали над западным миром. Замора лежит к востоку, а Зингара — к юго-западу от этих государств. Населения этих двух царств сходны между собой смуглой кожей и экзотическими обычаями, однако не являлись родственными. Далеко на юге дремлет Стигия, еще не затронутая чужеземной агрессией. Жители Шема уже сбросили стигийское иго, чтобы променять его на менее жестокую зависимость от Кофа. Темные владыки гнали их южнее великих потоков Стикса и Нила, которые вытекают из окутанных покровом тайны Нижних Стран, образуют множество петель и изгибов и исчезают в песках Шема, чтобы донести свои воды до моря. Севернее Аквилонии, самого западного из хайборийских государств, жили к и м м е р и й ц ы, дикие варвары, которых завоеватели не сумели себе подчинить, но которые, однако, благодаря столкновениям с ними, очень быстро развились. Это были потомки атлантов, эволюция которых прогрессировала куда стремительнее, чем у их древних врагов, пиктов, продолжавших жить в дикости западнее Аквилонии.
В последующие пятьсот лет хайборийские народы создали такую мощную цивилизацию, что одно только знакомство с ней было способно вырвать дикие племена из оков примитивности. Самым могущественным было королевство Аквилония, но остальные вполне могли соперничать с ним в силе и великолепии. Хайборийцы были на удивление неоднородной расой. На первоначальную основу их рода наложились впоследствии черты гандеров — племени из Гандерланда, северной провинции Аквилонии. Это, однако, не ослабило род хайборийцев. Они по-прежнему доминировали в западном мире, несмотря на возвышение варваров пустынных земель.
На севере золотоволосые, голубоглазые варвары, потомки белых арктических дикарей, выгнали из снежных стран остатки хайборийских племен, за исключением старого королевства Гиперборея, которое сумело противостоять их натиску. Их страна называлась Нордхейм, и они делились на рыжеволосых ваниров из Ванахейма и желтоволосых асиров из Асгарда.
На сцене истории вновь появляются лемурийцы — под именем гирканцев. Столетиями пробивались они к западу, и теперь одно из их племен обосновалось на южных берегах большого внутреннего моря Вилайет и основало там королевство Т у р а н. Между морем Вилайет и восточной границей с другими королевствами простираются необозримые степи, а с севера и юга — пустыни. Не-гирканские обитатели этих областей раз-дроблены и ведут кочевой образ жизни без каких-либо племенных союзов. На юге они связаны с шемитами, и лишь изредка встречаются следы хайборийской крови. Ближе к концу описываемого периода и другие гирканские племена вторглись к западу от северного побережья внутреннего моря и столкнулись там с восточными пограничными постами гиперборейцев.
Бросим беглый взгляд на другие народности этой эпохи. Преобладающие среди населения Земли хайборийцы внешне не являются больше светловолосыми и сероглазыми. Они смешались с другими расами. Люди из Кофа и — в меньшей степени — также из Аргоса имеют отчетливо узнаваемые шемитские и даже стигийские черты. Аргосцы имеют также признаки близкого смешения с зингарцами. Восточные бритунийцы завязали связи с темнокожими заморийцами, а люди из южной Аквилонии — с коричневыми зингарцами, вплоть до того, что в южной провинции этой страны преобладают черные волосы и карие глаза. Старое королевство Гиперборея, несмотря на свою изоляцию, также влило немало чужеземной крови в свои жилы благодаря обычаю похищать женщин из других племен — гирканок, асирянок, замориек. Только в провинции Гандерланд, где не было рабства, род хайборийцев до сих пор сохранился в чистоте Варвары также оставались неизменными: киммерийцы высоки ростом, сильны, у них темные волосы и синие или серые глаза. Люди из Нордхейма сходны с ними фигурой, но кожа у них более светлая, глаза голубые и волосы рыжие или белокурые. Пикты также остались тем типом людей, который всегда их характеризовал: невысокого роста, очень смуглые, черноглазые и черноволосые. Гирканцы — смуглые люди и по большей части рослые и стройные, хотя постепенно в их среде появились люди приземистые, с миндалевидными глазами. Это случилось благодаря смешению со странным племенем умных, низкорослых туземцев, которые обитали в горах восточнее озера Вилайет и были покорены гирканцами во время их миграции на запад. Шемиты чаще всего среднего роста, однако в тех случаях, когда преобладает стигийская кровь, могут быть огромны, широкоплечи, крепко сбиты, темноглазы, с иссиня-черными волосами и горбатыми носами. Стигийцы высоки, темны, у них тонкие черты лица — то есть к этому типу относятся представители стигийской аристократии. Низшие касты произошли от смешения негроидной, стигийской, шемитской и даже хайборийской крови. Южнее Стигии находятся могущественные черные царства амазонок, кушитов, атлантов и гибридное государство Зимбабве.
Между Аквилонией и местом обитания дикарей-пиктов находится плодородная Боссонская низменность, где живут потомки туземной расы, которые к началу хайборийской миграции были покорены одним из племен хайборийцев. Этот смешанный народ никогда не достигал того уровня цивилизации, который характерен для чистокровных хайборийцев, и был отодвинут последними на самые окраины цивилизованного мира. Боссонцы среднего телосложения, у них не очень смуглая кожа, карие или серые глаза. Они занимаются большей частью земледелием, живут в больших деревнях под защитой стен и считаются подданными Аквилонии. Их низменная равнина простирается от внешнего королевства на севере до Зингары на юго-западе и образует нечто вроде буфера между Аквилонией и ким-мерийцами, а также и пиктами. Они отважные защит-ники, а столетия ведения войн против варваров севера и запада научили их обороне, которую не способно сломить ни одно прямое нападение.
Таким был мир во времена киммерийца Конана.
1936
Стив Перри
ЧЕТЫРЕ СТИХИИ
Пролог
Ледяной холод царствовал в этом покое. Холод, который не мог исходить только от влажных, заплесневелых стен. Это был неестественный холод, охватывающий самую душу, а не только лишь воздух; вечная мерзлота древнего праха, погребенного в самом сердце ледника, мертвый хрусталь которого был древним уже тогда, когда дворцы Атлантиды еще гордо возвышались среди водной глади. Посреди этого холода стоял Совартус, волшебник Черного Квадрата.
Он бормотал арканское заклинание, составленное из мрачных формул Зла. Тело волшебника сотрясалось под натиском сил, пронизывающих его. Хриплым, низким голосом он произносил:
— Выйди, выйди, дитя Серых Стран! Выйди, о выйди, порожденье ада! Выйди, выйди, ибо я тебе повелеваю!
Затем он добавил Семь Слов Пергамента. Ему стоило огромных трудов выговорить каждое из Семи Слов. Любая небрежность могла означать немедленную смерть: одно неправильно произнесенное слово — и демон может вырваться из связавшей его пентаграммы, которая была начертана на каменных плитах.
Из недр горы поднялся страшный крик, словно кто-то погружал в расплавленный свинец некое существо, не принадлежащее к этому миру.
В центре пентаграммы заклубился дым. Истекая из одной точки пространства, он расползался отвратительно смердящими темно-красными облаками, смешанными с ярко-желтым туманом, и в воздухе покоя словно открылись зияющие раны. Адские вспышки света слепили глаза; затем послышался запах серы. Неожиданно внутри геометрической фигуры оказался демон. Черная слизь струилась по его телу; каждая его пора источала смрад. В высоту он был полтора человеческих роста. Кожа его была цвета свежей крови. Обнаженный и безволосый, стоял он в магическом узоре на полу. Только слепой не увидел бы его жуткой мужественности.
— Кто осмелился? — проскрежетал демон. Он подскочил к Совартусу, чтобы схватить за горло этого человека с угольно-черными волосами и клиновидной бородкой, который улыбался ему. Силовая стена, замыкающая пентаграмму, оттолкнула демона. Гигантские мышцы вздулись на руках чудовища, когда он ударил по невидимой преграде кулаками. Он закричал. В этом крике звучала вся ярость преисподней. Демон обнажил длинные белые клыки…
— Тысячу лет ты будешь просить меня о смерти!
Голос его скрежетал, словно терлись друг о друга толстые медные плиты.
Совартус покачал головой:
— О нет, порожденье ада. Я вызвал тебя, и ты будешь повиноваться моим приказаниям. — Волшебник громко рассмеялся. — Ты д е й с т в и т е л ь н о будешь служить мне, Дивул.
Демон отшатнулся и вытянул перед собой когтистые лапы, прикрывая ими лицо, искаженное страхом.
— Вы знаете мое имя?
— Да. И ты будешь подчиняться мне или же останешься заключенным в мою пентаграмму до скончания века.
Черный пот выступил на теле Дивула и закапал на каменные плиты пола. Соприкасаясь с камнем, жидкость превращалась в облачка едкого дыма. Потекли вязкие потоки бурой жижи, но перед границей пентаграммы, начерченной Совартусом, они остановились. Дивул посмотрел на человека и спросил:
— Вы из магов Черного Круга?
— Не Круга, дитя ночи. Я — Совартус из Черного Квадрата, недавно посвященный, но уже ставший Магистром Четырех Дорог. Меня не интересуют обманы пурпурных снов черного лотоса, и я не дилетант, занимающийся общедоступной некромантией, как эти стигийские хвастуны. Не Круг, но во много раз более могущественный Квадрат связал и победил тебя сейчас, Дивул. Знают ли о Квадрате в безднах ада?
Дивул скрипнул зубами.
— Мы знаем его.
— Ага. Ты будешь выполнять то, что я прикажу?
— Я буду служить вам, — обещал Дивул и еще раз сверкнул клыками. — Но будьте внимательны, человек, потому что одна-единственная ошибка — и…
— Не угрожай мне, демон! Я могу приковать тебя к скале и отправить к морю Вилайет, чтобы ты остаток своих дней созерцал его илистые берега.
Глаза Дивула засветились красным светом, однако он промолчал.
Совартус отвернулся от демона и посмотрел на стену. Там томились трое детей, два мальчика и девочка, такие же пленники, как и демон, но связанные вполне земными путами — они были прикованы к серой стене. Дети, казалось, не испытывали страха. Они молча смотрели прямо перед собой, и создавалось впечатление, что они находятся под действием какого-то одурманивающего снадобья. Их было трое — всего лишь трое.
Совартус приказал демону:
— Взгляни на этих детей!
Демон бросил на них взгляд и кивнул:
— Я вижу их.
— Ты знаешь их?
— Я знаю их, — ответил Дивул. — Это Трое из Четырех. Девочка — Вода, мальчики — Земля и Воздух.
— Отлично. Стало быть, ты сумеешь узнать Четвертую, если увидишь ее?
— Я сумею узнать ее.
Совартус кивнул и улыбнулся. Его белые зубы блеснули в черной бороде.
— Я так и думал. Это и есть твое задание, демон. На юго-востоке расположен город Морнстадинос. В этом городе находится дитя Огня — разумеется, скрытно. Выследи ее и доставь ко мне, живую и невредимую.
Дивул сверкнул на волшебника глазами и спросил:
— А потом?
— После этого я отпущу тебя, разрешу вернуться к твоим друзьям в геенну.
— Я был бы счастлив видеть тебя именно там, человек.
Совартус рассмеялся:
— Не сомневаюсь. Но если я и попаду в ад, то только в качестве твоего господина, демон. И тебе даже придется помогать мне в этом. Поэтому работай как следует и не серди меня.
Демон скрипнул острыми клыками и проговорил металлическим голосом:
— Вижу… — И внезапно замолчал.
Глаза Совартуса блеснули в свете дрожащих факелов на стене.
— Да? Говори!
Демон помедлил, но кивнул и сказал:
— Так же ясно, как истинную сущность этих троих детей, вижу я и вашу истинную сущность, волшебник. В вас заключена Сила, много Силы, и обещание еще большего могущества окутывает вас, как плащ.
— Для того, кто рожден во мраке преисподней, ты обладаешь весьма острым зрением. Значит ли это, что ты понял также, что проку тебе в этом не будет — или…
— Да, Черные Души многому научились от людей. Вы в состоянии исполнить все свои угрозы. Я буду служить вам, человек. Мне совсем не улыбается провести десять тысяч лет в черном иле моря Вилайет.
— Ты очень умен для обыкновенного демона, — проговорил Совартус. — Если через пару тысяч лет я вступлю в правление преисподней — после того, как наскучит владычествовать здесь, — мне, вероятно, потребуются неглупые помощники, вроде тебя. Помни об этом, когда будешь выполнять мои приказы. Служи хорошо! — Он погладил свою бородку. — На сегодня я разрешаю тебе уйти. Скорее делай то, что тебе поручили, и возвращайся назад.
Демон подобрался и произнес:
— Я слышал, о господин, и я повинуюсь.
Мощные мышцы стали особенно заметны, когда чудовище присело, чтобы прыгнуть вверх. При этом взлете в темном покое снова засверкало. Затем Дивул исчез. Там, где он стоял, остались вязкие лужицы. Совартус опять засмеялся и посмотрел на детей.
Скоро он получит Четвертую, скоро он соберет воедино все стихии, заключенные в этих детях. И тогда он сможет повелевать всеми четырьмя первоэлементами, а не только духами воды и чертями ветра, не только саламандрами, не одними лишь вервольфами. Нет, как только он получит, наконец, всех Четырех, он будет в состоянии создать и высвободить такой источник Силы, такой мощный потенциал, что даже Черные Души Сета склонятся перед ним.
Совартус резко повернулся, взметнув свое черное шелковое одеяние. Он — самый могущественный из всех волшебников Черного Квадрата, и он был таким всегда — если не считать Огистума.
Огистум пытался скрыть от него Силу, в то время как сам он хранил ее в себе. Старик заколдовал молодую женщину, и она зачала. Четверых младенцев сразу родила она. И каждое дитя несло в себе знаки и могущество одной из четырех стихий. Сразу после рождения они были разлучены и развезены по разным сторонам света, чтобы Совартус не смог до них добраться.
Тринадцать лет потратил он на поиски. Тринадцать бесконечных лет. И все это время он продолжал постигать тайные учения Арканы, оттачивая свое мастерство. В поисках детей и нового знания он забирался на край света. В далеких восточных джунглях Кхитая он сражался с чародеями, чьи лица напоминают маски, а кожа желтого цвета. В развалинах стигийских храмов он овладел искусствами Черного Круга. Своими собственными глазами волшебник видел в башне Яры, что в Аренджуне, городе воров, неземное чудовище с изумрудно-зеленой кожей и бесформенной слоновой головой. Да, в области Зла он получил обширное образование. Даже не владея силой Четырех, Совартус был тем, кого нельзя недооценивать. Во всей Коринфии нет второго чародея, способного сравниться с ним. Но и такой власти было ему мало, потому что он хотел стать наивысшей силой этого мира.
Покидая покой и спускаясь по темному переходу в главный зал, высеченный в скальных породах горы Слотт, Совартус улыбался. Когда он проходил, крысы разбегались с писком и пауки карабкались наверх в свои паутины.
Огистум мертв — отравлен рукой Совартуса, а план убитого чародея превратился в жалкое воспоминание. Дети выслежены и находятся в его власти. Эти трое стоили Совартусу целого состояния. Его сыщики нашли их в Туране, Офире и Пуантене. Разве не ирония судьбы — отыскать последнего ребенка здесь, в Коринфии, практически возле самой двери?
Трое детей в его руках. Трупы тех смертных, которые помогали ему или что-то знали об этом деле, давно уже кормят рыб или каких-нибудь других водных тварей, а некоторые умирают там, куда не заглянет глаз простого смертного. Как только демон доставит четвертого ребенка, можно считать себя победившим. Жаль, что старик Огистум умер и не увидит этого! Совартусу это доставило бы истинное наслаждение. Может быть, воскресить Огистума? Он мог бы это сделать. Да, великолепное развлечение! Вернуть старику жизнь только для того, чтобы он сумел увидеть свое поражение и торжество Совартуса.
При этой мысли он расхохотался. Он сделает это! Во имя Сета! В конце концов, далеко не каждый умеет возвращать из Серых Стран своего убитого отца.
Глава первая
Возле перевала через Карпашские горы, по пути из Заморы в Коринфию, в безымянной деревушке стояла полуразвалившаяся харчевня, казавшаяся необитаемой. К этой развалюхе подъехал высокий крепкий парень на великолепном жеребце. Благородное животное несло на себе роскошное седло и шелковую, экзотически разукрашенную попону. Серебряные украшения поводьев были сделаны в виде фигурок журавлей и лягушек. Было совершенно очевидно, что некогда конь принадлежал богатому человеку.
Всадник же был одет в потертую кожаную куртку. У него не было ни доспехов, ни шлема. Штаны казались мятыми от старости и пота. Плащ, хоть и сшитый из тонкой шерсти, был изрядно потрепан. Под мышкой в кожаных ножнах висел кинжал, который выглядел довольно внушительно. Большой широкий меч с простой рукоятью был вложен в ножны еще менее изящные, чем прочие вещи всадника. Вечерний ветер трепал спутанную гриву длинных черных волос молодого человека. Глубоко посаженные глаза отражали свет заходящего солнца, словно излучая голубой огонь. Это был Конан из Киммерии. И если кто-нибудь и удивлялся контрасту между конем и всадником, когда оба они приблизились к харчевне, то на замечание не отважился никто.
У входа в харчевню, которая, подобно деревне, не могла похвастаться каким-либо звучным именем, стоял мальчик лет двенадцати. Всадник наклонился в седле и поманил его.
— Эй, малыш, тут у вас есть стойло?
— Конечно. — Мальчик оценивающе посмотрел на одежду Конана. — Для тех, кто может заплатить.
Взгляд мальчика развеселил Конана. Он хмыкнул, и вынул из кошелька, висевшего у него на поясе, маленькую серебряную монетку, которую бросил мальчику. Тот ловко поймал ее на лету и ухмыльнулся от уха до уха.
— Митра! Да за эти деньги вы можете купить всю нашу конюшню!
— Будет вполне достаточно, если мой конь получит овес и воду, и если его почистят, — сказал Конан. — Кто знает, может быть, для тебя найдется еще одна монетка, если завтра он вдруг окажется чистым.
— Будет сиять ярче солнца, — заверил мальчик. Он подбежал, чтобы схватить поводья.
— Еще минутку подожди, — остановил его Конан. Он снял две тяжелые седельные сумки. При этом он позаботился о том, чтобы золотые монеты в них не звенели. Эти сумки проведут ночь рядом с ним, а не на конюшне — сохранней будут. Конан знал воров. Он и сам был вором.
Мальчик увел коня, а Конан направился в комнату для посетителей.
Внутренняя отделка помещения полностью соответствовала внешнему виду здания. Комната была грязной и полной дыма, который клубился из закопченного камина. Окон не было. Источниками света служили лишь немногочисленные масляные лампы на деревянных столах и щели в низком потолке.
Жирный мужчина в грязном фартуке поспешил Конану навстречу. Широкая улыбка открывала его почерневшие гнилые зубы.
— А, добрый вечер, господин. Чем могу служить?
Конан огляделся. Примерно десять человек находились тут, и все они выглядели такими же опустившимися и замызганными, как и сама харчевня. Здесь были, разумеется, смуглые заморийцы, а двое посетителей с глазами, как щели, вероятно, были гирканцы. Две женщины с печальными глазами и усталыми лицами, облаченные в драные шаровары, могли быть только представительницами древнейшего в мире ремесла. И, наконец, на лавке сгорбился еще один человек, маленький, толстый, седоволосый, который посматривал на Конана, как ястреб на змею. Конан спросил хозяина:
— Есть ли в этом притоне что-нибудь еще, кроме заплесневелого хлеба, — что-нибудь съедобное? И еще вино — вино, которое не успело еще стать уксусом?
— Само собой, господин…
— И спальня? — прервал его Конан. — Комната с дверью и замком?
— Митра позаботился о том, чтобы в моей харчевне было все, что вам необходимо, — ответил хозяин и снова продемонстрировал свои гнилые зубы.
Конан проворчал:
— Ну так принеси мне поесть. Я погляжу, распространяются ли милости Митры на твою стряпню. И вино — лучшее, какое у тебя есть!
Человек, казалось, колебался — к какой ступени общества отнести Конана. Прежде чем он успел что-либо сказать, тот швырнул ему монету. Глаза толстяка расширились, когда в тусклом свете лампы он различил блеск желтого металла. Он спрятал маленький кружок быстрее, чем коршун хватает свою добычу. Потом осторожно приоткрыл кулак — так, чтобы другие не могли увидеть монету. Блеск золота не лгал.
— Золото! — алчно прошептал он, одновременно восхищенный и исполненный благоговейного ужаса. Он тут же сделал попытку куснуть монету, чтобы проверить чистоту благородного металла, однако осуществить это намерение ему помешало состояние зубов. Он взвесил ее на ладони. Когда он судорожно сжал пальцы над мерцающим кружком и недоверчиво обвел глазами своих посетителей, он напоминал жирную крысу.
Конан потянулся. Было слышно, как хрустнули суставы, когда он расправил свои сильные плечи и развел мускулистые руки. Шорох и движение вырвали владельца харчевни из мира алчных грез. Он низко склонился, пробормотал что-то и исчез, но почти тут же вернулся назад с кувшином вина и стаканом. И то и другое он вкрадчиво поставил на стол перед Конаном. И то и другое он поставил на стол перед Конаном.
— Ваш ужин скоро будет готов, господин.
Конан ухмыльнулся. Темные личности, собравшиеся в этом притоне, уставились на него. Он пренебрежительно отодвинул стакан, взял кувшин и опорожнил его. Жиденькое красное вино было немного горьковатым на вкус, но хорошо охлажденным. Конан сделал Три больших глотка, прежде чем отставить кувшин и перевести дыхание. После этого он еще раз потянулся. Мускулы заиграли под загорелой кожей. Затем он уселся на лавку.
Прочие посетители снова вернулись к своим делам — в том числе и тот маленький толстяк, который постоянно наблюдал за молодым парнем уголками своих бесцветных глаз.
Вскоре хозяин вернулся с деревянным подносом руках, на котором лежал здоровенный кусок дымящейся говядины. Кусок был толщиной в руку Конана. С него капала кровь. Киммерийца это не смутила. Своим острым как бритва карпашским кинжалом он отрезал большие куски и жевал с наслаждением, запивая полусырое мясо потоками жидкого красного вина. Это было не лучшее жаркое, съеденное им в жизни, но Конану было довольно и такого.
Пожевав мясо и уничтожив большую часть вина, он опять поискал глазами хозяина. С быстротой молнии этот сообразительный молодец с гнилыми зубами скользнул к киммерийцу.
— Да, господин?
— Никакой я не господин, — заметил ему Конан, чувствуя себя сытым и добрым. — Но я устал. И хочу видеть комнату, которую Митра приготовил для меня в этом… в этой харчевне.
— Сию секунду.
Хозяин вывел Конана из дымной комнаты и провел по узкому коридору к крутой лестнице. При каждом шаге ступеньки скрипели и трещали, выдавая трели не хуже какой-нибудь птахи, исполняющей песнь любви. Он усмехнулся. Вот и хорошо. Ни одному вору не забраться по этой лестнице незамеченным, чтобы, скажем, обокрасть кого-нибудь.
Комната была лишь немногим лучше той, что Конан видел внизу. Она была совершенно пустой, если не считать кучи чистой соломы и шерстяного одеяла. На внешней стороне была прорублена круглая дыра — величина позволяла ей считаться окном, пропускающим свежий воздух или свет луны, однако человек сквозь него бы не протиснулся. Дверь производила довольно солидное впечатление. Хорошо смазанная медная задвижка легко скользнула на место. Это было самое важное. Замок был наиболее добротной вещью во всем доме. Конан отослал хозяина движением руки и бросил седельные сумки с добычей в угол.
Что-то зашуршало и пискнуло в соломе при глухом стуке падения золота и серебра. В темноте ничего не было видно. Конан вынул из ножен кинжал. Синие глаза киммерийца блеснули. Он поворошил солому в углу.
Оттуда выскочила крыса и бросилась бежать, но бедняжка была слишком неповоротлива. С поразительной быстротой Конан метнул кинжал и пригвоздил тело животного к полу.
Конан улыбнулся. По крайней мере, эта тварь не будет ползать по нему сегодня ночью. Он встал и высунул кинжал за окно. Убитая крыса соскользнула с клинка и пропала в ночной темноте. Конан вытер клинок соломой, вложил кинжал в ножны и улегся спать.
* * *
Рассвет еще не наступил. В этот серый час тишину нарушил слабый звук. Для слуха обычного человека он был бы неотличим от прочих ночных шорохов старого дома. Но Конан мгновенно проснулся. Все чувства его обострились.
С к р и п. С к р и п. Ночной нарушитель спокойствия, должно быть, невелик ростом. Но ничего хорошего он замыслить не мог, потому что Конан различил звук, который очень напоминал трение металла о металл. Только человек использует предметы из железа или латуни, а человек в этот час мог означать только одно: опасность.
Сквозь дыру в окне сочился слабый свет заходящей луны и гаснущих звезд. При таком освещении и кошка не нашла бы дороги домой, но зрение у киммерийца было острее, чем у других людей, и кроме того, он привык к различным опасностям. Конан обвел взглядом комнату и остановился на том месте, откуда доносился звук.
В тусклом свете увидел, как между дверью и хорошо смазанным засовом двигается кусок проволоки. На мгновение по спине Конана пробежали мурашки. Никто из рожденных земной женщиной не смог бы подняться по лестнице бесшумно. В этом он готов был биться об заклад. Киммериец схватился за меч.
Внезапно задвижка подалась, и дверь распахнулась. Трое с обнаженными кинжалами ворвались в комнату.
Конан вскочил, выдернул меч из ножен и набросился на непрошеных гостей. Поскольку они полагали найти в комнате спящего человека и заколоть его без всяких помех, прямо во сне, они ужасно смутились.
Первый из грабителей был убит прежде, чем вообще осознал, насколько смертельной была грозившая ему опасность. Когда киммериец выдернул меч из его тела, бандит опустился на пол с предсмертным хрипом. Конан взметнул тяжелый клинок с легкостью, которая была под силу только человеку незаурядной мощи. Второй убийца повернулся вполоборота, и ему удалось поднять кинжал. Но эта попытка защититься оказалась тщетной. Брызнули искры, когда широкий меч скрестился с клинком кинжала и отбросил его, словно перышко. При этом меч Конана глубоко вонзился в бок негодяя, круша ребра. Грабитель вытянулся на грязных досках пола и затих.
Третий, с искаженным от ужаса лицом, отступил назад, к узкому коридору. Спина убийцы-неудачника коснулась стены. В панике он озирался по сторонам, но, казалось, понял, что этот берсерк настигнет его даже в том случае, если он отыщет нужное направление и ударится в бегство. Он поудобнее взялся за рукоять кинжала и держал его теперь, как меч.
В этот момент лестница заскрипела под тяжестью шагов. Желтые призрачные огни коптящих свечей выхватили из мрака новых участников этой сцены. Однако внимание Конана было по-прежнему полностью сосредоточено на воре, грозившем ему кинжалом. В отчаянии тот бросился на киммерийца, направляя острие своего кинжала Конану в пах. Конан легко отскочил в сторону, поднял меч и изо всех сил обрушил его на своего противника. Острый клинок раскроил голову пополам, словно спелую дыню. Кровь брызнула на стены коридора, который был теперь освещен свечами, — их держали хозяин харчевни и тот толстяк, что накануне не спускал с Конана глаз.
Конан направил окровавленное острие в сторону хозяина, облаченного в грязную ночную сорочку.
Хозяин побелел от ужаса и начал жутко заикаться:
— П-пожалуйста, г-госп-подин… У меня с-семья!.. Конан уставился на него неподвижным взглядом. Глаза его пылали синим пламенем. Наконец он удосужился поглядеть на скорбные останки тех, кто убил бы его, будь он менее осторожным.
— Кто эти мерзавцы? — спросил он, указывая острием меча на распростертые трупы.
— Н-не знаю, г-госп-подин. Я н-не знаю их, — пробормотал хозяин. Пот струился по его лицу.
Заговорил толстяк:
— Судя по их виду, это заморийские карманники. Они только сегодня появились в харчевне.
Конан смерил его взглядом.
— Меня зовут Конан из Киммерии, хотя сейчас я иду из Шадизара. А вы кто?
— Логанаро, друг мой, купец из Морнстадиноса Коринфского. Я возвращаюсь из Кофа, где у меня… э-э… были важные дела.
Конан кивнул и снова взялся за бледного хозяина.
— Как эти стервятники попали в мою комнату, ты, владелец этой проклятой богами конуры? Уж никак не по скрипучей лестнице, верно?
— Правильно говорите, господин. На другом конце коридора есть другая лестница, она прочнее этой.
— Понятно. А теперь объясни мне, зачем тебе понадобилось смазывать замок, ты, пес!
— Замок? Он… он только совсем недавно был врезан в дверь, господин! Наверное, мастер его и смазал. — Хозяин судорожно глотал воздух и дергался, как марионетка на ниточках. — Да, господин, так дело и было. Мастер, наверное, это и сделал.
Конан покачал головой:
— Звучит очень убедительно. Но я почему-то начинаю чувствовать желание найти этого мастера и потолковать с ним.
Хозяин посерел.
— Н-но… его нет в деревне. Он… э... он в Туран подался. Да.
Конан сплюнул на пол, наклонился и вытер клинок о заношенный плащ одного из убитых. Потом поискал, нет ли на стали царапин. Ни одной. Кинжал вора, вероятно, был сделан из плохой стали.
Конан выпрямился и посмотрел на дрожащего хозяина сверху вниз.
— Убери разгром в моей комнате! — распорядился он. — Я хочу еще немного поспать, только так, чтобы мне не мешали.
— П-поспать? — Казалось, это удивило хозяина.
— Ну и что? Еще петухи не пели, а я устал. Поторопись! Возможно, утром я и забуду все эти фокусы со смазанными замками.
* * *
Увидев завтрак, который подал ему хозяин, Конан ухмыльнулся. Еда была горячей и хорошо приготовленной. Когда он сыто рыгнул, владелец собачьей конуры, прозываемой почему-то «харчевней», мгновенно подскочил к нему с вопросом, не может ли он еще чем-нибудь услужить.