Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

— Возможно, придется. Думаю, учитывая обстоятельства, тебя как минимум придется отстранить от дела. Мне требуется несколько дней, чтобы все обдумать. Это может серьезно на мне отразиться. Я и так в этом расследовании вишу на волоске. Ты ж понимаешь: та куча дерьма, что сегодня вылезла, не ограничится одной статьей. Все газетчики уже это подхватили, и мне придется что-то с этим делать.

— Мне очень жаль.

Он кивнул и тихо сказал:

— Да уж.

Анна услышала, как за ним закрылась входная дверь. Некоторое время она сидела, уткнувшись взглядом в стену, потом разрыдалась. Она то и дело утирала глаза и приказывала себе собраться — и опять начинала реветь. Она сидела в туалете — и плакала. Лежала на кровати — и рыдала. Лишь через час она сумела унять слезы. Глаза у нее опухли и покраснели. Теперь она наконец смогла подумать о результатах происшедшего: она знала, что ее карьера могла на этом завершиться. Фотография любимого отца, Джека Тревиса, как всегда, стояла у нее в рамке на прикроватной тумбочке. Анна посмотрела на его мужественное лицо и глубоко посаженные глаза. Потом прижала рамку с фото к себе:

— Вот так, папа, я подставилась и меня подставили. Получается, этот мерзавец меня просто использовал.

Приподнявшись, она поставила фото на обычное место. Все годы учебы, все ее честолюбивые замыслы — все будет перечеркнуто, если так решит Ленгтон. Чтобы чем-то занять руки, она застлала постель, затем побрела на кухню. Сварила себе кофе и села за стол, чувствуя себя совершенно разбитой, хотя слезы давно уже высохли. Интересно, что бы посоветовал ей отец? Уж он-то никогда бы не оказался в подобной ситуации. Ленгтон прав: она чертовски оплошала.

Словно на автопилоте, она допила кофе, помыла посуду, прибралась на кухне, после чего занялась уборкой в гостиной, пока наконец не привела всю квартиру в полный порядок. Анна даже пропылесосила в прихожей. Когда она решила вынести мусор, звяканье пустых бутылок напомнило ей о ночи, проведенной с Рейнольдсом. Они распили две бутылки красного вина, притом что для Анны обычная норма — не более пары стаканов. Так что ничего удивительного, что ей наутро было так нехорошо. К тому моменту, как она, кинув пакет с мусором в контейнер, вернулась домой и захлопнула входную дверь, в ней клокотала злость. Уперев руки в боки, она остановилась в прихожей и процедила.

— Гаденыш, он нарочно меня подпоил!

Она перечитала заметку Рейнольдса и сжала губы. Хоть она и надралась тогда изрядно, но прекрасно помнила, что некоторых вещей она вообще не обсуждала с Диком. Тут ей сделалось дурно: она припомнила, что в тот вечер, когда у нее остался Рейнольдс, она открыла было портфель, но так и не собралась просмотреть записи в блокноте. И теперь его содержимое растиражировано по всем криминальным хроникам!

Анна пошла в ванную, поплескала на лицо холодной водой. Глаза по-прежнему были красными. Она промокнула лицо, подкрасилась и, надев свое лучшее пальто и туфли, вышла из дому.



Она подъехала к воротам редакции газеты. Когда охрана спросила у нее пропуск, Анна предъявила удостоверение и сказала, что ее ожидает мистер Рейнольдс. Ее пропустили и велели припарковаться на стоянке для посетителей редакции сбоку от здания. Она подивилась собственному спокойствию, когда направилась в приемный зал. Было воскресенье, и дежурила всего один секретарь — к счастью, та самая девушка, с которой Анна уже здесь встречалась.

— Детектив-инспектор Анна Тревис, — показала она свое удостоверение. — Меня ожидает Дик Рейнольдс, могу я к нему пройти?

На идентификационном листке девушка записала имя посетителя, время прихода, а также имя того, к кому пришли, и Анна приколола бумажку к лацкану пальто. Секретарь уже хотела взять трубку и позвонить в отдел криминальной хроники, когда пришли еще два посетителя, потребовавшие ее внимания.

— Ничего, я знаю, куда идти, — сказала Анна. Нажав на кнопку лифта, она с удовлетворением услышала, как секретарь обращается явно к посетителям, а не к Рейнольдсу.

Лифт остановился на этаже отдела новостей. Анна прошла по коридору, на мгновение задержалась, убедившись, что идет в верном направлении, и свернула в другой коридор, ведший к главной редакции отдела новостей. Никто не обратил на нее внимания, когда она решительно обошла ряды столов.

Рейнольдс, в джинсах и голубом свитере, сидел к ней спиной. Пристроившись задом на краю стола и держа в руке чашку кофе, он потешал своих коллег какой-то веселой байкой. Даже запрокинул голову, захлебываясь смехом:

— Черт, я просто поверить не мог! Штаны болтаются у колен…

Он умолк, когда его собеседники заметили, что Анна направляется прямо к ним. Он повернулся вполоборота и чуть не соскользнул со стола.

— Анна! — заулыбался он, раскинув руки.

Тревис подошла к нему совсем вплотную, и он покраснел.

— Вот так сюрприз! — сказал он и чуточку отодвинулся от нее.

Она достала из-под мышки газету и хлестнула его по груди:

— Да уж не такой, как я сегодня получила, прочитав это!

Он повел плечом:

— Послушай, я ведь журналист.

— Не пори чушь собачью! Это было строго конфиденциально!

— Так, погоди минутку. Большей частью это общедоступная информация.

— Лишь кое-что общедоступно — и ты это знаешь. Как ты мог так со мной поступить?

— Анна, как я уже сказал, я журналист. А это — горячий материал.

— Ты знал: то, что я тебе рассказала, — конфиденциальная информация! А чего я тебе не говорила, ты выудил из моего блокнота. Что ты сделал, гад? Дождался, когда меня удастся напоить, а когда я отрубилась, выполз из моей постели, чтобы выкрасть из него информацию?!

— Анна! — схватил он ее за руку.

Их перепалка вызвала немалый интерес у сидевших за столами газетчиков.

Тревис выдернула руку:

— От следствия мне дали пинка, и моя карьера, возможно, накрылась, но ведь тебе на это плевать, правда? Ты получил свой материал — и к дьяволу все мои проблемы, подумаешь, важность! А у меня теперь по твоей милости очень серьезные проблемы. Ты ничтожество!

Рейнольдс поджал губы, затем потянулся через стол и взял книгу «Черная Орхидея»:

— В Лос-Анджелесе был журналист, который сообщил в прессе о подозреваемом по делу Черной Орхидеи. Я лишь придерживался того, как все происходило в расследовании того убийства.

— Из того, что я тебе сказала, ничто не было с этим связано.

— Нет, было. Чего ты мне не говорила — это каким пыткам подверглась жертва, и то же самое было с Черной Орхидеей, хотя ты и пытаешься развести эти два…

— Чтоб ты съел свое дерьмо! — рявкнула она.

Рейнольдс понял намек на то, к чему принудили Луизу, и это его разозлило.

— Не будь грубиянкой! Ты б сперва разобралась. Я ведь работаю на «Сан», и хотя мы часть корпорации, выпускающей «Ньюс оф зе ворлд», это, черт возьми, совсем другая газета.

— И что ты сделал? Продал информацию? Это от тебя пошло, и не пытайся себя выгораживать!

— Ты что, не понимаешь? «Ньюс оф зе ворлд» содрали свою статью с моей!

— Мы не давали добро на оглашение этой информации, потому что если б мы арестовали подозреваемого…

— У вас есть такой. Ты мне говорила.

— А еще я тебе говорила, что он, скорее всего, никакой не убийца. А теперь ты растрезвонил об этом.

Рейнольдс глянул на слушавших все это коллег и снова попытался вывести Анну в коридор, но она не двинулась с места.

— Пойдем выпьем кофе, потолкуем об этом в приватной обстановке, — предложил он.

— Я не желаю быть в твоем обществе дольше, чем требуется, чтобы все тебе сказать. Я больше не хочу с тобой знаться. Если это как-то повредит следствию, ты будешь иметь дело со старшим детективом-инспектором Ленгтоном. А это — всего лишь для моей собственной сатисфакции. Ты лицемерный, двуличный ублюдок!

Она подхватила со стола недопитую чашку кофе и плеснула ему в физиономию. Получилось что надо: с намокших волос кофе потек по лицу.

— Ребячество какое-то…

— Может быть. Но теперь мне немного легче.

Она развернулась и вышла. Дик же тем временем вытирал кофе с лица и рубашки.

Когда она вернулась в машину, ее охватила нервная дрожь. Домой она ехала едва ли не в умопомрачении от злости и, даже припарковавшись и добравшись до квартиры, не могла успокоиться. Ей хотелось разрыдаться снова, однако она сдержала слезы. Взяв себя в руки, Анна открыла портфель, достала «Черную Орхидею» и просмотрела тот раздел, о котором упоминал Рейнольдс. С книжкой она отправилась на кухню и уселась внимательно его перечитать.

Та статья была написана неким сценаристом и отправлена в лос-анджелесский «Геральд экспресс». Как сказал Рейнольдс, в ней говорилось большей частью то же, что и в его статье. Описывались отвратительные увечья на теле жертвы, утверждалось, что подозреваемый задержан. Публикация того материала толкнула настоящего убийцу на новое страшное преступление, дабы его узнали по содеянному и вернули ему утерянную публичную известность.



С пересохшим от волнения горлом, Анна ехала в полицейский участок. Она медленно поднялась по каменной лестнице и дошла до комнаты следственной бригады. Несколько мгновений она постояла за дверями, прислушиваясь к телефонным звонкам и приглушенным голосам, и, внутренне собравшись, распахнула створки.

В комнате повисло молчание: все уставились на нее. Она прошла к своему столу и, сняв пальто, сложила его на спинке стула. Она видела, как все в комнате переглядываются, и знала, что сейчас порозовеет от стыда, но все ж таки преодолела неловкость. Достав из портфеля блокнот и карандаш, она вышла перед всеми и остановилась у белого информационного стенда. Возле него на столе лежало несколько ксерокопий газетной статьи. Льюис заговорил с ней первым:

— Ну что, набралась храбрости, Тревис?

— Не совсем, но мне необходимо всем вам кое-что сказать.

— Что ж, тебе слово, — обвел он рукой комнату, и все обратились в слух.

Анна кашлянула и подняла голову, уставясь на маленькое пятнышко на стене напротив:

— Я действительно изрядно сглупила и пришла сюда, чтобы извиниться перед каждым из вас. Я чересчур много выпила и как идиотка доверилась журналисту Ричарду Рейнольдсу. Я предупредила его, что все, что я скажу, строго конфиденциально и не подлежит публикации, и он пообещал мне, что не даст этому хода. Ничто не может меня извинить — кроме того факта, что в тот день я прослушала жуткий отчет патологоанатома по вскрытию тела Луизы Пеннел, а затем видела труп Шерон Билкин. Я прошу меня простить, и если то, что произошло по моей вине, создаст проблемы для следствия — мне очень стыдно, и я глубоко сожалею об этом. Это все. Еще раз, пожалуйста, примите мои извинения за такой непрофессионализм и столь наивное поведение.

Анна вернулась к своему столу, оставив всех в недоумении, как воспринимать ее слова. Сотрудники готовы были чуть ли не аплодировать ее выступлению. Тревис так нервничала, что не заметила, как во время ее речи появился Ленгтон, послушал и удалился в свой кабинет. Анна привела в порядок стол и потянулась было за дождевиком, когда подошел Баролли и вручил ей чашку кофе:

— Я бы дал ему чуть больше времени, чтобы все переварить, и уверен, это не…

Но не успел он закончить фразу, как раздался рык:

— Тревис!

Анна повернулась к кабинету Ленгтона. Раздвинув закрывавшие его жалюзи, шеф поманил ее рукой. Она постучала к нему в дверь и подождала мгновение, прежде чем войти.

— Ты изрядно перенервничала, — встал он перед своим столом, подцепив большими пальцами подтяжки.

— Я продумала все, что сказала.

— Черт, надеюсь, так и есть. Но ведь фактически это ничего не меняет.

Последовала долгая пауза. Ленгтон смотрел на нее, а она чувствовала себя нерадивой ученицей, стоящей перед учителем. Она даже больно прикусила губу, чтобы сдержать выступившие слезы.

— Как думаешь, что сказал бы твой отец?

— Ему было бы за меня стыдно.

Он кивнул, затем посмотрел на часы:

— Иди домой.

— Я и собиралась это сделать.

Уже направившись к двери, она помедлила мгновение:

— Что-нибудь дали найденные в квартире у Шерон купюры?

— Пока нет. Сегодня, если помнишь, воскресенье…

— О, я знаю, что сегодня за день, и мне б хотелось его забыть.

Она вышла и тихо закрыла за собой дверь. Проходя через комнату следственной бригады, она поймала несколько теплых взглядов и ободряющих улыбок, но от этого ничуть не почувствовала себя лучше. Она подошла к Льюису, который стучал по клавиатуре, набирая серийные номера банкнот.

— С этим, думаю, нам улыбнется удача. Там больше тысячи фунтов новыми бумажками, остальное разрозненными купюрами.

Анна постояла в нерешительности, затем спросила Майкла, можно ли поговорить с ним наедине. Удивившись, он указал рукой на выход.

Анна собрала свои вещи и пошла в коридор подождать там Льюиса. Он вышел к ней через несколько минут.

— Сегодня утром я разговаривала с Рейнольдсом. Он объяснил свою подлость тем, что все, что он сделал, было в деле Черной Орхидеи, что там некий сценарист написал похожую статью…

— Да-да, я читал ту книгу.

— Тогда ты знаешь, что случилось после того, как была написана статья: убийца так разозлился из-за того, что задержали подозреваемого, грозящего отбить у него славу…

— Мы нынче утром отпустили подозреваемого, — нетерпеливо прервал ее Льюис. — Отправили его туда, откуда он здесь и появился, — в лечебницу близ Тутинга. С ним только время зря потеряли.

— Да, знаю, мы подозревали это с того самого момента, как он вошел. Что я хочу сказать — та статья в случае с Черной Орхидеей была фактически уловкой, предпринятой журналистом, чтобы выгнать из норы настоящего убийцу.

Льюис вздохнул уже более нетерпеливо:

— Анна, я знаю: все мы читали эту книжку. И тот липовый убийца, которого мы только что отпустили, тоже ее читал! Все, что ты мне говоришь, мы обсуждали этим утром. Разве что я неверно тебя понял и ты пытаешься мне сказать, что предоставила всю информацию этому придурку из «Сан», потому что пыталась, как ты выражаешься, выгнать из норы настоящего убийцу?

— Нет, этого я не хочу сказать.

— Тогда что конкретно ты хочешь до меня донести?

Она замялась. Разумеется, она не планировала всего того, что произошло, но что, если это принесет какую-то пользу?

— Послушай, а если эта ударная статья — вкупе с прочими в воскресных газетах — заденет-таки самолюбие истинного убийцы? Ведь тогда он захочет нас убедить, что мы задержали не того человека.

— Шеф уже такой вариант предположил и даже связался с твоим парнем — авось тот сумеет как-то возместить причиненный ущерб.

Анна оторопела: Ленгтон никогда не перестанет ее изумлять!

— Тебе следовало бы его поблагодарить, потому что этот вариант избавит тебя от неприятностей. Ленгтон сказал, что вся эта пакость в газетах была рассчитана на то, чтобы вывести ублюдка на свет. Теперь все зависит от результата.

— Если так, значит ли это, что меня вернули в дело.

— Не спрашивай меня, я не слышал, чтоб тебя турнули. Я предполагал, что у тебя большие проблемы, но ведь ты знаешь нашего шефа — он всегда защищает свою команду.

И Льюис вернулся в комнату следственной бригады, оставив Анну в коридоре — совершенно растерянную и с комком в горле.

ГЛАВА 10

День двадцать первый

Анна смотрела утренний выпуск новостей, когда зазвонил телефон. На проводе был Баролли: ему велели передать, что Тревис вызывают в полицейский участок подежурить на приеме звонков. Спустя десять минут она уже была в комнате следственной бригады. Ленгтона не было — его вызвали на большое сборище силовиков. Никто ничего ей не сказал, просто приняли ее возвращение как факт.

Ежедневные газеты пестрели статьями, основанными на вчерашних публикациях. Газетчикам было невдомек, что упомянутый ими подозреваемый в убийстве Красной Орхидеи выпущен из-под ареста, но они справедливо указывали, что полиция получила много записок от предполагаемого убийцы и что все вышли из-под руки одного и того же человека. Звонки поступали один за другим, однако к полудню убийца так и не вышел на связь. Баролли с Льюисом отправились отслеживать банкноты, обнаруженные в квартире Шерон Билкин, — это было единственное новое событие за последнее время, не считая ее ужасного убийства. Анна работала на телефонах бок о бок с полицейскими в форме и в штатском.

Бриджит приняла очередной звонок и немедленно подскочила к Анне.

— Что там?

— Звонит женщина, очень нервная. Она звонила дважды и вешала трубку. Я узнала ее голос — звонит в третий раз. Говорит, что у нее есть информация и ей надо поговорить с кем-то, кто ведет расследование.

— Соедини ее со мной.

К тому времени, как Бриджит вернулась к своему столу, звонившая повесила трубку.

Сотни «пустозвонов» просто обрывали телефоны, и Анна терпеливо давала отпор их натиску.

В три пятнадцать Бриджит подала знак Анне:

— Опять она.

Анна кивнула, и Бриджит сообщила звонившей, что передает трубку старшему по званию.

— Добрый день, с вами говорит детектив-инспектор Анна Тревис. Кто вы?

— Вы занимаетесь этим убийством? — Голос женщины был еле слышным. — Расследуете убийство Красной Орхидеи?

— Да, расследую. Кто вы?

Молчание. Анна выждала мгновение:

— Можете назвать мне свое имя? Все звонки строго конфиденциальны.

Снова пауза. Анна слышала, как женщина дышит в трубку.

— Алло? Вы на проводе?

— Да, но я останусь анонимной.

— Вы звоните по поводу Луизы Пеннел?

— Насчет Красной Орхидеи. Она ведь и есть Красная Орхидея?

— Так ее прозвали газетчики.

Анна нетерпеливо вздохнула: сколько таких звонков она уже приняла!

— Будьте любезны, назовите мне свое имя и адрес.

— Нет, я не могу, но думаю, что знаю, кто он. Она была в его доме.

— Извините, не могли бы вы повторить?

Анна сделала знак, чтобы этот звонок засекли. Группа спецов по прослушке и пеленгации в полной готовности сидела в комнате следственной бригады в ожидании, когда убийца выйдет на связь.

— О боже, это ужасно!

— Разумеется, но, если вы знаете что-то связанное с этим убийством, мы были бы вам крайне признательны. Не могли бы вы назвать мне свое имя?

— Нет-нет, я не могу.

— Хорошо, теперь скажите, какой вы располагаете информацией. Алло?

Анна бросила взгляд на пеленгаторов: засекли ли входящий звонок? Те дали понять, чтобы Анна держала абонента на связи. Анна заговорила вполголоса, стараясь приободрить звонившую, чтобы та сообщила побольше деталей:

— Это, как правило, весьма огорчительно, особенно если подозрения падают на кого-то из знакомых. Вы знаете этого человека?

— Да, — еле слышно отозвалась та.

— И вы говорите, что та девушка, Луиза Пеннел, была…

— Красная Орхидея! — перебила ее женщина. Снова последовала пауза, затем собеседница набрала воздуху и словно выдохнула: — Думаю, она была в его доме.

— Не могли бы вы назвать его имя? — Анна снова посмотрела на специалистов — офицер дал ей знак продолжать разговор: им еще не хватило времени отследить звонок. — Вы же знаете: все, что вы мне сообщите, будет в строжайшей секретности.

— О боже, это ужасно! Я ведь могу ошибаться. Я прямо не знаю, что делать.

Анна снова глянула на офицера, но тот лишь покачал головой.

— Я думаю, вам стало бы легче, если бы вы сообщили нам то, что знаете.

Женщина тихо всхлипнула в трубку.

— По вашему голосу заметно, насколько вас это огорчает. Вы говорите, что можете ошибаться. Если так, мы все проверим, сообщим вам, и вы избавитесь от этих мрачных мыслей.

Линия вымерла. Анна разочарованно закрыла глаза. Они смогли лишь определить, что звонок поступил с мобильного телефона, но не успели вычислить местонахождение абонента.

— Что вы об этом думаете? — подошла к Анне Бриджит.

— Ну, голос у нее был довольно расстроенный, так что явно не прикидывается. А с другой стороны, сколько нам таких уже звонило?

— Да, много. Вот только никто не перезванивал по нескольку раз.

Анна пожала плечами. Им оставалось разве что ждать, не позвонит ли она снова.

Поступавшая в оперативный штаб расследования почта проверялась на предмет новых анонимных посланий. Таких пришло несколько. К полудню три письма были отобраны экспертом как написанные той же рукой, что и предыдущие записки к старшему детективу-инспектору Ленгтону. И вновь заметна была попытка изменить манеру письма, а отдельные слова содержали грубые орфографические ошибки.



«Если он признаится, я вам больше не нужен».



«Человек посылавший те записки будет арестован по фальшифке. Ха-ха!»



«Спросите ключь у журналиста из газеты.

Почему не отпускаете дурачка?

Вы взяли не того парня».



Анна подошла к информационному стенду, где уже собрались остальные следователи.

— Почти идентичны тем запискам, что фигурировали в деле Черной Орхидеи, — сказала она Бриджит. Тем временем копии писем были приколоты к стенду рядом с предыдущими записками от убийцы. — Может, на новые послания его и толкнула субботняя статья, но все равно у нас не появилось никаких «пальчиков», по бумаге его тоже не вычислить. О чем-нибудь говорят штемпели?

— Нет, они со всего Лондона: Килберн, Хэмпстед и Ричмонд. Причем все отправлены в один день. Там уже работают наши люди — в надежде, что кто-нибудь видел того, кто отправлял письма, однако шансов мало. Вот ведь сумасшествие! — Бриджит покрутила пальцем у виска.



Для Джастина Коллинза оказалось большой неожиданностью, когда два офицера полиции подошли к нему на антикварном рынке Челси. Он очень занервничал, когда Льюис и Баролли показали ему свои удостоверения. Это был высокий мужчина с узким лицом, в твидовом пиджаке с кожаными заплатами на локтях и в ярком галстуке. Мистер Коллинз специализировался на статуэтках, картинах и посуде в стиле ар-деко. Сначала антиквар подумал, что они пришли к нему по поводу «горячего товара», но, когда офицеры сказали, что их интересуют деньги, он явно сконфузился. Джастин признался, что ему выдали тысячу фунтов пятидесятифунтовыми купюрами в банке «Коуттс» на Стренде, и раскрыл гроссбух, чтобы проверить, когда же он расплатился этими деньгами. Он приобрел много разных вещиц, но они не тянули на кругленькую сумму в тысячу фунтов. Льюис спросил, может, все-таки он купил нечто более дорогостоящее? Бедняга аж взмок, просматривая страницу за страницей и говоря, что он нередко совершает случайные покупки, когда в его лавку заходят торговцы и покупатели, предлагающие что-то на продажу. Кроме того, у него было много сделок по антиквариату по всей стране.

Льюис показал ему изображение подозреваемого. Джастин поглядел на него и пожал плечами:

— Честно говоря, за все те годы, что я в этом бизнесе, он вполне мог бы оказаться одним из моих покупателей. Или он тоже антиквар?

— Это подозреваемый.

— Что ж, был бы рад вам чем-нибудь помочь.

— Надеемся на это, мистер Коллинз. Видите ли, деньги, что привели нас к вам, обнаружены на квартире у жертвы. Мы расследуем убийство.

— О господи! Дайте-ка возьму другие очки и проверю свои журналы по продажам.

Детективы молча ожидали, пока антиквар, усевшись над журналами, не перелистает их один за другим. Льюис затосковал: он и сам видел, что в одном журнале фиксировались счета за такси, а другой вообще никогда не извлекался на свет божий.

— Возможно, это оно, — наконец постучал Коллинз пальцем по странице. — Это было на антикварной ярмарке в Кенсингтон-таун-Холле больше трех месяцев назад. Я арендовал там место. Да, возможно, это оно и есть. Но я тогда заплатил больше тысячи — если точнее, две с половиной тысячи.

— У вас имеется адрес человека, который продал вам ту вещицу?

— Нет-нет, боюсь, что нет. Да и броши той, боюсь, у меня нет. Я ее продал. — Он пролистал еще один журнал и ткнул пальцем в запись. — Да, я продал ее торговцу из Америки. Бриллиантовая с изумрудом брошь ар-деко — прелестнейшая вещица, в хорошем состоянии. Имя покупателя у меня тут записано.

Льюис прикусил губу, глядя, как Коллинз старательно выписывает на листок женское имя и адрес в Чикаго. Ну они попали!

У Баролли между тем лопнуло терпение, и он придвинулся к антиквару:

— Это хорошо, мистер Коллинз, но нам куда важнее знать, кто именно продал вам эту брошь.

— Молодая женщина. Она сказала, что получила ее в наследство от бабушки.

— Вам известно ее имя?

Коллинз заволновался еще больше:

— Нет, как я уже сказал, эту вещицу принесли на ярмарку. Я посмотрел на нее, затем пошел к своему другу, который разбирается в ювелирных украшениях, и он сказал, что это очень хорошая цена. На самом деле исключительно хорошая цена.

— Можете вы описать ту женщину, что продала ее вам?

— Да-да, молоденькая блондинка, очень привлекательная.

Льюис достал фотографию Шерон Билкин:

— Эта женщина?

— Да-да, это она. Я в этом уверен.



Ленгтон сидел в кабинете за столом, слушая, как Льюис излагает, что удалось выяснить у торговца антиквариатом.

— Похоже, дело было так: кто-то дал Шерон эту брошь и она отнесла ее на антикварную ярмарку, чтобы продать. Думаю, торговец сказал правду. Можем подстраховаться, связавшись с тем мужиком, что назвал брошь хорошей покупкой. Возможно, он подтвердит, что продавала ее именно Шерон Билкин.

— Еще раз опроси всех знакомых Шерон. Узнай, может, кто-нибудь из них в курсе, как к ней попала эта брошь.

— А не стоит связаться с той женщиной, которая ее купила?

— В Чикаго? Помилуйте!

— Кто-то мог бы узнать эту брошь, — обиженно сказал Льюис.

— Да, можете ей позвонить. Телефончик у вас есть?

— Нет.

— Блестяще, черт подери! А хотя бы описание броши?

Льюис немного потоптался:

— Да, бриллиантовая брошь в виде цветка в стиле ар-деко, с платиновой застежкой-булавкой.

Ленгтон воздел руку:

— Ну, успехов тебе.

Льюис кивнул и вышел из кабинета, оставив Ленгтона угрюмо просматривать копии записок, присланных убийцей.



Анна проглядывала свои записи, составляя список людей, которых она уже опрашивала по поводу Шерон. Она приготовилась распечатать страницу с именами и адресами, когда Бриджит помахала ей рукой с другого конца комнаты.

— Опять она! — сказала она одними губами.

Анна подошла к телефону:

— Алло, это детектив-инспектор Анна Тревис из следственной бригады по раскрытию убийства Красной Орхидеи. Мы весьма признательны каждому, кто может оказать какую-нибудь помощь следствию.

Анна прислушалась. Женщина плакала.

— Если то, что вы хотите нам рассказать, вас так тревожит, постарайтесь успокоиться, дышите глубже. Ваш звонок будет рассмотрен…

— Вы расследуете убийство Красной Орхидеи, да? — Голос звонившей был пронзительным и перепуганным.

— Да, верно. Не могли бы вы сообщить мне свое имя? Тогда я подъеду к вам и выслушаю лично. Возможно, это будет проще, чем говорить по телефону.

— Нет-нет, я не могу, я не могу этого сделать! Я не хочу, чтобы вы знали, кто я.

Анна старалась, чтобы ее голос звучал спокойно и уверенно. Они снова пытались отследить звонок.

— Но вы знаете нечто, что хотели бы мне рассказать.

— Да. — Голос женщины теперь был слабым, словно она далеко держала трубку.

— И это связано с убийством Красной Орхидеи?

— Да, да! — снова придвинулась она к трубке, и ее голос сделался визгливым.

— Постарайтесь сохранять спокойствие. Меня зовут Анна, и, если вы хотите что-то мне рассказать, я готова это обсудить, что бы это ни было.

Последовала пауза.

Анна с досадой посмотрела на Бриджит, — похоже, звонившая собиралась повесить трубку.

— Вы очень смелая женщина. Должно быть, вам потребовалось немало мужества, чтобы нам позвонить. Вы располагаете какой-то ценной для нас информацией о ком-то из своих знакомых — правильно я поняла?

— О боже! Я не могу этого сделать!

— Только скажите мне, что конкретно вы знаете. Вам станет намного спокойнее, когда вы это выскажете и… Алло? Алло? — Анна была раздосадована: она снова ее потеряла.

Но тут звонившая принялась бормотать что-то неразборчивое.

— Я не слышу, что вы говорите!

— Я думаю, это он.

— Простите, я совсем не расслышала, что вы сказали.

— Думаю, я знаю, кто он. О боже, это ужасно, это невыносимо! И если он узнает, что это я его выдала, он меня убьет. Он изувечит меня!

И снова Анне показалось, что женщина готова повесить трубку, но та по-прежнему была на проводе, прерывисто дыша, словно сдерживала слезы.

— О ком вы говорите? Если вы боитесь этого человека, мы поможем вам.

— Нет, вы не сможете!

— Мы сумеем вас защитить.

— Нет, не сумеете.

— Почему бы вам не сказать мне то, что вы знаете, — тогда я смогла бы вам помочь. Если вы не хотите, чтобы я знала, кто вы, хорошо. Но если у вас есть какая-то информация для нас…

Точно по зубу вытягивали! Казалось, эта дамочка изрядно надралась. Причем по мере их беседы ее речь становилась все невнятнее.

— Алло? Вы на проводе?

Тревис прислушалась, бросила взгляд на спецов, отслеживавших звонок. Те показали большим пальцем вниз и дали Анне понять, чтобы и дальше поддерживала разговор.

Последовало долгое молчание, наконец звонившая отчетливо сказала:

— Его зовут Чарльз Генрих Виккенгем. Доктор Чарльз Генрих Виккенгем.

ГЛАВА 11

Детективы старались не очень-то надеяться на новую зацепку: звонившая вполне могла оказаться обиженной женой или квартирной хозяйкой, рассчитывающей доставить кому-то максимум неприятностей. Как бы то ни было, наутро в комнате следственной бригады царило оживление. Прежде чем отправляться допрашивать доктора Чарльза Генриха Виккенгема, следовало выяснить, кто же он такой.

Последний звонок женщины в оперативный штаб был отслежен — звонили из телефонной будки в Гильдфорде, однако местом проживания доктора Виккенгема было солидное имение за городом, в десяти милях от Петворта. Мейерлинг-Холл был историческим зданием и охранялся государством: говорят, король Генрих VIII некогда использовал его как охотничий домик. Следственная бригада смогла получить в свое распоряжение от муниципалитета подробный план имения: в последние годы к изначальному зданию делались многочисленные пристройки и на все строительные работы требовалось разрешение властей. В поместье имелись конюшни, флигели, домик для прислуги, открытый бассейн, а также амбар, ныне переделанный в прекрасно оборудованный спортзал.

Виккенгем не проходил по полицейской базе данных, однако он был врачом. Военный хирург в отставке, он объехал весь мир и был весьма уважаемым членом местной общины, играя значительную роль в жизни поселка по вопросам, касающимся местной политики и защиты окружающей среды. Он числился членом местного охотничьего клуба и держал в конюшнях трех гунтеров[8]. Дважды он был женат, причем один раз овдовел, а второй жене выплачивал после развода солидные алименты. От обеих жен у него были дети: две дочери и сын-наследник — тридцатилетний Эдвард Чарльз Виккенгем. Сын тоже проживал в поместье, в отдельном домике, и тоже успел овдоветь, — впрочем, теперь он жил с некой Гейл Харрингтон. Детей у Эдварда не было, его бывшая жена четыре года назад покончила с собой.

Хотя следователи и выявили так много фактов о человеке, который теперь считался подозреваемым, они пока не получили ответа на запрос в службу иммиграции и паспортного контроля и не имели ни точных сведений, ни фотографий. Ничего — ни по отцу, ни по сыну.

Ленгтон, одетый в элегантный серый костюм и бледно-голубую рубашку с темным галстуком, метался по комнате следственной бригады, точно пантера в клетке. Он весь горел нетерпением, он не мог больше тратить время понапрасну: надо было действовать как можно скорее и либо исключить Виккенгема как подозреваемого, либо доставить его в полицейский участок и допросить.

К полудню было решено, что нанести визит Виккенгему лучше, нежели вызывать его в участок. Ленгтон позвонил в Мейерлинг-Холл и узнал от экономки, что их подозреваемый дома. Он ни словом не обмолвился ни о том, кто он, ни о цели звонка. К удивлению Анны, Ленгтон попросил ее и Льюиса его сопровождать, сказав, что ей-то обязательно надо там побывать, поскольку она может встретиться со звонившей и узнать ее по голосу. Анну это порадовало: значит, ее проступок прощен.

Когда в час тридцать они втроем вышли из полицейского участка, их ожидала патрульная машина без опознавательных знаков. Анна села с Льюисом на заднее сиденье, Ленгтон — впереди, рядом с водителем в форме. В молчании они выкатились из Лондона, направляясь к трассе А3. Всего час езды — и они будут на месте.

— Подбираться будем очень осторожно, — молвил Ленгтон, наматывая на пальцы банковскую резинку, резко отпуская ее и наматывая опять.

Все чувствовали, как он напряжен.

Они проезжали то поле, где недавно обнаружили тело Шерон Билкин. Повернувшись к окну, Ленгтон посмотрел на остававшуюся там до сих пор желтую полицейскую ленту. Остальные проследили за его взглядом.

— Может, он выкинул ее тело по пути домой? — предположил Льюис.

Мгновение все молчали, потом Ленгтон снова подал голос:

— Нам известно, на какой машине он ездит?

Льюис подался вперед:

— Мы выяснили, что у него два джипа — «рейнджровер» и «лендровер», и еще две машинки — «ягуар» и «мини».

— Какого цвета «ягуар»?

— Черный.

Ленгтон хохотнул:

— Не знаю, как у вас, а у меня насчет этого малого какое-то особенное внутреннее чутье.

— Да уж, — согласился Льюис и откинулся на спинку сиденья.

У Анны все внутри сжалось.

— Выяснили, каково его состояние? — продолжал Ленгтон.

Льюис снова наклонился вперед:

— Несколько миллионов. У него на три или четыре миллиона недвижимости, еще он прикупил поместье во Франции. Вряд ли такое себе позволишь, будучи армейским хирургом.

— Ему много оставил отец, — сообщила Анна. — Их семья уже три поколения живет в Мейерлинг-Холле, а происходят они из фермеров. После войны они за бесценок скупили много земель и в пятидесятых-шестидесятых с хорошим наваром продали их под частное строительство.

Ленгтон повел плечами:

— Везет же некоторым, а? Мой старикан оставил мне ворох неоплаченных счетов и муниципальное жилье. И спустя две недели после похорон я получил ордер на выселение!