Грегори Арчер
Король воров
(«Северо-Запад», 1998, том 48 «Конан и король воров»)
Пролог
У подножия пологого, поросшего вереском холма бил родник. Прозрачная, как горный хрусталь, холодная, как северные красавицы, вода, выбиваясь из нагромождения мшистых валунов в царство солнечных лучей и не теряя ни капли своей, попадала на сооруженный когда-то кем-то из цельного дерева желоб, установленный на высоте человеческого роста. Текла по нему и журчащей струей ниспадала в еще один такой же желоб, лежащий на земле. Всадник спешился, привязал коня к дереву — как остынет, тогда и напьется. А человеку можно и сразу. На земле, на заметном месте стояла незамысловатая деревянная кружка. Остановившийся у родника два раза наполнял ее — два раза пустела кружка. Напившись, человек скинул с себя пропыленную, в двух-трех местах порванную рубаху и подставил под струю обнаженный мускулистый торс. Он фыркал и покряхтывал от холода и наслаждения. Вместе с потом и грязью смывалась усталость. Ну, теперь он и не заметит, как доскачет до города, который видел с вершины холма.
Человек вдруг резко обернулся на треск сучьев позади себя. По тропинке, ведущей из леса, к роднику подходила старуха с глиняным кувшином в руке.
— С хорошим днем, сынок! — улыбнулась она, обнажив беззубые десны.
— Здорово, мать! Денек и впрямь хороший! — Молодой человек подошел к коню, отвязал его, повел к водопою.
— В Конверум путь держишь, сынок?
— Значит, городишко Конверумом называется! Тогда выходит, в Конверум путь держу. Богатый городишко?
— И бедных людей там тоже хватает. Как и везде. — Старуха подвела горлышко своего кувшина под стекающую с верхнего желоба на нижний родниковую воду. — Как и везде, богатые гребут под себя тремя руками, добром своим неохотно делятся.
— Ничего, — хохотнул молодой человек, — я попрошу — поделятся.
— Зато будь славен светоносный Митра, война и мор давно уже стороной обходят здешние места. И чернокнижников, чума им в сердце, вроде извели всех.
— И правильно. Должно же быть хоть одно место на белом свете, где можно отдохнуть от колдунов. — Незнакомец надел рубашку, закинул за спину меч в потертых ножнах из лошадиной кожи, запрыгнул на коня. — Ну прощай, мать, поеду.
— Езжай, сынок. На воина ты, гляжу, похож. Таким в Конверуме дело сыщется. Есть что охранять. Наймешься к купцу какому-нибудь. Голодать-то не будешь. — Старуха поставила наполненный кувшин на плечо, собираясь отправиться туда, откуда пришла.
— Как получится! — Всадник ударил стоптанными каблуками сапог по бокам лошади и умчался по дороге, ведущей в Конверум.
Он не знал, что его ждет в городе с таким красивым названием, сколько он в нем пробудет, как все там у него сложится.
Не знал и город, что к нему приближается человек, которому суждено стать одной из главных фигур в событиях большой важности и для Конверума, и для всей Коринфии, на чьей земле отпечатывались сейчас копыта лошади уставшего от долгой дороги всадника.
Глава I
Того, кого искал, Вайгал увидел на обычном месте — в самом дальнем углу, за столом, удаленном от других ровно настолько, чтоб случайно произнесенное в полный голос слово не ухватили бы чужие уши. Не лишняя предосторожность для людей их профессии! Да и вообще, те из них, для кого осторожность не становилась постоянной спутницей, вроде плаща и кинжала, недолго веселили мир своими подвигами.
(Утром Вайгал уже заходил в этот трактир с подходящим названием «Червивая груша» и узнал, что тот, кого он ищет, дрыхнет без задних ног после вчерашней попойки. Тогда Вайгал наказал хозяину заведения передать тому, кто когда-нибудь выйдет из занимаемой им комнаты на втором этаже и спустится вниз, что, мол, его ищет Вайгал; зайдет, мол, сегодня ближе к вечеру.)
Его ждут — это Вайгал увидел сразу. Правда, нужный ему человек не скучал в одиночестве, уныло дожидаясь, когда заявится инициатор встречи; наоборот, он обзавелся двумя подружками и одним другом. Две развеселые девицы, хорошо знакомые завсегдатаям «Червивой груши», расположились на его могучих коленях. Разудалая троица потягивала вино, которого на столе наблюдалось в количестве достаточном, чтобы ублажить роту отъявленных пропойц, и похохатывала, слушая разглагольствования четвертого гуляки. Затрапезно одетый тип с сизым носом, опрокидывая кружку за кружкой и, видимо, отрабатывая угощение, развлекал остальных потешными историями — одну из которых прервал своим появлением Вайгал.
— Конан, дело есть. — Пришедший протянул через стол руку для приветствия.
Названный Конаном освободил талию одной из девиц от могучей ладони, чем вызвал гримасу неудовольствия на хорошеньком глупеньком личике, и крепко пожал протянутую длань.
— Все, девочки. — Сверкнув бездонной синевой глаз в обрамлении черных спутанных косм, широкоплечий варвар легко, будто те вовсе не имели веса, снял с коленей расстроившихся жриц свободной любви. — Я вас позову немедля, как освобожусь.
— Ко-онан, — надув губки, протянула одна из девиц. — Ты обещаешь взять нас наверх и сегодня?
— Еще бы! Куда же я без вас!
Сизоносый тип тоже поднялся из-за стола и тоже без удовольствия.
— Можешь прихватить пару кувшинов, приятель, — не забыл про него Конан. — Потом подойдешь и дорасскажешь свою историю про копченых крыс.
Наконец Вайгал и Конан остались наедине.
— Еще не все деньжата из своей доли истратил?
Искавший встречи с варваром сел за стол, налил себе в свободную кружку вина, пододвинул блюдо с остывшим жарким. Мигом появившаяся служанка споро убрала грязную посуду и опустевшие кружки, поставила новый кувшины, до краев наполненные розовым вином.
— Сейчас узнаем. — Конан похлопал по кожаному кошелю на поясе. — Звенят пока. Правда, уже не так громко.
— При твоей бережливости надолго не хватит, — заметил Вайгал.
— Ерунда, — хохотнул киммериец. — Я давеча у этого сенатора одну штуковину прихватил. Если кошель совсем уж опустеет, продам ее.
— Что ты еще прихватил? — опешил Вайгал.
— Да статуэтку одну. Сейчас покажу, редкого уродства штучка…
Он полез было за пазуху, но Вайгал быстро схватил его за руку и зло прошипел:
— Ты что, рехнулся? Тут же народу полно! Неровен час, увидит кто, узнает — и Пыльный Подвал нам обеспечен!
Конан резко освободился от хватки подельника.
— Ладно, ладно. Нечего меня за руки хватать. Не люблю.
— Нет, Конан, ну ты как ребенок, клянусь Королем Теней! — продолжал бушевать, хотя и шепотом, Вайгал. — Из-за тебя мы оба с плахой познакомимся! Выброси ее, лучше выброси от греха подальше…
— Не шуми, — спокойно сказал Конан, отхлебывая из кружки. — Там, у сенатора, таких вещиц полным-полно, и эта еще не самая противная. Так что он даже не заметит пропажи. Давай-ка к делу. Зачем искал меня?
Вайгал покачал головой, глядя на варвара, как на шаловливого ребенка, потом перевел дух и негромко сообщил:
— Появилась возможность, не дожидаясь, пока твой кошель опустеет, хорошо заработать. Очень хорошо.
— Рассказывай. — Легкомысленность варвара пропала в мгновение ока. Посерьезнев, он перегнулся через стол, понимая: то, что ему доведется услышать, будет произноситься вполголоса или даже шепотом. И еще: за короткое, но насыщенное время их знакомства Конан уяснил, что этот тридцатилетний, рыжеволосый и рыжеусый коринфиец заслуживает того, чтобы сообщаемое им слушалось со всем вниманием.
— Короче, как мне сообщил доверенный человек, — вполголоса начал Вайгал, — сегодня на рассвете в город пришел караван из Черных Королевств. И вовсе не пустой пришел. И вот что я предлагаю…
* * *
Уроженец гористой Киммерии очутился в Конверуме три недели назад. Из представлявшего хоть какую-то ценность имущества при нем имелись лишь гнедой жеребец да двуручный меч старинной ковки в заплечных потертых ножнах лошадиной кожи. Благодарить за свое появление на коринфской земле молодой киммериец должен был свою беспокойную, полную энергии натуру и ветер странствий — ветер, не стихающий для него с младых лет, ветер, который он сам постоянно искал.
Отправиться в Коринфию Конан собирался давно, но воровское ремесло в заморийском городе Ларши неожиданно принесло ему деньги, и немалые, и северянин задержался дольше, чем следовало… А ведь говорили старики в Киммерии: «Большие деньги — большие неприятности» и «Удача и смерть всегда рядом». Увы, забыл юный Конан эти наставления. И вместе с деньгами едва не расстался с жизнью. Еле ноги унес — и вот он здесь, в Коринфии, в Конверуме, без гроша за душой…
Чтобы поесть, снять комнату в захудалой харчевне и, наконец, выспаться никем не беспокоимым, киммерийцу пришлось продать коня — последнее, с чем он еще мог расстаться. Конечно, барышник недодал пару-тройку монет за сильного, выносливого гнедого, но варвар не стал торговаться или выколачивать из базарного жулика настоящую цену — настолько он устал. На грош больше, на грош меньше — разницы нет, решил Конан.
Целые сутки он проспал мертвецким сном. Проснулся отдохнувшим, вновь готовым встретить жизненные перипетии лицом к лицу… но по-прежнему бедным и в плохом настроении. Опять в незнакомом городе, опять без денег. Впрочем, он осмотрится и быстро выяснит, что к чему. Лежат же здесь где-нибудь плохо деньги, гнев Крома им под ребра! Хотя бы такие, чтоб уплатить за еще один ночлег, вино, незамысловатый обед и женскую любовь перед сном. Немного-то их и нужно на первый раз…
Быстро раздобыть монету возможно только воровством. Нет, вероятно, существуют какие-то честные способы, но — вот жалость! — он им не обучен. Зато не первый день он изымает излишки у тех, у кого деньжата водятся и кто хотел бы поделиться, да стесняется предложить. И в ремесле изъятия он, Конан, кое-что смыслит — Бел не даст соврать.
Утро. Конверум. По улицам вовсю ползают горожане, гремя туго набитыми кошелями. Вперед!
* * *
Редкостное невезение преследовало Конана на первых порах в треклятом коринфском городишке. Вроде бы сразу наклюнулась подходящая возможность: прогуливаясь мимо не страдающего от бедности дома, киммериец приметил выходившего из ворот человека с огромной пустой корзиной. Человек взял курс на базарную площадь. Слуга или повар, посланный за продуктами, решил северянин. Стало быть, не только корзинку, но и с десяток серебряных монет тот тащит с собой.
В не очень людном месте Конан догнал человека, обнял его за плечи и прошагал с ним впритирочку полквартала. Со стороны могло показаться, что два неразлучных друга совершают утреннюю прогулку по любимому городу. Правда, тот из этой парочки, кто на голову пониже и поуже раза три в плечах, ну никак не хотел обнявшего его проходимца признавать за друга. Опять же и отказаться от непрошеного сопровождения не мог: уж больно тяжела рука на плечах, а пальцы, разок сжавшие ключицу, — так прям кузнечные клещи.
Навязавшийся приятель искал вовсе не взаимопонимания, а денег. Но денег у поваренка богатого ремесленника-кожедела при себе не было. Да, он послан за продуктами, но раз в месяц со всеми торговцами расплачивается самолично кожедел… Проходимец оказался недоверчив: отстал только после того, как потряс корзину и ощупал бедного поваренка с ног до головы, заставив того раскраснеться, что твой маков цвет (сколь двусмысленно это выглядит в глазах прохожих, ай-ай, век потом не оправдаешься, если вдруг знакомые увидят…)
Еще одна неудача подстерегала в этот день киммерийца, заброшенного рукой судьбы в Конверум. Пустой оказалась шкатулка, замеченная в открытом окне одного из жилых домов. Зря только обдирал пальцы и колени, карабкаясь по шероховатой стене на второй этаж, напрасно рисковал быть увиденным случайными прохожими. А сама по себе шкатулка — громоздкая, рассохшаяся от старости, дешевая. Брать ее — глупо, бессмысленно и позорно.
Наконец, под вечер улыбнулось скромное счастье. Натолкнувшись в узком переулке на трех подвыпивших солдат-наемников, уставший от бесплодных скитаний Конан грубой шуткой вызвал неудовольствие пьяной компании.
Схватились тут же. Замелькали клинки. Три раза удачно приложился трезвый варвар мечом плашмя, и трое пьянчужек оказались на мостовой без чувств. Северянин наскреб из кошелей и карманов наемников горсть медяков и три серебряные монеты. Трудовыми получились денежки! На них киммериец продержался два дня, и то лишь потому, что сразу же оплатил трактирщику-«червивогрушечнику» двухдневный постой и стол.
Мелочиться, как в первый день, Конану уже боле не хотелось. В первый день — ну куда ни шло: позарез нужны хоть какие-то деньжата. Но не тащить же и дальше из окон шкатулки, не грабить же прилюдно, ясным днем жалких поварят и прочую прислугу, и уж точно никуда не годится из-за поганенькой горстки медяков как-нибудь пропустить случайный удар от пьяных идиотов.
Необходимо подыскать хорошенькое дельце, с которого можно набить карманы деньжатами, чтобы хватило и на неделю полноценного отдыха (а он заслужил ее, эту неделю, Кром — свидетель), и на доброго коня в придачу, и чтобы убраться из дыры под названием Конверум, где, чувствуется, не зарывали для него счастья.
Дельце подыскалось. Добрые люди подсказали, что в окраинной харчевне «Мутный глаз» на следующий вечер состоится продажа партии черного лотоса. Те же добрые люди уверили его, что продавца обычно сопровождают всего трое мордоворотов.
Черный лотос стоит дорого. И стоит рискнуть.
* * *
Днем Конан прохаживался в окрестностях харчевни. Осматривался. Выбрал место для засады. Ближе к вечеру спрятал свое чересчур заметное тело за мусорной кучей и взял «Мутный глаз» под наблюдение. Описанная доброхотами компания действительно объявилась: тщедушный человечек с неприметной сумой на плече и трое крепышей-сопровождающих с кинжалами на поясах. Человек скрылся за дверью «Мутного глаза», его люди остались скучать у порога. Скучали они, да и Конан за кучей недолго. Человек вышел с той же сумкой на плече. Четверка пустилась в обратный путь.
Когда они проходили мимо груды мусора, из-за нее выскочил здоровяк, размахивающий огромным двуручным мечом.
Человека с сумой, оказывается, сопровождали отнюдь не ротозеи и неумехи. Если б не внезапность нападения, Конану прошлось бы скверно. Да и без того схватка получилась непозволительно долгой и упорной. Киммерийцу не хотелось никого убивать, но одного, кажется, он отправил-таки на Серые Равнины. Двоих других оставил с серьезными ранами. И бросился вдогонку за улепетывающим во все лопатки человечком.
Конан сорвал беглеца с какого-то забора, отобрал ношу и утихомирил на часок-другой кулаком по макушке.
Заглянув в сумку, варвар в сердцах сплюнул. Видно, что-то там сорвалось у продавца, наверное, не договорились о цене. Не мешочки с золотыми монетами лежали внутри, а сушеные листья черного лотоса.
Опять неудача! Хотя, если разобраться, не такая уж катастрофическая. Лотос все ж таки дорого стоит.
Но очень скоро выяснилось: надо еще знать, кому сбыть товар, чтобы получить хорошую цену. Тем более такой опасный товар, за которым тянется дурно пахнущий, кровавый след. Вдогон этому лотосу запросто и незамедлительно могут нагрянуть неприятности.
Лотос пришлось сбросить по дешевке.
Вырученных денег хватит опять дня на два. Опять надо срочно подыскивать дельце.
Глава II
Пара пустяков — не для каждого, конечно. Конан вставил лезвие длинного кинжала в щель между дверью и косяком и потянул вверх, пока клинок не уперся в препятствие. Тогда киммериец поднатужился, вздулись оплетенные венами бицепсы, и препятствие поддалось: с тихим скрипом тяжелый тисовый засов поднялся над скобой. Дверь открыта, милости просим.
Так и есть, пара пустяков. Разумеется, купец Хамар, запирая главный вход в лавку всего лишь на один засов, и не предполагал, что этот самый засов под силу поднять снаружи, да еще одному человеку, — но купец никак не мог знать, что к нему в гости пожалует сам варвар Конан.
Вдалеке прозвучал глухой удар колокола — полночь. Горожане спокойно спят, на работе лишь стражники да воры.
Северянин бесшумно вошел, замер на пороге, прислушался.
Запах пряностей. Темнота. Тишина. Никого. Отлично.
Он прикрыл за собой дверь, запер на засов, осторожно двинулся налево, к стойке.
Черным-черно вокруг, как в душе распоследнего демона, не видно ни зги, но он уверенно продвигался вперед — ведь сегодня под вечер, незадолго до закрытия, варвар под видом простого покупателя уже наведывался в лавку Хамара, приобрел пакетик заморской сласти — перца, а попутно изучил обстановку. Где-то тут аккуратно сложены мешки с крупой, большие, в половину человеческого роста… ага, вот они… а за ними — стойка.
На всякий случай Конан захватил с собой огниво и свечку, но пока зажигать огонь не решался — неровен час, увидит ночная стража свет в щелях ставен, и тогда пиши пропало. Да и зачем свет, если и в кромешной тьме киммериец ориентируется, как кошка… Вот он, прилавок. Откидная доска. Осторожно, здесь, кажется, колокольчик для посетителей, не задеть бы… Хм, странно, почему-то пахнет маслом для ламп. Хамар разлил, что ли… А если разлил, то почему не вытер?..
Совершенно бесшумно Конан проник за стойку и присел на корточки. Нуте-с, где тут Хамар прячет денежки…
* * *
Вчера в «Червивой груше» Конану наконец-таки улыбнулось счастье: приказчик Хамара Зурремс напился в хлам — с горя. И слезно рассказывал всем желающим (а особенно тем, кто подносил ему кружечку осветленного) о своей беде. Дескать, Хамар, этот старый сквалыга, чтоб ему пусто было, не заплатил ему, Зурремсу, причитающиеся за неделю десять золотых. Он, скаредный Хамар, дескать, ждет караван из Асгарда, который должен был прийти еще два дня назад и привезти ему, жадному Хамару, сорок мешков риса, поэтому все деньги отложены на закупку товара. Но как только караван придет и едва продастся первый мешок, он, сволочной Хамар, немедля расплатится с работниками. Да, а пока чем я буду кормить семью? Дети орут, жена орет, хозяин орет — за дом еще не выплачено, и вообще все эти купцы — подлецы и негодяи.
Конан щедро подливал безутешному Зурремсу и осторожно выпытывал подробности.
— Когда ожидается караван?
— Со дня на день, буря в пустыне задержала его.
— Много ли денег отложено подлым Хамаром?
— Точно неизвестно, но рис нынче дорог.
— Где гнусный Хамар хранит деньги, дома или в лавке?
— В лавке, в тайнике; боится, пес трусливый, ходить с такими суммами по городу, а охрану нанимать — дорого для него, скупердяя.
— А в лавке что, охраны нет?
— Нет, на задней двери замок такой, что сам Бел не войдет, а на передней засов — вшестером не поднять. Окна на дубовых ставнях, крыша прочная, подвала нет… Мерзавец Хамар, гад, раскалья…
На следующий день Конан заглянул к Хамару, а потом дождался закрытия лавки на углу — убедиться, что купец действительно деньги домой не понесет. Убедился: когда солнце, завершая свой дневной путь, склонялось к западу, толстый плешивый Хамар вышел из парадной двери порожним и направился в сторону дома, а трое дюжих его помощников заперли изнутри вход на тяжеленный засов, закрыли окна прочными ставнями, замкнули заднюю дверь на хитрый замок и отправились восвояси.
Конан ухмыльнулся. Завтра Хамара ждет большое разочарование. И в полночь он уже стоял перед опустевшей лавкой.
* * *
В абсолютной темноте киммериец принялся ощупывать доски, из которых была сложена внутренняя стенка прилавка. Одну за другой, медленно, тщательно, стараясь не пропустить ни одной мелочи. Ощупывал, стараясь найти отличие одной планки от других, надавливал, тянул на себя, пытался подцепить ногтем едва заметные выступы… Минуты ползли, точно сонные мухи.
Конан сам не понял, как, каким образом ему удалось отыскать скрытую пружину. Просто одна из досочек вдруг поддалась его усилиям, с тихим щелчком отскочила невидимая защелка, приоткрылась дверца тайника.
Штук десять длинных цилиндрических мешочков из холста, туго набитых какими-то кругляшами. Что ж, придется рискнуть и зажечь свет — мало ли что Хамар может хранить в потайном месте…
Северянин достал свечной огарок, осторожно чиркнул огнивом. Желто сверкнула искра, и на кончике фитиля расцвел крошечный оранжевый цветок. Он поставил свечу на пол, развязал один из мешочков, высыпал на ладонь несколько монет. Так и есть: золото. Чистейшее золото. Всего пятнадцать мешочков — монет по двадцать в каждом. Это получается…
Конан мысленно присвистнул: да он богач! Теперь не только неделя отдыха, не только конь ждут его… Затушил свечку и в кромешной тьме принялся неторопливо складывать мешочки в предусмотрительно захваченную с собой торбу. Один, два…
Эт-то еще что такое?! Киммериец замер как изваяние, весь обратившись в слух. Ему показалось, или действительно слева послышался шорох? Он затаил дыхание, до звона в ушах прислушиваясь к тишине… Точно: вот опять, на этот раз отчетливее, послышалось шебуршание, как раз со стороны аккуратно расставленных у стены мешков с крупой, которые он недавно огибал. Мыши, что ли?.. Конан быстро сунул два мешочка за пазуху и бесшумно потянул из-за пояса кинжал.
— У меня в руках самострелы, — раздался тихий, спокойный голос. — Когда ты зажег свечку, я увидел, где именно ты сидишь и в какой позе. Поэтому, дружок» лучше не делай резких движений — вдруг у меня палец на спусковом крючке дрогнет…
Конан молчал и не шевелился, лихорадочно соображая, что предпринять. Ясное дело, это не стражник: ни один королевский солдат не стал бы прятаться и угрожать оружием неизвестно зачем. Поднял бы тревогу, сбежались бы его соратники, и все дела. Может быть, ночной сторож, которого предусмотрительно оставил Хамар? Но Зурремс ничего об этом варианте не говорил…
— Пожалуйста, не стреляй, — проговорил Конан как можно более испуганным голосом и тихонько взял кинжал за холодящее ладонь лезвие. — Я без оружия. Я здесь случайно.
Таинственный незнакомец хмыкнул.
— Ага, так я тебе и поверил. Случайно набрел на лавку купца, случайно залез в тайник, а денежки сами собой прыгнули тебе в суму, да?
Киммериец ухмыльнулся. Незнакомец оказался излишне болтливым, и по звуку его голоса Конан точно определил, где он прячется — именно слева, около мешков с крупой.
— Добрый господин, я никого не хотел грабить… — плаксиво продолжал Конан и немного развернулся влево. — Я голоден, а денег у меня нет… — Поднялась рука с зажатым в ней кинжалом, нацелилась в ту сторону, где, окутанные мглой, стояли мешки, — Я собирался взять немного крупы и муки… — В замахе он отвел руку за голову. — У меня жена больна, дети три дня не ели… Пожалуйста, не стреляй, добрый… — Он задержал дыхание. Пущенный могучей рукой, кинжал незримой молнией метнулся вперед, в темноту, и, судя по звуку, вонзился во что-то мягкое. — …господин, — закончил Конан на выдохе и прислушался.
Надо понимать, остро отточенная сталь достигла цели… но шума упавшего тела отчего-то не последовало. Киммериец, нахмурившись, некоторое время не шевелился.
— А теперь, когда ты лишился своего ножика, — послышался все тот же спокойный голос, — зажги свечку, и очень медленно встань. И руки держи так, чтобы я их видел.
Конан сжал зубы. Невидимый собеседник каким-то образом перехитрил его! Проклятие, если действительно у него самострел, то дело плохо… Впрочем, требование зажечь огонь на руку и самому киммерийцу: при свете оба противника окажутся в равном положении — даже если один из них и в самом деле вооружен арбалетом… или арбалетами. Конан, по крайней мере, будет видеть своего врага, и пока неизвестно, кто потом выйдет из лавки, а кто останется. Поэтому северянин нашарил огниво, вновь зажег свечу и выпрямился во весь рост, держа ее над головой, чтобы отсвет пламени не бил в глаза.
Лавка тускло осветилась; по стенам заметались причудливые тени. И в неровном оранжевом свете Конан узрел своего таинственного собеседника. Высокий худощавый человек с беспорядочной копной огненно-рыжих волос, в длинном кожаном плаще слегка усмехался в медного цвета усы и действительно целился в варвара из небольших арбалетов с взведенной тетивой. Рукоять кинжала Конана торчала из пресловутого мешка с крупой, за которым и скрывался незнакомец.
— Вот так-то лучше, — одобрительно заметил он. — Ты меня видишь, я — тебя… Так, говоришь, кушать нечего? Голодаешь, говоришь? Ну-ну. Что-то не верится.
Конан угрюмо молчал.
— Так что ж мне с тобой делать? — задумчиво продолжал усач. — Пристрелить, что ли, и дело с концом…
Не охранник. И уж точно не сторож: тот бы не стал церемониться, засадил бы неудачливому вору стрелу в спину, пока преимущество на его стороне, и побежал бы к купцу — в предвкушении награды за бдительность. Значит, что получается… Значит, перед ним…
— Да ты, друг мой, обыкновенный вор, — презрительно объявил киммериец, добавив в голос толику брезгливого раздражения. — Наглый пройдоха, забравшийся в лавку честного купца! Негодяй, мерзавец, висельник проклятый. А если я сейчас закричу и сбегутся стражники…
Если он и собирался вывести пройдоху из себя, то это ему не удалось: рыжеволосый лишь засмеялся и с прежним ироничным спокойствием ответил:
— Точно подмечено: вор я. Такой же, как и ты. «Тень», как называют нас здесь. С одной лишь небольшой разницей — я вооружен, а ты нет. А кричать ты не станешь, тебя же стража первым и повяжет. А ежели ты настолько глуп, чтобы орать, то знай: едва пасть свою раззявишь, как я влеплю по стреле тебе…
Нет, все же пройдоха оказался непростительно болтлив. Пока он объяснял, что именно он сделает, захоти Конан закричать, наконечник нацеленной в грудь северянина стрелы немного отклонился в сторону, и киммериец не замедлил этим воспользоваться.
Свечка — предмет легкий и как оружие непригодный, но может сгодиться, чтобы отвлечь внимание. Не дав рыжеволосому закончить тираду, варвар швырнул в него свечу и в тот же миг бросил свое тело через стойку. Запоздало вжикнула арбалетная стрела, чиркнула по поверхности стойки и рикошетом ушла в угол. Вторая со звоном ударилась о медную чашку развеса. Лавка вновь погрузилась в темноту.
Конан упал набок, перекатился подальше от рыжего пройдохи, замер под прикрытием стеллажа с мелким товаром.
— Ах ты… — раздалось из мглы злобное шипение незнакомца.
Конан замер, не издавая ни звука. Теперь они пребывали в равных условиях: ни один, ни второй не знали, где именно притаился соперник.
Два вора, как две мыши, попали в одну мышеловку.
Конан бесшумно пошарил ладонью левой руки по полке с товаром. Он безоружен, его противник — вооружен; однако в кромешной тьме любой предмет в умелых руках может перевесить чашу весов в ту или иную сторону. Пальцы киммерийца нашарили какие-то мешочки, пакетики, сверточки. При нажатии в них что-то тихонько шуршало. Приправы, не иначе. Сойдет: при свете врага можно ослепить, а в темноте — получить над ним преимущество, заставив кашлять и чихать.
Со стороны незнакомца послышались щелчок и едва слышное шевеление; чуткий слух варвара подсказал, что арбалетчик перезарядил свои самострелы и переместился влево, на то место, где недавно пребывал сам Конан — к тайнику.
Киммериец чуть зубами не заскрежетал от досады: до денежек добрался и враг… Впрочем, еще посмотрим, кто выйдет отсюда с отягощенной монетами торбой. Великие боги, торба-то осталась там, за прилавком. Пустая, правда, но все же… Надо торопиться: в эту пору и в здешних краях светает рано…
Раздался подозрительно знакомый звук — похоже, огнивом чиркнули, и, точно подтверждая опасения киммерийца насчет скорого рассвета, лавка осветилась тусклым желтоватым светом; свет этот постепенно набирал силу… колеблющиеся тени поползли по стенам и потолку… потянуло горелой материей… послышалось удивленное проклятие арбалетчика… и вдруг над давешними мешками с крупой, за которыми ранее прятался рыжий ворюга, взметнулся язык гудящего пламени!
— Свечка! — выдохнул арбалетчик. На Конана он не смотрел, потеряв всякую бдительность, — его полный бессильного гнева взгляд был устремлен на разгорающийся огонь; в глазах плясали отблески пламени. — Это твоя проклятая свечка, грязный вор!
Напрочь забыв О существовании конкурента, он бросился у угол и принялся яростно отбрасывать дымящиеся мешки, затаптывать огонь. Куда арбалеты-то делись? — успел еще подумать варвар.
Он колебался недолго. Возможно, со стороны нежданного соперника его и поджидала какая-нибудь подлость… однако угроза сгореть заживо была реальной, тогда так опасность получить подлый удар от арбалетчика — всего лишь вероятной. Поэтому он выскочил из своего укрытия и присоединился к рыжему. Скинул кожаную куртку без рукавов и начал сбивать пламя.
Вдвоем, плечом к плечу, недавние противники боролись с огнем. Но стихия была сильнее: жадные языки уже лизали драпировку стен, бестелесные пальцы обнимали полки и стеллажи, медленные пламенные вихри кружились под самым потолком… Злобный гул наполнил тесное помещение, мрачные оранжевые сполохи метались меж стен, превращая скромную лавку в обитель демонов; от дыма слезились глаза, першило в горле.
Рыжеволосый обратил к киммерийцу перемазанное гарью лицо.
— Нам не справиться! — прохрипел он, стараясь перекрыть гудение разбушевавшегося огня. — Поздно!.. Надо выбираться отсюда подобру-поздорову!.. Скорее, через задний выход!
— Нет! — ответил Конан. С потолка посыпалась копоть, тут же завертевшаяся водоворотами в потоках горячего воздуха; потом сверху раздался угрожающий треск, и, подняв тучу огненных мух, на пол рухнула обугленная дымящаяся балка. — Нет, туда уже не пробиться!.. Давай через главный вход… на улицу!
— Нас заметят!
— Огонь уже наверняка заметили!.. Быстрей, пока все стражники города… сюда не… сбежались!
Накинув на головы куртки, воры стали пробираться к выходу. Позади с грохотом обрушились полки. Что-то из запасов Хамара, очевидно, особенно приглянулось прожорливому пламени, ибо откуда-то справа, с протяжным воем неожиданно вырвался длинный ослепительно яркий хвост огня и попытался схватить людей; те едва успели увернуться.
Вот и заветная дверь. Толстый тисовый засов уже потемнел от жара, от него поднимались ленивые клубы дыма. Конан, не обращая внимания на обожженные ладони, ухватил горячее дерево и напрягся. Сзади накатила волна раскаленного воздуха; одежда на беглецах задымилась, начала тлеть.
Засов не поддавался: металлические скобы распухли от жара и намертво придавили брус к косяку.
— Что стоишь… пособи… — выдавил сквозь зубы киммериец, напрягая мышцы изо всех сил.
Рыжий локтем немного отодвинул варвара, пристроился рядом. Поднатужился в унисон с Конаном, крякнул… И металл не выдержал, сдался: с протяжным скрипом скобы выпустили засов из своих горячих объятий; тисовый брус взлетел вверх и с гулким стуком упал под ноги двух воришек. Путь на свободу был открыт.
Люди распахнули дверь, вывалились под ласковые дуновения упоительно холодного ночного ветерка и рухнули на колени, жадно разевая рты в глубоких вздохах. Клубы сизого дыма вырвались вслед за ними, а внутрь хлынул свежий воздух, и огонь возликовал: его победная песнь усилилось до оглушительного гула, из дверного проема высунулись извивающиеся багряные языки и взялись за притолоку с наружной стороны.
Но радоваться скорому освобождению рыжеволосому и черногривому ворам долго не пришлось: в их сторону спешили пятеро стражников с алебардами наперевес, а со стороны центра города уже раздавались частые удары пожарного колокола. Скоро здесь будет половина Конверума…
— Плохо дело, варвар, — просипел арбалетчик. Капли пота прочертили белые дорожки через черное поле копоти, как маска, покрывшей его лицо. — Эти орлы разбираться не будут, кто виноват, кто нет. Хорошо, если на месте не порешат…
— Ну, это мы еще посмотрим… — Пошатываясь, Конан встал на ноги и плаксиво прокричал: — Скорее, любезные стражники, пожалуйста, скорее! Пожар, пожар!
— Пожа-а-ар!!! — подхватил смекалистый рыжеволосый.
Стражники окружили стоящего в полный рост варвара и по-прежнему пребывающего на коленях коринфийца, прикрывая лица от жара и изредка бросая встревоженные взгляды на разбушевавшееся пламя.
— Кто такие? Что здесь происходит? — рявкнул один из них — седоусый, по-видимому главный.
— Мы сторожа купца Хамара, которому принадлежит лавка, — быстро проговорил рыжий. — Мы в кости играли, а я нечаянно задел лампу, лампа упала, масло разлилось, и…
— У Хамара нет сторожей! — грозно перебил капитан отряда охранников. — Взять их!..
Все дальнейшее произошло за считанные мгновенья.
Звонко щелкнула тетива самострела, и последнее слово застряло у стражника в горле. Седоусый захрипел и повалился назад — с короткой толстой арбалетной стрелой, торчащей у него из груди. Бросил оружие, заорал, заметался один из его коллег — пригоршня перца, брошенная меткой рукой варвара, попала тому в глаза.
Одним прыжком вскочив на ноги и выдернув из-за пояса кинжал Конана, который не так давно торчал из мешка с крупой, рыжеволосый сделал неуловимое движение, и еще один стражник выбыл из игры, со вспоротым животом.
Увернувшись от летящей в голову алебарды, киммериец нырнул под руку солдата, перехватил древко, резко дернул с проворотом — и алебарда оказалась у него в руках. Не давая противнику времени опомниться, он плашмя обрушил ее на темя стражника; тот беззвучно повалился ничком. Конан обернулся. Рыжеволосый как раз выдергивал кинжал из горла последнего поверженного охранника. В лучах пожара окровавленное лезвие казалось черным. Арбалет, чудесным образом возникший в его руке минуту назад, снова исчез.
— Ну, все? — как ни в чем не бывало спросил он. — Тогда быстрее отсюда. Слышишь, уже бегут.
Действительно, со стороны центра города доносились приближающиеся крики — обитатели Конверума спешили на пожар, кто поглазеть, кто тушить. Хорошо, что лавка купца Хамара располагалась в торговых кварталах — шумных и людных днем, но совершенно пустых по ночам. Лишь бедные купцы и торговцы жили в собственных лавках, не имея возможности купить или снять дом… А уж соседей Хамара назвать бедными было никак нельзя.
— Погоди, еще одно дельце. — Рыжий не торопясь приблизился к упавшему на колени, рычащему бессвязные проклятия и яростно трущему горящие от перца глаза стражнику и деловито погрузил клинок тому под лопатку.
Варвар содрогнулся.
— Зачем, Кром тебя побери? — зло прошипел он. — Он же безоружный!
Вор удивленно обернулся, медленно вытер кинжал о рукав и протянул его северянину.
— А ты что, хочешь, чтобы нас завтра искал весь город — после того, как этот малый опишет им наши приметы? Держи-ка, это, кажется, твой.
Конан, поколебавшись, принял тяжелый кинжал. Он не стал говорить о том, что, очевидно, остался жив один стражник — тот, которого киммериец оглушил ударом алебардой по голове.
Они поспешили прочь от горящего дома, от приближающихся людей, в темноту ремесленных кварталов. Остановились под укрытием небольшого навеса гончарной мастерской. Как и в торговом районе, здесь было безлюдно, не видно ни зги, и царила полная тишина: вызванный пожаром переполох сюда пока не докатился.
— Уф, вроде ушли… — выдохнул рыжий. — Тебя как звать-то?
— Конан.
— Понятно. А меня Вайгалом кличут. Ты всегда такой разговорчивый или только по ночам?
— Ты мне дело сорвал, — хмуро сообщил киммериец.
Вайгал хмыкнул.
— Ты мне тоже, промежду прочим… Вот что я тебе скажу, Конан. Благодари своих богов и меня лично, что я парень незлобливый. Ты, чужой человек, залез в дом, который я обхаживал аж три дня. Ты собирался взять то, что должен был взять я. Ты сорвал мне выгодное дельце. А по нашим воровским законам горло режут и за меньшее. А если дойдет до Аффендоса, то тебе, да и мне, впрочем, выжить будет тяжелее, чем смертнику, на шею которого уже падает топор плача. Усекаешь?
— А кто такой этот Аффендос? — вместо ответа поинтересовался Конан.
Вайгал тихонько присвистнул.
— Ты не знаешь, кто такой Король Теней? — удивленно спросил он.
— Понятия не имею.
— Ну, тогда считай, тебе крупно повезло, — сказал рыжеволосый и рыжеусый. И добавил после некоторой паузы: — Или наоборот. Потому как сразу видно, что ты неместный. А неместных тут не любят. Аффендос — тем более.
Конан действительно не ведал, кто такой Аффендос, но в голосе Вайгала слышалось такие почтение и страх перед этим именем, что он счел за нужное промолчать.
— Но я не в обиде, — продолжал рыжий мошенник. — Будь ты зеленым неуклюжим новичком, я бы с тобой цацкаться не стал. Однако, как я погляжу, из тебя выйдет толк. Поэтому золото поделим пополам, и, считай, мы в расчете.
— Золото? — переспросил киммериец, — Ты успел взять золотишко?
— Я? Нет…
— Стало быть, золото, Вайгал, осталось там, в лавке купца. Если б ты не принялся палить в меня из своей пукалки, мы, быть может, и сумели бы договориться, и действительно поделить поровну…
В темноте видно не было, но Конан почувствовал, что рыжий пройдоха ухмыляется.
— Пока ты валялся под стеллажом, я обыскал твою торбу. Ты два мешочка с монетами успел до стать из тайника, а торба пуста. Где же денежки? И что это у тебя за пазуху засунуто?.. Не надо, дружок, не надо за кинжал хвататься. Все равно я выстрелю первым. А ведь мог бы выстрелить раньше, и тогда оба мешочка были бы мои, сечешь?
Конан мгновение раздумывал. Потом полез за пазуху, вытащил золото и подбросил его на ладони.
— Ладно. Уговорил, бестия рыжая. Ты прав, не в тот дом я сунулся. Держи.
Монеты исчезли в кармане Вайгала.
— С тобой приятно дело иметь, — заметил рыжеволосый, — Хочешь, совместно дельце провернем? Я местный, подыщу что-нибудь подходящее для двоих…
— Почему бы и нет? — пожал плечами Конан.
— Ты где остановился?
— В «Червивой груше».
— Знаю этот гадюшник. Нормально. Найду там тебя.
Через некоторое время они расстались почти друзьями. Когда киммериец уже дошел до поворота, за спиной раздался прежний насмешливый голос Вайгала:
— Эй, Конан, хочешь совет напоследок?
Ну? — Конан обернулся.
— Прежде чем в «Грушу» соваться, смени одежку и вымойся как следует. Завтра стража наверняка устроит облаву по всем сомнительным заведениям, и если кто-нибудь из местных вспомнит, что от одного из постояльцев дымом воняло, как от доброго копченого окорока, то, сам понимаешь…
И Вайгал растворился в сером свете начинающегося дня. Несколько минут Конан постоял в задумчивости. Этот рыжий кругом оказался прав… А неплохого напарничка послали ему боги!
Глава III
И вторая их встреча произошла, как полагал киммериец, случайно. Через два дня они едва не налетели друг на друга, когда Вайгал выходил из лавки менялы, а Конан, бродивший без особой цели по городу, как раз поравнялся с дверями той лавки. Ночной конкурент киммерийца замер и выжидающе посмотрел на нежданного встречного; варвар-великан же расплылся в приветливой улыбке, раскинул для объятий руки и громогласно произнес:
— Ба, мой кредитор! Придется отдать должок! Уж кувшинчик не самого плохого вина я точно задолжал.
Вайгал сдержанно кивнул, приветствуя коллегу:
— Услуга была пустячной. Но слегка смочить горло я никогда не против.
— Тогда идем. На этой грязной улочке, — Конан огляделся, — хоть одно подходящее заведение должно быть.
Заведение нашлось через два дома от ювелирной лавки. Отыскался за пару монет кувшинчик отнюдь не дрянного, а даже весьма славного красного винца с немедийских плоскогорий. Также сыскались глиняные кружки и нехитрая сытная снедь. Вайгал, как и говорил, лишь смочил горло — он оказался не ревностным поклонником винопития. Что и подтвердил словами, постучав ногтем по кувшину:
— Мне это работать мешает. А работаю я всегда и везде. Ну? Как прошла ночка после нашего маленького приключения?
Конан пожал плечами и ухмыльнулся.
— Нормально. Спал как убитый. Под утро пожаловали стражники, выпытывали, высматривали… и вынюхивали — в прямом смысле. Так что спасибо за совет насчет помыться.
— Ерунда, — отмахнулся Вайгал. — Вор вора видит издалека. А как вообще дела в нашем городке?
— Да так, — пожал плечами Конан, — на вино и женщин хватает.
Собеседник киммерийца хмыкнул. Отломил кусочек от лепешки с козьим сыром, отправил в рот, запил глотком вина. Потом произнес:
— Если дела пойдут хорошо, то закончиться это может оч-чень плохо, — внимательно глядя Конану в глаза, с расстановкой проговорил рыжеволосый. — По тому что воровской мир «теней» в Конверуме чужаков не любит… особенно удачливых чужаков. А особенно Аффендос их не любит.
Глаза северянина сузились, пальцы покоившихся на столе рук сжались в кулаки, на скулах заходили желваки.
— Ты что это, пугать меня вздумал своим Аффендосом? Угрожаешь мне?! Да кто он такой, Аффендос-то? — Ярость вскипела в Конане, еще немного — и Вайгалу придется делать выбор между позорным бегством или самоотверженной потасовкой с рассвирепевшим варваром.
— Нет, ты меня не понял. Наоборот. — Собеседник киммерийца сохранял невозмутимость и даже снова, как ни в чем не бывало, принялся отламывать кусочки от сырной лепешки, будто вопроса насчет Аффендоса не слыхал. — Хочу предложить провернуть совместное дельце. Крайне выгодное дельце.
Ярость молодого варвара не сумела еще достигнуть той критической черты, перевалив через которую, уже никакая невозмутимость, никакие дипломатические увертки не возымели бы действия. И тогда коринфиец познакомился бы или с кулаками северянина, которыми так удобно сворачивать челюсти набок, или с его мечом — длинным, тяжелым, остро отточенным. Но — гнев киммерийца пошел на убыль.
— Странная у вас, коринфийцев, манера изъясняться. — Конан разжал кулаки. — Впредь, будь любезен, выражайся понятнее, а то в такой чудесный день мне что-то не очень хочется вырывать длинные языки из глоток.
— У вас, киммерийцев, тоже есть свои странности. К примеру, бросаться на человека, не дослушав его до конца.
— А у нас в Киммерии говорят: необязательно жрать весь окорок, чтобы понять, что он тухлый.
— В тех местах, откуда я родом, люди любят повторять: не хватайся за кинжал прежде, чем поймешь, зачем тебе это нужно.
— Я родился в Киммерии, и тебе придется с этим считаться.
— Ладно, варвар. Но и ты выслушай меня до конца, не перебивай ударами кулаков по столу.
— Валяй. — Северянин подлил себе в кружку вина. — Я весь — одно большое ухо. Как говорят у нас в Киммерии.
— Кроме воровского ремесла, я никогда ничем не занимался. За пределами Коринфии не бывал и не собираюсь. В Конверуме живу уже не первый год. И знаю, что говорю. Одно-два удачных дела, Конан из Киммерии, и за тобой будет гоняться не только городская стража, но и все «тени» города. Во главе с Королем Теней. И эти вторые найдут тебя быстрее — так быстро, что и пикнуть не успеешь. Найдут, отберут улов и нож под ребро загонят. Такие уж тут законы. Чужак, что не делится награбленным, — а у тебя ведь и в мыслях не было делиться, верно? — должен быть умерщвлен, а добыча остаться в городе. Выхода два: или вовремя унести отсюда ноги, или примкнуть к какой-нибудь шайке, делиться с ней и проворачивать вместе с ней дела. Я предлагаю тебе поучаствовать в одном дельце. Улов ожидается хороший, надолго хватит… но одному такой не взять. На твою долю никто не посмеет посягнуть, кто посягнет — сам окажется вне воровского закона «теней»… Что скажешь?
— Плевал я на ваши законы, — сказал Конан. — Я живу по своим. Ну а в дельце поучаствовать можно, коли оно мне понравится. Рассказывай что к чему.
— В этой харчевне столы стоят слишком близко друг к другу. Не желаешь ли прогуляться по городу?
Огибая на узких улочках рассевшихся попрошаек, уличных торговцев, снующих туда-сюда горожан, уворачиваясь от всадников и повозок, они вышли к протекающей в центре и разделяющей город надвое реке. Задержались ненадолго — и то лишь из простого любопытства — около крикливого городского глашатая, который на углу двух улиц наизусть выкрикивал последние новости, то и дело замолкая, чтобы набрать побольше воздуха в грудь.
— Переговоры об охране Дороги Королей!.. между Коринфией и Немедией!.. отложены на неопределенное время!.. Сенатор Моравиус собирается!.. голосовать против!.. совместного патрулирования Дороги!.. Вчера ночью в нашем городе произошло нападение!.. На лавку небезызвестного купца Хамара!.. В этом преступлении обвиняют пособников знаменитого разбойника!.. который именует себя!.. Аффендосом, Королем Теней!.. Сенат повысил сумму награды за сведения о нем на двести золотых!..
При последних словах подельники, не сговариваясь, поспешили прочь.
— Да кто он такой, этот Аффендос? — на ходу поинтересовался Конан.
— Ох, лучше не спрашивай, — откликнулся Вайгал.
Через два квартала они снизили темп. И вскоре вышли к реке.
Облокотясь на деревянные перила широкого моста, повернувшись спиной к воде, источающей ароматы городских нечистот, Конан и Вайгал кололи и ели орехи, купленные по дороге у горластого лоточника. Людей мимо проходило множество, но никто не мог подслушать их разговор.
— Политика — помойная яма, в которой плавают слитки золота. — Вайгал раздавил ладонью очередной орех, положив его на деревянный брус. — И надо уметь их оттуда вылавливать. Сенаторы наши устроили новую грызню из-за патрулирования Дороги Королей. Чего они не поделили, одному Белу известно. Однако — чтобы заправлять делами самому, нужно опорочить другого. Ну, обвинить там в чем-то, поймать на каком-нибудь грязном делишке, доказать причастность к чему-либо. Но не своими же холеными ручонками сенаторы будут ковыряться в чужом дерьме! У них есть деньги заплатить за такую работу, да и желающие выполнить ее найдутся… И как раз сегодня мне предложили одно дельце — я уже дал согласие. Из одного дома нужно украсть письмо — вот и вся работа. Известно, как оно выглядит, где лежит, как охраняется. Остается только прийти и взять. Но одному не управиться. Стерегут писульку, словно ее накарябал сам Митра. Зато знаешь, сколько заказчик обещал выложить?
Вайгал назвал сумму, и Конан присвистнул от удивления.
— Можно поделить и на троих, и на четверых…
— А еще лучше — на двоих. Что возможно. И у меня есть план, как управиться вдвоем. И никакой Аффендос не узнает. Что скажешь?
Ореховая скорлупа лопнула, сдавленная ладонью киммерийца.
— Знаешь, Вайгал, я уже не в первый раз слышу это имя — Аффендос. Да кто он такой, что все прямо трястись начинают, едва его услышат?
Рыжеволосый мрачно сплюнул в реку, поглядел, как плевок исчезает в мелких водоворотах и уносится течением.
— Аффендос, — наконец сообщил он, — это местный король воров. Король Теней, как он себя именует. Ни одно дельце не проворачивается без его ведома. Но кто он? как выглядит? существует ли в действительности? — этого никто не знает. А я так и знать не хочу, вот и все… Ну что, согласен на мое предложение?
Теперь помолчал Конан.
— А почему ты не обратился к одному из своих проверенных дружков?
Коринфиец ухмыльнулся, глянул на варвара одобрительно.
— Правильна спрашиваешь. Но для задуманного ты подходишь лучше всех, кого я знаю. И вот почему…
Глава IV
Подчиненных сенатор Моравиус всегда принимал в Нефритовом зале. Он восседал на массивном деревянном кресле, скорее даже троне, по всей площади и со всех сторон испещренном затейливой резьбой. Ноги сенатора и ножки кресла касались высокого, но не широкого подиума из нефрита, опоясанного витыми колоннами. Колонны эти упирались в потолок, скошенный от сенаторского места ко входу в зал. Освещалось помещение таким образом, что отчетливо была видна фигура сенатора, но лицо его скрывала тень, а пришедшему на аудиенцию приходилось стоять в пятне яркого света. Посетитель ощущал себя в центре Нефритового зала вошью, беседующей с божеством, кроликом на приеме у удава.
— Рассказывай же, о Деливио, начальник… стражи. — Последнее слово Моравиус произнес с нескрываемой иронией.
Больше всего на свете Деливио хотелось сейчас превратиться в почтенных лет старца, доживающего отпущенный богами срок без забот и волнений, вдалеке от всяческих сенаторов и нефритовых залов. А приходилось держать ответ.
— Высокочтимый сенатор, вины моих людей в происшедшем нет, и Митра тому свидетель. Они честно выполняли свой долг, делали, что положено. Видимо, черные колдовские силы помогали…
— Оставь в покое колдовские силы, — оборвал сенатор стражника. — Я тебе приказал рассказывать, а не оправдываться. Начинай. По порядку.
Деливио уже не в первый раз тяжко вздохнул.
— Высокочтимому сенатору известно, что на ночь вокруг дома и внутри выставляются дополнительные посты. Так было и вчера. За два часа до полуночи я обошел своих ребят. Ручаюсь, ни одного пьяного, ни одного спящего. Оболтусов и разгильдяев я давно повышвыривал вон. Так что в своих ребятах…
— Отвлекаешься, Деливио!
— Гм… Так вот. Я совершил обход постов, все было спокойно. Согласно установленным правилам, новую смену нужно было разводить через три часа, поэтому я отправился к себе. Лежал на топчане… Да, хотел подремать до развода. Согласно уставу. Но заснуть не успел. Так как вскорости и началось. Прежде услышал я отчетливо крики, а уж затем условный сигнал опасности, подаваемый голосом. Определил, что звуки доносятся из западного крыла.
Упомянутые крики, стоило им вчера раздаться, встревожили и самого сенатора — не только потому, что ничего подобного не происходило доселе и не должно было происходить в доме одного из первых лиц города, но и потому, что раздавались они со второго этажа, почти прямо над спальными покоями Моравиуса. Как раз в тот момент, когда сенаторская спина ощутила нежность простынь красного кхитайского шелка, на которых он и собирался дождаться прихода молодой жены.
— Я забежал в соседнюю комнату, поднял на ноги отдыхающую смену и приказал ей следовать за мной в западное крыло, — продолжал Деливио. — Около входа в западное крыло лежал оглушенный часовой. Дверь оказалась заперта. Изнутри. Я приказал вышибить ее. В качестве тарана было использовано каменное изваяние из ниши.
«Плебеи, солдатня, чернь», — мысленно отозвался Моравиус, который уже видел, во что превратилось основание статуи, привезенной из Черных Королевств и изображающей, по-видимому, одну из неизвестных в цивилизованных землях грудастых богинь какого-то тамошнего народа. Статуя эта, между прочим, стоила таких денег, сколько стражнику Деливио и за десять лет не заработать. А удары камня о дерево, сотрясавшие дом, напугали сенатора пуще криков. Дрожащие руки выскочившего из постели Моравиуса совсем перестали подчиняться ему, и он никак не мог справиться с одеждой… Тем более что сенатор одевался самостоятельно не часто.