Мораддин согласился.

Некоторое время неугомонная парочка рыскала по пещере. Конан очень надеялся обнаружить в большом зале или ближайших комнатах древние сокровища, на худой конец, хоть что-нибудь ценное. Однако поиски не увенчались успехом. Кругом только пыль, полурассыпавшаяся утварь да помет летучих мышей. Кстати, Мораддинова мышка, сорвавшись с плеча хозяина, уже успела навести панику в семьях сородичей, гнездившихся под потолком большого зала.

— Та-ак.— Мораддин с кряхтеньем подтащил к возвышавшейся над полом голубой лазуритовой плите каменный стул.— Вспомним, как должны принимать пищу воспитанные люди, а не бродяги из варварских северных стран.

— Бродяги! — Конан возмущенно фыркнул. — Посмотрел я на твоих гномов! Да ни один киммериец не согласится жить под землей, ползать на четвереньках и выковыривать алмазы из дерьма подгорных крыс! Мы придем и выгребем мечами все, что накопали гномы!

— Балда,— вздохнул Мораддин.— За всю историю народа гномов не было случая, чтобы человек, пришедший в их горы с оружием и дурными намерениями, ушел живым. Род моего отца хоть и потерпел однажды поражение в магическом поединке, тысячи лет не давал спуску иноплеменникам!

Варвар понял, что начинается бесполезный спор. Мораддин, наполовину бритуниец, наполовину гном, помешанный на кровных узах, защищал свою бородатую родню с неиссякаемым пылом. Причем постоять за своих сын Гроина, предводителя гномьего племени, мог и с оружием в руках. Конан с первых дней знакомства искренне дивился, как такому невеличке удается в шуточном поединке уложить его, сильного и длинного, почти сразу или выбить из рук меч двумя—тремя неуловимыми финтами?

— Ладно,— махнул рукой киммериец. — Давай лучше пожуем. Хочешь есть за столом — пожалуйста.

В качестве стола Мораддин решил воспользоваться массивной квадратной плитой, которую несколько столбиков удерживали в горизонтальном положении на высоте в половину человеческого роста. Похоже, лазуритовый монолит был единственной ценной вещью во всем мертвом храме, но, к вящему сожалению киммерийца, тяжести он был неимоверной. Вывезти из пещеры эту синюю с серебристыми вкраплениями плиту было бы невозможно.

Пока Мораддин доставал из вьючных мешков бурдюки с вином и водой, Конан вынул свой кинжал (с виду обычный, а на самом деле — произведение искусства древнего мага Раэна Танасульского), развернул промасленную ткань и разрезал лепешки, кладя куски прямо на лазуритовую плиту.

— Ты хоть пыль смахнул? — насторожился Мораддин.— Не клади хлеб в грязь!

— Смахнул, смахнул,— поморщился варвар и тут же протянул руку к коротышке.— Дай вина хлебнуть.

Развязав горловину бурдюка, Мораддин отпил и передал небольшой раздутый кожаный мешок киммерийцу. Конан, отложив кинжал, сделал несколько больших глотков. Струйка вина с подбородка варвара разбилась о синюю плиту.

— Мяса подай,— сказал Конан и, когда кусок прокопченной баранины оказался в его руках, снова взял прямой аквилонский клинок и начал разрезать приятно пахнущий бараний бок. На одном из ребрышек лезвие соскочило, задело палец, и Конан замысловато выругался. Стряхнув капли на забрызганный вином стол, варвар отправил палец в рот.

— Сильно порезался? — поинтересовался Мораддин.— Будь повнимательнее...

— Заткнись! — поморщился киммериец. — Ничего, ерунда. Кстати, я тебе рассказывал, как мне однажды левую руку едва не отрубили?

— За что?

— Да так...— нехотя начал Конан.— В Шадизаре за благородное искусство, которому покровительствует Бел, обычно руки рубят. Если попадешься, конечно. А я тогда был неопытный, молодой...

— Фу! — скривился Мораддин, опираясь обеими руками на край лазуритовой плиты.— Я и раньше догадывался, что ты на своем веку не только мечом промышлял... Постой, что это?

Мир вокруг неожиданно стал блекнуть, темно—красные стены зала — терять цвет, и лишь импровизированный стол оставался ярко—синим. Послышался тонкий свист, он звучал все громче, в глубине накрытой к ужину плиты зародилось холодное голубое пламя. Как только Конан с Мораддином отскочили в сторону, раздался громкий хлопок, все кругом перевернулось, закружилось в розово—синем смерче и исчезло, сменившись чем—то другим, незнакомым...

Кони на привязи у родника испуганно вертели головами, искали хозяев. Мешки лежали на месте, синяя плита, только что вспыхнувшая колдовским огнем, по-прежнему неколебимо возвышалась у стены, на ней покоилось несколько лепешек, кусок мяса и бурдюк красного вина...

А люди исчезли.

 Глава вторая

— Это ты виноват! — рычал Конан.— Приспичило ему за столом есть! Нахватался приличий при дворе Илдиза!

— Отцепись.— Мораддин сидел на траве, держась за виски и раскачиваясь.— Откуда я знал, что синяя плита — нечто вроде алтаря?

— Головой думать надо! — рявкнул киммериец.— Видели же — кругом один гранит, а плита из лазоревого камня! Помнишь надпись о жертве неизвестному богу? Похоже, мы этими жертвами и стали! А хуже всего, что я и сейчас голодный! Вся жратва там осталась!

— Там...— вздохнул Мораддин.— Вот интересно, «там» — это где?

— В Туране! А где мы — совершенно непонятно!

В тот момент, когда сияние алтаря стало ослепительным и раздался странный хлопок, Конан с Мораддином потеряли сознание, а придя в себя, обнаружили, что заброшенный пещерный храм исчез без следа, как, впрочем, и Кезанкийские горы, пустыня и кольцевая долина. Кони и мешки с припасами, несомненно, пропали вместе с древним святилищем. Из животных при путниках осталась лишь белая мышка, сейчас она ошалело ползала кругами по траве.

А еще вместе со своими владельцами переместились мечи, кошельки с деньгами на поясах и волшебный кинжал — его киммериец не выпускал из руки. Придя в себя после странного происшествия в храме, варвар с неподдельным изумлением обнаружил, что вокруг высятся покрытые густым южным лесом холмы, а они с Мораддином возлежат на невысокой траве, устилающей долину между двумя цепями покатых гор. Неподалеку петляла узкая речушка.

Оглядевшись как следует, Конан приметил вдалеке за голубоватой дымкой совершенно незнакомые очертания зубчатого кряжа. Но самое удивительное: солнце — совсем такое же, как над Тураном, Аквилонией и даже Стигией, и заходившее в момент, когда Мораддин предложил пообедать, сейчас стояло почти в зените. Полдень, очевидно, только что миновал.

Некоторое время прошло в выяснении, кто во всем виноват, что теперь делать и вообще куда зашвырнуло незадачливых искателей приключений. Конан упрямо твердил, что все из-за Мораддина, они наверняка попали в царство Нергала или кого похуже и долго тут не протянут, того и гляди нагрянет свора демонов и сожрет незваных гостей. Мораддин рассудительно возразил, что в вотчине Нергала не могут расти леса, а тем более — светить солнце. Хотя, конечно, зашвырнуло их обоих далеко, это как пить дать. Такие деревья и травы растут далеко за Стигией, в Дарфаре и Черных Королевствах.

— Нет, нет,— замотал головой варвар в ответ на предположения приятеля.— Помнишь, я тебе рассказывал про Белит? Мы с ней бывали в Стигии, Кешане, Дарфаре... К самым границам Зембабве подбирались. Здесь ничего похожего! Видишь холмы, а за ними горы? Возле Черных Королевств гор нигде нет...

— Постой. — Мораддин, подслеповато щурясь, рассматривал округу.— Это, конечно, не полночная страна и не земли у Западного океана. Ты говоришь, полуденными государствами здесь и не пахнет... Это точно не Туран — я его изъездил до последней лиги, и не Иранистан — там в основном степи да пустыни. Остается предположить, что алтарь, которому мы принесли неведомую жертву, перенес нас либо в Вендию, либо в Кхитай. С чем тебя и поздравляю...

— Ве-ендия,— поморщившись, протянул Конан.— Я, когда с Белит на «Тигрице» плавал, слышал байки о каком-то Закатном Материке Мy. Как знать, вдруг нас забросило именно туда?

— Оставь,— покачал головой Мораддин и, поднявшись на ноги, отряхнулся.— Хватит рассиживаться! Все равно не поймем, что с нами случилось. Необходимо найти людей и порасспросить...

— Порасспросить? — Варвар рассмеялся.— Знаток наречий нашелся! Старые туранские руны и то не смог толком разобрать. А строители храма наверняка предупреждали чужаков об опасности!

— Конечно. — Мораддин нагнулся, подобрал прикорнувшую было в тени влажной травы мышку и сунул за пазуху.— Вот так всегда, я во всем виноват. А ты хотел как лучше.

С обоюдного согласия пошли в сторону гор, минуя долину и холмы. Если в неизвестной стране живут люди, то села или города могут встретиться ближе к горам, но никак не в лесу.

Довольно долго Конан с Мораддином поднимались на холм, почти не выбирая пути. Вначале пытались идти вдоль речки, но пришлось свернуть налево, в обход нагромождения валунов. Далее до вершины холма раскинулся лес, слегка похожий на дарфарские джунгли. Только здесь, отметил Конан, деревья совсем другие, запах резкий и незнакомый, а после встречи с парой удивительных зверей даже Мораддин признал: страна совершенно незнакомая.

Вскоре варвар различил на ветках раскидистого дерева большое рыжеватое животное. Оно не испугалось людей, даже заинтересовалось. Путники находились шагах в десяти от дерева, когда зверь спрыгнул на толстый ковер прелых листьев и замер в ожидании.

— Это обезьяна,— рассмотрев любопытное существо, уверенно заявил Конан.— Только я таких никогда не встречал.

Обезьяна была вдвое ниже человека и сплошь покрыта длинной рыжей шерстью, морда ее напоминала сморщенный желтый лимон. Длинные руки с красивыми, почти человеческими пальцами свисали до самой земли, небольшие уши подергивались, глаза песочного цвета казались умными и беззлобными. Зверь вел себя так, словно повстречал дальних родственников.

— Ну-ну,— усмехнулся Конан, рассматривая рыжего аборигена.— Мораддин, знаешь, я в Аквилонии однажды пил с учениками тарантийского университета, и они мне потрясающую вещь открыли! Будто бы люди не созданы Митрой или другими богами, а произошли от таких вот обезьян. Слушай, а от кого тогда произошли гномы?

— От Прародителя,— серьезно ответил Мораддин,— Великого Длиннобородого Отца. Спасибо, что рассказал, теперь знаю, почему человеческий род настолько гнусен... Всмотрись в своего предка и узнаешь себя.

— Ого,— вдруг выдохнул киммериец.— Ты глянь, медведь!

Рыжая обезьяна обернулась на шум раздвигаемых веток и мигом забралась на ближайшее дерево. Прямо на Конана и Мораддина шел настоящий медведь. Размерами, конечно, он был не ровня серым пещерным медведям с гор Киммерии, зато его окраска безусловно выигрывала.

— Отойдем.— Мораддин взял варвара за руку и оттащил в сторону.— Пусть он невелик, зря рисковать не стоит.

У ствола дерева высотой локтей триста люди подождали, пока медведь пройдет мимо.

— Очень красивый зверь,— улыбнулся Мораддин.

— Есть хочется.— Конан вздохнул, рассматривая черно-белое животное с умильной мордой. Медведь был весь в черно-бурых и светлых пятнах, вокруг глаз шерсть была цвета слоновой кости, и вообще, его шкура украсила бы дворец любого владыки.— Давай его убьем и попробуем зажарить.

Будто услышав слова киммерийца, медведь остановился, повернул голову к людям и тихонько рыкнул, не угрожающе, а скорее удивленно. Потом неторопливо заковылял дальше.

— Пищу найдем, — сказал Мораддин.— Между прочим, сомневаюсь, что ты можешь в один присест слопать столько мяса.

— Поспорим? — поднял бровь Конан и с сожалением проводил взглядом исчезающего в кустах пегого зверя. Из-за ворота рубахи Мораддина летучая мышь настороженно смотрела красными глазками на варвара, который потирал бурчащий живот.— Ну хорошо, пойдем на вершину холма и поглядим, что вокруг творится. Но учти, если не добудем еды до заката, съем не медведя, а тебя. А мышкой закушу.

Попривыкший к варварским шуточкам Мораддин спокойно повернулся и зашагал вверх по склону. Киммериец двинулся вслед, изредка поглядывая на рыжую обезьяну. Она возбужденно скакала по веткам, несомненно, люди ей очень понравились. Никакого сходства с самим собой Конан в жителе чужих лесов не нашел. Врали тарантийские студенты...

Оказывается, лесом поросла только обращенная к солнцу часть холма. Склон, который, по прикидкам Мораддина, опускался к полночи, был почти голым, если не считать высоких трав и куп светло-зеленого кустарника. Оставив за спиной древние деревья, люди задержались на самом гребне возвышенности и осмотрелись. Обезьяна, оправдывая известную стигийскую поговорку, в точности повторяла жесты новых двуногих знакомцев: вертела головой, приставив ладонь ко лбу.

— Здесь живут люди,— уверенно заявил Конан.— Посмотри, всего в четверги лиги — дорога. Не ошибусь, если скажу, что она вымощена.

— Да-да,— подтвердил Мораддин.— Похоже, ею пользуются. А где есть тракт, должны быть и поселения. Вот мы и выбрались. Остается лишь сочинить правдоподобную историю о том, откуда мы взялись и что делаем в этой стране.

— Пойдем,— сказал Конан.— Надо поискать еды. Надеюсь, здешние жители знакомы с золотом и продадут мяса с хлебом. — Варвар ласково погладил притороченный к поясу кошель, набитый туранскими империалами, и шагнул вперед.

Первая лига пути по абсолютно пустому тракту принесла лишь очередные загадки. Во-первых, дорога была вымощена не обычными в странах заката или Туране квадратными плитами, а гладко пригнанными друг к другу шестиугольниками, на каждом из них виднелся выгравированный символ, отдаленно похожий на кхитайский знак «Тхун-Цзин-де-Лу»; приблизительно это переводится как «путь к столице или большому городу». Конан, который однажды побывал на границах Кхитая, мало-мальски освоил тамошние наречия, а о Мораддине, который учился в юности у кхитайского наставника боевым искусствам, и говорить нечего — потомок гномов отлично говорил и писал на кхитайском.

— Вполне может статься, что это земля властителей Восходной Империи Кхитай,— предположил Мораддин.— Только я не могу понять, отчего символ «Тхун-Цзин-де-Лу» начертан несколько иначе...

— Лучше подумай, как отсюда выбраться,— мрачно сказал Конан.— Я начинаю верить, что нас занесло за тысячи лиг на восход, но не представляю, что сейчас делается в твоем проклятом Кхитае, какие у здешнего народа обычаи и можно ли купить на туранское золото хотя бы еду, уже не говоря о лошадях и снаряжении для обратного путешествия.

— Я не уверен, что это Кхитай,— грустно произнес Мораддин, осторожно поглаживая висящую на плече мышку.— Мой учитель говорил, будто за границами Империи, ближе к восходу, есть и другие страны. Камбуя, например. Или некое Островное королевство, похожее на родину учителя, но вместе с тем разительно отличающееся... Он называл это государство Джапуном.

— Джапун,— проворчал Конан.— Никогда не слышал... Ого, Мораддин, взгляни! Камень с надписями! У правого края дороги возвышался четырехгранный обелиск с выбитыми на нем рельефными знаками. Мораддин с интересом подошел к камню, долго рассматривал, шепотом выговаривая странные слова, и, наконец, повернулся к киммерийцу:

— Здесь написано вот что: «Вы переходите границу земель семьи Тайса. Пусть каждого путника хранят Поднебесные Боги на пути к Сы-Цзин», Мораддин запнулся и по некотором размышлении сказал:

— Знаешь, «Сы-Цзин» можно перевести как «Западная Столица». Видимо, мы идем к одному из главных городов этой страны. Но могу повторить, это не Кхитай, хотя символы очень похожи на принятые там. И посмотри, как украшен камень. Самый настоящий стиль «Лу», но есть различия...

— «Лу»? — нахмурился Конан.— А ты откуда знаешь? По-моему, это просто крыша над камушком, чтобы дожди не портили надпись.

Варвар совершенно не оценил изящества многоскатной крыши над стелой. Крыша как крыша, похожа на кхитайскую...

— Нам идти далеко, давай поспешим.— Мораддин отстранился от камня с письменами и медленно пошел вперед.— Есть надежда встретить по дороге маленькие поселения. Там и набьешь ненасытное брюхо.

Эх, жаль, нет лошадей, подумал Конан. От своих ног проку мало, стало быть, до Западной Столицы, о которой говорил Мораддин, наверняка много дней пути. По сторонам тракта высились глухие стены леса, изредка дорогу пересекали необычные животные и птицы — пестрые, яркие. Людей по-прежнему не встречалось.

— Наверное, это очень дикая страна,— рассуждал варвар, легко вышагивая по шестиугольным гладким плитам.— Дорога есть, зверье всякое бегает, и ни одного человека.

— В дикой стране,— заметил бывший капитан гвардии Илдиза,— не строят хороших дорог. Скажи, в Киммерии есть дороги?

— Одна есть,— с гордостью ответил Конан. —  Торговый путь на Аквилонию. Правда, замостить никак не получается, однако это не беда... Эй, Мораддин, ничего не слышишь?

Тракт резко поворачивал влево, из-за поворота неожиданно донеслись звуки, одинаковые во всех странах и знакомые любому уху — бряцанье стального оружия. Его сопровождало ржание коней, гортанные выкрики бьющихся противников, и, наконец, часто застучали копыта. Шум стремительно приближался.

— Хотел людей — получи,— скороговоркой произнес Мораддин.— Отойдем в сторону?

Конан кивнул и отскочил к зарослям кустов, усыпанных яркими оранжевыми цветами. На драку лучше посмотреть со стороны и вмешаться не раньше, чем определишь силы врага. Мораддин стал рядом, положив ладонь на рукояти меча.

Из-за поворота вылетел всадник, а за ним с задорным гиканьем неслись еще трое. С первого взгляда Конану и Мораддину стало ясно, что первого всадника преследуют. Двое кричащих седоков, облаченных в одинаковую одежду, размахивали слегка изогнутыми мечами, а третий раскручивал аркан. Не замечая Конана и Мораддина, охотники и жертва пронеслись мимо, свистнула ременная петля, и передний всадник полетел на дорогу. Остальные спешились, выставили вперед клинки и кошачьей поступью двинулись к поверженному. Похоже, они собирались убить его на месте.

— Нехорошо,— ровным голосом произнес Мораддин.— Их трое, а он один.

— А вдруг идет охота на важного преступника? — предположил Конан.— Видишь, троица одета в похожие плащи? Значит, стража или военные. Хочешь вмешаться?

— Погодим,— буркнул Мораддин, наблюдая, как вырванный арканом из седла всадник сбросил петлю, вскочил и, выхватив тонкий меч с едва заметной круглой гардой, принял боевую стойку. Он наверняка решил драться насмерть, а потому сбросил шлем. Это было разумно: шлем сокращал обзор, к тому же противники наступали с трех сторон.

— Отродье Сета! — ругнулся Конан.— Мораддин, это же девчонка!

Да, воин, отбросивший в сторону шлем, был женщиной. Развязался узел на затылке, по плечам рассыпались иссиня-черные волосы. Черты лица, без сомнения, указывали на восточную красавицу-аристократку. Девица, обнажив мелкие белые зубы в недоброй ухмылке, готовилась либо победить, либо умереть...

— Женщина все-таки,— озабоченно пожал плечами Конан.— А против нее трое мужиков... Поможем?

— Поможем,— согласился Мораддин, вытаскивая клинок.— Хотя... Она и без нас неплохо справляется.

Длинноволосая красавица, держа меч обеими руками, изящными и почти незаметными движениями парировала глубокие выпады нападавших, при этом не подпуская их к себе ни на шаг. Два-три неразличимых глазом удара, и на плече у одного из противников заалело пятно. Но он не вышел из боя, напротив, атаковал еще энергичней. Пока молодая красотка отражала резкие и умелые удары, Конан с Мораддином не самым честным образом подобрались сзади к ее противникам и зарубили раненого, а затем варвар метнул свой магический кинжал, служивший зачастую самым обычным оружием, в самого ретивого из нападавших.

Остался лишь один, и он повернулся к Мораддину. Потомок гномов легко отразил его меч и сильным ударом левого кулака по шее повалил на землю. Девица, мгновенно подскочив к поверженному неприятелю, вонзила острие меча в его грудь, выпрямилась и недоверчиво поглядела на своих спасителей.

— Лихо ты дерешься,— широко улыбаясь, по-ту-рански сказал Конан.

Красавица, высвободив меч, подняла его и медленно попятилась. Похоже, она не поняла слов киммерийца. Мораддин решил блеснуть своим знанием кхитайского и, подняв левую руку ладонью вперед, проговорил:

— Мы тебе не враги. Мы из другой страны. Решили помочь...

— Сама вижу,— быстро ответила девушка. Речь ее была похожа на кхитайскую, но странный акцент доказывал, что она не принадлежит к числу подданных Империи. Кроме того, в Кхитае было не принято учить женщин боевым искусствам.— Что вы хотите?

— Помочь,— пожал плечами Мораддин.— А еще узнать, как называется эта страна.

— Помочь? — красотка была явно озадачена. — Клянетесь Восходящим Солнцем и Нефритовым Императором?

— Ну-у...— протянул Мораддин, не представляя, что символизирует Восходящее Солнце и кем правит император из нефрита.— Хорошо, клянемся. Что надо делать?

— Ловите коней,— приказала девица.— И назад. Там, за поворотом — мой друг. Его надо спасти. Дом Тайса отблагодарит вас со всей щедростью, иноземцы!

* * *

Конан с трудом влез в непривычное, с высокими луками, седло, Мораддин же, оценив роскошную упряжь низких гладкошерстных лошадок, быстро проговорил на туранском:

— Очередное доказательство того, что нас занесло не в Кхитай. Наверняка это пограничная или близлежащая страна.

— Ну и что? — не понял варвар.— В чем разница?

— Потом,— бросил Мораддин, увидев, что темноволосая девушка поймала свою лошадь и одним прыжком взлетела в седло.

— Вперед! — скомандовала она.— Убивайте всех, кроме человека в красном!

— А что здесь происходит? — осведомился Конан, пришпоривая лошадь.— Я часто дерусь, но обычно знаю, за что и за кого!

— За семью Тайса! — крикнула девица.— За меч, яшму и зеркало!

— Бред,— проворчал Конан.

Скакуны уже перешли на галоп, и выспрашивать красотку, видимо носившую имя Тайса, о ее родственниках или о перечисленных ею безделицах не было времени. Петля тракта вывела трех всадников к широкой поляне. Слева от дороги разбрелись и пощипывали траву кони, киммериец успел насчитать десять животных, следовательно, и врагов, досаждавших неведомому «другу» новой знакомой, должно быть не меньше девяти.

— Опоздали! — с мукой в голосе выкрикнула воинственная красавица.— Они убили Кисо! Мерзавцы!

При виде того, что творилось на поляне, даже бывалому киммерийцу стало нехорошо. Несколько человек в темно-зеленых кафтанах и штанах и в квадратных черных шапочках увлеченно рубили на куски труп мужчины в ярких багровых одеждах, подвешенный за ногу к ветке невысокого дерева. Несчастному уже отсекли обе руки, на туловище виднелись чудовищные раны, из них вываливались синеватые внутренности, обезображенное лицо было залито многочисленными струями темной крови, а внизу трава поменяла свой цвет с зеленого на алый.

Ослепленная яростью девушка с нечленораздельным воплем бросилась вперед, за ней помчался Конан, а Мораддин, более привычный к пешему бою, спрыгнул на землю и пробормотал:

— Кажется, опять влипли...

На полном скаку черноволосая снесла голову одному из убийц ее друга, развернула лошадь и снова кинулась в атаку. Конан привычно орудовал мечом до тех пор, пока клинок самого низкорослого и юркого неприятеля не разрубил коню переднюю ногу чуть выше колена и лошадь не завалилась набок, придавив своей тяжестью киммерийца. Варвару оставалось одно мгновение, чтобы попрощаться с жизнью,— человек в зеленом поднял изогнутый меч, он явно вознамерился отсечь Конану голову. Но страшный миг миновал, и узкоглазую физиономию врага сменило улыбающееся лицо Мораддина.

— Прилег отдохнуть? Выбирайся!

Пока варвар вылезал из-под агонизирующего коня, Мораддин сразил двоих, черноволосая — еще одного, а остальные убийцы, видя, что силы не на их стороне, начали отступать к мирно пасущимся коням.

— Всех убить! — исступленно выкрикнула девушка.

«Кром и боги Полуночи! — подумал Конан, на которого набросился тот самый проныра, что покалечил лошадь.— Что здесь все-таки происходит?»

Надо полагать, жители таинственной страны не были знакомы с техникой боя на длинных прямых клинках, которые можно держать и одной, и двумя руками. Киммериец, сделав обманное движение, широким взмахом распорол желтокожему живот и бросился к другому врагу, который уже вскочил на лошадь и лупил ее пятками и поводьями, спеша покинуть поле боя. Мораддин, вошедший в боевой экстаз и вспомнивший свое ратное умение, отбросил меч и с голыми руками напал сразу на двух противников. Белая летучая мышь описывала над головой хозяина круги и зигзаги и радостно верещала.

Конан настиг пытавшегося скрыться неприятеля, поймал его лошадь за узду, а левой рукой изо всех сил ударил бедное животное по храпу. Этому приему варвара некогда обучил ходивший на «Тигрице» вместе с ним и Белит наемник из Асгарда по имени Рагнар. Вот и теперь лошадь взбрыкнула от неожиданности, а когда варвар пнул ее в бок, упала. Тотчас подскочила девушка и, не размышляя, рубанула всадника по голове, и снова траву на поляне оросила кровь.

Мораддин, разгоряченный поединком с двумя вооруженными людьми, которых он убил ударами пальцев в особые точки на шее, оглядел поляну и разочарованно покачал головой.

— По-моему, всех прикончили, как ты и требовала, госпожа. Конан, тебе не кажется, что мы постоянно впутываемся в самые неприятные истории?

— Зато жить веселее,— хохотнул варвар,— уложить девятерых за время, которого едва хватило бы на кружку пива? Нет, что ни говори, мы с тобой молодцы!

Девушка толкнула кулаком Конана, говорившего на непонятном языке, и спросила по-кхитайски:

— Как твое имя, воин?

— Обычно люди зовут меня Конаном,— ответил киммериец, старательно подбирая кхитайские слова.— А вот его мамаша обозвала Мораддином. —  Варвар ткнул большим пальцем в сторону потомка гномов, который держал в руке дрожащую от возбуждения мышку.— Он жил в Туране, а я родился в Киммерии...

— Да? — нахмурилась красотка.— А где это?

— Далеко,— хором отозвались Конан с приятелем. Оба были убеждены, что и Туран, и горная полуночная страна варваров — на другом краю света.

— Скажи, благородная госпожа,— вежливо заговорил Мораддин.— А как называется твоя страна?

— Империя Паган,— гордо отозвалась девушка.— Прежде она именовалась Ра-Танг, что означает «Берег Проклятых», ибо морские змеи водились здесь в изобилии, и выжить в этих краях могли лишь немногие. Но воины трех Великих Семей уничтожили нечисть, и теперь мы не ведаем страха перед Океаном... Что же до меня, то мое имя Томэо Йосинаки Тайса, дочь первой из трех Семей. Но вы можете называть меня просто Томэо.— Внезапно девушка всплеснула руками.— Великая Омитасу, что эти псы сотворили с моим женихом?!

Томэо повернулась к изрубленному телу, по-преж-нему висящему на дереве. На ее лице отразились ненависть и страдание. Девушка упала на колени прямо на залитую кровью траву.

— Не надо ей мешать,— шепнул Мораддин на ухо варвару, которого подмывало задать новые вопросы.— Видишь, эти зеленые убили ее суженого?

Конан молча подождал, пока Томэо закончит неизвестный ему обряд, во время которого она беззвучно шевелила губами, терла лицо ладонями и несколько раз поклонилась, коснувшись лицом земли. Наконец Томэо встала. Лицо ее было спокойным и сосредоточенным.

— Моего Кисо взял к себе Нефритовый Император,— сказала девушка.— Теперь Кисо будет радовать не меня, а красавиц из свиты Омитасу.— Заметив недоумение варвара и Мораддина, Томэо пояснила: — Омитасу и Нефритовый Император — владыки жизни и смерти, и каждый ушедший из мира людей приходит в их дворец...

— Похоронить бы надо.— Конан, как и все варвары полуночных стран, считал, что нельзя оставлять тело непогребенным, иначе душа покойника будет докучать живым. Однако вспоминал об этом киммериец только в исключительных случаях, как, например, сегодня.— Давай мы с Мораддином могилу выроем.

— Ваш народ хоронит мертвых в земле, иноземец? — слабо улыбнулась девушка.— У нас другой обычай.

— В Киммерии сжигают тела,— отвечал Конан.— Но если нельзя отдать мертвого огню Крома, его кладут в землю.

— Паган знает только сожжение,— сказала Томзо.— Однако сейчас есть возможность предать моего Кисо священному огню из Ока Нефритового Императора.— Томэо указала рукой на солнце.

Девушка подошла к своей лошади, сняла вьючный мешок из желтоватой кожи, развязала горловину, покопалась и вынула небольшое круглое зеркало в простой серебряной оправе.

«Серебро,— подумал варвар.— Даже если здесь замешана магия, она не злая. Силы Ночи и прислужники Сета боятся серебра...»

Томэо вытащила кинжал из ножен, пришитых к матерчатому поясу ее одежды, встала на цыпочки и перерезала веревку, и когда тело ее бывшего жениха упало на окровавленную траву, отошла в сторону, на открытое место. Поймав зеркалом солнечный луч, Томэо направила его отражение на труп. Золотистый солнечный зайчик коснулся покрытого страшными ранами лица и скользнул по одежде к ногам.

Тело вдруг задымилось, почернело, его объял почти неприметный в свете жаркого южного солнца голубоватый огонь. Дым исчез, когда догорела одежда, и Конан с Мораддином зачарованно наблюдали, как пламя пожирает истончающийся остов человека, обнажает кости, превращает в сероватую, сносимую легким ветерком пыль некогда живую плоть и растворяет в себе желтоватый скелет...

— Отец всех гномов! — едва слышно прошептал Мораддин.— Хотел бы я заслужить такое погребение!

— Здорово! — Конан с нескрываемым интересом смотрел, как покойник исчезает в отраженном луче солнца.— Нет, это добрая магия. Между прочим, Мораддин, если Томэо — колдунья, можно попросить, чтобы она нас переправила обратно. Все-таки Туран поближе к закатным странам, чем границы Кхитая.

— Паган,— проворчал бывший гвардеец.— Об этой стране нет упоминаний в летописях или рассказах знаменитых путешественников... Нас занесло очень далеко.

— И во всем виноват ты.

Увидев, что труп Кисо растаял в солнечном жаре без остатка, а девушка опустила зеркало, Мораддин повернулся к ней.

— Томэо, скажи, пожалуйста, далеко ли от твоей страны Кхитай и Вендия?

— Кхитай? — От изумления у красавицы округлились глаза.— Совсем рядом. Видишь те горы на закате? Сразу за ними.

Значит, чтобы вернуться в Туран, необходимо пересечь всю Великую Империю Восхода, Вендию и Иранистан...

— Кром! — рявкнул Конан, тряхнув мечом, который по-прежнему сжимал в руке.— Мораддин, я тебя сейчас убью! Дернула же тебя нелегкая ужинать за древним алтарем!

Поразмыслив, Мораддин нахмурился.

— Там упоминались некие «пронзающие время»... Конан, тебе не кажется, что мы с тобой пополнили их ряды? — Потомок гномов обратился к Томэо: —   Послушай, благородная госпожа, тебе, случаем, не известно, кто сейчас властвует над государством Туран? Повелитель Илдиз?

— Повторяю, я никогда раньше не слышала о такой стране или повелителе Илдизе,— замотала головой Томэо.— Послушайте, чужестранцы, отчего бы нам не поговорить по пути? К дому Цзи Дарума путь немалый, а нас могут преследовать. Ловите лошадей! Дохлых псов Сутари мы оставим без погребения...

 Глава третья

Томэо даже повидавшему разные страны и обычаи Конану казалась очень необычной девушкой. Негодяи в зеленой одежде только что разделали, будто свинью на бойне, ее жениха, а она вовсе не выглядит убитой горем. Мало того, на желтоватом, как, впрочем, у всех жителей восходных стран, лице блуждает умиротворенная улыбка.

За первые несколько лиг совместного пути Конан успел рассмотреть Томэо с головы до пят и сделал вывод: здешние женщины — создания красивые и воинственные, а потому ему нравятся. Томэо была невысока ростом, лишь на голову выше коротышки Мораддина; длинные прямые волосы она завязала в узел, укрепив его тонкими и острыми полосками металла, которые вполне могли служить метательными кинжалами; в глазах, не таких узких, как у кхитайцев, а скорее миндалевидных, светились природное умение повелевать, упрямство и решительность.

Одевалась Томэо, скорее всего, по мужской моде — свободные штаны темно—вишневого цвета и нечто похожее на кафтан с широким матерчатым поясом. Ножны с мечом девушка, сняв с пояса, переместила за спину. Конан молчаливо одобрил такое решение, благо сам всегда носил клинок за спиной, не понимая воителей, таскавших мечи или сабли на перевязи у бедра.

— Она слегка напоминает Белит,— тихо сказал Конан Мораддину по-турански.— Моя шемитка тоже была немного сумасшедшей и владела оружием не хуже нас с тобой.

— Не хуже...— усмехнулся Мораддин.— Я не встречал женщин, по крайней мере в закатных странах, способных не то что меч, а самый обыкновенный кухонный нож держать так, чтобы не порезаться. Насчет Белит не знаю, а Томэо на первый взгляд еще слабовато освоила технику боя с несколькими противниками...

Девушка, услышав свое имя, обернулась.

— О чем разговор? — поинтересовалась она.— Обо мне?

— Мораддин говорит, ты плохо обучена драться с двумя или тремя нападающими,— с саркастической улыбкой перевел Конан на кхитайский слова Мораддина.— По-моему, он ошибается.

— Ерунда какая! — поморщилась Томэо.— Конечно, я пока недостаточно выучилась, но убить троих соглядатаев Сутари, погнавшихся за мной, смогла бы самостоятельно! Желтоухие шакалы!

Между прочим, трое путников сейчас направлялись в сторону, откуда пришли Конан с Мораддином. Варвар был недоволен — вместо веселого путешествия к Западной Столице пришлось повернуть кругом и ехать обратно к холмам, за которыми, как видно, находился таинственный «дом Цзи Дарума». Наверное, там жили родственники Томэо.

— Послушай.— Мораддин пришпорил коня и поравнялся с девушкой. Томэо обернулась и смерила его надменным взглядом, в котором, однако, присутствовало и любопытство.— Будь любезна, скажи пришельцу из дальней страны, кто такой Сутари? Я так понял, это человек, пославший за тобой и твоим женихом убийц?

— Долгая история,— хмуро сказала Томэо.— Однако иноземцу простительно не знать о вражде дома Тайса и клана Барата.

— В Пагане что, война? — подал голос Конан и сокрушенно добавил: — Точно, влипли...

— Моя семья,— эти слова Томэо произнесла с искренней гордостью,— не воюет с Барата, ибо воевать можно лишь с иноземцами. Тайса подняли мятеж против сумасшедшего императора Готобы и его нэйу-буджана Сутари...

— А что такое нэйу-буджан? — простодушно спросил варвар.

— Это министр, ведающий внутригосударственными делами,— опередил его спутник, открывшую было рот Томэо.— Вроде визиря при дворе туранского эмира. Понятно?

— Так! — хмыкнул варвар и почесал в затылке.— Это что же получается, друг Мораддин? Мы напали на слуг визиря, государственных стражников, перебили всех до одного, спасли жизнь мятежнице, а теперь едем вместе с ней неизвестно куда? Чешуя Сета и его змееныши! Нигде покоя нет!

— Благородная госпожа.— Мораддин снова повернулся к Томэо.— Значит, твоя семья, несомненно достойнейшая из достойных, восстала против власти нынешнего правителя страны? Мы тебя правильно поняли?

— Правильно,— кивнула девушка.— Давайте я лучше расскажу все по порядку. Вы ведь вообще ничего не знаете о Патане? А потом вы расскажете, как очутились здесь. Ты говорил про магию?

Всадники свернули с мощеного тракта на неприметную проселочную дорогу, уводящую в лесистые холмы. Варвара, изнывающего от влажной жары и жажды, лишь порадовало, что дальнейший путь будет осенен прохладной тенью огромных деревьев.

Томэо говорила обстоятельно, путая слушателей бесконечной чередой имен, названий и должностей государственных деятелей.

Суть ее длительного повествования сводилась к следующему: страна, которую называют Империей Паган, лежит почти сразу за Кхитаем, однако немного ближе к полуночи, нежели Камбуя. Как понял Конан, гордый титул «Империя» чисто символический. Размерами Паган не превосходит Бритунию или Замору, но сохранил независимость от огромного Кхитая — армиям Поднебесных Владык мешали непроходимые горы и леса на границе, а также широкий морской залив, отделявший Паган от земель Кхитая.

Издавна в Пагане правили семьи Тайса, Мориту и Барата, постоянно враждуя между собой. Лет пятьдесят назад клан Барата после долгой междоусобной войны отстранил от власти императора, выбранного семьей Тайса, и посадил на трон некоего Готобу. Готоба был неплохим правителем, но, состарившись, выжил из ума. Сейчас престарелому императору около девяноста лет. Правит вместо него и его именем нэйу-буджан Сутари, тоже выходец из семьи Барата. Мало того, что Сутари занимает посты главы Совета при императоре и начальника государственной стражи, он еще и волшебник и содержит в столице огромную магическую школу. Все боятся Сутари.

Не прощая Тайса старые обиды, фактический правитель отнимал у семьи Томэо земли и рабов и, наконец, решил извести своих давних недругов под корень, а заодно и клан Мориту, тоже претендовавший на трон императора. Разгромив с помощью верной ему стражи (настоящей армии, как выяснилось, в Пагане не существовало) несколько родовых поместий враждебных семей и, казнив всех, кто уцелел в боях, Сутари продолжал углубляться в окраинные провинции страны, надеясь полностью уничтожить всех Тайса и Мориту.

Вполне естественно, что семьи (семьей в Патане называлась очень большая община людей, носящих одно имя и возводящих свой род к единому предку) восстали, набрали отряды воинов из разных поместий, и армия под началом жениха Томэо сумела захватить столицу. Правда, не удалось найти Сутари и дряхлого императора, зато Кисо обнаружил в брошенном дворце символы императорской власти — меч, зеркало и кусочек яшмы. Без этих трех вещиц никто не имел права объявлять себя повелителем Патана.

Кисо провозгласил себя императором, однако править ему довелось лишь четыре дня. Вернулся Сутари, собравший в единый кулак свою армию и стражу со всей страны. Вдобавок подняла мятеж школа волшебников, верная своему господину, и сделала для взятия города больше, чем многие тысячи солдат с мечами. Маги Сутари сожгли ворота, убили огненными стрелами многих бунтовщиков и первыми захватили дворец нового императора. Только в нем не оказалось ни Кисо, ни, что самое главное, атрибутов верховной власти Пагана... Когда стало ясно, что поражение неминуемо, Кисо и Томэо выбрались из города, прихватив с собой яшму, зеркало и меч. Понятно, что каждая из этих вещей обладала некими магическими свойствами, но суть этих свойств знали лишь правящий император и несколько ближайших советников. Томэо слышала, будто зеркало, вылавливая лучи солнца или луны, сжигает все, на что направлен отраженный свет.

«Понятно,— подумал Конан.— Значит, своего приятеля ты похоронила с помощью штучки, без которой никто в стране не имеет права называться владыкой. Интересно, а где остальные? Меч и яшма, правильно? Не ошибусь, предположив, что они у тебя в мешке...»

— ... Стражникам Сутари удалось выследить нас с Кисо и настичь. Остальное вы видели своими глазами,— закончила рассказ Томэо.

— Значит,— осторожно сказал Мораддин, —  символы власти находятся... ну, не в столице. Тогда кто правит страной?

— Выходит, никто,— хищно усмехнулась девушка.— Этот полоумный ходячий мертвец Готоба и его приспешник Сутари не могут называться правителями, потому что исчезли священные предметы. У глав семей Мориту и Тайса яшмы, меча и зеркала тоже нет...

Варвар, как всегда, был прямолинеен:

— Они у тебя, благородная госпожа. Это однозначно вытекает из твоего рассказа... Да погоди хвататься за меч, нам они не нужны.

Томэо успокоилась, а Конан получил убийственный взгляд от Мораддина. Ну, кто тянул проклятого киммерийца за язык? Варвар продолжал:

— Таким образом, получается очень интересная история: я и мой друг Мораддин едем куда-то вместе с правительницей империи Паган?

— Да,— кивнула Томэо.— Получается именно так. О прочем поговорим позже. Я вашу просьбу выполнила, теперь вы рассказывайте, откуда пришли в...— Она улыбнулась, выделив следующие слова: — В мою страну.

* * *

— Это одна из лучших сказок, которые мне доводилось слышать.— Томэо восхищенно качала головой и с непритворным любопытством косилась на Мораддина: — Нефритовый Император учит нас покоряться судьбе, а потому я скажу так: если вы, чужеземцы, оказались в Пагане именно в то мгновение, когда дому Тайса была необходима помощь, значит, таково ваше предназначение.

— Предназначение! — возмутился варвар. —   Мораддин, ты слышишь? Мы случайно наткнулись на древний храм в горах, случайно зашли в него, случайно решили поужинать за синим алтарем, так же случайно наткнулись на тебя, Томэо... Одни случайности! Не склонен видеть здесь вмешательство какого-то бога или палец судьбы.

— Перст судьбы,— поправил Мораддин.

— Перст, палец — какая разница! — прорычал киммериец.— Я хочу обратно!

Томэо, выслушав удивительное повествование Мораддина о храме забытого бога и странном путешествии на край света, поверила сразу. Подумав, дочь семьи Тайса вспомнила, что в одной из летописей Патана упоминались святилища Бога Времени, очень и очень древнего, но нигде не было написано, куда исчезли его последователи и когда последний раз люди Империи встречались со жрецами, поклонявшимися этому богу.

— Вы спасли меня, а самое важное, помогли отстоять драгоценные знаки власти,— сказала девушка.— Если Паган снова окажется под властью Тайса или Мориту, вы оба займете самые высокие должности при дворе императора. Оставайтесь у нас, Паган — хорошая страна...

— Хорошая страна на краю света,— вздохнул Мораддин, рассеянно поглаживая мышку, висящую слева на его плаще.— Поживем — увидим...

— Что значит — увидим? — взбеленился варвар. Душный, перенасыщенный миазмами лес начинал ему действовать на нервы. Кроме того, он был голоден, как горный волк, не нашедший добычи за целую седмицу.— Надо поискать какого—нибудь мага, колдуна, способного вернуть нас в Туран! Ехать обратно на лошадях через весь Кхитай и Вендию я не желаю! Год пути!

— Вы отказываетесь? — поинтересовалась Томэо.

— Не знаю,— Мораддин пожал плечами и состроил огорченную мину.

Перспектива возвращаться на закат через неведомые страны его тоже не прельщала. Однако выбирать, похоже, не приходилось. Более всего потомка горных гномов смущало имя бога, упоминавшееся в храме. Если бог властвует над временем, значит, их с Конаном могло занести не только в чужую страну, но и в другую эпоху. В прошлое или будущее.

Вот приедут они в Туран, а там вместо дворцов Султанапура или Хоарезма стоят простенькие палатки кочевников, живших тысячу лет назад... Следовательно, придется искать знающего человека, волшебника, способного проследить путь двоих наемников от заброшенного святилища в Кезанкийских горах до не известной никому на закате маленькой Империи Паган. Или самим почитать упомянутые Томэо древние летописи. Хотя теперь уже не до летописей, быть бы живу: мятеж против законной власти – дело серьезное и чреватое неприятностями для иноземцев, которых угораздило связаться с бунтовщиками...

Вскоре лес кончился, заросшая травой дорога вывела путников к обработанным полям. В отдалении виднелась деревушка из крытых соломой тонкостенных хижин, сновали просто одетые люди; на Томэо и ее спутников никто не обратил внимания. Неподалеку от деревни в болотце, подернутом ядовито-зеленой ряской, купались желтовато-серые быки, над ними вились тучи слепней. На холках рогатых громадин сидели белые птички, похожие на небольших цапель.

— Куда мы все-таки едем? — спросил киммериец у Томэо.— И долго еще? Я был бы не прочь заглянуть в деревню и купить еды.

— Нас покормят,— невозмутимо ответила красавица.— Вон, посмотри, у склона двугорбой горы стоит крепость. Это и есть дом Цзи Дарума.

— А кто там живет? — не унимался варвар.— Твои родители? Или другие родственники?

— Нет,— возразила Томэо.— Это обитель благочестивых братьев, принявших обет служения Нефритовому Императору и его супруге Омитасу.

— Монастырь, что ли? — предположил варвар и получил ответ от Мораддина:

— Я слышал о Даруме, чье имя входит в название обители. Мой наставник рассказывал. Дарума — покровитель искусства боя без оружия, очень хороший и добрый бог, которому поклоняются и в Кхитае. Томэо, а кто такие Нефритовый Император и его жена?

— Владыки царства вечного блаженства, —  пояснила девушка.— Покровители Пагана. Давным-давно Нефритовый Император был самым обычным человеком, но однажды, став владыкой этих земель, решил, что мир несправедлив. Он отрекся от трона и удалился в горы, где создал свое учение. У него было много учеников, среди них Нефритовый Император нашел свою подругу жизни, Омитасу, ставшую впоследствии его женой. Когда они вдвоем достигли высот совершенного знания и уподобились богам, случилась странная вещь — Нефритовый Император и Омитасу вознеслись на облака и до сих пор спят на поднебесных перинах, видя сны. В этих снах — вся настоящая и будущая история Пагана...

— Красиво,— кивнул Конан.— А в моей стране тоже есть бог. Его зовут Кром. Он очень суровый бог, и его никто никогда не видел. Правда, однажды Кром мне явился вживую, но... Похоже, я тогда просто перебрал молодого вина.

— Восхитительно,— пробормотал Мораддин.— А Сета ты случайно не встречал?

— Сета нет, а Дагота видел,— признался варвар, вспомнив старую историю с офирской принцессой, пытавшейся оживить статую бога сновидений Дагота с помощью волшебного рога. Оживить, конечно, сумели, но из мраморного красавца, покоившегося на ложе, получилась такая мерзость, что вспоминать тошно...

— Будешь столько пить,— наставительно сказал Мораддин,— и Сета скоро увидишь.

— А кто такой Сет? — Томэо заинтересовало незнакомое слово.— Тоже бог?

— Бог-змей. Очень плохой. Ему поклоняются в Стигии,— ответил киммериец.— Не будем больше вспоминать о нем.

Всадники, миновав зеленые поля, подъехали к склону горы с двумя вершинами. Действительно, впереди возвышались коричневые стены укрепления, смахивавшего на обыкновенный пограничный форт. За ними виднелись строения, немного похожие на кхитайские, как будто несколько домиков с острыми четырехугольными крышами были поставлены друг на друга. Колыхались узкие, украшенные кисточками разноцветные знамена, кое-где поднимались в небо струйки дыма. Варвар отметил, что открытые ворота дома Цзи Дарума не деревянные, а целиком отлиты из бронзы. Наверняка благочестивые братья начищали их ежедневно — отполированная бронза горела в солнечных лучах, будто золото.

У входа в монастырь Томэо и ее неожиданных спутников встретил наголо обритый привратник в оранжевом балахоне. В руках он сжимал укрепленный медными полосками посох. Низко поклонившись, привратник осведомился:

— Благородные гости, нельзя ли узнать, куда вы держите путь и чем может великий Дарума, благословенный Нефритовым Императором, помочь вам на избранном поприще?

«Витиевато, но вежливо,— подумал варвар, рассматривая пожилого монаха.— Значит, нас пустят. Конечно, если монастырская братия не на стороне правителя, у которого Томэо отобрала меч, яшму и зеркало... Интересно, этот монастырь похож на обители братьев Митры в Аквилонии и Немедии? Тогда нас будут потчевать протухшей рыбой и черствым хлебом...»

— Здесь ли старший брат Ясухиро? — кивком поприветствовав монаха, спросила Томэо.— Мне необходимо поговорить с ним. Скажи, что приехала дочь Асаки Тайса. Эти люди — чужестранцы, Конан и Морадан.

— Мораддин,— спокойно поправил коротышка. Он давно привык к тому, что люди коверкают красивое туранское имя.

— Женщина из дома Тайса,— высокопарно заговорил привратник,— всегда желанный гость в Цзи Дарума. Проезжай, сестра, вместе со своими друзьями.

Всадники въехали в обширный двор. Его подковой огибала одноэтажная галерея, крытая красноватой черепицей, далее виднелись три высоких строения —  наверное, храмы,— а к подножию крутой скалы приткнулись хозяйственные постройки. Монастырь представлял собой небольшой самостоятельный городок с храмами, жилыми домиками, обширным садом и прямоугольником крепостной стены со стороной в тысячу шагов. Варвар слегка опешил, увидев, как справа десяток братьев в одинаковых оранжевых балахонах увлеченно дерутся шестами. Никто из них даже глаз не скосил на гостей.

— Томэо, возлюбленная сестра наша! —  послышался тонкий старческий голос. — Неужели войско Тайса разбито?

Пожилой монах, одетый, в отличие от прочих братьев Дарума, в шафранно-желтую хламиду, с мальчишеской легкостью бежал со стороны дверей святилища, украшенных гербом с изображением тигра и змеи. Старец вытянул руки, принял в объятия соскочившую с седла девушку, после чего с интересом посмотрел на ее спутников.

— Томэо, познакомь меня с твоими друзьями,— лукаво сощурился монах.— Прежде всего, гостеприимство, дела — потом. Вы, наверное, устали с дороги, уважаемые?

Наевшийся до отвала варвар блаженствовал. Во-первых, его накормили, точно короля, заехавшего погостить в зажиточное баронское поместье, во-вторых, Конан выкупался в прекрасном теплом бассейне, смыл дорожную пыль, оставшуюся еще с султанапурской пустыни, и, в-третьих, его развлекали захватывающим зрелищем. Впрочем, нельзя сказать, что развлекали специально. Просто Мораддин, немного отдохнув после обеда, высказал настоятелю монастыря Дарума желание немного поразмяться вместе с воинственными братьями.

В крытой галерее Конан устроился на соломенном коврике смотреть, как на отведенной для учебных боев площадке у стены монастыря Мораддин пытается одержать верх над тремя молодыми монахами. Бывший капитан гвардии попал в свою стихию — честный бой без оружия, только руками да ногами...

Ясухиро, настоятель Цзи Дарума, оказался очень милым старичком. Едва путешественники вошли под сень монастыря, Ясухиро велел принести воду для омовения рук и лица, после чего повел гостей в трапезную. Сами монахи питались очень скромно, в основном желтым рисом и рыбой, но для пришельцев из внешнего мира всегда готовились прекрасные блюда из птицы или говядины, обильно приправленные невиданными специями.

Конан решил попробовать все, что стояло на столе. К пище он был неприхотлив, тем паче, что за многие годы скитаний довелось испробовать сущей гадости, чтобы не протянуть ноги с голоду. Но сейчас радушные монахи предложили яства, на которые смотреть было страшно, не то, что дегустировать. Наряду с тушеной говядиной и жареными на вертеле птицами, похожими на голубей, Ясухиро приказал подать сугубо паганские кушанья.

Перво-наперво на стол выставили корзину с сушеной саранчой. Конану она была не в диковинку — акридами питались и туранские кочевники. Затем появился котел супа, в котором плавали обезьяньи уши, а когда Мораддин помешал варево гладкой полированной палочкой, на поверхность всплыли безглазые змейки с ромбовидным рисунком на коже. Томэо, вытащив пальцами несколько змеек, отправила их в рот и заявила, что лучшего блюда она в жизни не пробовала. Конан, отбросив сомнения, испробовал копченого удава, обезьяньего мяса и уж совсем невероятный десерт — завернутых в широкие листья белых пальмовых гусениц длиной не меньше ладони. Ясухиро объяснил, что у живой гусеницы отрубают жесткую голову, а тело жарят в кипящем масле. Мораддин взял предложенное лакомство, повертел, понюхал, но в рот положить не рискнул.

Искупавшись, варвар с потомком гномов отправились к площадке для боев. Мораддин предложил Конану тоже поучаствовать в ратной потехе, но тот решительно отказался, ему совсем не хотелось драться на полный желудок.

— ... Мораддин, справа! — выкрикнул Конан, приподнявшись на локте.

Его бородатого приятеля пытался атаковать монах, которого настоятель назвал одним из лучших бойцов. Двух других бывший гвардеец уже успел повалить. Пригнувшись, Мораддин незаметно переместился в сторону, избежав удара пяткой в голову, возвратился в прежнее положение, схватил монаха за рукав оранжевой рубахи, как—то чудно крутанул, поверг наземь и прижал к утоптанной глине коленом, уперев его в шею противника. Мышка ничуть не тревожилась о хозяине; закрывшись розоватыми крыльями, она висела под потолком галереи, где отдыхал Конан.

— Пришлось повозиться.— Дыша чуть тяжелее обычного, Мораддин поднялся к варвару. Монахи затеяли бой друг с другом.— Умельцы, Нергал их задери! Одного бы не хотел — встретиться с их учителями в настоящей драке. Мой наставник — помнишь, я тебе рассказывал о бежавшем в Туран старом кхитайце? — был великим воителем. Его звали Юн-Гван...

— Юн-Гван? Ты, почтенный, учился у мастера Юн-Гвана? — на хорошем туранском спросил незаметно подошедший настоятель Ясухиро.— Он был родом из города Шу Чен?

— Ну-у... да.— Мораддин повернулся к Ясухиро и взглянул на него с искренним интересом.— Скажи, откуда ты знаешь туранскую речь и имя моего учителя?

У коротышки сверкнула радостная мысль: «Значит, мы перенеслись только в пространстве, но не во времени! Если настоятель знает мастера Юн-Гвана, значит, здесь тот же год, что и у нас!»

— Вместе с Юн-Гваном мы жили в монастыре неподалеку от столицы Поднебесной,— мечтательно сказал Ясухиро.— Потом я перебрался сюда, в Паган, а моего друга выслали из страны за непреднамеренное убийство. Языку людей степи и пустыни я обучился в том же монастыре, у нас было несколько братьев из Турана и Иранистана, уверовавших в Даруму и принявших обет послушания... Я не спрашивал прежде, но сейчас очень хотел бы узнать, как вы, жители далеких закатных стран, нашли дорогу к землям Пагана? Должно быть, долгое путешествие?

— Мы и не искали,— вмешался Конан.— Это Мораддин во всем виноват! А ты расскажи господину Ясухиро, до чего доводят хорошие манеры!

Потомок гномов снова пустился в обстоятельный рассказ о приключении в дивном горном храме. Настоятель внимал сосредоточенно, не перебивал, а когда Мораддин закончил, монах стал вдруг расспрашивать о мастере Юн-Гване, словно история про синий алтарь Бога Времени его совершенно не заинтересовала. Собеседники пустились в непонятные варвару воспоминания, перевели разговор на боевые искусства, и киммериец заскучал. Решив, что ничего интересного он не услышит, Конан поднялся на ноги и отправился гулять по монастырю.

Первым делом северянин решил заглянуть в самый большой храм, посвященный, как объяснил за обедом Ясухиро, Нефритовому Императору. Войдя под своды удивительно просторного каменного здания, Конан обнаружил, что стены храма расписаны сценками из жизни верховного бога Пагана, зачастую довольно предосудительными; перед статуей лежащего Императора горит множество свечей и натертые благовониями лучины расточают сладковатый дымок. Сам Нефритовый Император напомнил Конану недавно упомянутого Дагота, разве что рога не было. Цельная статуя из зеленоватого нефрита шагов в пятнадцать длиной внушала умиротворение и спокойствие. Бог лежал на правом боку, подперев ладонью голову, глаза познавшего покой небожителя были закрыты, а левая рука сжимала цветок лотоса. За статуей висел огромный круглый медный гонг, в нем тускло отражались огоньки свечей.

— Какой хороший бог,— проворчал варвар.— Все время спит! Это тебе не Сет и не Эрлик с Ариманом...

— Да,— послышался за его спиной женский голос — Нефритовый Император спит, но в его снах — наша жизнь.

Киммериец обернулся. В двух шагах от него стояла Томэо, держала двумя пальцами ароматическую палочку. Девушка шагнула к статуе бога, поставила подношение на скромный бронзовый алтарь, прошептала несколько слов и сказала недоумевающему варвару:

— Это в память о Кисо. Император учует сладкий дым и передаст Кисо, живущему в его дворце, привет от меня.

— Странный бог,— дернул плечом Конан.— Ему ничего не надо. Полагаю, и просить его тоже бессмысленно. Кажется, Нефритовому Императору на все плевать.

— Неправда.— Томэо замотала головой и, взяв Конана за руку, подвела к стене храма. Вдоль нее стояли десятки маленьких ведер, по всей видимости, серебряных. Показав на сосуды, Томэо пояснила: — Если у тебя есть монеты, положи по одной в каждую жертвенницу. Когда дойдешь до последней, загадай желание. Бог тебя услышит и выполнит его. Здесь тридцать три сосуда. Когда бросаешь деньги, раздается звон. Три десятка и еще три удара разбудят Нефритового Императора, и он, чтобы его больше не беспокоили, сделает все, о чем ни попросишь. Он добрый...

— Годится.— Конан взялся за кошель с деньгами.— Если твой бог способен вернуть нас с Мораддином обратно, я согласен разориться на тридцать три империала. А если обманет?

— Ты плохо думаешь о владыке Пагана, —  нахмурилась Томэо.— Ты не веришь в его милость? Учти, Император не станет помогать неверующему.

— Да ну?! — скривился киммериец и пошел к выходу.— В царстве Нергала я видел такие милости! Пойдем лучше на солнышко, а то в храме холодина, точь-в-точь как на асгардских снежных полях.

Некоторое время Конан и Томэо молча бродили возле посвященных богам построек. Наконец варвар не выдержал и спросил:

— Скажи, ты очень любила своего жениха?

— Как я могла его не любить? — удивилась девушка.— Он был предназначен мне с самого рождения. А разве у тебя в твоей стране нет женщины, которая рождена специально для тебя?

— Кром миловал,— усмехнулся варвар и пригладил ладонью волосы.— У нас в Киммерии по-другому. Будущую жену или будущего супруга можно только завоевать. Силой настоящей, любви или... Ну, настоящей силой. Понятно?

— Значит, у вас женщины дерутся ради мужчин и наоборот? — У Томэо округлились глаза.— Никакого Предназначения? Дикари!

— Великие боги,— простонал Конан.— Я уже почти тридцать лет слышу, как меня обзывают дикарем и варваром во всех странах мира! Хотя... Быть варваром гораздо лучше, чем разжиревшим аквилонским или туранским вельможей. Столько интересного случилось, столько разных земель повидал, с какими только людьми не встречался... Разве может граф из Тарантии или визирь из Аграпура пережить то, что досталось мне?

— А Аграпур и Тарантия — это где? —  заинтересовалась Томэо.— Далеко за Кхитаем?

Конан повел долгий рассказ о странах, лежащих на берегах Великого Западного Моря, о полуденных королевствах и царстве Илдиза возле моря Вилайет. Девушка зачарованно слушала. По представлениям Томэо, мир ограничивался горами, отделявшими Паган от далекого Кхитая, а известие, что в неизмеримой дали на закате живут неизвестные племена людей со светлой кожей, явилось для дочери благородной семьи Тайса сюрпризом. Попутно Конан выспрашивал Томэо о жизни в Пагане, требовал, чтобы она вспомнила, о чем еще говорится в летописи, где упомянуты «пронзающие время».

Разговор прервал молодой посланец настоятеля Ясухиро. Монах прибежал с просьбой старца немедленно прийти в общий дом братьев Дарумы. По-видимому, у учителя Ясухиро были очень важные новости для Томэо.

Быстрым шагом варвар, девушка и сопровождавший их брат, чей оранжевый наряд с непривычки резал глаз киммерийцу, вернулись к дому. На пороге их встретили настоятель и озабоченный Мораддин. Мышь, едва слышно попискивавшая, выглядывала из-за ворота его рубахи.

— Томэо,— тотчас обратился к красавице Ясухиро,— только что приезжал гонец из Западной Столицы. Император Готоба и нэйу-буджан Сутари из семьи Барата объявили шейрам.

— Шейрам? — поднял брови киммериец.— А что такое шейрам?

— Приказ владык Империи, запрещающий любому человеку покидать поселок или город в течение одной луны,— объяснил Ясухиро.— Ездить по стране может только стража или посланцы владык. Объявлен розыск заговорщиков, а особенно Томэо из семьи Тайса, незаконно захватившей символы власти императора. И вместе с Томэо ищут двоих чужестранцев, напавших на отряд стражи. Ты попала в неприятную историю, сестра моя...

«И не одна она,— мрачно подумал Конан.— Мы с Мораддином тоже влипли по самые уши... Но откуда власти узнали про нас? Или кто-то из подлых убийц жениха нашей приятельницы остался жив?» 

 Глава четвертая

Прошло три дня. После нежданного визита гонца императора Готобы, заскочившего в монастырь Дарумы с указом паганского владыки, время замедлило свой ход. По крайней мере, для Конана.

Разуверясь в способности Нефритового Императора вернуть его вместе с Мораддином в Туран (и это даже после уплаты Спящему Божеству тридцати трех империалов Илдиза!), варвар места себе не находил. Ясухиро, лично говоривший с посланцем Готобы у врат обители, разъяснил: шейрам объявлен потому, что злокозненные заговорщики из дома Тайса покусились не только на жизнь императора и нэйу-буджана Сутари, но и на сокровища семьи повелителя государства Паган. Однако умалчивалось о том, что драгоценные вещи похищены...

Хотя называть меч, яшму и зеркало, увезенные Томэо и ее погибшим женихом из Западной Столицы, всего лишь ценным имуществом семьи Барата было глупо — в Пагане мог править любой клан, но три реликвии, оставленные еще легендарным Нефритовым Императором для своих потомков, всегда переходили от одного владыки к другому, из какой бы семьи ни происходил предшественник или наследник. Меч, яшма и зеркало в серебряной оправе принадлежали не семье императора, а всему Патану. Единственно истинным наследником великого бога Зрящего Сны признавался лишь тот, кто владел волшебными атрибутами власти.

Томэо была права, утверждая, что сейчас законной повелительницей страны является именно она. Как и предполагал варвар, чудесные вещи лежали в седельных сумах бывшей невесты Кисо, императора, правившего всего четыре дня. Томэо показала знаки власти старому Ясухиро, а так как девушка была из семьи, ранее правившей Патаном, настоятель немедленно признал гостью монастыря владычицей маленькой империи и объявил всем братьям, что имя Томэо ныне должно звучать во всех молитвах верховному богу, как имя новой императрицы...

Беда заключалась в том, что Томэо, с точки зрения подданных Паганской короны, несомненно, была владычицей страны, но не располагала верной армией или могущественной семьей, и ей не подчинялась государственная стража. Томэо могла сколько угодно называть себя императрицей, но реальные бразды власти в Патане держал дряхлый Готоба, а вернее, его родственник и верный слуга Сутари. Оба они сейчас находились в отбитой у мятежников Западной Столице. И очень хотели вернуть символы владычества обратно, желательно вместе с головой невесты Кисо из дома Мориту.

Три восхода, миновавшие после визита гонца Сутари, разносившего вести о победе законных правителей над бунтовщиками, тяжело дались Конану, Мораддину и их царственной подружке. Вечером второго дня в монастырь нагрянул отряд стражи, настолько неожиданно, что Ясухиро едва успел спрятать свою любимицу Томэо и ее друзей в потайной комнате позади покоев братии. Десятник, командовавший патрулем, разумеется, проявлял уважение к главе обители, ибо знал: любой конфликт с монахами Дарумы чреват крупными неприятностями. Благочестивые служители бога, дающего безоружному силы противостоять злодеям с мечами, могли, не особо утруждаясь, перебить отряд полностью или бросить стражников в таинственные подземелья храмов, о которых ходили самые невероятные слухи.

Командир спросил у Ясухиро, не видел ли он женщину, носящую имя Томэо Йосинаки Тайса, и сопровождавших ее иноземцев крайне подозрительного вида. Сразу подтвердились опасения Конана: Мораддин в схватке с убийцами Кисо на лесной прогалине у тракта, ведущего к главному городу Империи, пощадил одного из них — не убил, а всего лишь оглушил. Придя в себя, стражник все рассказал отряду, посланному Сутари на помощь душегубам.

— Дубина! — заорал на Мораддина варвар, выслушав рассказ настоятеля. Заглянувший в Цзи Дарума патруль к тому времени уехал оповещать окрестные деревни.— Что за дурацкая привычка — щадить врагов?! Именно из-за тебя они теперь ищут не только Томэо, но и нас! Сколько можно вдалбливать в твою тупую гномью голову — каждый, кто с оружием встал на нашем пути, должен умереть! Посмотри, что получилось, любитель белых мышей! Едва мы очутились в совершенно чужой стране, тут же ввязались в историю почище султанапурской!