– Ты хороший человек и хороший друг. Не знаю, удастся ли мне когда-нибудь в жизни сравниться с тобой. Но я хочу, чтобы ты знала одну вещь: что бы ни случилось, ты ни на секунду не должна считать, что я не ценю тебя.

Она отстраняется и вскакивает с дивана. Еще несколько минут назад она была томной и расслабленной; сейчас же ее переполняет энергия.

– Что вы собираетесь делать? Теперь, когда мистер Блэк мертв?

– Да ничего особенного, – говорит она. – Полицейские запретили мне уезжать из города до тех пор, пока не будут готовы результаты вскрытия и токсикологической экспертизы. Ведь если какой-нибудь богатей внезапно отдает богу душу, то дело ясное – это его жена прикончила, так ведь? Не может же быть, чтобы он умер своей смертью, от стресса, который он устроил себе сам и все остальные вокруг него. От стресса, от которого его жена пыталась его оградить, чтобы он не загнал себя до смерти.

– По-вашему, это именно то, что с ним произошло? Он загнал себя до смерти? Вот так просто?

Жизель вздыхает. На глазах у нее выступают слезы.

– Существует масса причин, по которым у человека может остановиться сердце.

Я чувствую, как в горле у меня появляется ком. И думаю о бабушке, о ее добром сердце и о том, как оно остановилось.

– Вы будете жить в отеле, пока дожидаетесь результатов всех этих экспертиз? – спрашиваю я.

– У меня нет особого выбора. Мне некуда больше пойти. И я носу не могу высунуть из отеля без того, чтобы на меня сразу же не набросилась толпа репортеров. У меня нет никакой собственной недвижимости. У меня нет вообще ничего, что принадлежало бы мне и только мне, Молли. Даже такой убогой конуры, как эта. – Она морщится. – Прости. Видишь? Ты не единственная, кто время от времени ляпает, не подумав.

– Ничего страшного. Я не обижаюсь.

Она протягивает руку и кладет ладонь мне на колено.

– Молли, – говорит она, – я узнаю, что написано в завещании Чарльза, только когда оно будет оглашено. А это означает, что мне пока не известно, что со мной станет. До тех пор я буду жить в отеле. Там, по крайней мере, за все уже заплачено.

Она делает паузу и смотрит на меня.

– Ты будешь обо мне заботиться? В отеле, я имею в виду. Ты будешь моей горничной? Сунита милая и все такое, но она – не ты. Ты мне как сестра, ты знаешь это? Сестра, которая иногда несет страшную дичь и чересчур озабочена вытиранием пыли, но все равно сестра.

Я польщена тем, что Жизель такого хорошего обо мне мнения, что она видит во мне то, что другие разглядеть не способны, что она видит во мне… родную душу.

– Я почту за честь заботиться о вас, – говорю я. – Если мистер Сноу не будет против.

– Отлично. Я скажу ему, когда вернусь.

Она поднимается, подходит к двери, берет свою желтую сумочку и несет ее к дивану. Потом открывает ее и вытаскивает пачку банкнот – пачку, которая кажется мне подозрительно знакомой. Она отделяет от пачки две хрустящие стодолларовые купюры и кладет их на серебряный бабушкин поднос.

– Это тебе, – говорит она. – Ты их заслужила.

– Что? Но это же куча денег, Жизель.

– Я вчера так и не дала тебе чаевых. Считай, что это они.

– Но я же так и не закончила вчера убирать ваш номер.

– Это не твоя вина. Просто возьми деньги. И давай сделаем вид, что этого разговора не было.

Я лично никогда в жизни не смогу забыть этот разговор, но решаю вслух этого не говорить.

Жизель встает и идет к двери, но потом останавливается и оборачивается ко мне:

– И еще кое-что, Молли. Я хочу попросить тебя об одной услуге.

Я полагаю, что речь пойдет о стирке или глажке, поэтому то, что происходит дальше, становится для меня полной неожиданностью.

– Как ты думаешь, ты все еще сможешь попасть в наш номер? Сейчас он оцеплен. Но я кое-что там оставила, кое-что, что мне отчаянно нужно вернуть. Я засунула его в вентилятор в ванной.

Так вот что это был вчера за металлический звук за дверью ванной, который я слышала, когда Жизель принимала душ.

– Что это за вещь?

– Мой пистолет, – говорит она спокойно, нейтральным тоном. – Я в опасности, Молли. Теперь, когда мистера Блэка не стало, я уязвима. Все хотят урвать от меня кусок. Мне нужна защита.

– Ясно, – отзываюсь я.

Но, по правде говоря, эта просьба вызывает у меня острый приступ беспокойства. Горло у меня перехватывает. Пол начинает уходить из-под ног. Мне вспоминается совет мистера Сноу: «Если гость просит тебя о чем-то, что выходит за рамки твоих должностных обязанностей, считай это своим личным вызовом. Не отказывайся. Расшибись в лепешку, но сделай это!»

– Я сделаю все, что будет в моих силах, – говорю я, но голос у меня срывается. – Чтобы вернуть вам… вашу вещь.

Я стою перед ней, вытянувшись в струнку.

– Благослови тебя бог за твою доброту, горничная Молли, – говорит она, снова заключая меня в объятия. – И не верь ничьим словам. Ты не ненормальная. И не робот. И я никогда в жизни этого не забуду. Вот увидишь. Клянусь тебе, я этого не забуду.

Она бросается в прихожую, вытаскивает из шкафа свои лакированные туфли на шпильках и влезает в них. Чашку она оставила стоять на столе, а не унесла на кухню, как поступила бы бабушка. Свою желтую сумочку, однако, она в комнате не забыла. Она перекидывает ее через плечо, потом открывает входную дверь и, послав мне воздушный поцелуй, машет рукой на прощание.

Тут в голову мне приходит одна мысль.

– Погодите, – говорю я. Она уже в конце коридора, практически у самой лестницы. – Жизель, как вы узнали, где меня искать? Откуда у вас мой домашний адрес?

Она оборачивается.

– А, – говорит она. – Мне его дали в отеле.

– Кто? – спрашиваю я.

Она прищуривается.

– Хм… Точно не помню. Но не волнуйся. Я не стану все время докучать тебе своими визитами. И спасибо тебе, Молли. За чай. За разговор. За то, что ты – это ты.

С этими словами она спускает темные очки со лба на переносицу, открывает сломанную противопожарную дверь и уходит.

Среда

Глава 10

На следующее утро я просыпаюсь от звонка будильника. Вместо мелодии у меня – петушиный крик. Даже столько месяцев спустя я слышу бабушкины шаги по коридору и негромкий стук костяшек ее пальцев в мою дверь.

«Проснись и пой, моя девочка! Начинается новый день!» Шурх-шурх-шурх – шуршат ее подошвы, пока она хлопочет на кухне, заваривая нам на двоих чай «Английский завтрак» и делая лепешки с мармеладом.

Но увы, это не реальность. Это всего лишь мои воспоминания. Я нажимаю на кнопку будильника, чтобы прекратить кукареканье, и проверяю свой телефон на тот случай, если ночью Родни вдруг написал мне сообщение. Новых сообщений: ноль.

Я спускаю босые ступни на паркетный пол. Ну и ладно. Сегодня я пойду на работу. Я увижу там Родни. Я измерю температуру наших отношений. Я сдвину дело с мертвой точки. Я помогу Жизели, потому что она мой друг, который во мне нуждается. Я что-нибудь придумаю.

Я потягиваюсь и вылезаю из постели и первым делом снимаю постельное белье и покрывало, чтобы застелить постель как полагается.

«Если уж берешься за какое-то дело, делай его как следует».

Золотые слова, бабушка. Я начинаю с простыни, энергично встряхнув ее и застелив обратно на кровать. Заправить края под матрас. Аккуратно подоткнуть уголки. Затем я накрываю кровать покрывалом, аккуратно его расправив и проследив, чтобы звезда, как обычно, смотрела на север. Потом я взбиваю подушки и прислоняю их к изголовью под углом в сорок пять градусов, в полном соответствии с регламентом, два пышных холмика с бахромой, связанной крючком.

Покончив с постелью, я отправляюсь на кухню и готовлю себе чай с лепешкой. Каждый раз, когда я откусываю от лепешки, мои зубы с хрустом вонзаются в поджаристую корочку. Почему я никогда не замечала, какие ужасные звуки издаю, пока бабушка была жива?

Ох, бабушка. Она так любила утро. Она напевала что-то себе под нос и хлопотала на кухне. Мы садились рядышком за нашим деревенским столиком на двоих, и она, весело щебеча, точно воробей на солнышке, клевала свой завтрак.

«Сегодня я буду наводить порядок у Колдуэллов в библиотеке. Ах, Молли, как бы мне хотелось, чтобы ты ее увидела. Надо будет как-нибудь попросить у мистера Колдуэлла позволения привести тебя с собой. Это роскошная комната, вся в темной коже и полированном ореховом дереве. А сколько там книг! А они, ты не поверишь, почти никогда туда не заходят. Я люблю эти книги как свои собственные. Сегодня у меня по плану стереть с них пыль. А это дело непростое, скажу я тебе. Нельзя просто сдуть с них пыль, как делают некоторые нерадивые горничные. Это никакая не уборка, Молли. Это просто перемещение грязи с места на место…»

Она болтала и болтала без умолку, готовя нас к наступающему дню.

Я хлюпаю чаем. Отвратительно. Я с хрустом откусываю еще один кусок лепешки, и он не лезет мне в горло. Остатки отправляются в помойное ведро, хотя это и ужасающая расточительность. Я мою за собой посуду и отправляюсь в ванную принять душ. С тех пор как бабушка умерла, по утрам я делаю все немного быстрее, потому что мне хочется как можно скорее уйти из квартиры. Без нее утра стали слишком невыносимыми.

Я готова к выходу. Закрыв за собой дверь квартиры, я направляюсь по коридору к квартире мистера Россо и решительно стучу в дверь. До меня доносится шарканье его ног. Щелкает замок. Дверь открывается.

Мистер Россо стоит на пороге со скрещенными на груди руками.

– Молли, – говорит он, – сейчас половина восьмого утра. Если ты потревожила меня ради какой-нибудь ерунды…

Я сжимаю в кулаке деньги.

– Мистер Россо, я принесла вам двести долларов в счет квартирной платы.

Он со вздохом качает головой.

– Квартирная плата составляет восемнадцать сотен, и тебе это прекрасно известно.

– Да, вы совершенно правы как относительно суммы моей задолженности, так и относительно того факта, что мне это известно. И я раздобуду остаток суммы до исхода сегодняшнего дня. Даю вам слово.

Он снова качает головой и щелкает языком.

– Молли, если бы не уважение, которое я питал к твоей покойной бабушке…

– До исхода дня. Вот увидите, – говорю я.

– До исхода дня, а иначе я перейду от слов к делу, Молли. Я тебя выселю.

– До этого не дойдет. Могу я получить от вас расписку, удостоверяющую факт получения вами двухсот долларов?

– Прямо сейчас? И ты имеешь наглость просить у меня расписку прямо сейчас? Ты получишь ее завтра утром, когда расплатишься со мной полностью.

– Это разумный компромисс. Благодарю вас. Хорошего вам дня, мистер Россо.

С этими словами я разворачиваюсь и иду прочь.

На работу я прихожу задолго до девяти. Как обычно, я всю дорогу иду пешком, чтобы не тратиться на транспорт. Мистер Престон стоит на верхней ступеньке лестницы за своим подиумом и с кем-то разговаривает по телефону. При виде меня он опускает трубку и улыбается.

У входа сегодня оживленно, оживленнее обычного. Перед вращающейся дверью стоят несколько чемоданов, дожидаясь, когда их перенесут в багажную комнату. Гости снуют туда-сюда, многие фотографируют вход и болтают о том, что мистер Блэк то, мистер Блэк сё. Я неоднократно слышу слово «убийство», произнесенное таким тоном, как будто речь идет о дне на ярмарке или новом удачном вкусе мороженого.

– Доброе утро, мисс Молли, – говорит мистер Престон. – У тебя все в порядке?

– Я в полном порядке, – говорю я.

– Надеюсь, вчера ты добралась до дома благополучно?

– Да. Благодарю вас.

Мистер Престон прокашливается.

– Знаешь, Молли, если у тебя когда-нибудь возникнут проблемы, какого угодно рода, помни, что ты всегда можешь рассчитывать на помощь старого доброго мистера Престона.

Его лоб странно морщится.

– Мистер Престон, вы чем-то встревожены?

– Я бы так не сказал. Но я хочу, чтобы ты… общалась с достойными людьми. И чтобы ты знала, что, если тебе понадобится помощь, я всегда рядом. Только кивни мистеру Престону, и я сразу все пойму. Твоя бабушка была хорошей женщиной. Она мне нравилась и всегда была очень добра к моей дорогой Мэри. Я уверен, тебе нелегко без нее приходится.

Он переступает с ноги на ногу и на мгновение перестает быть похожим на мистера Престона, импозантного швейцара, и становится похожим на большого ребенка.

– Я благодарна вам за заботу, мистер Престон. Но у меня все в полном порядке.

– Ну и прекрасно, – говорит он, приподнимая свою фуражку.

В следующее же мгновение его вниманием завладевает семейство с тремя детьми и шестью чемоданами. Он поворачивается к ним, прежде чем я успеваю попрощаться с ним как полагается.

Я пробираюсь сквозь толпу гостей, преодолеваю вращающуюся дверь и оказываюсь в лобби. Оттуда я прямиком направляюсь вниз, в служебные помещения. Моя униформа, как всегда, висит на дверце моего шкафчика, выстиранная и упакованная в защитную полиэтиленовую пленку. Я набираю код замка, и дверца моего шкафчика распахивается. На верхней полочке стоят песочные часы, подарок Жизели, – песок из далекого экзотического места и полированная латунь, светящаяся в темноте, как лучик надежды. Я ощущаю рядом чье-то присутствие и, обернувшись, обнаруживаю Шерил, пытающуюся заглянуть ко мне в шкафчик. Лицо у нее суровое, губы поджаты, – словом, все как всегда.

Я стараюсь выглядеть жизнерадостной и оптимистичной.

– Доброе утро. Надеюсь, тебе удалось провести вчерашний выходной с пользой и сегодня ты чувствуешь себя лучше.

Она вздыхает:

– Сомневаюсь, Молли, чтобы ты могла по-настоящему понять, что такое жить с моим заболеванием. У меня проблемы с кишечником. И стресс их только усугубляет. Например, стресс оттого, что на моем рабочем месте обнаружили мертвого человека. Стресс, который вызывает желудочно-кишечное расстройство.

– Мне жаль, что ты плохо себя чувствуешь, – говорю я.

Я ожидаю, что после этих слов она уйдет, но она продолжает стоять у меня на пути. Полиэтиленовый чехол моей униформы зловеще шелестит, когда она задевает его плечом.

– Очень жаль, что с Блэками так вышло.

– Ты имеешь в виду, что так вышло с мистером Блэком? – уточняю я. – Да, это просто ужасно.

– Нет. Я имею в виду, что теперь, когда Блэк мертв, ты не будешь больше получать от них чаевые.

Ее лицо напоминает мне яйцо – безликое и невыразительное.

– Вообще-то, – говорю я, – по моим сведениям, миссис Блэк до сих пор проживает в отеле.

Шерил фыркает:

– Новым номером Жизели теперь занимается Сунита. Я, разумеется, буду контролировать ее работу.

– Не сомневаюсь, – говорю я.

Это ее очередной план с целью присвоить себе чаевые, но ничего, долго это не продлится. Жизель поговорит с мистером Сноу. Она потребует, чтобы я снова убирала ее номер. Так что я пока придержу язык за зубами.

– Полицейские закончили с бывшим номером Блэков, – продолжает между тем Шерил. – Они перерыли его сверху донизу. Там все вверх дном. Тебе придется немало потрудиться, чтобы привести его в порядок. И чаевых от полицейских тоже не дождешься. С сегодняшнего дня я сама буду убирать номер Ченов. Не хочу, чтобы ты перерабатывала.

– Как это предупредительно с твоей стороны, – говорю я. – Спасибо, Шерил.

Она еще некоторое время стоит на месте, таращась в мой шкафчик. Я вижу, как она разглядывает песочные часы. Мне хочется выцарапать ей глаза, потому что своим завистливым взглядом она оскверняет их. Они мои. Это мой подарок. От моей подруги. Мое.

– Прошу прощения, – говорю я и захлопываю дверцу шкафчика.

Шерил вздрагивает.

– Я пойду. Мне надо работать.

С этими словами я беру свою униформу и направляюсь в раздевалку. Она бормочет мне вслед что-то неразборчивое.

Переодевшись и укомплектовав свою тележку всем необходимым, я направляюсь в лобби. У стойки регистрации стоит мистер Сноу. Он выглядит заиндевевшим, как обсыпанный сахарной пудрой пончик, тающий в жаркий день. Он делает мне знак подойти.

Я осторожно позволяю толпам гостей проходить передо мной и моей тележкой, склоняя голову перед каждым, поскольку они не обращают на меня внимания.

– После вас, мэм/сэр, – говорю я снова и снова. Мне требуется необычайно много времени, чтобы преодолеть короткое расстояние от лифта до стойки регистрации. – Прошу прощения, мистер Сноу. Сегодня у нас очень людно, – говорю я, подходя к стойке.

– Молли, как я рад тебя видеть. Еще раз спасибо тебе за то, что вчера вышла на работу. И сегодня тоже. Многие попросту воспользовались недавними событиями, чтобы притвориться больными. Уклониться от своих обязанностей.

– Я никогда бы так не поступила, мистер Сноу. Каждая рабочая пчела в улье выполняет свою функцию. Вы же сами меня этому научили.

– Я?

– Вы. Это было в вашей речи на дне профессионального развития в прошлом году. Отель – это улей, а каждый его сотрудник – пчела. Без каждого из нас не было бы меда.

Мистер Сноу устремляет взгляд мимо меня в заполненное людьми лобби. Да, внимание бы ему не помешало. Какой-то ребенок оставил в кресле с высокой спинкой свитер. Брошенный пластиковый стаканчик подскакивает и вновь приземляется на мраморный пол, когда мимо деловито спешит портье, волоча за собой скрипучий чемодан.

– Мир никогда не перестанет меня удивлять, Молли. Вчера я беспокоился, что после недавних прискорбных событий гости начнут отменять свои бронирования и наш отель опустеет. Но сегодня обнаружилось ровно противоположное. У нас масса новых бронирований. Дамские компании толпами приходят на чай только ради того, чтобы поглазеть по сторонам. Наши конференц-залы полностью забронированы до конца следующего месяца. Такое впечатление, что все возомнили себя сыщиками. Все считают, что они могут заявиться в отель и в два счета разгадать тайну безвременной кончины мистера Блэка. Взгляни только на ресепшен. Они едва справляются.

Он прав. Пингвины за стойкой лихорадочно тычут в свои экраны, раздают поручения чистильщикам, носильщикам и швейцару.

– «Ридженси гранд» стал популярным местом, – говорит мистер Сноу. – И все благодаря мистеру Блэку.

– Очень любопытно, – замечаю я. – Я как раз думала о том, что один день может быть абсолютно беспросветным, а следующий за ним нести радость. В этой жизни никогда не знаешь, что ждет тебя за углом, труп или приглашение на свидание.

Мистер Сноу закашливается в кулак. Надеюсь, он не простудился. Очень надеюсь, что он не собирается разболеться. Он подходит ко мне ближе и понижает голос до шепота:

– Послушай, Молли. Я хочу сообщить тебе о том, что полиция завершила следственные действия в номере Блэков. Очень надеюсь, что они не нашли там ничего… никакой грязи.

– Если и нашли, я просто ее уберу. Шерил велела мне сегодня же привести номер в порядок. Я как раз собиралась этим заняться, сэр.

– Что? Я же недвусмысленно велел Шерил взять это на себя. Все равно мы в ближайшее время не будем сдавать этот номер. Пусть все немного уляжется. Я не хочу причинять тебе еще больший стресс, чем тот, которому ты уже подверглась.

– Ничего страшного, мистер Сноу, – говорю я. – Для меня куда больший стресс знать, что в номере творится кавардак. Я буду чувствовать себя гораздо лучше, когда он будет снова приведен в порядок, как будто никто никогда не умирал в этой постели.

– Тише, – говорит мистер Сноу. – Давай не будем пугать гостей.

Лишь тогда я осознаю, что говорю громко.

– Прошу прощения, мистер Сноу, – шепчу я. Потом добавляю в полный голос на тот случай, если нас кто-то слушает: – Я пойду убирать номер, не какой-нибудь конкретный, любой из тех, которые стоят в моем списке.

– Да-да, – говорит мистер Сноу. – Тогда иди, Молли.

Я ухожу, огибая по пути многочисленных гостей и направляясь в бар, чтобы забрать утренние газеты и, очень хотелось бы надеяться, увидеть Родни.

Когда я туда прихожу, он стоит за стойкой, натирая латунные краники. Как только я его вижу, на меня мгновенно накатывает теплая волна.

Родни оборачивается.

– А, привет, – говорит он с улыбкой, которая – я знаю это – предназначается мне одной, только мне и никому больше.

В руках он держит чайное полотенце – белоснежное, без единого пятнышка.

– Я не стала тебе звонить, – говорю я. – И писать тоже. Я подумала, что лучше будет подождать до тех пор, пока мы не сможем поговорить лично, как сейчас. Но я хочу, чтобы ты знал, что, если я поступила вопреки твоим ожиданиям, я с радостью буду писать или звонить тебе в любое время дня и ночи. Просто скажи мне, чего ты от меня ждешь, и я подстроюсь. Это не проблема.

– Ого, – говорит он. – Ладненько. – Он берет накрахмаленное белое полотенце и перекидывает его через плечо. – Ну и как, вчера вечером не всплыло что-нибудь интересненькое?

Я подхожу вплотную к барной стойке. На этот раз я уж не забуду про то, что надо говорить шепотом.

– Ты мне не поверишь, – говорю я.

– А ты меня испытай, – отзывается он.

– Ко мне вчера приходила Жизель! Прямо домой! Когда я подошла к дому, она ждала меня у дверей подъезда. Представляешь себе?

– Ха. Вот это сюрприз, – говорит Родни, но тон у него какой-то странный, как будто эта новость ничуть его не удивила.

Он берет бокал и начинает полировать его полотенцем. Хотя вся посуда проходит обязательную стерилизацию внизу в кухне, он придирчиво оттирает каждое крошечное пятнышко. Такое стремление к идеалу мне по душе. Он – настоящее чудо.

– Ну и что было нужно Жизели? – спрашивает Родни.

– Ну, – отвечаю я, – это секрет между друзьями.

Я делаю паузу и обвожу взглядом заполненный людьми ресторан, чтобы убедиться, что никто не обращает на нас внимания. Никто даже не глядит в мою сторону.

– Ну, если секрет, то из тебя его и под дулом пистолета не вытянешь.

На его губах появляется игривая улыбка, и я начинаю думать, что он со мной флиртует. От этой мысли сердце у меня пускается выстукивать двойную синкопу.

– Забавно, что ты это говоришь, – отзываюсь я.

Прежде чем я успеваю придумать, что еще ему сказать, Родни меняет тему:

– Нам надо поговорить о Хуане Мануэле.

Я чувствую внезапный укол совести.

– А, ну конечно.

Я так сосредоточилась на Родни и на наших расцветающих отношениях, что почти забыла про Хуана Мануэля. Родни определенно намного более хороший человек, чем я, всегда думает о других, а себя ставит на последнее место. Пусть это послужит мне напоминанием, как многому он должен меня научить, сколько всего я еще должна усвоить.

– Чем я могу помочь? – спрашиваю я.

– Я слышал, полицейские ушли и номер Блэков стоит пустой. Это правда?

– Я могу это подтвердить, – сообщаю я. – Более того, его планируют некоторое время никому не сдавать. Я как раз иду делать там уборку.

– Отлично, – говорит Родни и, поставив на место отполированный бокал, берет второй. – Думаю, сейчас для Хуана Мануэля более безопасного места, чем номер Блэков, и быть не может. Легавые ушли, номер в ближайшее время сдаваться не будет, хотя и не по причине отсутствия к нему интереса у гостей. Ты видела, что тут у нас сегодня творится? Все насмотревшиеся детективов старые девы в городе ошиваются в лобби в надежде хоть одним глазком взглянуть на Жизель или я уж даже не знаю на что. Жалкое зрелище, если честно.

– Даю тебе слово: ни один любопытствующий субъект не проникнет в этот номер, – говорю я. – Мне надо делать дело, и я намерена этим заняться. Как только номер будет приведен в порядок, я дам тебе знать, что Хуан Мануэль может в него прийти.

– Замечательно, – говорит Родни. – Могу я попросить тебя еще кое о чем? Хуан отдал мне на хранение сумку со своими вещами. Можешь отнести ее в номер? Убери под кровать или еще куда-нибудь. Я ему передам, что она будет там.

– Разумеется, – говорю я. – Ради тебя я готова на все. И ради Хуана Мануэля тоже.

Родни вытаскивает из-за пивного бочонка уже знакомую мне темно-синюю спортивную сумку и передает ее мне.

– Спасибо, Молли, – говорит он. – Господи, если бы все женщины были такими же потрясающими. С большинством из них иметь дело куда сложнее, чем с тобой.

Мое сердце, и без того уже бьющееся с удвоенной частотой, преисполняется ликования и воспаряет ввысь.

– Родни, – говорю я, – я тут подумала. Может быть, нам с тобой как-нибудь сходить куда-нибудь поесть мороженого? Если, конечно, ты не любишь пазлы. Ты любишь пазлы?

– Пазлы?

– Да, складывать пазлы.

– Э-э… если необходимо сделать выбор между этими двумя вариантами, то я предпочел бы мороженое. В ближайшие дни я немного занят, но да, как-нибудь можно выбраться. Конечно.

Я беру сумку Хуана Мануэля, перекидываю лямку через плечо и разворачиваюсь, чтобы уходить.

– Молли! – слышу я за спиной. Я оборачиваюсь. – Ты забыла газеты.

Он плюхает большую стопку газет на барную стойку, и я сгребаю ее в охапку.

– Спасибо, Родни. Ты невероятно добр.

– О, я знаю, – говорит он, подмигивая, потом поворачивается ко мне спиной, чтобы переговорить с официанткой насчет заказа.

После этого умопомрачительно восхитительного диалога я поднимаюсь наверх. Я практически парю на крыльях, но едва стоит мне очутиться перед дверью бывшего номера Блэков, как гравитация воспоминаний пригвождает меня обратно к земле. Прошло два дня с тех пор, как я в последний раз была в этом номере. Дверь кажется больше, чем прежде, внушительнее. Я делаю вдох и выдох, собираясь с духом, чтобы войти. Затем я использую свою карточку-ключ и вхожу внутрь, волоча за собой тележку. Дверь, щелкнув, закрывается.

Первое, что я замечаю, – это запах, вернее, отсутствие запаха – привычной смеси духов Жизели с бритвенным лосьоном мистера Блэка. Обводя взглядом номер, я вижу, что все ящики каждого без исключения предмета мебели выдвинуты. Диванные подушки валяются на полу, молнии чехлов расстегнуты. Столик в гостиной засыпали порошком для дактилоскопии, да так и оставили, прямо с отпечатками пальцев во всей красе. Столешница выглядит как картина пальчиковыми красками, которыми меня заставляли рисовать в детском саду, несмотря на то что я терпеть не могла пачкать пальцы красками. На полу перед входом в спальню лежит забытый моток ядовито-желтой полицейской ленты.

Я делаю еще один глубокий вдох и прохожу дальше. Останавливаюсь на пороге спальни. Постельное белье с кровати снято, нет ни простыней, ни даже наматрасника. Полицейские что, забрали постельное белье с собой? Это означает, что у меня будет недостача, из-за чего придется объясняться с Шерил. Подушки без наволочек разбросаны как попало, грязные пятна на них похожи на какие-то гротескные мишени. Подушек всего три, а не четыре.

Внезапно у меня начинает слегка кружиться голова, и я хватаюсь за косяк, чтобы не упасть. Сейф открыт, но теперь в нем ничего нет. Из гардеробов исчезли все вещи Жизели и мистера Блэка. И ботинки мистера Блэка, которые стояли с той стороны кровати, тоже исчезли. С прикроватных столиков тоже снимали отпечатки пальцев, которые теперь некрасиво проступают сквозь слой дактилоскопической пудры. Возможно, часть из них принадлежит мне.

От таблеток не осталось и следа, даже от тех, которые были раздавлены и втоптаны в ковер. Вообще говоря, ковры и полы – это, похоже, единственное в номере, что привели в порядок. Наверное, полицейские пропылесосили, собрали все следы – микроволокна и частички частной жизни Блэков, заключенные в границах мешков для пыли.

Я ощущаю, как по спине у меня пробегают холодные мурашки, как будто мистер Блэк собственной персоной, в облике призрака, отпихивает меня в сторону: «Прочь с дороги!» Мне вспоминаются синяки на запястьях Жизели. «О, ничего страшного. Я люблю его, ты же знаешь». Этот гнусный человек чуть ли не сбивал меня с ног каждый раз, когда я оказывалась у него на пути в их номере или в коридорах, как будто я была какой-то букашкой или паразитом, заслуживавшим, чтобы его раздавили. Он стоит перед моим мысленным взором – отвратительный тип с глазами-бусинками, курящий свою отвратительную, вонючую сигару.

Я чувствую, как от гнева у меня начинает стучать в висках. Куда теперь идти Жизели? Что ей делать? Ее судьба волнует меня так же сильно, как моя собственная. Сегодня утром мистер Россо снова мне угрожал: «Плати или выметайся». Мой дом, моя работа. Это все, что у меня осталось. Я чувствую, как к глазам подступают слезы, которые мне сейчас совершенно ни к чему.

«Тот, кто усердно трудится, получает награду. Чистая совесть, чистая жизнь».

Бабушка всегда приходит ко мне на помощь.

Я прислушиваюсь к ее совету и, поспешив обратно к своей тележке, натягиваю резиновые перчатки. Я поливаю дезинфектантом стеклянные столешницы, окна, мебель. Я уничтожаю все отпечатки пальцев, все следы незваных гостей, которые побывали в этом номере. Затем я принимаюсь оттирать стены, ликвидируя вмятины и царапины, которых, я в этом совершенно уверена, не было здесь до нашествия неуклюжих детективов. Я натягиваю на матрас белоснежный наматрасник. Потом застилаю постель свежим хрустким бельем. Дверные ручки отполировать до блеска, пополнить запасы в кофейном уголке, выставить на стол чистые стаканы для воды, накрыв их бумажными розетками, чтобы никто не усомнился в их чистоте. Я работаю на автомате, мое тело действует самостоятельно, столько раз я проделывала все это, столько дней подряд, так что номера и гости сливаются в одну смутную, неразличимую массу. Когда я полирую позолоченное зеркало напротив кровати, руки у меня слегка дрожат. Я должна сосредоточиться на настоящем, а не на прошлом. Я тру и тру до тех пор, пока на меня из зеркала не начинает смотреть мое безупречное отражение.

Теперь остается убрать один угол спальни Блэков, темный угол рядом с гардеробом Жизели. Я беру пылесос и принимаюсь туда-сюда водить щеткой по ковру. Потом пристально оглядываю стены и тщательно протираю обе дезинфектантом. Готово. Ни следа грязи.

Я окидываю критическим взглядом дело своих рук и вижу, что комнаты приведены в полный порядок. В воздухе стоит приятный цитрусовый запах.

Пора.

Все это время я обходила ванную стороной, но больше так не может продолжаться. Там тоже творится полнейший кавардак. Полотенца пропали, салфетки, даже рулоны туалетной бумаги – ничего этого нет. Зеркало над раковиной и столешница вокруг нее припорошены дактилоскопическим порошком. Я щедро лью и разбрызгиваю повсюду дезинфектант, я полирую и восполняю запасы. Здесь, в этом маленьком помещении, в силу своей функции требующем более основательной дезинфекции, стоит такой едкий запах хлорки, что у меня начинает щипать в носу. Я включаю вентилятор, но слышу знакомый лязг и поспешно выключаю его.

Пора.

Стащив с рук резиновые перчатки, я бросаю их в мусорный бак. Потом беру с тележки маленькую табуреточку, устанавливаю под вентилятором и залезаю на нее. Решетка вентилятора сдвигается вниз безо всякого труда. Я сдвигаю два зажима, чтобы снять ее полностью, и осторожно ставлю на пол рядом с раковиной. Потом снова забираюсь на табуреточку и засовываю одну руку в темную шахту вентилятора, все дальше в неизвестность, пока мои пальцы не натыкаются на холодный металл. Я вытаскиваю металлический предмет и беру его обеими руками. Он меньше, чем я ожидала, гладкий и черный, но неожиданно увесистый. Основательный. Рукоятка на ощупь кажется шершавой, как наждачная бумага или кошачий язык. А дуло гладкое, приятно блестящее. Безупречное. Отполированное. Чистое.

Пистолет Жизели.

Никогда в жизни я не держала в руках ничего подобного. Он кажется живым, хотя я прекрасно понимаю, что это не так.

Кто мог бы упрекнуть ее в том, что она обзавелась пистолетом? Я бы на ее месте, если бы мне постоянно угрожали мистер Блэк и все остальные… в общем, я не вижу в этом ничего удивительного. Я физически ощущаю эту силу, которую держу в руках и которая немедленно заставляет меня чувствовать себя защищенной, неуязвимой. И тем не менее она не воспользовалась им, этим оружием. Она не воспользовалась им против своего мужа.

Куда она теперь пойдет? Что будет делать? А я? Я чувствую, как сила земного притяжения в номере изменяется и груз всего этого с размаху обрушивается на мои плечи. Я кладу пистолет на край раковины, снова забираюсь на табуреточку и ставлю на место решетку вентилятора. Затем спускаюсь обратно, снова беру пистолет и несу его в гостиную. Он так уютно лежит у меня в ладонях. Что мне с ним делать? Как передать его Жизели?

И тут меня осеняет. Говорят, просмотр телевизора – это пустая трата времени, но я настаиваю, что «Коломбо» очень многому меня научил.

«Если нужно что-то спрятать, надежнее всего делать это у всех на виду».

Я осторожно кладу пистолет на стеклянный столик, потом спешу обратно к моей тележке. Взяв спортивную сумку Хуана Мануэля, я направляюсь с ней обратно в спальню, где засовываю ее под кровать. Потом возвращаюсь в гостиную.

Мой взгляд падает на пылесос, стоящий наготове у моих ног. Я расстегиваю мешок для мусора и вытаскиваю грязный фильтр. Потом беру с тележки новый и засовываю пистолет внутрь, после чего вставляю его обратно в чрево пылесоса и застегиваю мешок. «С глаз долой, из сердца вон». Я толкаю пылесос туда-сюда. Он не издает ни звука, мой верный молчаливый друг.

Я беру грязный фильтр и уже собираюсь отправить его в мусорный бак, как вдруг из него вываливается ком пыли и с глухим стуком приземляется на ковер. Я бросаю взгляд на пыльную и грязную плюху на ковре. В ее центре что-то блестит. Я опускаюсь на корточки и, взяв находку в руку, очищаю от грязи. Толстая полоска золота, инкрустированная бриллиантами и другими драгоценными камнями. Это кольцо. Мужское. Обручальное кольцо мистера Блэка. Оно лежит у меня на ладони.

«Господь милосердный дарует, Господь милосердный и отнимает».

Я сжимаю кольцо в кулаке. Кажется, мои молитвы не остались без ответа. «Спасибо, бабушка», – говорю я про себя.

Потому что теперь я знаю, что мне делать.

Глава 11

Пистолет надежно спрятан внутри пылесоса. Кольцо аккуратно завернуто в салфетку и убрано в левую чашечку моего бюстгальтера, прямо у сердца.

Я один за другим убираю номера, стараясь работать как можно быстрее и используя швабру вместо пылесоса. В какой-то момент я сталкиваюсь в коридоре с Сунитой. При виде меня она вздрагивает, что ей обычно не свойственно.

– Ой, прости, – говорит она.

– Сунита, что-то случилось? – спрашиваю я. – У тебя закончились чистящие средства?

Она хватает меня за локоть:

– Ты нашла его. Мертвым. Ты очень славная девушка. Будь осторожна. Иногда что-то может казаться чистым, как свежевыпавший снег, но на самом деле это не так. Это всего лишь видимость. Понимаешь?

Я немедленно вспоминаю Шерил с ее обыкновением мыть раковины туалетными тряпками.

– Я прекрасно понимаю, Сунита. Мы всегда должны соблюдать чистоту.

– Нет, – шепчет она. – Ты должна быть осторожней. Трава радует глаз своей зеленью, но в ней скрываются змеи.

С этими словами она извилистым движением проводит в воздухе белым полотенцем и кидает его в кучу грязного белья в своей тележке. Выражение, с которым она на меня смотрит, не принадлежит к числу тех, которые я способна расшифровать. Что на нее нашло? Но прежде, чем я успеваю задать ей этот вопрос, она со своей тележкой скрывается в соседнем номере.

Я пытаюсь забыть об этой странной встрече. Я бросаю все силы на то, чтобы поскорее закончить уборку и выскочить на улицу в обеденный перерыв чуть раньше обычного. У меня будет на счету каждая минута.

Пора.

Я подкатываю мою тележку к лифту и жду, когда он придет. Трижды из-за открывшихся дверей на меня смотрят гости, даже не пытаясь подвинуться, чтобы дать мне войти, хотя места в кабине полно. Горничная едет в последнюю очередь.

На четвертый раз лифт наконец приходит пустым. Я в одиночестве доезжаю до самого подвала и так спешу со своей тележкой к шкафчику, что за последним поворотом едва не налетаю на Шерил.

– Куда это ты так разбежалась? И каким образом смогла убрать все номера так быстро? – спрашивает она.

– Я умею работать эффективно, – отвечаю я. – Прости, мне некогда с тобой болтать. Мне нужно в обеденный перерыв сделать одно дело.

– Дело? Но ты же обычно в свой обеденный перерыв работаешь? – говорит Шерил. – Не боишься лишиться своего выдающегося показателя продуктивности А+, если будешь в обеденный перерыв вместо работы бегать туда-сюда?

Я очень горжусь своим выдающимся показателем продуктивности А+. Каждый год он приносит мне почетную грамоту от самого мистера Сноу.

Шерил никогда не выполняет свою дневную норму уборки номеров, а моя выдающаяся продуктивность позволяет закрыть этот разрыв.

Но сейчас, глядя на Шерил, я улавливаю в ее выражении нечто такое, что всегда в нем присутствовало, сегодня же я просто отчетливо это вижу: изогнутая верхняя губа, пренебрежение и… что-то еще. Я слышу в голове бабушкин голос, дающий мне совет про школьных задир.

«Не позволяй им дергать тебя за ниточки».

Тогда я не понимала, что это о ниточках не в буквальном смысле. А теперь понимаю. В голове у меня что-то щелкает.

– Шерил, – говорю я, – у меня есть законное право на обеденный перерыв, и я намерена сегодня им воспользоваться. А также в любой другой день, когда мне это понадобится. Это приемлемо или мне обратиться по этому поводу к мистеру Сноу?

– Нет-нет, – отвечает она. – Все в порядке. Я никогда не стала бы предлагать ничего… противозаконного. Просто вернись к часу дня.

– Буду, – говорю я и срываюсь с места, пулей проносясь мимо нее.

Я оставляю тележку у шкафчика, хватаю кошелек, потом несусь обратно к лифту и, преодолев столпотворение у дверей, выскакиваю из отеля.

– Молли? – кричит мне вслед мистер Престон. – Ты куда?

– Я вернусь через час!

Я перехожу дорогу и оставляю позади кафе, расположенное прямо напротив отеля. Затем сворачиваю на боковую улочку. Тут не такое интенсивное движение, и пешеходов на тротуарах тоже меньше. Моя цель примерно в семнадцати минутах ходьбы. Я чувствую, как в груди начинает подниматься волна жара, как горят ноги, которые я заставляю нести меня вперед. Но это все не важно. «Если есть желание, найдется и возможность», как любила говорить бабушка.

Я прохожу мимо офиса на первом этаже, где сотрудники собрались в большом кабинете и сидят, слушая мужчину в костюме, который размахивает руками на возвышении. На экране у него за спиной виднеются какие-то графики и диаграммы. Я улыбаюсь про себя. Я-то знаю, каково это, быть гордым работником, которому повезло иметь начальство, заботящееся о профессиональном развитии своих подчиненных. Я жду не дождусь следующего дня профессионального развития, который у мистера Сноу запланирован уже примерно через месяц.

Я никогда не понимала, почему некоторые сотрудники жалуются по поводу этих мероприятий, как будто это какая-то нудная повинность, как будто саморазвитие и шанс получить бесплатное образование в области обслуживания гостей и отельной гигиены – не дополнительный плюс работы в «Ридженси гранд». Я наслаждаюсь такими возможностями, в особенности учитывая, что мне не удалось исполнить свою мечту и получить образование в области гостиничного менеджмента. Это плохая мысль, незваная мысль. Перед глазами у меня всплывает лицо Уилбура, и меня охватывает внезапное желание врезать ему. Но мысли не врежешь. А если и врежешь, то реальность это не сильно изменит.

В животе у меня начинает бурчать. Перекусить мне нечем, я ничего не захватила с собой утром, поскольку практически никакой еды дома у меня все равно нет, да и завтрак я тоже не смогла в себя впихнуть. Я надеялась найти на сервировочной тележке за дверью какого-нибудь из номеров нетронутые крекеры и, может, нераспечатанную маленькую баночку джема, а если повезет, то и какой-нибудь фрукт, который я могла бы вымыть и тайком припрятать. Но увы, сегодняшние гости почти ничего мне не оставили. Чаевых вышло в общей сложности 20 долларов 45 центов, а это, конечно, хотя и какие-никакие деньги, но их совершенно недостаточно для того, чтобы умилостивить недовольного квартирного хозяина или наполнить холодильник чем-то помимо самого скудного необходимого минимума. Ну и ладно.

«Мед делается в улье. Пчелы стараются ради меда».

На этот раз голос в моей голове принадлежит мистеру Сноу. На последнем дне профессионального развития он раскрыл в высшей степени важную тему: как коллективизм способствует большей продуктивности. Я делала записи в чистом блокноте и потом тщательнейшим образом их проштудировала. В своей часовой лекции мистер Сноу говорил о командной работе, используя для этого убедительнейшую аналогию.

– Думайте о нашем отеле как об улье, – сказал он, глядя на сотрудников поверх своих совиных очков. Я впитывала каждое его слово. – А о себе – как о пчелах.

«Думай о себе как о пчеле», – записала я в блокноте.

Мистер Сноу продолжал:

– Мы – команда, единое целое, семья, колония. Когда мы развиваем в себе коллективизм, это значит, что мы все вместе трудимся ради общего блага, ради блага отеля. Как пчелы в улье, мы осознаем важность отеля, нашего улья. Мы должны вместе развивать его, чистить его, заботиться о нем, потому что мы понимаем: без него не будет меда.

«Отель = улей; улей = мед», – записала я в своем блокноте.

В этот момент лекция мистера Сноу приняла совершенно неожиданный оборот.

– А теперь, – сказал он, обеими руками держась за конторку, – давайте рассмотрим иерархию ролей в улье и важность того, чтобы все пчелы, независимо от ранга, работали в меру своих возможностей. Есть руководящие пчелы, – с этими словами он поправил свой галстук, – и рабочие пчелы. Есть пчелы, которые служат другим напрямую, а есть пчелы, которые служат другим опосредованно. Но ни одну пчелу нельзя считать важнее любой другой, вы меня понимаете?

Мистер Сноу сжал руки в кулаки, чтобы акцентировать внимание на последней мысли. Я лихорадочно строчила в своем блокноте, стараясь записать по возможности каждое слово, когда мистер Сноу неожиданно указал прямо на меня.

– Возьмем для примера горничную. Она может быть любой горничной, в любом месте. В нашем отеле она являет собой образец нашей идеальной рабочей пчелы. Она трудится не покладая рук, чтобы подготовить каждую соту к прибытию меда. Это физически тяжелая работа. Она утомительна и отупляюще однообразна, однако же наша горничная гордится своей работой и добросовестно выполняет ее изо дня в день. Ее труд во многом невидим. Но разве это делает ее менее важной, чем трутней или королеву? Разве это делает ее вклад в процветание улья менее значимым? Нет! Правда заключается в том, что без рабочей пчелы не будет улья. Без нее мы не сможем функционировать!

Мистер Сноу стукнул кулаком по конторке, чтобы подчеркнуть свою мысль. Я оглянулась по сторонам и увидела, что на меня устремлено множество глаз. Солнышко и Сунита, сидевшие передо мной, обернулись и с улыбкой помахали мне руками. Шерил, которую от меня отделяли несколько кресел, сидела, откинувшись на спинку и сощурившись, со скрещенными на груди руками. Родни и несколько официанток из ресторана, сидевшие позади меня, когда я оглянулась через плечо, перешептывались и смеялись над какой-то шуткой, которую я пропустила.

Повсюду вокруг сотрудники, которых я знала (но большинство из которых никогда со мной даже не разговаривали), смотрели на меня.

Мистер Сноу продолжал:

– Нам многое предстоит улучшить в нашей организации. И я все больше осознаю, что наш улей не всегда действует как единое целое. Мы создаем мед для наших гостей, чтобы они могли им наслаждаться, но иногда сладость снимается сверху и распределяется неравномерно. Часть нашего улья используется гнусно, скорее для личной выгоды, чем для общего блага…

Тут я перестала записывать, потому что Шерил сухо закашлялась, тем самым отвлекая меня. Я снова обернулась и увидела, что Родни вжался в свое кресло.

Мистер Сноу продолжал:

– Я здесь ради того, чтобы напомнить вам, что вы все выше этого, что вместе мы можем достигнуть большего. Что наш улей может быть самым лучшим, самым профессиональным, самым чистым, самым роскошным ульем из всех. Но для этого нам необходимо действовать сплоченно и сообща. Необходимо развивать в себе коллективизм. Я прошу вас помочь колонии ради ее блага. Я хочу, чтобы вы все подумали о безупречном профессионализме. О безукоризненном самообладании. Я хочу, чтобы наш отель стал образцовым!

При этих словах я вскочила на ноги. Я была совершенно уверена, что все сотрудники оценят блистательное заключение мистера Сноу и разразятся единодушными аплодисментами. Однако я оказалась единственной, кто встал со своего места. Я в полном одиночестве торчала посреди зала, в котором царила гробовая тишина. Я почувствовала, что каменею. Я понимала, что, наверное, мне стоит сесть, но я не могла. Я словно заледенела. Не могла двинуть ни единым мускулом.

Так я простояла довольно долгое время. Мистер Сноу провел на возвышении еще с минуту или две. Потом он поправил очки, взял листки с текстом своей речи и удалился к себе в кабинет. Как только он ушел, мои коллеги заерзали на своих местах и стали переговариваться. До меня доносились их приглушенные голоса. Неужели они в самом деле думали, что я их не расслышу?

Мутант Молли.

Робот Румба.

Подлиза полоумная.

В конце концов пингвины со стойки регистрации и носильщики, официантки и чистильщики группками поднялись и начали расходиться. Я сидела на своем месте до тех пор, пока не осталась последней пчелой в зале.

– Молли? – послышался у меня за спиной чей-то голос. Я почувствовала знакомое прикосновение к локтю. – Молли, с тобой все в порядке?

Я обернулась и увидела перед собой мистера Престона. Я вгляделась в его лицо в поисках ответов. Друг он или враг? Иногда такое случается. На мгновение на меня нашло оцепенение, потому что все, что я знала, исчезло. Было стерто начисто.

– Это было не о тебе, – сказал он.

– Прошу прощения? – переспросила я.

– То, что мистер Сноу говорил про то, что в нашем отеле не все чисто, что некоторые работники обстряпывают тут свои делишки. Это не относилось к тебе, Молли. В нашем отеле что-то происходит, что-то, чего даже я не до конца понимаю. Но ты можешь об этом не беспокоиться. Все знают, что ты каждый день выкладываешься на полную катушку.

– Но они меня не уважают. Я думаю, они все плохо ко мне относятся.

Мистер Престон держал в руке свою фуражку. Он со вздохом посмотрел на нее.