КОНАН И ПЛАМЯ ВОЗМЕЗДИЯ
ПЛАМЯ ВОЗМЕЗДИЯ
* * *
...Еще не успел Конан, король Аквилонии, отбросить на задворки памяти заговор Аскаланте, бывшего графа Туны и схватку со слугой самого Сета, а судьба уже запаслась новыми сюрпризами...
Глава 1.
Огни Тарантии
Силий улыбался. Он бодро вышагивал по узкой тропке, тянущейся между двумя золотистыми коврами спелой пшеницы. Крестьянина радовало абсолютно все: и жгучее солнце летнего дня, и безоблачное небо, отражающееся в глазах яркой синевой, и даже ленивое комариное облако, также изнывающее, от жары.
Силий нес в поселок добрые вести о богатом урожае, который не прогнулся даже под необузданной силой страшных дождей, окативших поля в середине лета. Этих новостей ждали с нетерпением. Так получилось, что поселок основали далеко от будущих полей, в местности, непригодной для посева. Аквилонцы-основатели были больше охотниками, чем земледельцами. Только через многие годы они поняли, что живут возле плодороднейших земель. Брошенное случайно зернышко обязательно прорастало могучим колосом. Жмени просыпанных на землю зерен вскоре заставляли охотников заворожено наблюдать великолепные золотистые оазисы. В поселении это восприняли, как знак самого Владыки Света — Митра хочет, чтобы аквилонцы занимались земледелием. И охотники, следуя благословению, превратились в крестьян. Не за день. Не за два...
Прошли годы.
Все складывалось хорошо. Земледелие легко давалось аквилонцам, а богатая земля снисходительно исправляла их ошибки, награждая щедрыми урожаями. Вот только одно обстоятельство не давало новоявленным крестьянам покоя и умиротворения. Поля находились довольно далеко от поселения, и аквилонцам трудно бывало сохранить урожай от ненасытных зингарских воришек, саранчой слетающихся на золотистые поля. Многие годы крестьяне безуспешно пытались поймать хотя бы одного, но ловкость воров всегда позволяла им легко вывернуться из любой западни, оставляя за собой лишь обидные пустоты в покрывале из пшеничных колосьев. В конце концов аквилонцы бросили гоняться за призраками и тенями, мелькающими иногда в поле, и просто увеличили посевные площади.
Силий спешил рассказать односельчанам, что в этом году воры практически не тронули драгоценный урожай, а главное — пшеница уже жаждет уборки. Поэтому крестьянин, забыв свою обычную медлительность, шел быстро.
Внезапно Силий замер. Он увидел, что среди колосьев что-то чернеет.
«Вор!» — мысленно вскрикнул крестьянин и решительно сошел с тропы, аккуратно раздвигая перед собой сочные колоски. Бережливое отношение к пшенице отнюдь не мешало ему высказывать в каждом движении ярость и презрение, которые он испытывал при одной только мысли о зингарском отродье, паразитирующем па их, аквилонцев, мирном образе жизни.
Крестьяне ни разу не видели воров, но все, как один, были уверены, что урожай крадут не аквилонцы, а жители Зингары, на границе с которой и разбили когда-то свое небольшое поселение охотники. Поля располагались спорно. Нечеткая граница вполне могла разрезать их пополам. Но аквилонцев это не беспокоило. Они уже давно решили — где, чьи территории. Да и их барону, живущему дальше на север, не было дел до границ. Его волновала лишь своевременная доставка налога на землю — десятой доли урожая. Крестьяне хоть и недолюбливали своего господина, но власть уважали и платили исправно, не забывая и про десятину для служителей Митры.
Силий замедлили шаг, остановился, озадаченно потирая затылок. Перед ним ничком лежал человек в черной рубахе и штанах. Теплая одежда так не сочеталась с дневной жарой, что удивленный крестьянин несколько мгновений никак не хотел обратить внимание на четыре стрелы, торчавшие из спины, руки и ног человека, играя на ветру аккуратным опереньем. Аквилонец невольно отшатнулся, когда понял, что перед ним лежит мертвец. Но любопытство взяло вверх над ужасом и отвращением, и Силий склонился над телом. Присмотрелся и судорожно задержал дыхание, боясь упустить догадку.
Зингарец!
Низкий рост, крепкое телосложение. Крестьянин вынужден был оторвать от земли голову мертвеца, вцепившись в липкие волосы, чтобы посмотреть на лицо. Очень смуглая кожа...
Крестьянин разжал пальцы, отпустив голову зингарца. Резко выпрямился. Взгляд упал на небольшой сверток, лежащий у ног мертвеца. Силий поднял его и с удивлением обнаружил, что тот, разворачиваясь, легко превращается в огромный мешок. По плотной ткани скатилось одинокое зернышко.
«Ворюга!» — зло выкрикнул крестьянин. Сплюнул. Теперь он знал, что предположение его односельчан, касающееся зингарских воров, было верным.
Силий еще некоторое время постоял возле мертвеца, обозревая окрестности — запоминая по расположению далеких деревьев место, где лежал зингарец, и двинулся дальше, в поселок.
Но не успел он сделать и десяти шагов, как наткнулся на странный колосок и остановился. Из земли торчала стрела. Такая же, как и из тела убитого вора. Силий осмотрелся и удивленно поднял брови. Взгляд нашел вокруг десятки стрел. Они виднелись между колосьями по одной и пучками. Только сейчас крестьянин осознал, какому обстрелу подвергся зингарец. По нему стреляло не меньше десятка лучников. Но зачем кому-то обстреливать вора? Ведь он крадет зерно только с полей Силия и его односельчан.
Или причина — в другом?
Крестьянин представил себе картину происшедшей здесь бойни.
Зингарец ночью, о чем свидетельствует относительно теплая одежда, вышел в поле. Но не успел он приступить к своему грязному делу, как его обстреляли лучники.
Наверное, они его с кем-то перепутали. Другого объяснения Силий не находил.
Но с кем они спутали вора? И не бродят ли где-то здесь неподалеку эти неведомые стрелки, готовые перепутать с кем-нибудь и его самого?
«Почему лучники не забрали такие хорошие стрелы? — мысленно удивился крестьянин. — Может, они решили отыскать их при свете солнца? В темноте все-таки найти сложно. Если так, тогда они вернутся!..»
Эта последняя мысль Силию очень не понравилась. Он неуверенно наклонился к длинной стреле, которая даже после того, как вонзилась в землю, сравнялась по высоте с колосками.
Внезапно послышался короткий свист, и перед расширившимися от страха глазами крестьянина в землю вонзилась еще одна стрела.
2
В дверь тихо постучали. Конан не успел сказать ни слова. Просперо, как обычно, стучал исключительно из привычно аристократических побуждений. Поэтому, исполнив ритуал, тут же распахнул тяжелую дверь королевской опочивальни и вошел внутрь.
— Готов к подвигам? — усмехнулся он, глядя на заспанного короля.
Конан протер глаза огромными кулачищами и, почесав щетину, затянувшую пол-лица, удивленно посмотрел на друга.
— Не рановато ли для подвигов? — осведомился он, нехотя отбросил ногами пушистое одеяло и медленно поднялся на ноги. В голове что-то хрустело и вяло потрескивало, словно умирающий костер. В висках болезненно пульсировали раскаленные угольки, каждым ударом затуманивая воспаленное зрение.
Киммериец некоторое время тщетно пытался расшевелить отекшие мозги.
— Вчера был праздник, — неуверенно сказал он, вспоминая отрывки громких мелодий и столы, ломящиеся от выпивки и яств.
— У тебя великолепная память! — улыбнулся Просперо. — А что ты еще помнишь?
— Хм-м...
— Говорил же, не пей столько. Последний кувшин явно был лишним.
— А в честь чего праздник? — осторожно спросил король Аквилонии, мысленно проклиная дремлющую память.
— Услышал бы тебя сейчас Эпимитриус, — покачал головой Просперо.
— При чем здесь жрец? Неужели я был настолько пьян, что...
— Нет, святыни ты не осквернял. Не успел. Заснул как раз тогда, когда принялся рассказывать о вашей пьянке с Эпимитриусом на горе Голамайра. Ну что, вспомнил, в честь чего ты закатил праздник?
Киммериец кивнул. Головная боль понемногу утихала.
— Победа над слугой Сета. Нелегкая победа, я тебе скажу... Скажи-ка, а мой новый меч уже готов?
— Наконец-то ты станешь похожим на самого себя, — улыбнулся Просперо. — Твое новое оружие проходит испытание в королевских кузнях. К слову, тот обломок твоего старого меча, благословенный самим Эпимитриусом, я поместил в дворцовое хранилище редкостей. Пусть потомки поглядят на оружие легендарного предка, которым тот убил могущественного слугу Сета.
— Потомки? — кисло усмехнулся Конан, наматывая набедренную повязку, расшитую жемчугами и драгоценными камнями. Он все еще не мог от нее отвыкнуть. Да и не хотел скрывать свою невероятную мускулатуру. — Надо еще удержать эту проклятую власть, которую хотят отобрать все, кому не лень.
— После нескольких неудачных заговоров твой авторитет в народе окреп. Ты показал себя сильным. Народ это любит!
Киммериец недовольно посмотрел на пустующие ножны. Без меча он чувствовал себя совсем скверно.
— Я уже давно, еще в Киммерии, понял, что простые люди любят сильных правителей. Да вот беда: яд в бокал сыпет не народ... Все-таки хорошо, что ты так быстро вернулся из Немедии.
— Я повернул своих людей назад, в Тарантию, в тот же миг, когда понял, что неспроста кто-то пытается отделить от тебя верных людей. Да, кто бы мог подумать, что Аскаланте, бывший граф Туны, будет стоять во главе заговора? Больмано, Дион, Громель — еще куда ни шло. Но Аскаланте?!
— Ты забыл Ринальдо, — скривился киммериец. — Поэт неплохо расписался своим острым пером на моем боку.
— Да, к сожалению, мы с Троцеро не успели предотвратить покушение на твою жизнь.
— Зато как мы отпраздновали победу! — усмехнулся король.
3
Несколько мгновений Силий потратил на размышления. Опасно долгие размышления. И только потом сделал шаг в сторону.
Воздух высвистал очередную стрелу, которая тут же воткнулась в землю в том месте, где только что стоял крестьянин. Рядом с ней вонзилась еще одна, пролетев возле самого уха.
Силий побежал. Быстро, как никогда не бегал даже на ежегодном деревенском состязании. Округлившиеся глаза, застланные пеленой страха, сразу же потеряли тропу. Только слух многочисленными посвистами напоминал крестьянину причину и надобность бега. Колоски легко ломались под отчаянным натиском мчащегося человека, похрустывая в унисон со взбесившимся сердцем. Зерна пшеницы разлетались во все стороны, осыпая бегуна щедрым дождем.
Силий бежал. Он не видел, как десятки стрел втыкались в землю за его спиной. Но неожиданно обострившийся слух улавливал частые щелчки тетивы, не допуская даже мысли об отдыхе.
Лучники стреляли быстро, щедро посылая стрелы вслед жертве. Они оживленно переговаривались, обмениваясь небрежными ухмылками, словно предметом их обсуждения была какая-то безделица, а не бегущий прочь старик, которого так решительно приговорил к смерти их главарь.
— Кто попадет в этого крестьянина, — узловатый палец ткнул в сторону пшеничного поля, — получит на обед баранью ногу!
— А как мы определим, кто именно попал в цель? — обернулся один из лучников. — Мы же стрелы не метим!
— Стреляй, обормот! Больше дела.
— Стрелы жалко.
— Потом соберете. Может, тогда будете точнее стрелять! А пока барашек от вас убегает со скоростью этого крестьянина. Если подстрелите так, что он останется жив и сообщит что-то ценное, тогда все получат по ноге.
— Зачем же сразу так сурово? — Лучник, подавив улыбку, погладил свободной рукой свою ногу.
— По бараньей, болван!
— Жалко барашка...
В подлеске, где прятались стрелки, послышался грубоватый смех. Главарь побагровел.
— Молчать! — рявкнул он от души. Гомон тут же стих. — Если аквилонец уйдет, тогда король заставит съесть вас собственные ноги! О нашем продвижении никто не должен узнать. Всем понятно?!
Воцарилась тишина. Затем луки поднялись и выпустили новый смертоносный рой. Стрелы взлетели к небу и тут же обрушились на крестьянина, которого злая судьба подвела прямо под это роковое покрывало.
Силий почувствовал легкий толчок, отозвавшийся несоразмерной болью.
Он удивленно взглянул на наконечник, торчащий из руки. Следующая стрела пронзила шею, затуманивая взор. Легкие конвульсивно содрогнулись. Сердце вложило в последний удар все силы...
Пшеница раскрыла объятия, принимая бездыханное тело.
4
— Никогда об этом не слышал, — признался Конан, спускаясь по ступеням, покрытым красным ковром. — Разве Нумедидес делал так хоть раз?
— Нумедидес не пример для подражания, — заметил Просперо.
— И все-таки споры между простыми аквилонцами должны разрешать их сюзерены, а не король.
— Хочешь укрепить свое влияние, стань народным правителем! Аристократия никогда не примет тебя как равного. Смирись. Но им можно противопоставить народную любовь. Это не я придумал, Конан. Так гласит вековая мудрость. Стань народным правителем, и тогда ты без труда сможешь подвергнуть любого врага остракизму.
Киммериец замер, заставив Просперо несколько мгновений балансировать на узкой ступеньке.
— Чему подвергнуть?
— Это из древнетурийского эпоса. Не бери в голову. — Помощник короля махнул рукой. — Вырвалось.
— Что значит «подвергнуть остракизму»?
— Понимай, как «избавиться навсегда».
— Убить, — кивнул король.
— Не совсем. Скорее — изгнать.
Остракизм. Киммериец задумчиво покрутил новое слово в голове. Затем увидел, что Просперо уже успел отворить двери в тронный зал, сделал глубокий вдох и медленно вошел.
Бароны, графы, — они стояли вдоль стен, образуя живой коридор. Конану уже давно надоели эти титулованные бездельники. Половина из них — отъявленные негодяи, прикрывающиеся изысканными манерами. Другая половина — не лучше, но скрывать свои замыслы им тяжелее. И те, и другие постоянно плели вокруг него заговоры. Киммериец чувствовал злобу и зависть, направленные на него острыми стрелами. Лишь на считанных друзей он мог положиться... но что такое единицы против сотни?
Разноречивые взгляды нобилей провожали правителя до самого трона. Просперо, нацепив на лицо маску невозмутимости, достойную самого Митры, встал по правую руку от короля.
— Я не вижу среди вас Больмано, графа Карабана, и Диона, барона Атталуса, — в глазах киммерийца вспыхнули озорные огоньки. По залу разнесся удивленный шепот. — С чего это они решили не почтить нас своим присутствием?
— Ваше величество, но они же мертвы! — воскликнул чей-то юношеский голос.
— Назовитесь! — приказал Просперо, выискивая глазами крикуна.
— Кандий, баронство Лор.
— Сын барона? — прищурился помощник короля.
— Отец погиб пять дней тому назад. На охоте. Волки...
— Мои соболезнования. Ну, так объясните же нам, барон, причину вашего несдержанного выкрика.
Взор юноши заметался по лицам придворных. Барон пытался понять, в какую интригу его втравили. Но аристократы редко выказывали свои эмоции. Кандий встречал только пустые глаза, смотрящие сквозь него.
— На вчерашнем приеме мне сказали, что граф и барон скончались.
— И как же это произошло? — спокойно спросил король Аквилонии.
— Пали от руки вашего величества, — сказал Кандий. Он поспешил склонить голову, чтобы не выдать свой страх.
На долгие мгновения в зале повисла напряженная тишина. Затем растерянный шепоток сменялся всеобщим ропотом. Придворные не скрывали своего недоумения.
— Кто посмел сказать вам такое? — прокричал кто-то над правым ухом киммерийца. Конан удивленно обернулся. Он и не заметил, когда Публий, главный королевский советник, успел занять место по левую сторону от трона. Рядом с ним гордым изваянием замер верховный жрец. Эта пара смотрелась очень необычно. Худощавая высокая фигура жреца была полной противоположностью тучному королевскому советнику.
— Я, ваше величество! — Паллантид, командир Черных Драгун, резко шагнул вперед.
— Вы ошиблись, достопочтенный Паллантид, — слащаво улыбнулся Публий. Он уже понял, какую игру затеял король, и решил подыграть правителю. — Но, учитывая вашу неискушенность в политике, его величество готов простить вас.
Конан важно кивнул.
— Смею вас заверить, господа, — продолжал главный королевский советник, — что граф Дион, барон Больмано и Громель, командир Черного Легиона, не причастны к заговору. Да и никакого заговора, вообще, не было.
Придворные разом затаили дыхание. В зале воцарилась тишина.
— Король никогда не дал бы ни единого шанса заговорщикам! — подхватил Просперо, одобрительно взглянув на Публия. — Достопочтенные Дион, Больмано, Громель и Аскаланте, бывший граф Туны, помогли королю разделаться с могущественным слугой самого Сета, от которого нас ценой собственной жизни защитил великий Эпимитриус.
На холодных лицах заиграли улыбки. Придворные с радостью приняли такое объяснение. Заговорщики имели среди аристократии слишком много сторонников.
— В дворцовом парке, — прогремел король Аквилонии, — будут установлены пять памятников, в которых ваятели запечатлеют героев...
Тронный зал наполнился оживленным гомоном. Но Конан еще не закончил.
— Отныне всякий, кто будет проходит через парк, будет лицезреть графа Диона, барона Больмано, командира Черного Легиона Громеля, Аскаланте и, — киммериец сделал небольшую паузу, — Ринальдо, величайшего поэта Аквилонии.
Просперо скосил взгляд на сосредоточенное лицо киммерийца. Внешне помощник короля никак не выдал удивления, но мыслями он терялся в догадках.
Аристократия недоверчиво смотрела на правителя. Все прекрасно знали, как Ринальдо ненавидел Конана. И это чувство было взаимным. Самый последний нобиль был уверен в том, что пятый памятник будет изображать самого короля Аквилонии, а не его врага.
Публий мысленно потирал руки. Поступки Конана начали удивлять придворных. А значит, он укреплял свою власть. История всегда давала понять: низвергались лишь предсказуемые монархи.
Просперо склонился к уху киммерийца.
— Ринальдо — любимец народа, — услышал Конан его шепот. — Теперь ты станешь популярен как никогда.
— Я знаю, — улыбнулся король.
5
— Силий должен скоро вернуться, — сказал старейшина, косясь на барона. — Он отправился проверить поля. Пшеница уже наверняка созрела, так что скоро мы отдадим вам вашу часть.
Крестьяне быстро закивали, боязливо поглядывая на нобиля. Барон приехал на два месяца раньше срока. Старейшина знал причину такому раннему интересу молодого хозяина к урожаю. Не секрет, что их сюзерен — очень азартный человек. Большая часть его состояния, накопленного от продажи зерна в Аргос, всегда шла на покрытие долгов. Азартные игры манили его, словно древние карты, указывающие на богатые клады. В Тарантии, Шикасе, Шамаре и даже в Чондаре он успел проиграть немало серебра и золота, обогатив чужие города и графства.
Крестьянам терпеливо относились к мотовству нобиля, но в тайне побаивались его ненасытного азарта. Ведь не секрет, что долги погубили не одного правителя. И вместе со своими сюзеренами гибли сотни ни в чем не повинных простых людей, загнанные до смерти отчаявшимися должниками. Нобиль боится не заплатить долги. А значит, барон будет всеми силами выбивать из подвластных ему поселений все, чем можно погасить гнев кредиторов.
Односельчане Силия встретили барона и его подозрительно многочисленное военное сопровождение на единственной улице, по сторонам которой и были выстроены небольшие, но опрятные домики жителей поселка.
— Похоже, селянин, ты либо глупец, либо глухой! — скривился барон, резко выпрямившись в седле. Его конь загарцевал перед крестьянами. — Я же сказал, что зерно мне нужно сейчас!
Блестящие на ярком солнце легкие доспехи, в которые был закован нобиль, служили больше для украшения, чем для защиты в бою. Такой тонкий нагрудник не остановит даже кофийский короткий меч. Впрочем, нынешние аристократы давно утратили желание сражаться на поле брани...
— Наши амбары пусты, — признался старейшина. — Как вы помните, достопочтенный барон, прошлый год был на редкость засушливым. Большая часть пшеницы так и не дожила до жатвы.
— Конечно, я помню те жалкие крохи, которые ты назвал моей десятиной! Уверен, ты обманул меня. Эти земли не могут не давать богатый урожай. А если и случится такое, то только по вашей вине. Значит, вы обязаны заплатить штраф — десятину, обычную для урожайного года.
— Мы не имеем власти над природой, достопочтенный господин. И не способны создавать зерно из воздуха.
— Ты что, вздумал смеяться надо мной?! — Барон подъехал к старейшине вплотную, так что старик почувствовал кожей дыхание коня.
— Я просто пытаюсь объяснить...
— Какой-то грязный старик будет меня поучать! — воскликнул нобиль, выхватывая короткий меч... такой же декоративный, как и доспехи, но не менее опасный для дряблой шеи старейшины, чем настоящее оружие. Несколько гневных взмахов, — лезвие просвистело совсем близко от лица крестьянина.
— Я не пытаюсь учить столь разумного и мудрого правителя как вы, достопочтенный барон. Только прошу немного времени. Через десять дней вы получите свое зерно.
— У вас есть два дня! — Нобиль взмахнул мечом. — А пока мы поищем немного зерна в ваших «пустых» амбарах! Кто знает, может статься, мы больше преуспеем в этом неблагодарном деле?..
Брови старейшины сошлись на переносице. Глубокие морщины проявились с еще большей четкостью. Стариком овладел гнев. Опасные слова готовы были в любой миг слететь с его побелевших губ. Но он не успел проронить ни звука. Старейшина, не веря своим глазам, смотрел, как барон внезапно охнул и обмяк, а затем медленно, словно мешок с зерном, вывалился из седла. Его конь тряхнул сбруей и испуганно заржал, поднимаясь на дыбы. Копыта гневно ударились о землю.
— Что случилось? Барон! — испуганно закричал начальник охраны нобиля, ловко соскакивая с коня. Его примеру последовали еще несколько воинов. Они дружно подбежали к лежащему на боку барону, неестественно раскинувшему короткие ноги, и замерли. Из забрала круглого шлема выглядывало оперение стрелы. Острый наконечник, обагренный кровью, торчал с другой стороны шлема.
Начальник охраны затравленно осмотрелся по сторонам. Его взгляд остановился на перекошенном от ужаса лице старейшины. Недолго думая, охранник вытащил саблю и в затяжном прыжке проткнул старческую грудь. Все прочие воины, не раздумывая, последовали за своим командиром, врезавшимся в тесные ряды мирных жителей поселка.
Острое лезвие поднималось и опускалось... беспорядочно, бездумно.
Для опытного воина все было предельно ясно. Барон пожелал от селян немного большую плату, чем обычно, и те предательски убили своего господина. Охранный отряд барона превратился в карателей, которых тот часто посылал для усмирения непокорных крестьян.
С каждым взмахом клинка земля щедро обагрялась кровью. Верещали женщины, орали мужчины, плакали дети. Кто-то пытался бежать, падал, его затаптывали. Кто-то, ведомый непреодолимой жаждой мести, бросался с голыми руками на взбешенных врагов, чтобы в следующее мгновение опуститься перед ними на колени, обливаясь кровью. А воины, взбешенные убийством барона, остервеневшие от резкого запаха чужой крови, яростно размахивали мечами. Они не щадили ни женщин, ни детей, утратив в пылу неравной схватки остатки человечности.
Неожиданно начальник охраны поверженного нобиля споткнулся, взмахнул мечом, пытаясь устоять на ногах. Острие деревянной рогатины проскользнуло над ухом, оцарапав голову. Сабля оказалась точнее. Крестьянин упал, судорожно прижимая руки к груди.
Старый воин взглянул себе под ноги. Перед ним стоял голубоглазый малыш, застывший с широко раскрытыми глазами. Удивленный взгляд ребенка остановился на занесенной для удара сабле. Крупные слезы чертили неровные дорожки на грязных щеках.
Маска нечеловеческого бешенства постепенно покинула лицо охранника.
— Прекратить! — закричал он и медленно опустил багровое от крови оружие. Несколько воинов послушно остановились. Но к притуплённым чувствам двоих из них приказ командир не пробился: они продолжали размахивать саблями\". — Прекратить, я сказал!
Удивленные взгляды устремились на него. Воины словно забыли, что у них есть командир. Две сабли расслабленно коснулись острием земли, удерживаемые уставшими руками.
Но крестьяне не собирались так просто прекращать сражение. Двое из них прорвались через редкий строй односельчан. Длинный шест с заостренным концом мелькнул перед глазами изумленного командира и, не давая тому времени опомниться, тут же проткнул живот воина, легко пробив кольчугу. Охранники с ужасом взирали, как два крестьянина поднимают на конце длинной жерди их командира, охрипшего от надрывного крика.
Лишившись вожака, молодые воины не успели вовремя поднять сабли, чтобы отразить гнев крестьян. Рогатина сбила с ног одного, проткнув ему горло. Багор, не пробив кольчугу, отбросил на землю другого. Воина поспешили добить ногами. Даже дети не побрезговали избиением. Вооружившись палками, они сосредоточенно добивали врагов, выискивая их незащищенные места.
Вскоре все было кончено.
Некогда цветущий поселок утонул в стонах и криках. Подвывали раненые. Пронзительно кричали женщины, склонившись над убитыми мужьями. Плакали дети.
6
— Ну, в чем ваша беда? — спросил Конан, внимательно разглядывая двух аквилонцев, топчущихся перед троном.
Рядом с ними стоял Паллантид и пятеро его воинов, исполняющих обязанности, которые прежде возлагались на солдат Черного Легиона. После предательства Громеля доверие короля к Легиону пошатнулось.
— Наш спор можете разрешить только вы, ваше величество, — склонил голову первый проситель. Светлые волосы и черные глаза выдавали в нем гандерландца.
Второй простолюдин быстро кивнул седой головой, непрерывно пересчитывая складки на своей измятой шапке, которую немногим раньше Паллантид сорвал с его головы и сунул в руки со словами: «Негоже стоять перед королем в шапке, даже если она больше похожа на платок, по которому вдоволь погарцевал боевой жеребец!»
— Выскажите его величеству причину и обстоятельства вашего спора, — строго велел Публий. Сейчас он очень напоминал Конану верховного жреца перед вдохновенной речью. Гандерландец боязливо посмотрел на главного королевского советника, затем скосил глаза на короля. Его взгляд излучал преданность и покорность, граничащую с подобострастием. Нетрудно было угадать, что сейчас чувствует простолюдин, представ перед самыми могущественными людьми Аквилонии.
— Ваше величество, — первый проситель, похоже, проклинал себя за смелость, — у меня есть небольшой земельный надел...
— Запомни, презренный, у тебя нет ничего! — прокричал верховный жрец, выходя из-за спины Публия. — Все в мире принадлежат Солнцеликому Митре! Земли Аквилонии — это божественный дар нашему королю! Поэтому только он вправе провозглашать их своими!
Губы гандерландца задрожали. Хуже гнева Митры мог быть только гнев его верховного жреца. И хоть все знали, что Митра не приемлет кровавых жертвоприношений, холодный взгляд служителя Владыки Света заставлял стынуть в жилах кровь даже самых храбрых аквилонцев.
— Надо велеть жрецу придержать язык, — прошептал Просперо на ухо Конану, — иначе нам никогда не добиться благосклонности народа. Страх — это хорошо; уважение — это сила. Но если перестараться...
— Продолжай, — кивнул киммериец, глядя на просителя.
Гандерландец поежился, осмотрелся, стараясь не встречаться взглядом со жрецом. В глазах второго участника спора он не нашел даже намека на поддержку... только знакомый страх и стремление укрыться от взоров короля и многочисленных придворных.
— Ваше величество, вашей волей я был удостоен небольшого земельного надела... — короткий взгляд на изваяние, которому уподобился верховный служитель Митры. — Но мой сосед утверждает, что граница между нашими... — жрец нахмурился, Конан поднял руку, предотвращая очередную перепалку, — ...землями — неправильная.
— Документы на землю у вас есть? — вскинул брови Публий, с радостью возвращаясь к излюбленной власти — над бумажками.
— Конечно, — отозвался второй проситель, вынимая из-за пазухи свернутый лист пергамента.
Гандерландец поспешил последовать его примеру.
Королевский советник выхватил документы и, отойдя на свое место, по левую руку от короля, взялся изучать их с аппетитрм настоящего судьи.
— И что вы хотите от короля? — спросил Просперо, поглядывая на Публия.
— Справедливости, — едва ли не хором ответили просители.
Старик покосился на своего противника и добавил:
— Мы надеемся на милость его величества. Пусть он разделит наши наделы королевским решением, чтобы отбросить все распри между нашими когда-то дружными семьями.
— Возмутительно, — неожиданно спокойно произнес королевский советник, закончив изучать пергаменты. — Границы на документах пересекаются. Это непростительная безалаберность, ваше величество. Надо наказать их сюзерена!
Глаза просителей засветились скрытым ужасом. Они хорошо знали своего графа. Как и то, что он с ними сделает, если у него будут неприятности.
— Решать буду здесь я! — строго сказал король, хлопнув по подлокотнику. Несильно, но и этого хватило, чтобы Публий испугано вытянулся в струнку. — Документы мне!
Просперо хотел наклониться к уху Конана, помочь советническим шепотом. Но поднятая рука короля остановила его на полпути.
Киммериец взглянул на два корявых рисунка, очерчивающих границы наделов. Фыркнул.
— Эти участки застроены? — спросил он.
— Нет-нет, ваше величество, — отозвался старик. — У нас там только огороды.
— Земля одинаковая?
— Да, ваше величество.
— Тогда — слушайте. — Он бросил пергаменты просителям. Крестьяне поймали, слегка примяв. Каждый безошибочно схватил свой документ. — Один из вас возьмет пергамент другого и проведет по спорной меже правильную, по его мнению, границу. Потом эту же линию повторит на втором документе. Другой же спорщик получит право выбора документа и, соответственно, надела. Чтобы не затягивать распрю, приказываю: пусть делит старец! Гандерландец получит право выбора земли. Теперь вам некого будет винить, кроме самих себя. Публий, проследи!
— Хорошо, ваше величество! — поклонился советник.
— Свободны!
Просители поспешили удалиться.
Конан постарался скрыть удовлетворение от своего решения, с наслаждением вбирая в себя удивленные взгляды напыщенных аристократов.
— У меня нет слов, — шепнул ему на ухо Просперо.
— Такое с тобой впервые.
7
Всадники стремительно ворвались в поселок, черной тучей надвинувшись на крестьян. Лучники расступились, давая дорогу.
— Разве это обязательно? — спросил молодой стрелок, печально глядя на резню, учиненную всадниками. Они беспощадно добивали всех жителей поселка, выживших в кровавом недоразумении.
— Это не нам решать. — Командир мельком взглянул на крестьян, испугано сбившихся в кучу. Вокруг них кружили сверкающие сабли, каждым взмахом разрежая строй. — Есть приказ, который они обязаны выполнить!
— Я не стал бы выполнять такой приказ.
— Тогда мне пришлось бы тебя убить.
Молодой воин с трудом сглотнул горькую слюну. Позорно убить, или быть позорно убитым. Не хотел бы он оказаться перед таким выбором.
— А забавно получилось, — улыбнулся другой лучник, обнажая ряд кривых зубов. — Я самого голосистого застрелил, а эти крестьяне, как накинутся друг на друга...
— Да, весьма забавно, — мрачно сказал командир и склонил голову. Он не привык к такой войне.
Надвигающийся гул заставил стрелков обернуться. В поселок входили колонны воинов, торжественно шествующих по пустынной дороге. Лучники знали, что основная часть армии обтекала узкое поселение, разбившись на два широких рукава одной реки.
Впереди строя вышагивал черный конь. Ветер в неуместном веселье играл длинной блестящей гривой. Его всадник скрывался под мощными доспехами, слепящими чистейшей белизной.
— Что-то мы застоялись, — сухо сказал командир лучников, ощупывая тетиву. — Разведчики мы или нет?
— Передовой отряд, — кивнул молодой стрелок.
— Тогда, клянусь Митрой, мы зря теряем время!
Разведчик оглянулся на белого рыцаря. Приподняв забрало, тот с улыбкой наблюдал за расправой, учиненной всадниками над крестьянами.
8
— Не нравятся они мне, — прошептал Конан на ухо Просперо, почтительно наклонившемуся к киммерийцу. — Клянусь Митрой, в них аквилонской крови меньше, чем во мне.
Помощник короля спокойно посмотрел на двух спорщиков, представших перед троном. Раскосые глаза и смуглая кожа обоих выдавали в них чужаков, пришедших на земли Аквилонии из Гиркании или даже еще дальше с востока.
— Думаю, они гирканцы, — заключил Конан.
— Да, скорее всего, — едва заметно кивнул Просперо. — Хотя и гирканское происхождение сомнительно. Сейчас в мире все так перемешалось. Мало кто жаждет чистоты крови. Они могут быть даже шемитами.
— Можно подумать, ты сам без греха. Да и я не послужу продолжателем аквилонской династии.
— Не спорю. Но все же...
Внезапно вперед вышел верховный жрец, взмахнув полой великолепного халата, сшитого из тонкого шелка лучшими мастерами Вендии.
— Перед тем как король выслушает вас, ответьте мне па один вопрос. — Глаза жреца загорелись яростным огнем. Конан не хотел бы оказаться на месте ответчиков. — Какой вы веры?
— Для меня есть только один бог, — быстро сказал первый спорщик, вытирая грязным рукавом лоб. — Митра, Владыка Света, Податель Жизни, Хранитель Горнего Очага.
Второй чужак кивнул, присоединяясь к словам противника. Этот был еще совсем юным. Даже не верилось, что он может осмелиться на встречу с королем. Только глаза заставили киммерийца задержать взгляд на едва ли не детском лице. Во взгляде юнца читалась смелость, граничащая с дерзостью.
Жрец еще некоторое время буравил чужаков взглядом, затем удовлетворенно хмыкнул и отошел к трону, став за спиной советника.
— Что бы вы хотели узнать? — спросил Просперо. — Говорите, не тратьте время короля попусту.
Спорщики переглянулись.
— Я долгое время работал на этого купца, — юнец махнул рукой на противника. Конан улыбнулся, его забавляла дерзость тона молодого аквилонца. — Мне понравилась его дочка. Я понравился ей. Мы поженились. Правда, мой дорогой тесть был категорически против. Говорил, что я еще слишком молод. — Юноша презрительно хохотнул. — Шестнадцать лет — это уже старость. Но мы все равно поженились. Тайно.
— Моей дочке двадцать один год, — проворчал купец.
— Ну, и что? — юнец подбоченился. — В постели она еще достаточно хороша. Но не в этом дело. Мне она надоела, и я решил разорвать наш брак.
Просперо посмотрел на несчастливого тестя, краснеющего то ли от злости, то ли от стыда.
— Этот мошенник во время женитьбы заставил мою дочь оформить все документы...
— Никого я не заставлял. Она сама.
— ...И провозгласил себя моим наследником. А посему, теперь, когда моя дочь ему больше не нужна, он хочет уйти из семьи и прихватить с собой половину моего имущества.
— Это правда? — Король поймал взгляд юного мошенника.
— Не вполне. Мой дорогой тесть просто хочет меня выставить в плохом свете. Очернить. Но в целом — все верно: я хочу уйти и забрать свою долю семейного богатства.
— Шустрый малый! Плут! — донеслось со стороны придворных. — Мошенник! Негодяй! Вор!
— Проверьте документы! — приказал Конан. — Публий, Просперо!
— Все в порядке, — вскоре сообщил советник, внимательно изучив пергаменты. Помощник кивнул, соглашаясь.
— Из-за чего ты женился на дочке купца? — Король снова сосредоточил внимание на заносчивом юнце. — Из-за любви? Или денег? И не ври мне, я почувствую и покараю за ложь! Митра свидетель!
Молодой мошенник замялся, затем сделал шаг к киммерийцу и тихо сказал:
— Истинную причину я могу сказать только вам лично, ваше величество.
Конан задумчиво посмотрел на дерзкого юношу.
— Хорошо, подойди.
Паллантид напряженно наблюдал за восхождением молодого жениха, который неторопливо преодолевал широкие ступеньки, ведущие к трону.
— Причина проста, — услышал Конан торопливый шепот склонившегося к нему юноши. — Я должен был добраться до вас. И убить!.. Привет из Хаурана!
Блеснуло лезвие кинжала.
...И вонзилось в спинку трона. Киммериец, не успев даже удивиться, отвел голову за мгновение до предательского удара. Нож лишь срезал локон его черных, как безлунная ночь, волос. Не дожидаясь повторной атаки, Конан резко, без замаха выбросил руку. Юный убийца отлетел от короля, словно камень, выпущенный из пращи. Отчаянно размахивая руками и громко ругаясь, он пролетел двадцать шагов, шумно приземлился и мгновенно затих, ударившись головой об пол.
Воцарилась изумленная тишина. Придворные не слышали слов юноши. Как и не заметили его стремительный удар.
Просперо удивленно смотрел на дыру в обивке трона. Он все еще не мог поверить, что человек способен на реакцию, которую показал киммериец, увернувшись от острого лезвия. Вокруг головы несостоявшегося убийцы быстро растекался кровавый ореол. Придворные наконец заметили в его руке нож и, разобравшись, оживленно обсуждали случившееся.
— Вот как? Привет из Хаурана? — пробормотал король Аквилонии и задумчиво посмотрел на юношу.
* * *
— Это самое настоящее покушение на монаршую власть! — воскликнул Публий, когда киммериец пересказал слова убийцы. — Заговор!
— Не спешите, советник, — спокойно сказал Просперо, непроизвольно оглянувшись в поисках слишком - любопытных аристократов. Но его опасения разгорелись напрасно. Придворные уже исполнили приказ Конана и покинули зал. Тело юноши убрали. Пол помыли. Ничто не напоминало о минувших событиях.
— Мне кажется, все не так просто, — продолжил помощник короля. — При чем здесь «привет из Хаурана»?
— Очень похоже на то, что кто-то сводит с вами личные счеты, ваше величество. — Верховный жрец погладил острый подбородок.
— Хауран... — Король напряженно копался в заупрямившейся памяти. — Хауран...
— Ваше величество, — неожиданно произнес Публий, — осмелюсь напомнить, что состязание лучников, которые вы организовали вот-вот начнется. Вас ждут возле стрельбища. Они не смеют начать соревнование без вашего благословения.
— Правильно делают, что ждут, — усмехнулся король. — Ведь я тоже принимаю участие.
— Разве после такого дерзкого покушения ваше величество в состоянии состязаться с лучшими лучниками Аквилонии?
— Его величество и не на такое способен, — сухо сказал Конан, стирая с лица улыбку. — Не меня убили, а я убил. Душевные травмы, почтенный советник, оставьте покойному Нумедидесу.
9
Зеленеющее свежей травой поле, пропитанное яркими лучами солнца, окружили десятки разноцветных шатров, в которых разместились известнейшие лучники страны. Слуги суетились возле многочисленных щитов, отдаленных от рубежа для стрельбы на разные дистанции. Сейчас стрелки имели возможность размяться. Самый удаленный щит расстояние превратило в крошечную жемчужину, смешав цвета мишени. Несколько лучников отбыли еще до начала соревнований. При всей точности, их выстрелы просто не могли долететь до некоторых мишеней.
Конан, окруженный пестрой свитой суетливых придворных, первым из участников состязания ступил на королевское стрельбище. Зрители, к которым посчастливилось присоединиться и многим простым жителям Тарантии, встретили короля, возвестившего об открытии соревнований, торжествующими криками. Даже те, кто недолюбливал монарха, откликнулись на его появление улыбкой.
Просперо усмехнулся. Идея состязания принадлежала ему.
Тем временем королю вручили лук. Не надо было снискать славу настоящего лучника, чтобы понять силу королевского оружия, выгнувшегося изящной волной.
Киммериец легко растянул тугую тетиву, прижав сверкающее оперение стрелы к виску. Легко повел плечами, приподнимая левую руку. Выстрел распорол тишину приглушенным шипением. Не каждый зритель смог заметить молниеносный полет. Стрела пролетела едва ли не по прямой, намертво впившись в мишень.
Трибуны встретили попадание одобрительным гулом.
— В яблочко, — кивнул впечатленный Публий, который ни разу в жизни не брал в руки лук. Он никогда не мечтал стать воином, оживив силу и власть в словах, — искусство, которым главный королевский советник владел в совершенстве.
— Превосходно, ваше величество, — воскликнул кто-то.
Конан отдал лук Просперо, обернулся.
— Граф, — слегка кивнул киммериец на приветственный поклон. — Всего лишь сто шагов. Это не показатель меткости. Это открытие соревнований. Решили поучаствовать?
— Нет, ваше величество, воспользовался вашим любезным приглашением, как гость. Спасибо, что не забываете обо мне!
— Всегда вам рад.
Король подошел к главному советнику, мало беседующему с каким-то придворным. Улыбка удава мгновенно сползла с лица Публия, уступив место покорности. Его собеседник поклонился монарху и поспешил скрыться среди стрелков, готовящих свое оружие к состязаниям.