КОНАН И ЗАКАТ АРГОСА

Энтони Варенберг

ЗАКАТ АРГОСА 

 Вовсю глашатаи трубят,  Богам вознесены молитвы  Мгновенья нервы теребят.  Все ждут отчаянную битву  И зазвенел кровавый бой!  Как эта музыка знакома…  Мы не увидимся с тобой, Старуха-Смерть,—  иди к другому!  Терплю снедающую боль,  Ведь я — не женщина, я — воин.  Глядит с надеждою король.  На сердце гнет, но я спокоен.  Душой и телом я не стар.  Познав и радости, и беды  Последний наношу удар,  Упав в объятия Победы!  Питер Эннар «Битва»
 Глава первая



 Такого поединка Аквилония еще не знала. Не приходилось сомневаться, что предстоящая битва привлечет огромную толпу зевак, которые уже стекались к месту сражения, границы коего были обозначены веревкой, натянутой на вбитые в сухую, выжженную солнцем землю, колья.

 Поединок чести, на котором двоим мужчинам предстояло осваивать свои права ценой жизни, должен был вот-вот начаться.

 На деревянный помост уже поднимали кресла для более знатных зрителей. Вооруженные воины в кольчугах и шлемах заняли свое место у натянутой, как струна, веревки, воткнув копья в землю. Толпа взволнованно зароптала, когда королева Зенобия и наследник престола, юный Конн, поднялись на помост и заняли свои места, окруженные свитой в ярких туниках, вставшей позади высоких кресел.

 Звуки груб возвестили о появлении участников поединка, одним из которых был сам Конан — король Аквилонии.

 Он был уже не молод, но отнюдь не утратил ни своей величественности, ни исходившей от каждого движения властной, стремительной силы. Толпа восторженно взвыла, приветствуя его появление, и недоверчиво смолкла, когда в круг вступил второй участник поединка, наглец, осмелившийся совершить невероятное, бросив дерзкий вызов королю и оспаривая его право на трон. Ростом он был несколько ниже Конана, и даже в кольчуге ему, пожалуй, недоставало массивности. Казалось, что доспехи несколько тяжелы для него.

 Соперники остановились перед помостом.

 Трубы прозвучали очередной раз, призывая всех хранить молчание и стихли. Вперед вышел глашатай.

— Слушайте все! Лэрд Ринальд поднял оружие против короля и объявил, что король Конан не имеет права на корону Аквилонии. Рыцарь Ринальд, признаешь ли ты свою ошибку и согласен ли поклясться в верности королю?

— Нет никакой ошибки,— возразил тот спокойно.

— Кто защитит право короля?

— Я сам,— произнес Конан.— Я не нуждаюсь в представителях и в состоянии отстоять свои права в честном поединке.

Эти слова вызвали новые восторженные крики собравшихся. Конан по закону мог послать на бой любого из лучших и беззаветно преданных ему турнирных бойцов, но отказался от такой возможности, предпочитая расправиться с противником собственной рукой. Или умереть.

Юный Конн, подавшись вперед, нервно кусал побледневшие губы. Королева держалась со спокойным достоинством, но видно было, что она с трудом сдерживает волнение.

Противники переглянулись, надели шлемы, затянув ремни под подбородком, и взяли в руки щиты.

Когда лэрд Ринальд обнажил меч, солнце спряталось за тучами, скрыв от толпы долгожданный блеск стали.

Поначалу события развивались медленно.

Мужчины сошлись, и, скрестив мечи и щиты, словно проверяли друг друга. Они кружились на месте, поднимая клубы пыли… И вдруг Ринальд решительно устремился вперед, его удары стали резче и сильнее, от щита и меча короля градом сыпались искры. Конан, отражая выпады, отступал под натиском лэрда, но недолго. Вот он сам пошел в атаку и стал теснить соперника к кромке круга.

Ринальд споткнулся. Конан нанес сильнейший удар мечом, пробившим металлическую обшивку щита противника и вонзившимся глубоко в древо.

Бой разгорелся с новой силой… Юный Конн в волнении стиснул зубами указательный палец.

Лэрд Ринальд словно потерял голову, усилил натиск, не заботясь о тактике боя и искусстве владения оружием. Король стойко отражал удары и вдруг, резко переломив ход боя, пошел в атаку.

Ринальд пошатнулся. Король Конан наступал, не сбиваясь с ритма, щитом отразил очередной удар и в то же время кулаком отбросил щит противника в сторону, а затем его меч пронзил сквозь кольчугу грудь мятежника.

Единодушный вопль пронесся над полем битвы. Тело Ринальда распласталось па земле.

— Он мертв, мама? — спросил Конн, оборачиваясь к Зенобии.

— Надо полагать,— тихо произнесла королева, сжав его руку.— Твой отец отстоял свое право на трон.

Возле тела Ринальда возникло какое-то движение. По приказу Конана, с пего сняли шлем и откинули металлическое забрало. Король глянул на неподвижное бледное лицо и слегка приподнял бровь.

— Старею, что ли,— с досадой произнес он.— Мерзавец почему-то еще дышит,— он снова поднял меч, собираясь довершить начатое.

— Нет, отец,— звонко крикнул Кони,— не надо! Пусть боги теперь решат его участь!

Конан недовольно покачал головой. Его сын не имел никакого права вмешиваться не в свое дело. Однако, помедлив, все-таки вложил меч в ножны и покинул круг.

Начался дождь. На пыльную землю падали крупные капли. В низине тут же образовалась бурая лужа.

Струйки дождя оросили лицо Ринальда и его волнистые, каштановые с проседью на висках, волосы, в которые набился песок.

— Унесите его,— велел король.— Он храбро бился и не заслуживает того, чтобы ему умирать на земле, как собаке.

 Глава вторая



Кхитаянка Лю Шен, опустив глаза, неподвижно стояла перед королем. Конан подумал, что за три зимы, которые Лю Шен провела при аквилонском дворе, он почти ни разу не слышал голоса девушки. Впрочем, это не мешало ему быть уверенным в ее безграничной верности и тихом обожании, замешанном на чувстве благодарности.

Три зимы назад он, Конан, спас Лю Шеи жизнь, выкупив ее у отца, разгневанного тем, что девушка без его позволения и вне брачных уз отдала свое сердце молодому королевскому пажу; отец ее был торговцем из Кхитая и повсюду возил дочь с собою, ибо она была искусной врачевательницей, коей он мог вполне доверять. Однако после случившейся трагедии торговец проклял ее, произнес слова публичного отречения и в гневе покинул Аквилонию.

А Лю Шен осталась. Конан выдал ее замуж за того самого пажа, именем Имоген, виновника всех бед, и даже сам согласился быть посаженным отцом на ее свадьбе. Молодые люди счастливо прожили вместе год, а потом супруг погиб в поединке, пав жертвой собственной вспыльчивости.

Маленькая кхитаянка опять осталась одна, да еще и с крошечным сыном на руках. Но Конан вновь выручил ее, оставив служить при дворе, гак что являлся теперь для девушки чем-то вроде живого божества на земле.

— Ты знаешь, зачем я позвал тебя? — спросил король.

Лю Шеи отрицательно качнула головой. Без крайней необходимости она рта не открывала, предпочитая объясняться жестами.

— Я хочу, чтобы ты ухаживала за раненым рыцарем Ринальдом,— произнес Конан.— Никто не справится с этим делом лучше тебя.

Щеки Лю Шен вспыхнули, а в глазах появился упрямый блеск.

— Вели убить меня, господин,— проговорила она,— но не заставляй использовать мое искусство для спасения жизни того, кто покушался на твою.

— Лю Шен,— прогремел Конан, заставив девушку вздрогнуть и сжаться.— Я не терплю от своих слуг неповиновения! Немедленно ступай к нему и исполняй приказ, ты поняла меня?! Иначе я сочту, что ты забыла свой долг и потеряла лицо.

Эти слова вынудили кхитаянку подчиниться — угрозы ужаснее для нее не существовало. Кланяясь и пятясь задом, прижимая руки к груди, девушка покинула королевские покои.

— Спасибо, отец,— произнес Конн, который был свидетелем этой сцены.

— Замолчи,— произнес Конан, гневно взглянув на сына — Я еще не простил тебя за грубое нарушение этикета и вмешательство в ход моего поединка!

— Я готов искупить вину и принять любое наказание, какое ты сочтешь нужным на меня возложить,— отозвался юноша,— потому что понимаю свою ошибку.

— Еще бы ты не понимал. Ступай к лошадям и две седьмицы работай наравне с конюхами,— велел король.— И пусть тебя хранят боги, если я узнаю, что ты дурно выполнял свои обязанности. А пока станешь грести навоз и чистить сбрую, подумай, следует ли в другой раз разевать рот раньше, чем я спрошу твоего мнения.

Несмотря на внешнее проявление недовольства, в глубине души Конан был удовлетворен поведением сына. Мальчишка не только не по годам силен и смел, но и милосерден, что не так уж скверно для престолонаследника, ежели тот в будущем намерен разумно, без неоправданной жестокости, править страной. Стальная воля и светлая голова — еще не всё для правителя. Если у него при всём том нет живой, способной к состраданию души, толку не будет.

Киммериец обратился мыслями к лэрду Ринальду. Вообще-то он не сомневался, что мятежник не протянет долго, даже несмотря на завидный талант врачевательницы Лю Шен.

Меч вошел слишком глубоко и слишком близко к сердцу, разворотив дерзкому безумцу грудь так, что на открытую рану было страшно смотреть. Что ж, он этого заслуживал, посмев бросить вызов аквилонскому трону.

Мелкопоместный лэрд из разорившегося рода вовсе не был мальчишкой, ищущим безрассудных приключений. Опытный боец, принимавший участие во многих битвах, он прежде не выказывал склонности к открытому неповиновению. Должны были существовать весомые основания для того, чтобы теперь всё изменилось, и Конан примерно знал, в чем тут дело.



* * *



Раненый снова негромко застонал сквозь стиснутые зубы, и Лю Шеи склонилась над ним, осторожно вытирая покрывшийся испариной высокий упрямый лоб Ринальда.

Со стороны посмотреть, вряд ли кто-либо догадался бы, что этого человека она ненавидит всем сердцем и желает ему скорейшей смерти. Если бы не приказ Конана, Лю Шен давно оборвала бы едва трепещущую ниточку его прерывистого дыхания. Да ей для этого и делать-то ничего было не нужно, просто оставить всё как есть. Не стараться остановить кровь, не накладывать чудодейственные бальзамы на его рапу, не смачивать поминутно эти запекшиеся от жара губы. Но Лю Шен подчинялась дисциплине не хуже прошедшего самую суровую школу бойца из лучшего королевского легиона. Ее личные чувства никакого значения не имели.

Из-под воспаленных век Ринальда по щеке сползли две крупные слезинки. Рыцарь был не просто жив, но в сознании, и мучительно страдал от боли, хотя и старался держаться предельно мужественно. Иногда, впрочем, физические страдания всё же одерживали верх даже над его волей.

Его пальцы нашли руку Лю Шеи и слегка сжали. Девушка уже хотела резко отдернуть кисть,— чего-чего, а утешать его она уж точно вовсе не обязана! — но почему-то не стала так делать, произнеся вместо этого:

— Потерпи. Я сейчас дам тебе специальный настой, чтобы ты заснул и не мучился.

Она приподняла ему голову и поднесла ко рту благодатную жидкость. Раненый жадно приник губами к краю чаши, но едва сумел сделать пару маленьких глотков, прежде чем всё его тело начал сотрясать надрывный кашель. Ринальд дернулся, вскрикнул, жидкость пролилась на белье.

— Боги, боги,— покачала головой Лю Шен,— хуже младенца…

Волны жара погрузили его в тяжелое забытье, в то время как руки и ступни оставались ледяными. Лю Шен решительно откинула простыню, чтобы обтереть тело Ринальда и притушить, таким образом, сжигающее его изнутри пламя. Если не считать стягивающей грудь тугой повязки, теперь он был полностью обнажен. Против воли девушка отметила, что Ринальд чудесно сложен — длинные сильные ноги, плоский рельефный живот, крепкие узкие бедра. Его нагота ее ничуть не смущала. Смущало другое — то, что это тело понравилось ей.

Со дня смерти своего супруга, Лю Шен ни разу не была с мужчиной. Да ей бы такое и в голову не пришло. Она слишком сильно любила Имогена, так, что ради него даже пошла против воли отца. К тому же по кхитайским законам вдова была обязана до конца дней хранить верность умершему мужу.

И уж совершенно очевидно, что смертельный враг ее господина и благодетеля в последнюю очередь должен вызывать чувства, даже отдаленно напоминающие вожделение.

Ее рука, сжимающая влажное полотенце, поднялась по ногам выше, коснувшись мужского естества Ринальда, темных завитков волос, покрывавших пах, и остановилась, уловив под собою ощутимое движение, которым плоть раненого отозвалась на прикосновение, немедленно увеличившись в размерах. А предательское воображение Лю Шен тут же нарисовало картину того, как эта плоть…

Нет, приказала она себе, не смей думать об этом! Получается, прав, прав был дорогой отец, назвавший ее самыми оскорбительными для честной девушки словами! Не зная, куда деваться от стыда и смущения, Лю Шен наскоро завершила омовение и, убедившись в том, что Ринальду вроде бы стало полегче, опустилась на колени, вознеся покаянную молитву своей богине-покровительнице.

Однако в то время как язык ее послушно и привычно произносил знакомые с детства слова, мыслями Лю Шен никак не удавалось на них сосредоточиться. Вместо этого она думала о том, что попала в очень непростую ситуацию. Если Ринальд умрет, получится, что она не сумела исполнить приказ своего господина, коего это весьма огорчит и разочарует; но чтобы выходить человека, раненого так тяжело, одного лишь умения врачевать недостаточно. Ибо необходимо поддержать в нем угасающую силу ци, как поддерживают огонь в очаге, а такое возможно, лишь преисполнившись готовностью поделиться своею собственной, а не ожесточая сердце.

Что-что, а такие простые истины были Лю Шен отлично известны! Всё живое нуждается в любви, как в воздухе и солнечном свете. Прервав молитву на полуслове, девушка обернулась к Ринальду и, вновь приблизившись, положила ладонь на его лоб. Густые каштановые ресницы раненого дрогнули и приподнялись, воспаленные глаза, мутные от страдания, осмысленно посмотрели на нее.

— Какая ты нежная,— прошептали его губы.— Не убирай руку…

— Не стану,— покачала головой Лю Шен.

Он затих и задышал спокойнее, ровнее. Девушка сидела с ним рядом так долго, что сама не заметил, как задремала.

Очнулась она оттого, что кто-то негромко, но настойчиво постучал в дверь, и на пороге возникла высокая стройная фигура Конна. Вот уж кого Лю Шен не ожидала увидеть! Юноша был облачен в Простую одежду и не очень-то походил сейчас на наследника аквилонского престола. Девушку поспешно встала и поклонилась как только возможно низко.

— Он еще жив? — кивнул Конн в сторону Ринальда.

— Да, господин.

Конн подошел ближе и остановился, сдвинув брови и изучающе разглядывая лицо раненого.

— Почему ты хотел убить моего отца? Почему? — вопросил он со смесью недоумения и ожесточение

— О, господин,— решилась вступиться Лю Шен,— ты же видишь, что он очень слаб и не может отвечать тебе. Но если бы мог, то для начала непременно поблагодарил тебя за спасение. Позволь мне сделать это за него.

Ее слова смутили инфанта.

— Да я сам не пойму, как это вышло,— пробормотал он. — И чего ради я за него вступился. Отец поступил бы справедливо, прикончив его.

— Но он проявил свою милость и тем самым снискал еще большую любовь и уважение своего народа,— сказала Лю Шен.— Король Конан необычайно благородный человек. Ни один из правителей моей страны не сделал бы ничего подобного, ибо они славятся своей беспощадной жестокостью и заставляют подчиняться, устрашая. Кхитайские законы весьма суровы, господин. А теперь, если ты не сочтешь мою просьбу дерзкой, оставь нас. Я должна сменить ему повязку.

— Позволь, я помогу тебе, Лю Шен,— вызвался юноша. – Я вижу, ты устала, а он довольно тяжелый для такой хрупкой маленькой девушки, как ты.

— Это не дело для особы королевской крови,— возразила Лю Шен.

— Мой отец говорит, что будь я хоть трижды принц, а ни от какой работы не должен бегать! Да и как я поведу войска в бой, если стану бояться вида ран и крови? — отозвался Конн.

— Ладно, будь по-твоему,— сдалась девушка.— Ты только чуть-чуть его приподними… да, вот так… осторожнее.

Раненый закусил нижнюю губу, чтобы не стонать.

— Видишь,— удовлетворенно произнесла Лю Шен, сняв повязку с его груди и обращаясь к инфанту,— дела не так уж плохи. Рана чистая, не гноится, края не воспалены, это хороший признак.

Конн с усилием кивнул. В учебных поединках он и его товарищи не раз довольно сильно задевали друг друга, и он считал себя достаточно мужественным и терпеливым, но сейчас понял, что полученные им жалкие царапины ни в какое сравнение не идут с тем, что предстало его глазам. Этот Ринальд, должно быть, страдает безмерно!

Конн едва ли счел бы его слабаком, даже если бы мятежник исходил криком, но тот не издал ни единого стона, что было достойно немалого уважения.

Лю Шен, между тем, уверенно и аккуратно покрывала грудь Ринальда каким-то желтовато-белым составом.

— Это позволит ране быстрее затянуться,— пояснила она,— хотя на нем и так всё неплохо заживает. Он сильный мужчина. Ну я же говорила тебе, господин, что не стоит здесь оставаться,— сказала девушка, заметив, как Конн побледнел.

— Всё со мной нормально,— с досадой ответил мальчик,— ему, вон, куда как хуже приходится!

— Верно, господин. Пожалуйста, помоги мне подтянуть его чуть повыше, иначе ему будет трудно дышать. Да, так. Благодарю тебя,— она снова поклонилась.

— Можно, я еще приду? — спросил Кони.

— Здесь после отца ты хозяин, твое право приходить когда угодно…

— Но ты не будешь возражать?

— Не буду,— улыбнулась Лю Шен.

Вновь оставшись с Ринальдом вдвоем, она не удержалась и коротким движением погладила его волосы.

— Молодец. Терпеливый.

— Я не стал бы орать перед королевским щенком,— произнес Ринальд,— даже если бы меня пытали каленым железом.

Лю Шен вздрогнула, как от удара.

— За что ты так ненавидишь короля? — воскликнула она.

— Потому что он самозванец, и боги тому свидетели,— слова давались Ринальду с огромным трудом.

— Если бы это было так, то почему он победил в вашем поединке, а ты проиграл? — резонно заметила девушка, подавив гнев.— Они дали явный знак своего расположения к нему.

— Боги — несправедливы,— стоял на своем рыцарь.

— Я не буду спорить с тобой сейчас,— сказала Лю Шен.— Надеюсь, ты просто не знаешь, что говоришь. Тебе нужно поспать, Ринальд,— она запнулась на его имени, которое произносила впервые.— Закрой глаза, а я отгоню демонов, чтобы они во сне не похитили и твою душу вдобавок к рассудку.



* * *



Две седьмицы, пока юный наследник отрабатывал срок своей повинности как простой конюх, король не допускал его к себе. И несмотря на то, что по всей Аквилонии только и разговоров было, что о поединке, при дворе Конана эта тема негласно считалась запретной. Он сам не упоминал о Ринальде, и никто не смел первым нарушить таковое молчание.

Но «не упоминал» не значит «не думал». Впрочем, проникнуть в мысли киммерийца еще никому не удавалось.

Зато сын его время от времени навещал мятежника, освободившись от груза собственных дневных забот. С самим Ринальдом он не разговаривал, но весьма сблизился с Лю Шен, охотно обучаясь у нее некоторым премудростям врачевания и слушая захватывающие рассказы об ее далекой и, как считала девушка, навсегда потерянной родине, внимая странным песням на непонятном, словно мяукающем, языке. Привыкнув к визитам инфанта и перестав стесняться его, она с удовольствием пела по его просьбе, замечая, что и Ринальду это вовсе не было неприятно.

— Мой отец бывал в Кхитае,— сказал однажды Конн,— надеюсь, что и мне повезет отправиться когда-нибудь туда в путешествие. Лю Шен, а ты бы не хотела вернуться?

— Нет,— она покачала головой,— мой муж был аквилонцем, и его родина стала моею.

В последнее время Лю Шен часто вспоминала своего умершего супруга, которого никогда не прекращала оплакивать. Юноша, который, казалось, улыбался даже во сне, светлый, как солнышко… Совсем не похожий на этого сурового, зрелого мужчину-воина с глубокими складками возле губ и серебром в волнистых волосах.

Ну почему она их всё время сравнивает?..

Ринальд мало говорил о себе, но постепенно Лю Шен выяснила, что ему сорок лет, почти всю свою жизнь с ранней юности он провел в битвах. О том есть ли у него семья и была ли когда-нибудь, Ринальд не упоминал, а природная тактичность не позволяла Лю Шен задавать ему прямые вопросы.



* * *



Наконец, настал день, когда Конну снова было позволено разделить трапезу с отцом, заслужив полное прощение. На языке инфанта так и вертелся вопрос, который он не решался высказать вслух, о дальнейшей судьбе мятежника. Как Конан намерен поступить с ним?

Наследник знал, что рыцарь Ринальд и не подумал изменить своего мнения о короле, а, значит, оставался опасным врагом, от которого можно ожидать чего угодно. Но при том, с точки зрения Конна, этот человек заслуживал уважения. Такого лучше иметь своим союзником и вассалом! Но как бы склонить его на свою сторону?

Несмотря на нежный возраст, Конн уже сейчас мыслил как будущий правитель, которому придется не только воевать, но и договариваться с представителями соседних государств, а как можно быть дипломатом на высоком уровне, если одного-то человека не можешь убедить присягнуть на верность? Эти мысли заводили его в тупик. Задачка оказывалась принцу явно не по силам, и в конце концов он решился обратиться к королю.

— Отец, что ты сделаешь с рыцарем Ринальдом, когда он встанет на ноги? — спросил он.— Предашь суду и казни или изгонишь из Аквилонии?

Казалось, Конан ждал этого вопроса.

— Прежде всего, я узнаю, кто, кроме него, участвовал в заговоре.

— Но разве лэрд выступал не от своего имени? — удивился Конн, который впервые слышал о чем-то подобном.

— Нет, разумеется. Безумец-одиночка?.. Ты наивен, сын! Он видишь ли, заявил, будто представляет интересы некоего законного наследника аквилонского трона, внебрачного сына Нумедидеса, который должен взойти на престол вместо меня — самозванца, убийцы, безродного вора, узурпатора, похитившего у Аквилонии данную богами власть,— с гневным сарказмом объяснил Конан — Я готов пожертвовать жизнью во имя справедливости! Впрочем, он был совершенно уверен, что боги будут на его стороне, и он прикончит в поединке турнирного бойца, который станет отстаивать мою честь.

— Какого бойца? Ты же сам сражался.

— Еще бы. Этого Ринальд не мог предвидеть. Я никого не поставил вместо себя, потому что пока еще вполне способен вести бой.

— Но ведь он мог…— Конн заметно побледнел.

— Убить меня? Но ведь этого не случилось, верно? А в случае моей гибели ты бы заменил меня на престоле. Никто не живет вечно.

— А этот… сын Нумедидеса… не объявлялся?

— В том-то и дело. Он слишком ценен для заговорщиков. Наверняка его где-то скрывают, и я уверен, что Ринальд знает, где именно, и кто. Вот это я и намерен выяснить.

— А если Ринальд не скажет?

Конан сидел, подперев кулаком подбородок, и, слегка приподняв бровь, изучающе взирал на сына.

— Мальчик,— произнес он,— неужели ты считаешь, что ему не развяжут язык?

Конн так не считал, прекрасно зная возможности аквилонских палачей.

— Но сначала Лю Шен поставит мерзавца на ноги, чтобы он мог выдержать пытки,— добавил король.— Сдается мне, с ним придется повозиться.

И с этим Конн был совершенно согласен. У него была возможность убедиться в стойкости мятежника. Но думать о том, что предстоит вынести Ринальду, ему было неприятно. Вот если бы удалось уговорить его признаться! Всё равно ведь этим кончится. Даже очень сильный человек рано или поздно ломается. Убить врага легко, превратить же его в союзника — достойно. Вслух он своих мыслей высказывать не стал, не желая, чтобы отец подумал, будто он пытается казаться умнее него. Но в живом, гибком уме юноши уже возникли кое-какие идеи, способные привести его план в действие.

Лю Шеи, вот кто ему в этом сумеет помочь. Не откладывая дела в долгий ящик, Конн прямиком отправился к девушке.

— Нам надо поговорить,— произнес он, и, кивнув в сторону Ринальда, добавил, понизив голос: — Наедине.

Мятежник спал и вряд ли мог его слышать, но кхитаянка кивнула и ненадолго оставила раненого в одиночестве, последовав за Конном. Юноша пересказал ей свою беседу с отцом. По мере того, как он говорил, лицо девушки принимало всё более печальное выражение. Для нее и прежде не было особенным секретом то, что мятежник нужен королю живым не просто так, Конн лишь подтвердил ее собственную догадку.

— Но понимаешь, Лю Шен,— продолжал инфант,— я думаю, ты бы могла убедить Ринальда рассказать тебе всё, о чем желает знать отец. Ты очень красивая и умная женщина, а он сейчас слаб и нуждается в тебе, в общем…

— Я поняла,— кхитаянка опустила глаза, но по ее лицу трудно было определить, как она относится к предложению Конна.

— Это вовсе не оскорбительно для твоей чести,— юноша старался говорить как можно убедительнее.— К тому же, поступив так и добившись признания Ринальда, ты окажешь отцу большую услугу. Ведь мятежник может умереть, не сказав ничего. Такое бывает, если не выдерживает сердце или рассудок. А ты станешь действовать наверняка.

И спасешь его от пыток. Лю Шен даже не поняла, произнес ли эти слова принц Конн, или они прозвучали у нее в голове. Единственное, что она не любила в своем искусстве врачевательницы, были такие вот моменты, когда спасенного ею человека затем предавали казни. Подобные услуги девушке приходилось оказывать еще собственному отцу. Например, когда один из погонщиков его каравана похитил часть товара и бежал. Изменника удалось поймать, он тоже был ранен во время преследования и препоручен заботам Лю Шен.

В последний раз она видела его извивающимся на остро отточенном колу. Это воспоминание заставило девушку содрогнуться. Дорогой отец всегда был скор на расправу и весьма жесток. Он мог, например, приказать содрать с человека кожу и, завязав ее узлом над головой, бросить его умирать. Лю Шен не раз доводилось становиться свидетельницей таких казней. Правда, она не знала, поступают ли в Аквилонии подобным образом или как-то иначе, но не сомневалась, что в любом случае Ринальда ничего хорошего не ждет. А ей этого отчаянно не хотелось.

Так что предложение инфанта нашло в ее сердце весьма горячий отклик, Лю Шен не привыкла слишком явно выражать свои чувства, поэтому только с достоинством склонила голову.

— Да, господин, я сделаю то, что ты сказал.

Есть, торжествующе подумал юноша. Его первый экзерсис в искусстве дипломатии начинался обнадеживающе.

Следует добавить, что маленькая Лю Шен едва ли не с раннего детства обучалась отнюдь не только целительству. При ее рождении расположение небесных светил было таково, что астрологи сразу определили ей судьбу врачевательницы, поэтому Лю Шен готовили именно к такой деятельности; однако самым главным для женщины являлось быть достойной женой, способной удовлетворить все самые изощренные капризы своего супруга, так что постигать подобные премудрости следовало, начиная как можно раньше. На брачное ложе должна всходить настоящая жрица любви, хотя, понятно, при этом остающаяся девственницей до момента произнесения всех необходимых обетов, а не насмерть перепуганная дурочка, понятия не имеющая, что делать с мужчиной.

Так что покойному супругу Лю Шен несказанно повезло с женой, что и говорить.

Но Имоген покинул мир живых, и Лю Шен обречена была никогда больше не иметь возможности явить кому-то свои умения и бесценный опыт любви. Ибо вдова второй раз не выходит замуж, как нельзя войти дважды в одну реку.

Однако если речь идет о повелении со стороны господина…

— Ты приказываешь мне так поступить? — спросила она.

— Нет, я только прошу…— начал было Конн, но вовремя вспомнил, что кхитаянка нуждается именно в повелении, а не в просьбе.— Да,— властно проговорил он,— я, сын твоего господина, короля Аквилонии, великого Конана, приказываю тебе, Лю Шен, применить все свои способности и женские чары на благо престола и выведать, таким образом, у мятежного рыцаря Ринальда, опасные тайны, которые тот пытается скрыть,— он закончил произнесенную на одном дыхании тираду и перевел дух.



* * *



Лю Шен немедленно принялась за дело, ибо не пристало покорной служанке откладывать исполнение воли хозяина.

Ринальд, действительно, был еще очень слаб, чтобы вставать с постели и даже садиться без посторонней помощи, малейшее физическое усилие приводило к тому, что у него кружилась голова и темнело в глазах. Он и ложки в руках не мог удержать, так что Лю Шен приходилось самой кормить его, не говоря уж о том, чтобы выполнять все прочие манипуляции, неизбежные при уходе за тяжело раненым человеком.

Но только выполнять их можно по-разному. Девушка исхитрялась самое обычное омовение превращать в восхитительно чувственный ритуал, заставляя Ринальда трепетать от каждого касания ее ловких и нежных пальцев. То, что она дни и ночи проводила рядом с мятежником, только облегчало задачу Лю Шен. Она умело разжигала в сердце его и теле такую страсть, с которой не сумел бы совладать ни один мужчина, по при этом не позволяла Ринальду самому прикасаться к ней, ускользая в последний момент, стоило ему только протянуть руку, зато Собственным рукам и губам давала полную волю.

— Что ты делаешь со мною, Лю Шен?! — восклицал он.— Я хочу тебя! Почему ты не даешь мне тоже ответить на твою ласку?

Она тихонько смеялась в ответ, точно маленький серебряный колокольчик звенел.

Лю Шен и без его слов прекрасно знала, чего хочет Ринальд. Но ей нужно было другое. Нужно было дождаться, когда он скажет не «хочу», а «люблю тебя». Когда станет принадлежать ей без остатка, забыв о воле и долге. И девушка понимала, что этого недолго осталось ждать. Общаясь с Ринальдом, она часто переходила на родной язык, уверенная, что рыцарь не понимает ни звука. Слова срывались с ее губ как бы случайно, а ему следовало догадаться, что ничем иным, кроме слов любви, они быть не могут, и так, должно быть, и происходило, ибо Ринальд ни разу не попросил ее перевести то, что Лю Шен сказала, на аквилонское наречие.

Так было и на этот раз. Склонившись к Ринальду и лаская свободную от повязки часть его груди и живот своими длинными прямыми волосами, Лю Шен между горячими поцелуями бормотала, негромко и невыразимо нежно:

— Да когда же ты, упрямец, выложишь мне правду о своих проклятых сообщниках, чтобы я могла рассказать о них господину? Ничего, я заставлю тебя это сделать, куда ты денешься…

И тут пальцы Ринальда с неожиданной силой вцепились в волосы Лю Шен на затылке. Приподняв ее голову и с холодной насмешкой глядя в испуганные раскосые глаза, он произнес:

— Кое-что новенькое ты узнаешь прямо сейчас, маленькая шлюха: я жил в твоем Кхитае четыре зимы и понимаю его язык не хуже, чем ты сама.

И между прочим, это было сказано по-кхитайски, пусть и с весьма заметным акцентом.

Лю Шен была до того потрясена, что какое-то время могла только молча открывать и закрывать рот, как рыба.

Тяжелый, сильный удар обрушился на голову девушки одновременно с тем, как Ринальд отпустил ее волосы. Лю Шен даже вскрикнуть не успела, прежде чем наступила полная темнота.

 Глава третья



— Так это что же, Ринальд,— особая королевская милость, что тебя не бросили в тюрьму, а принялись выхаживать, да еще подложив роскошную девку? Полагаю, тебе последнее обстоятельство пришлось особенно по душе! Верно, она отменно хороша в постели, признавайся?

— Обычная шпионка. Ее просто использовали, чтобы вынудить меня наболтать лишнего. Способ, конечно, куда более милосердный и приятный, чем дыба, каленое железо и кнут, зато изрядно гадкий. Боги создали любовь не для того, чтобы с ее помощью вести подлые игры.

— А люди, как всегда, всё испортили. Да, приятель, ты всё никак не можешь примириться с несовершенством мира, хотя за сорок лет мог бы и привыкнуть.

— Много болтаешь, Айган. Конечно, спасибо, что не бросил меня, но если так станешь гнать лошадей, то твои усилия могут оказаться напрасными, я вот-вот концы отдам,— поморщился Ринальд.

— Ничего, уже недолго осталось, потерпи. Скоро будем на месте. Зачем всё-таки ты заставил меня тащить с собой эту девку? Прикончили бы на месте, и всё.

— Нельзя, нехорошо. Она женщина. Я не убиваю безоружных, а ей, к тому же, обязан жизнью. Чего бы ради она это ни делала, но ходила за мною на совесть,— несмотря на резко усиливающуюся боль в груди, Ринальд счел необходимым вступиться за Лю Шен, а не промолчать.

— С этим не поспоришь,— отозвался его друг, повыше лэрда ростом, крепко сбитый мужчина с изувеченным лицом: одна сторона этого лица оставалась нормальной, а другая, с пустою, заросшей глазницей, была рассечена безобразным шрамом ото лба до подбородка и оставалась совершенно неподвижной так что даже говорил Айган, используя только один уголок рта.

Легкая крытая повозка подпрыгивала на каждой неровности дороги, заставляя лэрда сильнее стискивать зубы. Он повернул голову и посмотрел в лицо Лю Шен, руки которой были связаны за спиной. Девушка всё еще оставалась без сознания. Ее бесцеремонно бросили в повозку, точно мешок с мукой.

Хотя Ринальд и сознавал ее вероломство, он не находил в своем сердце ненависти к маленькой кхитаянке и был обеспокоен ее слишком затянувшимся обмороком. В конце концов, Лю Шен выполняла свой долг перед человеком, которому присягнула на верность, и не ее вина, •по она не справилась со своей задачей.

Впрочем, как и он. Самозванец по-прежнему жив, здравствует и правит. Он, Ринальд, оказался скверным бойцом и не оправдал надежд тех, что служил законному наследнику трона.

— Айган, ты осуждаешь меня за то, что я не мог победить киммерийца?

— С ума ты сошел, приятель? Я ведь был там и видел, как ты сражался! Вот это была схватка. Ты сделал всё, что мог. Я бы и сам вряд ли крался лучше. К тому же, у самозванца был меч, пропивающий железо, а у тебя — самый обыкновенный. Если бы он не разрубил на тебе доспехи, я бы его прикончил, клянусь!

— А что Эвер? И братья?

— Никто не осуждает тебя, если ты об этом беспокоишься;— нарочито приподнято произнес Айган, но Ринальд уловил в его голосе напряжение.— Говорю же, ты настоящий герой.

— А… Дэйна? Дождаться не могу, чтобы обнять ее!

Айган остановил лошадей.

— Всё, лэрд, мы на месте.

— Так быстро? — удивился Ринальд.— Но до монастыря еще…

— Какой монастырь? Я привез тебя к себе. Ну, друг, давай-ка выбираться…

— Но почему…— снова начал лэрд.

Вместо ответа Айган позвал двоих слуг, которые бережно подняли Ринальда и понесли в дом.

— Подожди, Айган, сначала — Лю Шен,— потребовал гот.— Ее нужно привести в чувство.

— Приведу, не волнуйся,— пообещал его приятель.— Ты всегда думаешь о себе в последнюю очередь,— добавил он и пробормотал под нос: — И ох, как порою напрасно, парень.



* * *



— Они обежали? Как? Поверить, не могу! Ведь Эвер…— Ринальд приподнялся в сильнейшем волнении и тут же с глухим стоном откинулся на подушки.

— Да, скверная новость, но я должен был сказать тебе правду, не мог же я скрывать ее до бесконечности,— Айган сидел на краю постели и старался не смотреть лэрду в глаза.— Когда стало известно, что ты сдал бой киммерийцу и при том не погиб сразу, Эвер принялся орать, что под пытками ты всех выдашь, дело проиграно, и пора побыстрее уносить ноги. Дэйна отправилась с ним, прихватив все твои деньги, вырученные от продажи поместья, а остальные братья охотно составили им компанию.

— Кроме тебя,— бесцветно произнес лэрд.

— Ну, я не мог тебя бросить,— пожал плечами Айган,— Мы слишком много пролили крови вместе, и чужой, и своей. Я стал выяснять, жив ли ты и где тебя держат, и как только узнал, постарался вызволить. Ты бы сделал для меня то же самое, не сомневаюсь! Эти шакалы во главе с Эмиром подставили тебя, Ринальд, придется пришить. Ничего, мы сумеем отомстить, дай срок! А пока — ничего, проживем как-нибудь. У меня еще остались кое-какие сбережения, руки-ноги целы и голова на плечах имеется. Ничего! — ожесточенно повторил он.— И не в таких переделках бывали.

— Киммериец не отдал приказ пытать меня,— сказал Ринальд.— Но даже если бы он это сделал, я бы ничего не сказал.

— Я знаю,— кивнул Айган.— Конечно. Когда и Кхитае тебя держали в клетке и били каждый день, ты смеялся и плевал тем уродам кровью в лицо. А в битве за пограничный форт… если бы не ты, меня бы давно в живых не было!

При упоминании о Кхитае Ринальд вспомнил о Лю Шен.

— Где девушка? Как она?

— Очнулась. За ней присматривают.

— Она в порядке?

— Еще в каком. Кусается и царапается, как волчонок,— он усмехнулся.— Руку мне прокусила, стерва косоглазая. Ее счастье, что ты считаешь себя обязанным ей, а то бы…

— Не бей ее,— попросил Ринальд.

— Не бить? Не бить? Да ее убить мало!.. Ладно, не волнуйся, я пальнем ее не тронул. Я с бабами не дерусь.

— Айган? Ты бы не мог…

— Всё, что попросишь,— он изменил позу, усевшись вполоборота к лэрду и сочувственно поглядев, наконец, ему в лицо.

— Оставь меня. Я один хочу побыть.

— Как скажешь,— Айган поднялся.— Держись, солдат.

…Состояние друга тревожило его всё больше. В несколько последующих дней Ринальд почти не разговаривал и оставался совершенно ко всему безучастным, просто лежал, прикрыв глаза, отказываясь от еды. Айган вроде бы делал для него всё, как надо, менял повязки, заставлял понемногу пить, но всё было бесполезно — жизнь явно покидала лэрда. Он осунулся до неузнаваемости, на неподвижное лицо легли глубокие темные, почти фиолетовые, тени. Всегда такие живые глаза глубоко запали. То, чего не смогли сотворить физические страдания, сделало ясное сознание предательства тех, кому он так безоглядно доверял и ради кого пошел на смерть. Айгану невыносима была мысль, что это благородное, смелое и доброе сердце может вот-вот остановиться навсегда. Впервые на его памяти Ринальд отказывался бороться за свою жизнь, полностью утратив к ней интерес и волю.

Оставалось последнее и единственное средство, к которому можно было прибегнуть, и Айган обратился за помощью к пленнице.

— Иди к нему,— велел он.— Сбежать я всё равно тебе не дам, если попытаешься — учти, я меткий стрелок и бью без промаха, так что даже не думай! Попробуй как-нибудь расшевелить Ринальда. Что-то он совсем плох. Сделаешь, в долгу не останусь. Он, может, и видеть тебя не захочет, но всё-таки…

Лю Шен подумала, странно, что эти люди до сих пор ее не убили. Ведь они знают, что она служит их заклятому врагу? Надеясь умереть побыстрее, она в первое время всячески старалась вывести Айгана из себя и вынудить нанести смертельный удар, но тот отчего-то сносил все ее выходки и не поднял на нее руку даже, когда Лю Шен его укусила. Она отказывалась это понимать. В ее прежнем мире был совсем иной порядок вещей.

А теперь еще ее посылают к Ринальду. Это как раз наиболее понятное из происходящего. Раненому нужен опытный врачеватель, Айган с этим делом не справляется. Ладно же. Она какое-то время станет разыгрывать пугливую покорность, а потом, усыпив его бдительность…

Что именно тогда произойдет, Лю Шен не додумала. При виде лэрда она смогла только ахнуть. Так скверно он не выглядел даже в первые сутки после поединка, а к тому времени, как его Освободили, а ее похитили, и вовсе держался молодцом.

— Что с тобой? — опросила Лю Шен, подходя к нему и чувствуя, как больно сжимается сердце. От его, лэрда, силы ци почти ничего не осталось.

Ее враг, мятежник, бунтарь, изменник умирал, девушка ясно слышала хлопанье черных крыльев смерти над его головой.

И видят боги, вопреки здравому смыслу и долгу, она не желала такого исхода.

Лю Шен опустилась на колени рядом с его постелью, прижала к губам безвольно свесившуюся руку Ринальда и сказала по-кхитайски:

— Мы начнем всё сначала, рыцарь. Не прикидывайся, будто не понимаешь. Теперь-то мне известно, что тебе, внятен мой язык.



* * *



…— Да, было дело. Мы с ним тогда нанялись к одному богатому путешественнику — телохранителями. Мотались везде, потом его понесло в Кхитай. А этому типу взошло на ум похитить один кинжал у тамошнего мандарина, какой-то заговоренный, с рукоятью в виде божка. Его за руку поймали, а ты ведь знаешь, как у вас обходятся с ворами. Ну, мы с Ринальдом кинулись его отбивать, да только ничего у нас не получилось. Хозяина нашего скормили крокодилам, а нас продали как рабов. Ринальд придумал как нам сбежать, но мы внешне там получались уж очень приметными, трудно скрыться — с толпой не смешаешься, хотя у меня тогда еще лицо было вполне человеческое, но за кхитайца никак бы не сошел ни я, ни Ринальд. Ладно! Нанялись на корабль к одному, тоже, изрядному мерзавцу, которому зато люди были нужны без разницы, какого цвета. А Ринальда задело, что он в Хайбории считался за хорошего бойца, а у вас и с мальчишкой не мог один управиться. Из тех грошей, что ему за работу причитались, он стал за нас двоих платить, лишь бы научили биться по-вашему. Я так не мог, жрать очень хотелось, свои деньги проедал, что было, то было! Ты бы тогда видела нашего лэрда — дочерна на солнце обгоревший, чистая головешка, тощий, только что живот к спине не прирастал, жилистый и до того упрямый, если за что зацепился, нипочем не бросит… молодые мы были, что там, сорок зим на двоих,— рассказывал Айган, помешивая угли в камине.— В общем, четыре зимы мы там прожили, много ваших обычаев переняли, и язык — это само собой, в первую очередь. Потом вернулись, причем при деньгах, и хороших. Служили при дворе одного князька, тот щедро платил… В Аквилонии осели, Ринальд купил поместье, разводил лошадей. Потом заскучал, подался в наемники, и я за ним. Э, всего не перескажешь!

— Очень интересно,— вежливо проговорила Лю Шен.

— Мы с ним — как братья,— добавил Айган.— Куда один, туда и другой, даже если… головой в преисподнюю. Я за Ринальда глотку перегрызу хоть самому Нергалу. А вот, видишь как, не сумел его уберечь… И ведь чуяло мое сердце, что этот Эвер не по делу воду мутит. Но у Ринальда свои представления. Законный наследник, честь аквилонского престола… Знаешь, он отличный человек, но очень уж доверчивый. Его вокруг пальца обвести — плевое дело, потому — душа чистая, и он такую же чистоту в других видит, вот как.

— Человек чести,— сказала Лю Шен.

— Что?.. Да, это верно, не поспоришь. Хотя если где погулять, побуянить, баб потрясти — тоже первый. Всё у него через край, до предела! Ты не гляди, что он сейчас такой тихий, будешь тихим, когда вся грудь разворочена. Обычно-то в нем столько силы кипит, девать некуда.

— А он действительно лэрд?

— Лэрд! Голубая кровь. Только из разорившегося рода. Но всё равно, не бастард, как я. Кстати, Ринальд очень ценит свое происхождение, даром что папаша его после себя ничего, кроме долгов, не оставил.

— Почему ты — бастард?

— Потому что у меня матушка — портовая шлюха, а отца и вовсе не было,— засмеялся Айган.— Поняла?

Было похоже, что это обстоятельство его ничуть не смущает. Чем дольше Лю Шен общалась с Ринальдом и Айганом, тем сильнее становилась ее привязанность к ним обоим. Ее давно уже не пугал вид изуродованного лица Айгана, поначалу наводивший Лю Шен на мысль, что человек, который так ужасно пострадал, должен быть жестоким и враждебным ко всему миру. Но ничего подобного она не замечала, наоборот, грубоватый и замкнутый Айган на поверку оказался весьма доброжелательным человеком, а его преданная привязанность к другу вызывала у Лю Шен глубокое уважение. Она уже знала, что Айган в одиночку бросился выручать Ринальда, не пожалев никаких средств, чтобы подкупить часть охраны, и не остановившись перед тем, чтобы вступить в бой с остальными. В этом бою Айган уложил пятерых, о чем, впрочем, сказал лишь вскользь, как бы между прочим, ибо вовсе не считал, будто совершил какой-то особенный подвиг. Но для Лю Шен, которая чрезвычайно высоко почитала проявления подлинной бесстрашной верности, он сразу стал героем. Как и Ринальд, о котором Айган так много рассказывал. Эти люди, насколько она поняла, никогда не теряли лица!

И всё же Лю Шен не оставляла мыслей о побеге. Ее чувство долга вступило в непримиримое противоречие с желанием сердца, но в подобных случаях выбор мог быть только один, и она твердо знала, какой именно. Наверняка король Конан поднял на ноги всех, кого мог, для поисков беглого мятежника. И она обязана сообщить, где скрывается Ринальд! Но при этом Лю Шен надеялась поведать Конану обо всем, что узнала об этом человеке, и вымолить для него смягчение наказания. Ведь Ринальд сам пал жертвой обмана и хитроумной интриги. Конечно, он виновен и заслуживает суровой кары. Однако в то же время он так внутренне похож на самого короля Аквилонии!

Вот если бы удалось как-то убедить его самого сдаться и явиться во дворец короля, присягнуть Конану на верность и попросить права искупить эту вину. Может статься, король не отказал бы лэрду, оценив такой достойный и смелый поступок. А если нет?..

Между тем, Ринальд, благодаря ее неусыпным заботам, уже начал подниматься на ноги, хотя и не вполне уверенно. Рана в груди почти затянулась, если говорить о той, которую нанес ему в поединке Конан.

Что касается другой, едва ли не более глубокой… с этим было куда сложней. Сердце лэрда словно разлетелось на тысячу осколков, когда он узнал о том, как его предали. И для того, чтобы собрать эти осколки и исцелить его душу, требовалось очень много усилий и времени. Особенно учитывая, что в этом деле была замешана женщина, которую Ринальд очень любил.

Лю Шен знала, что ее звали Дэйна.

Лэрд собирался жениться на ней и просил ее руки, но она сказала, что даст окончательное согласие лишь после того, как Эвер, сын Нумедидеса, во многом благодаря Ринальду, взойдет на престол. А в результате сбежала всё с тем же Эвером… и деньгами Ринальда, оставив лэрда нищим. По словам Айгана, у Дэйны хватило цинизма заявить, что мертвецу деньги всё равно ни к чему.

Лю Шен было очень горько сознавать, что Ринальд считает и ее саму чем-то вроде Дэйны. Ведь обе женщины попросту использовали его для своих целей. Конечно же, у него не было никаких оснований доверять кхитаянке и слишком близко подпускать ее к себе. Лю Шен старалась больше ни в коем случае не обращаться с ним так, как могла бы это делать влюбленная женщина. Хотя она находила лэрда очень, очень привлекательным! Его тело притягивало ее, как магнит — железо. Да только разве ему об этом окажешь? И зачем? Всё равно им никогда не суждено быть вместе.

Всё, что могла, девушка для него и так уже сделала. Ринальд ожил, начал двигаться, и его вполне можно было препоручить заботам Айгана. А в тот день, когда лэрд впервые, на памяти Лю Шен, улыбнулся, ее сердце просто растаяло. Боги, что это была за улыбка, прекрасная и чуть застенчивая, озарившая лицо Ринальда, точно солнечный лучик, выглянувший из-за тяжелых грозовых туч. Да она всё на свете отдала бы, только чтобы почаще видеть его таким!

— Он… улыбается,— сообщила она Айгану.

— Ну и прекрасно,— сказал тот.— Ты еще его смеха не слышала.

Девушка, приподнявшись на цыпочки, обняла Айгана и поцеловав прямо в уродливо заросшую пустую глазницу на месте выбитого в бою с пиктами глаза.

— Что это на тебя нашло? — смутился Айган. Из-за его увечья женщины не особенно его жаловали, и он старался пореже общаться с ними, ибо остро переживал, замечая в их глазах испуг и жалость. Так что коротенькая нежность Лю Шен была для Айгана весьма приятной неожиданностью.

— Человек, шрамы которого получены в честной битве, красив вдвойне,— сказала девушка.— И только полные дуры этого не понимают!

…А на утро Ринальд и Айган обнаружили, что она исчезла, заодно украв самую лучшую лошадь. Судя но всему, Лю Шен сбежала глубокой ночью, и к рассвету должна была оказаться так далеко, что преследовать ее не имело никакого смысла.

 Глава четвертая



— Один человек? Всего один? — переспросил Конан с оттенком недоверия и вдруг рассмеялся.— Вот это я понимаю! Да в нем сила десяти демонов, если он сумел уложить пятерых, а остальные клялись, что на них набросилась чуть не целая когорта!

— Бастард Айган,— бесстрастно сказал Просперо.— Когда-то я слышал о нем как об очень достойном бойце, но долгое время считалось, что он погиб. Значит, он заодно с заговорщиками?

— Он кровный брат лэрда Ринальда,— произнесла Лю Шен еле слышно.— Они с юности сражались плечом к плечу.

Конан взглянул на нее, радуясь, что маленькая кхитаянка жива. Он был уверен, что те, кто освободил мятежника, убили ее. Зная натуру Лю Шен, трудно было предположить, что девушка далась им в руки живой, по се рассказ все прояснил.

— А Эвер и иже с ним, значит, скрылись,— произнес он.

— Бросив Ринальда умирать,— добавила Лю Шен.— Хотя он сражался ради них.

— Я понял. Скоты! — Конан с грохотом опустил кулак на стол. — Ну, я их найду! Им не скрыться даже в преисподней. И ведь как было задумано — убив меня, затем воспользоваться растерянностью двора, устроить смуту и возвести на престол этого подлеца.