КОНАН И ЗВЕЗДЫ ШАДИЗАРА
ОСТРОВ ЗАБЫТЫХ БОГОВ
Роберт Говард
ТВАРЬ В АЛОЙ БАШНЕ
Кушит Амбула медленно приходил в себя. Все его чувства притупились от вина, выпитого минувшей ночью. Он лежал и никак не мог понять, где находится. Лунное серебро, лившееся через зарешеченное оконце под самым потолком, освещало совершенно незнакомую комнату. Наконец он сообразил, что лежит в верхней камере тюремной башни, куда его заточила королева Тананда.
Амбула подозревал, что в вино было подмешано сонное зелье. Пока он беспомощно лежал пластом и едва осознавал, что происходит вокруг, два чернокожих великана из гвардии королевы схватили его и Аахмеса, двоюродного брата Тананды, и бросили в темницу. Последнее, что ему запомнилось — короткая и хлесткая, как удар бича, фраза повелительницы:
— Ну так что, негодяи, будете еще устраивать заговоры против законной королевы? Скоро вы узнаете, каков удел изменников в моей стране!
Стоило шевельнуться, как раздался звон металла, и огромный черный воин сразу понял, что его запястья и лодыжки — в оковах, а от оков тянутся цепи к толстым железным скобам, вмурованным в стену. Он напряг зрение, пытаясь что-нибудь разглядеть в зловонном мраке. «Что ж, подумал он, одно хорошо — я все еще жив. Даже Тананда не решилась сразу убить героя низших каст, командира Черных Копьеносцев».
Что озадачивало Амбулу больше всего, так это нелепое обвинение, будто бы он —– соучастник в заговоре Аахмеса. Конечно, они с князем в дружеских отношениях: охотились вместе, выпивали и развлекались, и Аахмес по секрету жаловался Амбуле на королеву, чье сердце столь же коварно и жестоко, сколь привлекательно смуглое тело. Но до настоящего заговора никогда не доходило. Просто Аахмес не из тех, кто на это способен. Этот добродушный, общительный юноша не питал интереса к политике и власти. Должно быть, какой-то мерзавец, стремящийся достичь своих целей за счет ни в чем не повинных людей, оболгал его перед королевой.
Амбула осмотрел oковы. Силы он был недюжинной, но знал, что разорвать цепи ему не удастся. Вырвать скобы из стены? Не стоит и надеяться. Когда их вмуровывали, он сам присматривал за каменщиками.
Он знал, что теперь произойдет. Королева подвергнет его и Аахмеса пыткам, чтобы узнать подробности заговора и имена сообщников. Сын полудикого народа, Амбула был храбр как лев, но все же такая перспектива его страшила.
А что, если обвинить в соучастии всю знать Куша? Всех аристократов Тананда наказать не сможет. А если все-таки попытается это сделать, мнимый заговор очень скоро станет настоящим.
И тут у Амбулы застыла в жилах кровь, по спине побежали полчища мурашек. В камере был кто-то еще. Кто-то живой, дышащий.
Он вздрогнул, с уст сорвался приглушенный возглас. Изо всех сил напрягая глаза, он всматривался в темноту, что объяла его подобно черным крыльям смерти. В слабых рассеянных лучах, падавших через оконце, военачальнику удалось разглядеть только наводящий ужас силуэт. Ледяная рука страха сдавила сердце Амбулы, которое не дрогнуло во множестве кровопролитных сражений.
Во мраке висел плотный серый туман. Его жгуты извивались, как змеи, собирались в клубок, и этот клубок постепенно приобретал контуры звероподобного существа.
Лицо Амбулы исказилось, глаза округлились; он корчился и бился, вотще пытаясь вырваться из оков.
Сначала он увидел в снопе тусклых лучей света кабанье рыло, покрытое жесткой щетиной. Потом в тенях вырисовалось туловище огромного уродливого зверя — оно стояло вертикально, и оттого выглядело еще ужаснее. Кроме кабаньей головы, Амбула теперь видел толстые волосатые лапы, заканчивающиеся недоразвитыми кистями, как у бабуина.
С пронзительным воплем Амбула вскочил на ноги, и в этот момент тварь начала двигаться. Проворством она не уступала чудищам из кошмарных снов.
Чернокожий воин успел за один полный смертельного ужаса миг разглядеть чавкающие, капающие пеной челюсти, громадные острые клыки, крошечные свиные глазки, светящиеся злобой и жаждой крови. Потом могучие лапы вцепились в него мертвой хваткой, а клыки вонзились в его плоть…
И вот лунный свет упал на черное тело, распростертое на полу в широкой луже крови. А серое чудовище, которое секунду назад терзало несчастного воина, исчезло, растворилось без следа в неосязаемом тумане.
* * *
— Тутмес! — Голос был настойчив, как и кулак, что барабанил в тисовую дверь одного из самых честолюбивых вельмож королевства Куш.— Господин Тутмес! Впусти меня! Демон снова на свободе!
Дверь отворилась, на пороге стоял Тутмес — рослый, стройный, с узким лицом и смуглой кожей, типичными для его высокой касты. Он кутался в накидку из белого шелка, будто только что поднялся с постели, и держал в руке небольшую бронзовую лампу.
— Что случилось, Афари? — спросил он.
Пришедший, сверкая белками глаз, ворвался в комнату. Дышал он тяжело, как после долгого бега. Афари был сухопар и темнокож, одеждой ему служила белая джубба. Ростом он немного уступал Тутмесу, зато негроидные черты у него были выражены гораздо четче. Гость был очень взволнован, но все же не забыл затворить дверь, прежде чем ответил:
— Амбула! Он мертв! В Красной Башне!
— Что? — воскликнул Тутмес.— Тананда осмелилась казнить командира Черных Копейщиков?!
— Нет-нет! Конечно, она не способна на такую опрометчивость. Его не казнили, а убили. Кто-то проник в камеру — один Сет знает, как у чэто удалось,— и вырвал Амбуле горло, переливал ребра, раздавил череп. Клянусь змеями на голове Деркэто, я видел много мертвецов, но ни к одному из них смерть не была так жестока, как к Амбуле. Тутмес, это работа демона, о котором поговаривает черный народ! Невидимый ужас снова на воле! — Афари сжал в кулаке амулет — крошечную глиняную фигурку божка, которая всегда висела на ремешке на его тощей шее.— Тварь перегрызла Амбуле горло, а следы зубов не похожи ни на львиные, ни на обезьяньи. Это следы острых как бритвы клыков!
— Когда это произошло?
— Где-то около полуночи. Стражники в нижней части башни наблюдали за лестницей, которая ведет к его камере. Никто посторонний не поднимался по ней. Услышав крик Амбулы, они бегом поднялись по лестнице, ворвались в камеру и нашли его труп. Я спал на первом этаже башни, как ты и приказывал. Узнав, что произошло, я приказал страже держать язык за зубами и поспешил к тебе.
Губы Тутмеса тронула холодная, неприятная улыбка. Он пробормотал:
— Ты знаешь, какова Тананда в гневе. Сущая тигрица. Если она ни с того, ни с сего бросила в темницу Амбулу и своего двоюродного брата Аахмеса, она запросто могла приказать своим подручным, чтобы зарезали Амбулу и обезобразили труп,— пускай народ думает, что это работа легендарного чудовища здешних мест. Могла ведь?
В глазах министра мелькнула искорка понимания. Тутмес, взяв Афари за руку, продолжал:
— А теперь ступай и нанеси удар до того, как о смерти Амбулы доложат королеве. Сначала возьми отряд Черных Копейщиков и перебей стражников в Красной Башне под тем предлогом, что они уснули на посту. Позаботься о том, чтобы все узнали: это сделано по моему приказу. Чернокожие решат, что я отомстил за их любимца — я, а не Тананда. Уладь это дельце, пока о стражниках не позаботилась она. Потом осторожно расскажи о моих подозрениях другим вельможам. Если Тананда намерена обращаться со всей знатью королевства, как с Амбулой и Аахмесом, то нам всем следует быть начеку. Как только управишься, ступай во Внешний Город и найди там старого Эджира, знахаря. Не говори ему напрямик, что в гибели Амбулы виновата Тананда, но намекни.
Афари вздрогнул.
— Да разве по силам обычному человеку обмануть этого демона? У него глаза, что раскаленные угли костра. Всякий раз, когда я их вижу, мне кажется, будто их взор проникает в глубины ада. Я видел, как он заставлял покойников вставать и идти, как голые черепа от его прикосновений клацали и скрежетали почерневшими зубами…
— Не надо его обманывать,— ответил Тутмес.— Просто скажи о наших подозрениях. В конце концов, даже если Амбулу прикончил какой-то демон ночи, этого демона вызвал человек. Что, если за всем этим действительно стоит Тананда? Ну, иди же скорее!
Когда Афари ушел, с тревогой обдумывая поручения своего визави, Тутмес еще мгновение постоял в гостиной, которой множество гобеленов и иных украшений придавало варварскую пышность. В углу над бронзовой чашеобразной курильницей вился голубой дымок. Тутмес позвал:
— Муру!
Босые ступни зашаркали по мраморным плитам пола. Темно-красная гардина на одной из стен отодвинулась, из проема потайного хода в комнату шагнул невероятно тощий и высокий — на добрую голову выше Тутмеса — человек.
— Я здесь, хозяин,-— сказал он.
Алая накидка свисала, как тога, с костлявого плеча. Кожа Муру была черна как деготь, но тонкие орлиные черты лица говорили о его родстве с представителями правящей касты Мероэ.
Похожие на баранью шерсть кудри на узкой вытянутой голове были уложены в фантастическую конусовидную прическу.
— Тварь вернулась в свою клетку? — спросил Тутмес.
— Да, господин.
— Никто ничего не заметил?
— Нет, мой господин.
Тутмес нахмурился.
— Откуда у тебя уверенность, что она всегда будет тебе подчиняться? Выполнять твои задания, а потом возвращаться в клетку? Вдруг однажды ты ее выпустишь, а она прикончит тебя и сбежит в богомерзкое измерение, которое считает своим домом?
Муру развел руками.
— До сих пор она всегда подчинялась заклинаниям, которые я узнал от моего прежнего господина, стигийского колдуна, изгнанного из своей родной страны за пустяковую провинность.
Тутмес пронизывающе глянул на колдуна.
— Мне кажется, вы, волшебники, большую часть жизни проводите в изгнании. А что, если кто-нибудь из моих врагов подкупит тебя, и ты натравишь на меня своего монстра?
— О, хозяин, не надо так думать! Не будь тебя, куда бы я делся? Кушиты меня презирают, потому что я не их расы, а в Кордаву я не могу вернуться по известным тебе причинам.
— Хм. Ладно, как следует позаботься о демоне, он нам еще понадобится, и скоро. Этот болтливый дурак Афари ничего так не любит, как выглядеть мудрым в глазах других. Скоро его рассказ о подлом убийстве Амбулы, сдобренный моими намеками на причастность королевы, услышат сотни чутких ушей. Брешь между Танандой и ее двором расширится, а я пожну плоды.
Благодушно посмеиваясь (что с ним бывало крайне редко), Тутмес плеснул вина в две серебряные чаши и одну подал тощему колдуну, который принял ее с молчаливым поклоном. Тутмес продолжал:
— Конечно, он ни словом не обмолвился о том, что сам начал всю эту интригу с клеветы на Амбулу и Аахмеса. Сам, без моего принуждения! Эта марионетка даже не догадывается о том, что за ее ниточки дергает колдун Муру, а колдуну приказываю я! Афари притворяется, будто верен нашему делу, но тотчас продаст нас, если почует выгоду. Его конечная цель —-править Кушем, то есть жениться на Тананде и стать консортом. Когда я завладею короной, мне понадобится более надежное орудие, чем Афари.
Потягивая вино, Тутмес размышлял: «Как только брат Тананды погиб в сражении со стигийцами, она мертвой хваткой уцепилась за трон из слоновой кости. Эта прирожденная интриганка очень опасна, ей удалось рассорить придворных, и теперь она удачно науськивает одну группу на другую. Но ей не хватит силы воли, чтобы удержать власть в стране, где традиции не позволяют женщинам держать бразды. Она опрометчива, взбалмошна и своенравна, и не знает других способов сохранения власти, кроме расправы над теми, кого считает опасными в настоящий момент,— сколь бы ни были высокими их положение и престиж».
— Муру, не спускай глаз с Афари. И крепко держи в узде своего демона. Нам еще понадобятся услуги этого чудища.
Как только кордавец, согнувшись в три погибели, исчез за дверыо потайного хода, Тутмес поднялся по лестнице из полированного дерева на залитую луной плоскую крышу дворца.
Склонясь над парапетом, он увидел внизу тихие улицы Внутреннего Города Мероэ, дворцы, сады и большую внутреннюю площадь, на которой в одно мгновенье могла собраться тысяча чернокожих всадников из прилегающих казарм. Далее виднелись большие медные ворота Внутреннего Города, а за ними — Внешний Город. Мероэ находился посреди чуть всхолмленной равнины, покрытой лугами и пашнями,— она простиралась до горизонта. На ней вилась узкая река, задевая окраину Внешнего Города.
Массивная стена, что окружала дворцы высшей касты, разделяла Внешний и Внутренний Города. Правили Мероэ потомки стигийцев, которые сотни лет назад пришли с севера, чтобы покорить чернокожие народы и смешать свою гордую кровь с кровью новых подданных великой империи.
Внутренний Город был хорошо спланирован, его прямые улицы, широкие площади, высокие каменные особняки и пышные сады были приятны глазу.
Внешний Город, напротив, являл собой беспорядочную россыпь глиняных лачуг. Улицы нелепо петляли и в самых неподходящих местах кончались тупиками. Негры — коренные жители этой страны — ютились во Внешнем Городе. Во Внутреннем жила правящая каста. Чернокожему, чтобы поселиться там, необходимо было наняться в слуги или солдаты.
С презрением глядел Тутмес сверху на эти трущобы. На шумных площадях светились костры, мелькали факелы на разбегающихся улицах. Время от времени доносился обрывок песни или треньканье варварского музыкального инструмента — сколько первобытной злобы, кровожадности в этих звуках! Тутмес плотнее закутался в накидку, и все равно его пробрала дрожь.
Он двинулся назад, но остановился, заметив человека, спящего под пальмой в искусственном саду. Разбуженный прикосновением ноги Тутмеса, человек проснулся и вскочил.
— Не надо ничего говорить, Шубба,— предупредил Тутмес.— Дело сделано. Амбула мертв, и к рассвету весь Мероэ узнает, что с ним расправилась Тананда.
— А… демон? — с дрожью в голосе прошептал Шубба.
— Снова заперт в своей клетке. А тебе пора идти. Найди в шемитском квартале подходящую белую женщину и побыстрее доставь ее сюда. Если успеешь вернуться до новой луны, получишь столько серебра, сколько она будет весить. Если нет — я украшу твоей головой эту пальму.
Шубба простерся ниц и коснулся лбом пыльной крыши. Затем вскочил и припустил к лестнице. Тутмес снова глянул в сторону Внешнего Города. Ему показалось, что костры горят ярче, а в монотонном рокоте барабана появился зловещий ритм.
И вдруг яростные вопли заполнили все небо до самых звезд.
— Теперь они знают, что Амбула — покойник,— пробормотал Тутмес и опять содрогнулся всем телом.
* * *
Над Мероэ разливалось пламя зари. Потоки багрового света пронизывали утренний туман и отражались от меди куполов и шпилей Внутреннего Города. Улицы Мероэ вскоре заполнились людом. Во Внешнем Городе дородные черные домохозяйки шли на рыночную площадь с бутылями и корзинами на головах, а незамужние молодицы со смехом и сорочьим щебетом несли ведра к колодцам. Голые детишки возились в пыли или гонялись друг за дружкой на узких улицах. Рослые, крепко сбитые мужчины что-то мастерили в крытых тростником хижинах или блаженствовали в тени деревьев.
На рыночной площади, под полосатыми навесами, торговцы расхваливали разложенный на подстилках товар: гончарные изделия, инструменты, овощи, фрукты и прочее. Чернокожие люди торговались или просто обсуждали достоинства бананов, бананового пива, орнаментов на ткани и чеканки по бронзе. Возле миниатюрных плавильных печей, наполненных древесным углем, кузнецы усердно ковали железные мотыги, ножи и наконечники копий. И над всем этим потом, звоном, весельем, злостью, наготой, силой, убожеством и энергией черного народа Куша царило раскаленное солнце.
И вдруг в этом мире произошла перемена, какая-то новая нота вторглась в будничный мотив. С цокотом подков по булыжникам к большим воротам Внутреннего Города приближалась группа всадников. В кавалькаде было шестеро мужчин и одна женщина, она ехала впереди.
У нее была смуглая коричневая кожа, пышные черные волосы стянуты на затылке золотистой лентой. Кроме сандалий на ногах и инкрустированных драгоценными камнями золотых пластин, которые частично прикрывали ее полные груди, на ней была только короткая шелковая юбка с кожаным поясом. У нее были правильные черты лица, глаза светились отвагой и решимостью.
Она легко и уверенно правила стройным кушитским конем при помощи украшенной драгоценностями уздечки и повода шириной в ладонь, из красной кожи с золотым тиснением. Ее обутые в сандалии ступни опирались на широкие серебряные стремена, а сзади через седло была переброшена убитая антилопа. Две поджарые охотничьи собаки бежали, чуть приотстав от коня.
Когда женщина подъехала ближе, работа и разговоры прекратились. Черные лица стали угрюмыми, мрачные взоры потупились. Темнокожие горожане перешептывались между собой, их голоса слились в еле слышный зловещий ропот.
Юноша, который ехал на полкорпуса позади женщины, встревожился. Он окинул взглядом извилистую улицу и, оценив расстояние до бронзовых ворот, которые еще не показались за хижинами, прошептал:
— Королева, народ стал опасен. Ты поступила опрометчиво, решив ехать через Внешний Город.
— Все черные собаки Куша не помешают мне охотиться! — ответила женщина.— Если кто-нибудь вздумает угрожать, растопчите лошадьми.
— Проще сказать, чем сделать,— пробормотал юноша, оглядывая молчащую толпу.— Они выходят из домов и заполняют улицы… Посмотри вон туда!
Они въехали на широкую, бурлящую черным людом площадь. Среди хижин вокруг нее бросалась в глаза самая высокая, из глины и пальмовых стволов, с черепами над дверью. Это был храм Джуллаха, правящая каста презрительно называла его домом демона. Черный народ поклонялся Джуллаху, а не Сету, змеебогу своих правителей и их стигийских предков.
Толпа на площади встретила кавалькаду угрюмыми взорами. Отовсюду веяло угрозой. Тананда, впервые ощутившая беспокойство, не заметила еще одного всадника, который приближался к площади по другой улице. В иное время этот всадник привлек бы внимание, потому что его кожа не была ни коричневой, ни черной. Это был белый мужчина могучего телосложения, в кольчуге и шлеме.
— Черные собаки замышляют бунт,— пробормотал юноша и наполовину обнажил саблю. Остальные гвардейцы — чернокожие, как и простой люд кругом,— сомкнулись вокруг королевы, но за оружие не взялись. Глухой ропот звучал все громче, но больше ничего угрожающего пока не происходило.
— Вперед! — приказала Тананда и дала коню шпоры. Толпа угрюмо расступалась перед ней.
И вдруг из дома демона вышел долговязый старый негр в одной лишь набедренной повязке. Это был колдун Эджир. Указав на Тананду, он крикнул:
— Вот едет та, чьи руки замараны кровью! Та, которая погубила Амбулу!
Его крик, точно искра, вызвал взрыв. Над толпой поднялся оглушительный рев. Люди двинулись вперед, выкрикивая: «Смерть Тананде!»
Через мгновение десятки черных рук стали хватать всадников за ноги. Юноша старался править конем так, чтобы быть между Танандой и толпой, но метко брошенный камень расколол ему череп.
Стражников, схватившихся за мечи, стащили с коней и затоптали насмерть. Только теперь королеву охватил страх, когда ее лошадь взвилась на дыбы, она закричала. К ней тянулось множество сильных черных рук, мужских и женских, иные были уже в крови.
Какой-то великан схватил ее за кожаный пояс и сдернул с седла, прямо на лес поджидающих рук. Юбка, сорванная с королевского тела, взмыла в воздух под оглушительный хохот толпы. Женщина плюнула Тананде в лицо и сорвала нагрудные украшения, расцарапав ей грудь черными от грязи ногтями. С силой брошенный камень задел смуглой аристократке голову.
Тананда увидела другой камень, он был зажат в руке негра, который пытался протиснуться к ней, чтобы размозжить голову. Сверкали кинжалы. Только нерешительность удерживала толпу от немедленной расправы. Раздался голос: «В храм Джуллаха ее! На алтарь!»
Площадь ответила одобрительным ревом. Тананда почувствовала, как ее потащили, понесли сквозь бурлящую толпу. Негры хватали ее за волосы, руки и ноги, осыпали градом ударов — к счастью, довольно слабых из-за тесноты.
И вдруг толпа дрогнула и раздалась, когда в нее на полном скаку влетел всадник. Негры вопили под копытами могучего коня. Тананда мельком увидела мужской силуэт, возвышающийся над толпой, загорелое, изборожденное шрамами лицо под стальным шлемом и громадный разящий меч, с которого срывались капли крови.
Из толпы вылетело копье, пронзило коню живот. Тот жалобно заржал и рухнул. Но всаднику удалось приземлиться на ноги, и он еще яростней заработал мечом. Бросаемые с неистовой силой копья отлетали от шлема и щита, который незнакомец держал на левой руке, а его широкий меч кромсал плоть и дробил кость, мозжил головы и разбрасывал внутренности по окровавленной мостовой.
Против такого натиска толпа устоять не могла. Расчистив вокруг себя изрядное пространство, незнакомец наклонился и подхватил перепуганную молодую женщину. Прикрывая ее щитом и безжалостно разя наседавших мятежников, он отступал, пока не уперся спиной в угол дома. Заслонив собой королеву, он снова и снова вынуждал пятиться кричащую от ярости толпу.
И тут раздался грохот копыт. На площадь ворвался отряд гвардейцев и погнал мятежников перед собой. Охваченные паникой кушиты с воплями и визгом хлынули в улицы, бросив на площади десятки мертвецов. Командир гвардейцев — огромный негр, щеголяющий красным шелком и позолоченной сбруей,— подъехал к королеве и спешился.
— Ты не торопился.— Тананда встала на ноги и снова приняла горделивую осанку.
Лицо командира приобрело пепельный оттенок. Прежде чем он успел шевельнуться, Тананда дала знак гвардейцам, что стояли за его спиной. Один из них, держа копье обеими руками, с такой силой ударил командира в спину, что наконечник вышел из груди. Смертельно раненный исполин упал на колени, и еще дюжина копий довела дело до конца.
Тананда встряхнула длинными спутавшимися локонами и повернулась. Ее нагое тело было покрыто множеством царапин, некоторые кровоточили, но она смотрела на незнакомца без смятения и неуверенности. Он ответил столь же прямым взглядом, не скрывая восхищения ее невозмутимостью, а также красотой зрелых и чувственных форм.
— Кто ты? — спросила она.
— Конан из Киммерии,—произнес он.
— Киммерия? — Тананда никогда не слышала об этой далекой северной стране. Она помрачнела.— Это в Стигии? Ты носишь стигийскую кольчугу и шлем.
Он отрицательно покачал головой, обнажив в улыбке белые зубы.
—– Да, у меня оружие и доспехи стигийца, но чтобы завладеть ими, пришлось убить этого дурака.
— В таком случае, что ты делаешь в Мероэ?
— Я странник,— сказал он просто.— Кто наймет меня, за того и буду воевать. Я приехал сюда попытать счастья.
Конан решил, что не стоит рассказывать ей, как он пиратствовал у Черного Берега и был вождем одного из племен в южных джунглях.
Королева с уважением оглядела его богатырскую фигуру, оценила ширину плеч и груди.
— Я найму тебя,— сказала она наконец.— Какова твоя цена?
— А какую цену предложишь ты? — ответил он вопросом на вопрос, печально взглянув на труп своего коня.— Я — нищий странник, а теперь еще и пеший.
Тананда отрицательно покачала головой.
— Клянусь Сетом, ты ошибаешься! Ты теперь не нищий странник, а командир королевской гвардии. За сто золотых в месяц можно рассчитывать на твою преданность?
Он взглянул краем глаза на распростертое тело прежнего командира, на испачканные кровью шелк и сталь. Это зрелище не удержало Конана от усмешки.
— Я думаю, да.
* * *
Дни уходили за днями, луна умерла и родилась вновь. Стихийный бунт низших каст был подавлен железной рукой Конана. Шубба, слуга Тутмеса, вернулся в Мероэ. В комнате, где на мраморном полу сплошным ковром лежали львиные шкуры, он сказал:
— Хозяин, я нашел женщину, которая тебе нужна. Это немедийская девушка, захваченная пиратами на аргосском купеческом судне. Я заплатил за нее шемитскому работорговцу много больших кусков золота.
— Дай мне взглянуть на нее,— приказал Тутмес.
Шубба вышел из комнаты и через секунду вернулся, держа за запястье девушку. Она была стройна, ее белая кожа разительно отличалась от привычных глазу Тутмеса коричневых и смуглых тел. Волосы кудрявым золотистым облаком лежали на белых плечах. Из одежды на ней осталась только изорванная сорочка. В следующее мгновение Шубба и сорочку снял, и девушка зябко и пугливо втянула голову в плечи.
Не глядя на Шуббу, Тутмес кивнул.
— Это хорошее приобретение. Не будь я так занят интригами, наверное, поддался бы соблазну оставить ее себе. Ты ее научил кушитскому языку, как я приказал?
— Да, я учил ее в городе стигийцев и все дни, пока мы шли с караваном. Учил по шемитской методе — с помощью башмака. Ее зовут Даана.
Тутмес уселся на кушетку и жестом велел девушке опуститься на пол у его ног. Она села, скрестив ноги.
— Я собираюсь подарить тебя королеве Куша,—сказал он.—Считаясь ее рабыней, ты на самом деле по-прежнему будешь принадлежать мне и регулярно выполнять мои приказы. Королева жестока и вспыльчива, поэтому старайся ей не досаждать. О том, что поддерживаешь связь со мной, ты не признаешься даже под пытками. Чтобы не возникло соблазна ослушаться, когда меня не будет рядом, я сейчас тебя кое с кем познакомлю.
Он взял Даану за руку и повел по коридору, затем вниз по лестнице. Путь закончился в \\ длинной, слабо освещенной комнате, разделенной на равные половины хрустальной стеной, прозрачной, как вода, несмотря на громадную толщину и прочность, способные остановить боевого слона. Тутмес повернул Даану лицом к этой стене и отступил назад. Внезапно свет померк.
Стоя в темноте, девушка дрожала от необъяснимого страха. И вдруг по ту сторону стены начал разгораться свет. Девушка увидела, как из пустоты появляется уродливая и жуткая голова, увидела хищное кабанье рыло, зубы как кинжалы и длинную щетину. Когда это страшилище двинулось в ее сторону, она вскрикнула и отвернулась, в ужасе позабыв, что от зверя ее .отделяет хрустальная стена. Призрачный свет померк у нее перед глазами, она упала прямо на руки Тутмеса и услышала его зловещий шепот:
— Ты была и будешь моей рабыней. Не подводи меня, иначе он найдет тебя где угодно. От него не спрячешься.
Эта угроза заставила Даану окончательно лишиться чувств.
Тутмес отнес ее наверх и отдал на попечение чернокожей служанки, велев привести в чувство, дать еды и вина, выкупать, причесать, надушить и нарядить для завтрашнего представления королеве.
* * *
На следующий день Шубба посадил немедийку Даану в колесницу Тутмеса и взялся за вожжи. Девушка за его спиной почти ничем не напоминала вчерашнюю Даану, она была чиста и надушена, умелые руки служанок придали ее лицу поистине божественную красоту. Ее шелка были столь тонки, что сквозь них виднелся каждый изгиб восхитительного тела. В золотых кудрях сверкала серебряная диадема.
Но из прелестных глаз все еще не исчез страх. Жизнь Дааны превратилась в кошмарный сон наяву с того момента, когда она попала к работорговцам. Напрасно она пыталась утешить себя мыслями о том, что никто не вечен и когда худшее позади, тебя ожидает только хорошее. С каждым днем ей жилось все хуже.
И теперь она вот-вот достанется жестокой и капризной королеве. И если та не отвергнет подарок, Даана уподобится песчинке между двумя жерновами — адским страшилищем заговорщика Тутмеса и подозрительной и скорой на расправу Танандой. Если Даана откажется выполнять поручения Тутмеса, тот науськает на нее своего демона. Если не откажется, королева рано или поздно разоблачит ее и предаст не менее ужасной смерти.
Над головой висело стальное небо. На западе слой за слоем громоздились тучи — в Куше близился конец сухого сезона.
Колесница въехала на площадь перед королевским дворцом. Под колесами то хрустел нанесенный ветром песок, то грохотом отзывались чистыe булыжники. По пути встретилось лишь несколько горожан из высшей касты — в полуденную жару жители Внутреннего Города предпочитали дремать в своих домах. На улицах было немало чернокожих слуг, завидя колесницу, они прятали блестящие от пота лица.
У дворца Шубба помог Даане сойти с колесницы и увлек за собой через бронзовые позолоченные ворота. Толстый дворецкий провел их по коридорам в просторный зал, обставленный с немыслимой роскошью (пожалуй, от такого убранства не отказалась бы стигийская принцесса). На кровати из черного дерева и слоновой кости, инкрустированной золотом и жемчугом, сидела Тананда в одной лишь юбчонке из красного шелка.
Глаза Тананды бесцеремонно изучили дрожащую златовласую рабыню. С виду — подарок, достойный королевы. Но погрязшее в интригах сердце было склонно во всем подозревать измену. Голос королевы зазвучал так внезапно, и было в нем столько неприкрытой угрозы, что Даана едва не упала в обморок.
— Говори, девка! Зачем Тутмес послал тебя во дворец?
— Я… Я не знаю… Где я? Кто вы? — тонким, как у плачущего ребенка, голосом проговорила Даана.
— Дура! Я королева Тананда! А теперь отвечай на мой вопрос.
— Я не знаю ответа, моя госпожа. Я знаю только, что господин Тутмес послал меня в подарок…
— Ты лжешь! Тутмес снедаем честолюбием. Он ненавидит меня, он бы не стал делать мне подарок без подлого умысла. Говори, что у него на уме! Признавайся, или хуже будет!
— Я… Я не знаю! Не знаю! — запричитала Даана, и слезы брызнули из ее глаз. До смерти напуганная демоном Муру, она бы не призналась, даже если бы захотела — язык отказывался подчиняться мозгу.
— Разденьте ее! — приказала Тананда.
С Дааны сорвали прозрачный шелк.
— Подвесьте! — Тананда указала вверх.
Даане связали запястья, веревку перебросили через потолочную балку и натянули так, что пятки девушки едва не оторвались от пола.
Тананда слезла с кровати, взяла кнут.
— Сейчас послушаем,— сказала она с жестокой усмешкой,-— что ты знаешь о планах нашего дорогого друга Тутмеса. Еще раз спрашиваю: будешь говорить?
Даану душили рыдания, она смогла только отрицательно покачать головой. Кнут с оглушительным хлопком приложился к коже юной немедийки, оставив красный след по диагонали через спину. Раздался пронзительный вопль.
— Что все это значит? —– прозвучал твердый мужской голос.
Конан, в кольчуге поверх джуббы, с мечом на поясе, стоял в дверях. Пользуясь расположением Тананды, он привык входить в ее дворец без доклада. У Тананды и раньше были любовники (несчастный Амбула в том числе), но ни в чьих объятьях она не испытывала такого блаженства. Королева никак не могла насытиться северным великаном и с невиданным бесстыдством выставляла напоказ любовную связь с ним.
Сейчас, однако, ей было не до любви.
— Всего лишь добиваюсь откровенности от северной сучки, которую Тутмес прислал мне якобы в подарок. Несомненно, ей поручено вонзить мне кинжал под ребра или подмешать яду в вино. Мне сейчас недосуг, Конан. Если хочешь поразвлечься со мной, приходи позже.
— Это не единственная причина, по которой я пришел,— возразил он, хищно улыбаясь.— Есть еще маленькое государственное дельце. Кто придумал такую глупость — пустить черных во Внутренний Город, чтобы смотрели на казнь Аахмеса?
— Почему же это глупость, а, Конан? Черные собаки своими глазами увидят, что со мной шутки плохи. Смертные муки негодяя Аахмеса чернь будет помнить много лет. Пусть она знает, как подыхают враги нашей божественной династии! Ты что-то имеешь против? Выскажись, дозволяю.
— Только одно. Если ты пустишь во Внутренний Город тысячи кушитов и они озвереют при виде пыток и крови, то не миновать нового бунта. Твоя божественная династия не больно-то старалась снискать любовь народа.
— Я не боюсь черных мерзавцев!
— Похоже на то. Но я дважды спасал от них твою прелестную шейку, а на третий раз удача может мне изменить. То же самое я сейчас втолковывал твоему министру Афари, а в ответ услышал, что воля королевы священна и он обязан повиноваться. Думаю, тебе бы не мешало прислушаться к моему доброму совету. Хотя бы потому, что ни от кого другого ты его не дождешься. Твои люди слишком запуганы, они не смеют даже рта раскрыть.
— Мне не нужны ничьи советы. А теперь убирайся отсюда, если только не хочешь сам поработать кнутом.
Конан подошел к Даане.
— У Тутмеса неплохой вкус,— сказал он.— Страх затмил девчонке мозги. Сейчас она в чем угодно признается, но я бы на твоем месте не стал верить ее откровениям. Дай ее мне, и я покажу, чего можно добиться с помощью доброты.
— Тебе, милый? Ха! Занимайся своими делами, а я буду заниматься своими. Или забыл, что скоро казнь, а стражники еще не расставлены по постам? — Тананда резко повернулась к Даане: — Л ну, говори, шлюха! Клянусь Сетом, ты у меня по всем признаешься!
Кнут свистнул, когда она замахнулась для нового удара.
Метнувшись вперед с непринужденной грацией и стремительностью льва, Конан схватил Тананду за запястье и вырвал кнут.
— Отпусти меня! — закричала она.— Как ты смеешь?! Да я тебя… Я… Я…
— Ты меня что? — спокойно поинтересовался \'Конан. Он бросил кнут в угол, достал кинжал и перерезал веревку на руках Дааны. Слуги Тананды обменялись испуганными взглядами.
— Королева, подумай о своем достоинстве,— усмехнулся Конан, беря Даану на руки.— Не забывай: пока я стою во главе твоей гвардии, у тебя есть по крайней мере один шанс спастись. А без меня? Ладно, ты сама знаешь ответ. Увидимся во время казни.
Он понес немедийскую девушку к двери. Вскрикнув от ярости, Тананда подобрала кнут и бросила вслед Конану. Кнутовище ударилось о его широкую спину.
— Я знаю, почему ты предпочитаешь ее мне! — прокричала Тананда.— Все только потому, что у нее такая же кожа, как у тебя! Похожая на рыбье брюхо! Ты еще пожалеешь о своей дерзости!
Конан с хохотом вышел из зала. Опустившись на пол, Тананда била кулаками по мраморным плитам и рыдала от бессильной злости.
Некоторое время спустя Шубба, возвращаясь к дому своего хозяина, проезжал мимо жилища Конана. Он был удивлен, увидев, как Конан с обнаженной девушкой на руках входит в переднюю дверь. Шубба хлестнул коней вожжами и поспешил своей дорогой.
* * *
Когда с наступлением сумерек на улицах зажглись первые фонари, Тутмес позвал в гостиную Шуббу и Муру, долговязого кордавского колдуна. Шубба, беспокойно поглядывая на хозяина, закончил свой рассказ.
— Вижу, я недооценил подозрительность Тананды,— сказал Тутмес.— Жалко терять такое многообещающее орудие, как эта юная немедий-ка, но не все стрелы попадают в цель. Вопрос, однако, вот в чем: что нам делать дальше? Кто-нибудь видел Эджира?
— Нет, мой господин,— сказал Шубба.— Он исчез сразу после неудачного бунта против Тананды. По-моему, он поступил довольно благоразумно. Ходит слух, будто он покинул Мероэ, а некоторые говорят, что он скрывается в храме Джуллаха, занимаясь колдовством день и ночь.
— Если бы наша божественная королева обладала хотя бы мудростью червя,— усмехнулся Тутмес,— она бы послала несколько крепких гвардейцев, чтобы захватили дом демона и повесили жрецов на стропилах.— Эти слова заставили двух его собеседников содрогнуться и потупиться.— Знаю, вы все запуганы негритянским колдовством. Ладно, давайте подумаем. Девушка для нас теперь бесполезна. Если Тананде не удалось вытянуть из нее секрет, то это сделает Конан более мягкими методами, а если и не сделает, в его доме она не узнает ничего из того, что нас интересует. Она должна немедленно умереть. Муру, ты можешь послать своего демона в дом Конана, пока он не вернется из казарм?
— Могу, хозяин,— ответил кордавец.— Не стоит ли приказать демону, чтобы дождался возвращения Конана и прикончил его заодно с девкой? Ты ни за что не станешь королем, пока он жив. К обязанностям командира Черных Копейщиков он относится серьезно и будет сражаться как демон, защищая свою владычицу и любовницу. Они часто ссорятся, но Конан — раб своего слова.
— Даже если мы избавимся от Тананды,— поддержал разговор Шубба,— Конан все равно будет стоять у нас на пути. Он и сам вполне способен занять трон. Да он, по сути, и так уже некоронованный король Куша — наперсник и любовник королевы. Гвардейцы уважают его и клянутся, что он только с виду белый, а в душе такой же черный, как они.
— Хорошо,— уступил Тутмес.— Давайте отделаемся разом от обоих. Пока демон будет делать свое черное дело, я полюбуюсь на казнь Аахмеса на главной площади, и никто не посмеет сказать, что я приложил руку к убийству командира гвардии.
— Почему бы не послать демона и к Тананде? — спросил Шубба.
— Время еще не пришло. Сначала я должен заручиться поддержкой других аристократов, а эта задача не из простых. Кроме того, слишком многие из них метят на кушитский престол. Пока моя фракция не наберет силу, трон подо мной будет столь же непрочен, как сейчас под Танандой. Поэтому я предпочту дождаться, когда она сама себе выроет яму.
* * *
В центре главной площади Внутреннего Города в землю врыли столб, а к нему привязали принца Аахмеса — полного темнокожего молодого человека, чья абсолютная неискушенность в политике позволила министру Афари с помощью такого незамысловатого приема, как ложное обвинение, обречь его на сожжение заживо.
Сцену, на которой предстояло разыграться драме, освещали костры в углах площади и цепочки факелов. Между столбом и королевским дворцом стоял низкий помост, на нем сидела Тананда. Вокруг помоста в три ряда выстроились королевские гвардейцы. На длинные наконечники их копий, щиты из слоновьей кожи и перья головных уборов падали алые отсветы костров.
Перед отрядом конногвардейцев с поднятыми вертикально копьями гарцевал их командир — северянин Конан. Вдали сквозь напластования туч пробивались молнии.
Многочисленная стража удерживала свободным участок площади вокруг принца Аахмеса и королевского палача, который разогревал на небольшой жаровне орудия пыток. Остальное пространство было заполнено жителями Мероэ, сбившимися в огромную черную толпу. В свете факелов поблескивали белки глаз и зубы на фоне темной кожи. Тутмес и его сторонники образовали плотную группу в первом ряду.
Полный мрачных предчувствий, Конан разглядывал толпу. Пока все шло без осложнений, но кто знает, что может случиться, когда всколыхнутся дикарские страсти? Необъяснимая тревога сидела занозой в глубине его мозга. Время шло, и тревога крепла. Не так судьба своенравной королевы беспокоила Конана, как участь немедийской девушки, которую он оставил у себя в доме. За ней сейчас присматривает одна-единственная служанка, потому что все гвардейцы понадобились ему на этой площади.
За то недолгое время, что Конан провел с Дааной, она ему очень понравилась. Милая, нежная (возможно, даже девственница), она разительно отличалась от вспыльчивой, жестокой и похотливой Тананды. Заниматься с Танандой любовью было, конечно, приятно, но Конан предпочел бы для разнообразия не столь темпераментную наложницу. Вдруг Тананда решит подослать к Даане убийцу, пока Конан занят на площади? Зная крутой нрав королевы, он этого не исключал.
Возле столба палач раздувал угли в жаровне. Когда он двинулся к обреченному, в его руках светилась красным пыточная снасть. В гуле толпы Конан не расслышал, что говорит палач Аахмесу, но догадаться было несложно — королева желала знать о подробностях заговора. Пленник отрицательно качал головой.
И тут словно голос прозвучал в голове Конана, требуя немедленно вернуться домой. В хайборийских краях Конан слышал рассказы жрецов и философов. Они спорили о существовании духов-хранителей и о возможности прямого общения одного разума с другим. Будучи убежден, что все эти люди — безумцы, он не уделил тогда их словам особого внимания. Но теперь, однако, подумал, что знает, о чем они говорили. Он пытался отделаться от назойливого чувства тревоги, но оно возвращалось и было сильнее, чем прежде.
Наконец Конан сказал своему помощнику:
— Монго, командуй до моего возвращения.
— Куда ты, Конан? — спросил чернокожий воин.
— Проедусь по улицам, погляжу, не собралась ли где-нибудь под покровом темноты шайка разбойников. Будь бдителен. Я скоро вернусь.
Конан повернул коня и двинулся к одной из улиц. Толпа расступилась, пропуская его. Чувство тревоги окрепло. Он пустил коня легким галопом и вскоре натянул поводья у входа в свое жилище. В небесах глухо раскатился гром.
В доме было темно, лишь в одном из окон светился огонек. Конан спешился, привязал коня и вошел в дом, держа ладонь на рукояти меча. В то же мгновение он услышал испуганный крик и узнал голос Дааны.
Исторгая ужасные проклятия, Конан ринулся в дом, на ходу выдергивая меч из ножен. Крик доносился из спальни, в которой было темно, если не считать проникавших туда лучей одинокой свечи, что горела на кухне.
В дверях спальни Конан замер — открывшаяся сцена потрясла его до глубины души. Даана съежилась на низкой кушетке, устланной шкурами леопардов; шелка на ней были скомканы, открывая нежную кожу белых ног. Голубые глаза округлились от ужаса.
Витавший в центре комнаты серыми жгутами туман сгущался и обретал форму. Эта страшная дымка уже отчасти превратилась в громадного монстра с покатыми волосатыми плечами и толстыми звериными конечностями. Конан увидел уродливую голову, разглядел морду, похожую на кабанье рыло, с жесткой щетиной и клыкастой слюнявой пастью.
Призрак уплотнялся, материализовался под воздействием какой-то демонической магии. В памяти Конана мигом всплыли легенды его племени — истории об ужасных созданиях, которые подкрадывались к жертве в темноте и убивали с нечеловеческой жестокостью. Об этих чудовищах рассказывали только шепотом и с дрожью в голосе… Первобытный страх едва не заставил его обратиться в бегство. Но уже через удар сердца Конан заревел от ярости, кинулся вперед с мечом наголо — и споткнулся о чернокожую служанку, которая в глубоком обмороке лежала под дверью. Конан упал, и меч вылетел из его руки.
А чудовище уже успело повернуться со сверхъестественной быстротой и бросилось к Конану огромными прыжками. Но как раз в это мгновение киммериец распластался на полу. Демон пронесся над ним и врезался в стену, отделявшую спальню от зала.
Через миг человек и адская тварь снова были на ногах. Когда чудовище опять прыгнуло на Конана, за окном полыхнула молния и осветила грозные, острые, как бритвы, клыки. Киммериец вонзил левый локоть под нижнюю челюсть твари и удерживал ее, пока правой рукой нащупывал кинжал.
Волосатые лапы обхватили Конана и сдавили с ужасающей силой; будь на его месте человек послабее, у него бы не выдержал позвоночник. Конан услышал, как затрещала его одежда под когтями демона, с жалобным звоном лопнули два-три кольца кольчуги. Хотя весом чудовище ненамного превосходило киммерийца, сила его лап была невероятной. Конан напряг все мускулы, но чувствовал, что левое предплечье подается. Все ближе, ближе к его лицу кабанье рыло…
В полумраке человек и демон метались по спальне, как партнеры в нелепом шутовском танце. Конан пытался нащупать свой кинжал, а демон — вонзить клыки ему в горло. Конан сообразил, что его пояс, должно быть, съехал — потому и не дотянуться до кинжала. Он чувствовал, что даже его титанические силы убывают, как вдруг правая рука наткнулась на что-то холодное. Это была рукоять меча, который подобрала и сунула ему Даана.
Конан отводил назад правую руку, пока не ощутил, что острие меча уперлось в бок его противника, а затем вонзил клинок. Кожа чудовища была сверхъестественно прочна, но могучего толчка киммерийского богатыря все же не выдержала. Демон взвыл по-звериному, заскрежетал зубами, но не ослабил хватки.
Человек колол снова и снова, но адская тварь, казалось, вовсе не замечала укусов стали. Напротив, демон еще сильнее напряг мышцы, и у Конана затрещали кости. Клыки-кинжалы неотвратимо приближались к его лицу. С музыкальным звоном, точно струны, лопались металлические кольца. Острые когти терзали джуббу и оставляли кровавые борозды на потной спине. Густая жидкость из ран чудовища, не похожая на обычную кровь, впитывалась в одежду Конана.
Наконец, подпрыгнув и изо всех сил ударив монстра в живот ногами, Конан вырвался и оказался на полу. Пошатываясь, он встал на ноги; с его одежды капала своя и чужая кровь.
Когда демон снова двинулся в его сторону, размахивая обезьяньими лапами, Конан, держа меч обеими руками, размахнулся и нанес отчаянный удар. Клинок до середины разрубил шею демона. Такой удар мог бы обезглавить двух-трех человек, но кости и сухожилия этой твари были гораздо прочнее, чем у простых смертных.
Демон зашатался и опрокинулся навзничь. Конан стоял, тяжело дыша, бессильно опустив меч. Даана обвила руками его шею.
— Я так рада… я молилась, чтобы Иштар послала тебя…
— Ну, ну…— Конан неловко погладил девушку по голове и плечам.-— Ничего, малютка. Я, может, и похож на мертвеца, но сил во мне еще немало…
Он осекся и широко раскрыл глаза. Мертвое чудовище поднялось, уродливая башка закачалась на разрубленной шее. Оно шаткой походкой направилось к двери, споткнулось о до сих пор не пришедшую в себя негритянку и побрело в ночь.
— Кром и Митра! — воскликнул Конан. Оттолкнув Даану в сторону, он проворчал: — Потом, потом! Ты славная девушка, но я должен проследить за тварью. Это тот самый демон ночи, о котором ходят разговоры, и, клянусь Кромом, я узнаю, где он прячется!
Пошатываясь, он вышел из дому и обнаружил, что конь исчез. Обрывок повода на коновязи сказал о том, что скакун при виде чудища перепугался до смерти и ударился в бега.
Через некоторое время Конан снова очутился на площади. Когда пробивал себе путь сквозь ревущую от возбуждения толпу, он увидел, что чудовище зашаталось и упало перед высоким кордавским колдуном из свиты Тутмеса. В агонии страшная пасть раскрылась в последний раз, и на мостовую выпал сгусток крови.
В толпе раздались гневные крики — негры узнали в чудовище демона, который на протяжении многих лет наводил ужас на Мероэ. Как ни пыталась стража удержать свободным пространство вокруг пыточного столба, толпа напирала, со всех сторон к Муру тянулись руки. В поднявшемся реве Конан услышал обрывки фраз: «Убейте его! Он хозяин демона! Убейте!»
Внезапно наступила тишина. Вперед выступил Эджир, его бритая голова была раскрашена под голый череп.
«Как он тут оказался? — недоумевал Конан.— Неужели перепрыгнул через толпу?»
— Какой смысл уничтожать орудие, а не человека, который держит его в руках? — прокричал он, показывая на Тутмеса.— Вот кому служил кордавец! По его приказу демон убил Амбулу! Об этом сказали мне духи в тишине храма Джуллаха! Убейте и его!
Когда десятки рук вцепились в вопящего Тутмеса и повергли его на мостовую, Эджир показал на помост, где сидела королева.
— Перебейте всех господ! Сбросьте оковы! Будьте снова свободными людьми, а не рабами! Смерть хозяевам! Смерть! Смерть!
Конан едва устоял на ногах, когда толпа забурлила, крича: «Смерть! Смерть! Смерть!» То в одном, то в другом месте молящего о пощаде аристократа валили на землю и разрывали на куски.
Конан пробивался к своим Черным Копейщикам, надеясь с их помощью очистить площадь. Но вдруг поверх голов он увидел то, что изменило его планы. Один из пеших гвардейцев, что стояли спиной к помосту, повернулся и метнул копье прямо в королеву, которую он должен был защищать. Копье прошло сквозь ее нежное тело, как сквозь масло. В следующее мгновение обмякшая на троне Тананда превратилась в мишень еще для доброго десятка копий.
Увидев, что королева мертва, конные воины присоединились к своим соплеменникам, и вскоре их оружие обагрилось кровью правящей касты.
Через некоторое время Конан, избитый и усталый, но снова верхом, остановился у дверей своего дома. Привязав коня, он вбежал в дом и достал из тайника мешок с золотом.
— Пошли! — рявкнул он Даане.— Захвати хлеба! Разрази меня Кром, куда подевался щит? А, вот он!
— Ты разве не хочешь забрать все эти прелестные вещи…
— Нет времени — с коричневыми покончено. Поедешь, сидя у меня за спиной, будешь держаться за мой пояс. Ну, залезай же!
Шатаясь под тяжестью двух седоков, конь проскакал по Внутреннему Городу сквозь толпу грабителей и мятежников, преследователей и преследуемых. Негр, попытавшийся схватить его за повод, был сбит с ног и растоптан копытами. Другие горожане шарахались в стороны, освобождая дорогу.
Беглецы выехали за большие бронзовые ворота. Позади особняки аристократов превращались в желтые огненные пирамиды. Над головой блеснула молния, загрохотал гром и водопадом хлынул дождь.
Через час ливень перешел в морось. Конан с Дааной ехали шагом, конь сам находил дорогу в темноте.
— Мы все еще на стигийской дороге,— проворчал Конан, вглядываясь во мглу.— Когда дождь уймется, сделаем привал, чтобы просохнуть и немного поспать.
— Куда мы едем? — сказала Даана высоким нежным голосом.
— Не знаю. Но я устал от черных стран. С неграми невозможно сладить, они такие же тупые и упрямые, как жители моей северной страны — киммерийские варвары. Я хочу еще раз попытать счастья в цивилизованных краях.
— А что будет со мной?
— А чего ты желаешь? Могу отправить тебя домой, а хочешь, со мной оставайся. Что тебе больше нравится.
— Кажется,— сказала она тихо,— мне нравится то, что есть. Вот только эта сырость…
Конан молча усмехнулся в темноте и пустил скакуна рысью.
Дэррил Уайт
ОСТРОВ ЗАБЫТЫХ БОГОВ
Ураган родился в стылых фьордах Асгарда и медленно начал свой путь на юг, еще не зная, что он — ураган. По дороге он презрительно сыпал на изнеженных южан мелким дождиком и потешался, сбивая людей с ног порывами холодного ветра. И только вырвавшись на простор Великого Западного океана, ураган осознал свою силу — дикую, необузданную — и ударил с лихим свистом в спокойно дышащую сине-зеленую грудь моря. И море откликнулось на дерзкий вызов.
Поверхность океана встала на дыбы. Огромные водяные валы яростно рванулись в небо. Ветер безумно хохотал и гнал волны, как пастух стадо, в неведомую даль, за потемневший горизонт.
Природа в исступлении рвала себя в клочья. Даже равнодушное ко всему земному солнце не решалось выглянуть из-за низких, иссиня-черных туч: в полдень было почти так же темно, как и в полночь. Мрак отступал только при вспышках молний, чтобы тут же снова сгуститься и рассмеяться громовым раскатом.
И какое дело ветру и взбеленившемуся морю до жалкой щепки, затерявшейся в этой стихии? Еще три дня назад это был трехмачтовый корабль — красавец, со стремительными и смелыми обводами корпуса, высокой кормой и лучшей в мире командой на борту.
Сейчас судно беспомощно металось на обезумевших волнах, то высоко взлетая на гигантских гребнях, срываясь с них и зависая между небом и морем, то проваливаясь в кажущуюся бездонной пропасть, исчезая под черной водой.
Капитаном корабля был Конан из Киммерии. Жителям западной Стигии, Аргоса и Зингары он был известен как Амра-Лев — дерзкий, удачливый и беспощадный пират. Стоя на мостике у штурвала, крепко привязанный веревкой к обломку бизань-мачты, Конан отплевывался от постоянно попадавшей в глотку воды и орал. Вообще-то он пел, и рев капитана порой перекрывал неистовый рев бури. Конан не сошел с ума, как кое—кто из его товарищей. Он пел мрачную и дикую песню, которую поют киммерийцы, идущие на смерть.
Варвар прощался с жизнью и готовился к встрече с суровым Кромом — богом всех киммерийцев. Судно, лишенное мачт, с поврежденным рулем и течью в трюме было обречено. Оставалось только гадать о том, когда корабль пойдет ко дну — через час или два, если боги продлят его агонию. Помощник капитана даже бился об заклад, что их изувеченная посудина продержится на плаву до утра. Пари принять не успели — помощника смыло за борт.
Конан вел небольшую флотилию из пяти боевых кораблей к побережью Шема, когда на них обрушился шторм. Бешеный ветер шутя разметал суда, предоставив каждому из них самому выбираться из круговерти.
Три дня «Вестрела» — так назывался корабль Конана — трепал ураган. Три дня он несся куда-то на запад, где не было и не могло быть никакой земли. Если что-то и утешало, так это то, что они погибнут в местах, где до них не бывал никто из людей.
И все-таки… Все-таки надежда, слабый призрак надежды еще теплился в сердцах измученных моряков. С каким-то остервенением люди боролись со стихией, делая обычную в таких случаях, — но казавшуюся сейчас бессмысленной — работу, откачивая воду из давшего течь трюма. Каждый спрашивал себя: «Зачем?» — и усмехался, не находя ответа. Но, возможно, какой-нибудь остров, маленький клочок земли… Пусть даже это будет голая скала!
Надежда не оправдалась. Стихия, будто возмущенная тем, что искалеченное судно все еще живет, взревела с удесятеренной яростью. Корабль развернуло бортом к волне, и огромная масса воды обрушилась на «Вестрел».
Дубовые доски разлетелись в щепки. Море хлынуло внутрь корабля, и отчаянный крик, вырвавшийся из полусотни надорванных глоток, на мгновение пронзил мрачную и суровую симфонию бури.