КОНАН И ПОТОМКИ АТЛАНТОВ
ПЛЕННИКИ ПЕСЧАНЫХ ВИХРЕЙ
Глава первая
Одиночество в пустыне
От горизонта до горизонта, куда ни брось взгляд; везде одно и то же; бесконечные волны песка. Конан находился в самом сердце пустыни. Солнце сияло прямо у него над головой. Безжалостные лучи дневного светила выискивали свою жертву и, казалось, в считанные мгновения выпивали из него всю влагу.
Но киммерийцу не привыкать было к подобным путешествиям. И хотя родился он на далеком севере, многочисленные жизненные испытания приучили его без особого труда переносить самые разные условия. Он мог выжить и посреди моря, на утлом суденышке, и в душных вендийских джунглях, и в обществе кхитайских философов, и — наверное, это было самым трудным, — среди утонченной аристократии, при дворах цивилизованных владык, которые самого Конана именовали не иначе, как дикарем и варваром.
Конан намеревался пересечь пустыню за несколько дней. Путь был ему хорошо знаком, так что он без страха пустился в дорогу один, не взяв с собой проводника.
Киммериец не нуждался в чьем-либо обществе. У него было скверное настроение, и самая мрачная меланхолия одолевала его. Ему хотелось побыть в одиночестве. Для подобного состояния духа не требовался спутник. Пустыня — самое лучшее, что можно было измыслить.
Конан огляделся по сторонам, и хмурая улыбка появилась на его загорелом лице. Никого и ничего. Его окружали пески и смертоносней солнечный свет. Достойный противник! Конан оскалился, словно желая бросить пустыне вызов.
Она ответила еле слышным шорохом песков. Где-то вдали ветер перемещал песчаные массы, но там, где находился киммериец, не было ни малейшего дуновения. Солнце, казалось, застыло на небе, в самом зените.
На Конане был наряд кочевника — широкий белый плащ, покрывало на голове. Но даже издали киммерийца невозможно было принять за обыкновенного жителя пустыни. Северянин был выше ростом любого из них, гораздо шире в плечах, да и держался иначе. Говорят, будто каждый кочевник обладает царственной осанкой; по любому, даже самому спесивому из них, далеко было до Конана-варвара.
Киммериец не сомневался в том, что рано или поздно он сделается королем. Завоюет себе королевство, какое глянется, и сядет там на трон. Человек, который не побоялся бросить вызов всему миру, вполне способен и на такое.
До него донесся пронзительный крик орла. Величавая птица кружила в вышине, и казалось, будто солнце и жаркий воздух породили ее. Кого высматривал орел? В других областях пустыни имелась хоть какая-то растительность. Там обитали разные мелкие существа, тушканчики и прочие, которые обычно служили добычей орлу. Но кого он высматривает сейчас? Не самого ли Конана?
Конан засмеялся и погрозил орлу:
— Хочешь побороться?
Как будто услыхав человека, орел взмыл еще выше и словно бы растворился в ослепительном солнечном свете.
Конан удовлетворенно кивнул.
Конь ступал по песку уверенно: ему передавалось настроение хозяина. Всадник не сомневался в том, что к вечеру они доберутся до оазиса и смогут отдохнуть и утолить жажду. К тому же у них имелась при себе вода — бурдюк опустел лишь наполовину.
Киммериец еще раз огляделся по сторонам и удовлетворенно хмыкнул. Ни одного человеческого лица вокруг! Вчера он тоже был один и ночевал прямо на остывающем песке, под звездами, которых здесь великое множество. Рассвет нагрянул на пустыню, словно неприятель из засады, из-за горизонта выскочило гигантское красное солнце, и казалось, будто до него можно дотянуться рукой, а затем почти сразу же снова началась изнуряющая жара.
Пустыня. Пустая земля.
Неожиданно киммерийцу показалось, будто он замечает среди золотых песков нечто темное. Он приподнялся на стременах, всматриваясь в это.
Наверное, лучше было бы просто отвести взгляд и проехать мимо, подумалось ему. Но это «нечто» своей неуместностью и очевидным безобразием настойчиво лезло в глаза, так что Конан поневоле направил коня в ту сторону. Лучше бы сразу разрешить загадку — и выбросить ее из головы.
Конан почти не сомневался в том, что увидит сейчас плащ какого-нибудь незадачливого бедолаги, а может быть, и труп, иссохший и почерневший. Должно быть, пески сместились и обнажили то, что было много зим погребено под ними.
Он приблизился и остановил коня.
Так и есть! Одежда. Только какая-то странная. Расписной шелк, к тому же очень яркий. Если бы эти вещи пролежали под солнцем хотя бы несколько дней, они утратили бы краски — солнце выжгло бы их, сделало бы гораздо более тусклыми.
Стало быть, эти тряпки попали сюда совсем недавно. Что ж, люди погибают в пустыне постоянно. И века назад, и день назад, и час назад… Всегда одно и то же.
Конан хотел было повернуть коня и двинуться дальше, как вдруг тряпки зашевелились, и слабый голос простонал:
— Помогите…
* * *
Киммериец резко остановил коня. Удивленный подобным обращением, конь взвился на дыбы и громко заржал, но Конан быстро усмирил его. Звук лошадиного ржания возымел почти магическое действие на незнакомца, лежавшего посреди пустыни. Он проявил еще более очевидные признаки жизни, из-под горы тряпок показались довольно пухлые белые руки с накрашенными ногтями. Человек закопошился, пытаясь подняться.
— Лежи, не трать силы, — буркнул киммериец.
— Здесь человек… — прошептал незнакомец и вдруг сухо, без слез, зарыдал.
— Ты почти угадал, — сказал Конан ровным, равнодушным тоном. — Здесь варвар, который совершенно не рад нашей встрече. Учти это на будущее и не будь многословен.
Он соскочил на землю и с бурдюком в руках подошел к незнакомцу. Присев рядом на корточки, Конан плеснул водой ему на голову.
— Выпей воды, — сказал киммериец.
— Вода… — простонал неизвестный.
Холеные руки с красными ногтями вцепились в бурдюк. Показалось лицо, обожженное солнцем, с багровыми пятнами, шелушащееся. Черты этого лица, впрочем, были довольно правильными и даже приятными: широко расставленные темные глаза, прямой нос, твердый подбородок.
Незнакомец принялся жадно глодать воду. Он оживал прямо на глазах. Конан смотрел на него с хмурой усмешкой. Вот и закончилось блаженное одиночество. Придется теперь терпеть рядом с собой какого-то незадачливого бедолагу. Тот, несомненно, начнет сейчас изливать благодарность, и на голову киммерийца обрушатся мутные словесные потоки.
А потом, что еще хуже, поведает ему свою историю. Какую-нибудь длинную, полную ненужных подробностей повесть о том, как он отправился за какой-нибудь нелепой надобностью в путь, как его предали и бросили здесь на смерть, предварительно обобрав до нитки.
Когда эти темные глаза начнут хорошо видеть — а такое случится очень скоро, едва лишь тело напитается водой в должной мере, — незнакомец быстро разглядит своего спасителя и поймет, кто перед ним. Человек, способный браться за любое дело. Наемник, если угодно. Бродяга — в любом случае.
И тогда начнется вторая часть их «знакомства»: незнакомец вцепится в Конана мертвой хваткой и будет предлагать ему любые деньги, лишь бы он, Конан, отыскал негодяев, покарал их и отобрал у них похищенное. А судя по тому, что незнакомец довольно молод, сравнительно крепок и наверняка обладает волей — иначе он не отправился бы в опасный путь и вообще не пошел бы на риск, — велика вероятность того, что он предложит свое общество спасителю. «Ты спас меня, теперь найди тех, кто меня предал. Я пойду с тобой. Можешь рассчитывать на меня.
И, поскольку он предложит киммерийцу хорошие деньги за работу, у Конана не хватит духу отказаться. Нужда в деньгах была у него всегда — и сейчас, возможно, еще больше, чем год назад.
Конан морщился, предвидя обычное развитие событий.
Незнакомец, как ни был он измучен пережитым, заметил, какое выражение лица у его спасителя.
— Что? — настороженно спросил он. — Я сделал что-то, что оказалось тебе не по душе? В таком случае, прошу меня простить.
— Нет, — сказал Конан. — Ты пока еще ничего не сделал. Просто я подумал о том, как противно предвидеть наперед…
—– О чем ты говоришь?
— Да о том, что произойдет дальше! — с досадой воскликнул Конан. — Боги, должно быть, я сильно прогневал вас! — Он глянул на солнце с таким негодованием, как будто рассчитывал узреть у себя над головой какого-нибудь прогневанного бога, с которым можно было бы поспорить, а то и подраться.
— Я не понимаю… — пробормотал спасенный.
— Да? — Конан издевательски засмеялся. — Хорошо, я объясню, чтобы ты потом не говорил, будто не знал… Я уехал в пустыню с единственной целью: избавить себя от лицезрения людей. Мне неприятны человеческие лица. Мне отвратительна суета так называемых «цивилизованных» господ. Меня тошнит от ваших забот, от ваших разговоров, от вашей мелочности… Я избрал самый опасный путь и отправился в одиночку. Знаешь почему? Просто потому, что это был единственный способ побыть в полном и совершенном одиночестве. И что же? Прошло всего три дня — и я встречаю тебя! Теперь ты понял?
— Ты мог проехать мимо, — заметил незнакомец.
Конану показалось, что в его тоне прозвучала легкая ирония. Но, быть может, это была лишь иллюзия… Или нет? Киммериец, насупившись, глянул на незнакомца.
— Мое проклятое любопытство! — бросил варвар. — Вот что стало причиной. Кроме того, пустыня часто обнажает то, что было погребено в ней веками — и иногда это оказываются сокровища какого-нибудь давным-давно погибшего каравана. Я не мог упустить такой возможности.
— Понятно, — сказал незнакомец. — Итак, ты спас меня, сам того не желая, и теперь я — досадная помеха для тебя.
— Что-то в таком роде, — признал Конан.
— Ты ведь не оставишь меня здесь умирать? — осведомился незнакомец.
— Проклятье! — зарычал Конан.
— Вот и хорошо.
Спасенный поднялся на ноги, и Конан с удивлением уставился на него.
Обожженное лицо этого человека говорило о том, что он долго находился под палящим солнцем, не имея надлежащего головного убора и вообще слабо понимая, как следует защищать нежную белую кожу от смертоносных лучей пустынного светила. Ухоженные руки с крашеными ногтями — свидетельство того, что чужак прежде жил в богатстве и роскоши и никогда не занимался физическим трудом. Одно с другим сочеталось неплохо.
Но одежда! Митра, разве это одежда? На чужаке было шелковое одеяние: очень широкие штаны, схваченные под коленом лентами. По форме верхняя часть этих штанов напоминала два кхитайских фонарика, что раскачиваются обычно возле входа в зажиточный дом. Нижняя часть штанов, напротив, была узкой и облегала икры. Отправляясь в путешествие, никаких сапог незнакомец не надел, предпочтя им туфли на каблуке с пряжкой в виде бабочки. Конан был потрясен, заметив, что бабочка сделана из накрахмаленного шелка и усыпана крошечными драгоценными камушками.
И это — обувь, которую надевают в дорогу? Боги, должно быть, вы и впрямь лишили этого парня остатков рассудка!
Рубаха незнакомца была под стать штанам: расписной шелк. Очень широкие рукава, расшитые бусинами и украшенные бахромой. Рубаха запахивалась на груди и стягивалась тонким поясом.
Ни оружия, ни кошеля с деньгами у незнакомца при себе не было. Темные волосы, полные песка, слиплись от пота; он не захватил с собой даже шляпу!
— Может быть, тебя бросили умирать, отобрав у тебя дорожную одежду и соломенную шляпу? — вырвалось у Конана.
— Что? — Чужак заморгал, удивленный вопросом.
Конан с досадой прикусил губу. Он поклялся себе, что не станет любопытствовать касательно приключений незнакомца. Доставит его в оазис — и избавится от него навсегда. Но увиденное оказалось чересчур диковинным даже для Конана, так что удивление оказалось сильнее желания побыть в одиночестве и не связываться с очередным спутником.
— Меня зовут Югонна, — сказал незнакомец.
— Конан, — буркнул в ответ варвар.
— Конан? Это, кажется, аквилонское имя?
— Я киммериец, и закончим на том все разговоры обо мне, — отозвался Конан. — Полагаю, ты успел понять, с кем имеешь дело.
— Возможно. — Югонна вздохнул.
— Держись за стремя, — сказал Конан. — Пока мы тут стоим и болтаем, время идет, а мы ни на шаг не приближаемся к оазису.
Югонна не спросил, далеко ли оазис, и Конан против боли почувствовал к нему легкую симпатию.
— Протяни руку, — приказал Конан.
Югонна молча повиновался. Киммериец отхватил ножом кусок длинного рукава от шелковой рубахи.
— Обвяжи себе голову и закрой лицо, — сказал он. — Иначе солнце убьет тебя.
Киммериец сел в седло, и они вдвоем двинулись в путь.
* * *
Югонна шел рядом с конем Конана, пошатываясь, но не произнося ни слова жалобы. Несколько раз киммериец останавливался и давал ему воды из бурдюка. Драгоценные бабочки отвалились от туфель Югонны и остались где-то в песках. Затем развалились и сами туфли. Пустыня уничтожила их прежде, чем солнце заметно переместилось на небе.
Теперь Югонна шел по песку босой. Конан увидел, что на пальцах ног он носит перстни. Это было уже чересчур.
Конан натянул поводья.
— Садись на коня позади меня, — распорядился варвар. — Ты сожжешь ноги…
Югонна безмолвно забрался на коня. Животное протестующе заржало: было очевидно, что конь не желает нести двойную ношу. Конан потрепал его по гриве.
Происходящее все больше и больше раздражало киммерийца. Он хорошо понимал возмущение своего коня. Путешествие начиналось так хорошо! Даже слишком хорошо. В караван-сарае на варвара, желавшего пересечь пустыню в одиночку, посмотрели как на безумца и в долгие беседы с ним вступать не стали. Конь, которого Конан купил незадолго до этого, оказался выносливым и понятливым.
И вот теперь…
… Да еще эти перстни на пальцах ног! Последнее обстоятельство особенно угнетало Конана.
Наконец киммериец не выдержал. Обернувшись к своему спутнику, он спросил:
— Что такой неженка, как ты, делает в пустыне?
— Не знаю, — ответил Югонна.
— Что?
—– Я не знаю, — повторил Югонна. — Не понимаю, как здесь очутился.
— Ты утратил память? — уточнил Конан на всякий случай. Он испытал облегчение: итак, никаких коварных спутников, никаких ушедших прочь караванов, никаких просьб догнать и покарать предателей.
— Нет, памяти я не терял, — отозвался Югонна. — Я хорошо помню, как ложился в постель в своем доме в Авенвересе…
— Это где? — перебил Конан.
— Далеко отсюда, это уж точно. Как ты, наверное, догадался, я принадлежу к богатой и знатной семье.
— Угу, — буркнул Конан.
— Я дремал, — продолжал Югонна, — а потом решил спуститься вниз, в комнаты моей матери, и поговорить с ней о… об одном семейном деле.
— Это важно? — спросил Конан.
— Для моей истории? Понятия не имею. В любом случае, я хотел поговорить с ней о моей женитьбе. Я надел туфли и потерял сознание. Когда я очнулся, кругом была пустыня — и никакой надежды на помощь. Вот и все.
— Может быть, тебя усыпили и доставили сюда так, что ты и не знал об этом? — предположил Конан. — Ты не знаешь, существуют ли враги у вашей семьи?
Югонна покачал головой.
— У каждой знатной семьи есть враги, такое в порядке вещей. Но я не думаю, Чтобы наши враги прибегли к столь изощренному и трудоемкому способу мести. От меня можно было избавиться куда более простыми средствами. Видишь ли, у меня есть любовница и…
— Это точно не имеет отношения к делу! — оборвал Конан.
— Любой человек, имеющий любовницу, уязвим, — спокойно заключил Югонна. — В ее доме, а также по пути к ее дому его легко убить.
— Знаю, — сказал Конан мрачно.
— Ты, наверное, и сам проделывал подобные штуки, — добавил Югонна.
— Тебя это не касается.
— Хорошо.
И Югонна замолчал.
Неожиданно варвар напрягся. Ему показалось, будто некто следил за ним из укрытия. Он огляделся по сторонам, однако никого не увидел. Кругом по-прежнему расстилалась пустыня, плоская, как блин. Видно было на много полетов стрелы. Никого — ни коня, ни человека, ни демона. Даже орел, круживший в небесах, исчез.
И тем не менее Конан явственно чувствовал чье-то присутствие. Он слишком хорошо знал, как опасно бывает пренебрегать дикарскими инстинктами, особенно когда эти инстинкты предупреждают его о приближении неведомого врага.
В пустыне, помимо врагов, обладающих зримой плотью, водятся враги незримые, вроде духов-ифритов, обитающих в глубине песков.
Но чутье говорило Конану о том, что неведомый наблюдатель — отнюдь не ифрит. Нечто иное.
Мгновение спустя ощущение пропало. Кем бы ни был этот наблюдатель, он скрылся.
Югонна заметил состояние своего спутника и осторожно осведомился:
— Что-то случилось?
— Мне показалось, — буркнул киммериец.
— Что тебе показалось? — уточнил Югонна. Теперь его голос звучал настойчиво.
— Что за нами следят, — ответил варвар. — Разумеется, это невозможно. Мне показалось.
И тут наблюдатель, кем бы он ни был, вернулся. Снова чей-то холодный, недоброжелательный взор устремился на киммерийца. Конан невольно потянулся к своему мечу, но рука его застыла на полпути.
Конан криво усмехнулся. Будь он один, поехал бы с оружием наготове. Но этот Югонна, будь он проклят!
Неожиданно Конану пришло в голову странное соображение. А что, если Югонна знает больше, чем говорит? Что, если сей затерянный в песках аристократ каким-то образом связан с невидимкой? Лучше ему не знать о том, что Конан подозревает.
Конан громко, гортанно вскрикнул и погнал коня вперед. Он торопился добраться до оазиса, но куда важнее было понять, не следует ли за ними некто незримый.
Поэтому киммериец незаметно для Югонны заставил коня описать широкий полукруг, сильно отклонившись от первоначальной цели. Если бы спасенный следил за положением солнца, он догадался бы о маневре варвара. Но Югонна скоро утратил всю свою изначальную боевитость и, казалось, жил от глотка до глотка — он подавал признаки жизни только в тех случаях, когда киммериец протягивал ему бурдюк с водой, а затем вновь впадал в полубессознательное состояние.
«Должно быть, солнце выжгло его рассудок, — размышлял Конан. — Он ничего не рассказывает о подлых предателях только потому, что не может о них вспомнить. Ложился в постель у себя дома? Надел туфли с бабочками, чтобы побеседовать со своей матерью касательно женитьбы? И вдруг очнулся посреди пустыни? Целый кусок жизни выпал из его памяти. Такие вещи бесследно не проходят… Что-то нехорошее здесь творится».
В отличие от своего измученного спутника, Конан хорошо ориентировался но солнцу. Он видел, как петля, которую он описывает, скоро приведет их к тому месту, откуда они начали путь. Здесь он найдет разгадку кое-каким странностям, которые с некоторых пор не дают ему покоя.
* * *
Конан натянул поводья, и конь остановился. Киммериец слез с седла. Югонна заставил себя открыть глаза — в последние часы он не то спал, не то впал в бессознательное состояние.
— Конан…
— Сиди спокойно, — приказал ему киммериец. — Я не собираюсь бросать тебя в пустыне, если ты об этом.
Югонна не стал возражать — то ли от слабости, то ли оттого, что Конан правильно угадал его подозрение. Разумеется, такое поведение варвара не противоречило бы в воспаленном сознании Югонны всему прочему, что произошло с беднягой аристократом. Сперва его бросают в пустыне, оставив ему лишь домашние туфли да нелепую в своей роскоши одежду. Затем спасают. А после опять бросают на прежнем месте. Абсурд тоже может быть последовательным.
Конан присел на корточки, рассматривая песок. То, что он увидел, подтвердило его первоначальную догадку. За ними действительно следили. Некто прошел здесь совсем недавно, отпечатки на песке были еще свежими. В пустыне следы сохраняются недолго.
Но это не были следы копыт верблюда или коня. Не похожи они были и на человеческие. Это был отпечаток когтистой лапы какого-то неведомого чудовища.
* * *
Вскочив в седло, Конан направил копя прямо к оазису. Больше никаких уловок, никаких кружных путей. Киммериец спешил. Тревога всадника как будто передалась животному: конь мчался изо всех сил.
Югонна не задавал ни одного вопроса. Кажется, он вообще плохо понимал, что происходит вокруг.
Неожиданно перед глазами киммерийца рассыпались искры. Это были бледные, слабо светящиеся искры, как бы растворенный в воздухе блестящий перламутр. Видение длилось недолго; затем свечение сделалось почти совсем незаметным, зато воздух впереди сгустился и стал вязким. Конь испуганно заржал и прянул назад, приседая на задние ноги. Югонна не удержался в седле и свалился на песок. Конан натянул поводья, стараясь успокоить коня.
Но животное обезумевшими от ужаса глазами косило в сторону стеклистого марева. Несколько раз конь взвивался на дыбы и бил в воздухе копытами. Наконец Конан усмирил его и спешился. Конь подталкивал своего хозяина мордой и шумно фыркал.
— Мне и самому все это не нравится, — пробормотал Конан. — Но пустыня порой проделывает странные штуки. Как и море, она любит порой поиздеваться над человеком, и с этим ничего не поделаешь.
Он наклонился к Югонне, который скорчился на песке. Спутник Конана подтянул колени к подбородку и трясся, то ли от озноба, то ли от страха.
— Эй, ты! Отпрыск знатного рода! Вставай!
Югонна, казалось, не слышал его. Зубы бедняги постукивали, выбивая причудливую дробь.
Конан хотел было вздернуть его на ноги, но тут странное свечение внутри густого воздуха привлекло внимание киммерийца.
— Кром!
Конан схватился за меч. На сей раз ничто не могло удержать его от порыва взяться за оружие. Что бы там ни думал о нем этот Югонна, Конан намерен встретить неведомое с мечом в руке. Говорят, будто призраков невозможно одолеть доброй сталью. Говорят, будто меч бессилен перед тьмой. Но киммериец не раз убеждался в обратном.
Добрая сталь обладает собственной магией, и магия эта — доблесть. И какие бы ужасы не появились сейчас из глубины перламутрового свечения посреди пустыни, Конан-варвар готов ко встрече с ними.
Сияние делалось все ярче, и скоро до слуха Конана донесся звук: как будто очень крупная птица хлопала крыльями перед тем, как взлететь. Злой орлиный клекот сопровождал это хлопанье.
Орел? Этого не может быть!
Конан на миг глянул на небо. Солнце заметно передвинулось к горизонту, но никаких птиц в небесах не было видно.
Киммериец снова перевел взгляд на сияние.
И вовремя! Стеклистая вязкая масса, в которую превратился воздух, расступилась, и, облитые перламутровым сиянием, точно водой, на песок перед киммерийцем выскочили два монстра.
Они были совершенно одинаковы, если не считать того, что один был немного темнее другого. Два огромных льва, в полтора раза больше самого крупного хищника, с гигантскими торчащими из пасти клыками, похожими на кривые туранские сабли.
Вместо обычных львиных лап у них были когтистые ноги, похожие па птичьи, и когда один из них в ярости ударил себя хвостом по ребрам, Конам увидел на копчике хвоста — там, где у обычного льва была бы кисточка, — змеиную голову с разинутой в бешенстве пастью.
Чудовища присели па песке, готовясь к прыжку. Конан зарычал так, словно сам был злобным хищником, и поднял меч. В воздух взвилось могучее львиное тело. В прыжке монстр растопырил когти. Но целил он не в киммерийца, а в Югонну. Конан понял это еще прежде, чем лапы зверя коснулись песка.
С громким боевым кличем Конан набросился на зверя, оттесняя его от своего спутника. Меч с силой опустился на длинный извивающийся хвост. Острый клинок без труда перерубил позвонки, и отсеченная от тела чудовища змея с шипеньем поползла по песку, роняя яд с клыков. Она успела отползти на половину полета стрелы, когда жизнь покинула ее.
Раненый зверь зарычал в ярости и повернулся к киммерийцу. Второй хищник присел и тоже уставился на варвара желтыми глазами, в глубине которых светился нечеловеческий злобный разум.
— Кром! — взревел Конан, набрасываясь на чудовище.
Он нанес рубящий удар, целясь зверю между глаз. Быстрый, как молния, монстр отпрянул и в свою очередь махнул когтистой лапой. Два когтя задели киммерийца по бедру, и он ощутил, как горячая кровь бежит вниз по ноге: эти когти были не только длинными, но и острыми, точно бритва.
Второй монстр подкрадывался к Югонне. Он явно решил не вмешиваться в схватку. Пока его собрат пытается уничтожить Конана — неожиданную помеху на их пути — он сам намерен схватить заранее намеченную жертву.
Югонна со стоном зашевелился на земле. Конан не обращал на него внимания. Он сразу понял, что в битве с жуткими тварями от аристократа толку будет немного и даже испытывал подобие благодарности к Югонне за то, что тот не пытается геройствовать. Неподвижную жертву гораздо легче спасать. Бывают такие «герои», которые решают принять участие в сражении — и потом другие вынуждены рисковать жизнью, чтобы выручить безрассудных храбрецов из беды. Многих неприятностей удалось бы избежать, если бы люди умели оставаться пассивными в тех случаях, когда это необходимо.
Между тем Югонна с трудом поднялся на колени. Он сорвал с головы повязку, которую соорудил было из отрезанного рукава, и снял с мизинца перстень с большим гладко отполированным прозрачным камнем. Не обращая внимания на кипящую возле него битву, Югонна бросил тряпицу на песок и поднес к ней перстень.
Солнечный луч, пойманный прозрачным камнем, упал на тряпицу, и она вдруг задымилась. Югонна засмеялся сквозь зубы. Еще немного — и тряпица вспыхнула.
Между тем Конан успел отсечь первому монстру одну лапу. Зверь, отчаянно завывая, откатился прочь. На песке остались ярко-красные следы звериной крови. Кровь хлестала из разрубленной лапы так обильно, что это казалось чудом.
Второй монстр пришел на помощь собрату. С утробным рычанием он прыгнул на варвара. Конан был готов к этой атаке и встретил чудище ударом меча. Клинок рассек гриву монстра, не причинив самому зверю никакого вреда. Пока Конан разворачивался для нового удара, зверь уже нацелил на него змею, и киммерийцу пришлось спешно отступать. Он не слишком боялся когтистых лап и зубастых пастей; но змеиный яд — другое дело. Оказаться отравленным посреди пустыни, где нет никаких противоядий, означало бы верную смерть.
Змея пролетела совсем близко, не задев щеки киммерийца лишь чудом. Конан ощущал ее зловонное дыхание, слышал разочарованное шипение. Зверь подпрыгнул и, перевернувшись в воздухе, приземлился на все четыре лапы. Его пылающие глаза смотрели прямо на киммерийца. Глухое рычание зародилось в брюхе существа, и оно разинуло пасть.
Конан отчетливо видел клыки-сабли и засорявшие между зубами зверя кусочки полусгнившей плоти.
Киммериец видел, куда вонзил меч. Он смотрел па обнажившееся фиолетовое нёбо зверя и знал, что клинок, войдя прямо туда, воткнется в мозг чудища.
Но зверь как будто читал мысли своего врага. Он с лязгом захлопнул пасть и в последний миг снова нанес удар лапой.
Конан выбросил вперед руку с мечом, и когти заскрежетали по стали. Один коготь был перерублен, зато удар звериной лапы оказался настолько мощным, что киммериец выронил меч.
Варвар тотчас бросился на песок ничком и откатался в сторону. Следующий удар пришелся на пустое место. Смертоносные когти взрыли песок, взметнули вверх целую тучу пыли.
От разочарования зверь зарычал, широко разевая пасть. Раненое чудовище между тем зализало обрубок, оставшийся на месте отсеченной лапы. Культя перестала кровоточить, и там, где зияло обнаженное мясо, уже появилась тонкая серая кожица. Рана зарастала прямо на глазах, хотя новая лапа у монстра, кажется, пока не появлялась.
Конан быстро оглянулся на второго монстра. Если так будет продолжаться, то долго он не продержится. Между тем безлапый, хромая, направился к Югонне. Он не отступился от своей изначальной цели.
Киммериец больше не сомневался в том, каковы истинные намерения обоих зверей. Они охотились на его спутника. Они охотились на него с самого начала. И, кем бы они ни были и кому бы они ни служили, они каким-то образом связаны с тем, как Югонна очутился посреди пустыни.
Все эти мысли пролетели в голове у варвара, когда он начал подбираться к своему мечу, выпавшему у него из руки. Однако чудища недаром были наделены рассудком. Одно из них сразу же догадалось о намерении своего врага и встало так, чтобы киммерийцу было не схватить меч. Прежде чем Конан сумеет взять оружие, ему придется разорвать монстра голыми руками.
Киммериец вскочил па ноги и яростно взревел:
— Кром!
В это мгновение он ощущал себя не менее диким, чем напавшие на него существа.
Монстр присел. В желтых глазах чудовища вспыхнула радость. Он предвкушал последнюю схватку, в которой у человека будет очень мало шансов.
Но прыгнуть на своего врага чудовище не успело. Безмолвно, как атакующая змея, Югонна метнулся к жуткому зверю. В руке у аристократа дымилась подожженная им тряпица. Выкрикивая какие-то странные ругательства, Югонна взмахнул тряпицей, точно знаменем, и все вокруг заволокло едким дымом. Конан тряхнул головой, как недовольный пес, и заворчал, но тут же замолк, когда увидел, какое впечатление произвел этот маневр на обоих монстров.
Они отступили и, улегшись на песке, принялись жалобно скулить и мотать головами. Из их широко раскрытых желтых глаз потекли обильные слезы.
— Бей их сейчас! — отрывисто бросил Конану Югонна. — Бей их, пока они слепы!
Он снова махнул тряпкой.
— Я сам сейчас ослепну! — рявкнул варвар, бросаясь к своему мечу.
Югонна шел за ним следом, не переставая водить по воздуху тряпкой. Сам аристократ отчаянно закашлялся, когда случайно глотнул дыма, но своего «оружия» из руки не выпустил.
— Проклятье! — закричал Конан. — Ну что, твари, берегитесь!
Первым ударом он добил изувеченного, а затем взялся за второго и для начала избавился от змеи на его хвосте. Обезумевший от страха и внезапно объявшей его темноты зверь, метался по песку взад-вперед, проделывая не более десяти шагов в обе стороны и не решаясь вслепую броситься наутек.
Конан преследовал его молча. Югонна с дымящейся тряпкой в руке смотрел на своего спасителя. Движения варвара были такими же точными и полными грации, как движения любого дикого зверя, хищника, привыкшего убивать добычу. В них угадывалось врожденное благородство.
В несколько прыжков киммериец настиг монстра. Зверь еще пытался обороняться и рычал, оскалившись, но Конан одним мощным ударом отрубил ему голову. Затем выпрямился, обтер лицо краем одежды и сильно пнул гривастую голову зверя. Она откатилась далеко от туловища и пропала за барханом.
Конан перевел дыхание. Он постоял немного над обезглавленным туловищем, а затем широким шагом направился ко второму трупу. Этот зверь больше не двигался, его глаза уже остекленели, а вокруг натекла лужа крови. Но Конан решил не рисковать и тоже отсек ему голову. Варвар наклонился и схватил отрубленную голову за гриву.
Зачем? — хрипло спросил Югонна.
— Они выскочили ниоткуда, — ответил Конан. — Ты видел, как они появились?
— Кажется… нет.
Югонна бросил тряпицу на песок и затоптал ее, а потом и засыпал песком, чтобы избавиться от удушливого дыма.
— Ты уверен, что не видел их появления? — настойчиво повторил варвар.
— Уверен. Я был без сознания, — сказал Югонна.
— Ладно, тогда я расскажу тебе. — Варвар огляделся по сторонам в поисках своего коня, но животное, напуганное схваткой с монстрами, убежало. Конан несколько раз пронзительно свистнул и криво улыбнулся: — Будем надеяться, что глупая тварь услышит мой призыв и вернется. Не то его ждет бессмысленная гибель в песках. Ладно, слушай, Югонна. Мы с тобой ехали по направлению к оазису, а за нами кто-то наблюдал. Я знаю это точно, потому что всегда чувствую подобные вещи.
— Понимаю, — кивнул Югонна.
Невозмутимый и отчасти важный вид аристократа взбесил киммерийца.
— Понимаешь? — переспросил он издевательским тоном. — Вот и хорошо, что понимаешь. Не знаю уж, кто там за нами следил, но охотился он за тобой. Надеюсь, ЭТО ты понимаешь тоже.
— Ну… да, — сказал Югонна.
— А потом воздух превратился в кисель, и твари вылезли оттуда, как по волшебству, — с кислой миной продолжил Конан. — У тебя есть какие-нибудь объяснения, коль скоро ты все понимаешь?
— Нет, — промолвил Югонна. — Я не в состоянии растолковать случившееся. Пока.
— Пока? Стало быть, потом ответы у тебя появятся? Хорошо бы это случилось поскорее…
— Я тоже этого хотел бы, поверь, — сказал Югонна.
— Они охотились за тобой.
— Я не стал бы утверждать это наверняка. Но… нам стоит поторопиться.
— Сперва подождем, не вернется ли конь. Пешком мы далеко не уйдем.
Югонна пожал плечами. Он изо всех сил старался держать себя в руках, но Конан видел: спокойствие аристократа напускное. Он то и дело озирался по сторонам, прислушивался, нервно потирал руки.
— За тобой кто-то гонится? — спросил Конан.
— Нет… почему ты так решил?
— Потому что ты испуган.
— Конан, я испуган потому, что видел этих монстров. Они пытались убить нас… не говоря уж о том, что я понятия не имею о причинах своего появления в этой пустыне. Неужели этого недостаточно?
Киммериец не ответил. Он подождал немного, а затем резко хлопнул в ладоши. Югонна так и подскочил. Конан невесело засмеялся.
— Все-таки ты боишься.
— Я этого, кажется, не отрицал, — сердито проговорил Югонна. — Хватит потешаться надо мной.
— Нет ничего смешнее разодетого франта посреди пустыни, — заявил Конан. Он размахнулся и бросил гривастую голову далеко прочь.
— Давай пойдем. Чем дольше мы стоим, тем больше времени потеряем.
— Подождем еще немного. Конь мог убежать достаточно далеко.
Югонна сделал шаг, словно намеревался пойти дальше один, но затем замер на месте и прислушался. Слабая улыбка показалась на его лице.
Конан тоже услышал ржание коня и оглянулся. Умное животное вернулось. Конан подбежал к нему, погладил по морде.
— Молодец.
Он снял притороченный к седлу бурдюк — изрядно похудевший за последние несколько часов — и отпил сам, после чего позволил напиться своему спутнику.
— Солнце скоро сядет, и в воде уже не будет такой надобности, а к середине ночи мы будем в оазисе, — пояснил киммериец. — Так что не считай глотки. Просто взбодрись, нам еще ехать и ехать.
Югонна так и поступил. Когда Конан забрал у него бурдюк, вода булькала только на дне.
Оба путника уселись в седло и двинулись дальше. Как и говорил Конан, до оазиса еще оставалось значительное расстояние.
* * *
Скоро Югонна вновь впал в полузабытье. Тяжелые мысли ворочались в голове у Конана. Ему все меньше и меньше нравилась история, в которую он против своей воли ввязался. В том, что Югонна отчасти говорит правду, Конан не сомневался. Вероятно, аристократ действительно в последний раз помнил себя в собственном доме, в спальне, а переезд в пустыню остался для него загадкой. Здесь он не лжет. Ни один, даже самый изощренный лжец, не наденет такую обувь для путешествия по пустынной местности.
Вспомнив злосчастных бабочек на туфлях своего спутника, киммериец не смог сдержаться и насмешливо фыркнул. Да уж! Выдумают же такое!..
А вот появление жутких тварей из пустоты… здесь Югонна явно что-то недоговаривал. Он несомненно встречался с подобными существами и прежде. В противном случае откуда бы Югонне знать, что от дыма монстры задыхаются, слепнут и становятся на какое-то время совершенно беспомощными?
Кто он такой, этот Югонна? Почему за ним охотятся? Что им нужно от этого человека? И кто такие эти непонятные «они»?
Опять загадка — и Конан в самом ее центре.
Глава вторая
Вести о странной женщине
Рогатый месяц показался на черном небосклоне и увенчал собою ночь. Стало прохладно. Раскаленные пески пустыни нехотя отдавали свой жар. Усталый конь взбодрился и пошел быстрее. Даже Югонна очнулся от своего полузабытья и уселся за спиной Конана прямо — в последние несколько часов чужак бессильно наваливался на своего спутника, как будто жизнь окончательно оставила его.
Оазис появился перед путешественниками среди ночи. В первые мгновение, как всегда, он предстал почти невозможным видением. Казалось невероятным, чтобы после бесконечных песков вдруг перед глазами вырос настоящий город. И тем не менее все это существовало в действительности: и обильная роща финиковых пальм, и десятки домов, белеющих в ночном мраке, и приветливые огни караван-сарая, и рослые стражники в тяжелых халатах, с саблями за поясом, охраняющие водопой.
Почуяв близость воды, конь заржал и помчался во весь опор, больше не чувствуя на себе тяжести двойной ноши.
Югонна встрепенулся.
—– Это мне не чудится? — спросил он хрипло.
— Нет, — ответил киммериец. — Мы прибыли. Это оазис Шахба. Здесь можно передохнуть, пополнить запасы, а потом отправляться дальше в путь… Надеюсь, — прибавил он, — у тебя водятся деньги, потому что хозяева оазиса — люди жадные и требуют платы решительно за все, даже за клочок неба над головой, ведь это их собственный клочок неба.
— Их можно понять, — мягко промолвил Югонна. — Ведь здешняя вода — единственный источник их богатства.
— Не спеши оправдывать этих акул, — возразил Конан. — Они способны дать умереть тебе от жажды прямо возле их ног, если ты не в состоянии заплатить за глоток воды.
— Неужели это правда? — удивился Югонна.
— Да. Хотя обычно у человека всегда что-нибудь да находится. Близость смерти обостряет сообразительность… Но мне бы не хотелось платить за тебя, вот что я хотел, собственно, сказать, Югонна.
— Не беспокойся, — по голосу Югонны Конан понял, что тот улыбается. — Тебе не придется выкладывать ни монеты. У меня есть деньги.
Ночная тьма придавала пейзажу какую-то эпическую торжественность. Финики свисали большими гроздьями. В просторных вольерах, разбуженные чужаками, завопили обезьяны, привезенные сюда специально для сбора урожая: в здешнем оазисе традиционно использовали для подобных работ животных. И хотя обезьяны съедали часть собранного, все же их хозяева оставались не в накладе. Наем работников обошелся бы куда дороже.
Для Югонны все это было в новинку. Он молчал, озираясь по сторонам и жадно впитывая новые впечатления. Конан мимоходом отметил про себя: какие бы испытания ни пережил этот человек, он все же не утратил способности интересоваться окружающим и даже удивляться. Признак сильного характера.
Конан подошел к источнику. Стражи повернулись к нему. Это были рабы откуда-то из Южных Королевств, чернокожие, огромного роста, неподкупные, неспособные внимать ни уговорам, ни лести, ни слезам. Они знали лишь один язык — язык денег, как и предупреждал Конан.
Длинные копья в их руках шевельнулись, готовые направиться в грудь незнакомцам.
Конан протянул одному из стражей пару монет, а его спутник снял с мизинца ноги перстень и добавил свою ленту. Стражники переглянулись, в лунном свете белки их глаз блеснули. Не сговариваясь, молча, они расступились, пропуская путников к воде.
Конан дал напиться коню, после чего пополнил запас в бурдюке и только затем выпил сам. Югонна терпеливо ожидал, пока настанет его очередь, хотя и дрожал всем телом в нетерпении. И снова Конан поразился его выдержке. Югонна не проронил ни слова. И хотя каждая частица естества незнакомца рвалась к воде, он продолжал сохранять невозмутимость.
— Здесь есть постоялый двор, — обратился к нему Конан. — Можно заночевать там. Немного шумно, когда там останавливается караван, но в целом сносно. И можно поесть и купить в дорогу лепешек и сушеного мяса. Кстати, постоялые дворы здесь называются «сарай», имей в виду.
— Хорошо, — кивнул Югонна.
— Я рассказываю тебе все это потому, что намерен здесь с тобой распрощаться, — объяснил киммериец, пока они шагали по направлению к караван-сараю.
Найти это здание оказалось совсем просто: оно единственное было построено из камня, а не из пальмовых листьев и комьев глины, и к тому же ярко освещено, несмотря на поздний час.
Югонна почти не слушал. Он смотрел на длинный дом с множеством крохотных пpopeзей-окон на фасаде, как будто пытался вопрошать его: какая здесь ожидает его судьба?
Идти босиком по прохладному песку было приятно. Но что ждет Югонну утром, когда солнце раскалит пески? Нежные ступни растрескаются, начнут кровоточить, и это убьет его вернее, чем вражеская стрела.
— Кстати, купи себе сапоги, — прибавил Конан хмуро. — Спроси харчевника, он присоветует, как это сделать.
— Так и сделаю.