КОНАН И РАБ ТАЛИСМАНА

 РАБ ТАЛИСМАНА

Конан быстро спускался по крутому горному склону, умело удерживаясь на ногах на особо опасных участках. День медленно клонился к вечеру, а сгущавшиеся на небе мрачные серые тучи грозили скоро пролиться совершенно ненужным дождем. Человеку, которого дождь застает вдалеке от жилья, не позавидуешь, но если в лесу еще можно найти какое-то укрытие, а после обсушиться у огня, то в горах это сделать гораздо труднее. Вода, текущая по горным склонам, собирается в бурные потоки, а потом разливается по окрестным низинам, так что сухое место может найтись разве что в какой-нибудь пещере.

Но пещер вокруг не было. Конан спустился в ущелье и начал готовить место для ночлега. Он выбрал участок не очень ровный, но на некотором возвышении, чтобы его не затопило, если дождь окажется достаточно сильным, натянул между ветками одинокого дерева свой дорожный плащ в виде наклонного полога, прокопал широким кинжалом канавки вокруг и закончил приготовления как раз вовремя. Дождь пошел крупными каплями, хлестнул несколько раз косыми порывами ветра, резко усилился и превратился в настоящий ливень. Воздух наполнился холодной сыростью, потекли вокруг мутные потоки воды. Плащ закрывал варвара от основной массы дождя, но вода постепенно просачивалась сквозь плотную ткань и тяжелыми каплями падала на него. Единственное благо — не бывает врагов, которые бродили бы под таким ливнем. Киммериец пристроился, чтобы промокать как можно меньше, и уснул.

Ему приснился странный сон, как будто он сидит в роскошном зале королевского дворца, продуваемого свирепыми сквозняками, на голове у него золотая корона, которая до боли сдавливает ему голову, он держит в руках странную карточку, холодеющую в руке. И оживающий человек, изображенный на карточке, произносит громким раздраженным голосом: «Где ты там пропадаешь? Мы тебя ждем».

Он проснулся. Дико болела голова, дождь кончился, но куртка основательно промокла. Конан поднялся и начал делать согревающие движения. Ночное небо очистилось от туч, и крупные яркие звезды висели над головой. Согреться не удавалось. Конан сам удивился — тело не желало его слушаться. Никакая усталость и никакая болезнь не доводили его до такого состояния. Не было даже сил разозлиться.

И разверзлось ночное небо, открывая перед изумленным киммерийцем сияние невидимых сфер мироздания. И ударил из недоступной дали яркий золотой луч. И с легким шипением вонзился в сырую землю, оставив перед Конаном богиню, озаренную теплым светом и окруженную цветочным запахом жасмина. Голубое платье, шитое золотом и золотая головная повязка, украшенная самоцветами, меркли перед ее красотой. Она была прекрасна. Она была величественна. Перед ней хотелось упасть на колени. Но варвар удержался.

— Кто ты? — хрипло спросил он. — Прекрасная богиня или бред поврежденного рассудка? Или чудесное видение, созданное магией, чтобы обмануть мой взор?

— Поистине, странно, — сказала богиня, — что ты опасаешься фантомных видений в то время, когда у тебя на шее висит могущественный талисман, защищающий своего обладателя от любых магических воздействий.

Конан достал из-под куртки талисман — серебряную семилучевую звезду с прозрачным красным камнем в середине. Камень слегка светился, но не угрожающе, а мягко, рассеяно.

— Значит, я могу доверять своим глазам, — сказал Конан, — это радует. Мне бы не хотелось сомневаться, вижу ли я то, что есть на самом деле, или мне это только кажется. Но что привело тебя ко мне, прекрасная богиня?

— Меня зовут Гуань-Инь. А от тебя мне надо, чтобы ты вернул мне этот талисман.

— Мой талисман?

— Это не твой талисман, — сердито нахмурилась Гуань-Инь. — Это мой талисман. Он был взят на землю одним из моих прислужников и там похищен у него, а потом, переходя из рук в руки, попал к тебе. Он мне нужен, верни мне его. Конан сжал звезду в кулаке.

— Если богиня хочет забрать у смертного одну из немногих ценных вещей, которыми он обладает, то справедливо было бы дать мне возмещение за это.

— Что же ты хочешь? — удивилась Гуань-Инь.

— Мне пришлось недавно находиться рядом с местом, где противоборствовали могучие магические и даже божественные силы. Мне кажется, что я от этого заболел. Это так?

— Да, твое тело сильно поражено и проживет лишь несколько дней. Это имеет для тебя какое-то значение?

— Имеет, — Конан скрипнул зубами и продолжал: — Ты можешь излечить меня? За это я отдам тебе талисман.

— Если бы ты отдал мне его без условий, ты мог бы надеяться на мое милосердие. Но ты захотел справедливости. Ты ее получишь.

Богиня протянула руку. Киммериец мгновение сомневался, потом протянул ей звезду. Не стоит испытывать терпение богини. А если уж боги будут обманывать смертных, то этим они поставят себя ниже людей.

Гуань-Инь взяла талисман за цепочку, сделала над ним очищающий жест рукой, и он мгновенно засверкал, как будто только что вычищенный полировочной пастой. Еще один жест — и они оба оказались охваченными стремительным золотым вихрем, который превратился в слепящий луч, мгновенно устремившийся в неведомую даль. Не успел Конан понять свои ощущения от этого полета, как они оказались в цветущем саду, ярко освещенном солнцем, и богиня удалилась, велев киммерийцу ждать ее возвращения. Тот присел на траву. Голова болела, и тело наливалось тяжестью, но живительный воздух, наполненный ароматами цветов и плодов, облегчал самочувствие. Цветов и плодов? Конан начал присматриваться и обнаружил, что и в самом деле в этом саду деревья и кусты в одно и то же время цвели и плодоносили. А в ровной траве не ползали жучки и паучки, в воздухе не летали мошки. Не бывает на земле таких садов...

Киммериец услышал за спиной тихое урчание и оглянулся. К нему медленно направлялся огромный тигр. Под лоснящейся шкурой плавно перекатывались могучие мускулы. Оскаленная пасть позволяла видеть отличный набор зубов, способных одним движением откусить человеку руку. Конан мгновенно вскочил на ноги и схватился за меч. Подняв меч над плечом, чтобы рубануть зверя без промедления, он оскалился в ответ на тигриный оскал и медленно отступал за дерево.

Тигр выпустил острые когти и стал готовиться к прыжку. Такого зверя не остановишь одним ударом, он даже со смертельной раной сможет располосовать свою жертву когтями. Конан готовился рубануть тигра в момент прыжка и тут же самому укрыться за деревом. Вышедший внезапно из-за кустов старичок в желтом халате спокойно подошел к зверю и хлопнул его ладонью по боку. Тигр оглянулся, от души зевнул, махнул длинным хвостом и пошел прочь.

— Ты его зачем дразнишь? — спросил старец Конана. — Ты кто такой?

— Меня зовут Конан. Конан из Киммерии.

— И за какие же заслуги тебя допустили в сад бессмертных?

Конан пожал плечами. Разговор стал казаться ему бессмысленным. Старичок смотрел на него, как на неразумного зверька, забравшегося в неположенное место. А оправдываться — да с какой стати? Тут наконец вернулась Гуань-Инь, и старичок почтительно ей поклонился. Гуань-Инь принесла Конану большую чашу с выщербленным краем, наполненную до половины прозрачной ароматной жидкостью, и велела выпить ее содержимое. Киммериец пил прохладный напиток и чувствовал, как отступает головная боль и яснеет сознание, а тело покрывается холодным липким потом, очищаясь от болезни.

— Ну, вот ты и исцелен, — сказал богиня.

— Благодарю тебя, Гуань-Инь, — поклонился Конан. — Теперь я могу вернуться назад?

— А тебе не нравится сад бессмертных? — спросила богиня.

— Сад великолепен, — признал киммериец. — Вот только не для меня он. Я предпочитаю обычную жизнь.

— И ты прав. Как ни прекрасен этот сад, время, проведенное в нем, бесполезно. А получить новые силы души и заработать духовные заслуги можно только в земных мирах. Те испытания, которые ты выдерживаешь, делают тебя сильнее. Ты должен вернуться в свой мир, но помогать в этом я тебе не буду. Выбирайся сам.

И богиня, превратившись в золотой луч, мгновенно умчалась куда-то. Конан растерянно оглянулся. Старичок, прогнавший тигра, со счастливой улыбкой на лице сидел на траве, подогнув под себя ноги.

Киммериец развернулся и пошел прочь. В саду было нежарко, но он обливался густым вонючим потом. Хотелось умыться, но источников воды не было видно. Он срывал с деревьев плоды и ел их на ходу, но голод они утоляли плохо. Ему хотелось мяса. Любого. Побольше...

Шел он довольно долго, и сад уже начал надоедать ему своей монотонной красотой, но тут он вышел на полянку и в замешательстве остановился. На траве сидел все тот же старец. Полянка была явно та же самая, откуда он и пошел после расставания с богиней. Можно было, конечно, пытаться пойти в другую сторону, но Конан почувствовал, что результат будет такой же. Он медленно подошел к старцу и почтительно спросил:

— Как тебя зовут, уважаемый?

— Вайс-Равана, — ответил старец, устремляя на Конана взгляд маленьких черных глаз.

— Скажи мне, достопочтенный Вайс-Равана, как можно выбраться из сада бессмертных?

— Выход везде, где ты можешь его открыть.

— Но как это сделать?

— Научи меня летать, попросил маленькую птичку крокодил, — начал медленно рассказывать старец. — Это легко, ответила птичка. Надо только посильнее оттолкнуться ногами от земли и махать крыльями. Точно так же я могу сказать тебе — открой дверь и иди.

— А ты можешь открыть для меня дверь?

— Могу. Но зачем мне делать это?

— А я могу что-то сделать для тебя, чтобы ты исполнил мою просьбу?

— Можешь. Попрыгай вокруг меня на одной ноге, громко кукарекая.

— Зачем? — удивился киммериец.

— Затем, что мне хочется посмотреть на кукарекающего варвара, — спокойно объяснил Вайс-Равана.

Конан посидел, подумал, вздохнул и исполнил желание старца. «Если тот вздумает увильнуть после этого от выполнения обещания, то горько пожалеет об этом», — думал он.

— Да, жалкое зрелище, — покачал головой старец, когда Конан закончил свое представление. — Но если ты думаешь, что кидаться на противника с воинственным воплем, размахивая клинком, лучше, то ты ошибаешься.

Конан, тихо зверея, уже начал протягивать руку к мечу, но тут Вайс-Равана сделал неуловимый жест рукой, и перед киммерийцем возникла полоска белого песка, в которую тихо плескали морские волны. Конан рванулся вперед и ощутил легкое дуновение теплого ветра на лице.

Сад за его спиной немедленно исчез без всякого следа, а перед ним раскинулась бескрайняя морская ширь. Конан огляделся, не увидев никаких людей вокруг, быстро разделся и вошел в теплую воду. Смыв с себя пот, он почувствовал большое облегчение, вышел на берег, посидел, чтобы обсохнуть, потом оделся и начал осматриваться внимательнее. Следов людей не было видно. Полоска песка, тянувшаяся вдоль моря в обе стороны насколько хватало обзора, чуть дальше от кромки воды переходила в небольшую гряду, подмытую морскими волнами.

Конан поднялся на эту гряду и оказался на холмистой равнине. Здесь были следы людей. Даже слишком много. Пыльная дорога вела вдоль берега моря, а отпечатки на ней были всякие — босых ног, изредка перекрываемые следами сапог и лошадиных копыт. Следы были свежие и вели в одну сторону. Конан пошел в том же направлении и через некоторое время увидел людей, оста-. вивших эти следы. Возле дороги был устроен привал. Десятка два солдат и до полусотни рабов в связках по десяти человек, соединенных в цепочку деревянными рогульками. Рабы были в основном чернокожие, одетые лишь в набедренные повязки. Воины были одеты в просторные черные одежды, вооружены копьями в рост человека. Киммериец намеревался спокойно пройти мимо них, но навстречу ему вышел человек в более богатой одежде и с саблей у пояса, следом за ним потянулись солдаты.

— Кто ты такой? — уверенным тоном человека, имеющего право задавать любые вопросы любому встречному, спросил Конана человек с саблей. По всему было видно, что это начальник. Говорил он по-стигийски, с незнакомым акцентом, но Конан его понял.

— Меня зовут Конан. Конан из Киммерии.

— Мне ничего не говорит это имя, — нахмурился начальник. — Так что я повторяю вопрос — кто ты такой и что здесь делаешь?

Солдаты тем временем потихоньку обступали киммерийца, но он не мог ничего с этим поделать. Тем более что он не нарушил перед ними никаких законов и ожидал, что ему удастся договориться мирным путем.

— Я просто путник, — пожал плечами Конан, — и не ищу ничего другого, как дойти до города и купить там себе лошадь.

— Путник? — скривился начальник. — Что значит — путник? Если ты пришел с торговым караваном, то скажи, с кем ты ведешь дела. Если ты воин, скажи, кому ты служишь.

— Я служу только самому себе! — не выдержал непонятных придирок киммериец, положив руку на рукоять своего меча.

— Вот так бы сразу и говорил — бродяга! Вор. Разбойник. Грабитель.

Широко улыбаясь, начальник сделал шаг назад, и тут же его солдаты набросились на Конана. Сзади на голову ему накинули крепкое полотнище и сразу обернули вокруг, чтобы он не смог его сорвать, Конан дернулся было в сторону, но кто-то цепко схватил его за ноги. Сильный толчок опрокинул киммерийца. Десятки рук вцепились в него, сорвали с пояса меч, выдернули кинжалы, заломили руки и стали вязать. Несколько ударов, которые киммериец успел нанести вслепую, его не спасали. Когда ты лежишь на земле, придавленный и ослепленный, а твою руку выворачивают двое не самых слабых солдат, долго сопротивляться не получается. Через несколько минут напряженной возни Конану крепко связали руки за спиной, после чего размотали ткань на голове.

Начальник с гнусной усмешкой разглядывал Конана.

— За что?! — сплюнув, спросил киммериец. — Я ничего не сделал!

— А что хорошего ты мог сделать? Что может сделать бродяга, живущий мечом? Если он не служит кому-то, то он может получить деньги только грабежом. Мне не нужны другие свидетельства тому, что ты вор и грабитель. Поэтому ты будешь работать на строительстве вверенной мне крепости. И принесешь несравнимо больше пользы, чем болтаясь с мечом в поисках посильной цели для разбоя.

— Я не буду рабом! — выкрикнул Конан.

— Вот как? Поспорим? — прищурился начальник.

— Можешь меня убить, но я не буду рабом!

— Ты думаешь, что ты единственный бесстрашный человек в этом мире? Ты думаешь, что рабами становятся только трусы? Ты глубоко ошибаешься.

Он сел рядом с киммерийцем, велел солдатам расходиться и продолжал:

— Немногие ломаются от страха смерти. Гораздо больше не выдерживает боли. Ты не боишься боли? Напрасно. Ты просто не знаешь, насколько мы хорошо умеем пытать. Несколько дней пытки, и уже не боль, а лишь ожидание невыносимой боли ломает непокорного. Мы просто не можем позволить рабу самому делать этот выбор — жить или умереть. Ты не боишься боли и смерти? Тогда твоя смерть послужит наглядным примером другим рабам — как карается неповиновение. Я велю выколоть тебе глаза и кастрировать. Как бы ты ни сопротивлялся, ты не сможешь помешать моим людям это сделать. После этого мы бросим тебя здесь. Ну что? Позвать палача или ты будешь подчиняться?

Конан скрипнул зубами. Начальник не торопил, но терпеливо ждал ответа. Он умел заставлять людей повиноваться и знал, что никакого выбора у пленника нет. Киммериец напряг все мускулы, но веревка была прочна. Умереть не в бою, не в смертельной схватке, а под ножом ничтожного выродка было совершенно невыносимо.

— Я буду подчиняться, — выдавил из себя Конан. Он еще вырвется на свободу и сполна отплатит своим мучителям!

— Вот и хорошо. Жизнь прекрасна надеждой, а глупые поступки необратимы. Не расстраивайся слишком. На строительстве неплохо кормят, а если будешь вести себя достаточно благоразумно, то потом сможешь перейти в пограничную стражу.

— Разве можно брать в войско насильно? Такие воины разбегутся перед врагом!

— А им некуда будет бежать.

С окончанием привала Конана прицепили к неполной связке рабов и вместе со всеми погнали к городу. Начальник пограничной стражи Рамтон командовал здесь строительством крепости, которая должна была охранять Стигию от нападений с юга и не давать бежать на юг рабам из Стигии.

Строительство велось с большим размахом. Множество рабов на тяжелой работе, множество воинов для охраны, множество мастеров и торговцев. Конана вместе с большой группой молодых сильных рабов погнали в каменоломню. Ожидая удобного случая для побега, киммериец все больше убеждался в том, что такого случая может не представиться вообще. Для кормежки и ночлега рабам развязывали руки, но перед этим попарно связывали ноги, а бдительная охрана не спускала с них глаз. Развязали их совсем только в каменоломне, крутые стены которой служили надежной оградой, а единственная дорога, ведущая наверх, охранялась сотней воинов.

Несколько дней Конан работал в каменоломне. Тяжелыми кувалдами загоняли клинья в трещины в камне, отламывали большие глыбы, обтесывали их по заданным размерам и тащили наверх, для отправки на строительство крепости.

Для киммерийца работа была не столь тяжела, сколь унизительно было сознание того, что его схватили как ничтожного бродягу, неспособного защитить себя от произвола, сделали рабом, и он должен подчиняться жалким людишкам, с каждым из которых в отдельности он справился бы в один момент. Голыми руками...

Кормили рабов неплохо, но работать заставляли без продыху. Конан все больше тяготился тем, что эта работа никак не приближает момент его освобождения. В один из дней он работал на скале, забивая клинья. Израсходовав взятую связку клиньев, он присел на крошечной площадке и посмотрел вдаль. Над краем каменоломни мирно голубело южное небо в белых пятнах плывущих облаков. И не было в мире ничего такого, что заставляло бы человека тиранить своих близких. Краем сознания Конан улавливал, что внизу озверело орет и ругается надсмотрщик, что медленно затихает кипящая в каменоломне работа, что спешат уже на помощь надсмотрщикам стражники с верхней заставы, но все это было настолько далеким и бессмысленным, что не проникало сквозь возникшее у него ощущение свободы от окружающего мира. Так что когда перед ним вместо обрыва опостылевшей каменоломни возникла зеленая лужайка с цветущими кустами и деревьями, осыпанными спелыми плодами, киммериец решительно шагнул вперед. И оказался перед Вайс-Раваной. Стигийская каменоломня исчезла, как дурной сон, только вот вместо привычного меча в руке Конана была раздолбанная кувалда.

— Ты что же, все это время сидел здесь? — удивился Конан.

— День в небесных сферах — это год на земле, — спокойно пояснил Вайс-Равана.

— Понятно. А скажи, это ты открыл мне путь обратно в небесные сферы? Или у меня это получилось без твоей помощи?

— Путь открыл я, — ответил старец, — но ты идешь верным путем. Я открыл тебе путь в ответ на твой зов.

— Зов? — удивился Конан, — Но я не произносил ни звука!

— А кому нужны твои звуки? Я слышу зов души.

Киммериец призадумался.

— Понятно. А скажи мне, достопочтенный Вайс-Равана, ты специально отправил меня в стигийское рабство?

— Куда?

— Твоим путем я попал на побережье Стигии, меня там схватили как бродягу и заставили работать в каменоломне.

Старец задумался.

— Нет, — наконец сказал он, — я не устраивал твою судьбу. Ты хотел вымыться — и я открыл тебе путь на морское побережье. Если это оказалось побережье Стигии, то вполне случайно. Не к ледяному же морю тебя было посылать. Но я чувствую, что время, проведенное тобой в Стигии, не было бесполезным для твоей души. Ты кое-что понял.

— А можно ли вернуть меня туда, откуда меня взяла Гуань-Инь? Я бы уж сам дальше добрался до нужного мне места.

— А я откуда знаю? — удивился Вайс-Равана. — Откуда тебя взяли в небесный сад? Да и нет мне больше никакого желания тобой заниматься. Сам выбирайся.

— Ах, сам?! — рассердился Конан. Он резко развернулся и быстро пошел через сад. Не может быть, чтобы во всем саду бессмертных был толь ко один этот нудный старикашка. Все равно найдется кто-то еще, кто сможет помочь киммерийцу вернуться на землю. По дороге Конан выплескивал свою злость, обрушивая сокрушительные удары кувалды на стволы деревьев. Толстые стволы содрогались и осыпали гневного киммерийца свежими плодами, тонкие деревья ломались, оставляя размочаленные пеньки. Попадись сейчас на дороге тигр или любой другой зверь — ему было бы суждено умереть от руки Конана. Но навстречу ему вышли не дикие звери и не рассерженные боги. Два юных прислужника в новеньких цветных халатах и красных туфлях окликнули буйного гостя:

— Ты чего здесь устраиваешь беспорядки, безумный?

У одного из юнцов в руках была прозрачная чаша для сбора плодов, у другого длинная колотушка для1 сбивания плодов с деревьев.

— Ах вы, мелкие прихвостни! — зарычал Конан, бросаясь на них и грозно размахивая кувалдой. Он хотел не убить, а испугать дерзкую прислугу, чтобы по их следам найти выход из сада. Но этим намерениям не суждено было сбыться. Юнцы расступились перед ним и внезапно выросли в размерах, превратившись в настоящих гигантов.

Огромная колотушка выбила кувалду из рук изумленного киммерийца, а прозрачная чаша накрыла его, как пойманного зверька. Некоторое время прислужники забавлялись, строя дурацкие гримасы и постукивая по чаше. От этих постукиваний чаша гудела, как гигантский колокол, и тщетно Конан зажимал уши, чтобы избавиться от невыносимого звучания — вибрация сотрясала все его тело. Наконец чаша над ним исчезла — прислужникам надоела эта игра, и они сели рядом с лежащим на траве киммерийцем.

— Ну что, смертный, испугался? — радостно спросил один из них. — Ну так вникни, здесь ничего твоя сила не стоит. Любой из бессмертных разотрет тебя в порошок одним движением.

— Понял, — вздохнул Конан. — Век бы мне вашего сада не видеть. Может, подскажете, как из него выбраться?

— Ты хочешь выбраться отсюда на землю? — безмерно удивился юнец с колотушкой. — А тебе разрешен выход?

— Что значит — разрешен? — спросил Конан.

— Гуань-Инь сказала, чтобы я сам нашел выход.

— А! Значит, искать тебя не будут? Это здорово. Слушай, брат, — обратился юнец с колотушкой к своему напарнику с чашей, — давай махнем на землю? Поживем там в свое удовольствие, пока нас не начнут искать.

— А как?

— Очень просто. Ловим призыв какого-нибудь мага, и по его каналу сходим на землю. А этот смертный нам поможет разделаться с магом, чтобы освободиться от его власти на земле. Что скажешь?

— Здорово! Наши талисманы дадут нам на земле великое могущество, и мы сможем весело провести время! Ну что, смертный, согласен отправиться с нами на землю?

— Согласен, — кивнул Конан. Он не совсем понял, о чем говорят эти бессмертные, но ему было все равно, лишь бы вернуться в привычный мир.

Юнцы принялись приплясывать вокруг киммерийца, напевая непонятные ритмические гимны, потом вокруг них стала возникать темная пелена, и все трое быстро стали уноситься в беспросветную воронку. Конан подумал, что это немного похоже на золотой луч богини, но только темный и более медленный. Приземление оказалось жестким. Киммериец получил сильнейший толчок в зад и тут же врезался в какого-то человека, сбив его с ног. Вокруг был полумрак, особенно мрачный после яркого солнца сада бессмертных.

— Сломай пентаграмму, смертный! — раздался вопль двух глоток за его спиной. Его спутники раскорячились посреди железной пентаграммы, где им невозможно было нормально стоять и некуда упасть. Вокруг смыкались мрачные стены магической лаборатории, а маг, придавленный киммерийцем, что-то невнятно сипел, пытаясь восстановить перебитое дыхание.

Конан взялся руками за звенья пентаграммы и разомкнул ее. Юнцы вывалились из нее и бросились к поверженному волшебнику. Они схватили его, вывернули руки так, что захрустели кости, ладонь одного плотно запечатала магу рот, чтобы он не смог произнести заклинания, а другой тут же вцепился зубами в горло жертвы. Он пил живую кровь, и распухающие плечи рвали тонкую ткань его халата. Если в небесном саду они увеличивались в размерах, сохраняя свой прежний облик, то сейчас юнец превращался в могучего оборотня.

Конан быстро высматривал себе подходящее оружие. Стараясь не привлекать к себе внимание, он медленно двигался вдоль стены к выходу. Помимо магических приспособлений в лаборатории было и оружие. Конан мимолетным движением подхватил со стола кинжал, потом увидел в стороне меч в ножнах и шагнул к нему. Тем временем обитатель небесного сада, напившись крови, превратился в монстра с буграми неимоверно раздувшихся мускулов, торчащими наружу клыками и парой крутых серебряных рогов.

Он протянул повисшее тело мага напарнику. Тот выбросил вперед ладонь, пробил грудную клетку безвольной жертвы и вырвал дымящееся сердце. Он сунул сердце в свою широкую пасть и, мерзко чавкая, тоже стал превращаться в монстра. У него были рога золотого цвета и несколько иные пропорции, чем у брата, но оба они были чудовищны.

Киммериец уже схватил меч и скользнул в открытую дверь. Он бежал по лестнице, слыша позади удовлетворенный рев монстров и их сводящий с ума смех. Попавшемуся на пути к выходу человеку Конан крикнул:

— Беги, спасайся!

Не останавливаясь для подробных объяснений, он оттолкнул его с дороги, выбежал на нижний ярус башни, сорвал засов, метнулся в конюшню, схватил в охапку седло со сбруей, вытолкнул к выходу испуганную лошадь, вскочил на другую и поскакал прочь. Отъехав от башни, Конан остановился и оседлал лошадь. Приманив вторую, надел на нее уздечку и теперь, не торопясь, поехал дальше. Он не знал, где находится и куда он едет, но лошадь, не направляемая всадником, идет по знакомой дороге и сама выбирает, куда ставить ногу.

Конан рассчитывал, что назад к башне лошади не повернут — их чутье на опасность не обманешь. Это люди вечно попадают в ловушки для дураков. Обольщаясь безмерной выгодой, устремляясь к мимолетной славе, удовлетворяя свои ничтожные желания в ущерб тому, что им необходимо на самом деле. Люди постоянно обманывают себя и других, совершая такие поступки, которые никак не могут привести к намеченной цели. И при этом люди не делают никаких выводов из своих ошибок!

Киммериец дремал в седле, а когда начало светать, лошади вышли к одинокой хижине на берегу ручья, текущего с ближайших гор. Солнце вставало над горами и несло в этот мир тепло и свет, надежду и радость. Всем, но не Конану. Пусть не знал он, что творит, но это он своими руками впустил в мир кровожадных оборотней. Пусть они даже не проявляли агрессивности к нему, справедливо считая его своим пособником, но оставаться с ними и пользоваться их властью, чтобы самому получить богатую добычу?! Нет, это было неприемлемо. Варвар привык добывать золото мечом, но никакое золото в мире не сделает его прислужником злобных монстров. Он должен исправить свою ошибку и избавить мир от оборотней. Но как?

Конан остановил лошадь возле ограды из жердей, окружавшей небольшой огород возле хижины, спрыгнул на землю и приветствовал старика, вышедшего встретить неожиданного гостя.

— Кто ты? — спросил старик.

— Мое имя Конан. Конан из Киммерии. А как твое имя?

— Меня зовут Лао-Бай. И куда же ты едешь, Конан из Киммерии?

— Не знаю.

— Тогда чего же ты ищешь?

— Неподалеку от твоей хижины жил один маг, — начал Конан.

— Жил? С ним что-то случилось?

— Да. Его башню сегодня ночью захватили чудовищные оборотни. Мага больше нет. Я хотел предупредить, что дорога мимо башни теперь будет крайне опасна.

— Я хорошо знал мага, — помолчав, сказал старик. — Не то, чтобы он был со мной дружен, он слишком был увлечен своей магией. Но его гибель, а тем более появление оборотней касается не только меня, но и всей округи. Оборотнями придется заниматься всерьез, пока они не набрали себе помощников из числа неприкаянных духов. Как бы они ни были сильны, их можно одолеть, собрав большой отряд охотников, а вот когда их будут защищать многочисленные помощники, то взять их будет гораздо сложнее. Но как получилось, что у тебя я вижу меч и кинжал, принадлежавшие магу?

— Я был с ними, когда они убили мага и стали превращаться в монстров, — признал Конан. — Но я не понял, ты намереваешься собирать людей для похода на оборотней? Я полагал, ты просто предупредишь окрестных жителей, а уж они будут решать — звать ли на помощь воинов, или нанимать колдунов, или просто обходить этот район стороной.

— Ну, как же, — рассмеялся Лао-Бай. — Они решат! Одни впадут в панику, другие станут посылать гонцов за войсками в уездный город, третьи храбро соберутся идти на оборотней, но разбегутся при малейшей опасности. Еще чего! Люди готовы идти за вождем, который покажет им четкую цель и не позволит уклоняться в сторону. А сами они способны только на беспорядочную возню и неразбериху. Ты что, не знаешь людей? Ты один лучше бы справился с оборотнями, чем сотня наших воинов. Ты выглядишь сильным и опытным бойцом. Ты пробовал сражаться с оборотнями?

Конан передернулся от воспоминания о хрупких юнцах в небесном саду, превратившихся в настоящих гигантов и накрывших его чашей для сбора плодов. Он рассказал старцу о том, как получилось, что он стал невольным пособником оборотней.

— Жаль, что ты упустил момент, — сказал Лао-Бай. — Это в саду бессмертных его обитатели могут менять свой облик и размеры в невероятных пределах. На земле они гораздо более связаны телом, в которое воплотились. Если они и казались неимоверно сильными, то на самом деле сила их была еще невелика. Но чем больше времени они проведут на земле, тем сильнее будут их материальные тела. О духовных заслугах здесь речь не идет, они не родились на земле в этот раз и не могут повысить свой духовных уровень, они беглецы и паразиты, которые будут творить зло просто для удовольствия.

— Лао-Бай, — удивленно спросил Конан, — откуда тебе известны такие подробности об обитателях сада бессмертных? Или ты сам один из них?

— У меня были хорошие учителя, — скромно ответил старец. — Я странствовал по Кхитаю и Вендии, учился у великих мастеров. Да и потом, кто хочет достичь цели, тот своего добьется. Мир един и небесные сферы вовсе не закрыты наглухо от взоров просветленных. Все в мире давно известно, только рассеяны эти знания, потому что мало кто из людей готов посвятить себя поиску истины. Да ведь и все обитатели сада бессмертных откуда взялись? Только с земли.

— Так что же мы будем делать с оборотнями?

— Конан вернул старца к главному вопросу. — Их можно сейчас взять мечом и стрелой?

— Можно. Только они не выйдут сражаться против большого отряда, пока не наберут достаточно сил. А в укрепленной башне они просто перебьют нападающих одного за другим. Они хоть и не могли еще войти в полную силу, но всеже будут посильнее любого из людей.

Старец смерил могучую фигуру Конана оценивающим взглядом и добавил:

— Возможно, ты еще мог бы справиться с ними один на один. Но вдвоем они тебя несомненно одолеют.

— Как же быть?

— Надо выманить их из башни и навести на засаду стрелков.

Лао-Бай пригласил Конана отдохнуть в хижине, а сам послал двух своих учеников в ближайшие селения собирать стрелков. Старик пользовался уважением в округе, а ученикам было велено не запугивать людей рассказами о силе оборотней, так что за день собралось до полусотни крепких мужчин с луками и длинными копьями. Лучники устроили возле хижины Лао-Бая стрельбу на меткость, чтобы похвалиться друг перед другом своим мастерством и восстановить стрелковые навыки. Стреляли они, на взгляд киммерийца, довольно плохо, и луки у них были весьма слабые, но Конан утешал себя мыслью о том, что залп из засады будет все же достаточно силен, чтобы свалить оборотня. Воины они были никакие, и с большим трудом удалось объяснить им необходимость не ругаться в походе, молчать в засаде и не стрелять без команды.

Утром следующего дня они выступили к башне мага. Стрелки и копейщики, которые должны были добивать подстреленных оборотней, спрятались в кустах вокруг башни, а киммериец подошел к воротам и стал рубить их заранее приготовленной секирой. Он вырубил половину створки ворот, когда разбуженные шумом оборотни вышли из башни. Конан быстро отошел на десяток шагов назад. Золоторогий и Серебрянорогий вывалились из башни и заорали, перебивая друг друга:

— Кто тут ломится в ворота? Кому жизнь надоела? А, это ты, смертный! Чего надо?! Пришел за своей долей добычи? Ну, так заходи!

— Мне не нужна добыча, — громко ответил Конан. — Я хочу, чтобы вы покинули землю и вернулись в сад бессмертных. Иначе я убью вас.

— Ах, так?! Ну, тогда готовься умереть!

Оборотни метнулись в башню и быстро вернулись, вооружившись все той же колотушкой и чашей. Золоторогий с колотушкой в руках набросился на киммерийца, стремительно нанося удары со всех сторон. Конан отступал, уклоняясь и пытаясь перерубить древко колотушки, но его меч лишь бессильно звенел и отскакивал от древка. А оборотень наносил удары обоими концами, вращая тяжелой колотушкой как легким шестом.

Серебрянорогий попытался зайти сбоку, но Конан ушел в сторону, и оборотень не смог на него напасть, чтобы не попасть под удары своего напарника. Золоторогий обрушил на киммерийца новый вихрь ударов и вдруг достал Конана быстрым тычковым выпадом. У варвара перехватило дыхание, и он полетел на землю, А оборотень уже замахнулся, чтобы добить его, но в этот момент воздух наполнился гудением — из засады ударил залп стрел и выскочила группа копейщиков.

Но Серебрянорогий защитил брата. Он бросился вперед с чашей, обращенной к засаде, и все стрелы с чистым звоном ушли в чашу и осыпались на землю грудой бесполезного хлама. Подбегающие копейщики не дали возможности оборотням добить киммерийца, но не решились преследовать могучих противников, а Золоторогий и Серебрянорогий отступили в башню, приняв волшебной чашей еще два неуверенных залпа выпущенных в них стрел.

Штурмовать башню желающих не нашлось, и воинство отправилось по домам, громко обсуждая произошедшую битву. Конан вместе с Лао-Баем вернулись в хижину.

— Ну, и что же мы будем делать? — спросил Конан, — Магическая чаша оборотней будет улавливать, видимо, не только стрелы? Может, нам поискать мага, который сможет справиться с оборотнями?

— Оборотни весьма устойчивы к магии, — грустно ответил Лао-Бай. — К тому же это ведь воплощенные бессмертные. Видимо, я сделал ошибку. Надо было сразу вызывать кого-нибудь из высших духов небесных сфер, чтобы они забрали своих прислужников обратно.

— Ты можешь это сделать?

— Сделать можно все, что угодно. Но не такое простое дело — донести свой зов до обитателей небесных сфер.

— Ну да, — сказал Конан, — мне говорили, что год на земле равен дню на небесах.

— Вот, вот. Поэтому все краткосрочные явления, происходящие на земле, не воспринимаются на небе. Или взывать должен исполин духа, который после смерти попадет в небесные сферы, или следует проводить довольно длительный обряд. Следует очистить свое тело постом, чтобы желания тела не мешали свободному полету духа. Следует отрешиться от земных забот, чтобы установить контакт с духом высокого уровня. В самом простом случае так вызывают, например, дождь при длительной засухе. Но нам надо вызывать не духов стихий, отвечающих за дождь, нам нужен кто-то из могущественных повелителей небесных сфер, который будет обладать властью над оборотнями. Так, киммериец, ты говорил, что в небесных сферах беседовал с богиней Гуань-Инь и небесным полководцем Вайс-Раваной? Тогда ты сможешь мне помочь. Я подготовлю обряд, и завтра мы будем медитировать, обращаясь к этим великим покровителям мира. Может быть, они услышат тебя быстрее, раз уж они принимали непосредственное участие в твоей судьбе.

До конца дня Лао-Бай готовился к ритуалу. Они с Конаном вымылись и выстирали одежду, старец возжег ароматические лампадки вокруг своей хижины, поил киммерийца травяными настоями и настраивал его на медитацию.

— Ты сильный, — размеренно говорил он киммерийцу, — но настоящая сила не нуждается в подтверждении. Если ты живешь рядом с глупцами, то совершенно не обязательно доказывать свою силу, вышибая остатки мозгов у каждого глупца, встретившегося тебе на пути. Истинно сильный человек не провоцирует окружающих его дураков, показывая им свое презрение. Он просто идет мимо, не оскорбляя их не задевая их. В большинстве случаев этого достаточно.

— Но иногда они сами ищут драки, — возразил Конан.

— И ты наносишь удар, делая столкновение необратимым? Зачем? Этим ты проявляешь свой страх. Ты боишься, как бы они не подумали, что ты недостаточно силен, чтобы ответить на вызов. Это бесстрашие молодости, для которой смерть далеко, в необозримом будущем. И они не знают, что все мы живем одном мире — смерть человека рядом с тобой рикошетом бьет и по тебе. В зрелом возрасте люди начинают понимать, как это больно и страшно — умирать. И убивать. Насилие ломает душу убийцы. Он теряет способность ощущать тонкие движения души, душа убитого уносит частицу его собственной души. И только когда человек испытает этот страх смерти, но сможет сломать его в душе своей, тогда он получает путь к бессмертию души. Ни потеря имущества, ни боль смертного тела, ни смерть близких не заставят его бояться. И он может делать то, что должно, без страха и сомнений. И он может слышать голоса с небесных сфер. И для него нет преград.

— Меня после смерти встретит Кром, — твердо сказал Конан. — Бог воинов.

— Каждого после смерти встретит тот бог, в которого он верит, — не стал спорить старец. — Но кто-то возрождается для новой жизни, кто-то отдает свою душу своему божеству, а кто-то достигает таких вершин духовного роста, что занимает место в небесных сферах рядом с богами. Такие люди редко встречаются на земле. И их заведомо не найти в городах. Там люди слишком привязаны к вещам и слишком часто сталкиваются друг с другом. Нет возможности быть одному, размышлять и слушать голоса небесных сфер.

И была ночь, согретая негасимым пламенем ароматических светильников. И было утро с яркой полоской восхода. И был путь по росистой траве к вершине горы. И был безбрежный купол небес над поляной, где Конан и Лао-Бай предавались медитации. И ударил с небес золотой луч, и предстала перед ними прекрасная богиня Гуань-Инь.

— Я вижу, ты нашел выход из сада бессмертных? — с улыбкой спросила богиня Конана.

— Не совсем так, — несколько смутился киммериец, — я встретил в небесном саду двух прислужников с колотушкой и чашей для сбора плодов. Они помогли мне перенестись на землю, но сами превратились в кровожадных оборотней и мы не можем с ними справиться.

— Понятно, — сказала богиня. — Значит, ты нашел не выход, а лазейку? Ужели прямая дорога тебе недоступна? А что касается сбежавших прислужников, то в небесных сферах прошло совсем немного времени, и их исчезновение просто не успели заметить. Так где они сейчас находятся?

— В часе ходьбы на восток от этой горы, — объяснил Лао-Бай. — Они засели в башне мага.

— Значит, надо будет выманить их наружу. Тогда я смогу вернуть им первоначальный облик и забрать обратно в сад бессмертных.

Богиня сделала плавный жест рукой, и рядом с ней появилось три белых облачка, похожих большие охапки мягкого пуха. Богиня села на облако и поднялась над землей.

— Садитесь, — сказала она.

Лао-Бай не совсем ловко, но довольно уверенно сел на второе облако и тоже воспарил над землей. Крнан с большим недоверием подошел к третьему облаку, напрягся, чтобы не упасть, если облако его не выдержит, и сел на пушистую белую массу. Под ним была как будто мягкая сетка. Облако выдержало его вес, но не поднялось над землей, а безобразно провисло, выпирая краями и расплющившись посередине на траве.

— Расслабься, Конан, — с улыбкой посоветовал Лао-Бай.

— Ага, сейчас, — пробормотал киммериец.

Его ноги были уже задраны выше головы, и он прилагал отчаянные усилия, чтобы поудобнее устроиться на облаке, ворочаясь при этом как медведь. Гуань-Инь начала помогать ему.

— Смотри на меня, — сказала она повелительным тоном.

Конан отвлекся от борьбы с непослушным облаком, взглянул на богиню и почувствовал, что под руками появились твердые выступы, за которые он немедленно ухватился, чтобы зафиксировать свое положение. Облако медленно восстановило форму и поднялось в воздух. По воле богини три облачка быстро полетели на восток. Полет прошел быстро и мог бы доставить Конану большее удовольствие, если бы он не был так сосредоточен на удержании равновесия на быстро летящем облаке.

Они приземлились неподалеку от башни и киммериец с облегчением сошел на твердую землю. Гуань-Инь послала Конана и Лао-Бая выманивать оборотней из башни, а сама укрылась за ближайшим кустарником.

Конан подошел к воротам башни, не починенным со вчерашнего дня, и начал пинать створку с торчащими свежими щепами от ударов его секиры. Ворота открывались наружу, так что выбить их было невозможно, но шум от ударов был изрядный. Вскоре оборотни вышли разбираться с дерзким посетителем.

— А, это опять ты?! Пришел получить недополученное вчера? И подмогу привел — полудохлого старца! Сам будешь биться или его пошлешь в бой?

Конан ответил стремительным ударом меча, но Серебрянорогий подставил под удар волшебную чашу, и клинок с визгом крутанулся по краю чаши, а Золоторогий немедленно попытался прибить киммерийца своей колотушкой. Конан отбежал на несколько шагов назад, остановился и грозно взмахнул мечом:

— А в честном бою, без волшебного оружия, вы боитесь со мной не справиться? — крикнул он.

— А может быть, ты хочешь, — ухмыльнулся Золоторогий, — чтобы мы для совсем уж честно го боя себе ноги связали? Или глаза закрыли? Я сожру твое сердце!

И оборотень бросился на Конана. Но Серебрянорогого слова киммерийца все же уязвили, и он, положив чашу за порог башни, отправился биться голыми руками.

Конан уже вовсю рубился с Золоторогим, пытаясь достать его своим клинком, но оборотень отбивал все удары киммерийца, и нельзя было сказать, кто из них сильнее.

Лао-Бай напал на Серебрянорогого, и они сошлись в рукопашной схватке, изрядно удивив варвара. Он не предполагал, что старец может сражаться получше многих воинов, которых Конан встречал на своем пути. Но после нескольких схваток Лао-Бай все же дрогнул и побежал. Конан, отражая непрерывные удары Золоторогого, последовал за ним, чтобы прикрыть его от Серебрянорогого, устремившегося в погоню за ускользающим противником. И тут перед демонами появилась Гуань-Инь.

— Чашу, брат! — крикнул Золоторогий, отступая назад, чтобы разорвать дистанцию боя с киммерийцем.

Серебрянорогий растерянно взмахнул руками и бросился было к башне, но прекрасная и грозная богиня преградила ему дорогу.

— Кто это позволил вам покидать сад бессмертных? — рассерженным тоном спросила она.

В свете ее величия оборотни опустились на колени и быстро приняли свой прежний облик.

— Прости нас, великая богиня, — просили они, — мы всего лишь воспользовались удобным случаем, чтобы побывать на земле.

— Отправляйтесь немедленно обратно, — приказала им Гуань-Инь. — Вам не пристало жить на земле и творить всяческие злодеяния.

Развоплощенные оборотни забрали волшебную чашу и колотушку, сели на облака и стремглав умчались в небесную высь.

— Что же мне делать с вами? — строго спросила богиня Конана и Лао-Бая.

— Если великая богиня позволит, то я бы остался приводить в порядок эту башню, — ответил Лао-Бай, смиренно поклонившись.

— Хорошо, пусть будет так. А ты, Конан из Киммерии, что скажешь в свое оправдание?

— Я просто искал выход из небесного сада, — пожал плечами Конан, — я не намеревался делать ничего плохого. Почему бы великой богине не позволить смертному следовать своим путем? Я и так несу одни лишь потери.

— Но ты не заслужил свободы, — возразила Гуань-Инь. — Ты не исполнил предназначенного.

— Предназначенного?! — рассердился Конан. — Что значит — предназначенного? Если я при нашей первой встрече сказал не те слова, которые тебе хотелось услышать от смертного, то я уже нагружен каким-то предназначением? Я делаю то, что считаю нужным, а если я допускаю ошибку, то сам за нее расплачиваюсь. Предназначение — это злобная выдумка! Оно бывает только у вещи. Если боги наделяют людей предназначением, то почему бы этим богам самим не исполнять свои предначертания, не ломая людям жизнь?

— Не суди дела богов по человеческой мерке!

— А по какой же мерке я должен их судить? Нет у меня других способов измерения, кроме как по себе. Если небожитель спускается на землю в образе людоеда, демона или еще какого-нибудь чудовища, то я встану против воли богов, пусть они хоть подавятся своими предназначениями!

— Хорошо, — лицо богини прояснилось, — я знаю, что с тобой делать. Ты хочешь сам вершить свою судьбу? Да будет так. Ты пройдешь путем выбора и придешь туда, куда приведет тебя твой выбор.

— Опять какая-то ловушка, — чуть не завыл Конан. — Зачем я вам нужен?!

— Затем, что сила небесных сфер постепенно переходит в мир материальный. Создавая материальный мир, высшие духи вкладывали в него свою силу, так что теперь боги сильно ограничены в своем воздействии на мир людей, наоборот, они черпают из него силу. Ты можешь сделать то, что мне не по силам. Но не обольщайся. Крайне редко среди людей появляются гиганты духа, способные занять место рядом с богами в небесных сферах, но так же редки люди действия, способные делать правильный выбор. Вот недавно одному многообещающему герою прямо в руки вложили царский престол...

— В руки? — ухмыльнулся Конан.

— Ну, да... В это самое и вложили. Так герой начал бушевать — «Я возьму сам!» И такого наворочал, что небожители только диву давались. Его духовные метания — это ладно, его дело. Но вся страна страдала от беспорядка. Ведь четкая же была ему показана дорога, только сделай правильный выбор!

— И что я буду должен сделать? — уныло поинтересовался Конан.

— Ничего. Ты просто пройдешь путем выбора и окажешься там, куда он тебя приведет.

Богиня превратилась в золотой луч и через мгновение оказалась вместе с Конаном в роскошном зале дворца, отделанном полированным камнем. Гуань-Инь сделала жест рукой, и перед Конаном возникла светящаяся полоска коридора.

— Иди, вот твой путь, — сказала богиня.

Конан вступил в открывшийся коридор, прошел несколько десятков шагов вперед и оказался на развилке. Ход в одну сторону был темен и уходил за поворот каменной стены, но у входа ярко горели два светильника в золотых оправах. Другой путь был широк и светел, он вел в зеленую долину между высоких гор. Конан пошел туда, и под ноги ему легла ровная зеленая трава. Здесь было красиво. Горы крутыми склонами закрывали долину со всех сторон, мирно журчал ручей, падая с небольшого обрыва, а возле него стояла аккуратная маленькая хижина, окруженная густой рощей.

Из хижины вышла молодая женщина и приветливо улыбнулась гостю. Она была красива и спокойна. Одежда на ней была совершенно новая — ни пятнышка, ни вытянутой нитки, ни потертости, ни лишней складки.

— Я рада видеть гостя в своем доме, — сказала она. — Меня зовут Лила. А как твое имя?

— Конан. Ты живешь здесь одна?

— Да. Больше никого.

— Давно ты живешь здесь?

— Всегда, — мило улыбнулась Лила.

— А у тебя были родители? Братья, сестры?

— Не помню. Ты голоден? Пойдем в дом.

В хижине было чисто и красиво. Лила расставила тарелки с лепешками и жареным мясом, налила в кружки вина и принялась угощать киммерийца, сама она от еды и вина не отказывалась, но видно было, что аппетита у нее нет. Видно было, что ей не приходится изнурять себя непосильным трудом и голодать.

Долина была каким-то очень мирным и безопасным местом. Конан ел и отдыхал, занимался любовью с Лилой, охотно отвечавшей на его ласки. Здесь не было людей, которые могли бы им помешать, здесь не было зверей, которые могли бы на них напасть. Ни ветер с гор, ни дыхание осени не задевали эту долину. Здесь можно было жить совершенно безмятежно. Никогда и нигде Конан не встречал такого райского уголка. И он наслаждался покоем и безопасностью. До утра следующего дня.

Проснулся он рано, умылся ледяной водой из ручья и обошел долину вокруг. Выхода из нее не было. Крутые склоны гор были настолько высоки и отвесны, что подняться на них было совершенно невозможно. На гладких скалах не было даже малейших трещин, обычных в горах. А трава под ногами была такая же ровная и безжизненная, как в саду бессмертных. Все здесь было не настоящее.

Конан вернулся в хижину и позавтракал с Лилой, потом стал ее расспрашивать:

— А ты когда-нибудь покидала свою долину?

— Нет. Зачем, здесь есть все, что только нужно для жизни.

— А сюда кто-нибудь приходит?

— Нет, никогда.

— А откуда берется еда и вино, которыми ты меня угощала?

— Не знаю. Они просто есть и все.

Лила отвечала как-то слишком уж равнодушно, не вникая в суть вопросов Конана. Ему не хотелось обижать ее, но этот кусочек искусственного мира начал уже порядком раздражать его. Он поднялся, собрал свои вещи и вышел из хижины. Лила шла следом.

— Я ухожу, Лила, — сказал он.

— Счастливого пути, Конан, — спокойно ответила она. — Спасибо тебе, что погостил у меня.

— Ты не хочешь пойти со мной?

— Нет. Я не могу.

Конан подошел к коридору, который привел его в долину, и решительно шагнул вперед, не оглядываясь. Перед его мысленным взором лишь мгновенно промелькнуло призрачное видение цепочки мирных долинок, уходящее в бесконечность небесных сфер. Тихое счастье! Мечта тысяч и тысяч людей, которые безмерно страдали в жизни и не представляют себе ничего прекраснее.

Конан подошел ко второму выходу из коридора. Здесь все так же ярко горели светильники, и так же непроглядна была темнота впереди. Киммериец осторожно шагнул вперед, и нога его резко ушла вниз по гладкому каменному полу. Коридор моментально превратился в наклонный желоб, по которому Конана понесло со все более нарастающей скоростью в кромешную темноту.

Он отчаянно упирался руками и ногами в гладкие стены, но это ничуть ему не помогало.

Вдруг на его пути появилось светлое пятно, и он, оказавшись рядом с ним, мгновенно ухватился рукой за кромку открывшегося ответвления. Сила продолжавшегося движения рванула его так, что хрустнули суставы руки и острой болью резануло пальцы, но он удержался и остановил свое скольжение в никуда. Подтянувшись, он залез в боковой ход, который через несколько шагов привел его в ярко освещенный зал.

Шагнув вперед, Конан тут же бросился на пол и покатился в сторону, выхватив из ножен меч. Потом медленно встал и подошел посмотреть то, что его напугало. Это была фигура воина, в два человеческих роста высотой, устремлявшего удар огромного копья прямо на вход. Впечатление было такое, будто наконечник копья вот-вот вонзится в грудь человеку, входящему в зал.

Киммериец облегченно перевел дух и стал осматриваться. Зал был невелик по размерам и непонятно чем освещен, по крайней мере, светильников не было видно, каменные стены были украшены разноцветной мозаикой, изображавшей разнообразные земные пейзажи. Конан остановился перед мозаикой, на которой многоглавый дракон и птица с человеческим лицом склонялись с разных сторон над бревенчатым городком. Рядом был изображен лес, объятый пламенем.

Конан пристально разглядывал картину, привлекшую его внимание, и с удивлением обнаружил, что внимательный взор открывает все новые и более мелкие детали в неподвижном изображении. Неподвижном? Да оно как раз непонятным образом надвинулось на киммерийца, захватило все поле зрения и ожило вокруг него. Фигура дракона при этом как-то ушла за поднявшиеся пригорки и скрылась за густым лесом. Вокруг Конана стоял вековой бор, и был это настоящий лес — с запахом прелой листвы и хрустящими под ногами сухими ветками, с надоедливой паутиной, липнущей на лицо, и ложбинкой, по которой медленно протекал небольшой ручей. Небольшой-то небольшой, но низкие берега напоены влагой, не перепрыгнешь, не промочив ног, и вброд переходить — придется потом сушиться, а то и увязнешь в липкой грязи...

Конан прошел вдоль ручья, пробираясь среди густого подлеска, отыскал поваленное дерево и по нему перебрался через ручей. Здесь была видна тропа — не он один ходил этим путем. Киммериец пошел по тропе, и она вывела к дороге. Здесь были видны глубокие следы лошадиных копыт, хотя все уже порядочно заросло травой. Кое-где даже ветки кустарника выползли с обочин на середину дороги. Когда-то это был торный путь, но давно, давно. Конник, проехавший здесь недавно, был один.

Конан пошел вдоль дороги, готовый в случае опасности укрыться в лесу. Он вышел к деревянному мосту через небольшую речку. Лес не подступал к реке вплотную, оставляя широкую полоску зеленого луга, на той стороне деревья не стояли стеной, а распадались на отдельные островки посреди широкой равнины. Но зеленый берег возле моста на той стороне был на несколько десятков шагов вокруг вытоптан и перепахан в жестокой битве. И лежали две огромные бесформенные кучи падали, распространявшие вокруг неимоверную вонь. Даже воронье не пировало на них, лишь облепляли крупные мухи.

Киммериец перешел мост и спешно отошел подальше от смердящих куч. Он успел лишь заметить на земле, перемешанной возле моста в безжизненную грязь, глубокие следы сапог. Следов было немного, человек бился здесь один.

От моста Конана уже отделяло с сотню шагов, и тут из-за ближайшей рощицы с густым подлеском, делающим ее непроглядной, вывалило чудище. Огромное туловище на коротких толстых ногах было похоже на слоновье, но увенчано оно было целой охапкой длинных шей с зубастыми головами. Величиной головы были с лошадиную, но формой походили на змеиные, каждая с двумя парами кривых зубов, выступающих наружу. Увидев человека, чудище бодрой рысью устремилось к нему. Конан, немедленно выхвативший меч и кинжал, стал быстро отходить в сторону, но монстр двигался именно на него и не собирался менять свои намерения.

Тогда Конан встал твердо и стал ждать нападения с мечом наготове. Когда многоглавое чудовище подбежало почти вплотную к киммерийцу, стазу три его головы метнулись вперед, злобно лязгнув сомкнувшимися клыками. Сомкнулись они в пустоте — киммериец был готов и, резко отпрянув в сторону, рубанул мечом по ближайшей шее. Он вложил в удар всю свою силу, и голова монстра покатилась по земле, а из обрубка шеи потекла темная кровь.

Оставшиеся головы дружно издали страдающее глухое шипение. Конан еще дважды успел рубануть чудовище, прежде чем оно смогла развернуться и снова попытаться напасть на него. Оно было не так уж проворно, но огромные размеры и тупая сила делали его достаточно опасным. Варвару приходилось бить в полную силу и двигаться во всю прыть, чтобы ускользать от новых и новых атак чудовища.

В первой схватке он срубил две головы, и еще одна осталась бессильно болтаться на поникшей шее. Однако у чудовища оставалось еще шесть целых голов. Удары в полную силу съедают несколько мгновений схватки, но быстрыми легкими ударами не нанести достаточно глубокой раны.

Конан снова встретил атакующего монстра мощным рубящим ударом, срубил ему еще одну башку и бросился в сторону, но одна из голов в отчаянном выпаде достала киммерийца. Пара иглоподобных зубов рванула его плечо и сорвалась, не удержав добычу. Боль была жгучая и пронзительная. Конан прокатился по земле, быстро вскочил и снова обрушился на чудовище. Он рубил, увертывался от ударов, отступал и снова нападал на врага сбоку. Монстр, перемесивший траву под ногами в грязь и обильно поливший ее своей кровью, все так же однообразно пытался затоптать киммерийца своей тяжестью или схватить уцелевшей пастью. Но человек был слишком быстр и ловок. Когда на изуродованном туловище осталась всего одна голова, чудовище перестало гоняться за ним, осело и только озиралось по сторонам, пытаясь встретить своего ничтожного врага хотя бы еще одним точным ударом.

Конан атаковал и рубанул уже не по шее, а прямо по морде, бросившейся на него. Судорожное движение разрубленной головы чуть было не вырвало клинок у него из руки, но он неимоверным усилием выворотил меч, застрявший в лобовой кости монстра. Потом обошел чудовище и так же уверенно добил последнюю голову. Он посмотрел на поверженного врага и медленно пошел к реке.

Плечо его сочилось кровью и горело жгучей болью —. видимо, зубы монстра несли на себе зловредную слюну. Конан подошел к реке чуть выше по течению от моста, снял куртку и промыл рану, морщась от боли. Потом вымыл меч, вытер его и вложил в ножны. В это время к мосту той же дорогой, откуда пришел киммериец, подъехал конный воин. Здоровенный детина сидел на крупной лошади, которую тоже кормили от души. Детина был облачен в свеженачищенную длинную кольчугу, прикрывающую бедра, железный шлем на его голове увенчивался высоким острием, круглый щит на левой руке был выкрашен в ярко-красный цвет, а в правой руке у него была богатырских размеров булава. Детина медленно въехал на мост, внимательно обозрел окрестности, набрал в грудь побольше воздуха и заорал, обращаясь к Конану:

— Эй, ты! Оборванец! Это ты, что ли, моего зверя завалил?!

Говорил он на каком-то диалекте гирканского.

— Нет, оно от любовной тоски сдохло, — ответил Конан. — Тебя дождаться не могло.

Грозный тон воина его ничуть не беспокоил. По сырому бережку тот не проехал бы верхом, а спешившись, потерял бы свое преимущество. Взять же противника в равном поединке Конан не опасался.

— Нет, ну вот народ! — громогласно произнес детина. — Ну не успеешь отвернуться, как они уже все испоганят! На два десятка лиг вокруг ни один человек не осмеливался приближаться к этому месту! И что же? Стоило мне задержаться, .как какой-то бродяга уже украл у меня победу над чудовищем! Ты откуда здесь взялся?!

— Тебя больше всего интересует, откуда я взялся? Не знаю! Волей богов и путями неведомыми. А за чудовище что, награда великая положена, что ты так расстроился?

— Ага, награда! Уютная могила! Я тут, у моста, уже трехглавое чудо-юдо положил, и шестиглавое, а сегодня должен был с девятиглавым биться! А ты влез и все испортил...

— Так в чем же дело? Чудовище мертво, чего тебе не хватает?

— Предсказание нарушено. Что теперь будет?

— Ничего не будет, — рассердился Конан. — Езжай дальше и верши свой путь. И не блажи мне тут насчет предназначений.

Ему стало плохо, он отошел от берега и сел на траву. Детина, наконец, обратил внимание на то, что его собеседник ранен в битве, легко спешился, оставил оружие и подошел к киммерийцу с небольшим дорожным мешком.

— Да ты ранен? Покажи-ка.

Он осмотрел следы зубов на плече киммерийца, достал из мешка тряпицу и деревянную чашку с густой темно-зеленой мазью. Перевязав плечо невольного соперника, он посидел с ним, пока Конану не стало лучше.

— Насчет предназначения ты не прав, — говорил он. — Рассказывали у нас про одного героя. Не из наших краев, откуда-то с далекого запада. Надел он прочные доспехи, взял верный меч и надежное копье, сел на доброго коня и поехал совершать великие подвиги. Ну и заехал для начала на земли одного из ближайших соседей, с которым он был в давней ссоре. Разогнал людей с полей, порубал горшки на плетнях, и все подвиги на этом закончились. Поехал он дальше и заехал в дикий лес, где проклял все на свете. Длинное копье не давало проехать сквозь густые заросли, и пришлось его бросить. Доспехи к концу дня стали неподъемной тяжестью. И никого вокруг — ни людей, ни зверей, ни жилья, ни ночлега. Вернулся он кружным путем через земли другого соседа, с которым был в большой дружбе, и устроили они великолепную пирушку, на которой придумали столько замечательных подвигов, что тамошним менестрелям-трубадурам на сто лет хватило в балладах воспевать. Так что если уж выпало тебе предназначение, то не пренебрегай им, а то будут потом вечно тянуться перед тобой глухие, кривые, окольные пути...

Потом детина оставил киммерийцу половину круглого каравая хлебам из своих припасов, сказал, что Конан шел не туда, а населенные места лежат в противоположной стороне, после чего оседлал лошадь и медленно двинулся своей дорогой.

Конан вернулся назад, но не стал обходить ручей по дороге, а прошел напрямик, так же перешел через него по стволу упавшего дерева, пересек лес и выбрался к человеческому жилью.

Небольшой двор составляли бревенчатые жилой дом и хозяйственные пристройки, связанные высоким забором. Над воротами возвышался аккуратный козырек, чтобы не гнили ворота под дождем, да и чужому человеку труднее будет перелезать.

Из открытых ворот выскочили две крупные собаки и стали яростно облаивать незваного гостя. Лаяли, но не бросались. Вышел из ворот хозяин — крепкий мужик лет тридцати, хотя и не такой высокий и широкоплечий, как могучий киммериец. Он отогнал собак и спросил: