Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Ник Орли

Великий друид



Ранним летним утром, когда свет солнца, поднимавшегося над линией горизонта, стер с неба звезды, стражники у ворот Тарантии по команде офицера сняли тяжелый засов, вынули из-под створок деревянные клинья и неторопливо распахнули прочные створки из окованных железом лубовых досок. Мощные петли были хорошо смазаны, ворота открывались легко и без скрипа.

В город въехали припозднившиеся вчера путники, ночевавшие у городских стен, а из города выехали самые торопливые и предусмотрительные — чтобы не дышать пылью от встречных торговых обозов и телег крестьян, везущих продукты в город. Чуть позже через ворота выехал на хороших конях отряд всадников, вооруженных, но бездоспешных — десяток королевских гвардейцев, юноша лет четырнадцати, рослый, но еще не вошедший в мужскую силу, и высокий широкоплечий мужчина лет сорока с лишним, выделявшийся своей мощной фигурой даже среди отборных воинов королевства Аквилонии.

— Видал? — кивнул вслед кавалькаде один из стражников. — Король Конан с наследником куда-то в дальний путь собрались.

— Почему ты думаешь, что в дальний?

— Так одеты для долгой дороги. Когда король выезжает в ближние города, одевается более пышно. И охрана тогда в парадной форме едет. Когда на охоту — то с ним едут егеря, придворные. Когда на войну — оруженосцы с доспехами.

— И куда, ты думаешь, они поехали?

— А вот это уже не нашего ума дело.

— Чего уж так-то? Сказал бы просто — не знаю!

— Придержи язык, пока его тебе не подрезали! Если было бы надо, то перед выездом короля заранее проехали бы гонцы, чтобы известить кого надо и подготовить проезд короля со свитой. А если этого не сделано, значит, государь не желает лишней огласки. Вот не болтай лишнего.

Всадники тем временем пересекли широкую равнину и скрылись за поросшими лесом холмами. Путь их лежал на север. Ехали они довольно долго, в темпе обычного воинского перехода, не торопясь, но и не расслабляясь. Оставались позади деревни и возделанные поля, давно обжитые места сменялись густыми лесами, потом снова начинались вырубки, появлялись дымки кузниц и пекарен, а дорога тянулась все дальше и дальше. Наконец король скомандовал остановиться на привал и повернул своего коня к ближайшему леску.

Здесь всадники спешились и пустили коней отдыхать, сами тоже устраивались в тени деревьев. Один из гвардейцев, расстелив свой плащ, выложил на него хлеб и нарезал его крупными кусками. Король взял два куска хлеба и предложил один из них сыну. Тот взял хлеб и с недоумением спросил:

— Это у нас такой обед сегодня?

— А чем тебе не нравится? Если ты проголодался — ешь.

— Я не понимаю, отчего нельзя было взять с собой чего-нибудь более приемлемого? Или пообедать в любой из встречных деревень? И куда мы вообще едем?

— Пойдем-ка, — сказал Конан и неторопливо направился в сторону от места привала. — Мы едем в Киммерию. На мою родину. На родину твоих предков.

— Что, прямо сейчас? — удивился Кони: — Без подготовки, без предупреждения? У меня ведь тоже были кое-какие свои планы на ближайшее время!

— Мы едем прямо сейчас, — твердо ответил король. — У меня все подготовлено. А если твои замыслы окажутся несколько нарушены, то поверь мне, что это на самом деле не важно. Если захочешь, ты сможешь осуществить их после нашего возвращения, а если они будут нарушены непоправимо, то не стоит о них и жалеть. Не пойми это как пренебрежение к твоему мнению. Тебя учили лучшие учителя, которых я мог найти, ты много знаешь о мире, умеешь фехтовать и имеешь представление о королевских обязанностях. Но в королевском дворце не всегда понятна настоящая жизнь. А жизнь часто ломает безупречно налаженный порядок, опрокидывает тщательно продуманные планы и развеивает как дым мечты и стремления.

— Но зачем же самому устраивать переворот в своей жизни?

— А просто так! Ты знаешь, в юности я немало странствовал, повидал мир, одержал множество побед. А последнее время я сижу в Тарантии, занимаюсь государственными делами и не могу оторваться от них! Королевский долг держит меня крепче тюрьмы и надежнее железных цепей. Но если я создал порядок, который держится только моей волей, то я хотел бы увидеть и понять это до того, как это окажется непоправимо. Да и тебе, сын мой, полезно будет отдохнуть от городских стен и торжественных церемоний, чтобы увидеть настоящий живой мир. Я бы хотел, чтобы ты увидел его так, как я. Хотя мир постепенно меняется, и я сам не знаю, что увижу в родных местах.

— Хорошо, отец. Но когда примерно мы вернемся назад?

— Не знаю. Как получится. Рассчитывай на месяц, если нам не встретятся неожиданные препятствия.

Они прошли по лесу. Среди редко растущих дубов и зарослей орешника король показал наследнику на вполне неприметный участок:

— Видишь? Звериная тропа ведет в низинку, там может быть родник. Зверь зря шуметь и продираться сквозь заросли не будет, идет по тропе и ветки здесь не загораживают проход. И следы видны, если приглядеться. А ты плохо ходишь. Шумно. Я и дома замечал — ты ступаешь слишком тяжело. Дома это ощущается как удары по полу, здесь это просто более шумный шаг. Мягче надо ставить ногу, перекатом края стопы. Учись, этот пустяк может когда-нибудь спасет тебе жизнь. Ты слишком долго жил в каменных стенах, мне следовало раньше окунуть тебя в настоящую жизнь. В жизни некогда вспоминать правила, которым тебя учили — настоящие знания проявляются неосознанно. Ты делаешь, а только потом понимаешь, почему ты сделал это именно так.

— Отец, а может, мне стоило бы отправиться в странствия одному? Чтобы узнать все и научиться самому?

— Может быть, и стоило бы, — усмехнулся Конан. — Но большинство тех искателей приключений, с которыми сводила меня судьба, давно и безнадежно мертвы. Понимаешь, тебя научили владеть оружием, но тебе очень редко пришлось бы применять свое мастерство в честных поединках. Большинство смертельных ударов наносятся не по правилам фехтования, и куда важнее вовремя почувствовать намерения человека, пока он всего лишь сжимает в кулаке кинжал.

Понять, кто тебе действительно опасен, а кто просто сыплет пустыми словами. И не обернуться спиной к первому, и не бросаться сдуру на второго. Потому что невозможно защитить свою жизнь и честь, убивая каждого болтливого дурака на своем пути.

Отец и сын вернулись к месту привала, доели хлеб и запили его водой из фляг. Двое воинов во время привала бдительно следили за окрестностями, остальные отдыхали. Хороший солдат никогда не упустит возможность вздремнуть. Король обратил на это внимание сына:

— Как бы ты ни был уверен в безопасности дороги, военный отряд должен выставить охранение. Пусть лучше сто раз люди будут совершать бесполезное наблюдение, чем один раз дадут напасть врагу внезапно.

— Да, я знаю.

После отдыха отряд снова сел на коней и в прежнем темпе двинулся дальше. Ехали до тех пор, пока солнце не начало клониться к вечеру. Тогда остановились возле одной из придорожных деревень и поужинали в местной таверне — вкусно и обильно, а для ночевки поставили шатер из тонкого шелка, который вез в свернутом виде один из воинов.

Так они ехали еще два дня, переправились через Хорот на паромной переправе, устроенной на пути из Танасула в Бельверус и снова свернули с большой дороги на проселок, ведущий к северу. Проезжая через встречные селения, они задерживались лишь для того, чтобы пополнить съестные припасы для людей, да купить овса для лошадей.

Третья ночевка выпала быть на берегу Ширки. Здесь, в верховьях, ее можно было перейти вброд, это дальше она становилась полноводной рекой.

Для ночлега встали лагерем неподалеку от ближайшей деревни, но под вечер, поужинав, не легли спать. То есть, была назначена очередность часовых, но в сгущавшихся сумерках к королю подошел десятник Виссонт с невольно расплывающейся в улыбке физиономией:

— Государь, — сказал он, — мы вроде как бы в воинском походе, но ведь на самом-то деле никакой беды не ждем?

— Ты это к чему?

— Так такое дело… Сегодня же праздник в народе отмечают. Перелом года, самая короткая ночь в году.

— И что?

— Ну, ребята глянули. Тут неподалеку местные как раз гулять будут, так, может, мы сходим? К утру, как положено, все будут на месте.

— Ладно, пусть. Но один часовой должен все же быть на посту.

— Конечно, государь! И сменим его вовремя. Все будет хорошо.

Воины собрались быстро и целеустремленно. Через несколько минут они дружной гурьбой направились к реке, где уже стали видны отсветы большого костра.

Конан обратил внимание, что оружие они предусмотрительно сложили в шатер и по возможности сменили походное снаряжение на более легкую одежду.

Стемнело, в ночном небе ярко светили звезды, молодой месяц висел над линией горизонта, а от реки доносились звуки песни. Слов на расстоянии было не разобрать, но мотив звучал радостно и чисто. Король с сыном сидел у догорающего костра, как вдруг часовой, невидимый в темноте, шумно двинулся в сторону с возгласом:

— Кто идет?

Послышались возня и невнятные возгласы, и вскоре воин направился к костру, подталкивая перед собой человека с заломленной за спину рукой. Король встал и шагнул к ним навстречу:

— Что случилось, Марк?

— Вот, государь, шел к нам, отвечает невпопад, и чего ему надо, непонятно…

— Отпусти его.

Бородатый мужчина, высокий и худощавый, неторопливо поправлял на себе одежду и, устремляя на короля взгляд безумных глаз, что-то бормотал.

— Что ты там говоришь? — спросил его король.

— Что вы от меня хотите? Вы мне не нужны, и ее здесь нет…

— Кого?

— О, Аннабель, любовь моя, где ты? Опять я не найду успокоения душе моей… Я отдал бы за тебя жизнь, но зачем тебе моя жизнь?! О, Аннабель…

— О ком ты говоришь, где она? — спросил Конан.

— О, Аииабель! Взгляд ее для меня дороже всех сокровищ мира. Они называли ее ведьмой! Какое мне до этого дело? Они называли ее дурнушкой! Что они понимают в красоте? О, Аннабель…

— Где она?

— О, Аннабель! Ты не дашь мне покоя… Твой светлый образ зовет меня и снова и снова я бреду без дороги и без цели…

Безумец вдруг повернул голову, будто что-то увидел в непроглядной темноте леса и двинулся мимо короля. Марк попытался ухватить его и удержать, но Конан перехватил его руку:

— Пусть идет.

— Да, государь. Я ведь только что вспомнил, это безумец с озера Обер. Он безопасен, и его никто не трогает, иначе не будет добра тому, кто его обидит.

— Что это за озеро Обер?

— Ну, я на самом деле-то плохо помню, — смутился гвардеец. — Еще в детстве раннем слышал легенды, а сейчас вот вспомнил. Это дымное озеро Обер, и излюбленный ведьмами Вир…

— И где это оно?

— Не знаю. Пожалуй, что нигде. То есть, нет на самом деле такого места в округе, есть лишь рассказы о нем.

— Ладно. Карауль дальше.

Конан отошел от шатра и прислушался. Безумец с озера Обер удалялся, еле слышен был хруст веток под его шагами. У реки хоровое пение прекратилось и слышны были отдельные веселые возгласы, смех, порой доносился звук свирели. Воздух, напоенный ароматами цветущих трав, казалось, опьянял не хуже вина, стрекот кузнечиков и лесные шорохи сливались в торжествующую музыку природы. Во мраке леса возникали и исчезали смутно видимые светящиеся пятна. Неспроста люди праздновали сегодня, ощущение чего-то особенного настигало с пугающего неотвратимостью, и Конану приходилось делать над собой волевое усилие, чтобы сохранять ясное восприятие происходящего. Он собирался уже вернуться к шатру, как в лесу снова послышались легкие шаги.

— Веселенькая сегодня будет ночка, — пробормотал киммериец.

Человек приблизился, и Конан увидел перед собой невысокую молодую женщину в светлом платье. В лунном свете показалось округлое лицо в обрамлении распущенных волос, удерживаемых лишь венком из луговых цветов.

— Кого ищешь, красавица? — окликнул он ее.

— Тебя.

Она медленно подошла к нему, сняла с головы венок, надела его на голову короля. Чтобы дотянуться, ей пришлось поднять руки над головой и прильнуть к нему всем телом.

— Пойдем со мной, — сказала она.

— Ты знаешь, кто я? — спросил киммериец. Женщина была ему желанна, но он уже привык просчитывать все последствия своих действий.

— Ты мужчина, — просто ответила она, протягивая ему свою руку. — А в эту ночь мужчины не отказывают женщинам.

— Вот как? — спросил Конан, обнимая ее округлый стан и бросая быстрый взгляд в сторону костра. Там рядом с Конном тоже сидела женщина, тесно прижимаясь к юноше.

— Ну что же, пойдем…



* * *



К вечеру шестого дня королевский отряд подъехал к небольшой крепости в северной провинции Аквилонии, построенной возле деревни, расположенной на берегу не то широкого ручья, не то крошечной речушки. Крепость тоже не поражала мощью и величием — кое-как сложенные из плохо обтесанных камней стены имели высоту в два человеческих роста, неглубокий ров служил не столько преградой врагам, сколько канавой для стока дождевой воды, края его оплыли и густо заросли травой.

— Недолго же выстоит такая крепость при штурме, — насмешливо сказал Конн.

— Видишь ли, — возразил король, — стены невысоки, но с лошади не запрыгнешь, все равно лестницы нужны. То есть этого достаточно, чтобы жителям укрыться в крепости и отбить набег небольшого отряда, а большого войска здесь обычно ждать не приходится. А если все же будет большая война, то подойдет на помощь и наше войско.

Тем временем они подъехали к воротам крепости и были остановлены грозным окликом стражника.

— Кто едет?

— Король Аквилонии! — отозвался гвардеец, ехавший впереди отряда.

Стражник схватил трубу и подал троекратный сигнал довольно противного звучания.

— А если бы ехали враги? — спросил Конан стражника, въезжая во двор крепости.

— Ну, решетку-то я бы успел опустить в любом случае, — уверенно отозвался стражник, — а врагов мы не ждем, это да. Внезапно они все равно не подойдут, сначала наши гонцы успеют.

Навстречу гостям уже выходили немногочисленные воины этого заброшенного гарнизона и спешил их командир, поправляя на ходу свою одежду.

— Счастлив приветствовать государя Аквилонии, — поклонился он Конану. — Барон Леппик, к вашим услугам.

— Приветствую тебя, барон! — сказал король, спешиваясь. — Распорядись, чтобы моих людей устроили на ночлег. Сегодня мы гостим у тебя.

— Несомненно, государь, — склонил голову барон. — Но можно ли мне узнать — не война ли надвигается на наши земли? Не нужно ли предпринять какие-нибудь срочные меры?

— Нет, успокойся.

Барон послал слугу проводить короля и наследника в покои замка, а сам остался распоряжаться во дворе. Через пару часов все собрались в обеденном зале. За обильной, сытной трапезой барон рассказывал королю об обстановке возле границы.

— У меня сейчас под началом полсотни воинов, — говорил он. — На днях мне сообщили, что пикты шарят на нашей стороне, и я послал два десятка конников прочесать приграничные перелески.

— Я смотрю, — сказал Конан, — что в твоем замке стены обильно укрыты дорогими гобеленами, а вот крепостной ров давно не чищен. Ты врага думаешь роскошью запугать?

Барон покраснел:

— Я знаю, государь, — начал оправдываться он. — Я собирался послать людей на чистку рва сразу после уборки урожая.

— Смотри. Это твоя крепость, но ты и в порядке ее должен содержать. А отчего я не вижу за столом твоих сыновей? Ты их от меня, что ли, прячешь?

— Не гневайся, государь, — вздохнул Леппик. — Это моя боль и моя беда. Мои сыновья тяжело больны.

— Чем именно? — заинтересовался король. — Я не слышал, чтобы здесь объявилось моровое поветрие.

— Болезнь не заразная. Мой старший сын Рон имел несчастье влюбиться в дочь барона Сертана. Влюбился безумно! Я не хотел бы рассказывать обо всех его безрассудных поступках, но чем больше прилагал он усилий, тем непреклоннее становился барон в своем намерении воспрепятствовать моему сыну и тем жарче разгоралась любовь Рона. Я отринул горечь многочисленных обид, нанесенных мне в былые времена Сертаном, и настойчиво просил его дать согласие на брак наших детей, но он решительно отказал мне и недавно выдал свою дочь замуж. И теперь мой Рон погрузился в бездну черного отчаяния, так что я теперь всерьез опасаюсь за его жизнь или рассудок.

— Барон! — нахмурился король. — Твой сын сидит сейчас в крепости и предается мрачным мыслям?

— Именно так.

— И ты спокойно на это смотришь?

— Государь, сердце мое полно сострадания, но я не знаю, что я могу сделать!

— Я тебе помогу. Завтра. А что с твоим вторым сыном?

— Мой младший — Дэйн, пристрастился к употреблению иноземного зелья, которое завез к нам в прошлом году один торговец с юга. Эх, попадись мне в руки снова этот ублюдок! Я порвал бы его на куски! Оказалось, что его снадобье вызывает потом непреодолимую тягу принимать его снова и снова. Я сжег лавку, в которой им торговали, вместе со всем запасом этой отравы, но оказалось, что несчастные, привыкшие к зелью, уже не могут без него обходиться. Лишенные его, они страшно мучаются так, что каждый второй из них просто умирает. У Дэйна оставался некоторый запас этой дряни, но три дня назад он закончился, и теперь Дэйн еле жив.

— Слушай, барон, ты всегда так беспомощен? — жестко спросил Конан.

Леппик покраснел и сбивчиво заговорил:

— Государь, я не собирался жаловаться и просить помощи. Знахари пытались лечить моих сыновей, но безуспешно. Что я мог еще сделать?

— Завтра увидишь. И хватит пока что об этом!

Рано утром громкий голос короля разбудил обитателей замка. Конан приказал своим гвардейцам спешно собираться в путь, седлать коней и ждать его, а сам велел барону немедленно снаряжать в дорогу сыновей.

— Рон сейчас соберется, — сказал барон, — а Дэйн — он просто не сможет усидеть на лошади.

— Тогда мы привяжем его к седлу!

— А я могу поехать с вами?

— Конечно. Можешь взять и парочку своих людей, лучше, если из числа доверенных. Собирайся!

Вскоре отряд всадников выехал из ворот крепости и направился в сторону реки. Барон ехал возле младшего сына, бледного и едва держащегося в седле, готовясь подхватить его, если он начнет падать. Старший был тоже бледен и мрачен, что особенно бросалось в глаза рядом с загорелыми лицами других всадников, но в седле он сидел вполне уверенно.

Король не пожелал воспользоваться мостом возле крепости, а двинулся вдоль реки. Он успел расспросить людей барона про ближайший брод и в указанном месте приказал пересечь реку. Королевские гвардейцы первыми успешно переправились на другой берег, уровень воды был чуть выше стремени. Конан въехал в реку, остановился, поджидая сыновей барона, и тут одного за другим опрокинул их в реку. Младший окунулся сразу с головой, встал на ноги, ошалело утирая воду с лица, и ухватился за стремя своей лошади. Старший устоял было на ногах, но рука короля тут же помогла и ему окунуться с головой. Сделав свое дело, Конан удовлетворенно усмехнулся и скомандовал:

— А теперь — вперед! На берег.

Молодые люди выбрались на пологий берег, оставляя за собой ручейки речной воды, обильно текущей с них. Рон попытался было выжать мокрую одежду, но безжалостный киммериец велел им немедленно садиться в седла и ехать дальше.

— Государь, — спросил барон Леппик, подъезжая к Конану. — Неужели вот этого будет достаточно, чтобы исцелить моих сыновей?

— Не знаю, будет ли этого достаточно, — серьезно ответил король. — Но на пользу им, несомненно, пойдет. По крайней мере, нельзя страдать от несчастной любви в мокрой одежде. Можешь сам попробовать. Ты позволил им киснуть в духоте закрытых комнат и любовно лелеять свои страдания. Мое лечение может исцелить их, а может нет, но пользы от него всяко будет больше, чем от медленного угасания в дворцовых стенах.

Через пару лиг Конан объявил привал, и отряд остановился на краю леса. Вскоре здесь горел костер, на плащ одного из воинов выложили съестные припасы, а Рои и Дэйн смогли, наконец-то выжать одежду и обсушиться у огня. Конан протянул им по фляге с вином:

— Пейте.

Рон выпил и с охотой взял кусок хлеба. Дэйн с перекошенным лицом попытался отказаться, но король снова приказал:

— Пей, я тебе приказываю!

Юноша выпил половину фляги и склонился в приступе неудержимой тошноты.

Конан разочарованно пожал плечами и сказал Леппику:

— Холодная вода — средство простое и надежное. Но не моментальное. Не позволяй ему сидеть в душных комнатах. Вода, свежий воздух и движение должны вернуть ему стремление к жизни. Ну, а уж если не поможет — значит, не судьба.

— Вообще-то, это выглядело весьма неприятно, — тихонько сказал Конн. — Ты обошелся с ними как с глупыми и беспомощными существами. Они не могли тебе сопротивляться, но им наверняка было обидно.

— Ты так считаешь? Видишь ли, я полагаю, что это купание пойдет им на пользу. А если бы я приказал, скажем, облить их водой во дворе замка, то они тут же переоделись бы и ушли мучиться дальше. А здесь они вынуждены двигаться, терпеть мокрую одежду и обувь — они просто не могут сейчас сосредоточиться на своих страданиях. Наверное, я выгляжу бесчувственным и грубым властителем. Самодуром. А барон — любящим отцом, который не может огорчить сыновей жестоким обращением. Посмотрим, кто из нас окажется лучшим лекарем.

В это время на дороге появился всадник. Он гнал коня галопом, а увидев королевский отряд на привале, решительно свернул с дороги и, приблизившись к королю, крикнул:

— Через восточный перевал прошла шайка грабителей! До полусотни всадников. Двигаются к югу. Я заезжал в крепость, там сейчас вооружаются и готовятся выступить в погоню.

— Государь, — сказал барон. — Мне необходимо вернуться в крепость и возглавить отряд моих воинов для преследования разбойников.

— Сколько воинов ты выведешь в поход?

— Два десятка. И десяток оруженосцев. Мы справимся.

— Не сомневаюсь. Но я со своими гвардейцами намерен сейчас же двинуться на перехват этой шайки.

— Да, это будет неплохо. Горный хребет расположен лигах в двадцати отсюда. Двигаясь по берегу реки, мы должны будем выйти чуть впереди по ходу движения разбойников. Я со своим отрядом надеюсь успеть соединиться с вами. Если же вы первыми встретитесь с ними, тогда отступайте на запад, чтобы вывести их под наш удар.

— Если мы с ними встретимся, — ухмыльнулся Конан, — то положим их сами!

— Государь, нет нужды рисковать получить в этой схватке случайный удар! Их все же будет пять к одному.

— Успокойся, барон. Все будет хорошо.

— Я буду спешить.

Барон Леппик распорядился одному из своих людей, хорошо знающему местность, сопровождать королевский отряд, а сам с сыновьями поскакал обратно в крепость.

Гвардейцы тем временем готовили оружие, трое стрелков достали из дорожной клади луки и колчаны со стрелами, натянули тетивы, чтобы быть наготове к стрельбе. Оседлав коней, они двинулись на восток.

— Держись рядом со мной и слушай команды, — велел Конан сыну, — ну а если дойдет дело до сражения, то старайся рубануть первым.

В темпе ускоренного воинского перехода они проскакали десяток лиг, встретив на пути три селения. В первом и втором слышали о разбойниках, но от того же самого гонца, который вез известия в замок, а вот в третьем они встретили торговца, который сам столкнулся с разбойниками, но успел от них уйти.

— Пока они грабили деревню, — рассказывал он, — я задами вывел свою лошадь за ближний лесок и ускакал от них. Но лавку мою, наверное, уже разграбили…

— Давно ты оттуда? — спросил Конан.

— Да только что. Я около пяти лиг проскакал галопом, так что они, наверное, еще там,

— Сколько их было?

— Да неужели у меня было время их считать?

Они промчались через деревню, спешились и пошли с двух сторон, врываясь в дома. Их было достаточно много, чтобы никто не сопротивлялся, но сотни, пожалуй, не наберется.

— Они похожи на военный отряд, или это просто сброд? Как они вооружены?

— Да как обычно. Оружие всякое — мечи, сабли, секиры. Так что на военный отряд не похожи, но действовали слаженно, по команде.

— Копья у них были?

— Нет, я не видел.

— Луки?

— Кажется, у некоторых были луки.

В это время на дороге появился отряд всадников, скорым маршем направляющихся к деревне.

— Это должны быть воины барона Леппика, — сказал Конан.

Действительно, это были они. Барон и его старший сын выделялись среди всадников полированными латами и тяжелыми шлемами с глухим забралом. Остальные воины были облачены в одинаковые длинные кольчуги и шлемы с кольчужными накидками, защищающими шею, вооружены длинными копьями и прикрыты круглыми щитами. Мечи, топоры и прочее оружие ближнего боя обильно обвешивало воинов. Глядя на этот отряд, было видно, что в прямом столкновении в поле они смяли бы и сотню разбойников. Копье достанет противника на расстоянии, так что он не успеет воспользоваться своим клинком, и часть врагов будет убита первым же ударом, остальные смешают строй и не смогут организованно сопротивляться. А дальше — доспехи уберегут воинов от чужих ударов в ближнем бою. Можно разить врага что есть сил. Пусть только противник примет бой, рассчитывая на свое преимущество в численности!

— Разбойники в пяти лигах отсюда, — сказал король, когда запыхавшийся барон подъехал к нему, снимая шлем. — Мы выступим им навстречу и разобьем их. Или они могут свернуть куда-то в сторону?

— Вряд ли. Вдоль горного хребта тянутся довольно малопроходимые и безлюдные места, там им нечем поживиться. Вторгаться вглубь Аквилонии им бессмысленно — они рано или поздно наткнутся на военный отряд, не мой, так другой. Возвращаться к перевалу им тоже не годится — там их встретит усиленная стража. Нет, они должны пройти еще около двадцати лиг и уходить в горы южнее того перевала, через который вторглись к нам. Мы не разминемся.

— Хорошо! Тогда мы едем вперед, а встретив разбойников, повернем назад, чтобы они попали под удар твоей дружины, так?

— Лучше я пошлю вперед несколько своих людей, — возразил Леппик, — а ваш отряд не даст прорваться разбойникам мимо нас. Мы, конечно, разобьем их, но у нас сейчас снаряжение для боя, а не для погони. Они могут попытаться прорваться мимо нас и уйти, тогда вы их перехватите.

— Ладно, — ответил Конан. — Пусть будет так. Двинулись!

Конница выехала из деревни, медленно перестраиваясь из длинной походной колонны в развернутый строй. Две тройки легковооруженных всадников по приказу барона ушли вперед и в стороны, чтобы вовремя обнаружить приближающегося противника и сообщить своим.

Конан вел свой отряд чуть позади баронской дружины, смещаясь то вправо, то влево, показывая каждый раз сыну — почему он так делает и как в случае внезапного нападения надлежит действовать командиру. Когда в зависимости от местности и ситуации следует немедленно атаковать противника, не давая ему развернуться, а когда надо уходить из-под удара.

— Меня учили этому, отец, — сказал Конн.

— Конечно. Но в настоящем бою некогда будет вспоминать заученные правила, там надо будет мгновенно принимать решение, а ошибиться нельзя.

Они проехали около двух лиг, когда один из передовых конников подскакал к барону и крикнул:

— Впереди показался было всадник, но увидев нас, умчался назад!

— Подстрелить его надо было, растяпы! — раздраженно рявкнул барон.

— Не успели…

— Ладно, вперед.

Как ни были осторожны конники передового отряда, враги обрушились на них неожиданно. Из-за очередного небольшого леска с густыми зарослями орешника на полном скаку вырвался конный отряд и устремился на дозорных. Те развернули коней и помчались назад, сопровождаемые стрелами, а тяжелая конница барона, ускоряясь, устремилась вперед, рассчитывая сокрушить врага мощным ударом.

Разбойники не приняли боя. Подранив двоих дозорных стрелами, они развернули коней и помчались назад. Конан вел свой отряд следом за дружиной барона и отлично видел, как барон залетел в устроенную для него ловушку. Скрытый за лесом другой отряд всадников обрушился на дружину барона Леппика сбоку и вдогон, так что копья его воинов оказались бесполезны, на них нападали сзади и рубили, рубили! Конница может встретить удар только во встречном движении. Даже развернувшись против нового противника, барон подставил бы спины своих воинов первому отряду разбойников. А стоять на месте против превосходящего врага — это поражение. И была бы судьба барона лечь на этом поле вместе со своей дружиной, но Конан, мгновенно оценив ситуацию, бросил свой отряд вперед. Он не мог остановить барона, когда уже понял, что его ведут в ловушку, но он без малейших сомнений ринулся ему на помощь.

— Вперед! За мной! — голос короля на миг перекрыл шум схватки, и Конан со своим отрядом на полном ходу обрушился на врага.

Дружина барона Леппика уже потеряла быстроту и силу удара, его воины смешали строй и лишь отбивались от наседающих со всех сторон разбойников. А королевский отряд на скорости ворвался в битву. Топот лошадей и лязг железа, возгласы торжества и стоны раненых. Сын скакал рядом с Конаном, прикрытый с боков, но в первом ряду атакующих. Король не имел возможности переставить наследника назад, ему надо было немедленно сломать противника.

Отряд короля пробил ряды разбойников, оставляя за собой поверженных врагов и шарахающихся в стороны одиночек, счастливых тем, что им удалось уцелеть после смертоносной атаки гвардейцев. Барон Леппик, получив передышку, уже перестраивал своих воинов и повел их так, чтобы охватить разбойников, пытающихся выйти из-под удара королевского отряда. И в короткой жестокой сече полегли почти все враги, лишь несколько всадников попыталось вырваться из битвы и попытаться уйти, рассчитывая на резвость своих коней. Их преследовали, били стрелами. Когда битва перешла в добивание последних разбойников, Конан опустил свой меч и обернулся к сыну:

— Ты как, цел?

— По руке немного досталось, а так все в порядке.

— Ну-ка, покажи.

Вражеский клинок попал по левому плечу Конна и соскользнул с него, оставив лишь кровоточащую ссадину.

— Сейчас перевяжем, А сам-то ты кого-нибудь достал?

— Я рубанул двоих, — сказал Конн, — вспоминая бой. — Но не знаю, насколько успешно. Все было очень быстро, никакого фехтования. Возникает вдруг впереди орущая рожа, мелькает оружие, удар — и нас уже разнесло в разные стороны. Но одного я точно свалил. Колющим ударом. Конн поморщился:

— Клинок вошел ему в грудь с каким-то мерзким хрустом, и я едва успел выдернуть меч, а то бы его вырвало у меня из руки…

Битва закончилась. Гвардейцы собирались возле короля, вытирали оружие, перевязывали раненых. Воины барона тем временем прошли, подбирая своих людей и добивая раненых врагов, потом принялись раздевать их.

Барон послал легковооруженных всадников проехать по окрестностями собирать лошадей, лишившихся своих наездников, отправил гонца в деревню за телегами для раненых и убитых дружинников, а сам подошел к королю. Вражеский клинок разрубил Леппику пластину оплечья, и он баюкал раненую руку.

— У меня пятеро убитых и семеро тяжело раненых, мелкие раны не в счет, — сказал он. — А если бы не ваша помощь, то не знаю, уцелел ли бы кто-то из моей дружины.

— Да уж, влетел ты в засаду знатно. Что, не приходилось с таким встречаться?

— Нет, государь. В битве такого не бывает, там рубишься с противником копье на копье и меч на меч, а разбойники если и делают засаду, то не в чистом поле и не против готовой к бою дружины. В походе, в лесу я еще мог ожидать внезапного нападения, а чтобы так…

— Ладно. Что ты сейчас намерен делать?

— Соберем добычу, закопаем трупы, а там должны подойти телеги, погрузим наших убитых и раненых и поедем назад. Ох, и нерадостная получилась победа…

— Понятно. Среди моих воинов нет тяжелораненых, так что мы не будем вместе с вами возвращаться, а прямо отсюда поедем к восточному перевалу.

После короткого отдыха королевский отряд двинулся на север. Ехали не торопясь, постепенно приходя в себя после битвы. Бой выматывает даже самого сильного и выносливого воина. Когда смертоносные клинки пластают воздух перед тобой, и вся твоя жизнь сейчас служит одному — успеть уклониться, отвести удар и первому поразить противника, то все силы человека сосредотачиваются в этот миг и выплескиваются в невероятном напряжении схватки.

— …У него была сабля, но он поторопился ударить издали — я смог уклониться и полоснул его в ответ…

— … Он, зараза, целился мене секирой рубануть по башке, а я отводом отшвырнул ему руку с секирой в сторону и на обратном движении клинка достал ему по шее…

— … Я сшиб его вместе с лошадью и тут же кинжалом встретил другого, ловлю поводья, а они соскальзывают…

— Ну и как тебе твоя первая битва? — спросил Конан сына.

— Не знаю, — с сомнением ответил Конн. — Я скакал, рубил и колол… Все происходило слишком быстро, чтобы что-то понять. Потом… Поле, усеянное трупами — это довольно мерзкое зрелище. Мертвые люди, изрубленные, окровавленные, не успевшие остыть, а их уже раздевают и собираются зарыть в землю…

— Они бы нас даже закапывать не стали, — спокойно сказал Конан. — Бросили бы на съедение зверям и двинулись дальше.

— Да я знаю! — отмахнулся Конн. — Мы были в своем праве, мы исполняли свой долг, мы оказались сильнее… Просто мне кажется, что гордиться этим довольно глупо. Мы сделали грязную работу и только. Если я смог первым вонзить клинок в грудь своего противника, то я от этого стал сильнее? Более достоин уважения?!

— Просто ты раньше никогда не был вынужден сражаться с противником, который хочет взять твою жизнь. С настоящим врагом, чья ненависть заставляет тебя бороться с напряжением всех своих сил и не оставляет места раздумьям и сомнениям.

— Неужели только злоба врагов может сделать человека сильным?

Конан пожал плечами:

— Наверное, не только она. Но это проще всего — разить без раздумий в ответ на вражескую ярость. Ты — или тебя. И все просто и ясно, и клинок разит без пощады, и ты обретаешь победу и гордость, славу и величие…

Или вот представь себе — решил человек жить мирно, никому не мешать и ни от кого не зависеть. Забрался в глушь, в горы, построил дом, пашет землю, пасет скот, растит детей. И может быть вполне счастлив такой жизнью. Но когда-нибудь мимо него будут проезжать лихие люди и ему придется либо терпеть грабеж и унижение, либо умереть с мечом в руках. Умереть, потому что одному не выстоять против десятка. Вот и получается, что одни начинают жить мечом, а другие платят им за защиту. Я воин и уважаю воинов, хотя не могу не признать, что и среди них попадаются совершенные мерзавцы и висельники. Сильные, храбрые, умелые воины, но при этом бесчестные, неблагодарные и жестокие. Жестокие без меры. Сразить противника в честном поединке и добить его, чтобы не мучился — достойно воина. А вот пытать побежденного и издеваться над тем, кто не может тебе ответить — позорно. С другой стороны, далеко не каждый землепашец труслив и беззащитен. Он порой терпит унижение, потому что на нем лежит долг уберечь свой род от гибели, но и он может порой биться так, что грабителям приходится горько пожалеть о том, что они сочли этого мужика легкой добычей. Видал я и такое.

— Вот ты говоришь — мерзкое зрелище, — продолжал король чуть погодя, — Так нам еще не пришлось хоронить убитых. Знаешь, в молодости мне часто приходилось вступать в смертельные поединки и, победив, уходить, а то и бежать, оставляя за собой непогребенные трупы. А это на самом деле очень плохо. Душа убитого не находит успокоения и смущает покой живых…

Не знаю, может это и стариковская блажь, но в последнее время мне начинает казаться, что это именно неуспокоенные души убитых мною людей наводят на меня все новые и новые беды. Ведь вроде бы завоевал я престол Аквилонии в честной борьбе, не интригами и предательством, а своей силой и доблестью, сокрушил врагов и старался наладить мирную жизнь в королевстве. Так вновь и вновь обрушиваются на меня испытания, которых я не могу предвидеть. Откуда ни возьмись! Я, конечно, буду биться с любыми напастями, но ведь большую половину жизни я уже прожил… А мне хотелось бы оставить тебе королевство процветающим и могучим, а не погрязшим в череде войн и потрясений. Ладно, как бы то ни было, я сделаю все, что смогу, а уж если смерть перехватит меня на полпути, то в том не будет моей вины…

Они проехали несколько селений, разграбленных разбойниками, не останавливаясь в них. На ходу успокаивали людей, говорили, что банда не вернется, обещали помощь пострадавшим и ехали дальше.

Бандиты на своем пути убили несколько человек, не пожелавших расстаться со своим добром, и сожгли дом, где хозяин уложил насмерть двоих разбойников. Убитые разбойниками, как правило, просто не поняли происходящего и не знали, что за спиной наглецов, вломившихся в их дома, стоит полсотни головорезов.



* * *



К вечеру королевский отряд добрался до пограничной заставы у восточного перевала. Горы громоздились впереди, но по узкой долине, поросшей лесом, между основным хребтом и отрогом вела достаточно пологая дорога, дальше уходящая вверх.

Небольшое селение на выходе из долины перерывало дорогу в горы прочной изгородью, а у ворот дежурили несколько воинов. Заметив приближающийся отряд, они поднялись навстречу подъезжающему королю с оружием в руках. Из расположенной рядом избы выбегали их соратники, на ходу поправлявшие амуницию. Вперед выступил один из воинов:

— Я десятник пограничной заставы восточного перевала Торвик. А вы кто такие?

— Ты не узнаешь своего короля? — возмутился Конан, осаживая лошадь возле десятника. — Ты почему пропустил банду через заставу?! Вы здесь для чего поставлены?

— Не гневайся, государь, — лицо Торвика покраснело от сдерживаемых чувств. — Десяток воинов уходил наперехват отряду пиктов, о котором мне сообщили накануне, а оставшиеся на заставе не смогли удержать ворота и укрылись в казарме. Разбойники не стали их осаждать, потому что от этого у них было бы мало добычи, но много потерь. Они устремились на равнину, а мы послали гонца в замок барона Леппика. Вы с ним встречались?

— Мы с дружиной барона встретили разбойников в поле и побили их.

— Хвала богам! Много ли их успело разбежаться? Нам надо готовиться ловить уцелевших?

— Некого будет ловить, — оскалился король. — Но у барона Леппика четверо убитых. Злая была схватка. Но ладно, принимай гостей, ночевать будем у тебя на заставе.

Усталые гвардейцы спешивались, распрягали коней. Воины с заставы помогали им, в доме разожгли очаг и начали готовить ужин. Конан тем временем осматривал окрестности, потом подозвал к себе Торвика:

— На ближней горе у тебя нет наблюдателей?

— Нет, государь. Оттуда невозможно спуститься, дорога все равно ведет через долину, и обойти заставу никак нельзя.

— Спуститься оттуда тяжело, да, — возразил король, — но вражеский лазутчик вполне мог видеть, как твои люди ушли с заставы. И ударили как раз в тот момент, когда их некому было встретить. В здешних горах много народу живет?

— Да кто их знает? За перевалом есть долины, есть плоскогорья, живут там люди, конечно. Приходят, продают шерсть и выделанные шкуры баранов. Говорят, где-то там камни добывают, не то, чтобы драгоценные, но купцы охотно берут их для обработки. Дальше дорога ведет по горам в Киммерию.

— Про Киммерию можешь не рассказывать. У тебя должны быть доверенные люди среди горцев, чтобы сообщали обо всем, что происходит вокруг. Ты тут не только пошлину собирать поставлен! Ты заставой Аквилонии командуешь! Людей держать в готовности отразить врага и следить за всем, происходящим, чтобы никакая опасность не была неожиданной. Понял?

— Понял, государь. Я ведь здесь недавно командую, не успел еще…

— Теперь постарайся успевать. Какие новости приходили из Киммерии в последнее время?

Десятник задумался, припоминая.

— Да, пожалуй, никаких, — наконец сказал он. — Точно, в этом году ничего из Киммерии и не было. Обычно-то оттуда тянется народ в Аквилонию и дальше на юг, то поодиночке, то небольшими отрядами. И к нам в стражу нанимаются, и дальше идут. А в этом году проходили только караваны с грузом олова из киммерийских рудников, пошлину заплатили, как обычно, и все.

— В банде, которую мы разгромили, если и были киммерийцы, то немного, — припомнил Конан. — Что же это значит? Войны-то там не было, я бы знал. Мор? Тоже были бы беженцы, а еще больше — слухов.

— Не знаю.

— Ладно. Что бы там ни было, я скоро увижу это собственными глазами.

На следующее утро поднялись с рассветом, плотно позавтракали и, не торопясь, собрались в путь, взяв припасов на неделю и немного товаров для горцев с таможенного склада.

Король не собирался торговать, но готовился отвечать на гостеприимство щедрыми подарками. Перед выходом поменяли повязки у раненых, и Конан велел остаться на заставе одному из гвардейцев, у которого рана подозрительно опухла и покраснела.

— Найдешь лекаря, — приказал Конан Торвику. — И обеспечишь все необходимое.

— А ты, Марк, — обратился он к своему воину, — после выздоровления возвратишься в столицу, расскажешь королеве, что у нас все благополучно. Не расстраивайся.

Со скрипом открылись ворота заставы, и королевский отряд отправился в путь. Дорога через перевал служила живущим здесь людям не одно поколение, так что крупные булыжники были убраны на обочины.

— Вот ведь, — сказал Конан сыну. — Если мы путешествуем по незнакомым местам, придет ли нам в голову убирать камни с дороги? Мы пройдем по любой тропе, замедлив ход, чтобы не переломать ноги лошадям, или спотыкаясь и ругаясь на чем свет стоит, но убирать камни — зачем? Мы же снова здесь не пойдем. А вот люди, которые здесь живут и ходят этой дорогой постоянно, не пожалели сил и времени, чтобы очистить тропу не только для себя, но и для всех будущих путников. Забавно, я усматриваю в этом некоторое подобие доле правителя. Я могу требовать, чтобы мой подданный пожертвовал своим имуществом и самой жизнью по первому моему слову, но если я буду делать это не по необходимости, а по собственному произволу, то развалю государство и собственную власть. Ведь я обязан обеспечивать своим людям защиту и порядок. Каждый убирает со своей дороги свои камни…

Дорога вывела королевский отряд на седловину между двух гор, свернула в чахлый лесок, где густо растущие тоненькие сосенки наперегонки устремлялись вверх, к солнцу. Потом перед путниками открылось плоскогорье в зелени густых трав, а дорога устремлялась все дальше, вглубь горного массива.

— Вот тоже, — говорил Конан, — ходили здесь люди, ездили на конях, и пробили дорогу так, чтобы идти было легче. Где надо — напрямик, где надо — в обход, но без лишнего пути, а в самый раз. Ну и как, сынок, нравится тебе в горах?

— Ага, красиво, — согласился Конн.

— Когда-то давно я слышал притчу, смысл которой сводился к тому, что не стоит рассказывать про горы жителям степей, а жителю гор про степь. Бесполезно тратить слова — тот, кто не видел ничего подобного, не поймет. И все слова о безграничности пространства степей или о величии гор останутся для него пустым звуком. Невозможно передать словами ощущение, которое ты испытываешь на краю пропасти. Даже если слушающий тебя поймет, что ты хочешь сказать, даже если он видел горы издали, сам он этого ощущения не получит.

— Наверное. А послушай, отец, рассказывают множество историй про твои подвиги. Говорят, ты уже в юности был вождем запорожских козаков…

— Вождем? — король рассмеялся. — Рассказчики всегда любят преувеличивать. Под моим началом было тогда сотни полторы человек. Подумай сам — как бы силен и удачлив ни был пришлый воин, прежде чем он сможет стать настоящим вождем, он должен показать людям, что способен не только сражаться и побеждать. Он должен знать местность и обычаи, чтобы не совершать простейших ошибок от незнания. Ни один обычай не возникает просто так, в каждом заложен глубокий смысл, зачастую непонятный пришлым людям. Предводитель должен быть очень предусмотрителен и осторожен, чтобы из глупости и лихости не завести своих людей в ловушку, устроенную врагами. Нужно немало времени, чтобы люди убедились в способности нового человека быть их предводителем. Никакая сила, ловкость и воинское мастерство здесь не достаточны. Видал я многих сильных воинов, которые не способны были командовать хотя бы десятком.

В два дня они пересекли горы, ограждающие северные провинции Аквилонии от Киммерии. Горцы принимали гостей с искренним радушием, но глядя на этих людей, можно было не сомневаться, что в случае надобности они вполне способны будут дать отпор любому врагу. Здесь были такие места, где даже один человек смог бы остановить большой отряд воинов.

Но вот остались позади высокогорные луга и небольшие озера с чистой ледяной водой, укромные ущелья и каменные осыпи. Перед путниками открылась холмистая равнина Киммерии, заросшая вековым сосновым лесом. Король со своими людьми въехал в родную страну по широкому распадку с текущей посередине небольшой речушкой.

На равнине дорога раздваивалась — более широкая сворачивала вдоль горного хребта к оловянным рудникам, а другая устремлялась между пологими холмами, открывая путь вглубь Киммерии. Конан решительно направил своего коня по этой дороге. Сначала на их пути явно были видны следы пребывания здесь людей — проплешины вырубок и черные пятна кострищ, деревья с обструганной корой.

— Так добывают смолу, — объяснил Конан сыну. — Сдирают с живого дерева кору, смола выступает крупными каплями и стекает вниз по стволу.

Через несколько лиг эти признаки человеческой деятельности сошли на нет и потянулся сосновый лес, не обезображенный человеческим присутствием. Дорога, заросшая свежей травой, еле угадывалась, но король уверенно скакал вперед. На привале он с удовольствием прошелся по лесу.

— Видишь, какой здесь лес? — говорил он Конну. — Светлый, чистый. В Аквилонии леса лиственные, густые, деревья и кустарники растут в несколько ярусов, там простору нет. А здесь сосны устремляют к небу светлые стволы, создавая дивное ощущение величия и чудесной гармонии природы. Как будто душа моя воспаряет ввысь. Сосновые кроны смыкаются высоко над головой, прямые ровные стволы внизу лишены веток и взор скользит по ним, не встречая преград. Красота! А вот в еловом лесу не так. Еловый лес темный, мрачный, густые еловые ветки плотные, сквозь них не проходит солнечный свет и видимость мала. Там душно и тошно. А здесь дышится легко.

— Хорошо, — согласился Конн. — Но что же, здесь никто из людей-то не живет?

— Почему? Живут. Охотники бьют зверя и птицу. Но в основном поселения жмутся к воде. К рекам, озерам. Охотник найдет способ утолить жажду, а нет — перетерпит, а вот постоянное жилье всегда рядом с водой. Возле воды — пастбища, потом выжигают участки леса и устраивают поля. Увидишь.

После отдыха они вновь сели на коней и к исходу дня выехали к селению на берегу небольшого озера. Жителей в нем не оказалось, никто не встретил гостей ни доброжелательным любопытством людей, живущих вдали от густонаселенных стран, ни с откровенной опаской битых жизнью земледельцев. Лишь седоволосый старец сидел на крыльце одного из домов, равнодушно отвернувшись в сторону озера и совсем не интересуясь приезжими людьми. Король мягко спрыгнул с коня, подошел к старику и встал перед ним:

— Что здесь случилось, отче? — спросил он. — Куда все подевались?

— А ты кто такой будешь? — спросил тот в ответ.

— Я Конан. Король Аквилонии и киммериец по рождению.

— Ты собираешься присоединить Киммерию к Аквилонии? — глаза старика оживились интересом и опаской.

— Нет. Я пришел как гость, не с войском, а всего лишь с сопровождением.

— А наши приняли вооруженных всадников за передовой отряд чужого воинства…

— Но что же все-таки здесь случилось?

— Ты не знаешь?

— Нет!