Терри Донован, Мартин Шерр

Круг Времен

I



Ничто не предвещало беды. Море было спокойным, как престарелый евнух. Нагретая солнцем вода, повинуясь сонному бризу, лениво морщилась покатыми волнами.

Торговый корабль «Глаз Асуры», принадлежавший купцу Дханпату, казалось оцепенел на бескрайней глади Вендийского моря. Паруса едва трепыхались. Палуба тоже казалась вымершей. Поддавшись разлитой над влагой лени, моряки предавались праздности. Сил хватало лишь слегка шевелить языками.

Только один мореход не поддавался общему настроению. Высокий и статный, непохожий на других, в одной набедренной повязке, с бронзовым от загара телом и черными волосами, заплетенными в длинную косу, он, словно изваяние, застыл на носу судна. Он не доверял обманчивому спокойствию моря.

Корабль шел из Вендии к берегам Черных Королевств, мимо островов Жемчуга. Два дня назад он отплыл из гавани Ашохана. Трюмы судна были доверху забиты драгоценными специями. Пряные запахи витали над палубой, наполняя души моряков спокойной уверенностью в успехе предприятия.

Не в первый раз морские бродяги совершали этот путь. И потому они были беспечны и предвкушали то время, когда они вернутся назад, выручив хорошие деньги за товар. Когда они бросят якорь в родной бухте, а выпотрошенный корабль останется под присмотром портовой стражи и пары часовых, которые, само собой, тут же напьются и заснут прямо на дощатой палубе — под усыпанным крупными звездами небом родины. Они мечтали о гибких храмовых танцовщицах, о юных плутовках на улочках трущоб, готовых на все ради плошки зерна и крепком пальмовом вине, которое так славно готовит старый Чанда из Бхарупы.

Моряки смеялись, нежась под лучами южного солнца, позабыв о том, что боги не любят, когда простые смертные пророчат себе удачу.

Время от времени они беззлобно задирали угрюмого гиганта с косой.

— Иногда я принимаю Конана за обрубок мачты. Он так же неподвижен и молчалив. Эй, братья, надо проверить, может, он уже умер? — балагурил просмоленный моряк, с черным, словно головешка лицом.

Ватага хохотала, продолжая зубоскалить, но он не обращал внимания на пустомель. С самого начала путешествия им владели дурные предчувствия. Варварский инстинкт предупреждал: будь начеку!

Зато его хозяин «Глаза Асуры», Дханпат был весел и не помышлял о беде. Он лежал в своей каюте, единственной на корабле, и лениво наблюдал за черноволосым гигантом сквозь открытый зарешеченный люк в палубе. И даже две юные служанки, молчаливо сидящие по обе стороны от ложа купца и готовые исполнить любое желание хозяина, не могли отвлечь его хотя бы на мгновение.

Дханпат был тучный, круглолицый мужчина с глазами навыкате и толстыми бородавчатыми пальцами, напоминающими хвосты древесных гадов. Купец любил жизнь и надеялся, что боги и впредь будут одаривать его своими милостями.

Сейчас он размышлял, и на это у него была веская причина. Он не понимал — почему Конан не пьет и не веселится со всей командой, а держится особняком. Да и по мнению жен Дханпата — северный варвар выглядел крайне подозрительно. Может быть он поспешил и не стоило брать киммерийца рулевым на корабль и доверять драгоценное судно лапам этого дикаря?

— Конан, ты стоишь так уже два колокола! Пойди отдохни! — воскликнул Дханпат, рассчитывая что варвар встрепенется и выйдет из своей угрюмой задумчивости.

При этих словах, находившаяся в его рту виноградина вылетела, и едва не упала на грязный пол. Юная служанка поймала ягоду, и, чтобы загладить неловкость хозяина, быстро ее проглотила.

Конан молчал. Он прекрасно слышал слова купца, но отвечать не спешил. Не пристало воину попусту молоть языком, подобно этому отребью на палубе.

— У меня есть для тебя подарок, Конан, — продолжал Дханпат. — Две мои рабыни полюбили тебя, едва увидев впервые. Спускайся вниз и я позволю им утолить твою страсть. Посмотрим, что ты скажешь, когда увидишь их прекрасные точеные лица и. гибкие тела. Поверь, они восхитительны. Мои добрые жены прислали их, чтобы я не скучал в плавании. Но я хочу поделиться с тобой своим наслаждением, Конан. Ведь я еще не отблагодарил тебя за то, что ты ловко разделался с теми мерзавцами, которые подстерегли меня на задворках Ашохана.

Конан вовсе не собирался разочаровывать Дханпата и признаваться в том, что он сам подговорил этих бродяг напасть на купца. Они долго спорили, поскольку привыкли разбойничать в пустыне, грабя караваны.

Но варвару удалось втолковать этим тупоголовым детям Нергала, что нападение в тенистом переулке куда безопаснее и прибыльнее, чем лобовая атака среди песков. Они поверили и жестоко поплатились за свою доверчивость. В живых не осталось никого. Конан, конечно, надеялся, что кому-то из них удастся уцелеть. Но вышло по другому — им не повезло. Зато все выглядело весьма убедительно.

Тогда он спешил. Капитан Гураб буквально наступал ему на пятки. Коварный пират готов был пойти на все, чтобы выпустить Конану кишки. Нельзя было терять ни дня. И Конан, услышав, что некий Дханпат назавтра должен поднять якорь и покинуть Ашохан, решил войти к купцу в доверие самым простым и быстрым способом — спасти ему жизнь.

Драка в переулке получилась на славу. Конан положил на месте всех грабителей, к вящему изумлению перепуганного купца. Дханпат остался доволен.

— Я помню, как ты играючи перерезал им глотки, — довольно щурился Дханпат. — Это было поразительно. Я тоже хочу поразить тебя, варвар. Ты поразишься тому, насколько не вяжется невинная внешность моих рабынь с их умением обращаться с мужчиной. У них тонкие талии, и плоские животы. Груди едва проявились и соски розовы и нежны, словно бутоны цветов. Они отзываются на каждое прикосновение. Языки их подобны лианам. Они умеют мурлыкать и выгибать спины, как кошки. Они сделают для тебя все, что только ты сможешь вообразить.

Голос Дханпата дрожал от вожделения, но Конан продолжал упорно молчать.

Ближе к вечеру, когда Податель Жизни уже направил свою золотую колесницу к кромке окоема, на небе появились мрачные облака. Варвар насторожился — такие обычно предвещают бурю. Облака лениво ворочались на багряном небе, словно стадо пустынных туров посреди осеннего поля. Потом от них отделилось одно — больше и темнее прочих. И поползло по направлению к кораблю.

Очертания облака менялись, его края становились все более четкими. Моряки забеспокоились. Они повскакали с мест, что-то залопотали на своем гортанном вендийском наречии, и стали отчаянно жестикулировать, показывая на небо.

Недавняя безмятежность уступила место тревоге.

— Таннин! Таннин! — вдруг истошно завопил темнолицый. Остальные тут же подхватили: — Танин, таннин, — и начали метаться по кораблю, словно Зандра разом лишил их рассудка. Одни в ужасе полезли на мачты, другие решили забиться в трюм, а кто-то просто упал на палубу и попытался растечься по ней, словно вытащенная из воды медуза.

— Таннин! — снова и снова раздавались вопли.

Конан не шелохнулся.

Его лицо с каждым мгновением мрачнело все больше. Он понимал, что перед ними никакой не таннин, как это представлялось суеверным вендийским мореходам, но по сути это ничего не меняло.

Небесный зверь Таннин, как считали вендийцы, не любит жары. Чтобы быть все время в прохладе, чудовище забирается внутрь облака и лежит там, свесив черный хвост. Но облако постепенно поднимается вверх и, приближаясь к солнцу, теряет прохладу и испаряется. В конце концов, оно рассылается в невесомую пыль, и уже не способно удержать таннина. И черный зверь, кружась в потоках ветра, падает вниз. Обрушившись на землю или в море, он в неистовстве вытаптывает посевы, обгладывает листву с деревьев, пожирает скот, и губит людей, не разбирая кто перед ним: раб или король. Но когда, устав, он все же останавливается, то тут же мгновенно погибает, превращаясь в черный дым.

Волнение на море усилилось, горизонт сделался черным, ливень стал подобен туче стрел. Свирепый ветер гнал перед собой огромные волны, похожие на горы.

Морякам чудились в волнах безглазые морды морских химер, обезображенные яростью, которые приготовились жрать человеческое мясо. Вендийцы верили, что эти твари со змеиным телом, обитают в кромешной тьме на морских глубинах, куда не отваживаются заплывать даже кракены. И только в шторм их, случается, выбрасывает на поверхность.

Налетел порыв резкого ветра, сильного как пощечина обиженной невесты, и холодного, как вода в подземных погребах Халоги. Корабль сильно качнулся, как будто задел днищем мель.

Паруса шумно хлопнули, потом на короткий отрезок времени обвисли, и затем неожиданно снова наполнились ветром. Но на этот раз в противоположном направлении.

Свободный конец одного из тросов, удерживавших край большого паруса, захлестнулся вокруг растяжки. Да так неудачно, что потянул за собой конец рея. Большой парус снова хлопнул — и развернулся поперек судна. Море, словно ожидало этого. Налетел еще более бешеный порыв ветра — и мачта качнулась, обмакнув нижний край паруса в воду. Снасти заскрипели, будто застонали от боли — а потом затрещали.

Вопли обезумевших моряков, решивших, что на их головы пало наказание злого божества, и спасения нет и быть не может, едва не заглушили эти звуки. Но следом раздался треск, настолько громкий, что никакой человеческий голос не смог бы с ним сравниться.

Мачта надломилась у основания, и во все стороны полетели щепки, одна из которых попала в глаз чернолицему моряку, который еще совсем недавно подшучивал над Конаном. Моряк застыл на месте и истошно заорал, вместо того, чтобы попытаться спасти собственную шкуру. И корабль тем временем дергался, как норовистый конь, который хочет отомстить своему наезднику за годы подневольного труда.

Краем глаза Конан заметил гигантскую волну, лоснящуюся, словно спина исполинского змея — она стремительно приближалась к тонущему судну. Не теряя больше времени, он подхватил бочонок с остатками пресной воды, и спрыгнул с ним в воду, надеясь, что успеет отплыть на безопасное расстояние до того, как корабль разнесет в щепки.

Стихия закружила и завертела его, плеснула соленым в глаза и последнее, что смог разглядеть варвар сквозь влажную пелену, было маленькое судно вдалеке, к которому неумолимо приближался чудовищный морской зверь с плотью из темных волн.

А потом вокруг все померкло, и глаза варвара перестали различать что-то, кроме собственных рук и скользкого бока бочонка.

Он быстро потерял счет времени. Бочонок удерживал его на поверхности, давая возможность беречь силы. Время от времени он громко кричал, надеясь, что еще кто-нибудь уцелел, кроме него. Но ночь отзывалась только голосами ветра и волн.

К утру тучи рассеялись, взошло солнце, море стало утихать. В предрассветной мгле киммериец увидел, что выжил только он. Все остальные пошли ко дну — духи стихий собрали обильную жатву.



II



Вода была везде — куда ни кинь взгляд. Лишь изредка вдали мелькали черные лоснящиеся спины морских коров, чьи самки, по словам моряков, вполне могут заменить женщин, а самцы имеют мужское достоинство, неотличимое от человеческого.

Конан решил плыть на север. Где-то там должны находится острова Жемчуга.

День был тягучим, как смола. Время словно остановилось и не собиралось никуда идти. Солнце наблюдало за киммерийцем, как ленивый вор, лежа в тени, наблюдает за жертвой у которой стоило бы срезать кошелек.

К вечеру Конан заметил, что облака снова собираются в неприятного вида тучи, и закрывают небо. Он приготовился к новой буре, но ночь прошла довольно спокойно и Конану даже удалось слегка вздремнуть, под равномерное колыхание водной глади. Мало-помалу забрезжил рассвет. И в серых утренних сумерках варвар заметил у края окоема очертания земли.



III



Горб острова, полускрытый туманом, напоминал тушу кабана, валяющегося в луже. Конан вспомнил о Кабаньем остров, названным так как раз за свою схожесть с лежащим животным. Расстояние до острова было приличное, но Конан умел плыть, экономно расходуя силы.

Утренний туман рассеялся, и Кабаний остров стал виден лучше. Но чем ближе подплывал Конан, тем явственнее понимал, что хотя этот кусок суши и смахивал изгибом на спину вепря, надеяться на то, что это тот самый остров не приходится. Потому что над лесом, похожим на гигантскую кабанью щетину, выступали высокие острые скалы, очертаниями напоминавшие башни. А ничего подобного, насколько варвар помнил, на известном ему Кабаньем острове не имелось.

Через пару лиг, когда Копан смог рассмотреть эти скалы получше, он окончательно уверился в том, что это не игра природы, а творение человеческих рук. Впрочем, были ли эти руки человеческими, варвар до конца уверен не был. Но как бы то ни было: перед ним были постройки, а не скальная гряда. А когда под ногами зашуршало пологое песчаное дно, в этом не оставалось никаких сомнений.

Тот Кабаний остров, который знал киммериец не мог считаться самым милым местом в Хайбории. Попасть сюда считалось если не худшим из зол, то, по крайней мере, большой неприятностью. Остров находился в стороне от главных морских путей, и здесь можно было прожить пятьдесят зим, не увидав паруса.

Именно поэтому они привезли сюда Шивадана, предателя, который намеревался сдать их разбойничью ватагу аколитам владыки Болея, давно мечтавшему заслужить щедрую награду торговцев и заодно прослыть в веках народным избавителем.

Но Шивадан скверно обучил своего ручного ринха, который неожиданно для своего хозяина, не найдя суши, прилетел обратно на корабль, так что капитан Гураб смог прочитать свиток, обмотанный вокруг его четвертой лапки.

Убивать Шивадана не стали, потому что капитан рассудил, что смерть слишком легкая кара за предательство И будет гораздо справедливее, если их заблудший товарищ сдохнет от голода, жажды и укусов ядовитых сколопендр Хотха на Кабаньем острове, затерянном среди южных вод.

Конан брел по мелководью к берегу и настороженно вглядывался в приближающийся лес.

Если на острове были люди, то им могло не слишком понравиться его внезапное появление.

Погрузившись в размышления Конан чуть было не наступил на бурую тварь покрытую ядовитыми иглами, которая зарылась во влажный песок. Лишь в последнее мгновение он успел отдернуть ногу.

Он чуточку сожалел, что пришлось бросить бочонок, спасший ему жизнь. Но вода в нем закончилась и тащить его на берег было бы глупо.

Сильно пахло гнилыми водорослями. Мертвые моллюски и медузы подсыхали на песке. Людей не было видно, лишь птицы перелетали с ветки на ветку, оглашая лес звонкими трелями. Солнце поднялось высоко и стало припекать. Жажда сделалась невыносимой.

Шатаясь, Конан добрел до леса и оказался под спасительной сенью. Отыскав звериную тропу, он двинулся по ней вглубь острова, зная что она приведет его к пресной воде.

Лес ничем не отличался от других лесов на островах Вендийского моря. Все те же огромные зубчатые листья, вездесущие лианы, яркие цветы, масса гниющих поваленных стволов, звонкое жужжание насекомых, и гомон птиц в вышине.

На всякий случай, Конан подобрал суковатую палку, достаточно тяжелую и прочную, чтобы при случае раскроить кому-то череп. Хотя на островах и не водилось крупных хищников, а опасаться следовало только ядовитых гадов, терять осторожность не пристало.

Далеко идти не пришлось. Конан почуял запах воды, а вскоре и увидел ее. Ручей разливался, огибая большой замшелый камень. Вода была прозрачной — и в ней словно застыли несколько рыбешек пестрой окраски.

Конан протянул руку, чтобы зачерпнуть воды — и обомлел. На дне сверкала половинка серебряной монеты. И северянин хорошо знал, где находится оставшаяся часть: у капитана Гураба! Тот всегда оставлял распиленную пополам монету в жертву Нергалу, надеясь, что это зачтется, когда его бесплотный дух попадет на Серые Равнины.

По всему выходило — это все-таки Кабаний остров!

А это значит, что место последних мучений Шивадана должно быть где-то здесь, неподалеку от ручья. Конан вдоволь напился, наполнил кожаную баклажку у пояса, с которой никогда не расставался, и отправился на поиски останков несчастного. Там должно было сохраниться кое-что, в чем сейчас он очень сильно нуждался.

Узнавая ориентиры, он скоро вышел на поляну с расщепленным деревом.

Шивадан был здесь. Точнее то, что от него осталось. Умер он, так, как и предсказывал Гураб. Ядовитые сколопендры Хотха выели его изнутри..

Лохмотья дхоти на скелете Шивадана полностью выцвели. И это было не удивительно — предателя вымачивали три дня в вязком соке дерева сихора, чтобы тело его стало сладким и привлекло летающий гнус. Потом, уже на острове, привязав к дереву, предателю разжали зубы его же кинжалом и влили в глотку остатки сока, чтобы доставить удовольствие и сколопендрам. А для того, чтобы несчастный ненароком не сомкнул челюсти, ему в рот забили полую трубку из сухой кхитайской травы, так что членистоногим любителям сладкого путь был открыт. Замысел Гураба удался на славу — предателя выели изнутри и, Кром свидетель, — смерть его не была легкой.

Конан осторожно пошарил палкой в густой траве, а когда на земле что-то блеснуло — нагнулся и поднял. Слава Солнцеликому, тот кинжал, что послужил оружием возмездия, уцелел и почти не покрылся ржавчиной. Недаром говорят, что секрет ханасульской стали людям открыл сам Индра. Киммериец отыскал подходящий камень и стал приводить клинок в порядок. С кинжалом на поясе он сразу почувствовал себя уверенней и был готов ко всему, что уготовили ему лукавые боги.



IV



Варвары не мстят мертвецам. Поэтому Конан похоронил останки Шивадана, и попросил Нергала отнестись снисходительно к его мелкой душонке. Забросав могилу ветками киммериец пожал плечами и направился в сторону башен. Раз так получалось, что это — Кабаний остров, значит, башни появились в последнее время. А Конан что-то не мог припомнить случаев, чтобы такие строения возникали только благодаря человеческому трудолюбию всего за каких-нибудь пару лун. Значит дело не обошлось без магии. Что не предвещало ничего хорошего.

Впрочем, выбирать не приходилось.

Лес неожиданно кончился, а перед Конаном оказалась высокая стена, которая насколько хватало глаз уходила в стороны. Конан поднял бровь. Камни кладки были покрыты мхом, на кромке росли мелкие кустики, в небольших трещинах курчавились лианы. Стена выглядела так, будто простояла не меньше десятка сотен зим.

Конан направился вдоль стены. Вокруг не было ни души, но напрягая слух можно было различить отголоски музыки и звуки человеческой речи, доносящиеся из-за каменной кладки.

Варвар поднял голову вверх. В приличных местах на таких стенах несут дозор стражники. Но тут никого не было, только ветер колыхал ветки кустов наверху.

Конану необходимо было попасть внутрь. Там должна быть вода и пища. Кроме того тот, кто сумел в короткие сроки возвести такую цитадель, обязан был знать и парочку способов как убраться с этого негостеприимного острова. Поэтому киммерийцу не оставалось ничего иного, как перелезть через стену.

Подниматься было нетрудно. Время или колдовство не пощадило строение, в каменной кладке было много выбоин и трещин. Теперь она мало чем отличалась от обычного утеса, а лазать по скалам для Конана было привычным занятием.

Замерев у верхней кромки, Конан прислушался. Вдалеке по-прежнему слышались звуки города, но вокруг было тихо. Он сделал последнее усилие и, одним рывком преодолев оставшееся расстояние, распластался на стене.

Огляделся.

Никого.

Похоже эти горожане были на редкость беспечны и совершенно не опасались вторжения.

Конан начал внимательно изучать раскрывшийся перед ним вид. Из-за стены не было заметно, что город располагался на высоком холме. Улочки представляли собой лестницы с длинными ступенями, поднимавшиеся к центру, где надо всем нависали две черные мрачные башни без окон. Большинство строений было выкрашено в яркие цвета, на некоторых стенах домов виднелись геометрические узоры. Дома, как и улицы, поднимались ярусами. Крыши были плоскими, и на многих разбиты сады.

В одном из таких садов Конан заметил обнаженную женщину со смуглой кожей и множеством длинных черных косичек. Женщина стояла в небольшой лохани, а мальчишка-слуга в набедренной повязке тянулся вверх изо всех сил, привстав на цыпочки, чтобы полить из ковша на грудь хозяйке. Женщина заметила Конана, надменно улыбнулась, и повернулась к нему спиной.

Да, похоже они действительно не опасались врагов! Даже женщина и та не испугалась незнакомца! Более того: ее нисколько не удивило присутствие чужого человека на крепостной стене.

Странно.

И если прекрасная незнакомка продолжала как ни в чем не бывало совершать омовение, то мальчишка-слуга потерял толику былой расторопности и с не мог отвести глаза от Конана. В конце концов, его хозяйка не выдержала, вырвала у него ковш и как следует стукнула ротозея по голове.

Конан поднялся на ноги и подошел к внутреннему краю крепостной стены. Неподалеку он заметил каменную лестницу, спускавшуюся в город. Ступени были выщерблены и частично обвалились, но при некоторой ловкости можно было рискнуть и спуститься.

Едва он преодолел пару пролетов, как тут же появились зрители: стайка грязных и оборванных мальчишек., каких полно в любом городе Хайбории. Они начали свистеть, улюлюкать, кривляться и дразнить варвара.

Не обращая на мальчишек внимания, Конан наконец спустился и направился вверх по улочке. Он справедливо рассудил, что в центре города скорее сумеет найти место, где можно подкрепиться и отдохнуть. Хотя, для начала не мешало бы раздобыть немного деньжат: вряд ли, несмотря на всю свою беспечность, местные жители захотят даром предоставить незнакомцу то, в чем он так нуждается.



V



Знакомый запах привлек внимание Конана. Это был запах хорошей выпивки и жареного мяса. Он доносился от открытой двери неказистого домишки, к двери которого вели несколько покосившихся ступенек.

Конан рассудил, что не будет ничего дурного в том, если он зайдет и посмотрит что там происходит. Когда дверь не затворена, это означает — хозяева не прочь увидеть у себя гостей.

Едва он появился на пороге, как шум стих и на него уставилась добрая сотня глаз. Конан ухмыльнулся. Здесь было все то, что он так любил: жарящийся на вертеле ягненок, свежие фрукты, вареные овощи, и кувшины доброго вина. Все выглядело вполне сочным и аппетитным. Особенно для человека, который пережил кораблекрушение и почти два дня питался только водой из бочонка.

У дальней степы, под узким окошком, из которого падал тусклый свет, пристроились трое музыкантов среди которых была одна женщина.

Впрочем, она не слишком отличалась от остальных. Те же спутанные волосы, тот же потупленный взгляд и наклон головы. Она так же извлекала заунывные звуки из своего знавшего лучшие времена инструмента. Смертельная усталость чувствовалась не только в мелодии, но и в облике музыкантов. Они еле шевелили пальцами и даже не считали нужным отгонять огромных черных мух, которые беспрепятственно ползали по их лицам, словно играющие были уже мертвецами.

Глаза посетителей были направлены на Конана, но на него смотрели отнюдь не все. Опытный взгляд киммерийца мгновенно зафиксировал молодого человека, который не сводил глаз с кошелька дородного бородатого мужчины, прислонившегося к стене и пьющего из огромной кожаной кружки. Конан понял, что сейчас должно произойти и не ошибся. Юноша пододвинулся поближе и легким движением крохотного ножика срезал кошелек с пояса бородача.

Юноша был худ, скуластое лицо с длинным тонким носом выдавало его дальнее родство со стигийцами. Он быстро поймал взгляд варвара.

Стало понятно, что он не собирается расставаться со своей добычей только потому, что кому-то кажется, что он не имеет на нее законного права. Юноша отделился от стены и небрежной походкой двинулся к выходу.

— А ну, стой, — рявкнул Конан и, схватив вора за плечо, развернул его к себе. В раскосых черных глазах стигийца было изумление. Впрочем, в другое время и в другом месте, эти двое могли бы найти общий язык. Но не сейчас.

Словно, чтобы подтвердить этот вывод, вор стремительным движением выхватил из складок плаща нож, раза в три больше, чем тот, которым он срезал кошелек.

— Попробуй, возьми меня! — воскликнул он ломающимся, словно у подростка, голосом. Это настолько не вязалось с его обликом, что Конан на мгновение замешкался и едва не пропустил удар. Только в последний момент он сумел отклониться, и лезвие лишь слегка царапнуло варвара по животу.

Юноша рассмеялся. Смех его был подобен лаю гиены.

— Тебя, варвар, оказывается будет легко убить!

Это были лишние слова и Конан крепко схватил чересчур уверенного в себе бедолагу и швырнул его наземь. Причем постарался, чтобы встреча с полом была как можно более чувствительной. Вор вдруг с недоумением обнаружил перед своим лицом вместо живого противника твердую и холодную поверхность, по которой медленно растекалась лужа его собственной крови. Он схватился за разбитый нос и попытался встать, но это. оказалось невозможно. Его будто придавил огромный камень.

— Ну, — раздался голос варвара, — а что ты скажешь теперь?

— Отпусти, я не могу дышать.

— Отпустить — это вряд ли, а вот дышать — пожалуй можно. Иначе палачу будет скучно возиться с мертвецом, — усмехнулся Конан, слезая со спины своего противника.

Тот поднял голову и пристально посмотрел на варвара.

— Ты — не он, — загадочно произнес воришка. — Тебя не было. Меня должен был поймать не ты, а тот, кто сейчас войдет. Войдет, когда я буду выходить.

— По-моему, тебе совсем худо, — задумчиво произнес Конан, — если ты начал нести такой вздор. Но ничего, думаю, здешние законы похожи на законы материка. Не зря же вы все изрядно смахиваете на вендийцев. Значит, за воровство тебя ожидает смерть. И не слишком быстрая.

Бородатый мужчина, пьющий у стены пиво и лишенный кошелька, до сих пор не понимал, что происходит. Он воловьими глазами глядел на Конана и воришку, и в этих глазах светилась пустота. Так смотрит на мир рыба, вытащенная на сушу.

Конан пошарил за пазухой вора и выудил на свет украденный кошелек.

— Я поймал вора! — громко, чтобы всем было слышно, объявил он. — а ты, приятель, держи свой кошелек! — добавил он, обращаясь к бородачу.

Бородач сделал очередной глоток и равнодушно ответил:

— Мой кошелек у меня.

— Проверь, — посоветовал Конан.

— Зачем мне проверять. Я и так знаю.

— Бывает, что знание оказывается ложным. А проверить лишний раз никогда не помешает.

Бородач протянул руку к поясу и обнаружив, что там пусто — громко завопил.

Конан помотал кошельком над поверженным вором и швырнул его хозяину. Тот неловко его поймал и опять застыл в прежней позе. Похоже, благодарность здесь была не в чести.

Воришка пошевелился и указал пальцем на вход:

— Меня должен был поймать он…

Придерживая вора одной рукой7 Конан оглянулся. В дверном проеме стоял толстяк. Лицо его скрывалось в тени. Зато можно было разглядеть дорогую одежду, зачем-то прикрытую лохмотьями нищенского плаща.

— Что вы все так уставились на меня? — осведомился толстяк.

— Он говорит, что ты должен был поймать его, — объяснил Конан. — Хотя мне кажется, что он помешался от страха. Ты знаешь его?

— Впервые вижу, — отмахнулся толстяк. — Эй, хозяин, выпивку и жратву мне! Живо!

— Несу, — послышался сиплый голос.

Конан оглянулся и увидел человека в кожаном фартуке, с голым волосатым торсом, который по внешнему виду и телосложению мог бы легко посоперничать с диким вепрем.

— Выпивки, — повторил толстяк. — И еды. Да поживее, Нергал тебя задери!

Кабаноподобный кивнул и скрылся за дверью, прикрытой занавесью из полой кхитайской травы.

Через некоторое время он вернулся, неся в одной руке оловянную кружку, наполненную так, что содержимое расплескивалось при ходьбе, а в другой — жареную фазанью ногу.

— Это тебе, — сказал он, протягивая руки к странному посетителю.

— Сожри меня морской змей! — воскликнул толстяк, принимая еду и выпивку. Потом шумно и надолго приложился к кружке. Закусив огромным куском фазаньей ноги, он пришел в доброе расположение духа, и обратил, наконец, внимание на нелепую пару на полу.

— Я поймал вора! — сказал Конан. — Он украл кошелек вон у того здоровяка у стены.

— Я плотник, — уточнил зачем-то бородач.

— Украл кошелек у плотника, — согласился Конан.

— Так что же мы стоим! — загрохотал вдруг толстяк. — Я убил двенадцать химер, двух морских змеев и одного кракена, и я не боюсь нечего! Эй, музыканты, играйте громче! Играйте песни моря! Так чтобы были в них слышны волны бездны, ветер и тучи!

Конан перевел взгляд на безумца и чуть ослабил хватку. Этим воспользовался стигиец, сумев выскользнуть из-под Конана, и рванул к двери.

Но на этом его везение закончилось. Потому что толстяк сделал резкое движение и вор затрепыхался в его железных лапах.

Юноша болтал ногами, как будто бежал, все еще не понимая, что вновь попался. Безумный любитель бурь крепко держал его за шкирку, не забывая при этом обгладывать фазанью ногу.

— Мы поведем тебя к судье, — ласково сказал толстяк, приблизив лицо к вору. — И после суда тебя… — И он красноречиво провел объедком возле шеи.

— Эй, все кто чтит власть царя Нилама! Я призываю вас к справедливости! Мы должны отвести вора в суд. Виновный должен быть наказан!

Он отхлебнул из кружки, затем посмотрел на Конана и добавил:

— Иди и ты, чужеземец!

Вместо борьбы за справедливость, Конан сейчас бы предпочел парочку окороков и пяток кружек доброго вина. Но отказаться было нельзя.

— А может он голоден? — неожиданно раздался женский голос, и Конан с удивлением увидел огромную женщину в грубой мужской одежде. — Попей маминого молочка! — Женщина подняла рубаху и высвободила чудовищных размеров грудь, больше напоминающую коровье вымя, с той только разницей, что соска было всего два.

Люди в таверне расхохотались. Так громко и заразительно, что даже музыканты, наконец, прекратили свою заунывную игру.

— Спасибо, дорогуша! Но с тех пор, как я вырос, я предпочитаю вино, — ответил Конан.

Хохот достиг чудовищной силы. По столам застучали кружки и кулаки.

— В суд! В суд! — закричали со всех сторон, и толпа направилась к выходу.



VI



Судья Ахупам развалился в огромном резном кресле с высокой спинкой, в окружении стоящих советников и слуг. Он был благостен и находился в состоянии сонливой мечтательности. Советникам приходилось хуже. Они были вынуждены стоять и томиться на солнцепеке. Советники с завистью смотрели на судью и исподтишка толкали друг друга, стараясь занять местечко поближе к нему. И дело было не столько в почтительности к благонравному Ахупаму, сколько в опахале из перьев оликса, которое держал над судьей высокий и жилистый раб.

Перед Ахупамом на низком столике, с изогнутыми ножками в виде бодейских змей, стояли разные яства: шербет, сладкие сливы, орехи разных сортов, мелкие кхитайские груши, виноград с пятнистыми ягодами, напоминавшими перепелиные яйца.

Ахупам пошевелил пальцами — и юный слуга с лицом девочки и округлыми бедрами оторвал от кисти виноградину и поднес ее ко рту господина. Судья причмокнул и лениво приоткрыл глаза. Но на этот раз сполна насладиться вкусом винограда ему не удалось, ибо он увидел то, что весьма его раздосадовало. К нему приближалась разношерстная толпа, состоящая из ремесленников, торговцев, слуг, и одного огромного варвара.

— Кто ты? — спросил судья, когда варвар приблизился. — И что это за люди с тобой?

Конан ответил не сразу, ибо был поражен даже больше уважаемого судьи, который сильно напоминал Дханпата. И если бы варвар не был уверен, что его бывший хозяин, вместе со своими юными наложницами, сейчас кормит рыб, то вполне мог бы подумать, что тот милостью богов перенесся на остров и заделался городским судьей.

— Я поймал вора. А эти люди пришли, чтобы подтвердить его вину. Мы требуем справедливого суда, ибо воровство должно быть наказано, а добродетель — поощрена.

— Ты выглядишь, как грубый варвар, — сказал судья. — Но изъясняешься, как цивилизованный человек. Сколько же времени понадобилось твоему хозяину, чтобы научить тебя говорить?

Конан сжал кулаки, но тут вперед выступил любитель фазанов, моря и бурь.

— Да, он — варвар! Но этот варвар поступил благородно — поймал вора! Это случилось в одном из достойнейших наших домов, где добрые люди обычно отдыхают! Но разве могли бы мы впредь отдыхать спокойно, если бы узнали, что у одного из посетителей украли кошелек?

— Я знаю тебя, достойный господин Нубар и твое мнение значит немало, — прищурился судья. — Но для начала мне нужно знать, кто пострадавший.

— Мы все пострадали! — с жаром заявил Нубар.

— Но ведь не мог же вор украсть все ваши кошельки одновременно? — усмехнулся Ахупам. — Для этого у него должно было бы быть гораздо больше рук. А я вижу только пару.

— Он украл один кошелек, — сказал Нубар. — Но это все равно, как если бы он украл.

Он опозорил уважаемое заведение!

— Я знаю, о каком уважаемом заведении говоришь ты, Нубар, — сообщил судья. — И это прискорбно, что такой невзрачный тип, чье лицо отягощено всеми мыслимыми пороками, позарился на отраду страждущих и вопиющих. Но все-таки кто же пострадавший?

Нубар обернулся и показал на флегматичного плотника.

— Я — плотник, — представился бородач.

— Это сейчас неважно. А скажи-ка нам, плотник, у тебя действительно украли кошелек, и вот этот варвар вернул его тебе?

— Да, судья Ахупам.

— А где сейчас этот кошелек?

— У меня на поясе, судья Ахупам.

— Кто еще может подтвердить слова Нубара и плотника? — судья привстал. — Кто видел, как вор украл кошелек у плотника? А потом этот варвар поймал вора с кошельком, и вернул украденное владельцу?

— Я могу подтвердить, — сказала дородная женщина в мужской одежде. — Я видела. — Она с глупой ухмылкой подмигнула Конану, и вытянула губы.

— Датарфа, я давно знаю тебя. И помню, что ты не способна лгать, поскольку разум твой подобен разуму ребенка. — Ахупам снова опустился на кресло. — Что ж! Я убедился, что тот, на кого вы все указываете, виноват. Хорошо, будь по вашему, — сказал он и щелкнул пальцами. — Стража, ведите злодея сюда!

Стражники с длинными палками подхватили вора, подволокли к судье и заставили опуститься на колени.

— Признаешь ли ты свою вину?

— Нет! — отрезал вор с лицом суровым, как у отца, который застал невинную дочь с любовником.

Брови Ахупама приподнялись.

— Значит, несмотря на то что было здесь сказано, несмотря на свидетельства уважаемых горожан славного Терена, ты, несчастный, все еще отрицаешь свою вину? В своем ли ты уме, или Нергал лишил тебя рассудка? Ты знаешь, где находишься?

— Вполне. Я нахожусь в грязнейшем и отвратительнейшем из городов Хайбории, который населяют трусы, шлюхи, чревоугодники и лгуны. Я весь, с головы до ног, запачкан вашими грязными подозрениями! Вы отравили меня ядом своих уст, ядом смертельнее, чем у самой злобной из вендийских змей!

Ахупам покачал головой.

— Ты складно говоришь, но тебе это не поможет. Ты виновен, а значит — понесешь наказание. Но за эту луну ты третий, кого я приговариваю к смерти, а значит, по нашим мудрым законам, ты имеешь право выбрать себе способ казни. Как ты хочешь умереть?

— Я бы хотел умереть от старости, — заявил стигиец.

Ахупам рассмеялся.

— Браво, юноша! — сказал он. — Ты не потерял способность к веселыо даже перед лицом смерти! Ты отважный человек, раз шутишь, вместо того, чтобы дрожать от страха. За это я исполню твое желание. Я могу оценить добрую шутку и докажу это тебе. И ты сполна это оценишь, когда узришь палача.

Ахупам снова рассмеялся. Вор захотел сказать что-то еще, но быстро получил по губам палкой.

— С тобой все решено, но надо и другим воздать по заслугам, — произнес судья и сложил руки на животе. — Мой приговор будет справедливым! Подойди сюда, плотник. И вручи мне твой кошелек, дабы я мог пересчитать монеты, находящиеся в нем.

Плотнику явно не хотелось снова расставаться со своим добром, но он пересилил себя и поплелся к судье, протягивая тому кошелек. Судья развязал его, высыпал монеты, пересчитал их и разделил на три равные кучки. Плотник с ужасом наблюдал за его манипуляциями.

— Нашедший утерянное имущество имеет право на треть этого имущества, а поскольку кошелек был потерян тобой по глупости, а чужеземец, нашедший его, проявил смелость и доблесть, ему полагается дополнительное вознаграждение в одну треть. Таким образом, тебе остается треть твоих денег, и ты должен быть благодарен мне за мудрое решение.

У бородача отвисла челюсть, когда он услышал слова судьи. Про первую треть он знал, а вот вторая совсем не казалась ему справедливой. Но спорить было бесполезно, поэтому он угрюмо кивнул.

Ахупам взял одну горстку монет и, ссыпав ее в кошелек плотника, завязал его.

— Возьми то, что принадлежит тебе по праву.

Рука бородача дрожала, когда он забирал кошелек, но он сумел скрыть досаду.

Ахупам подозвал Конана.

— Как тебя зовут, варвар? — спросил Ахупам.

— Конан, но иногда меня называют и другими именами. Например, Амра, что значит Лев, — ответил Конан.

— Подойди, Амра. Я хочу воздать тебе по заслугам.

Ахупам поманил к себе одного из советников, прошептал ему что-то на ухо, и советник быстро удалился. Вернулся он еще быстрее. В руке у него был пустой кошелек, который он передал судье. Тот насыпал в него монеты и протянул Конану.

— Возьми, это твое, — произнес он.

Конан не стал возражать.

Затем судья обратился к все еще стоящему на коленях стигийцу.

— А тебе пора! — грозным голосом заявил он. — Раз ты хочешь умереть от старости, ты умрешь от нее! Готовьте плаху!

Стигиец снова получил удар палкой: просто так, на всякий случай. От такого предупреждения из рассеченной губы брызнула кровь, а стражники рывком подняли его на ноги, и погнали к выходу. Толпа загудела в предвкушении зрелища.

В воротах суда вор обернулся и посмотрел на Конана и усмехнулся. Словно он знал нечто, чего не знали другие.

Конан тоже направился к выходу.

Вслед киммерийцу раздался голос Ахупама.

— Надеюсь, мы скоро встретимся, Конан, Лев Из Иных Земель, — сказал он.



VII



Кошелек приятно постукивал по бедру варвара при ходьбе и Конан воспрянул духом. Привлеченный аппетитным запахом, прилетевшим издалека, Конан отстал от толпы и свернул на кривую узкую улочку. Никто не обратил на это внимания.

Длинные ступени улочки вели вниз и Конану показалось, что он уже видел ее с городской стены. По мере того, как Конан спускался, притягательный аромат усиливался. Меж крыш киммериец заметил пустое пространство, а потом услышал доносящийся оттуда гомон. Заглянув за угол, он понял, что нашел источник запаха.

На маленькой площади находился рынок, на котором торговали съестным: битой птицей, рыбой, плодами, мясом и хлебом. Здесь же на раскаленных камнях готовили простые кушанья, которые полагалось есть, завернув в тонкую лепешку. Что и делали с явным удовольствием покупатели в разноцветной одежде. Они чавкали, обливаясь жиром и маслом, и роняли на землю куски, которые тут же подбирали снующие повсюду шакалы.

Блуждающий в нетерпеливом возбуждении голодный взгляд Конана остановился на аппетитном куске мясе, который шкворчал на медной решетке. Остановился не только из-за восхитительного вида пищи, но и из-за внешности торговки, стоявшей рядом.

Она как две капли воды была похожа на Датарфу, только, пожалуй, имела более внушительные формы.

— Ну что, красавчик, хочешь отведать этой прелести?

И торговка сделала жест, будто предлагала ему не еду, а себя.

На самом деле Конана волновала не она, а тот замечательный кусок, от которого исходили сводящие с ума запахи. И Конан, не сдержавшись, потянулся к нему.

Хозяйка мгновенно сменила милость на гнев, и шлепнула киммерийца по руке.

— А ну прочь! Думаешь, раз я болтаю с тобой, так тебе можно воровать?

— Не бойся, женщина, я заплачу, — сказал Конан, развязывая кошелек. Краем глаза, он заметил, что этим заинтересовались мальчишки, которые не отставали от него с тех пор, как он ступил на базарную площадь.

На свет появился небольшой тусклый кругляш. Хозяйка мельком взглянула на нее и расхохоталась, упирая руки в бедра.

— Ты думаешь, я не знаю, как выглядят деньги? — ехидно спросила она, приблизив лицо к лицу Конана, и почему-то перешла на громкий шепот. — Засунь свою кругляшку обратно и никому не показывай, а то сочтут за мошенника и позовут стражу!

Мальчишки заулюлюкали. Некоторые из них принялись шарить по земле в поисках объедков и мусора, чтобы издалека запустить в чужеземца и всласть посмеяться над тем, как он будет потрясать кулаками и призывать богов.

Конан помрачнел. Он не терпел когда его обманывали. Только вот кто? Торговка, собирающаяся выманить у него монету побольше, или кто-то из тех, у кого кошелек побывал раньше?

Конан вспомнил усмехающееся лицо вора, когда его повели на казнь. Но почему судья, пересчитывая монеты, ничего не заметил? Разве что этот благородный господин никогда не видел денег. Что, впрочем не было исключено, учитывая количество толпящихся вокруг судьи слуг и рабов. Ахупаму не было нужды пачкать пальцы о презренный металл — для этого у него было достаточно клевретов.

— А может ты и впрямь мошенник? — не унималась торговка, так и не дождавшись ответа от варвара. Конан молчал и тучная ведьма вдруг истошно завопила:

— Эй, люди! Он покусился на мое мясо!

Конан сделал шаг назад, но толстуха с остервенением вцепилась в край набедренной повязки и потянула, будто собиралась его раздеть. Женщина весила чересчур много, и хватка у нее была соответствующая, но Конан рванул повязку обратно и ткань, не выдержав, разорвалась. Варвар потерял равновесие и, споткнувшись о некстати подвернувшегося шакала, со всего размаху рухнул на землю, подняв тучу красноватой пыли.

Сразу раздался смех мальчишек — и в голову киммерийца полетела подгнившая слива. Следом за ней — другие. Но торговка грозно прикрикнула на сорванцов и они прыснули по сторонам.

Едва Конан поднялся, как его обступили люди, которые стали разглядывать варвара: кто с презрением, кто с ненавистью, а большинство с равнодушием..

— Kpoм, чем я провинился перед вами? — насупился Конан.

— Ты пытался нас надуть, а мы этого очень не любим, — сообщил косоглазый мужчина с лепешкой в руке.

— К тому же, ты строил мне глазки, пытаясь соблазнить, делал грязные намеки, да еще силился лапать мои прелести своими грязными ручищами! — подбоченилась торговка.

— Этого я не делал! — не выдержал Конан.

— Значит, остальную свою вину ты признаешь? — невнятно осведомился косоглазый, вновь принявшийся жевать лепешку.

— Не признаю я никакой вины! — заявил Конан. Рука его потянулась к кинжалу.

— Значит ты обвиняешь нас во лжи? Ты хочешь сказать, что мы глупы, слепы и у нас нет совести? — спросил мужчина. При этом кусочек лепешки вывалился у него изо рта, и на него с чавканьем набросился тот самый шакал, о которого споткнулся Конан.

— Мы отведем тебя к нашему судье, — произнес мужчина. — Он мудр и справедлив, он сумеет рассудить нас. И я думаю, ты получишь по заслугам. Ты виноват. Ты пришел в наш город и пытаешься установить тут свои варварские порядки.

— Я не пытаюсь устанавливать никакие порядки, я просто хочу есть, — ответил Конан. — Мой корабль потерпел крушение, я провел в море два дня. Я смертельно устал и очень хочу есть!

Толпа угрожающе зароптала. И придвинулась ближе.

Конан пожал плечами.

— Не махать же кинжалом из-за какого-то куска мяса! Тем более, что у судьи я уже был. Почему бы не навестить его еще раз.

Он решительно толкнул бледного человека, с пустыми глазами, некстати заступившего ему дорогу и направился по улочке вверх. Толпа поспешила за ним. Торговка опять ухватила его за набедренную повязку.

Конан обернулся.

— Послушай, красавица, — сказал он. — Я не выношу, когда меня принуждают. Не давай воли рукам!

Торговка опустила глаза и разжала пальцы.

Толпа во главе с Конаном дошла до конца улочки. Завернув за угол, они встретились с другой толпой, поменьше. Она состояла в основном из юношей, едва вышедших из детского возраста, но была слегка разбавлена несколькими столь же юными девами. Все, кроме женщины шедшей впереди, были одеты подчеркнуто просто. Но их предводительница с лихвой восполняла скромность остальных. На ней была одежда из разноцветного шелка, затейливо повязанный пояс украшен сверкающей вышивкой цветов и птиц. Длинные волосы были заплетены тонкими косичками с серебряными шнурами, на шее висело ожерелье из крупных жемчужин идеально круглой формы.

Конан узнал ее. Это была та самая красавица, которую он лицезрел купающейся, когда лежал на городской стене.

— Ах, его уже схватили! — взвизгнула дама, тыча в киммерийца пальцем. — Я так и знала, что мною он не ограничится!

Она подскочила к Конану и плюнула ему в лицо. Потом обернулась к недоумевающей торговке, и громко заявила:

— Он пытался учинить надо мной насилие!

Зато торговка, лицо которой от злобы вдруг преобразилось до такой степени, что перестало казаться круглым, процедила сквозь зубы: