Посвящается моей маме, учившей меня понимать Германию, которую я должен был бы ненавидеть
От автора
Вторая мировая война, вспыхнувшая 1 сентября 1939 года, не должна была начаться. Это была случайная война.
Решительно никто осенью тридцать девятого не хотел воевать. Кроме одного человека — Адольфа Гитлера. И его собственные генералы не разделяли уверенности фюрера в победе.
Наше представление об экономическом превосходстве Германии — результат исторического воображения и воздействия нацистской кинохроники. Экономика той Германии была второразрядной. Как, скажем, сегодня экономика Ирана или Южно-Африканской Республики, вполне успешных, но далеко не передовых стран. Уровень жизни немцев сильно отставал от их более развитых соседей. Летом в Германии дети ходили босиком — родители не могли купить им обувь.
Проведенная нацистским режимом мобилизация экономики была невиданным экспериментом по переброске ресурсов в военную сферу. Но Гитлеру не под силу оказалось изменить глобальный баланс сил. Германия все равно не была настолько сильна, чтобы создать военную машину, способную сокрушить всех ее противников.
Вооруженные силы отражали отсталость Германии. Большинство солдат вермахта отправились на Вторую мировую войну пешком. Боеприпасы, снаряжение, армейское имущество перевозились в основном на лошадях. Так что не стоит считать, что вермахт создавался как современная, моторизованная сила для блицкрига. Германия не располагала такими возможностями. Немецкая армия в определенном смысле оставалась «бедной армией». И только военная служба знакомила деревенских юношей с моторами и машинами, радиоаппаратурой и радиолокаторами.
Почему же в сентябре 1939 года Адольф Гитлер начал мировую войну, которая не могла не закончиться поражением?
Вот это и есть главный вопрос.
Ответ на него можно искать только в сфере идеологии. Если бы Гитлер был способен рационально мыслить, он не решился бы на войну, которую Германия ни при каких обстоятельствах не могла выиграть.
Немцы отчаянно завидовали англичанам, считали, что живут в нищете рядом с богатыми соседями. Немцам казалось, что успех и процветание англичан определяются тем, что Британия — это империя, владеющая природными ресурсами и колониями по всему миру. Немцы много трудились, много откладывали и все равно не могли разбогатеть. Они просто не верили, что нормальный ход экономического развития приведет их к процветанию. Они поверили Гитлеру, что только новые территории и источники сырья могут сделать Германию богатой. Одна из самых удивительных черт немецкой политики состоит в том, что она постоянно находилась перед выбором между стремлением к национальному процветанию и враждебностью к соседям.
Немецкая экономика не могла существовать без импортных поставок. Девятнадцать миллионов немецких хозяйств не в состоянии были обеспечить население мясом, молоком и маслом. Но развивать сельское хозяйство нацистские руководители не хотели. Они видели выход в территориальных приобретениях.
Промышленность нуждалась в хлопке, шерсти, железной руде. Воздушный флот и автомобили жгли бензин, то есть нефть, и нуждались в покрышках из импортного каучука. Германия же в избытке имела только уголь. Остальное приходилось покупать. Нацисты пришли к выводу: зачем зависеть от внешнего мира, если можно заставить мир зависеть от Германии! Остальные проблемы разрешатся сами собой.
Европейские державы до последнего избегали войны. Память о Первой мировой была еще свежа, в Европе широко распространились идеи пацифизма. Все что угодно — только не война!
«Все французы опасались прихода Гитлера к власти, — вспоминал философ Раймон Арон. — С этого момента началась борьба: что делать, чтобы избежать войны? Тот, кто выступал за сопротивление Гитлеру, подозревался в том, что он хочет вовлечь Францию в войну. Обескровленная Первой мировой, Франция не могла выдержать второго кровопускания, даже если бы оно завершилось победой. Французы сделали все, чтобы война началась, именно потому, что они ее страшились…»
Между тем, как ни парадоксально это звучит, остановить войну можно было только твердой угрозой ее начать. Первые несколько лет нацистская Германия была настолько уязвима, что Гитлер отступил бы, столкнувшись с реальной опасностью. Но отступали европейские державы, наполняя его уверенностью в том, что он действует правильно. И с каждым шагом вялые угрозы Запада производили на Гитлера все меньшее впечатление. Ему грозили войной, а он не верил в решимость своих противников, и оказывался прав, потому что западные державы вновь и вновь шли на уступки.
Когда Англия и Франция, защищая Польшу, все-таки решились в сентябре тридцать девятого объявить Берлину войну, они по-прежнему не собирались воевать по-настоящему. Но отступать дальше было невозможно, позорно! Гитлер заявил о своих претензиях таким вызывающим образом, что миру ничего не оставалось, кроме как сражаться с ним.
Англия с Францией вступили в войну, вести которую не хотели. А Гитлер хотел!
Гитлер сказал послу Великобритании:
— Я предпочитаю воевать в такую пору, когда нахожусь в расцвете сил, в пятьдесят лет, а не позднее…
Он часто повторял:
— Один я способен руководить этой войной…
В силу своей военной безграмотности он и в самом деле верил в победу. И весь мир полагал, что Германия готова к войне, что вермахт обладает полным превосходством в силах, что накоплены огромные запасы оружия, горючего и сырья. Но это была фикция. Для Германии вступление в войну было невероятной авантюрой. Гитлер импровизировал, своей самоуверенностью подавляя волю других политиков. Они не могли поверить, что он способен рискнуть своей страной.
Большинство немецких генералов опасались войны с Англией и Францией, сознавая слабость вермахта. Принимая во внимание состояние экономики и армии, они не считали возможным рисковать. Ряд военных во главе с начальником Генерального штаба сухопутных сил генерал-полковником Людвигом Беком возражали против любых военных акций, задуманных Гитлером.
Но Гитлеру невероятно везло! Он вновь и вновь добивался успеха! Он получал то, что хотел. Противники Гитлера разводили рукам: невозможно выступить против фюрера, чей успех признан всем миром. Немецким генералам не хватило решимости восстать против фюрера и тем самым спасти Германию и самих себя.
Победа летом 1940 года далась вермахту на диво легко. Одним ударом вермахт вывел из игры Францию, Бельгию и Нидерланды. Разгром врага в войне 1940 года был результатом не хорошо продуманного плана, а импровизацией, которая в силу ряда причин оказалась успешной. Но в миф о блицкриге поверили сами немцы.
Между тем Германия оказалась в экономической изоляции. Война с Францией и Англией отрезала ее от поставок из-за рубежа. Экономика, полностью зависящая от импортных поставок, была на грани полного развала. Спасало экономическое соглашение с Советским Союзом. Только украинское зерно могло сохранить поголовье скота. Только в СССР были природные ископаемые, необходимые для бесперебойной работы военно-промышленного комплекса. Только на Кавказе была нефть, которая избавила бы Германию от импорта энергоносителей. Только с ресурсами Советского Союза Гитлер мог продолжать войну.
Немецкие генералы поверили, что способны одолеть и Советский Союз за несколько месяцев. Они делали ставку на первую решительную битву, на скорость, на моторы, на концентрацию сил на главных направлениях. Немногие сознавали, что летом сорок первого вермахт уже мобилизовал всех, кого было можно призвать. Людские резервы Германии были исчерпаны. Лишь чудовищными ошибками сталинского руководства объясняются неудачи первого года войны и огромные потери Красной армии…
И только когда стало ясно, что Германия не может выиграть, внутри офицерского корпуса вермахта вспыхнули антигитлеровские настроения. Все покушения на Гитлера сорвались по причине каких-то случайностей, а не потому, что его хорошо охраняли. Между множеством служб и ведомств, занимавшихся охраной Гитлера, царили ревность и конкуренция. Они соперничали между собой, а не сотрудничали. Его охрана томилась без дела и довольно небрежно исполняла свои обязанности. Когда сформировалась личная охрана Гитлера, это были молодые и физически крепкие люди. Потом они постарели и обленились. Удивительно, что Гитлера на самом деле не убили…
Роковые узы
Первый шаг к мировой войне был сделан в тот январский день 1933 года, когда президент Германии Пауль фон Гинденбург поручил Адольфу Гитлеру сформировать правительство. Вождь немецких национальных социалистов, конечно, не представлял себе, что именно и как он сделает, чтобы покорить Европу, но обуревавшая его ненависть к внешнему миру не могла не привести к войне.
Но Гитлер получил в свое распоряжение страну, не готовую воевать. Немцы не забыли ужасов Первой мировой и не располагали боеготовной армией.
После поражения в Первой мировой призыв в армию и на флот отменили. Вооруженные силы свели к минимуму — сто тысяч солдат и моряков, служивших по контракту. Запрещалось иметь в составе рейхсвера наступательное оружие — подводные лодки, авиацию, танки и тяжелую артиллерию.
И промышленность страны почти не производила оружия. Ограничения, наложенные на Германию условиями Версальского мира, заставили искать обходные пути для развития военной техники. Немцы платили Москве за право тайно создавать и осваивать на советской территории новые образцы боевой техники: самолеты, танковые моторы, стрелковое оружие, артиллерийские снаряды, боевые отравляющие вещества, на которые в те годы военные возлагали особые надежды.
2 августа 1934 года президент Гинденбург умер в возрасте восьмидесяти семи лет. 19 августа провели референдум, чтобы придать законность переменам в политическом устройстве и закрепить особую роль Гитлера в государстве. Немцев просили ответить на один вопрос: согласны ли вы ликвидировать пост имперского президента, чтобы передать все полномочия Гитлеру?
За проголосовало восемьдесят четыре процента. Нацисты приняли закон, объединивший должности президента и канцлера. Гитлер стал именоваться «фюрером и имперским канцлером». Но шестая часть населения нацистской Германии — больше пяти миллионов человек — все-таки ответила «нет». В некоторых рабочих районах против концентрации власти в руках фюрера высказался каждый третий.
В марте 1936 года служба госбезопасности представила начальству секретный отчет о настроениях в Берлине: немцы недовольны тем, что Гитлер не борется с коррупцией и позволяет высокопоставленным чиновникам вести роскошную жизнь. «Почему фюрер с этим мирится?» — вот вопрос, который часто звучал в те дни. В тревожном отчете говорилось: «Доверие народа к личности фюрера сейчас переживает кризис».
Но буквально через день после составления доклада, 7 марта 1936 года, немецкие войска вошли в демилитаризованную Рейнскую зону, что в первый раз продемонстрировало слабость западных демократий.
По Версальскому мирному договору левый берег Рейна и полоса правого берега шириной в пятьдесят километров объявлялись демилитаризованной зоной. Это была предосторожность со стороны Франции, которая после двух войн хотела, чтобы немецкие войска держались от нее подальше. Германия нарушила мирный договор, и 7 марта 1936 года французская армия имела полное право вышвырнуть рейхсвер из Рейнской области. Немецкие войска получили приказ не сопротивляться в случае столкновения с французами. Но в Париже не хотели конфликта, и этот день стал триумфальным для Гитлера. Проблемы последних месяцев — нехватка продовольствия, рост цен, низкие зарплаты — все это потонуло в эйфории.
Через три недели, 29 марта 1936 года, на референдуме — «поддерживаете ли вы политику фюрера» — Гитлер получил почти девяносто девять процентов. Министр народного просвещения и пропаганды Геббельс пометил в дневнике: «Историческая победа. Фюрер объединил народ. Даже в самых смелых мечтаниях мы не могли этого представить. Фюрер завоевал мандат против всего окружающего мира».
Одновременно проходили и выборы в рейхстаг. Они походили на советские, в каждом округе выставлялся только один кандидат.
«Не слышно недовольства по поводу таких выборов, — констатировал американский посол в Берлине Уильям Додд, — или по поводу состава рейхстага, который собирается раз в год, чтобы прокричать „Хайль Гитлер!“, когда фюрер произносит речь. Я присутствовал на двух так называемых сессиях рейхстага, и в обоих случаях ни один из депутатов не произнес ни слова, кроме „Хайль Гитлер“ во время пауз в его речи».
Выходит, девяносто процентов немцев верили фюреру? Более надежные исследования в те годы не проводились, но можно предположить, что цифра завышена. Не все немцы верили фюреру. Однако же отрицать успехи Адольфа Гитлера в завоевании общественного мнения не приходится. Самая умелая пропагандистская машина того времени неустанно рисовала героический образ фюрера и превозносила его успехи.
В период между смертью президента Пауля фон Гинденбурга в августе 1934 года и до ввода войск в Австрию и Судеты в 1938 году Гитлер действительно завоевал поддержку большинства немецкого народа. Пик его политического успеха приходится на тридцать восьмой год. Такой же всплеск поддержки — но более короткий — произойдет после громкого разгрома Франции летом сорокового.
Адольф Гитлер самодовольно перечислял свои деяния в рейхстаге 28 апреля 1939 года:
— Я преодолел хаос в Германии\" восстановил порядок, фантастически поднял производство во всех отраслях национальной экономики. Мне удалось полностью занять полезным трудом семь миллионов безработных, судьба которых так тревожила наши сердца. Я не только политически объединил немецкий народ, но и вооружил его. Я вернул провинции, отнятые у нас в 1919 году. Я привел миллионы глубоко несчастных немцев, оторванных от нас, на родину. Я восстановил тысячелетнее историческое единство германского жизненного пространства. Я достиг всего этого, не пролив кровь и не заставив страдать от войны мой народ или другие народы. Я, который двадцать один год назад был никому не известным рабочим и солдатом моего народа, осуществил все это благодаря своей энергии…
Даже те, кто раньше был против Гитлера, не могли не признать достижения фюрера. Немногие были достаточно прозорливы, чтобы оценить опасность нацистской политической системы.
Министр пропаганды Йозеф Геббельс овладел самой современной на то время маркетинговой стратегией, оказавшейся крайне успешной, и умело рисовал образ всемогущего Адольфа Пилера. Геббельс скромно писал, что создание мифа о фюрере было его главной удачей. Но самые изощренные стратегии не возымели бы успеха, если б не благодатная почва, созревшая еще до 1933 года. Германия, считавшая себя несправедливо обиженной и оскорбленной, ждала спасителя и нашла его в Пилере.
Популярность фюрера признавали и враги. Аппарат социал-демократической партии в изгнании, которая нашла убежище в Праге, в апреле 1938 года пришел к выводу: \"Большинство народа поддерживает Пилера, потому что, во-первых, он создал рабочие места, во-вторых, он сделал Германию сильной\".
В первые годы нацистского правления многим казалось, что после стольких лет отчаяния и безнадежности в немецкое общество вернулись энергия и динамизм. Наконец-то у власти правительство, которое поставило Германию на ноги.
Гитлер ничего не понимал в экономике. Если кто-то и приложил усилия для восстановления хозяйственной жизни, подъема производства, то это Яльмар Шахт — президент Имперского банка и министр экономики. Вклад Гитлера состоял в том, что он изменил климат и настроения в обществе, придал немцам уверенности в собственных силах. Но пропаганда приписывала именно ему экономическое возрождение. Пока другие страны (и Соединенные Штаты Америки в том числе) страдали от массовой безработицы, Гитлер избавил немцев от этого страха. Это казалось чудом. Рабочие места расположили в пользу режима тех, кто традиционно голосовал за левых…
В докладе социал-демократической партии о положении в рурском экономическом районе летом 1934 года признавалось, что даже \"нейтрально настроенная рабочая сила\" в массе своей верит в Гитлера: \"Произвело впечатление то, что безработные получили работу, пусть даже и плохо оплачиваемую. Массы верят, что когда-нибудь Гитлер, если ему скажут правду, изменит и систему налогообложения в их пользу\".
К 1936 году в Германии не осталось безработных. Безработицу и депрессию немцы считали самыми ужасными после Первой мировой, поэтому долго помнили, как получили работу, и ставили это Гитлеру в заслугу. Две ценности — работа и зарплата — были наивысшими для немецкого населения.
Даже после Второй мировой немалое число немцев продолжали считать это достижениями Гитлера. Еще в семидесятых годах рабочие Рура вспоминали, что при нацистах была полная занятость, существовали такие хорошие вещи, как организация \"Сила через радость\", которая за копейки позволяла трудящимся культурно отдыхать и путешествовать.
Второй успех Гитлера — избавление от Версальского мирного договора 1919 года, считавшегося позорным. Вынужденное сокращение рейхсвера до ста тысяч человек, запрет иметь военную авиацию и некоторые виды наступательного оружия переживались как унижение. Отказ от Версальской системы, восстановление военной силы и престижа Германии воспринимались всеми немцами как достижение, пока за это не пришлось проливать кровь.
Выход из Лиги Наций в 1933 году, возвращение Саарской области (отданной под управление Лиги Наций), введение всеобщей воинской службы и создание вермахта в 1935-м, ввод войск в Рурскую область в 1936-м, присоединение Австрии к Германии в 1938 году — все это казалось национальным триумфом. Немцы вновь и вновь убеждались в слабости западных держав и гении Гитлера как государственного деятеля.
До поры до времени немцы радовались возрождению армии. Гордились оружием, которое они производили, с энтузиазмом работали. Введение всеобщей воинской повинности в марте 1935 года встретили как праздник.
Составитель доклада запрещенной социал-демократической партии писал:
\"Огромный энтузиазм 17 марта. Весь Мюнхен вышел на улицы. Можно заставить людей петь, но нельзя заставить петь с энтузиазмом. Я помню 1914 год и могу только сказать, что даже объявление войны тогда не произвело на меня такого впечатления, как прием, оказанный в городе Гитлеру 17 марта…
Вера в политические таланты Гитлера и в его честность растет. Гитлер набирает популярность. Многие его любят\".
Впервые немцы встревожились во время Судетского кризиса летом 1938 года, когда возникла реальная угроза войны. Но западные державы в конце сентября подарили Гитлеру в Мюнхене еще один мирный триумф во внешней политике, хотя он и старался его избежать — потому что искренне жаждал войны с Чехословакией.
После мюнхенского сговора Гитлер говорил генералам:
— В значительной степени все зависит от меня, от моего существования, от моих политических способностей. Ведь это факт, что такого доверия всего немецкого народа, каким пользуюсь я, не приобрести никому. В будущем наверняка не найдется никого, кто имел бы больший авторитет, чем я. Итак, мое существование является фактором огромного значения.
Покорность судьбе, а не энтузиазм — вот реакция немцев на войну в сентябре 1939 года. Адольф Гитлер исчерпал возможности роста популярности. Большинство населения хотело мира. Гитлер же искал войны. Выступая в Мюнхене перед редакторами нацистских газет, фюрер признал необходимость обманывать сограждан:
— Обстоятельства заставляли меня десятилетиями говорить только о мире. Только благодаря тому, что я делал упор на стремление Германии к миру, стало возможным вооружить немецкий народ оружием, необходимым для следующего шага.
Для абсолютного большинства немцев восстановление национальной гордости и военной силы, отказ от Версальского мира, возвращение в состав Германии австрийских и судетских немцев было главной целью. Большинство не понимало или не хотело понять, что для Гитлера и нацистов это было только прелюдией к большой войне.
Гитлеру приписывают и установление твердого порядка в стране. В годы Веймарской республики нацистская пропаганда приложила немало усилий для того, чтобы представить жизнь в демократической стране как катастрофическую. Преувеличивалась преступность, декадентство, социальные беспорядки и насилие (большая часть которого была действиями самих нацистов). Придя к власти, Гитлер выставлял себя борцом за справедливость и мораль, поборником закона и порядка. Когда в июне 1934 года Гитлер устранил зарвавшееся и бесконтрольное руководство штурмовых отрядов во главе с начальником штаба СА Эрнстом Рёмом, это было воспринято как же-стокая, но необходимая акция. Многие немцы хотели избавиться от крайне непопулярных вождей штурмовиков, которые публично выражали разочарование неспешностью правительства в проведении популистской политики. А правое крыло общества брезгливо говорило о \"плебейской дегенерации\" страны.
Выступая в рейхстаге 13 июля 1934 года, Гитлер принял на себя ответственность за убийства недавних товарищей. С презрением говорил о гомосексуализме и роскошной жизни Эрнста Рёма и других вождей штурмовиков, как будто бы не знал об этом раньше. То, что было жестоким маккиавелиевским заговором в борьбе за единоличную власть, рисовалось шагом, необходимым для устранения внутренней угрозы, для устранения коррупции и аморальности.
— Если кто-то спросит меня, почему я не отправил эти дела в суд, — говорил Гитлер, — то я могу объяснить — в этот решающий час я один отвечал за судьбу германского народа и я был единственным судьей! И потому приказал расстрелять главарей предателей!
Мало кто осудил заведомое беззаконие и массовые убийства. Большинство немцев одобрило действия Гитлера, искореняющего зло, опасное для общества. \"Благодаря энергичным действиям, — говорилось в одном партийном донесении, — фюрер завоевал широкие массы, особенно тех, кто еще с недоверием относится к движению. Им не просто восхищаются, он становился идолом\".
Социал-демократы фиксировали, что немцы благодарны фюреру за то, что он занимается наведением порядка. После войны, когда признают его \"ошибки\" — мировую войну, смерть миллионов, разрушение собственной страны, — ему все еще будут ставить в заслугу \"очищение Германии\", наведение порядка, утверждение морали и борьбу с преступностью, когда стало безопасным ходить по улицам вечером…
Геббельсовским пропагандистам он был обязан образом сурового, но понимающего отца нации, который ради страны пожертвовал нормальной жизнью и отказался от возможности иметь семью, который работает день и ночь ради блага Германии. Как бы ни критиковали его акции и поведение партийных чиновников, с которыми люди встречались ежедневно, на Гитлера это не распространялось. Считалось, что он вне мелких материальных интересов, коррупции и жадности партийных секретарей.
Каждый год выпускались сборники фотографий о \"личной жизни\" Гитлера — \"Гитлер, которого никто не знает\" (1932), \"Молодежь вокруг Гитлера\" (1934), \"Гитлер в горах\" (1935), \"Гитлер не на работе\" (1937). Немцы должны были увидеть в фюрере человека из народа, простого и доступного. Родители часто называли младенцев Адольфами, хотя местные власти получили указание препятствовать этому, чтобы имя фюрера не произносилось всуе. В основном Гитлером восхищались фанатичные нацисты, но и многие другие немцы признавали какие-то стороны его культа.
Преследование гомосексуалистов, цыган и асоциальных элементов эксплуатировало социальные предрассудки и воспринималось как забота о единстве нации. Его борьба с главными врагами — большевизмом, мировой плутократией и евреями — расценивалась как стремление защитить страну.
Антисемитскую паранойю Гитлера разделяли не все немцы. Но массированная пропаганда широко распространила нелюбовь к еврейскому населению, поэтому яростная антисемитская политика нацистов не вызвала сопротивления. Нацистам удалось доказать всему населению, что \"еврейский вопрос\" существует и должен быть решен.
Открытое насилие против евреев во время \"хрустальной ночи\", всегерманского погрома в ноябре 1938 года, не встретило поддержки даже среди нацистов. Не понравились грубые методы, разбитые витрины, грабежи. Во время \"хрустальной ночи\" убили девяносто одного еврея, множество — до тысячи — забили насмерть надзиратели в концлагерях. Один из видных немецких дипломатов Ульрих фон Хассель описал в дневнике состояние ужаса, испытанное нормальными людьми при виде этой акции. Хассель примкнул к антигитлеровской оппозиции…
Адольф Гитлер дистанцировался от погрома, устроенного по его приказу. Но немцы уже согласились с тем, что евреям нет места в Германии. Евреи воспринимались как угроза для страны. Был и другой мотив. Программа ариезации в 1938 году означала, что имущество евреев просто отбирали в чью-то пользу. В масштабах страны это было незаметно, на состояние экономики не повлияло, но отдельные люди нажились и были благодарны фюреру.
Партия распространила влияние на все секторы общества. Миллионы немцев так или иначе были с ней связаны. Партийные секретари и аппаратчики занимали должности и руководящие кресла, продвигались по карьерной лестнице в системе, которая целиком и полностью зависела от фюрера. Боролись за продвижение по этой лестнице, за внимание начальства в вождистской системе.
Вернер Вилликенс, статс-секретарь в прусском министерстве сельского хозяйства и председатель Имперского земельного союза, в феврале 1934 года говорил:
— Всякий понимает, что фюрер едва ли в состоянии определить все, что он хотел бы сделать. Но всякий, кто занимает должность в сегодняшней Германии, добивается успеха, только если следует пожеланиям фюрера.
Разумеется, помимо фанатиков в стране были скептики. И хотя они не могли высказать это открыто, — инакомыслящие, люди, презиравшие Гитлера и ненавидевшие нацизм по моральным соображениям. Однако очень трудно, почти невозможно было противостоять Гитлеру во время его триумфов. Пропаганда создавала атмосферу тотального восхищения, что тоже нельзя сбрасывать со счетов. Миллионы немцев, которые могли быть против нацистов или как минимум выражать сомнения, вынуждены были публично демонстрировать полнейшую поддержку политике партии и правительства.
Фюрер ловко дистанцировался от непопулярных мер и использовал казавшиеся неисчерпаемыми резервы личной поддержки. Недовольство и раздражение практикой нацистского режима переносились на его подчиненных. Когда положение в стране ухудшалось, громкие внешнеполитические акции, такие как ввод войск в Рейнскую область, воспринимались как личные достижения фюрера и гальванизировали поддержку. Выборы в рейхстаг 29 марта 1936 года должны были продемонстрировать единство народа и Гитлера — как для внешнего, так и для внутреннего потребления. Не в последний раз противники режима почувствовали себя изолированными и ослабленными одиночками. А Гитлер получил карт-бланш для следующих шагов.
\"Фюрер, — констатировали социал-демократы, — позволяет народу требовать, чтобы он сделал то, что и является его целью\".
Популярность Гитлера создавала ему особое положение внутри нацистской верхушки — в тот момент, когда в 1938–1939 годах некоторые из них, в том числе второй человек в рейхе Герман Геринг, просыпались в холодном поту от страха перед войной с коалицией западных держав.
Популярность делала Гитлера неуязвимым для национально-консервативной элиты, прежде всего для недовольных им генералов вермахта и дипломатов из министерства иностранных дел. А именно в этой среде страх перед войной, которая будет неминуемо проиграна, породил зачатки сопротивления опасному внешнеполитическому курсу. Когда западные державы подарили Гитлеру еще один триумф в конце сентября 1938 года, генералы бессильно согласились с тем, что в такой ситуации немыслимо думать о его свержении. Это надолго парализовало национально-консервативное сопротивление.
Власть над массами означала избавление от всех возможных ограничений. Идеологические утопии фюрера превратились в практическую политику. Ради расширения жизненного пространства немецкого народа он устроил мировую войну, а во имя торжества расовой идеологии приступил к уничтожению евреев.
Адольф Гитлер сам поверил в свое величие и непогрешимость. Эта перемена произошла в нем в 1935–1936 годах, когда он стал с порога отвергать любые сомнения и возражения. Его речи приобрели мессианский характер. Низкопоклонство армии чиновников, сладкая лесть пропаганды только укрепили уверенность фюрера в том, что судьба Германии в его руках и он один способен добиться победы в будущей грандиозной битве. Отныне он считал себя избранным Провидением, чтобы вести страну и мир.
В сентябре 1939 года основная масса немцев уверилась в том, что у Гитлера все получается и что их судьба тесно переплетена с судьбой фюрера; люди готовы были исполнить любые его приказы. Так это и было до мая 1945 года. Когда победы сменились поражениями и приближающийся разгром разрушил харизматический образ Гитлера, роковые узы, связавшие фюрера с народом в \"счастливых тридцатых\", не позволили немцам вырваться на свободу.
Они не посмели восстать против тирана, погубившего их родину. Немецкий народ, когда-то поддержав триумф Гитлера, обречен был пережить катастрофу, к которой фюрер привел страну и народ.
Бесплатный совет лорду Галифаксу
Вторым шагом к мировой войне стало требование Адольфа Пилера \"восстановить справедливость и вернуть родину\" немцам, которые после разгрома кайзеровской армии оказались вне Германии и были \"лишены родины\".
Европа возражать не стала. В марте 1938 года в состав Германии вошла Австрия. Теперь Гитлер заговорил о судьбе немцев, живущих в Чехословакии. В сентябре 1938 года он потребовал, чтобы Чехословакия отказалась от Судетской области, населенной немцами. В противном случае он грозил \"освободить\" судетских немцев с помощью вермахта.
Чехословакия появилась на свет после заключения Версальского договора как часть геополитической системы по сдерживанию Германии. Существование Чехословакии немецкие генералы рассматривали как угрозу — ее территорию могли использовать для авиационных налетов на Берлин и Южную Германию.
Гитлер давно ненавидел Чехословакию. Это была еще одна из фобий, возникших у него в юности, когда он жил в Вене, — ненависть к славянам. Тридцать шесть процентов населения Австро-Венгрии составляли немцы, двадцать четыре — чехи, семнадцать — поляки, двадцать один — сербы, хорваты, словенцы и русины (так в империи именовали восточных славян). Не говоря уже о венграх, румынах и итальянцах… Вена была многонациональным городом. Юного Гитлера безумно раздражало это смешение наций и народностей.
Образовавшаяся после Первой мировой Чехословакия, самая большая демократическая страна Восточной Европы, тоже была многонациональной. Но она еще не успела почувствовать себя единым государством, особенно с учетом того, что составившие ее разные народы во время войны сражались между собой. Немецкое население составляло три с половиной миллиона человек и требовало определенной автономии. Проблема с судетскими немцами не была единственной. Скажем, соседняя Польша претендовала на Тешенскую Силезию, где жили поляки.
Иностранные журналисты восхищались гуманным президентом страны Томашем Гарригом Масариком и переносили это восхищение на всю страну. В реальности в Чехословакии существовали серьезные проблемы. К национальным меньшинствам — немцам, евреям, полякам — относились высокомерно. Мэром либеральной Праги был юрист, известный участием в позорном деле. Он добился обвинительного приговора по делу о ритуальном убийстве. Невинный сапожник-еврей из Восточной Богемии был приговорен к пожизненному заключению. Потом с него сняли все обвинения.
Судьба судетских немцев была для Гитлера предлогом для вмешательства. Он хотел проглотить Чехословакию без войны, а заодно получить заводы \"Шкода\" и другие военные предприятия.
Готовность Гитлера начать войну пугала его собственных генералов, хотя они тоже жаждали реванша за Первую мировую. Генералы считали, что вермахт еще не готов к большой войне и поспешность погубит Германию. Легкость, с какой была присоединена Австрия, их не убеждала. Австрию никто не собирался защищать. Чехословакия же была связана союзническими отношениями с Советским Союзом и Францией. Французы обещали вступить в войну, если кто-то нападет на Чехословакию.
Попытки западных держав помешать его планам Гитлер воспринял болезненно и с весны 1938 года стал готовиться к войне. Но немецкие генералы понимали, что наземные силы в любом случае не справятся с Англией и Францией. Негласным лидером тех, кто считал, что Гитлера надо остановить, считался начальник Генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Людвиг Бек.
Преимущество на море Англии и Франции было очевидным. Британские и французские корабли патрулировали Атлантику и Средиземное море. Начал сказываться американский фактор. 17 мая 1938 года президент Соединенных Штатов Франклин Делано Рузвельт подписал закон о строительстве военно-морского флота, выделив на строительство новых кораблей больше миллиарда долларов.
Гитлер ответил тем, что 24 мая распорядился ускорить строительство линкоров \"Бисмарк\" и \"Тирпиц\" и расширить программу строительства подводных лодок для войны с Англией. Но германское высшее командование исходило из того, что вооруженные силы будут готовы к ведению боевых действий только через шесть лет, весной сорок третьего. Вот почему начальник Генштаба генерал-полковник Бек возражал против преждевременных военных акций, задуманных Гитлером.
Гитлер не собирался отказываться от своих планов.
В начале февраля 1938 года военное руководство было сменено — военный министр генерал Вернер фон Бломберг и командующий сухопутными войсками генерал Вернер фон Фрич отправились в отставку. Как и осторожный министр иностранных дел Константин фон Нейрат — его сменил бывший посол в Лондоне нацист Иоахим фон Риббентроп. Решилась и судьба министерства экономики. Яльмар Шахт остался президентом Имперского банка. А на роль министра Гитлер выбрал старого партийца и бывшего редактора биржевой газеты Вальтера Функа. В министерстве партийных назначенцев за глаза именовали \"советом рабочих и крестьян\", вспоминая революционные дни 1918 года.
Генерал Людвиг Бек набросал лозунги для себя и своих единомышленников: \"За Гитлера, но против войны. Нам нужны хорошие отношения с церковью и свобода мнений. Надо покончить с методами ЧК и восстановить правосудие. Строить не дворцы, а дома. Наш идеал — прусская чистота и простота\".
Принимая во внимание состояние экономики и вермахта, генералы не считали возможным рисковать. Людвиг Бек опасался, что военная акция против Чехословакии приведет к тому, что на Германию обрушатся Франция и Англия. Причем Франция ударит в тот момент, когда дивизии вермахта будут связаны в Чехословакии, и Германии опять придется вести войну на два фронта.
Генерал-полковник Бек сообщил своим подчиненным, что штабная игра показала: если Германия затевает войну с Чехословакией и в нее вступает Франция, то Германия за три месяца одержит победу над чехами, но французские войска проникнут глубоко на территорию Германии и в конечном счете немецкая армия потерпит поражение.
— А против Германии, — предупреждал генерал Бек, — могут выступить еще и Америка, и Россия. Разве в состоянии Германия противостоять им всем?
Но слова генерала Бека произвели впечатление не на всех офицеров. Молодежь была уверена, что Бек устарел и слишком робок. Один из соратников фюрера записал в дневнике: вся нация поддерживает Гитлера, кроме старых генералов, которые по кастовым соображениям не признали гений фюрера и не спешат ему подчиняться…
— Что это за генералы, которых я должен подталкивать к войне? — злился Пилер. — Я не требую, чтобы генералы понимали мои приказы. Вполне достаточно, чтобы они их исполняли.
Критическое отношение к Пилеру, конечно же, отражало высокомерие военных профессионалов и прусских аристократов по отношению к необразованному богемскому выскочке-ефрейтору. Но был и здравый расчет: военный потенциал Германии обрекал ее на поражение при войне на два фронта. Генералы, прошедшие Первую мировую, не хотели дважды испытать поражение. Они считали, что немцы перестанут восхищаться Пилером только в случае угрозы большой войны. Если Англия и Франция объявят войну Германии, настроения в стране будут такие, что армия сможет взять управление страной на себя. Иначе говоря, все зависело от позиции западных держав.
Герман Геринг в роли имперского егермейстера в ноябре 1937 года пригласил на международную охотничью выставку в Берлин лидера консерваторов в палате общин Эдварда Фредерика Вуда, третьего виконта Галифакса. Вместо левой руки у него был протез, что не мешало виконту ловко управляться с оружием. Он был замкнутым и молчаливым человеком, почти никогда не улыбался. Полностью соответствовал традиционным представлениям о британском аристократе, надменном и суховатом. Невестка спросила, как ей к нему обращаться. Он невозмутимо ответил:
— Лорд Галифакс.
У него почти не было друзей. Но в аристократических кругах к нему относились с почтением. В 1909 году он женился на леди Дороти Онслоу, у них было семеро детей. Он занимался политикой с 1910 года, когда впервые выиграл выборы в парламент, и считался человеком твердых принципов.
Приглашая лорда Галифакса, Геринг добавил, что, если англичанин пожелает, ему устроят встречу с Пилером.
Молодой британский министр иностранных дел Энтони Иден высказался против поездки Галифакса. Он считал, что это будет ошибкой. Гитлер получит неверное представление о подлинных намерениях Великобритании. Иден понимал, что за любую договоренность с Германией придется заплатить чрезмерную цену. Премьер-министр Артур Невил Чемберлен, напротив, решил, что это прекрасная возможность поговорить с фюрером о всеобъемлющем соглашении.
Чемберлен стал премьер-министром летом 1937 года. Он руководил правительством железной рукой. Министры должны были являться к нему с докладом о работе своих ведомств каждый день. Главное было не побыстрее справиться с делом, а вовремя явиться к премьеру. Во внешней политике он был дилетантом. Его раздражала кажущаяся медлительность министерства иностранных дел, которое слишком долго, по его мнению, вело переговоры. Он невысоко оценивал обычные дипломатические механизмы. На Чемберлена, отмечают историки, производила сильное впечатление тактика диктаторов. Философия и мораль диктаторов могут быть порочными, зато применяемые ими методы, полагал он, настолько эффективны, что и демократическим странам не зазорно брать их на вооружение.
Чемберлен и Галифакс считали, что надо примириться с возвращением Германии в число ведущих мировых держав. Придется как-то компенсировать немцам тяготы Версальского мира. Скажем, вернуть Германии колонии в Африке или, может быть, даже какие-то территории в Европе. Дело того стоит. Немцы успокоятся и перестанут злиться на весь мир.
В обмен Чемберлен желал получить от Германии гарантии того, что все спорные проблемы решены и на большее немцы не замахиваются. Это и определило поведение лорда Галифакса. 17 ноября 1937 года он вылетел в Берлин. Ему пришлись по душе немцы-охотники и сам Герман Геринг. Через два дня на поезде он отправился в Баварию на встречу с Гитлером.
Высокомерный лорд Галифакс не узнал Гитлера, одетого в баварский национальный костюм, принял его за слугу и пытался отдать ему пальто и шляпу. Но министр иностранных дел Константин фон Нейрат вовремя зашептал англичанину на ухо:
— Это фюрер! Фюрер!
Собеседники расположились в огромных креслах, столь любимых фюрером. Гитлер сразу сказал, что между Германией и Англией, собственно, есть только один спорный вопрос — это колонии.
На деле Гитлера африканские колонии практически не интересовали. Галифакс же, попавшись на удочку, стал рассуждать, как можно перераспределить колонии, чтобы добиться мира и безопасности в Европе. Гитлер ничего не ответил. Ждал, что ему еще предложат. Галифакс заметил, что Германия, если пожелает, могла бы вернуться в Лигу Наций. Снова никакой реакции Гитлера. Тогда Галифакс сделал то, чего так боялся министр Иден: дал понять, что Англия не станет мешать германским территориальным приобретениям.
— Со временем, — заметил лорд Галифакс, — можно решить и проблемы, связанные с изменением европейских границ. Это проблемы Данцига, Австрии и Чехословакии. Великобритания заинтересована главным образом в том, чтобы были использованы мирные методы. Иначе могут возникнуть сложности, в которых не заинтересованы ни канцлер, ни другие державы.
Фактически Галифакс зажег Гитлеру зеленый свет. Фюрер получил от англичанина все, что хотел, ничего не дав взамен. Он угостил гостя вегетарианским обедом. За едой речь зашла об Индии, где Галифакс служил вице-королем как раз в тот момент, когда индийские националисты потребовали самостоятельности. Фюрер дал англичанину бесплатный совет:
— Убейте Махатму Ганди. Если это не заставит их подчиниться, убейте еще дюжину самых заметных членов партии Индийский национальный конгресс. Опять не утихнут — убейте двести. И так до тех пор, пока не установится порядок.
Лорд Галифакс с интересом посмотрел на Гитлера, но промолчал. Вернувшись домой, Галифакс несколько раз сравнивал Гитлера с Ганди, один раз назвал фюрера \"Ганди в прусских сапогах\". Для Галифакса они оба были националистами, которые причиняют беспокойство и не желают подчиняться общепризнанным правилам. Иначе говоря, британские политики воспринимали Гитлера как эксцентричного, но разумного парня, с которым трудно, но можно иметь дело.
В Берлине Герман Геринг устроил англичанину торжественный ужин. Лорд Галифакс оказался рядом с военным министром генералом Вернером фон Бломбергом, который недвусмысленно пояснил ему, что Германию колонии не интересуют. Она будет приобретать территории в Европе. Галифакс был смущен, вроде как Гитлер и Бломберг говорили ему разные вещи, но утешил себя тем, что установил контакт с фюрером и в любом случае от поездки вреда не будет.
Поездка Галифакса показала, как растет ненасытный аппетит Гитлера. Министр Энтони Иден, прочитав записки Галифакса, пришел к выводу, что тот пообещал Гитлеру слишком много.
Гитлер в кругу соратников презрительно отозвался о своем высокопарно рассуждавшем госте. Он убедился в том, что был прав: англичане списали чехов со счетов и сражаться за них не станут. 28 марта 1938 года Гитлер вызвал в Берлин главного сторонника присоединения Судетской области к Германии Конрада Генлейна, бывшего преподавателя физкультуры и главу Судетской немецкой партии, и приказал ему:
— Ваша партия должна выдвинуть такие требования, которые правительство Чехословакии исполнить не в состоянии.
Конрад Генлейн постоянно ездил в Берлин, где получал инструкции от обергруппенфюрера СС Вернера Лоренца, который возглавлял \"Фольксдойче миттельштелле\", управление СС, занимавшееся возвращением на историческую родину этнических немцев.
24 апреля в Карлсбаде Конрад Генлейн произнес большую речь на съезде партии, получавшей от Германии сто восемьдесят тысяч марок ежегодно. Генлейн потребовал полной автономии для судетских немцев. Ясно было, что лозунг неприемлем для правительства страны. В Праге всеми силами сопротивлялись идее немецкой автономии, опасаясь, что это разрушит многонациональное государство.
11 мая 1938 года в компании \"ИГ Фарбен\" на утреннем совещании было объявлено о чрезвычайной ситуации. Топливные компании получили указание снабдить бензином все заправочные станции на юге страны вдоль границы с Чехословакией.
16 мая министр иностранных дел фашистской Италии Галеаццо Чиано сказал попросившемуся к нему на прием чехословацкому посланнику:
— Мы надеемся на мирное решение судетского вопроса, но мы сами не заинтересованы в этом вопросе и потому можем только сохранять нейтралитет.
Министр пометил в дневнике: \"Мы пальцем не пошевелили ради Австрии. Неужели кто-то ждет, что мы что-то сделаем для Праги?\"
Чиано, женатый на старшей дочери Муссолини Эдде, стал министром иностранных дел в 1936 году. Это был династический брак. Его отец — адмирал Костанцо Чиано, президент палаты депутатов, герой Первой мировой, рано примкнул к фашистам и тем самым обеспечил высокие посты себе и своему сыну.
Министр доложил о разговоре с чехословацким посланником тестю. Записал в дневнике:
\"Дуче обрушился на выборы, которые всегда приносят несчастье человечеству. Французская революция, война в Испании, кризис в Австрии и теперь напряженность в Чехословакии — все это связано с предвыборной агитацией. Студенистой массе, по определению безответственной, каковой является народ, доверять решение стратегически важных вопросов в принципе нельзя.
Народ не знает, чего он хочет, кроме как работать поменьше и зарабатывать побольше.
И сегодня мир зависит от какого-то пьяного кретина, который устраивает скандалы, отстаивая свое право голосовать. И все ради того, чтобы избрать местных чиновников для судетских немцев!
Англия напугана перспективой войны. Муссолини сказал, что это естественно для народа, который ведет комфортный образ жизни и превратил еду и развлечения в религию. В принципе немцы тоже склонны к гедонизму, но их сдерживает их героическая философия и недостаток пространства и благополучия\".
19 мая чехословацкая разведка отметила концентрацию на границе немецких войск. Считая, что война неминуема, правительство Чехословакии 21 мая объявило мобилизацию. На следующий день британские и французские дипломаты передали Гитлеру послания своих правительств. Франция подтверждала готовность защитить чехов. Англия предупреждала, что стоит конфликту разгореться, как в него могут вовлечься самые разные страны и начнется новая мировая война…
Германия не напала на Чехословакию. Все решили, что Гитлер отступил. На самом деле он и не собирался воевать в мае. Это были обычные маневры. А вот 28 мая Гитлер собрал своих генералов и, указав на карту Центральной Европы, приказал:
— Сотрите Чехословакию с карты мира.
Фюрер добавил:
— Решим ситуацию на Востоке, и я дам вам четыре года на подготовку, чтобы разобраться с Западом.
Англичане, не понимавшие стратегии Гитлера, испугались, что они переборщили и напрасно исключили возможность диалога с Германией.
Противник политики умиротворения нацистов Энтони Иден ушел в отставку с поста министра иностранных дел. Он отправил Чемберлену прощальное письмо:
\"События последних дней ясно указывают на то, что между нами существует расхождение во мнениях по вопросу исключительно важному по существу и чреватому серьезными последствиями. Я не могу рекомендовать парламенту политику, с которой я не согласен. Более того, я понял, как это понимаете и Вы, что мы придерживаемся различных взглядов на существующие международные проблемы и те методы, с помощью которых мы должны стремиться разрешить эти проблемы\".
Энтони Идена заменил лорд Галифакс. Он предупредил французов: в войну с Германией из-за Чехословакии Великобритания не вступит.
3 июня самая влиятельная лондонская газета \"Таймс\" вышла с редакционной статьей, в которой призывала дать судетским немцам \"право с помощью плебисцита или иным путем самим решить свою судьбу, даже если это означает отделение от Чехословакии\".
Подполковник Стронг, британский военный атташе в Чехословакии, прибыл в Лондон на ежегодное совещание военных дипломатов. Еще в апреле чехословацкое командование неожиданно пригласило британского офицера совершить ознакомительную поездку по укреплениям вдоль германской границы. К его удивлению, ему показывали все, что обычно скрывают от иностранцев. Британский офицер пришел к выводу, что оборонительная линия надежна и продолжает совершенствоваться. К осени укрепления станут еще основательнее.
В Лондоне подполковник доложил своему начальству о высоком боевом духе чешской армии, о ее готовности воевать. Он говорил об этом и в министерстве обороны, и лорду Галифаксу, который пожелал поговорить с ним. Подполковника спрашивали, как долго чехи смогут продержаться.
— Три месяца, если никто не придет к ним на помощь, — ответил подполковник Стронг. — Чехи полны желания защищать свои границы любой ценой.
Но лорд Галифакс не поверил военному атташе, как Гитлер не поверил генерал-полковнику Беку, утверждавшему то же самое.
В начале июня Герман Геринг на своем поезде проехал вдоль западной границы Германии. Окончив инспекцию, он пожаловался фюреру, что армия ничего не сделала для подготовки оборонительной системы против нападения со стороны Франции.
Еще в апреле строительство оборонительной линии было поручено командующему 2-й армейской группой генерал-полковнику Вильгельму Адаму, который в последние годы веймарской Германии был начальником штаба сухопутных сил, а затем возглавил военную академию. Нацисты его не любили.
26 июня Гитлер вызвал генерала Адама и сказал, что к 1 октября на западной границе должно быть десять тысяч бетонных бункеров и две тысячи позиций для тяжелой артиллерии. Генерал ответил, что к этому времени строительство укреплений только начнется. Вильгельм Адам считал, что война в 1938 году станет катастрофой для страны. Гитлер же решил, что ему нечего опасаться.
Генерал-полковник Людвиг Бек хотел знать, что происходит в Лондоне, какой будет реакция англичан на политику Гитлера. Он обратился к руководителю секретариата министра иностранных дел Эриху Кордту. Личный состав министерства нацисты подвергли сравнительно небольшой чистке, на своих местах остались дипломаты, внутренне несогласные с гитлеровской политикой.
Бек попросил Эриха Кордта прощупать англичан. Кордт переадресовал вопрос старшему брату Тео, советнику германского посольства в Лондоне. Тео Кордт встретился со своим старым другом Филиппом Конвеллом-Эвансом, сторонником сближения двух стран. Тео Кордт в свое время учился в Англии, а Конвелл-Эванс преподавал в Кёнигсберге. Они хорошо понимали друг друга. Немецкий дипломат внушал англичанину, что только твердая позиция Лондона позволит остановить Гитлера.
Начиная с 1937 года Карл Герделер, подавший в отставку с поста обер-бургомистра Лейпцига, человек очень энергичный и оптимистичный, совершал регулярные поездки во Францию, Англию и Соединенные Штаты. Когда-то он считался одним из кандидатов на пост канцлера Германии. У него были обширные знакомства. Герделер объяснял в неофициальных беседах, что внутри Германии есть люди, настроенные антигитлеровски. Им надо помочь. Это в общих интересах. Он уговаривал англичан держаться твердо, не уступать Гитлеру, что укрепит позиции антигитлеровских сил внутри страны и повернет армию против фюрера.
Англичане выслушивали немца с сомнением. Они не верили в возможность военного путча против Гитлера и в слова Герделера, что нацистский режим скоро рухнет. 4 декабря 1938 года Карл Герделер вновь беседовал с британскими дипломатами. Один из руководителей министерства иностранных дел Роберт Ванситарт записал в дневнике впечатления от разговора:
\"Выходит, истинный хозяин Германии — рейхсфюрер СС Гиммлер. Мы должны понять, что имеем дело с преступниками самого гнусного типа…\"
Гитлер тоже хотел знать, что думают англичане. Он послал своего адъютанта Фрица Видемана с тайной миссией в Лондон. Капитан Видеман в Первую мировую командовал батальоном в 16-м баварском резервном полку, в котором служил Гитлер. В 1933 году бригадефюрер корпуса национально-социалистических водителей Фриц Видеман стал личным адъютантом фюрера.
18 июля 1938 года лорд Галифакс принял Видемана у себя дома. Присутствовал Александр Кадоган, постоянный заместитель министра иностранных дел, который переводил беседу. Имелось в виду сохранить ее в тайне, но один журналист узнал адъютанта Гитлера в аэропорту и написал о его появлении.
Фриц Видеман предупредил, что о его поездке ничего не знает министр иностранных дел Иоахим фон Риббентроп. Почему, удивился лорд Галифакс. Гитлеровский посланник, набивая себе цену, многозначительно заметил: — Отношение фюрера к Риббентропу изменилось.
Фриц Видеман должен был обсудить возможность приезда в Лондон Германа Геринга, намекая на возможность двум державам договориться. Но одновременно Гитлер хотел, чтобы Видеман внушил англичанам: если судетская проблема не будет решена мирным путем, Германия пустит в ход силу.
— Я не могу ждать вечно, — инструктировал Гитлер своего адъютанта. — Если устраивающее нас решение не будет принято достаточно быстро, я решу эту проблему силой. Скажите это лорду Галифаксу.
А британский министр как раз хотел получить от Гитлера обещание ни в коем случае не применять силу. Фриц Видеман упрямо отвечал, что не может дать такой гарантии:
— Фюрер не станет равнодушно смотреть на то, что чехи делают с судетскими немцами.
Галифакс все же выдавил из Видемана фразу, что еще год остается на мирное решение проблемы, и успокоился. Британский премьер-министр Невил Чемберлен почувствовал облегчение после визита посланца Гитлера. Майский кризис, когда Чехословакия объявила мобилизацию, остался позади. Сестре премьер-министр написал, что \"получил самые обнадеживающие вести из Берлина\".
Между тем сам Фриц Видеман переменился к фюреру, считал его опасным для страны. Он признался своему другу сотруднику абвера Хансу фон Донаньи, будущему участнику антигитлеровского заговора:
— Только револьвер может остановить этого безумца! Но кто это сделает? Я не могу — он мне доверяет.
Даже среди личного окружения Гитлера были люди, которые считали его опасным для Германии, но ими руководила свойственная немецким военным привычка исполнять свой долг. Никто из них не решился пойти против Верховного главнокомандующего.
В конце 1938 года Гитлер отделался от Фрица Видемана, отправив его генеральным консулом в Сан-Франциско. 11 декабря 1941 года Гитлер объявил войну Соединенным Штатам, и Видеман получил назначение в Китай…
26 июля 1938 года Невил Чемберлен сказал в палате общин, что его обнадеживает согласие и чехов, и судетских немцев принять британское посредничество. После долгих обсуждений остановились на кандидатуре лорда Уолтера Рансимена. Фактически лорд не был посредником. Его задача состояла в том, чтобы заставить чехов принять требования судетских немцев и успокоить Гитлера.
Новый британский посол в Берлине Невил Гендерсон писал в Лондон:
\"Я не завидую лорду Рансимену, который взялся за эту тяжелую и неблагодарную работу. Чехи — свиноголовый народ, и президент Бенеш такой же, как все они\".
Эдуард Бенеш стал президентом Чехословакии после ухода в отставку по состоянию здоровья 14 декабря 1935 года основателя государства Томаша Гаррига Масарика.
Новый британский посол нисколько не возмущался нацистским режимом.
— Мое правительство вело себя неразумно в отношении Германии, — говорил Невил Гендерсон. — Англия и Германия должны установить тесные отношения и вместе господствовать над всем миром.
29 июля начальник Генерального штаба генерал Людвиг Бек пришел к новому главнокомандующему сухопутными войсками генералу Вальтеру фон Браухичу и заявил, что тот обязан встретиться с Гитлером и сказать ему: \"Командующий сухопутными войсками и высшее офицерство не могут принять на себя ответственность за ведение войны. Если фюрер настаивает на войне, генералы должны подать в отставку\".
Так думал не один Бек.
Опасавшиеся новой войны генералы рассчитывали на генерала Эрвина фон Вицлебена, который до февраля командовал столичным военным округом, и графа Вольфа Генриха фон Хельдорфа, начальника берлинской полиции. Во время перетряски военных кадров Гитлер отправил Вицлебена в отставку. Но друзьям удалось вернуть его на военную службу. Вицлебен получил под командование армию на границе с Францией.
Генерал-полковник Адам по собственной инициативе беседовал с первым заместителем начальника Генерального штаба сухопутных сил генералом Францем Гальдером. Они практически обсуждали возможность поднять армию против Гитлера.
— Если генерал Вицлебен отдаст приказ, — твердо сказал Адам, — командующие в других округах его поддержат.
Гальдер послал Адама к генерал-полковнику Герду фон Рундштедту. Но тот укрылся за словами:
— Фюрер все знает лучше нас.
На генерала Рундштедта рассчитывали напрасно. Он был слишком амбициозен. Он не предал заговорщиков, но и пальцем не пошевелил, чтобы им помочь.
4 августа начальник Генштаба Людвиг Бек собрал генералов. Он говорил об опасности военного решения судетской проблемы — это приведет к вступлению в войну Англии и Франции, а затем могут ввязаться Америка и Россия, и чем это закончится?
Генерал Адам подтвердил, что война на Западе закончится проигрышем:
— Я нарисовал мрачную картину, но это правда.
Только давние нацисты генералы Вальтер фон Райхенау, командующий 7-м военным округом, и Эрнст фон Буш, командующий 8-м округом, пожурили коллег за неготовность слепо следовать словам фюрера. Остальные говорили, что, если Гитлер начнет войну, все генералы должны подать в отставку.
Генерал фон Райхенау предупредил Гитлера, что генералы не горят желанием подчиняться его приказам. Фюрер решил избавиться от Бека с его пораженческими настроениями. Он делал ставку на молодых генералов, желавших занять более высокие посты и прославиться в бою. Он собрал два десятка молодых военачальников в Бергхофе и произнес перед ними трехчасовую речь. Но и эти генералы как профессионалы не испытывали энтузиазма в отношении новой войны.
15 августа на полигоне Ютербог генералам показали, как снаряды 150-миллиметровой гаубицы раскалывают бетонные бункеры той же конструкции, как те, что стояли на чехословацкой границе. После этого Гитлер полтора часа призывал нанести удар по Чехословакии, которую именовал \"советским авианосцем\". Фюрер вновь и вновь повторял, что Франция психологически не готова к войне, а Англия просто не готова.
— Когда этот год окончится, — уверенно предсказывал Гитлер, — мы будем торжествовать удачу.
Его уверенность производила впечатление. Генералы исходили из того, что фюрер располагает какой-то информацией, неизвестной им самим.
А Гитлер вызвал в Бергхоф Браухича.
\"Разговор проходил с глазу на глаз в кабинете на втором этаже, — вспоминал адъютант фюрера Николаус фон Белов. — Окна были открыты настежь, и весь этот разговор на повышенных тонах можно было слышать. Он продолжался несколько часов. Не помню, когда бы еще Гитлер так громко орал на генерала\".
Генерал Бек попросил родовитого аристократа Эвальда Генриха фон Кляйст-Шменцина, человека консервативных убеждений, съездить в Лондон:
— Привезите твердое слово англичан, что они станут сражаться за Чехословакию, и я свергну нацистский режим.
На всякий случай брат Кляйста, генерал, отправленный Гитлером в отставку после февральской чистки, в парадной форме проводил Эвальда в аэропорту до самого самолета. Кляйст встретился с британским политиком, который был противником политики умиротворения, — лордом Ллойдом, и сказал ему:
— Мобилизационные планы вермахта готовы. Командиры знают, что им предстоит. И никто не сможет остановить войну, если только британское правительство твердо не предупредит Гитлера, что ему придется сражаться не только с Чехословакией.
Ллойд пересказал его слова Галифаксу.
На следующее утро с Эвальдом фон Кляйстом встретился Роберт Ванситарт. Британский дипломат наивно полагал, что нацистские вожди делятся на \"умеренных\" и \"радикалов\", которые ведут между собой борьбу. В такой концепции Гитлер представлялся человеком, который маневрирует между двумя фракциями.
Кляйст пытался втолковать Ванситарту:
— В Германии есть только один экстремист — это Гитлер. Он представляет собой настоящую опасность. Он действует, подчиняясь собственным представлениям о жизни. По мнению Гитлера, англичане блефуют, поэтому надо, чтобы Лондон выразил свою позицию ясно и недвусмысленно.
Ванситарт отправил запись беседы Галифаксу, тот переправил ее Чемберлену. Британский премьер-министр прочитал записи разговоров с Кляйстом, но не воспринял слова немца всерьез. Для него Кляйст был просто врагом Гитлера, готовым на все, лишь бы скомпрометировать фюрера.
Галифакс настоял на том, чтобы посла Гендерсона отозвали в Лондон для консультаций. Это была форма дипломатического протеста. Но Гитлер, кажется, даже не заметил отсутствия в Берлине британского посла.
Роберт Ванситарт не знал, как ему быть. Есть ли реальная разница между нацистами Гитлера и старыми националистами вроде Кляйста и Герделера, которые тоже требуют восстановления прежних границ Германской империи? Британский дипломат не видел разницы. А она была. Старые националисты понимали, что проблемы решаются за столом переговоров. Гитлер собирался забрать все силой…
Эвальд фон Кляйст посетил и Уинстона Черчилля. Тот не занимал правительственных постов с 1929 года. Он был сторонником жесткой линии в отношении Гитлера. Разговор происходил в машине Черчилля, который показывал немцу свое поместье. Его сын Рэндольф записал беседу. Кляйст вновь и вновь повторял, что только твердая позиция Лондона заставит немецких генералов восстать против Гитлера.
Уинстон Черчилль объяснил немцу, что большинство англичан чувствуют себя спокойно и уверенно, пока Невил Чемберлен обещает им мир, и не хотят затевать войну с Германией.
— Англичане, избалованные своим воспитанием и образом жизни, — жаловался Черчилль, — забыли, что такое мужество и ответственность. Они проявляют малодушие, готовы на любые уступки, лишь бы избежать риска. Они словно забыли, что это называется упадничеством.
Кляйст вернулся в Германию разочарованный, 27 августа поделился с начальником абвера (военная разведка и контрразведка) адмиралом Вильгельмом Канарисом:
— Я не нашел в Лондоне никого, кто готов к превентивному удару. Они хотят избежать войны и готовы заплатить за мир все что угодно.
Заместитель министра иностранных дел Эрнст фон Вайцзеккер, бывший морской офицер, тоже побаивался раннего вступления Германии в боевые действия и даже заметил своему шефу, что война с Чехословакией может быть ошибкой. Иоахим фон Риббентроп предостерегающе ответил, что нужно сохранять слепую веру в фюрера. Если Вайцзеккер на это не способен, то может впоследствии пожалеть.
Министр Риббентроп распорядился разослать всем послам циркулярное письмо, одобренное Гитлером:
\"Западные державы не осмелятся напасть на Германию, если судетская проблема будет решена силой. Но если они окажутся слепы и попытаются сопротивляться национально-социалистической Германии, тогда семьдесят пять миллионов немцев, как один человек, бросятся на врага и победят его\".
В тридцатых годах генерал Людвиг Бек выпустил солидный труд под названием \"Управление войсками\". Это сделало его известным в военных кругах. Он был религиозным человеком и консерватором, считал нацистов людьми вульгарными, страдающими отсутствием вкуса. Генерал составил меморандум, в котором отметил, что вовсе не обязательно завоевывать новые территории, германская экономика нуждается в развитии внешней торговли. Бек боялся, что территориальные требования Германии вовлекут ее в войну с другими странами, выиграть которую невозможно. Бек написал несколько таких меморандумов, выражая опасения по поводу планов Гитлера. Он надеялся образумить нацистского вождя, обратить его внимание на опасность войны.
Фюрера эти предупреждения только раздражали. Он сказал, что генерал Бек вводит его в заблуждение, преувеличивает мощь французской армии и преуменьшает возможности немецкой. Адольф Гитлер признался министру юстиции Францу Гюртнеру:
— Единственный человек, которого я боюсь, — это Людвиг Бек. Он может выступить против меня.
Но генерал Бек по своему воспитанию не мог участвовать в выступлении против правительства. Прусская военная этика это запрещала. 18 августа Бек пришел к главнокомандующему сухопутными войсками Браухичу и подал прошение об отставке. Бек предложил начальнику последовать его примеру. Главком, недавно получивший этот пост из рук Гитлера, уходить не хотел. Ответил:
— Я солдат, мой долг — повиноваться приказу.
Браухичу не мог нравиться авантюризм Гитлера. Но генерал верил Гитлеру, когда фюрер говорил, что прекрасно понимает западных лидеров, — они не посмеют начать войну из-за Чехословакии.
Людвиг Бек объяснял потом свои мотивы:
— Я хотел спасти остатки самоуважения. Я сидел в кресле, которое когда-то занимали наши выдающиеся полководцы Мольтке и Шлиффен, и сознавал ответственность за доверенное мне наследство. Я не мог хладнокровно наблюдать, как эти бандиты втравливают страну в войну, которую проиграют.
Гитлер принял отставку Бека, но о ней ничего не сообщалось. Генерал хотел хлопнуть дверью, чтобы и другие последовали его примеру или как минимум задумались, а ушел тихо. 27 августа он сдал дела генералу Францу Гальдеру.
Новый начальник Генерального штаба, вникая в дела, вызвал подполковника Ханса Остера, служившего в абвере. Гальдер хотел знать, кто из генералов и штатских готов выступить против Гитлера. Остер поделился информацией, хотя не знал, в какой степени Гальдер искренен.
Остер предложил дипломату Эриху Кордту встретиться с главнокомандующим Вальтером фон Браухичем и объяснить, что происходит на Западе:
— Браухич порядочный человек. Он вас не предаст.
Эрих Кордт сказал генералу, что получает ту же информацию, что Гитлер и Риббентроп, но пришел к совершенно иным выводам: в новой войне Германия останется одна, без союзников.
— На что вы рассчитывали, обращаясь ко мне? — поинтересовался Браухич.
— В ваших руках, господин генерал, судьба германской армии и всей Германии.
Браухич подумал секунду и пожал дипломату руку:
— Благодарю вас за ваше сообщение, которое так важно для меня.
Эрих Кордт ждал, не добавит ли генерал что-то еще, более определенное. Но главнокомандующий сжал губы и больше ничего не сказал.
Ханс Остер отправил в Лондон еще одного эмиссара — отставного подполковника Ханса Вернера Бём-Теттельбаха (бывшего адъютанта военного министра Бломберга), свободно владевшего английским. Тот слетал в Лондон, отыскал старых знакомых, поговорил с британскими разведчиками, но из этих бесед тоже ничего не вышло.
Среди военных, сомневавшихся в способности фюрера принимать верные решения, появились новые люди. Генерал-лейтенант граф Вальтер фон Брокдорф-Алефельд командовал 23-й пехотной дивизией, расквартированной неподалеку от столицы, в Потсдаме. Его части могли захватить важнейшие объекты в Берлине. Генерал-лейтенант Эрих Хёпнер командовал 1-й легкой дивизией в Вуппертале. Его моторизованные части должны были перекрыть в Тюрингском лесу дорогу из Баварии в Берлин элитным войскам СС \"Лейбштандарт Адольфа Гитлера\".
В конце августа Гитлер на своем поезде приехал на западную границу. Генерал-полковника Вильгельма Адама 27 августа вызвали для доклада о ситуации со строительством укреплений. Выслушав генерала, Гитлер отверг его сомнения:
— Только трус не сможет удержать такие позиции. Я сожалею, что я канцлер и не могу сам сражаться на фронте.
Адам смотрел на него с удивлением. Генерал впоследствии рассказывал:
— Я видел перед собой человека, которому не хватало ни образования, ни способности трезво оценивать реальность, он не понимал иностранцев, их менталитет.
Генерала Адама преследовало кошмарное видение огромной французской армии, сметающей его войска. За столом, по мнению чопорного генерала, Гитлер вел себя отвратительно, корил всех, кто ест мясо, а сам наслаждался яйцами с икрой.
Адама отправили в отставку.
Гангстеры и джентльмены
Усилия британского посредника лорда Рансимена не увенчались успехом. Президент Чехословакии Эдуард Бенеш вынужденно принимал его требования, чтобы не ссориться с главным союзником — он рассчитывал на поддержку со стороны Англии. Но судетские немцы не соглашались на компромисс и отвергали любые предложения договориться.
— Сдерживающее действие на немцев окажет только заявление о том, что, если Германия нападет на Чехословакию, мы объявим ей войну, — говорил лорд Галифакс коллегам-министрам. — Но это может расколоть британское общество. Опасно угрожать, если не уверен на сто процентов, что сможешь привести угрозу в действие.
В Лондоне понимали, что опаснее декларировать готовность объявить войну, но не сделать это, чем воздержаться от угроз. Галифакс признал, что на кон поставлено нечто большее, чем судьба Чехословакии:
— На наших глазах диктаторский режим пытается достичь своей цели с помощью силы. Но оправданно ли начинать войну сейчас, чтобы избежать вероятной войны позднее?
Он был настроен пессимистично:
— Мы ничего не сможем сделать, чтобы помешать Германии захватить Чехословакию. И вряд ли страну удастся сохранить в нынешних границах.
Он напомнил, что активность национальных меньшинств — польского, венгерского, немецкого — делает Чехословакию нестабильной. Словом, вмешиваться нет смысла. Что касается сигналов от противников Гитлера внутри Германии, то не стоит переоценивать их силы и возможности. Едва ли этот фактор стоит принимать во внимание.
Чемберлен назначил сэра Горация Уилсона главой управления по делам гражданских служб, он стал главным помощником премьер-министра.
30 августа созревший у премьер-министра план Уилсон оформил на бумаге. Через несколько дней план обсудили в узком кругу: Чемберлен, никого не предупреждая, летит в Германию и в последний момент предотвращает европейскую катастрофу.
Только Уинстон Черчилль тщетно убеждал министров, что Гитлер боится британского флота, а не увещаний, что нужно обратиться к президенту Соединенных Штатов Франклину Рузвельту и убедить его действовать против общей угрозы сообща.
3 сентября Гитлер вызвал главкома Вернера фон Браухича и генерала Вильгельма Кейтеля, который руководил личным военным штабом фюрера, в Бергхоф, чтобы они доложили, как идет подготовка плана \"Грюн\" — плана оккупации Чехословакии.
Браухич сообщил, что войска вторжения будут сконцентрированы к 28 сентября и начнут маневры. В день, когда будет отдан приказ, они перейдут чехословацкую границу и нанесут удар. Гитлер остался недоволен. Во-первых, от района сосредоточения войск до границы два дня пути, во-вторых, ему вообще не нравился план. Браухич, используя неудачное географическое положение Чехословакии, предложил рассечь чехословацкую армию пополам и потом окончательно разгромить. Гитлер сказал, что это слишком очевидно, к такому варианту чехи и готовятся. Вермахту придется проламывать заранее подготовленную оборону. Почему бы не нанести удар там, где чехи не ждут: с территории Баварии в направлении Праги?
Гитлер жаждал войны, которую твердо рассчитывал выиграть и доказать Германии и всему миру, как опасно ему противостоять. Нужды невоенной экономики его больше не интересовали. Армия должна располагать запасами, необходимыми для ведения трехмесячной войны.
В конце мая 1938 года вермахт втрое увеличил заявку на сталь. Геринг распорядился построить не меньше семи тысяч двухмоторных бомбардировщиков \"Юнкерс-88\". Это требовало половины всех рабочих рук, имевшихся в распоряжении люфтваффе. Руководители заводов Юнкерса возлагали надежду на организацию массового конвейерного производства по американскому образцу, чтобы увеличить выпуск и удешевить машины.
Нехватка стали определила отставание четырехлетнего плана. Не хватало еще и топлива, взрывчатки и пороха. 12 июля 1938 года Геринг утвердил обновленный вариант нового плана военно-экономического производства, чтобы ускорить выпуск всего того, что необходимо вермахту. Война еще не началась, а экономика уже переходила на военные рельсы. Геринг объяснил командованию вермахта, что о деньгах они могут не беспокоиться:
— Вооруженным силам не следует беспокоиться о судьбе экономики. Я беру на себя всю ответственность за происходящее. Мы решим все проблемы. Государство придет на помощь. Главное — выиграть войну. Ради этого мы должны рисковать. Господа, я, не колеблясь ни секунды, конфискую все имущество промышленника, который на все смотрит, сидя на стульчаке своего унитаза, думает только о своем предприятии. Эти люди должны уйти. Я одним росчерком пера лишу их всего имущества…
В Германии в тридцатых годах были самые высокие налоги во всей Европе. Министерство финансов летом 1938 года запретило любое строительство без санкции Берлина. В стране не хватало жилья, но его перестали строить.
Железные дороги не справлялись с потребностями вермахта. В 1938 году имперские железные дороги не получили и половины потребного им количества стали, чтобы поддерживать пути в рабочем состоянии. С лета 1938 года начались серьезные опоздания на германских железных дорогах. В конце сентября дороги едва не захлебнулись, они не справлялись с потоком перевозок. Приоритет получили военные перевозки и товары, отправляемые на экспорт. Подвижной состав не успевали ремонтировать, поезда шли с неисправными тормозами.
Германская экономика страдала от нехватки рабочей силы. И резервов не осталось. Стали ограничивать свободное передвижение рабочей силы. В феврале 1937 года специальным декретом запретили металлургам менять место работы без специального разрешения. 28 июня 1938 года Геринг подписал декрет, который позволял перебрасывать рабочих, не спрашивая их согласия, с одного предприятия на другое в интересах рейха. К концу 1939 года миллион с лишним рабочих фактически отправили на принудительные работы. Рабочие хотели больше зарабатывать, наниматели готовы были платить. Но существовав запрет на повышение зарплат.
Другой декрет запретил крестьянам покидать сельское хозяйство и искать работу в промышленности. Крестьяне, которые желали своим детям лучшего будущего, не пускали их на работу в поле, чтобы они имели возможность перебраться в город.
Деревня теряла работников из-за разницы в зарплатах между городом и деревней. В деревне зарабатывали мало, потому что сельский труд был неэффективным. Нужны были строители, и крестьяне охотно шли в строители. Множество рабочих рук понадобилось для строительства Западной стены, оборонительной линии на западной границе.
В мае 1938 года Гитлер поручил строительство Фрицу Тодту. Он должен был закончить работы как можно быстрее, не считаясь с расходами. Он мог мобилизовать людей, но предпочел хорошо платить. Квалифицированный рабочий получал больше офицера. Летом 1939 года Фриц Тодт доложил, что выполнил задачу. Наиболее уязвимые участники границы были прикрыты тысячами бункеров и артиллерийских позиций.
После Дня крестьянина, проведенного 27 ноября 1938 года, министр сельского хозяйства Вальтер Дарре вынужден был сообщить, что число работающих в аграрном секторе сократилось за пять лет на двадцать процентов. Руководители Третьего рейха были уверены, что стране угрожает продовольственный кризис. Больше всего трудилось в поле женщин. Они слишком много работали, и нацисты-аграрии боялись, что женщины на селе станут меньше рожать. Нехватку рабочей силы пытались компенсировать путем мобилизации через Трудовой фронт, использовали солдат и школьников.
В Третьем рейхе считалось, что проигрыш Германии в Первой мировой объяснялся неспособностью накормить армию и население. На совещании в Генштабе подчеркивалось, что неплохой урожай 1938 года — ключевое условие военной готовности. Понимали, что полная мобилизация — крестьян и лошадей — поставит сельское хозяйство в трудные условия. Вот, в частности, почему Гитлер назначил удар по Чехословакии на октябрь, то есть после сбора урожая.