В том, что люди ЦРУ будут его искать, Олдмонт не сомневался ни секунды. Он прочно держал их на крючке. У директората операций связаны руки. Не потому, что в Лэнгли так уж боятся разоблачений, их было немало. Грязное белье ЦРУ демонстрировали всему миру. Но все разоблачения касались уже совершенных операций, и газетная трескотня положения дел не меняла. Сейчас Олдмонт располагает документами, в которых расписаны детали будущей операции ЦРУ — их разглашение означало срыв тщательно подготовленной акции. А вот этого в Лэнгли ни в коем случае не захотят допустить. Они будут стараться подкупить его или убрать. И человек, с которым он только что разговаривал, прилетел в Таиланд именно за этим.

Олдмонт назначил встречу в удобном месте: ему нужно обязательно увидеть нового агента ЦРУ. Сотрудников бангкокской резидентуры он знал в лицо.

Хенкинс ничего другого и не ожидал. Олдмонт не пришел на встречу с Хоуксом. Олдмонт — стреляный воробей, смешно было полагать, что он попадется на крючок. Хенкинс сразу вспомнил Олдмонта, как только прочитал шифровку: они несколько раз сталкивались в Бангкоке, куда Хенкинса перевели из Вьетнама. В Сайгоне Хенкинс был одним из координаторов программы “Феникс” — “умиротворение” вьетнамских деревень. В поисках вьетконговских агентов они уничтожали тогда целые поселки, но даже и такие масштабные операции оказались бесполезными.

В Бангкоке после Вьетнама был просто рай. Тихая, кабинетная работа. Только в 1976 году пришлось немного подвигаться. Он курировал “Красных буйволов”. Многие из них были в отрядах, которые формировало ЦРУ. С ними у Хенкинса были общие воспоминания о горячих деньках во Вьетнаме.

Когда в начале года таиландское правительство, опираясь на поддержку левых сил, студентов, стало добиваться вывода всех американских войск из страны, “Красные буйволы” проводили проамериканские манифестации, которые активно фотографировались иностранными корреспондентами, за это отвечал пресс-атташе посольства — Хенкинс заранее информировал его о каждой демонстрации. Антиамериканские митинги “Красные буйволы” разгоняли, забрасывали левых студентов ручными гранатами.

Олдмонт был немало удивлен. В двенадцать часов в кафе явился и просидел там не меньше часа молодой парень, которого вчера зверски избил Тирают. Но Тирают сказал ему, что этот парень — курьер, который занимается вывозом наркотиков. Странно, что такому “узкому специалисту” поручили явно непростое дело — выманить Олдмонта из его убежища. Непонятно и другое. Почему Тирают решился напасть на героинового курьера ЦРУ? Неужели он порвал связи с управлением?

Олдмонт чувствовал себя неважно после вчерашнего приключения. Жара все усиливалась. Не отпускала ноющая боль в груди. Солнце единовластно царило над Бангкоком, и люди старались не покидать спасительную тень. Но Олдмонт не мог позволить себе отсиживаться дома: у него осталось не так много времени. Рано или поздно его найдут, но прежде он должен узнать, что на самом деле произошло с Линном.

Тирают позвонил по телефону, которым пользовались завербованные американцами агенты, если им нужно было срочно связаться с сотрудниками резидентуры; эта линия была гарантирована от прослушивания. Аппарат стоял в оперативной комнате, возле него круглосуточно дежурил кто-нибудь из офицеров. Тирают назвал свой номер и код, его соединили с Хенкинсом.

Дуайт был удивлен. Несколько лет назад они отказались от услуг Тираюта, чем тот был весьма обескуражен, а теперь Тирают звонит как ни в чем не бывало и предлагает встретиться.

Хенкинс назвал ему фешенебельный клуб, куда имел обыкновение заглядывать раз или два в неделю — здесь собирались иностранные корреспонденты, представители фирм, поговорить с ними было небесполезно.

— Я буду там от половины восьмого до восьми. Скажите швейцару, что ждете меня, — бросил он Тираюту и повесил трубку.

Дуайт ожидал застать Тираюта забившимся куда-нибудь в укромный уголок одной из курительных комнат клуба. Однако Тираюта нисколько не смутила новая для него обстановка. Размахивая полупустым стаканом, он оживленно беседовал с представителем одной британской компании, которого Хенкинс считал малообщительным, чопорным человеком. Увидев Хенкинса, Тирают еще некоторое время продолжал беседу, затем, вежливо извинившись, подошел к американцу.

Они обосновались в бильярдной, где, кроме них, не было ни одного человека.

— Позвольте мне говорить откровенно, — начал Тирают. — Вы ждете курьера.

Билл Дэвис позвонил Уилсону.

— Спешу тебя порадовать, Олдмонт действительно в Бангкоке. Но на глаза не показывается.

— Я в этом и не сомневался, — хмыкнул Уилсон.

— Ну так что, Грег, ты полетишь, или мне взять билет до Бангкока?

— Если ты хочешь прокатиться на восток, я ничего не имею против, — так же лениво проговорил Уилсон, — но я продолжаю верить в успех своей идеи.

— И что же наполняет твое сердце такой уверенностью? — поинтересовался Дэвис. — Если надежда, что мне одному придется отвечать за провал в Бангкоке, то ты крупно ошибаешься.

— Хватит препираться, Билл. И вообще это не телефонный разговор. Я зайду к тебе.

Получасовая беседа с Уилсоном настроила Дэаиса на более оптимистический лад: прогноз Уилсона насчет событий в Бангкоке звучал весьма убедительно.

— И последнее, — закончил разговор Уилсон, — фамилия Олдмонт должна перестать фигурировать в наших переговорах. Будем называть его просто “господин N”.

Хенкинс не переставал дивиться: Тирают разговаривал с ним чересчур смело, как равный с равным. Таиландец не блефовал Он представлял могущественную мафию, с которой всем приходится считаться.

— Вы ждете курьера, — говорил Тирают, — я знаю даже, кто он. Он живет в 507-м номере “Амбасадора”. Не хотелось бы вас огорчать, но он не сможет вывезти груз из страны — таможенники выпотрошат его наизнанку. То же произойдет и с любым другим вашим человеком.

Тирают говорил уверенно, напористо, но в душе он проклинал Олдмонта, который увел курьера из-под носа, и Таната с Прасетом, которые упустили самого Олдмонта.

Хенкинс слушал его молча Он ни разу не сказал ни “да”, ни “нет”. Когда Тирают замолчал, он спросил:

— С какой целью вы все это мне поведали?

Тирают оживился.

— Мы берем на себя реализацию грузов, которые попадают к вам В этом году слишком большой урожай — не менее восьмисот тонн. Поскольку товар идет через разные руки, цены могут понизиться. Мы хотели бы сконцентрировать всю торговлю в своих руках. Может быть, придержать часть товара, ведь его можно хранить до десяти лет Речь идет о монополии на американский манер, — позволил себе улыбнуться Тирают. — У вас не должно быть никаких сомнений, внакладе никто не останется. А к тому же вы избавитесь от хлопот, связанных с вывозом товара.

После разговора с Тираютом Хенкинс поехал к О’Брайену — тот еще сидел в посольстве.

Выслушав Хенкинса, О’Брайен выругался.

В который уже раз он с тоской вспомнил чудесные времена, когда в распоряжении управления был целый воздушный флот. Авиакомпании “Сивил эйр транспорт”, “Сазерн эйр транспорт”, “Рокимаунтин эйр”, “Эйр Эйша”, “Эйр Америка”… Человек, который создал этот уникальный воздушный флот и до ухода на пенсию заработал для ЦРУ сотни миллионов долларов, и по сей день пользуется в Лэнгли славой финансиста-гения. О’Брайен знал его — Джордж Дул дослужился в ЦРУ до генеральского звания. Собственные самолеты, склады в штатах Среднего Запада, забитые оружием и снаряжением без клейма изготовителя, секретный центр по обучению взрывному делу в Северной Каролине, тайная авиабаза в Неваде открывали перед ЦРУ немалые возможности для ведения тайных операций.

В те времена с помощью самолетов “Эйр Америка” О’Брайен и его начальники начали вывоз наркотиков из “золотого треугольника”. “Эйр Америка” стали с тех пор именовать “Эйр опиум”. Но когда ЦРУ лишилось некоторых авиакомпаний, особенно после ликвидации “Эйр Америка”, все стало значительно сложнее.

Тирают работает на крупные синдикаты по торговле наркотиками, которые находятся в Гонконге, понял О’Брайен. Гонконг — финансовое сердце бизнеса на наркотиках, там шесть таких синдикатов, они ворочают миллиардами. В самом. Гонконге не меньше ста тысяч наркоманов, им привычка к употреблению наркотических средств обходится ежедневно в полтора миллиона гонконгских долларов. О’Брайен года два назад был в Гонконге, его тамошний коллега объяснил ему: местным наркоманам синдикаты обязаны лишь малой частью своих доходов. Город — центр организации по торговле наркотиками мирового масштаба. Верхушка каждого из шести синдикатов — уважаемые, известные в городе люди: владельцы ресторанов, издатели газет, бывшие полицейские чины. Окружает их небольшая группа доверенных помощников.

Прежде гонконгский аэропорт Кайтак был главным каналом транспортировки в Европу и Америку наркотиков, доставляемых из “золотого треугольника”. Но современные средства технического контроля сделали аэропорт опасным местом. Тогда синдикаты переориентировались на морской путь. Таможенная служба не в состоянии обшарить все семь тысяч океанских судов, которые швартуются в гонконгской гавани площадью в двадцать три квадратных мили. Да и в случае чего на судне с таможенником один на один легче договориться, чем в аэропорту, у всех на глазах. В гонконгских водах курсирует пятнадцать тысяч мелких судов и лодок; их владельцы встречаются с океанскими судами до или после захода в порт и передают товар. За этой флотилией таможенники даже и не пытаются следить.

О’Брайен тоже знал Тираюта, который в свое время состоял в “секретной армии” ЦРУ и помогал поставить вывоз наркотиков из “золотого треугольника” на солидную основу. Тирают сделал правильную ставку. Гонконгские синдикаты — серьезная сила.

— Вот что, Дуайт, — сказал О’Брайен Хенкинсу, — возьмите на себя контакты с этим Тираютом или, если удастся, с кем-нибудь повыше. Наша позиция: мы передаем им все грузы, которые раньше вывозили самостоятельно, и получаем столько же, сколько получали. Цены мы, слава богу, знаем. О том, чтобы свести их напрямую с нашими людьми в “треугольнике”, не может быть и речи. Наше посредничество обязательно.

Олдмонт был очень осторожен. Он даже надел очки заднего обзора — со скрытыми регулируемыми зеркалами, позволяющие видеть то, что происходит сзади. Ему нужен был Тирают, похоже, что только он во всем городе мог рассказать, как и почему умер Линн. Теперь Нэд был лучше подготовлен к встрече с таиландцем. Белый “ниссан” Тираюта второй час стоял наискосок от входа в турецкие бани. Сюда Тирают ходил один, без телохранителей. Зато ждать его пришлось долго. Уже стемнело, и Олдмонт присел прямо на тротуар рядом с белой машиной. Ему было как-то не по себе все эти дни. Немела левая рука, совсем расстроился сон. Здесь, в Таиланде, он постоянно думал о прошлом, такого с ним еще не было: он всегда жил будущим днем, торопил себя, старался сделать побольше. Зачем?

Он чувствовал себя очень одиноким. Когда-то это не тяготило его: никто не мешал его работе, не навязывал свое общество; сейчас он ощущал потребность в близком человеке. С родителями он был очень дружен, но они умерли рано. Лилиан… Душевной близости у них не было никогда. Дело не в том, что уже через год после замужества она начата изменять ему и он знал об этом. Лилиан нисколько не интересовало, чем живет Нэд. Она много путешествовала одна и не скучала по его обществу. Он продолжал любить жену, прощал ей измены и, уйдя из дома, втайне надеялся, что Лилиан сама придет к нему.

Друзей у него почти не было — это определялось секретным характером его работы: с посторонними людьми трудно было общаться, избегая разговоров о служебной деятельности. Да, работа лишила его друзей. Что ж, почти всю свою жизнь он считал работу самым главным.

Еще в юности он отличался редкой способностью разгадывать кроссворды и даже придумывал их сам. На уроках математики был самым прилежным учеником. Во время войны участвовал в дешифровке нескольких немецких кодов. У него были очевидные способности к криптографии, но мысль, что этим можно заниматься профессионально, показалась бы в те годы странной. На него очень подействовала хрестоматийная история о том, как в 1929 году Генри Стимсон, став государственным секретарем, приказал закрыть дешифровальное бюро при госдепе и министерстве обороны, заявив, что “джентльмены не должны читать почту друг друга”.

Олдмонт уже давно служил в Агентстве национальной безопасности, когда США приняли в 1978 году закон, предусматривающий организацию тотальной электронной слежки в стране, ее объектом стали корреспонденция и переговоры дипломатических миссий, что было прямым нарушением второго раздела 27-й статьи Венской конвенции о дипломатических сношениях — официальная корреспонденция миссий должна быть неприкосновенной, — под которой США поставили свою подпись…

Приглашение работать в АНБ Олдмонт воспринял с удивлением, а затем с интересом. Появление компьютеров, казалось, открывало новую эру в электронной разведке и контрразведке (позднее Олдмонт понял, что компьютеры немногим облегчили задачу дешифровки, поскольку эта же техника позволяет создавать все более сложные коды).

После стольких лет в АНБ он перестал удивляться тому, что агентство занимается прослушиванием телефонных разговоров, и даже не иностранцев, приехавших в Америку, а своих собственных сограждан. С 50-х годов телефонные компании использовали для междугородных переговоров микроволновые передатчики. Строительство и содержание трансляторов дешевле, чем прокладка кабелей. В радиусе пяти — десяти миль сотрудники агентства, установив небольшую антенну, могли слушать любой телефонный разговор. Раньше казалось неимоверно трудной задачей вычленить нужный разговор из огромной массы сигналов. Но когда Олдмонт пришел в АНБ, одна из лабораторий уже отработала методику: компьютер включал магнитофон только тогда, когда звонили по определенному номеру. Ценность перехвата телефонных разговоров чрезвычайно возросла, на памяти Олдмонта соответствующий отдел несколько раз расширяли, набирая в него молодых специалистов. С каждым годом все сложнее становилась и расшифровка кодов, достижения криптографии доводили до исступления дешифровщиков АНБ. Например, к шифру придумывалось два математически связанных между собой ключа: одним можно только зашифровать сообщение, другой годится для расшифровки. Таким образом, множество агентов пользовались этим кодом, но прочитать их телеграммы мог лишь один челочек, который знал второй ключ. Кроме того, обычные телефонные разговоры давали обширную экономическую информацию, что тоже очень ценилось получателями сводок АНБ. Олдмонта, впрочем, интересовали более сложные задачи. Последние годы он был занят в программе “Темпест” — прослушивание компьютеров.

Электронно-вычислительные машины во включенном состоянии испускают некое радиоизлучение, которое, как установила лаборатория Олдмонта, можно перехватить и расшифровать, то есть выяснить, какие операции производит ЭВМ.

Немедленно были приняты меры для защиты компьютеров, работающих на Пентагон. В Лос-Аламосской лаборатории, где была создана атомная бомба, компьютеры стали экранировать толстыми металлическими щитами. В 1977 году президентской директивой № 24 были приняты более жесткие правила секретности. Заграничные службы АНБ занялись изучением “содержимого” электронно-вычислительных машин, прежде всего в дружественных Соединенным Штатам странах, поскольку здесь инициативу сотрудников агентства ничто не сковывало.

АНБ привлекло его возможностью участвовать в решении сложных задач в сфере стремительно развивавшейся электронной техники. А получилось… Впрочем, вправе ли он кому бы то ни было предъявлять претензии? После работы в управлении стратегических служб он знал, в какой мир попадает, но все же какие-то иллюзии у него были. Одно дело — война, другое — мирные годы, одно дело — сражаться против настоящего врага, каким был фашизм, другое… Он сам так вымазался в грязи, что потерял моральное право обвинять других. Он и не будет никого обвинять, только выяснит все о Линне…

Тирают вышел из турецких бань, его провожала низко кланявшаяся пожилая женщина. Тирают не заметил в темноте Олдмонта и вздрогнул, когда в спину ему уперся ствол пистолета. Олдмонт защелкнул на его запястьях наручники, запихнул Тираюта в “ниссан” и сам уселся за руль.

Олдмонт не спешил трогаться с места. Он повернулся к покрывшемуся потом Тираюту, включил в машине свет, чтобы тот мог видеть его лицо.

— В прошлый раз ты не захотел разговаривать со мной, Тирают, — сказал он. — Напрасно, это избавило бы тебя от сегодняшней встречи. Надеюсь, теперь ты больше расположен к беседе?

На секунду Олдмонту стало не по себе. Он увидел в глазах Тираюта столько злобы и ненависти…

Такими же озверевшими были лица Тираюта и его людей в день военного переворота, который Олдмонт тоже помогал готовить.

Поздно вечером Олдмонт оказался около штаб-квар тиры “Красных буйволов”. Фары американского бронетранспортера освещали небольшую площадь перед домом, который был набит бывшими членами “секретной армии” ЦРУ в Лаосе. Какой-то человек из ЦРУ, Олдмонт забыл его фамилию, кажется, ирландец, хлопал по плечу Тираюта. Лицо бандита расплылось в улыбке, но глаза были злые, жестокие. Американский автоматический карабин Тирают перебросил за спину, полувоенная форма заляпана чужой кровью.

Когда все было кончено, правительство смещено и адмирал Сангад Чалорью выступил с речью, в которой обещал, что вооруженные силы будут защищать монархию, буддизм, целостность нации и безжалостно искоренять коммунизм, Олдмонт с двумя сотрудниками ЦРУ проехались по городу.

Город был во власти “Красных буйволов”. Демократически настроенных студентов сжигали живьем, вешали, зверски убивали палками. Девушек насиловали. Спасаясь от “буйволов”, студенты бросались в реку, их расстреливали из пулеметов. Олдмонт видел изуродованные, обезображенные трупы.

На следующий день наступила очередь действовать политической полиции: в столице прочесывали дом за домом. В тюрьмы на грузовиках свозили арестованных — всех, кто мог представлять угрозу для нового режима. За кон о военном положении, отмена конституции, запрещение политических партий и профсоюзов, повсюду костры из книг, помещения студенческих и демократических организаций разгромлены. На улицах танки, на перекрестках укрепленные огневые точки, колючая проволока. Радио передавало военные марши и старинные песни. “Молчаливое большинство” Бангкока — рыночные торговцы, мел кие лавочники, бизнесмены, владельцы грузовиков приветствовали “восстановление закона и порядка”…

Через день Олдмонт вернулся в Штаты.

Две недели спустя ему попалось на глаза сообщение корреспондента ЮПИ из Бангкока — в Форт-Миде, где помещалась штаб-квартира АНБ, его получили раньше, чем в самом информационном агентстве. В интервью, переданном радиостанцией вооруженных сил, представитель “Красных буйволов” сообщил, что в связи с переходом контроля над правительством в руки военных эта организация самораспускается. Они будут готовы к тому, чтобы воскресить свою организацию, если в Таиланде вновь возникнет угроза коммунизма.

“Мавр сделал свое дело…” — пришло на ум Олдмонту. Вашингтон прочно контролирует положение в Таиланде, и содержать “Красных буйволов”, что весьма накладно, ЦРУ больше не намерено.

Через месяц западные корреспонденты, стремясь стереть из памяти читателей воспоминания о кровавых расправах в Бангкоке, писали, что спустя тридцать дней после введения военного положения большинство таиландцев думают только о том, как отметить веселый народный праздник Лой Кратонг. Он приходится на последний день двенадцатого месяца по лунному календарю. Когда стемнеет, таиландцы пускают по каналам и прудам, по рекам и многочисленным притокам Чао-Прая лодочки из банановых листьев, на которые ставятся зажженные свечи. И если даже издали сумеешь различить колеблющийся огонек своего кораблика, значит, судьба твоя будет счастливой. Лой Кратонг празднуют уже семь веков, и раз после переворота обычай не забыт, значит, все в порядке.

А еще через неделю новое правительство объявило, что американская база электронной разведки в Удоне, закрытая прежним правительством в начале года, будет вновь открыта.

Тайские племена издревле селились поближе к берегам Чао-Прая. На прочных сваях из тикового дерева, которое не гниет, прямо в желтоватой Чао-Прая стоят крестьянские домики в реке плещутся дети, из нее берут воду, в нее же летят и отходы. Томпсон так и не привык равнодушно смотреть на детей купающихся в грязной до отвращения реке. С санитарией в Таиланде дела обстояли неважно. Даже в Бангкоке нельзя пить водопроводную воду. Бесконечные эпидемии, болезни, особенно кожные. Томпсон приехал в Таиланд сразу после окончания второй мировой воины и на диво легко переносил здешний климат, но он как огня боялся всяких ин фек ций. За эти годы Джим Томпсон в совершенстве овладел тайским языком, знал нравы и обычаи каждого района страны.

Над узким каналом нависала густая тропическая растительность. Особенно много было кокосовых пальм. Время от времени кто-нибудь взбирался на верхушку пальмы, чтобы снять поспевший плод. Забравшись с помощью бамбуковых лестниц на пальму, крестьяне выдавливали сахар из кокосового соцветия с мясистым стеблем. Здесь было столько кокосов, прикинул Томпсон, что ими можно было снабдить Бангкок с его пятимиллионным населением. На юге страны кокосы собирают специально обученные обезьяны. Кокосы пользовались не меньшей популярностью, чем бетелевая пальма, из плодов которой делают что-то вроде жевательной резины. Бетель содержит красный сок и первое время Томпсону было неприятно смотреть на бесконечно жующих бетель стариков, у которых по подбородку стекала кровавая слюна. Когда Томпсон приехал в Бангкок и решил превратить гостиницу “Ориенталь” в первоклассный отель, то в первую очередь взялся обеспечить своих постояльцев свежими фруктами. На берегах каналов росли три сорта апельсинов и четыре вида грейпфрутов. Из апельсинов Томпсон предпочитал сорт “золотой луч” — они похожи на китайские мандарины, но на вкус кислее их. Иностранным туристам предлагались грейпфруты немного странного вкуса, но зато более крупные, чем выращивают в США. Эти грейпфруты в огромном количестве экспортировались в Сингапур и Гонконг.

Томпсон издалека увидел О’Брайена. Американец жевал короткий, толстый банан. Томпсон усмехнулся. О’Брайен работает здесь столько лет, а так и не научился выбирать бананы. Маленькие бананы употребляют в сушеном виде, жарят в тесте или глазируют на десерт.

Когда О’Брайен почти поравнялся с ним, Томпсон окликнул его.

— Не хотите ли прокатиться по каналу, сэр? Прекрасные пейзажи и недорого.

Выплюнув кусок банана, который ему явно не понравился, О’Брайен кивнул. Прогулка на моторной лодке по извилистым каналам была обычным туристским развлечением. Всех приезжающих в Таиланд иностранцев обязательно возили посмотреть на плавучий рынок. О’Брайен видел такой рынок в провинции Ратбури чуть ли не в первую неделю пребывания в Таиланде и остался не в восторге от мрачноватых пожилых женщин с поджатыми губами (многие почему-то в очках), в плоских соломенных шляпах, они прямо с лодок торговали ры бой и тропическими плодами. Услужливый посольский переводчик начал объяснять: папайя, баклажаны, чеснок, китайская капуста, сладкий базилик, креветочная и анчоусная паста, красный перец. Многие обитатели дощатых домиков, стоящих тиковыми ногами в канале зарабатывали себе на жизнь благодаря неиссякающему потоку туристов продавали катающимся в лодках “кока-колу”, “фанту”, сок, пиво, орешки, жевательную резинку.

Томпсон уверенно вел лодку. О’Брайен посматривал на него с удивлением и с какой-то брезгливостью. Он не понимал как можно было по собственной воле пожертвовать всеми благами западной цивилизации положением в обществе привычным укладом жизни. Но он тщательно следил, чтобы Томпсон не почувствовал этого презрения, ведь собственное благополучие О’Брайена зависело от этого человека.

— Лао Су убит, — внезапно сказал Томпсон.

— Кем?

— Таиландской пограничной полицией. Кто-то выдал его маршрут. Конкуренты.

— Это плохо — огорчился О’Брайен. Неприятность за неприятностью. Он очень редко встречался с Томпсоном сам: каждая встреча была небезопасна, но на этот раз Джим передал через своего “почтальона” — сотрудника ЦРУ, который постоянно работал с ним — что должен обсудить нечто чрезвычайно важное. Смерть Лао Су нарушала баланс сил в “золотом треугольнике”. Два с лишним десятилетия они были связаны с Лао Су — опиумным королем, как его называли в прессе. Дважды “король” попадал за решетку, и оба раза американцы давали ему возможность бежать. Он так досадил таиландским властям, что была предложена награда в сорок три тысячи долларов за его поимку живым или мертвым. Но Лао Су убрали не ради награды, хотя какой-нибудь никому не известный человек и предъявит, вероятно свои права на эти деньги.

Гонконгские синдикаты отдали Лао Су полиции.

В “золотом треугольнике” было неспокойно. О’Брайен хорошо знал о том, что там происходит, от своего коллеги — сотрудника американского посольства в Бангкоке, которого прислали из Вашингтона для помощи правительству в борьбе с наркотиками. Коллега охотно делился с О’Брайеном своими заботами — резидент ЦРУ давал ему полезные советы.

В самом Таиланде наркомания приобрела устрашающие масштабы. Говорили, что в стране чуть ли не шестьсот тысяч наркоманов. Правительство, побуждаемое к тому и другими странами, куда выплескивался поток наркотиков производимых в “золотом треугольнике”, повело решительную атаку на торговцев опиумом.

— Я был у Кхун Са на новом месте, — продолжал Томпсон, — ему пришлось отойти в горы Долан.

— Так что же, он не сумеет теперь собрать урожай? — встревожился О’Брайен.

Томпсон отрицательно качнул головой:

— Я разговаривал с ним. Он обещал доставлять грузы, как прежде. Но как вы их будете вывозить?

О’Брайен не собирался рассказывать Томпсону о предложении, которое ему сделал Тирают.

— Я привез вам описание нового маршрута. — Томпсон протянул ему маленький заклеенный конверт. — И я сменил человека в конце маршрута. Не люблю людей, которые воображают, что могут вести самостоятельную игру.

О’Брайен спрятал конверт в потайной карман. Потерять этот конверт он хотел еще меньше, чем конфиденциальные посольские документы.

— У меня еще один вопрос, — сказал Томпсон. — После краха банка “Ньюгэн — Хэнд” люди беспокоятся, куда вы станете класть их деньги.

— Мы вроде нашли один банк, — неохотно ответил О’Брайен, — на Тайване. Но это временный вариант.

— Тайваньский банк кое для кого из ребят будет не слишком удобен, — высказал предположение Томпсон.

Они расстались у причала. О’Брайен для вида сунул Томпсону несколько купюр и пошел к своей машине. Воскресная экскурсия американского дипломата, интересующегося провинциальной жизнью страны пребывания, закончилась. Томпсон посидел немного на причале, потом привязал лодку и ушел. Через некоторое время появился настоящий хозяин моторки и как ни в чем не бывало стал ожидать клиента.

В 1967 году Томпсон исчез бесследно для своих многочисленных деловых партнеров и знакомых. В 1974 году официально признан умершим. Кое-кто из его проницательных приятелей скептически принял версию о внезапном исчезновении Томпсона в джунглях: “Даже если на него напал тигр, не мог же он целиком съесть человека, с часами и обувью”.

Томпсон был одним из самых преуспевающих бизнесменов в Бангкоке, именно он открыл для мирового рынка тайский шелк.

Его знакомые знали, что в годы войны Томпсон служил в управлении стратегических служб — скрывать это было бессмысленно. Но никто, за исключением нескольких человек в Лэнгли и резидента ЦРУ в Бангкоке, не подозревал, что Томпсон работал на ЦРУ с момента основания управления и с начала вьетнамской войны был так называемым “теневым резидентом”, то есть отвечал за нелегальную агентуру американской разведки — завербованных таиландцев, в то время как посольский резидент имел дело в основном со своими. Томпсон сам изъявил желание перейти на нелегальное положение, мысль о невиданных барышах, которые приносят наркотики не давала ему покоя. Он получил сингапурский паспорт и поселился в деревне поближе к “золотому треугольнику”, где находился в постоянном контакте с “опиумными королями”. Торговцы наркотиками предпочитали всегда иметь дело с одним и тем же человеком, так было спокойнее. Да и иностранцу, которого не знают в этих деревнях, опасно там появляться. Его могут принять за агента Интерпола и убить. Томпсона же знал каждый. Он собирался пробыть в джунглях еще несколько лет. За это время его текущий счет, разумеется, не в подозрительных австралийских или тайваньских банках, а во вполне респектабельном бельгийском, достигнет астрономической цифры.

Несмотря на неоднократные просьбы О’Брайена, его коллеги из резидентуры ЦРУ в Канберре не смогли установить, кто застрелил Фрэнка Ньюгэна. Того нашли мертвым в четыре часа утра в собственном “мерседесе” на пустынной проселочной дороге недалеко от Сиднея. Убийца (или убийцы) был достаточно ловок, чтобы не оставить следов. О’Брайен был склонен видеть здесь руку конкурентов. Процветание банка “Ньюгэн — Хэнд” стало поперек горла могущественным концернам героинового бизнеса. Собственно говоря, в Канберре были правы: ищи не ищи убийцу — делу не поможешь. Убийство Фрэнка Ньюгэна означало конец банка. Его партнеру Майклу Хэнду пришлось с паспортом, выданным на чужое имя, спешно выехать в США. Он так торопился, что не успел уничтожить документы, которые никак не должны были попасть в руки австралийской полиции. В офисе Ньюгэна обнаружили бумаги, явно не относящиеся к банковским операциям: подробные военно-по литические обзоры ситуации в Индокитае, секретные сведения об армиях некоторых азиатских стран.

Убийство Ньюгэна привлекло к банку нежелательное внимание прессы. Широкой публике стало известно, что Майкл Хэнд, в прошлом “зеленый берет” (О’Брайен спрашивал о нем Хенкинса, и тот вспомнил, что когда-то они действительно вместе служили в Форт-Брагге), начал работать на ЦРУ с 1964 года. Среди членов правления банка были генерал Лерой Мэнор, командующий ВВС США в районе Тихого океана и специалист по подавлению повстанцев генерал Эдвин Блэк, командовавший вооруженными силами США в Таиланде, адмирал Эрл Иэйтс, генерал Эрл Кок, высокопоставленные сотрудники ЦРУ Уолтер Макдональд (бывший заместитель директора ЦРУ), Гай Покер, Пэт Лумис, Роберт Янсен (в прошлом резидент ЦРУ в Таиланде) и Дэйл Холмгрем — бывший управляющий летной службой не существующей ныне авиакомпании “Эйр Америка”. Юридическим, политическим и финансовым советником банка был директор ЦРУ в 1973–1976 годах У.Колби. В кармане убитого Ньюгэна нашли визитную карточку Колби, на ее обороте — маршрут предстоящей поездки Колби в Азию.

Лэнгли спешно послало в Австралию Тома Клайнса, который до недавнего времени возглавлял отдел подготовки кадров в директорате операций ЦРУ. Он сумел кое-кому заткнуть рот. Однако получили огласку сделки, которые ЦРУ провернуло через банк “Ньюгэн — Хэнд”: оружие шло в ЮАР, а до этого — белому правительству бывшей Родезии. Австралийские законы разрешают международные сделки с оружием, если это оружие не попадает на территорию самой страны.

Хуже всего, считал О’Брайен, что крушение банка “Ньюгэн — Хэнд” чуть не подорвало героиновый бизнес ЦРУ.

Вся эта история категорически не нравилась Филу Хоуксу. Вечно он попадает в неприятные и глупые ситуации. Олдмонт вообще, видно, рехнулся, раз не пришел в кафе, которое сам выбрал в качестве места встречи. В какой-то момент Хоукс был близок к тому, чтобы немедленно заказать билет и вернуться домой. Но не выполнить первое серьезное поручение фирмы — значит подорвать свою репутацию.

За обедом он немного воспрянул духом. К нему заглянули Джем и Тони, томившиеся от безделья, и повели его наверх в ресторан. Они выбрали рыбное блюдо, и, наблюдая, как Джем и Тони поглощают лангустов, крабов, жадно высасывают устрицы, Фил сам почувствовал аппетит. Он рассказал им историю с Олдмонтом.

— Чепуха, не грусти, приятель, — утешил его Тони, не переставая жевать, — мы тебе поможем. Найдем твоего неутешного вдовца.

Хоукс написал вторую записку Олдмонту. После обеда они все вместе отвезли ее в то же почтовое агентство. Джем попытался припугнуть одного из служащих, требуя, чтобы тот назвал адрес Олдмонта, но более осторожный Тони почти насильно выволок Джема на улицу. Они затянули Фила в кафе наискосок от агентства. Тони заказал всем виски, похлопав Хоукса по плечу: “Так-то веселее будет, приятель”.

Хоуксу Джем рассказал, что они с Тони содержат в Австралии ферму и разводят кенгуру, а в Таиланд приехали немного развеяться.

— Тут есть с кем развлечься, — подмигнул Тони Хоуксу.

— И мы еще не в том возрасте, чтобы бояться этого, — добавил Джем. — Я прочитал в газете, что в Таиланд повадились ездить по девочкам пожилые японцы, тут им и конец приходит. Прямо в постели какой-нибудь проститутки. Не умеют силы рассчитывать! — И он захохотал.

Возбужденный виски и веселой болтовней новых приятелей, Фил путешествовал с ними по увеселительным заведениям до позднего вечера. Около полуночи они ввалились с двумя бутылками джина в номер Хоукса. И почти сразу зазвонил телефон. Дребезжащий звук почему-то вызвал у всех троих взрыв смеха, и Хоукс поднял трубку, еще заикаясь от смеха.

— Это говорит Олдмонт, — прозвучало в трубке.

После разговора с О’Брайеном Томпсон вовсе не спешил вернуться к себе на север. Его путь лежал в обратном направлении. Последние несколько недель ему пришлось немало потрудиться, и он считал, что заслужил два — три дня отдыха, даже если они и не совпадают с общепринятыми выходными, — все равно ни один профсоюз не берет на себя охрану труда людей его профессии.

В двух часах езды от Бангкока лежит Паттая, лучший морской курорт Таиланда, а может быть, и всей Азии. Полтора десятка лет назад здесь была рыбацкая деревня, добраться сюда можно было только морем. Сейчас к Паттая проложили хайвэй, начали строить железную дорогу. Справа от шоссе, ведущего в Паттая, кустарным способом добывают соль. Когда в сухой сезон океан отступает, на полях под жарким солнцем “вырастают” хлопья белой соли.

Вдоль длинного пляжа, усыпанного белым песком, вытянулся ряд гостиниц и мотелей. Томпсон остановился в сравнительно недорогом отеле “Паттая си бич” (если только определение “недорогой” можно употребить применительно к таиландским гостиницам, расценки в которых, даже по мнению Томпсона, а ведь он в свое время сам приложил к этому руку, были непомерно высоки). Он переоделся в номере с наглухо зашторенными окнами. В бассейне с морской водой плескались белотелые американки, которым, определил опытным взглядом Томпсон, грозил в ближайшем будущем солнечный удар или уж как минимум серьезные ожоги кожи. Он спустился по лестнице к морю и расположился под взятым напрокат тентом. Был уже вечер, и начался прилив.

Томпсон, чье детство прошло возле жалкой речушки, не упускал возможности искупаться в необыкновенно теплом и соленом Сиамском заливе, где на воде можно лежать без движения, как на мягкой подушке.

Обедал он на открытой веранде гостиницы. Томатный суп, бифштекс. За соседним столиком двое западных немцев угощали ломтиками ананаса двух, по мнению Томпсона, отвратительных девиц-профессионалок. Заказ можно было сделать, не выходя из гостиницы, и к расположившемуся на пляже туристу немедленно присоединялась временная спутница.

Вечерняя программа не требовала от Томпсона длительных размышлений. Единственная улица Паттая с наступлением темноты превращалась в центр ночной жизни, здесь была невиданная даже для Таиланда концентрация ресторанов, дискотек, баров, клубов.

Доехав туда на такси, Томпсон поразился многолюдью. Улица, закрытая вечером для автомобилей, была запружена, возле площадки, где демонстрировался женский тайский бокс, не протолкнуться, бары забиты, музыка в дискотеках гремела на полную мощность.

Все ясно, подумал Томпсон, как же он мог забыть: сегодня на рейде Паттая стал один из авианосцев 7-го американского флота, и сюда десантировались соскучившиеся по берегу моряки. К приему гостей местные дельцы подготовились основательно. В витринах магазинчиков появились майки с наскоро нарисованными по-английски надписями “Добро пожаловать в Паттая, американские моряки!”. Томпсон читал в газетах, что в преддверии визита авианосца сюда свезли “специалисток по массажу” со всей страны, американцы уже высаживались здесь года два назад и оставили немало долларов в питейных и массажных заведениях, несколько разгромленных в пьяных драках баров и трех моряков, умерших от слишком большой дозы наркотиков.

Между авианосцем и берегом непрерывно сновали катера, и все новые партии моряков приобщались к ножной жизни Паттая. “Специалистки по массажу”, занявшие ключевые позиции с обеих сторон улицы, подхватывали их под руки и вели отработанным маршрутом из бара в бар.

Томпсон наконец отыскал себе относительно уютное местечко в баре, стоявшем в стороне от основного потока туристов. Как и О’Брайен, он с сожалением думал о малоприятной истории с банком “Ньюгэн — Хэнд”.

Он знал и Фрэнка Ньюгэна и Майкла Хэнда. Оба они вполне подходили для бизнеса на наркотиках. Ньюгэн начинал свою карьеру как владелец компании, торгующей фруктами и овощами в небольшом австралийском городе Гриффите, где людей убивали без сожаления, если они болтали о существующих в этом районе огромных плантациях опиумного мака. Хэнд появился на пятом континенте, имея за плечами лишь школу “зеленых беретов”, и основал компанию “Острэлиен энд Пэсифик холдинге лимитед”. Из девятнадцати первоначальных акционеров десять были тесно связаны с “Эйр Америка”. Нечего и удивляться, что основателями банка вместе с Ньюгэном и Хэндом были четыре руководителя все той же авиакомпании “Эйр Америка”, ведь обеим фирмам предстояло действовать заодно.

Банк открыл отделения в тринадцати странах. Самой важной была контора в Чиангмае, директором которой сделали предшественника О’Брайена на посту резидента ЦРУ в Таиланде. Это была завидная синекура, деньги на этом посту сами плыли в руки. Томпсону директор чиангмайского отделения сказал, что за несколько последних лет через него прошло четыре с половиной миллиарда долларов — выручка за вывезенный из “золотого треугольника” героин. За два первых года своего существования основной капитал банка “Ньюгэн — Хэнд”, составляющий миллион долларов, возрос до миллиарда. Его клиентами были крупные оптовики в Австралии, Сингапуре, на Филиппинах, американская мафия и гонконгские синдикаты, которые незадолго до загадочного убийства Фрэнка Ньюгэна изъяли свои вклады.

Банк был ключевым звеном в системе торговли наркотиками, которую вело ЦРУ. Контора банка в Бангкоке располагалась в одном и том же здании, на одном и том же этаже с представительством агентства США по борьбе с наркотиками, клерки обедали вместе.

Банк “Ньюгэн — Хэнд” был создан для того, чтобы придать видимость законности полученным от продажи наркотиков миллионам. Эта операция называлась “отмыванием” денег. После запутанных банковских операций деньги можно было со спокойной душой класть на личные счета участников героиновой торговли и не бояться, что налоговая служба заинтересуется подозрительными источниками доходов. Это было особенно важно: в США можно обмануть полицию, но аппарат взимания налогов с граждан функционирует идеально.

До убийства Фрэнка Ньюгэна, размышлял Томпсон, покровительство ЦРУ избавляло банк от любых неприятностей. Когда агенты австралийского бюро по борьбе с наркотиками установили, что Фрэнк и Хэнд — ключевые фигуры в финансировании контрабанды героина в страну, сверху раздался приказ спустить дело на тормозах. Досье, заведенное на хозяев банка, самым фантастическим образом исчезло, испарилось. Агент, проявивший особое рвение в выяснении истинной роли Ньюгэна и Хэнда, несколько лет потратил на бесконечные тяжбы. Его обвинили в незаконном вывозе представителей редких видов животного мира Австралии, ему это обошлось в девяносто тысяч долларов штрафа.

Ничто, казалось, не могло помешать работе этого прекрасно отлаженного механизма. Когда пришлось ликвидировать компанию “Эйр Америка”, наркотики в стандартной упаковке с печатью “имущество армии США” стали доставляться на американские базы в Австралии транспортными самолетами компании “Флайинг тайгерс” (“Летающие тигры”).

Джим Томпсон пробрался сквозь толпу к месту, где можно было взять такси. Что-то у него пропала охота развлекаться. Лучше встать завтра пораньше и вволю поплавать до полуденной жары.

Среди тем, которые Олдмонт тщательно обходил даже в минуты самых откровенных разговоров с самим собой, были его отношения с Лилиан.

Трагедия состояла в том, что он любил Лилиан. Любил все эти годы, с тех пор, как встретил ее в Массачусетсе, где он работал над диссертацией. И когда они перестали понимать друг друга и когда пропасть, разделившая их, стала непреодолимой, Олдмонт оставался верен своей любви. Лилиан же не отвечала ему взаимностью. Даже оставив дом, Нэд Олдмонт продолжал любить жену. Он был сильным человеком, не выпрашивал у нее любви, не устраивал скандалов, когда она не ночевала дома или исчезала на неделю — “к подруге”. Два года назад он снял квартиру поближе к Форт-Миду, где находится тщательно охраняемая штаб-квартира Агентства национальной безопасности, и уже не появлялся в их общем доме. Регулярно звонил Лилиан по телефону, дабы убедиться, что у нее все в порядке, и исправно оплачивал счета.



Лилиан с юности тянулась к блестящим и блистающим в обществе людям. Возможно, их брак с самого начала был ошибкой. Но Олдмонт не мог без Лилиан… Пятнадцать лет разницы в возрасте, репутация Олдмонта — “весьма перспективный жених” — подкупили Лилиан. Ей нужен был муж, готовый исполнять все ее прихоти. Олдмонт ее Ли в чем не ограничивал. Единственное, чего он не мог ей дать, — положение в обществе. Ни на приемах, ни в гостях ей нечего было сказать о своем муже, кроме того, что он занят “исключительно важной научной работой”. Олдмонт волей-неволей сторонился людей. Лилиан довольно скоро поняла, что ей может быть весело и без мужа.

Записка, оставленная Хоуксом, из которой следовало, что Нэда Олдмонта ожидают какие-то, судя по всему, малоприятные новости о Лилиан, причинила ему боль. Уехав в Таиланд, занятый распутыванием истории смерти Линна, Олдмонт старался убежать от мыслей о Лилиан и почти добился этого.

Он подумал, что во всех его жизненных неприятностях виновата его работа. Смерть Линна, рухнувший брак с Лилиан…

Олдмонт пришел в АНБ в конце 1952 года — почти сразу же после директивы президента Трумэна о создании органа электронной разведки в рамках министерства обороны. Долгие годы в один и тот же час (исключая дни дежурств и выходные) он ставил машину перед трехэтажным зданием в Форт-Миде в штате Мэриленд на полпути между Вашингтоном и Балтимором (новый восьмиэтажный корпус оперативного центра АНБ стали строить, когда он уже вышел в отставку), поднимался в свой кабинет в управлении выработки информации. Вернее сказать, кабинеты менялись, потому что Нэд Олдмонт делал карьеру.

АНБ состоит из пяти главных управлений: оперативного; выработки информации; исследований и конструирования; проведения испытаний и оценок; по охране связи и административного.

Оперативному управлению подчинены станции прослушивания по всему миру, начиная с кораблей-шпионов и кончая “антенными лесами” в горах Западной Вирджинии и установками радиоперехвата, которые могут настраиваться на любые международные переговоры по телексу, телеграфу или телефону. Только разведывательные спутники входят в компетенцию ЦРУ, техническую сторону берет на себя соответствующее подразделение ВВС. Добытые сведения передаются в Форт-Мид. Центром комплекса зданий АНБ в Форт-Миде является девятиэтажная башня, окруженная кольцеобразным трехэтажным зданием. Центр связи принимает сигналы с постов прослушивания с помощью двух гигантских дисковых антенн, укрытых в соседнем лесу. Управление по охране связи обеспечивает безопасность линий связи США, управление исследований и конструирования сосредоточено на создании оборудования для всех видов связи и для служб перехвата.

Олдмонт работал в самом интересном подразделении АНБ.

Управление выработки информации занимается расшифровкой кодов. Здесь анализируют параметры радиолокационных установок, систем дистанционного управления баллистическими ракетами, телеметрических систем искусственных спутников Земли, систем опознавания объектов “свой — чужой”.

В подвальных помещениях установлены два компьютерных комплекса “Карильон” и “Лоудстон”. За прочной стальной дверью, которую нельзя открыть, не зная кода, высятся ряды шифровальных аппаратов.

Чтобы начать работать в АНБ, Олдмонту пришлось пройти не только жесткие квалификационные испытания, но и трудную психологическую проверку, а также получить допуск от службы безопасности. По году он проработал в двух важных отделениях агентства за рубежом: в “АНБ — Дальний Восток” (Япония) и в “АНБ — Европа” (ФРГ). В какой-то степени Олдмонт восхищался агентством, грандиозностью выполняемой компьютерами работы: они с огромной скоростью пропускали через себя перехваченные телеграммы в поисках ключевых слов, которые сигнализируют о том, что это послание представляет интерес для разведки. Антенны станций АНБ в Шугар-Гроуве, в Западной Вирджинии, и на армейском полигоне Якима перехватывают все сообщения, идущие через спутники связи. С другой стороны, каждый новый код было все сложнее расшифровывать. Сотрудники АНБ, отчаявшись найти разгадку, стали обращаться к ЦРУ и ФБР с просьбой попросту выкрасть тот или иной не поддающийся дешифровке код. Прослушивание телефонных разговоров все равно поручалось человеку с наушниками, как это было двадцать и тридцать лет назад. И даже гигантский аппарат АНБ задыхался под грудой магнитофонных лент с записями разговоров. На сбор информации сил еще хватало, анализ же отставал. Это было очевидно. Олдмонт понимал, что многие провалы американской разведки произошли по вине АНБ, не способного сделать правильные выводы из полученных сведений.

Но не это в конечном счете породило в душе Олдмонта чувство глубочайшей неудовлетворенности самим собой, разрушило его привычную веру в работу как панацею от всех бед, как надежное прибежище от разочарований в личной жизни. Годы превратили службу в АНБ в мучительное испытание.

Путч военных в Таиланде. Олдмонт не мог забыть своего участия в его подготовке. Была еще австралийская история.

Теперь Олдмонт даже не мог вспомнить лицо этого человека, а ведь в то время его фотографии не сходили с газетных страниц. Сотрудник канберрской резидентуры ЦРУ пригласил Олдмонта домой на коктейль и продемонстрировал ему фотографию, стилизованную под стандартный снимок преступника, которого ищет Федеральное бюро расследований, с подписью “разыскивается, награда 10 тысяч долларов”.

Занявший в 1972 году пост премьер-министра Гоф Уитлем, лидер австралийской лейбористской партии, досаждал американскому посольству. Служба национальных оценок ЦРУ немедленно представила доклад, из которого следовало, что Австралия меняет свои позиции в области внешней политики. Уитлем отменил воинскую повинность, вывел из Юго-Восточной Азии австралийские контингенты, не желая участвовать в войне во Вьетнаме. Он, в противовес Вашингтону, поддерживал идею объявления Индийского океана зоной мира. Американское посольство особенно беспокоил заместитель Уитлема Джеймс Кэрнс, который требовал ограничить деятельность австралийской организации безопасности и разведки (АСИО). Штат сотрудников Уитлема был освобожден от проверки на благонадежность в АСИО. Поздно вечером 15 марта 1973 года работники аппарата Уитлема неожиданно появились в столичном отделении АСИО. Просматривая хранившиеся там досье, генеральный прокурор Лайонел Мэрфи увидел папку под литерой “М”. “Ну, если я найду здесь свое имя, вам не поздоровится!” — сказал Мэрфи начальнику канберрского отделения АСИО. Самого Мэрфи в картотеке не оказалось, но АСИО завела досье на многих видных австралийцев — не только для собственных нужд, но и по просьбе американцев.

В ЦРУ были раздражены попытками лейбористского правительства взять под контроль специальные службы Австралии, которые действовали в тесном контакте с Лэнгли и снабжали “кузенов” (так именовались работники ЦРУ) важной информацией о внутриполитическом положении. АСИО, австралийская секретная разведывательная служба (АСИС), объединенная разведывательная организация (ДЖИО) — все три ведомства были жизненно важны для ЦРУ, особенно если учесть стратегическую роль Австралии в Тихом океане. Американские бомбардировщики В-52 с ядерным оружием на борту (их маршрут Гуам — Диего-Гарсия) заправляются горючим на севере страны, в городе Дарвин. На территории Австралии находятся десять американских военных баз, уникальное местоположение делает их незаменимыми для Пентагона.

У АНБ был свой партнер в Австралии — директорат военной связи (ДСД). Олдмонт пробыл три дня на базе в Пайн-Гэп — рутинная инспекционная поездка — и вернулся в Канберру. В загородном доме заместителя резидента ЦРУ он встретился с одним из руководителей ДСД. Речь шла о том, как организовать круглосуточное прослушивание разговоров лейбористских лидеров, внушавших Лэнгли опасение. Олдмонт смог дать австралийскому коллеге полезные советы.

В действие была введена оперативная группа 157 — сверхсекретное подразделение военной разведки, ее агенты работали не под дипломатическим прикрытием, а входили в представительства различных торговых компаний. В результате махинаций транснациональных корпораций, которые вычерпывали из бездонных кладовых Австралии редчайшие полезные ископаемые, лейбористское правительство стало испытывать финансовые трудности. Агенты оперативной группы 157 сфабриковали улики, позволяющие заподозрить близких к Гофу Уитлему людей, в том числе заместителя премьер-министра Джеймса Кэрнса, в нечистоплотности; их политическая карьера была погублена. В прессе была развернута широкая антиправительственная кампания. Особую активность проявляли некоторые представители малочисленных оппозиционных партий. Много позже Олдмонт узнал, что и пресса, и иные политики черпали вдохновение из одного источника — авуары банка “Ньюгэн — Хэнд” всегда были к услугам оперативной группы 157.

Олдмонт позвонил Филу Хоуксу из первого же телефона-автомата, который попался ему на глаза, — совсем недалеко от почтового агентства, где хранили его корреспонденцию: ни одного письма из США не было, зато ему вручили вторую записку Хоукса. Телефон стоял у винной лавки, и, ожидая, пока Хоукс возьмет трубку, Олдмонт наблюдал за стайкой ребят, покупавших шесть бутылок местного дешевого виски. Парням было не больше чем по четырнадцать, только один был постарше, но по нервным движениям, странному блеску в глазах Олдмонт определил, что они наркоманы. За последние несколько лет в Таиланде цены на героин повысились, и юные наркоманы переходили на заменители. Один из них — инъекции в вену дрянного виски стоимостью от 48 до 60 батов за бутылку. На этих детей, живущих впроголодь, большая доза спиртного, введенная в кровь, оказывала не менее сильное воздействие, чем порция основательно разбавленного героина.

Прасет выдернул иглу из своей худой руки, испещренной множеством красных точек — следы прошлых инъекций, и бросил грязный, ни разу не кипятившийся шприц на асфальт. Ему пришлось войти в долю с этими мальчишками потому, что он остался совсем на мели. Когда выяснилось, что в гостинице “Амбасадор” он принял за героинового курьера совсем другого человека, Тирают жестоко избил его и выгнал. Внезапно лишившись наркотика, он испытывал мучения. Прасет присел на тротуар, привалившись спиной к прохладной стене дома, и закрыл глаза. Инъекция виски нисколько не помогла ему. Его сжигала мучительная потребность в наркотике. Но что ему делать? Мысли были тяжелыми, вязкими. В Бангкоке он не знает никого, кроме Тира-юта. Он встал, держась за стену, и, пошатываясь, побрел по улице.

Предчувствие каких-то перемен в Австралии усилилось у Олдмонта примерно через год после той поездки. 10 декабря 1975 года истекал срок соглашения об аренде базы в Пайн-Гэп. В апреле Гоф Уитлем заявил, что, возможно, не возобновит это соглашение или по крайней мере потребует изменить условия аренды. По усилившемуся потоку информации из Австралии Олдмонт понял, что эта угроза переполнила чашу терпения американского посольства и резидентуры ЦРУ. Озабочено было и начальство Олдмонта: неужели придется расстаться с базой в Пайн-Гэп?

Руководители лейбористской партии всегда были уверены, что база в Пайн-Гэп построена Пентагоном и ее штат — армейские офицеры. Когда вдруг выяснилось, что база монопольно принадлежит АНБ и ЦРУ, в Канберре разразился скандал. Уитлем потребовал от американского посольства представить ему список всех сотрудников ЦРУ, действовавших на территории Австралии. На 11 ноября в парламенте были назначены прения по вопросу об агентах ЦРУ и базе Пайн-Гэп. Постоянный секретарь министерства обороны Австралии накануне в последний раз безуспешно попытался убедить Уитлема отказаться от публичного обсуждения этой темы.

С учетом того, что американская разведка могла лишиться важнейшей базы, а широкая система подкупов и давления, осуществлявшаяся ЦРУ через посредство банка “Ньюгэн — Хэнд”, стать достоянием гласности, в Лэнгли решили, что больше медлить нельзя.

10 ноября генеральному директору австралийской организации безопасности и разведки (АСИО) был вручен официальный демарш ЦРУ.

11 ноября, не дав прениям в парламенте начаться, британский генерал-губернатор Джон Керр пригласил Гофа Уитлема в свою официальную резиденцию и объявил премьер-министру, что отстраняет его.

Генерал-губернаторство — наследие колониальных времен; в качестве доминиона Австралия входит в Британское Содружество. Юридически глава государства и исполнительной власти — король (королева) Великобритании, представитель британской короны в Австралии — генерал-губернатор, фигура чисто символическая. Ни монарх, ни генерал-губернатор не вмешиваются в процесс принятия политических решений в Канберре. 11 ноября Джон Керр прибег к праву, которое ни разу не использовалось в истории Содружества. Британскому министерству иностранных дел и самой королеве Елизавете II он сообщил о случившемся, когда дело было сделано.

В кулуарах Агентства национальной безопасности Олдмонт слышал, что Джон Керр еще в годы войны сотрудничал с управлением стратегических служб Донована. В 1967 году Керр стал основателем “Лоу Эйша”, австралийского филиала Фонда Азии, финансируемого ЦРУ. Он был видным деятелем Австралийской ассоциации за свободу культуры, которая тоже числилась в платежных ведомостях Лэнгли.

Как бы там ни было, к власти пришло новое правительство, от которого Керр получил прибавку к жалованью. Бюджет АСИО был увеличен. Соглашение об аренде базы в Пайн-Гэп продлено.

Впоследствии Джон Керр в письме, направленном в редакцию американского журнала “Тайм”, писал: “Решение уволить Г.Уитлема было принято исключительно мною… Больше к этому никто не причастен, ЦРУ в этом деле не участвовало”.

ЦРУ, со своей стороны, заявило: “ЦРУ не участвует ни в какой деятельности, направленной против австралийского правительства, не поддерживало никаких связей с банком “Ньюгэн — Хэнд” и никак не причастно к торговле наркотиками”.

Дуайт Хенкинс, утомленный дневной суетой, уже лег спать, когда ему позвонил из посольства дежурный и продиктовал телефон таиландца по имени Тирают, который говорит, что ему “до зарезу необходимо немедленно с вами переговорить”.

— Не хотел бы вас расстраивать, — без околичностей начал Тирают, — но Олдмонт под дулом пистолета заставил меня рассказать все об обстоятельствах смерти его младшего брата. Я назвал ему имена, — сказал Тирают, предупреждая возможные вопросы, — в конце концов я вам ничем не обязан.

Он повесил трубку. Радости он не испытывал. Ему только что пришлось пережить величайшее унижение: выложить Олдмонту все, что он знал о смерти молодого американца-летчика. Он сделал это не из желания насолить Хенкинсу. Он просто испугался немигающего, жесткого взгляда Олдмонта, и, когда Олдмонт ушел, оставив его одного в машине, не верил, что выпутался из этой истории живым.

Он улыбался, как улыбаются друг другу тайские боксеры, прежде чем нанести удар. Улыбка говорит: “Смотри — ты не напугал меня. Я спокоен”. Он не чувствовал ни гнева, ни раздражения. Он с детства усвоил правило “чай иен иен” — “оставайся холоден”.

Грег Уилсон смотрел в окно. Это занятие было малопопулярным и вовсе не поощрялось начальством, но он испытывал неодолимое желание ничего не делать. На столе перед ним лежало письменное распоряжение директората операций: специальную группу, находящуюся в Бангкоке, в течение двадцати четырех часов привести в полную готовность. Следовательно, завтра последует команда начать операцию. Один из сотрудников Уилсона уже набросал шифровку О’Брайену: ребят, находившихся под его опекой, следовало протрезвить и проинформировать, что пришло время работать. Уилсон был обязан немедленно подписать телеграмму.

Дэвиса на месте не было. Он участвовал в регулярном совещании одной из двух исследовательских групп, учрежденных новым директором ЦРУ, — группы стабильности; ее задача — выявлять государства, в основном развивающегося мира, которые могут оказаться “под влиянием коммунистов”. Новый директор заявил: “Советский Союз весьма преуспел в распространении своего влияния в мире. В последние годы мы потеряли не менее десяти стран, которые теперь ориентируются на Москву, а не на Вашингтон. Мы должны помочь дружественным правительствам избежать такой участи. Для этого нам нужно больше денег, больше людей и больше агрессивности”. Директор оказался человеком дела: в следующем же финансовом году ассигнования ЦРУ увеличились на двадцать пять процентов, такой прибавкой не могло похвастаться ни одно другое правительственное ведомство. Эра Вьетнама и Уотергейта, эра разоблачений, эра разочарований кончилась, заявил директор. Его слова подтверждал увеличившийся поток заявлений выпускников колледжей, стремившихся попасть на работу в Лэнгли.

Новый директор сразу же дал ясно понять, что с санкции Белого дома будет делать упор на тайные операции, включая использование специальных подразделений для того, чтобы “защитить американские интересы за границей”.

Директорату операций при новом директоре стали уделять больше внимания, чем прежде. Сотрудники других директоратов — разведки, научно-технического обеспечения, прежде считавшие аппарат директората операций людьми второго сорта, сторонившиеся оперативников, участвующих в грязных акциях, теперь сами предлагали совместную работу. Уилсон мог твердо рассчитывать на помощь любого отдела, но он просто не знал, что предпринять. Угроза Олдмонта рассказать о подноготной готовящейся операции как дамоклов меч висела над Уилсоном.

Он сидел и сидел в своем кабинете, глядя на часы. Время шло, а телеграмма, адресованная бангкокскому резиденту, лежала у него на столе. Он не мог упомянуть фамилию Олдмонта в телеграмме, ее копия останется в архиве и в случае провала будет свидетельствовать против него. В тот раз он отправил О’Брайену личное письмо дипломатической почтой, но письмо придет слишком поздно. Наконец он решился. В конце телеграммы Уилсон приписал, что меры предосторожности, о которых он сообщал ранее, должны быть приняты во что бы то ни стало.

Фил Хоукс неожиданно для себя заговорил с Олдмонтом в жестком тоне: он, дескать, прилетел сюда специально, чтобы его увидеть, у него важное дело, а с ним играют в кошки-мышки.

— Вы в самом деле хотите сообщить мне что-то важное? — спросил Олдмонт, оставляя своему собеседнику возможность для почетного отступления. Он хотел показать Хоуксу, что понимает, с кем имеет дело.

Но Хоукс явно упрямился:

— Да, разумеется. Речь идет о вашей жене.

Почти минуту Олдмонт молчал. Затем заговорил:

— Через полчаса я заеду за вами в гостиницу. Если не сложно, спуститесь вниз. У меня светло-серый двухместный “форд”.

Едва Олдмонт договорил последнюю фразу, как Дуайт Хенкинс, чуть не сбив на ходу журнальный столик, бросился вниз. Он боялся, что не успеет. В день приезда Хоукса в Бангкок он установил в 507-м номере “Амбасадора” подслушивающее устройство с двумя микрофонами: один для записи разговоров в комнате, другой вмонтировал в телефонную трубку. Сигналы компактного радиопередатчика принимала мощная посольская радиостанция. Хенкинс рассчитывал только на усиленный мотор своего “мерседеса”, изготовленного по специальному заказу. Плохо, что он не знает, откуда звонил Олдмонт. До “Амбасадора” ему пришлось ехать вдвое дольше, чем обычно. Водители останавливались прямо посреди проезжей части, чтобы полюбоваться боем воздушных змеев — любимейший вид спорта в Таиланде. С появлением южных ветров небо над Бангкоком заполняется разноцветными воздушными змеями всех видов и размеров, от совсем маленьких до гигантских, в несколько метров. Этот спорт веками поощрялся королевским двором. Тайская спортивная ассоциация разработала правила для схваток между воздушными змеями. Искусно манипулируя фигурной конструкцией из бумаги и картона, ее создатель пытается сбить змея противника.

Олдмонт свернул на узкую полутемную улочку, освещенную лишь витринами нескольких магазинов. Осторожно объехав припаркованные по обеим сторонам автомобили, еще раз свернул направо — к гостинице и резко затормозил. Так и есть. Хоукс стоял с двумя парнями, которых Олдмонт видел в Форт-Брагге, — людей из АНБ приглашают туда для чтения лекций по техническим средствам разведки. Это не оставляло сомнений в профессиональной принадлежности Хоукса. Но, с другой стороны, почему он так откровенно демонстрирует свою принадлежность к ЦРУ? Психологическое давление? Олдмонт дал задний ход и опять въехал в спасительную темноту. Ну ладно, решил он, давайте поиграем. Мысли о Линне почему-то исчезли, затаились где-то в глубине его сознания. Его мозг целиком сосредоточился на сиюминутном, на том, что ему предстояло сделать сейчас.

Как Хоукс ни отнекивался, Джем и Тони решительно заявили, что обязательно пойдут с ним на встречу с Олдмонтом.

— Нет, нет, не возражай, — сказал Тони, — одного мы тебя не бросим.

В ожидании разговора с Олдмонтом Хоукс совершенно протрезвел, и пьяная компания Тони и Джема его не устраивала. Он боялся, что они учинят какую-нибудь безобразную сцену в присутствии человека, которому предстоит увидеть фотографии автомобильной катастрофы и того, что еще недавно было его женой. Но Тони и Джем не желали уходить.

Они стояли на ступеньках отеля “Амбасадор”. Хоукс вглядывался в каждый подъезжающий к отелю автомобиль и нервничал.

Олдмонт включил заднюю передачу, чтобы развернуться и подъехать к гостинице с другой стороны. Он собирался дать посыльному пятьдесят батов и попросить подозвать Хоукса будто бы к телефону, установленному у стойки администратора. Тогда Хоукс остался бы с ним один на один.

Внезапно Олдмонту в глаза брызнул яркий сноп света. Из темноты вынырнула какая-то машина и преградила ему дорогу. Хлопнула дверца. Олдмонт увидел высокого человека, который стал осторожно обходить его автомобиль. Правая рука неизвестного скользнула в карман.

Больше Олдмонт не колебался, он дал полный газ и одновременно выключил габаритные огни, надеясь укрыться в спасительном мраке бангкокских переулков. В зеркальце заднего обзора он увидел оранжевую вспышку, но звука выстрела не услышал: стреляли из пистолета с глушителем.

На повороте к гостинице Дуайт Хенкинс чуть не перевернулся. Он бросил машину с ключами в замке зажигания и поднялся по ступенькам вверх.

— Привет, Дуайт, — радостно приветствовал его Тони.

Тяжело дыша, Хенкинс остановился, с раздражением разглядывая пьяные физиономии Тони и Джема, стоявших рядом с Филом Хоуксом. “Когда они успели познакомиться?” — удивился Хенкинс. Но выяснять это ему было некогда. Он ринулся в гостиницу. Олдмонт ушел буквально из рук. Хенкинс слишком поторопился, сам виноват. Но он все же успел запомнить номер “форда”, принадлежащего Олдмонту. Хенкинс торопился позвонить О’Брайену: с помощью бангкокской полиции можно выследить Олдмонта.

В дверь Тираюта постучали. Сняв пистолет с предохранителя, один из его охранников отпер многочисленные замки. Вошел маленький человечек, приторно улыбаясь и поблескивая хитрыми глазками. Роста в нем было не больше ста пятидесяти сантиметров. Здесь его хорошо знали. Телохранитель спрятал пистолет и лениво позвал Тираюта. Увидев Тираюта, пришедший замер в приветствии. Тирают, пропустив гостя вперед, на мгновение прикрыл дверь и быстро шепнул телохранителю:

— Где-то во дворе ошивается Прасет. Приведи его сюда.

Тирают поспешил за гостем. Они прошли в дальнюю комнату.

— Что привез? — спросил Тирают.

— Груз с последнего каравана Лао Су. Полиции досталось только его тело и самая малость порошка.

Тирают вытащил из сейфа, стоявшего прямо на полу, толстую пачку денег.

— Половина долларами, половина батами, — объяснил он.

Маленький человечек, не пересчитывая деньги, хладнокровно сунул их в карман потрепанных штанов.

— Груз оставьте у меня, — продолжал Тирают, — потом перевезем дальше.

Тирают был осторожен. Только он один будет знать, кому теперь идет груз. Это гарантия от выстрела в спину, если его партнеры по героиновому бизнесу решат, что смогут обойтись без посредников.

Человек, доставивший груз, вышел. Тирают с неудовольствием посмотрел на грязные следы на полу. Он не уважал мео — несмотря на большие деньги, зарабатываемые на опиумном маке, они так и не стали приличными людьми. В прихожей его дожидался Прасет. Тирают помахал у него перед носом пластиковым мешочком с героином и увидел, как у парня загорелись глаза и затряслись руки.

— Видел человека, который только что был, у меня? — спросил Тирают.

Прасет кивнул.

— Уберешь его, — сказал Тирают, глядя прямо в глаза Прасета, — прощу.

И в его руках опять появился мешочек с белым порошком. Прасет протянул руку, и телохранитель Тираюта дал ему нож с длинным и острым лезвием.

…В свое время, когда Тирают работал на американцев, он побывал в труднодоступных деревнях на севере Таиланда, где обитали горные племена. Они вырубают и сжигают леса, освобождая участки земли для посевов риса и кукурузы, разводят домашний скот, птицу. Когда земля истощается, племя снимается с места и уходит дальше в лес, который неумолимо выжигается. В каждой деревне есть вождь и шаман: племена верят в духов. Мео предпочитают жить на высоте тысяча — тысяча пятьсот метров над уровнем моря, в долинах, окруженных горами. Крыши домов спускаются до земли для защиты от ветра. Внутри дома, у восточной его стены, воздвигается алтарь; по поверьям мео, следует поклоняться пяти духам, охраняющим жилище. Единственное, что нравилось Тираюту в деревнях мео, — это полигамия. Мео предпочитают иметь несколько жен — с экономической точки зрения, дабы они рожали много детей. Самой выгодной женой считается вдова с детьми — в семье сразу прибавлялось рабочих рук. Тем более, что и работают в основном женщины. Мужчины большей частью заняты курением опиума. От этого занятия они отвлекаются два раза в год после сбора урожая, чтобы продать скупщику опиум-сырец. Получив двести долларов за килограмм сырца, который принесет торговцам наркотиками миллионы долларов, они, довольные сделкой, погружаются в спячку. Попытки убедить племена заменить мак клубникой или кофе наталкивались на упорное сопротивление. Владельцу кофейной плантации надо ждать минимум три года, прежде чем он начнет получать прибыль, а человек одного из “опиумных королей” объезжает на муле деревни “золотого треугольника” и без разговоров выкладывает две сотни за килограмм сырца.

Тирают побывал и в деревнях каренов, которые живут на самой границе с Бирмой, и акхов, украшающих свои шляпы куриными перьями и шерстью, гиббонов. При входе в деревню акхов стоят священные ворота, которые охраняются двумя добрыми духами, они не пускают злых духов в деревню. Неподалеку от ворот возвышается фигура женщины, вырезанная из дерева. Она тоже защищает деревню от злых духов. Дома строят из бамбука. На полу сооружают очаг, в хижине всегда полно дыма, нечем дышать.

Из всех племен, с которыми ему приходилось иметь дело, Тирают предпочитал яо. Они аккуратнее и чистоплотнее своих соседей: время от времени они моются в отличие от других племен, которые не моются никогда. Например, акхи боятся, что от мытья в них вселится дух воды. Яо называют себя “главными”, они единственные имеют письменность, заимствованную у китайцев. Тирают привозил из деревень яо красиво расшитую одежду; каждую девочку в племени обучают вышиванию. Чтобы расшить одежду узорами “серебряный цветок”, “бровь тигра” или “медведь мео”, требуются месяцы.

Эти обширные этнографические знания Тирают приобрел, кочуя по деревням и скупая наркотики. В условленный день за ним присылали самолет компании “Эйр Америка”. Тирают грузил тюки с опиумом в самолет, получал свою долю и шел дальше. Он сильно рисковал. Натолкнись он на других сборщиков, на отряды Кхун Са или Лао Су, живым бы не ушел. Он спал, не выпуская автомата из рук. Тирают здорово обиделся тогда на американцев — он рисковал своей шкурой, а получал гроши по сравнению с другими.

Когда американцы распустили “Красных буйволов” и Тирают лишился приличного жалованья, он решил, что с американцами ему больше не по пути. В героиновом ремесле он уже был не новичок, и новые хозяева нашлись быстро.

Тираюту приходилось туго. Ставки в героиновой игре были фантастическими, и соперничающие между собой банды безжалостно убивали друг друга. Кхун Са как-то сжег три деревни и вытоптал поля: он заподозрил местных жителей в помощи другой банде. Тирают был свидетелем того, как личная армия Кхун Са окружила и огнем из минометов, базук и автоматического оружия почти полностью уничтожила отряд таиландских солдат, которые накануне захватили подпольную лабораторию по переработке опиума.

В джунглях были затеряны целые поселки, где жили люди, пришедшие сюда ради героина. Среди пальм крытые соломой хижины на тиковых сваях. Мужчины в полувоенной форме цвета хаки. По утрам, когда солнце еще не слишком печет, проводятся боевые учения. Колонны, поднимая пыль, браво маршируют по единственной в поселке улице, тренируются в стрельбе, благо оружия и боеприпасов хоть отбавляй.

Рядом с этими профессионалами горные племена выглядели жалко. Неграмотные, темные крестьяне попадали в кабалу к торговцам наркотиками, которые охотно давали им задаток под будущий урожай, а потом шантажировали. Горные народности по-прежнему образуют этническую периферийную группу, отношения с основным населением страны напряженные, они чужеродное тело, и “опиумные короли” держат их в страхе и полной зависимости.

Один раз Тирают побывал в цитадели крупнейшего “опиумного короля” Кхун Са, чье настоящее имя — Чан Шифу. Конечно, ему не удалось увидеть виллу самого “короля” с баскетбольной площадкой и футбольным полем, обширными подвалами, где хранились запасы пищи и импортного виски, с плавательным бассейном, системой кондиционирования воздуха и видеоаппаратурой, но он убедился в его могуществе. Под ружьем у Кхун Са было три тысячи человек, вооружение — американские автоматические винтовки “М-16”, минометы, базуки. В распоряжении его банды — приемопередающие устройства “уоки-токи”, подпольные химические лаборатории, тайники для хранения опиумного сырья и готовой продукции и даже вертолеты, для которых в горах оборудованы взлетные площадки. Мощные радиостанции позволяли держать постоянную связь с опиумными караванами. Иногда торговцы наркотиками пользовались для транспортировки сырца вертолетами таиландской полиции — у Кхун Са были большие связи в северных провинциях Чианграй и Чиангмай. “Десять лет назад вы могли предстать перед таиландскими таможенниками со слоном, нагруженным наркотиками, и вас бы пропустили. Сейчас, по всей вероятности, обратили бы внимание на слона” — эти слова Тирают слышал от одного из приближенных Кхун Са.

До недавнего времени Кхун Са ощущал себя неограниченным властителем “золотого треугольника”. Ему принадлежал дом в Бангкоке, где он частенько бывал. Для кого-то из членов парламента он построил в Бан Хин Таэке прекрасную виллу. Эту деревню он превратил в свою вотчину. Его агенты повсюду закупали необходимые для обработки опиума-сырца уксусный ангидрид, ацетон и аммиак. Когда Малайзия запретила транзит уксусного ангидрида, цена на него подскочила в двадцать раз, и две героиновые лаборатории пришлось временно закрыть.

В юности Тирают работал в такой подпольной лаборатории вместе со своим старшим братом, которого вскоре убили в очередной перестрелке. Героин они расфасовывали в полиэтиленовые мешочки и ставили торговую марку “Дабл Ю-Глоуб”, “Ред лайон”, “Гуд лак ту ю”. На каждом пакетике было напечатано предостережение: “Это настоящий качественный продукт. Остерегайтесь подделок”. То были первые английские слова, которые выучил Тирают. Единственное, кем он не пожелал быть, — героиновым курьером. Его не соблазнили даже их высокие заработки. Несмотря на коррупцию полиции и таможенной службы, Тирают твердо усвоил: больше шансов выжить в горах, хотя там и звучат постоянно выстрелы и бандиты уничтожают друг друга, руководствуясь простым правилом “убивать все, что движется”, чем попав в руки правосудия. Если схватят с героином, не помогут ни природная ловкость, ни умение владеть оружием. Закон о наркотиках, принятый в Таиланде, был прост: за попытку вывезти двадцать граммов наркотика — каторга, за сто граммов героина № 4 (степень очистки — свыше девяноста пяти процентов, на сленге торговцев именуется “белым порошком” в отличие от героина № 3, хуже очищенного, который называется “коричневым сахаром”) — смертная казнь.



Тирают часто видел, как в сезон сбора урожая перед закатом в путь пускаются длинные караваны. На лошадях и мулах навьючены тюки, караваны сопровождает вооруженная охрана. Они доставляют опиум к южным оконечностям гор. Транспорты с наркотиками идут по тайным тропам в джунглях, пересекают реки, ущелья, заросли бамбука и заканчивают свой путь в одной из северных провинций, откуда героин небольшими порциями переправляется в Бангкок — там единственный в стране международный аэропорт. Чаще всего героиновые курьеры именно таким путем пытаются покинуть Таиланд. Каждый раз они нуждаются в новых документах, ведь если в паспорте подряд стоят три визы, выданные странами Юго-Восточной Азии, это почти автоматически означает, что таможенный досмотр будет самым тщательным.

Тирают хорошо знал, что сопровождавшие караван погонщики боятся не полиции, а конкурентов, героиновые же курьеры — самих торговцев, продавших им наркотик: если курьеров ловили, то доносчик получал в качестве вознаграждения до семидесяти процентов рыночной стоимости конфискованного товара. Чаще всего курьеров выдавали сами торговцы. При этом они ничем не рисковали — в Таиланде наказывают только того, у кого наркотик нашли.

…Дверь в комнату, где на мягком диване уютно расположился Тирают, приоткрылась, и вошел телохранитель. Он нес в руках телефонный аппарат со снятой трубкой. Тирают некоторое время слушал, что ему говорили, потом повесил трубку и кивком отослал телохранителя. Тирают довольно улыбнулся. В столичной полиции работало немало его бывших дружков из “Красных буйволов”, Он просил их найти Олдмонта. Тирают немедленно узнал о поручении посольства США отыскать светло-серый “форд” Олдмонта. Тирают хотел рассчитаться с Олдмонтом за те неприятные минуты, которые пришлось пережить, К тому же будет просто приятно убить хотя бы одного из американцев, которые его всегда унижали. Теперь друзья сообщили, что машина Олдмонта обнаружена, за ней следят, и, как только американец приведет их в свое убежище, Тираюта проинформируют.

Прасет настиг свою жертву в переулке, который посещали только мужчины: здесь соседствовали сразу четыре “массажных заведения” самого низкого пошиба, принадлежащих одному хозяину. В ожидании клиентов девочки торчали на улице; поскольку тщеславный владелец именовал свои заведения “Плейбой-клаб”, то “массажистки” были украшены заячьими хвостиками и ушами.

Прасету пришлось ждать недолго. Расплатившись, пожилой мео выскользнул в совершенно уже темный переулок. Прасет с силой всадил нож ему в шею — так, как учил его Танат, телохранитель Тираюта. Быстро обыскал карманы убитого, толстую пачку денег сунул поглубже в карман, чтобы отдать Тираюту в целости и сохранности. Он знал, что Тирают не прощает обмана. Как бы ни был велик соблазн, сейчас Прасет больше всего хотел доказать Тираюту свою верность.

Отец внушал Прасету: в этом мире надо покрепче держаться за сильных людей, с ними не пропадешь. В детстве Прасету пришлось сильно голодать, в провинции Чиангмай можно было заработать только на наркотиках. Когда ему исполнилось пятнадцать, отец отвел его к Тираюту и поклялся, что мальчишка выполнит любое его поручение. Год Прасет разносил мелкие порции наркотика постоянным клиентам Тираюта. Потом вместе с ним перебрался в Бангкок. Вошел в доверие. Тирают приучил его к героину, теперь он держал парня на коротком поводке.

Уже в Бангкоке Прасет узнал о смерти отца. Тот взялся быть проводником у нескольких американцев, которые хотели пробраться в Лаос. Прасет видел их. Американцы сидели на открытой веранде бара и — откровенно хохотали, наблюдая за нелепой, по их мнению, процедурой: буддийские священники прибыли благословить только что отстроенный дом. Глава таиландских монахов приехал в шафранового цвета “мерседесе”. Помимо прочего, монахи должны были определить место, где будет установлен домик духов, наличие которого так же необходимо, как фундамент. Маленькая, как кукольный домик, но имеющая большое значение, подобно домашнему алтарю, эта изысканно украшенная церковь в миниатюре должна выражать веру в верховное божество. В поставленный ради процветания дома и его обитателей домик духов нужно ежедневно приносить еду, цветы и благовония. Иначе может случиться несчастье. Прасет не мог понять, что смешного нашли эти американцы в том, что монахи благословляют новые постройки. Это было таким обычным делом для Таиланда. Один раз Прасет даже видел, как монахов пригласили в бар с девочками. По этому случаю девочки оделись, а порнографические фотографии, украшавшие стены, завесили. Скрестив ноги, монахи уселись на пол и, прикрыв глаза, стали нараспев читать молитву. Бар таким образом получил божье благословение.

Старший из американцев, как рассказал отец Прасету, когда они виделись в последний раз, был подполковником “зеленых беретов”. Второй был прежде морским летчиком и славился своим умением владеть оружием, за что получил прозвище “доктор Смерть”. Прасет с замиранием сердца повторял эти слова: “Доктор Смерть”. Как бы он хотел стать таким человеком!

Тирают потом сказал ему, что американцы напоролись на патруль лаосских пограничников и его отец был убит в перестрелке.

О’Брайен получил шифровку из Лэнгли и подумал, что проявил непростительное легкомыслие: Олдмонта надо было давно начать искать, сразу, как только он получил письмо от Уилсона. В конце концов в этом азиатском городе белый человек не иголка, нашли бы.

Резиденту стало не по себе. Вот точно так же из-за недостаточной подготовки провалили операцию “Лазарус”, да еще загубили двух его агентов в Накхонпханоме, в северо-восточном Таиланде. Операцию готовили совместно ЦРУ и разведывательное управление министерства обороны США, на снаряжение группы ушло сорок тысяч долларов, с ее подготовкой они возились несколько месяцев, а все кончилось самым плачевным образом: лаосские пограничники обстреляли группу, и она поспешно ретировалась. Хорошо, хоть обошлось без потерь, только ранило таиландца-проводника, и начальник группы, чтобы не возиться, пристрелил его. Но, отступая, они вышли в эфир и, забыв об условленном коде, прямым текстом пытались связаться с хорошо законспирированными агентами О’Брайена, которые жили в Накхонпханоме под видом супружеской пары, — их передатчик использовался для связи с диверсантами, забрасываемыми в страны Индокитая. В результате к ним явилась таиландская полиция и конфисковала нелегально хранившуюся радиоаппаратуру.

О’Брайен хотел вызвать Хенкинса, но вспомнил, что тот ждет сообщения из полиции, которая взялась “вести” автомобиль Олдмонта. Придется еще кому-нибудь съездить в “Амбасадор”, привести ребят в порядок. Их там четверо. Двое, по словам Дуайта, не отказывают себе в лишней рюмке. Им надо дать время протрезвиться. О’Брайен открыл свой сейф, достал пакет, заблаговременно пересланный из Лэнгли, вынул новые документы для всей четверки, деньги. Билеты он уже приказал купить через подставных лиц.

О’Брайен в последний раз внимательно просмотрел паспорта, сверил фотографии. Отличные ребята из того подразделения, которое создали после неудачной попытки выкрасть американских заложников из Тегерана. Все умеют, прошли прекрасную подготовку в одном из армейских лагерей в Штатах, вместе с тем ни один из них не является гражданином США, их приезд в Америку не зафиксирован иммиграционной службой — это вполне понятная предосторожность на случай провала. Как известно, рано или поздно проваливаются все агенты, главное — вовремя предусмотреть такую возможность и обезопасить себя.

Нужно продолжать смелые операции, которые составили славу ЦРУ, размышлял О’Брайен. Новый руководитель внес свежую струю в деятельность директората операций, а то они там все завяли, испугались разоблачений, скандалов, прессы. Пусть кричат, дело-то делается. Недаром же говорят, что работники ЦРУ не теряют, времени зря. Пока один из них чокается с президентом какой-нибудь страны, второй встречается с его помощником, который планирует государственный переворот. Конечно, у ЦРУ были взлеты и падения. Но разве можно забывать такие удачи, как военный переворот в Гватемале, свержение Мо-саддыка в Иране и правительства Альенде в Чили?

О’Брайен еще только начинал работать в ЦРУ (выдержав соответствующие испытания, чтобы войти в состав “узкой группы мужчин и женщин, искусство которых будет способствовать решению мировых проблем”, как говорилось в рекламном проспекте отдела кадров ЦРУ), когда его послали в Африку. Первая заграничная командировка совпала с убийством Патриса Лумумбы. Сверху, как уже много позже, узнал О’Брайен, от самого президента Эйзенхауэра, пришел приказ убрать Лумумбу. В Конго прилетел “Джо-парижанин” — Сидней Готлиб из директората технической службы. Он привез с собой редкий яд; его действие было сходно с симптомами смертельной болезни, встречающейся в Центральной Африке. Резиденту Готлиб предложил положить яд в пищу Лумумбы или добавить в его зубную пасту. В резидентуре, правда, предполагали застрелить премьер-министра Конго из снайперской винтовки с телескопическим прицелом и глушителем. Ни яд, ни винтовка не понадобились, Лумумбу убили чужими руками.

Убедившись, что его никто не преследует, Олдмонт долго сидел в машине. Ему было невыносимо душно, пот градом катился по лицу, заныло сердце. Припарковавшись, он автоматически выключил зажигание, и кондиционер затих. Кто стрелял в него? Случайность — стрелял уголовник, бандит — конечно, исключать нельзя, но если учесть, что все это произошло после звонка Хоуксу, которому Олдмонт сказал, что сейчас приедет в гостиницу, сомнения практически отпадают: люди ЦРУ пытаются устранить его. “Нейтрализовать”, как говорили раньше.

Убрать его им нужно во что бы то ни стало до начала операции. Они же понимают, что Олдмонт не станет грозить впустую и, раз обещал, предаст гласности секретные документы ЦРУ… Это первая операция после президентского распоряжения по разведке, развязавшего ЦРУ руки, и Белый дом окажется в неудобном положении. Лэнгли не может поставить под удар своих хозяев. “Из этого закономерно следует, — подумал Олдмонт, — что мне уже недолго осталось ходить по земле”. Мысль не вызвала в нем страха. Он с удивлением прислушался к себе. Нет, он не боится смерти. Но если его убьют, кое-какие дела останутся незавершенными, чего он допустить не может. Он привык возвращать долги.

Олдмонт поехал домой.

Не успел его “форд” остановиться около дома, как полицейский патруль сообщил на центральный пост адрес странного американца.

Телефонный звонок разбудил Тираюта. Он задремал на диване, но вскочил бодро. Удовлетворенно выслушал и записал адрес, попросил:

— Американцам позвоните через час.

На машине туда минут двадцать, прикинул Тирают, они успеют убраться до приезда Хенкинса. Пусть американцы возятся с трупом.

Они поехали втроем. Еще один телохранитель, Танат, не успел вернуться. Когда пришел Прасет с деньгами, взятыми у мео, Тирают сам убил парня. Труп Прасета засунули в багажник, и Танат поехал выбросить его в один из многочисленных каналов, примыкающих к Чао-Прая.

Это был небольшой двухэтажный дом с толстыми каменными стенами, хранящими прохладу. Вокруг дома отец нынешнего владельца разбил сад, который разросся и надежно отгораживал его обитателей от суеты и шума большого города, каким стал Бангкок.

Олдмонт занимал единственную комнату на втором этаже, из-за крутых скатов крыши комната в разрезе имела вид пятиугольника. На первом этаже была большая гостиная и две спальни, из прихожей можно было пройти на кухню и в гостиную. Небольшая лестница, которая вела на второй этаж, терялась в темноватом углу прихожей.

Вернувшись домой, Олдмонт увидел, что хозяева куда-то уехали. Детей у них не было, и на старости лет они много путешествовали. Ни один из них не докучал Олдмонту расспросами, но в одиночестве он чувствовал себя спокойнее. Он поднялся к себе. Олдмонт считал, что пока находится в безопасности. Он долго крутился по городу и слежки не заметил.

В тайнике, который он устроил под шкафом, Олдмонт держал оригиналы документов, тех самых, что попортили немало нервов сотрудникам директората операций ЦРУ. Предусмотрительно сделанные фотокопии лежали в его сейфе в одном из американских банков, Олдмонт оставил там завещательное распоряжение: в случае смерти или бесследного исчезновения передать содержимое сейфа его адвокату для опубликования в печати.

Он сложил бумаги в портфель, который решил взять с собой на беседу с О’Брайеном. Он знает этого широкоплечего, необыкновенно жадного и корыстного ирландца. Они встречались здесь, в Бангкоке, до этого в Австралии. С профессиональной точки зрения, Олдмонт в этом ни секунды не сомневался, О’Брайен был абсолютным нулем. Каким образом ему удалось сделать карьеру и стать резидентом в ключевой для американцев стране, для Олдмонта оставалось загадкой. Похоже, резидент преуспел в героиновом бизнесе ЦРУ и заработал для управления не одну сотню миллионов долларов. Вот роль торговца была по нему. Его напористости и деловой предприимчивости хватило бы на троих. Что ж, тем легче будет договариваться.

О’Брайен-то вряд ли представляет, какие козыри на руках у Олдмонта, хотя его наверняка предупредили из Лэнгли: бывшего сотрудника АНБ, располагающего компрометирующими документами о деятельности Центрального разведывательного управления, надо убрать. Олдмонт продемонстрирует ему содержимое своего портфеля и, во-первых, потребует блокировать проведение операции, во-вторых, О’Брайен отдаст ему Дуайта Хенкинса. Этому человеку Нэд Олдмонт вернет должок за Линна. О’Брайен не станет спорить — скандал, если он разразится, лишит его выгодного места.

Что-то отвлекло Олдмонта от размышлений. Он насторожился. В доме были чужие. Сквозь открытую дверь он услышал мягкие, крадущиеся шаги на первом этаже.

О’Брайен сидел за столом в строгом темном костюме и белой рубашке — он вернулся с приема — и просматривал газеты. Полиция опять обнаружила в районе “золотого треугольника” подпольную лабораторию по переработке опиума-сырца. Двести полицейских атаковали ее с трех сторон. Когда до укрытой под пальмами хижины осталось метров сто, на полицейских обрушился шквал огня. После пятнадцатиминутной перестрелки два десятка человек, которые были в хижине, бесследно исчезли, унося с собой запасы опиума и переработанного героина. В хижине полицейские обнаружили автоматы и базуки.

Газетное сообщение расстроило О’Брайена. В районе, где была уничтожена лаборатория, действовали даже не люди Кхун Са, который, честно говоря, был для ЦРУ не слишком приятным партнером, а те, кто целиком и полностью зависел от управления и работал на него.

В 1949 году после разгрома Чан Кайши некоторые подразделения его армии укрылись в “золотом треугольнике”. Бывшая 5-я гоминьдановская армия под командованием “генерала” Тун Шивэня насчитывала две тысячи человек, бывшая 3-я армия — полторы тысячи. Существовало еще так называемое “1-е независимое подразделение”, субсидируемое параллельно Тайванем и ЦРУ. Как выразился один журналист, это были потерянные солдаты проигранной войны. Использовали их для шпионажа против КНР, для засылки на территорию Китая разведывательно-диверсионных групп. В конце 60-х годов, когда О’Брайен был еще рядовым сотрудником бангкокской резидентуры, он побывал на секретных базах ЦРУ, носивших кодовые наименования “118” и “118-а”. Оттуда разведывательные группы забрасывались в Китай, их формировали из гоминьдановцев и яо. Задача — фотографировать военные объекты, подслушивать телеграфные переговоры, убить того или иного китайского чиновника, Когда группы выполняли задание, их подбирали самолеты компании “Эйр Америка”, Собранный ими материал передавался с базы “118-а” на базу Агентства национальной безопасности в Удоне, оттуда — в филиал “АНБ — Дальний Восток”, расположенный на Окинаве, одно из подразделений которого занималось дешифровкой китайских кодов. Дешифровка поручалась служащим АНБ, прошедшим двухгодичную подготовку в армейской школе иностранных языков в Монтерее.

В разведывательную деятельность бывших гоминьдановцев О’Брайен не вмешивался. Вето обязанности входило проследить, чтобы караваны с собранным опиумом они отправляли регулярно.

Ныне этот канал получения наркотиков приобрел особое значение. Правительство взялось за Кхун Св и других “опиумных королей”, гонконгские синдикаты, со своей стороны, усиленно очищали “золотой треугольник” от конкурентов. Пополнить иссякающий поток грузов должны самые старые и проверенные друзья ЦРУ.

О’Брайен сильно переживал из-за того, что не сумел вовремя предупредить и Кхун Са о готовящейся атаке на его цитадель в деревне Бан Хин Таэк. Самого О’Брайена в момент подготовки операции вызвали в Вашингтон, а Дуайт Хенкинс не сумел правильно построить отношения с советником посольства, представляющим в Бангкоке американское управление по борьбе с наркотиками. Планы операции на сей раз держали в строгом секрете из-за опасения, что чиновники полиции и местной администрации, которым Кхун Са платил немалую мзду, сорвут их осуществление. И, несмотря на это, тысяча сотрудников пограничной полиции и солдат несколько раз были отброшены огнем из безоткатных орудий. Деревню удалось захватить лишь после того, как наступающие войска были поддержаны огнем с вертолетов и самолетов таиландской армии.

О деталях предыдущей операции Кхун Са заранее поставили в известность. Когда два отряда десантников в гражданской одежде, вооруженные китайскими автоматами, въехали на двух “джипах” в Бан Хин Таэк, их уже ждали. Элемента внезапности, на который рассчитывали руководители операции, не было. Предполагалось, что десантники сумеют выкрасть или на худой конец убить “опиумного короля”. Вместо этого они попали в засаду, потеряв десять человек.

Теперь правительственные войска сквитались с “королем”. Но хотя Кхун Са потерял восемьдесят человек убитыми, он увел свою армию дальше в горы, предварительно разрушив подпольные лаборатории. Войскам досталось десять тонн оружия в качестве трофеев: гранатометы, реактивные снаряды, артиллерийские орудия. Полиция не смогла отыскать в деревне ни одного грамма опиума или героина, не оставили бандиты и химикалии, необходимые для производства героина. Все, что удалось найти, — шестьдесят тысяч пластиковых мешочков с хорошо известной каждому наркоману этикеткой “Дабл Ю-Глоуб”.

В новом районе Кхун Са сразу открыл лаборатории и обещал Томпсону быть аккуратным в поставках, но уход с насиженного места не прошел для него даром.

О’Брайен велел отыскать Хенкинса и попросить его немедленно приехать в посольство. Из полиции подозрительно долго не было никаких известий об Олдмонте. Он куда-то исчез или полиция хитрит?

Дуайт Хенкинс перевез четырех агентовз на квартиру, которую снимала резидентура. Все было обставлено достаточно аккуратно: из гостиницы они уезжали поодиночке, каждый просил вызвать такси до аэропорта. Человек Хенкинса забирал их из аэропорта — там в туалете они переодевались, клали свои чемоданчики в сумки, которые получили в сложенном виде, словом, выходили из здания аэропорта совсем другими людьми. Четверо американцев с их документами улетели в тот день в разные концы земного шара. Вообще говоря, техническим обеспечением операций занимались “фонарщики”, но их всегда не хватало. К тому же Хенкинс знал всех четверых: в свое время они тоже были “зелеными беретами”. Они вместе неплохо поработали в Юго-Восточной Азии, убирая тех, на кого падало подозрение в симпатиях к Вьетконгу. Хенкинсу вскоре надоела эта грязная работа, и, окончив спецшколу, он перешел в кадры ЦРУ. Эти четверо так и остались в составе секретных групп управления, выполняющих тайные операции во всех районах земного шара. Тоуба и Оуэна он был рад увидеть. Оба вели себя прилично, время, отведенное для отдыха в Бангкоке, использовали с толком. Особенно Оуэн, который упорно штудировал книги Ферберна, в свое время Хенкинс тоже отдал им дань. Первая называлась “Научная самооборона” и в спецшколе рекомендовалась всем будущим оперативникам в качестве незаменимого пособия по уникальным методам рукопашного боя. В сокращенном виде эта книга издавалась еще до войны под названием “Стань сильным!”, на ней воспитывалось первое поколение сотрудников управления стратегических служб Донована. Ценность книги состояла в двухстах фотографиях с лаконичными, но ясными комментариями: приемы обезоруживания противника, удары палкой, полицейской дубинкой, ногой, удушение голыми руками, способы самообороны от нескольких нападающих. Но еще больше Хенкинсу понравилось, что Оуэн изучает и так называемое “Руководство по открытым источникам”, которое в спецшколе называли “нашей Библией” и считали более удачным, чем учебник ЦРУ “Что, где”. Книга подробно объясняла, как добывать информацию из любых источников: от запросов в федеральные и местные учреждения и частные компании до методов работы с адресными и телефонными книгами; особый раздел составляли инструкции для тех, кто имеет дело с осведомителями. Хенкинс понял, что Оуэну надоело выполнять чужие приказы, захотелось поработать головой — чувство, которое сам он испытал еще десять лет назад.

Вот о двух других членах группы он не мог сказать ничего хорошего. Они были профессионалами, но война во Вьетнаме не прошла для них бесследно. Они сильно пили и, как подозревал Хенкинс, потребляли наркотики в огромных количествах.

Было и еще одно различие между выходцами из Австралии Тоубом и Оуэном, с одной стороны, и Джемом и Тони, которых вербовщики извлекли из ЮАР — с другой. Хенкинс, безусловно, симпатизировал стопроцентным англосаксам Тоубу и Оуэну и пренебрежительно относился к потомкам буров, в чьих жилах-как знать — могла оказаться примесь африканской крови. Тони, курсанту военного училища, помогли бежать из Претории после того, как он спьяну пристрелил из автомата трех негров. Преступление, по юаровским понятиям, не очень страшное, но карьера будущего офицера была испорчена. Сотрудничество с ЦРУ показалось неплохим шансом начать новую жизнь. Джем был убежденным фашистом, членом ультраправой организации “Африканерское движение сопротивления”, для него политика Претории была слишком либеральной. Свои политические взгляды он унаследовал от отца, который в юности покланялся Гитлеру.

Хенкинс с детства привык, что между хорошими и плохими людьми, между ковбоями и индейцами всегда идет борьба и всегда кого-то приходится убивать. Он хорошо помнил тот день, когда в первый раз разрядил пистолет в живого человека. Это было во Вьетнаме. Они ликвидировали людей, связанных с партизанами. Хенкинс выстрелил в голову человека, сидевшего на земле со связанными за спиной руками, и удивился, до чего простым оказалось это дело. Потом Хенкинс в составе группы специальных операций обучал таиландские отряды, которые вместе с “зелеными беретами” участвовали в карательных экспедициях на вьетнамской территории. Вот эта-то опасная и неблагодарная работа быстро приелась Хенкинсу, да и потери были велики.

Тоуб, Оуэн, Тони и Джем успешно прошли программу школы “зеленых беретов”. В глазах Хенкинса это их неплохо характеризовало. Более половины кандидатов, изъявивших желание пройти нелегкий курс обучения, требующий большой выносливости, не в состоянии его осилить или по окончании курса признаются недостаточно квалифицированными, чтобы быть зачисленными в специальные силы. Все четверо прошли испытания. Они помогли выследить в Боливии Че Гевару. Самый большой послужной список был у Тони, который провел в Юго-Восточной Азии восемь лет. “Существует два способа лишить человека жизни, — говаривал в подпитии Тони. — Либо он перестает дышать, либо сердце перестает качать кровь. Все остальное сводится к практическому применению этих принципов. Убивать — это чисто механический акт. Раз есть приказ, это нужно делать — вроде того, как нужно чистить зубы”.

Такая бравада была глубоко неприятна Хенкинсу. Сам он всегда находил идеологическое оправдание собственным поступкам, ведь он чувствовал себя благородным ковбоем, убивающим жестокого индейца: оставь того в живых — натворит бед. Будь его воля, Хенкинс отстранил бы Тони и Джема от операции. Но состав группы утверждался Лэнгли, на его плечи же легли малоприятные функции рядового “фонарщика”. Поэтому, получив приказание О’Брайена приехать в посольство, он с удовольствием покинул конспиративную квартиру. Уходя, он заглянул в комнату, где обосновались агенты. Они сидели вокруг большого овального стола и чистили оружие. Лица показались Хенкинсу бледными. Вероятно, из-за люминесцентного освещения.

На первом этаже Олдмонт света не включал, поэтому неизвестные двигались на ощупь. Нэд Олдмонт прижался к стене. Его пистолет остался в машине, в комнате он не держал оружия. Шаги были совсем близко. Значит, они уже нашли лестницу на второй этаж. Расположение комнат в доме они, судя по всему, не знали — потеряли несколько минут, пока шарили в гостиной и спальнях. Чуть скрипнула нижняя расшатанная ступенька. Больше медлить было нельзя. Олдмонт рванул электропроводку — дом старый, провода шли по стене — свет в комнате потух. И тут же внизу сверкнули вспышки — нервы не выдержали, подумал Олдмонт. Он встал у двери, ожидая, кто же появится оттуда. Несколько секунд было тихо, потом вспыхнул фонарик, узкий луч побежал по комнате. Загремели шаги, в три приема человек преодолел высокую лестницу. Олдмонт заметил тень и сбоку ударил, нападавший не удержался на ногах и полетел вниз; оттуда захлопали выстрелы. С деревянного потолка полетели щепки, разлетелось зеркало в углу, жалобно звякнула люстра.

Олдмонт лихорадочно соображал, что делать дальше. Выстрелы гремели безостановочно (на секунду мелькнула мысль: “Полиции они явно не боятся”), теперь по лестнице взбирались двое. Олдмонт стремительно присел. Они выстрелили несколько раз, целясь туда, где, по их предположению, стоял Олдмонт. Пули просвистели у него над головой. Ослепленные вспышками, нападавшие не заметили, как Олдмонт бросился на них. Получив по голове тяжелым стулом, один из них выронил оружие. Олдмонт бросился за пистолетом. Второй выстрелил. Пуля обожгла бедро, но пистолет был уже в руках Олдмонта.

Через минуту возле Олдмонта валялись два трупа, но его правая рука повисла как плеть. Руку прострелил третий нападавший, Олдмонт не успел левой рукой перехватить пистолет и молча смотрел на своего противника.

О’Брайен выключил радио, сообщившее, что лучшей таиландской актрисой года названа Чаруни Суксават, исполнительница главной роли в фильме “Тайна”. Среди актеров обладателем такого же титула стал Пия ТаКупрат, сыгравший главную роль в фильме “Бог — покровитель деревни Бангпун”.

— Я только сейчас узнал, что вы стреляли в Олдмонта, — раздраженно сказал О’Брайен, как только Хенкинс вошел в его кабинет. — Вы что, с ума сошли? Забыли, за что вам деньги платят? Чувствуете себя еще “охотником за скальпами”?

“Охотникам за скальпами” в ЦРУ поручали убийства и прочие грязные операции, от которых освобождают заграничные резидентуры, чтобы их не компрометировать. “Охотники” действуют в одиночку, без прикрытия, чтобы в случае провала не потянуть за собой других сотрудников управления. Хенкинс действительно несколько лет был “охотником за скальпами”, и в резидентуре ему постоянно давали понять, что он работник второго сорта: результат постоянного взаимного недоброжелательства между сотрудниками директората разведки и директората операций.

— Я же получил от вас приказ нейтрализовать Олдмонта, — хладнокровно возразил Хенкинс. — Но он слишком большой хитрец, чтобы его можно было взять голыми руками.

— Вы играете в гольф? — спросил О’Брайен.

— Нет, — отрезал Хенкинс.

Он поджал губы, словно его оскорбили в лучших чувствах. О’Брайен вздохнул.

— Основной принцип игры в гольф гласит, что никогда нельзя упускать мяч из поля зрения, — Хенкинс не мог понять, иронизирует О’Брайен или говорит всерьез. — Мяч в этой игре — Хоукс. Я пытался вам это объяснить, жаль, что вы не поняли, Дуайт. Хоукса нужно немедленно доставить к Олдмонту.

— Не раньше, чем полиция назовет мне адрес Олдмонта. — Хенкинс хотел, чтобы последнее слово осталось за ним.

Раздался легкий щелчок, и Олдмонт зажмурился от яркого света. Он ждал выстрела. Неизвестный отвел от него фонарик и на мгновение осветил свое лицо. Пухлая, расплывшаяся в ухмылке физиономия. Тирают! Насильник, бандит, “красный буйвол”!

Луч фонаря опять уперся прямо в глаза Олдмонта.

— Вот тебе и конец пришел, паршивая скотина, — прошипел Тирают, — как и твоему братцу, которого ты все забыть не можешь. Еще угрожал мне, собака. Такие люди, как я, обид не прощают.

Тирают нажал на спусковой крючок, но выстрела не последовало: он расстрелял весь магазин. Тирают стоял совсем близко, и Олдмонт, поднырнув под слепящий луч, головой ударил его в живот. Оба повалились на пол.

Олдмонт был тяжелее противника, но мог действовать только одной рукой. Тирают сбросил его с себя, схватил Олдмонта за уши и с силой бил об пол, пока американец не перестал сопротивляться. Тяжело дыша, Тирают пошарил вокруг себя — он искал фонарь. Но фонарь откатился куда-то далеко. Периодически за окном вспыхивала и гасла реклама, и в ее розовых отблесках Тирают заметил в углу ребристую рукоятку пистолета, который выронил один из его телохранителей. Он повернулся спиной к неподвижному Олдмонту и сделал первый шаг.

Американец повалил его на пол ударом обеих ног, напоминающим взмах ножниц. Тирают растянулся во весь рост, но сразу же поднялся. Вскочил и Олдмонт. Они стояли друг против друга, выжидая. Тирают был ловок и хитер. Его характер закалялся в непрерывных драках с конкурентами, когда вопрос, кто из двоих останется в живых, решала быстрота реакции. Но, обескураженный стойкостью Олдмонта, Тирают лишился хладнокровия. Это предопределило его поражение.