Лудивина затаила дыхание.

Она медленно поворачивалась вокруг своей оси, выставив перед собой фонарик. Длинная полка над столом была забита флаконами и банками с какими-то химикатами, сбоку на ней лежала стопка прозрачных пластиковых пакетов и аппарат для вакуумной упаковки. Для упаковки определенного товара…

На полу были свалены большие ведра с буро-красными следами их недавнего содержимого.

В поле бокового зрения попало белое пятно – ветер, залетавший в открытую дверцу автоприцепа что-то покачивал в углу. Что-то легкое, большое и страшное. У Лудивины быстрее забилось сердце. Она медленно переместила конус света вверх и увидела привинченную к потолку рельсу с мясницкими крюками, а затем – натянутую между двумя стенами железную цепь, на которой висела Диана Кодаэр.

Лудивина рефлекторно вскинула руку, прикрыв рот сгибом локтя – словно хотела защититься от ужасного зрелища и подавить крик.

Вместо лица у девушки была пустая маска с опущенными веками, тело свисало, как выстиранная смятая пижама – плечи сползли на талию, под ними темнели лобковые волосы; грудь болталась двумя сдутыми шариками с розовыми сосками. Руки и ноги сушились в стороне, порезанные на плоские, влажно поблескивающие ленточки. Диана Кодаэр, лишенная содержимого, превратилась в чудовищный пазл, в кошмарную куклу, которую не успели набить тряпьем и еще не пришили конечности.

С Дианы Кодаэр методично срезали весь кожный покров.

Лудивина сжала пальцы на рукоятке пистолета, осторожно убрав указательный со спускового крючка, чтобы не начать палить от ярости во все стороны.

Вонь с металлическим привкусом, запах освежеванного мяса и крови… Это был запах Дианы Кодаэр, девушки с опущенными веками, которая сейчас странно улыбалась ей обвисшими губами.

* * *

Лудивина, запрокинув голову, смотрела на луну, будто пыталась найти ответы в ее единственном глазу, и жадно глотала свежий ночной воздух. Имя Дианы было для нее всего лишь очередной строчкой в длинном списке жертв из скоростного поезда и ресторана… Было до этой скорбной, нестерпимой встречи лицом к лицу.

Она же ребенок, подросток…

Беззаботная девочка осознала всю тяжесть бытия лишь в тот самый момент, когда чудовище сломало ей шею и поволокло в берлогу, чтобы сожрать, не подавившись.

Лудивина поежилась. Впервые за долгое время где-то в самой глубине, в центре груди, набух ком и подкатил к горлу. Она ненавидела это чувство душевного волнения, но не могла его подавить. Нет, это лишнее чувство. Она ведь робот. Всего лишь машина.

Сеньон, ухватившись за дверцу, выбрался из автоприцепа, но дверцу так и не отпустил. К ферме по подъездной дороге мчались на всех парах машины жандармерии, сверкая фарами и мигалками.

– Мясника взяли, – доложил Гильем, коротко переговорив с человеком из группы Эрто. – Радиосвязь и правда временно отключалась.

– Как все прошло? – глухо спросила Лудивина, не отрывая взгляда от луны.

– Он был вооружен и открыл огонь, как только парни приблизились. Эрто выстрелил в ответ ради самозащиты и попал ему в голову.

Теперь уже Лудивина все-таки повернулась к коллеге:

– Ты хочешь сказать, мясника ранили?

– Михал Баленски мертв. Его пытались реанимировать, но это было бесполезно – в черепе здоровенная дыра, мозги всмятку.

– Мать его… – процедила Лудивина и наконец заметила Сеньона – тот стоял, наклонившись вперед и уперев ладони над коленями. – Ты как, нормально? – тихо спросила она.

– Никогда не привыкну, – отозвался великан сквозь зубы. – Думаешь, это та девушка, которая пропала вчера вечером?

– Боюсь, что да. Кожа… там… вроде бы свежая.

– Проклятье! Он полдня проторчал в автоприцепе, вдруг она была еще жи…

– Нет, – торопливо перебила Лудивина. – Нет, Сеньон. У этого парня был бзик на внешности, на «багряных одеждах», как говорил ГФЛ, так что он не мог оставить ее в живых надолго. Если хочешь знать мое мнение, мясник ее убил сразу, как привез сюда.

– Почему ты так думаешь? – вмешался Гильем.

Лудивина, занявшись логическими вычислениями, почувствовала, как гаснет душевное волнение – ей стало лучше. Она собралась с мыслями и с силами.

– Выходя из автоприцепа, я успела рассмотреть на стене фотоколлаж, который соорудил мясник. Ты видел это, Сеньон?

– Увы, да.

Рядом с дверцей там по всей стене были развешены три десятка фотографий мужчин и женщин, вырезанные из журналов. Поверх этих фотографий Михал Баленски аккуратно наклеил фрагменты других – куски мяса из торговых каталогов полностью покрывали тела, отчего люди казались освежеванными.

– Это напрямую связано с тем, что он делал с кожей, – сказала Лудивина.

– Не понимаю, – помотал головой Гильем. – В действиях этого психопата была какая-то извращенная логика?

– Если я правильно угадываю механизм его мышления, он считал, что человек – это всего лишь мешок с мясом. Не знаю, почему и как у него появилась эта навязчивая идея, но он на ней свихнулся. Люди – мясо, и Баленски хотел видеть нас такими, какие мы есть на самом деле. Именно поэтому он и снимал кожу со своих жертв. Тела девушки в автоприцепе нет.

– Нет, – подтвердил Сеньон. – Там только ее… кожа.

– Он уже избавился от тела, – кивнула Лудивина, обретая все больше уверенности в своих умозаключениях. – Сразу вынес его из автоприцепа, чтобы не было запаха разложения и других неприятностей. Он сделал это прошлой ночью или сегодня утром.

– Нужно прочесать всю территорию вокруг фермы, – поддержал ее Гильем. – Где-то должна быть разрыхленная земля.

Но Лудивина покачала головой – у нее была другая версия. Убийцы редко совершают случайные поступки – по крайней мере, если это связано с их бредовыми фантазиями. Во всем их образе действий должна прослеживаться обобщающая цель – Микелис не раз это подчеркивал.

– Я думаю, мы не найдем здесь могилу Дианы Кодаэр. И трупов его предыдущих жертв в земле тоже нет.

– Почему?

– Потому что на том фотоколлаже в прицепе люди заклеены снимками кусков мяса, в том числе упакованного, с полок магазинов, в целлофане и со штрих-кодами. Баленски вырезал их из торговых каталогов супермаркета.

– И что?

– Он аккуратно вырезал фрагменты фотографий мяса и приклеил их так, чтобы они соответствовали частям тела убитых людей. И если там есть расфасованные, выставленные на продажу куски, это неспроста – для него они имели значение. Он считал, что мы – готовые продукты со штрих-кодом, уже упакованные и выложенные в свободный доступ как часть ассортимента, предложения, удовлетворяющего массовый спрос.

– Что же получается? – наморщил лоб Гильем. – Он присвоил себе право убивать, то есть делать покупки среди нас, так?

– О господи… не может этого быть! – выдохнул Сеньон, который быстрее коллеги сообразил, к чему клонит Лудивина.

– Я полагаю, все немного сложнее, – сказала она Гильему. – Ты помнишь, где работал Михал Баленски?

Дитер Рольник вовсе не был патологическим убийцей. Но он наслаждался тем, как замечательно его организм справляется с самой сложной задачей. Высшее удовольствие он получал от безумного напряжения операций, в которые его вовлекали.

Путь в Бейрут лежал через Кипр. Через неделю после звонка Салима Дитер Рольник прилетел на остров.

В аэропорту Ларнака Рольник, если он вез с собой взрывчатку или оружие, обычно договаривался со своими людьми, чтобы те провели его через линию таможенного контроля.

На сей раз он не должен был ни о чем беспокоиться. Салим не попросил взять с собой снаряжение, и Рольник прилетел налегке. Сам по себе Рольник выглядел настолько ординарно, что ещё ни разу ни на одной таможне мира его не попросили открыть чемодан!

– В мясном отделе супермаркета?.. Нет… Нет, ты же не думаешь, что он…

Возле остановки такси он увидел знакомое лицо — его ожидал Салим, высокий, совершенно не похожий на араба парень, с которым они познакомились три года назад. Салим обычно выдавал себя за испанца и путешествовал с ливийским или сирийским дипломатическим паспортом.

– Могу поспорить, он избавлялся от трупов, выкладывая их куски на прилавки вперемешку со свининой и говядиной.

До Бейрута Салим и Рольник добрались на катере, которым командовал мрачный грек-киприот, не пожелавший даже взглянуть на пассажиров. Необычное для южного человека отсутствие любопытства объяснялось элементарной предусмотрительностью. Чем меньше капитан видел и запоминал, тем больше у него было шансов дожить до старости.

– Охренеть… Теперь я не смогу есть стейки…

В Бейруте Рольника посадили в машину и вывезли из города. Разрушенный войной Западный Бейрут показался Дитеру пустым. Люди предпочитали не высовываться. Только дети играли среди развалин.

– Если ты права, у него где-то здесь должна быть морозильная камера, чтобы хранить мясо до утра понедельника, когда можно будет отвезти его в супермаркет. – Сеньон указал на фермерский дом. Оттуда все время выбегали жандармы и забегали обратно; несколько человек на крыльце разговаривали с майором.

Дважды их машину останавливали. Один раз у заграждения, устроенного из бетонных блоков, документы проверили бдительные сирийцы. Во второй раз возле баррикады, возведенной из мешков с песком, ими заинтересовались палестинцы — молодые парни с усталыми глазами.

Лудивина и двое ее спутников подошли к ним, доложили о том, что нашли в автоприцепе, и направились в дом.

Машина пересекла так называемую зеленую линию, отделяющую Западный Бейрут от Восточного. Христианский Восточный Бейрут был в лучшем состоянии: военных не было видно, люди прогуливались по цветущим улицам.

Рольник много раз приезжал в Ливан, по нескольку месяцев проводил в тренировочных лагерях в долине Бекаа.

Большинство военных собрались в комнате, которая, видимо, была тут основным обиталищем – замызганная кухня-гостиная, набитая старой мебелью и немытой посудой. Ноги Михала Баленски торчали из-за дырявого дивана, над ним склонились несколько жандармов.

На сей раз Салим собрал лучших людей. Все приехали порознь, в гражданской одежде, без оружия. Из немцев был ещё Гюнтер из «Революционных ячеек».

Лудивина заглянула в следующую комнату. Там воняло затхлостью и потом, посередине на полу валялся матрас без наволочки, вокруг него – грязная одежда, порножурналы и автомобильные ревю. При одной только мысли о том, что Диана попала в руки этой мерзкой свиньи, Лудивину затошнило.

Они расположились на старой вилле — хозяин предоставлял свой дом всем, кто нуждался в безопасном месте для важных бесед. Вся обслуга в доме принадлежала к одному клану, что почти гарантировало безопасность.

Никаких чувств. Только не сейчас.

Возле виллы был бассейн. Дитер Рольник искупался, а затем устроился в увитой зеленью беседке, из которой открывался дивный вид на залив.

Она попыталась совладать с эмоциями, поставить непробиваемый заслон между ними и логическими умозаключениями.

В Ливан полковника Федоровского по срочному указанию председателя КГБ оформили за неделю. Труднее всего было уговорить ливанское посольство в Москве быстро выдать ему визу. Долго объясняли ливанцам, что советский торговый представить должен немедленно вернуться в Москву, поэтому совершенно необходимо послать в Бейрут замену, чтобы не останавливалась работа.

Коридор привел ее к помещению, которое, вероятно, служило кладовкой. Там хранились пустые деревянные ящики, садовые и строительные инструменты, а посреди всего этого стояла морозильная камера.

Штат посольства в Ливане был укомплектован. Федоровскому подыскали единственную в тот момент вакантную должность заместителя торгпреда. Ее обладателю полагался дипломатический паспорт, что имело значение для «легального» разведчика. Была ещё одна сложность — в принципе место замторгпреда обычно занимал сотрудник военной разведки.

Лудивина натянула латексные перчатки и взялась за ручку на крышке.

Политическая разведка (Первое главное управление КГБ) и военная (Главное разведывательное управление Генерального штаба Вооруженных сил) давно поделили места в загранаппарате. Сотрудники политической разведки обычно работали под посольской крышей, сидели в представительстве Аэрофлота, были корреспондентами. Офицеры военной разведки занимали места в аппарате военного атташата, торгового представительства и в консульстве. Впрочем, это не было догмой. Иногда «крыши» делили и как-то по-другому.

Еще не подняв ее, она уже знала, что увидит внутри.

Визу Федоровскому дали вовремя, а ничего не понимавшего торгпреда телеграммой срочно вызвали в Москву. Он приехал, растерянно ходил по кабинетам Министерства внешней торговли, и никто не мог ему внятно объяснить, зачем его вызвали.

Там лежит набивка тряпичной куклы, висящей в автоприцепе. Куски плоти, которые один за другим должны были поступить в розничную торговую сеть, оказаться на продовольственных прилавках, а потом в корзинках славных проголодавшихся покупателей.

Федоровский прилетел в Бейрут вечером, просидел несколько часов в посольстве. Поздно вечером его отвезли на выделенную ему квартиру.

24

Машину ему сразу не подобрали, и Федоровский, узнав в посольстве, кто обитает неподалеку, попросил ближайшего из соседей — корреспондента телеграфного информационного агентства Виктора Косенко — забрать его утром и отвезти на работу в посольский комплекс.

Прозрачные полы, глянцево отблескивающие стены, ярко освещенные витрины переливались и сияли как новенькие. Торговый центр был полон голосов залетных гостей, скрипа тележек, шуршания набитых покупками пакетов и веселых возгласов детей.

В условленное время Косенко позвонил в дверь торгпредовской квартиры. Раньше весь подъезд занимали советские, но после сокращений за ними остались только две квартиры — корреспондентская и торгпредовская. Косенко нажал на кнопку звонка несколько раз, Федоровский не открывал. В квартире было тихо.

В этот воскресный день, после обеда, проходы бурлили праздной толпой, неспешно перетекавшей из бутика в бутик; динамики разливали приятную музыку – ее никто особенно не слушал, зато она создавала комфортную атмосферу, тайно действуя на подсознание, чтобы все чувствовали себя хорошо в этом месте, перенасыщенном светом, броскими сочетаниями цветов и соблазнительной рекламой. Большинство посетителей сюда привела вовсе не потребность купить что-то необходимое – они прогуливались по просторным, шумным этажам с кондиционированным воздухом, как другие ходят в парк подышать свежестью и послушать птичек. Расхаживали, оставаясь при этом начеку – вдруг приглянется какой-нибудь товар на витрине или продавец предложит щедрую скидку. А может, толпа, галдеж и все атрибуты общества потребления успокаивали их нервную систему лучше, чем бескрайние просторы природы, располагавшей к размышлениям и самоанализу.

«Спит после вчерашнего или, наоборот, встал рано и пешком пошел?» — недоумевал Косенко. У него была куча своих дел, и он нетерпеливо стукнул кулаком по двери, которая со скрипом распахнулась.

И все же некоторые, настроенные менее созерцательно, пулей носились из одного магазина в другой, одержимые желанием покупать и вычеркивать строчки в списке покупок.

Незапертая дверь? На наших это было непохоже. Косенко не без колебаний переступил порог и тут же отпрянул.

Через полчаса взбудораженный Виктор Косенко был в посольстве. Скучающий молодой дежурный, сидевший за столиком с двумя телефонами, обрадовался корреспонденту:

— Какие новости из Москвы, Витек?

Марк наблюдал за поведением всех этих людей свысока – стоял на верхнем этаже торгового центра, облокотившись на стеклянное ограждение по периметру центрального «колодца», который уходил вниз, насквозь, на четыре этажа. Отсюда открывался прекрасный вид на все уровни, на воскресную суету в этом храме торговли, и главное – на мелкий бассейн, устроенный на первом этаже, с маленьким фонтанчиком и множеством разноцветных водяных пистолетов, выложенных на бортике. Марк поискал взглядом воздушные шары, наполненные гелием, – он отпустил их под потолок почти на всех торговых линиях, – но отсюда не смог увидеть ни одного, поскольку слишком высоко забрался. Всего он надул около дюжины шаров. Ухитрился аккуратно вытащить всю связку из арендованного грузовичка, разделил ее на две и, зажав веревочки в кулаках, прошелся по торговому центру, потихоньку выпуская шары один за другим. Вначале на него вообще никто не обращал внимания – кому есть дело до парня, который продает детские шарики? – но потом за ним увязался кто-то из охраны. Надо сказать, шары уже повсюду болтались под потолком. Охранник покрутился поблизости, а затем, наверно, решил, что это очередной безобидный перформанс, которому суждено собирать лайки в интернетах, и ушел. Никто никогда не беспокоится при виде детских воздушных шариков, улетевших под потолок.

Корреспондент, который обычно старался ладить с посольскими, не подхватил шутливого тона.

— Червонцев на месте?

Дежурный, демонстрируя легкую обиду, снял трубку внутреннего телефона, набрал номер советника по политическим вопросам.

Марк посмотрел на часы. Хронометр уже отсчитал больше тринадцати минут. В процессе экспериментов ни один шар не продержался дольше шестнадцати.

— Не отвечает.

— Где он может быть? У посла?

Марк ликовал. Ему редко доводилось испытывать такую гордость. Времени на подготовку ушло немало: он прошерстил весь Интернет и пришел к выводу, что результата можно добиться только методом проб и ошибок, поэтому идея использовать шарики для пинг-понга возникла у него после того, как он проверил на практике несколько способов и все забраковал. Затем нужно было раздобыть серную кислоту – один из самых агрессивных химических реагентов в мире. Марк обращался в разные лаборатории и получал отказы до тех пор, пока в одной наконец не согласились продать ему кислоту, но при условии, что он возьмет ее как минимум на триста евро. И он, конечно, не заставил себя упрашивать. В этой лаборатории Марк сказал, что работает садовником на огромном загородном участке и ему надо обрабатывать серной кислотой семена акации, чтобы повысить их всхожесть, хотя было заметно, что сотрудникам на самом деле наплевать, зачем покупателю опасное вещество, – им главное было продать. К сожалению, это оказалась серная кислота с концентрацией 50 процентов, что само по себе очень много, но Марк хотел получить раствор с еще большей коррозионной активностью. Он взялся нагревать ее на медленном огне, чтобы получить более плотную и концентрированную субстанцию. И это было чрезвычайно опасно.

— Посол уехал в резиденцию. — Дежурный помялся. — Скорее всего, Червонцев поднялся на четвертый этаж… Жди, пока спустится.

— Звони туда, — потребовал Косенко. — У меня неотложное дело.

Кислоте, впрыснутой в пинг-понговые шарики с помощью шприца, требовалось около десяти-пятнадцати минут на то, чтобы проесть пластик, а также несколько слоев лака для ногтей и толстый слой скотча, прикрывающие дырку от иглы.

— Ты что? — засмеялся дежурный. — Не имею права.

И наконец, самым длительным и сложным этапом стало изготовление воздушных шаров. Марк очень долго тренировался в арендованном грузовичке – дело требовало предельной сосредоточенности и дисциплины. В процессе наполнения воздушного шарика гелием с помощью насоса нужно было успеть засунуть внутрь пинг-понговый так, чтобы гелий не вышел, затем, не переставая надувать, залить внутрь немного воды и крепко завязать. Предельно кропотливая, требующая быстрых и ловких действий, а также невероятно опасная работа. Марк собирался сделать штук тридцать, но к тому времени, которое себе назначил, он успел справиться только с дюжиной, и уже пора было выходить с этой связкой и выпускать шары в торговом центре.

— Тогда я сам поднимусь, — Косенко ринулся вверх по лестнице.

Теперь он раз и навсегда заставит все эти аморфные мозги уяснить, чем грозит вегетативный капитализм, в который скатилось общество, охваченное жаждой обладания. Жалкие людишки растрачивают жизнь в таких вот местах, где человек обесчеловечивается, теряет индивидуальность, перестает быть личностью. Настал час прозрения. Он напомнит всем этим призракам, скованным цепями мифа о счастье, состоящем в потреблении, напомнит о том, что у них есть реальная жизнь, уязвимая плоть и душа, о которой стоило бы задуматься. О да! Они на сто процентов осознают, что у них есть плоть!

— С ума сошел? — дежурный поднялся со стула, чтобы остановить Косенко, потом решил, что, если корреспонденту нужны неприятности, пусть лезет на рожон.

Четвертый этаж обширного посольского здания не был похож на три остальные. Во-первых, на четвертый этаж не поднимался лифт. Во-вторых, в длинный коридор четвертого этажа выходили только две двери. На одной была табличка с надписью «Архив», но никто из посольских за справками туда не обращался. На второй, дальней, металлической двери надписи и вовсе не было. Отсутствовала и ручка. Только глазок и отечественный звонок с облупившейся краской.

Марк так часто мечтал об этом, представлял себе во всех подробностях и не решался перейти к действию. Но теперь он точно знал, что общество слепо и глухо, оно погрязло в ложных убеждениях, десятилетиями тешит себя иллюзиями о верности и незыблемости своего миропорядка и оттого сделалось слишком самоуверенным, потеряло способность слышать, анализировать и подвергать сомнению. Необходимо ударить его по самому больному месту, быть жестоким и непреклонным во имя истины, причинить зло малому числу людей во благо миллионов. Именно так и говорил его наперсник. Уж он-то, в отличие от остальных, слушал и слышал Марка, умел его направить в нужную сторону. Помог ему поверить в собственные силы, загореться и наконец решиться. Марк впервые почувствовал, что его понимают и указывают путь к цели. У него есть предназначение. Он единственный зрячий среди слепцов. Он герой, чье имя будет греметь в веках. Спаситель.

Косенко в первый раз оказался на четвертом этаже. Он проскочил мимо «Архива» и, задыхаясь, помчался к угловой двери. Взбудораженный, он не заметил звонка и, толкнув дверь, влетел в большую комнату без окон.

За накрытым столом под люстрой сидели советник посольства Червонцев, первый секретарь Вострухин, пресс-атташе Кузьмищев и шифровальщик Барабанов. Это был почти весь наличный состав резидентуры внешней разведки, работавшей под посольской крышей.

Отдаленный хлопок вывел его из размышлений и взбодрил. Это был сигнал начала. Один воздушный шар только что лопнул. Серная кислота проела слой лака, а может, и весь пластик пинг-понгового заряда и смешалась с водой, вызвав мгновенную химическую реакцию с высвобождением тепла. Вода нагрелась – и воздушный шар лопнул, забрызгав толпу раскаленными каплями.

Советник Червонцев, в очках, с квадратным мощным лицом, был резидентом. Колонией правили посол и резидент. Советник-посланник, второй по рангу в дипломатической иерархии, был человек образованный, опытный, знаток арабского языка — начинал переводчиком в МИДе, но безвластный и трусоватый.

Но криков почему-то не было слышно. Возможно, шарик оказался в неподходящем месте. Марк успокоил себя тем, что есть еще около дюжины шансов на удачу.

На столе стояли две бутылки армянского коньяка (одна почти пустая) и обязательный на посольских застольях «Гуляй, Вася» — то есть виски «Джонни Уокер». Из закуски родная неразделанная селедка, полбуханки черного, надорванный пакет с подсоленным печеньем и банка аккуратненьких маринованных огурчиков, купленная в лавке напротив посольства.

Коньяк, черный хлеб и селедку, понял Косенко, привез из Москвы Федоровский. Вчера, отмечая его приезд, разведчики гуляли весь вечер, а с утра, видимо, решили поправиться. Хотя тощий Вострухин, известный пристрастием к горячительным напиткам, при каждой выпивке поучал молодых коллег:

— Проснулся утром, сразу не похмеляйся, а то не остановишься и запьешь. Продержись до десяти и только тогда позволь себе пивка.

Впрочем, это было даже хорошо, что паника не началась так быстро, поскольку внизу водяные пистолеты все еще лежали на бортике бассейна. Наклонившись над ограждением, чтобы убедиться в этом, Марк увидел только что подошедшую группу подростков – они расхватали сразу восемь пистолетов. Марк поздравил себя с тем, что не забыл оставить на бортике отпечатанный на бумаге призыв: «Освежите себе мозги!» Очень логичная надпись на бассейне. Подарочек от торгового центра.

Заветы Вострухина были забыты. Это Косенко понял по шифровальщику Коле Барабанову, живой иллюстрации выражения «залил глаза». За три года командировки секретный человек Коля, редко выпускаемый за посольскую ограду, наел брюхо и пристрастился к виски «Гуляй, Вася». После первой же рюмки глаза у него исчезали за подглазными мешками.

Увидев Косенко, Червонцев метнул злобный взгляд на Колю Барабанова, которому полагалось следить за тем, чтобы дверь в помещение резидентуры была закрыта, но сдержал себя:

Пистолеты были здоровенные – с вместимостью как минимум литр воды и мощной помпой, выбрасывающей струю под большим давлением. Лучше не бывает.

— Заходи, Сережа. Что-нибудь срочное?

— Федоровский… Игорь Мокеевич… — Косенко никак не мог отдышаться. — Дверь открыта… Я вошел, как договорились, а он лежит в прихожей. Уже холодный…

Жаль только, что их взяли не дети, а подростки. Хотя и они тоже произведут впечатление на замшелые умы. Когда начнут друг в друга стрелять. А они уже начали – все сразу, самозабвенно. Понадобится несколько минут на то, чтобы радостные вопли превратились в крики боли и они поняли, что в них летят брызги не воды, а серной кислоты высокой концентрации.

Вострухин и Кузьмищев остолбенело уставились на корреспондента. Коля Барабанов выронил вилку с подцепленным огурцом:

— Убили…

Еще один воздушный шар лопнул, и почти одновременно еще два, а затем еще.

Первым пришел в себя Червонцев. Он надел очки и слегка охрипшим голосом спросил:

— Полиция есть?

На этот раз страшно заверещала женщина, и ее вопль подхватили несколько голосов.

Косенко качнул головой.

— Едем на квартиру, — приказал Червонцев. — Кузьмищев, бери Сережу, врача, спускайтесь и ждите нас.

Шары полопались один за другим в течение минуты.

Лысоватый Вострухин стал надевать пиджак, но никак не мог попасть в рукава.

— Алексей, — обратился к нему Червонцев, — диктуй Коле шифровку в центр. Потом садитесь за аппаратуру, фиксируйте активность полиции и спецслужб.

А внизу подростки устроили настоящее побоище, поливая друг друга из водяных пистолетов под дружный хохот.

Помещение резидентуры было оборудовано разнообразной аппаратурой, в том числе радиостанциями, настроенными на волну полиции.

— Может, оружие возьмете? — предложил обалдевший Барабанов.

Торговый центр завибрировал от криков.

— Одурел совсем? — заорал Червонцев. — Ты дверь-то как мог оставить открытой? Домой захотел?

Внизу дежурный вскочил, увидев Червонцева, и отрапортовал:

И превратился в место страданий.

— Я приказал вашу машину выкатить.

— Лопух! — гаркнул Червонцев. — Давай машину торгпреда!

За руль сел Кузьмищев, рядом с ним Косенко. На заднем сиденье разместился Червонцев и посольский врач, небритый, расхристанный, в джинсах. Кузьмищев сбегал за ним домой, проследил, чтобы тот захватил чемоданчик. Про внешний вид ничего не сказал. Не тот случай.

25

Червонцев на врача даже не посмотрел. Сидел прямой, как аршин проглотил, о своем думал.

Неужели Игоря Федоровского и в самом деле убили? Значит, предупреждение центра было точным.

На первых полосах газет уже не хватало места. Крупные заголовки все еще кричали о бойне в скоростном поезде, стрельба в ресторане тоже не выпала из поля зрения, а теперь к ним добавился душ из серной кислоты в торговом центре – и все эти трагедии случились настолько быстро одна за другой, что в умах стало зарождаться подозрение. На краю общественного сознания замаячило некое слово, и первой его рискнула напечатать газета «Паризьен» в понедельник утром: «Эпидемия».

На расстоянии дом лидера ливанских христиан Башира Амина казался обычным шестиэтажным зданием, но вблизи стало видно, что это хорошо укрепленная крепость.

Можно ли это рассматривать как распространение эндемического насилия, сопутствующее нашей новой модели цивилизации?

По всему периметру были устроены барикады из мешков с песком, за которыми расположились десятки людей с оружием в руках. К дому вели железные ворота, охраняемые фалангистами.

Психически больной человек, устроивший кислотную атаку в торговом центре, кричал о причинах своего поступка в момент ареста, который был проведен в тот же день, а журналисты хором задавались вопросами, повергая в смятение своих читателей, уютно устроившихся в относительной безопасности своей отлаженной повседневной жизни. Нужно ли теперь бояться новых нападений в любой момент – когда идешь за покупками, едешь на общественном транспорте, ужинаешь в ресторане? Когда еще? Где будет нанесен следующий удар? И как от него уберечься? Запереться дома и носа не высовывать?

Офицер христианской милиции долго проверял документы Кристины, прежде чем разрешить ей войти. В полутемном вестибюле Кристина увидела ещё полтора десятка охранников. Дом, построенный из больших серых камней, состоял из пятнадцати просторных комнат. Здесь было прохладно даже в жару. Маленький древний лифт поднял её наверх.

С дивана, на который она уселась, просматривался балкон со следами от пуль. Башир Амин заставил себя ждать полчаса, но когда она его увидела, то её недовольство вмиг испарилось.

На этом фоне новостные телеканалы продолжали трубить о деле лилльского свежевателя. Мол, девочка-подросток, пропавшая в пятницу вечером, была найдена мертвой – с нее содрали кожу, – и она оказалась не первой жертвой психопата, застреленного при задержании. Тот или та, кто слил информацию репортерам, также сообщил, что Парижский отдел расследований Национальной жандармерии занимается раскрытием и других убийств, разрабатывая при этом версию преступного заговора. В понедельник в ОР весь день надрывался телефон, и полковник Жиан потратил большую часть рабочего времени на то, чтобы попытаться взять под контроль шумиху вокруг их расследования.

Башир Амин показался Кристи очень красивым мужчиной. От его темных восточных глаз трудно было оторваться. Он легко завязал разговор и беседовал с ней совершенно непринужденно. Баширу было приятно, что иностранные корреспонденты проявляют к нему интерес.

— Моя страна унижена тем, что в ней хозяйничают иностранцы, — говорил Башир. — Израильтяне отрезали себе юг нашей страны. Сирийцы ввели в Ливан свои войска. Палестинцы ведут себя так, словно они у себя дома.

Под конец дня Магали с Бенжаменом сказали Лудивине, что по BFM[40] крутят сюжет, в котором ее и Сеньона называют главными следователями по делу серийного убийцы, грозящего обернуться делом убийц, во множественном числе. Журналисты себе на радость опознали Лудивину Ванкер как участницу фантастической облавы на группу «*е», совершавшую преступления в разных странах полтора года назад, и тотчас снабдили свою жертву идиотскими ярлыками вроде «охотница на убийц», «спец по монстрам», «эксперт» и совсем уж кошмарным «хищница, пожирающая хищников».

До семидесятого года Ливан процветал. В семидесятом произошли события, ввергнувшие страну в пучину гражданской войны.

Король Хусейн после короткой войны изгнал палестинцев из Иордании. Руководители Организации освобождения Палестины обосновались в мусульманском Западном Бейруте. А боевые отряды палестинцев осели в южной части Ливана, неподалеку от границы с Израилем. Они не подчинялись ливанским властям и, по существу, создали себе государство в государстве.

Лудивина была в ярости. Она ненавидела работать под давлением прессы, и особенно ее бесило, что повсюду опять мелькают ее фото и фамилия, как было полтора года назад – тогда ей этой шумихи хватило выше крыши. Она считала себя человеком тени, ей нравилось оставаться незаметной и уж точно не хотелось быть в центре внимания. От этого она делалась больной. Теперь журналисты будут подкарауливать ее за каждым углом, вынюхивать мельчайшие детали, ловить крохи информации. Один неверный шаг – и ее публично растерзают. Удачный арест – и ее сделают мимолетной звездой, пока не грянет новая трагедия, которая отвлечет от нее внимание и заставит всех о ней забыть.

Палестинцы и ливанские христиане быстро стали врагами.

Все началось с небольшого эпизода. В Бейруте группа палестинцев, собиравшаяся похоронить своего погибшего товарища, случайно попала в христианский квартал и потребовала, чтобы все торговцы закрыли свои лавки в знак траура по их товарищу.

К счастью, нигде не засветился номер ее телефона, поэтому незнакомцы не одолевали ее звонками. Но, так или иначе, Лудивине понадобилось не меньше часа на то, чтобы успокоиться, привести себя в норму и сосредоточиться на работе – насколько это было возможно в данных условиях. Диана в автоприцепе – та страшная картина стала для нее глубоким потрясением.

Воинственные христиане не привыкли, чтобы в их собственной стране им что-то приказывали. Возникший спор быстро перешел в потасовку. Один из христиан был убит. Им оказался телохранитель Пьера Амина, признанного лидера маронитов и отца Башира.

Дело Михала Баленски передали в Лилльский отдел расследований, и Лудивина была сильно разочарована, несмотря на то что коллеги щедро делились информацией и отчитывались о своей работе в реальном времени, так что большинство звонков за день поступило именно от них. У Жан-Луи Эрто образовалась куча хлопот – он разрывался между текущим расследованием и делом, которое на него завела ГИЖН[41] – инспекторам которой предстояло выяснить обстоятельства смерти Баленски. Задача у них была нелегкая: Эрто открыл огонь из табельного оружия и стал убийцей убийцы. Так или иначе, по слухам, доходившим до Лудивины, во время задержаний он всегда командовал своими людьми жестко, безупречно и эффективно.

Христиане восприняли это как попытку покушения на своего лидера, находившегося в тот момент неподалеку на богослужении. Через несколько месяцев фалангисты напали на палестинцев в Восточном Бейруте. Еще через несколько месяцев палестинцы напали на фалангистов. Война началась.

Была проведена экспертиза подозрительных кусков мяса из морозильных камер в доме Михала Баленски и установлено, что это останки Дианы Кодаэр. Лудивина была уверена в своей версии, но доказать ее можно было, только найдя человеческое мясо в холодильных помещениях супермаркета, где работал Баленски. Она не сомневалась, что психопат избавлялся от тел именно таким способом – заставляя ничего не подозревающих людей, мужчин и женщин, возможно даже детей, всех, кто доверял системе и не ждал никакого подвоха, – становиться каннибалами.

Палестинские боевые отряды легко выбили слабую ливанскую армию из южной части страны. Тогда в Ливан вошли сирийские войска — под предлогом наведения порядка.

Обосновавшись на юге Ливана, палестинцы использовали его территорию для атак на Израиль, который отвечал немедленно и жестко. Причем страдали чаще всего ливанцы. Это привело к окончательному развалу центральной власти в Ливане.

Следователи работали по всем направлениям: искали связь между Баленски и его жертвами, начиная с Дианы – единственной, чью личность удалось установить, – но все говорило о том, что он выбирал жертвы случайным образом и, вероятно, в соответствии с какими-то личными фантазиями. Диана Кодаэр оказалась в неудачное время в неудачном месте – вдали от людей, на отшибе – и стала для него легкой добычей. Баленски атаковал ее, как хищник атакует раненое или отставшее от стада животное – внезапно выскакивает из саванны, впивается зубами в добычу, парализует болью и страхом, а затем вместе с ней под ошеломленными и растерянными взглядами ее сородичей исчезает в густой траве, чтобы устроить пиршество. А стадо возвращается к своим повседневным заботам: «Одним меньше. Что ж, продолжим с того, на чем закончили, – жизнь сильнее всего остального. Нас все еще много, так что давайте-ка займемся чем-нибудь важным». И занимаются до тех пор, пока зубы не впиваются в кого-нибудь из тех, кто так думает. И тогда менять свое отношение уже поздно.

К тому же сами христиане не были едины и периодически сражались друг с другом. Страна погрузилась в хаос.

— Палестинцы не хотят уходить из Ливана, — жаловался Башир.

Полковник Жиан прав – эта мысль то и дело возникала у Лудивины в течение всего дня. Прав – она одержима. Одержима истиной и необходимостью защищать свое стадо, выследить хищника, который бродит вокруг них по саванне.

Он говорил с Кристиной так, словно она представляла весь западный мир.

— Я не понимаю, почему мир не желает нам помочь? — продолжал Башир. — Палестинцы обучают в своих лагерях террористов со всего мира. Палестинцы как микробы: где они появляются, там начинает литься кровь.

Кристина с интересом смотрела на Башира. Она представляла его совершенно иным человеком. Она многое о нем знала, прочитав в своем кабинете в Кельне все, что о нем было написано.

Лудивина вырезала из разных газет заголовки и прикрепила их кнопками к пробковым доскам на стенах кабинета: о бойне в скоростном поезде, о стрельбе в ресторане и о серной кислоте в торговом центре.

Башир с детства имел неукротимый характер. В школе у него были постоянные неприятности, он не мог спокойно сидеть за партой. Закончить школу оказалось для него непростым делом.

Он мог запросто унизить и ударить человека, но с годами стал разумнее, научился сдерживать себя, старался не повышать голоса.

Несколько телефонных звонков, несколько имейлов – и она получила доступ ко всем трем делам, хотя по торговому центру информации пока было совсем мало, поскольку расследование только началось. Надо было придать общий смысл всему этому варварству, и Лудивина все бы отдала, чтобы допросить психопата, разбрызгавшего серную кислоту, но прямо сейчас к задержанному ее не могли пустить – сначала коллегам нужно было сделать свою работу. У версии Лудивины все еще не было доказательной базы, она существовала лишь у нее в голове, и никто, кроме нее самой, эту версию не разделял.

Башир начинал войну всего с пятьюдесятью бойцами, которых он перебрасывал из района в район, туда где фалангисты терпели поражение. Очень скоро старшее поколение признало его способность быть лидером.

Всю вторую половину дня Лудивина вместе с Сеньоном собирала информацию о четырех гражданах, которые внезапно поддались преступному безумию. Она хотела разобраться, кем они были, найти что-то общее в их биографии, доказать, что между ними существовала связь. У нее не было никаких полномочий вести это расследование, но она не сомневалась, что, если удастся найти хоть что-нибудь убедительное, и полковник Жиан, и прокурор будут, вынуждены поручить ей это дело официально, по крайней мере, доверить общий контроль.

Он и старался вести себя как хозяин столицы и страны. Открыл свой телевизионный канал и купил две радиостанции, одна из которых передавала только его любимую классическую музыку.

Башир старался даже контролировать цены в Бейруте. Каждый день его радиостанция передавала цены, установленные примерно на сто наименований товаров. Торговцы, которые нарушали правила, могли угодить за решетку.

Сеньон, относившийся к ее теории о связи между этими преступлениями скептически, не возражал и энергично выполнял свою часть работы; Гильем просматривал документы, которые ему присылали по электронной почте, и заносил имена, названия городов, распечатки показаний в аналитическую компьютерную программу – сотни, затем и тысячи мегабайтов данных нужно было оцифровать, преобразовать в подходящий формат, а иногда и набрать вручную страница за страницей.

Городские магистрали в Восточном Бейруте не справлялись с потоком машин, поэтому по приказу Башира устраивались стоянки, которые предоставлялись в пользование инвалидов — ветеранов его армии.

Башир следил за расписанием поездов и сам регулировал трудовые споры. Он не знал усталости и иногда бывал жесток и беспощаден.

Под конец дня Лудивина решила поговорить с выжившими во время стрельбы в скоростном поезде, расспросить их о двух подростках. Добиться сведений от коллег, занятых этим расследованием, было сложно, а свидетели жили в разных городах. Проситься на допрос к психу из торгового центра было рано, и она это знала, – нужно дать время следователям по его делу. Поэтому Лудивина решила заняться рестораном, лейтенант из криминальной бригады с набережной Орфевр проявил понимание – дал ей координаты человека, у которого в том ресторане на глазах убили жену, и сказал, что разговор с ним может Лудивину заинтересовать. Человек этот находился в больнице в Биша, и, хотя речь его после пережитого стресса была путаной, он много болтал и не скупился на детали. Поскольку лейтенант хорошо знал дело и оказался приятным парнем, Лудивина воспользовалась этим, чтобы расспросить его поподробнее:

Башир Амин рассказывал Кристи:

– Убийца есть в вашей базе?

— Мои войска вынуждены были заменить государство, которое палестинцы разрушили вместе с сирийцами. Мы восстановим Ливан, когда удастся выбить из страны сирийцев и палестинцев.

– Нет. Судимостей у него не было, но он проходил лечение в психушке.

— И все-таки я не могу понять, — сказала Кристина, — почему вы так ненавидите палестинцев?

На памяти Олега Червонцева заместителей резидента не убивали. Разведчики вообще не нападают друг на друга. Это глупо и себе дороже. Значит, Федоровского убили террористы?

– Принудительное?

Червонцев с тоской представил себе, сколько неприятностей его ждет. Сегодня он весь день проведет у шифровального аппарата, отвечая на запросы центра и объясняя, почему резидент игнорировал предупреждение о возможности терористических актов.

– Опять же нет. Добровольно обращался в стационар по поводу госпитализации регулярно на протяжении двадцати с лишним лет.

Москва пришлет людей, чтобы провести расследование. Заодно они захотят проверить, как работает резидентура. В любом случае с резидента взыщут за неспособность обеспечить безопасность личного состава. Резидент полный хозяин у себя в резидентуре, но он и отвечает за все.

– Где он лечился?

«Черт бы подрал этого Федоровского, — подумал Червонцев, — и дня не проработал, а столько проблем устроил!»

– Не помню, там очень длинный список.

Встречать Игоря Мокеевича Федоровского послали вчера Вострухина. Федоровский прилетел без жены, объяснил, что она присоединится к нему попозже, когда завершит дачный сезон и сдаст внуков молодежи.

– Можете переслать его мне?

Отдыхать после дороги крепкий, моторный Федоровский не захотел, оставил вещи в квартире и двинул сразу в посольство. Федоровский был назначен заместителем резидента, и часок они с Червонцевым поговорили наедине, посмотрели друг на друга и пришли к выводу, что сработаются.

– Все есть в досье, которое вам сегодня передали.

Звание у них было одинаковое — оба полковники, но заместитель оказался на шестнадцать лет старше резидента, следовательно, подсидеть своего начальника не мог, а по характеру низенький, подвижный, веселый Федоровский понравился Червонцеву.

Как ни странно, раньше они не встречались, хотя работали по соседству: Федоровский всю жизнь на немецком направлении, Червонцев — на испанском.

– Отлично. А этот псих застрелился прямо в ресторане или вышел на улицу, чтобы это сделать? – Лудивина искала какую-нибудь мелочь, которая не вписывается в общую картину, или какой-нибудь прокол, который можно использовать как зацепку.

Когда остались одни, Федоровский откровенно сказал резиденту:

– Нет, покончил с собой на месте, на глазах у оставшихся в живых посетителей.

— Ты на меня можешь положиться, не отдыхать приехал. Я пятнадцать лет в центре штаны просиживал, соскучился по оперативной работе. Все, что хочу, это повкалывать напоследок всласть. Мне же до пенсии три года. Последняя командировка, надо выложиться, потом будет что вспомнить.

– Вы сделали анализ его крови?

О том, что ему ко всему прочему предстоит самому напрямую работать с Кристиной фон Хассель, Федоровский резиденту не сказал. Чем меньше людей знает о ценнейшем агенте, тем лучше.

– Понятия не имею. Думаю, да, если так положено по протоколу, но точно сказать не могу. Если есть результат, он должен быть в досье вместе с отчетом судмедэксперта. А почему вас это интересует?

Червонцев вызвал всех сотрудников резидентуры, представил их Федоровскому. Часов в семь Федоровский по традиции спросил резидента:

– Пока что строю предположения. У четверых человек почти одновременно вдруг снесло крышу – что-то не верится мне в совпадение. Хочу проверить – может, все преступники побывали в одном дурдоме или проходили одинаковое медикаментозное лечение.

— Может, посидим, отметим?

Червонцев разрешающе кивнул. Федоровский распаковал сумку, выставил подарки с родины — коньяк, жестяную, похожую на противотанковую мину, банку с селедкой, две буханки черного — ещё мягкие, грибки домашнего засола. Коля Барабанов развернул скатерку, притащил рюмки, тарелки — это хозяйство за ним было. Кузьмищева, как самого молодого, сгоняли в лавку.

– И это толкнуло их на массовые убийства? Я не знаю ни одного препарата, способного на такое. И потом, отделы по борьбе с наркотиками давно бы забили тревогу.

Пили умеренно, приглядывались к новому начальнику. Федоровский легко опрокинул три стопки и не опьянел, а как-то воодушевился:

— Эх, ребята, вам не понять, как я этого дня ждал.

– Возможно, на них тестировали экспериментальный препарат.

Коля Барабанов, привыкший угождать начальству, раскладывал всем грибки и огурчики. Вострухин, разливая, согласился с Федоровским:

— Страна хорошая, богатая.

Лейтенант не смог сдержать смешок:

Кузьмищев и Барабанов заржали. Жена Вострухина, которая в Москве была билетером в кинотеатре, ежедневно прочесывала универмаги и в преддверии скорого возвращения на родину совершала оптовые закупки.

– Однако у вас там, в жандармерии, богатое воображение.

— Все, — говорила она, втискиваясь после обеденного перерыва с тяжелой сумкой в консульство, где работали посольские жены. — Вопрос по пуловерам закрыла. Дешевые взяла, но с дорогой серии. Завтра постельным бельем займусь.

– Я считаю необходимым отработать любые версии.

— Акимовна, как же ты с продавщицами-то объясняешься? — спрашивали её более молодые жены, которые старались выучить хотя бы несколько фраз на местном языке.

Вострухина делилась:

– Те мальчишки из скоростного поезда… Они все тщательно спланировали, раздобыли оружие. Это не могло быть временное помешательство под воздействием наркотика. И как я слышал, в торговом центре похожая ситуация: парень долго готовился, у него не снесло крышу, и уж точно не вдруг, как вы говорите. Это было осуществление плана, долго созревавшего в больном сознании. Так что тут вы ничего не найдете. Но если вам так хочется впустую потратить время, не буду отговаривать – копайте дальше.

— Улыбаешься, на свою грудь показываешь. Она видит, что большая, и несет нужный размер. Главное — улыбайся. Нация лживая, ласку любит.

Лудивина, немного обиженная высокомерным тоном лейтенанта, поблагодарила его за информацию и быстро повесила трубку. Конечно, отчасти он был прав – нельзя отрицать, что по крайней мере в двух из трех преступлений очевиден фактор преднамеренности и подготовки в течение многих дней, а то и недель. И это опровергает версию о внезапной вспышке безумия. Но все же Лудивина не могла просто так на этом остановиться. Конечно, ГФЛ – то еще трепло, большая часть его рассуждений о дьяволе была бредом, тем не менее он им не врал и привел прямиком к трупу в Брюнуа. Лудивина не желала отказываться ни от каких версий, включая самые нелепые. И самые безумные. Потому что, кроме меня, ими никто не займется.

Прикончили вторую бутылку, запели. Репертуар обычный — «Каховка», «Дорогая моя столица», «Артиллеристы, Сталин дал приказ», «Широка страна моя родная». У Вострухина был высокий тенор, Коля Барабанов подтягивал. Федоровский вдохновенно подпевал, хотя слух у него отсутствовал.

– Я еду в Биша поговорить с одним из тех, кто выжил в ресторане, – сказала она, вставая.

Кузьмищев вышел в коридорчик покурить. В посольстве он занимался культурой и наукой. В резидентуре — внешней контрразведкой, отвечал, стало быть, за противодействие вражеской агентуре. Благодушный Федоровский, напевая под нос, вышел за ним. Светловолосый, с пшеничными усами Кузьмищев нравился стареющим женщинам и немолодым начальникам.

– Ох, ты меня доконаешь, Лулу… – проворчал Сеньон. – Ужинать пора. Подожди до завтра. Я серьезно, он же от тебя не сбежит.

— Не курите, Игорь Мокеевич? — протянул пачку Кузьмищев.

– Ты не обязан ехать со мной, я уже большая девочка.

— Да мне сейчас ни водка, ни сигареты не нужны. Я и так доволен. Вернулся на оперативную работу! А уж думал, и не дождусь. Столько лет сиднем сидел. Другие вербовали, а я шифровки читал, с утра до вечера бумаги носом рыл.

Федоровский заговорил о наболевшем:

– И с каких это пор у нас не действует правило о напарниках? Я должен о нем напоминать тебе?

— Я убил бы его собственными руками, если бы он попался мне в руки. Я бы убивал его медленно, чтобы понял, что он с нами сделал.

Игла вонзилась Лудивине прямо в сердце. Алексис погиб из-за того, что работал не в команде, и Лудивина сама оказалась один на один с сумасшедшим, во власти психопата, потому что сделала ошибку – полезла в пекло без напарника. Но сейчас она просто отмахнулась от аргумента Сеньона:

Пятнадцать лет назад, когда подполковник Игорь Федоровский, быстро делавший карьеру, уже исполнял обязанности заместителя резидента в Швейцарии, сбежал к американцам подчиненный ему майор Василий Шпагин. Москве пришлось отозвать практически весь состав резидентуры и послать туда молодежь из тех, кого Шпагин не знал. Федоровский стал невыездным.

— Да не я один, а весь мой отдел. Какие ребята без дела остались! Кто лучше всех знал язык? Мои ребята. Кто лучше всех вербовал? Мои ребята. Всем Шпагин жизнь поломал.

– Я всего лишь хочу поговорить с человеком, который ранен и лежит в больничной палате, – думаю, уж как-нибудь справлюсь в одиночку. Иди домой, тебя ждет семья. Пока, парни, до завтра. – И она выскочила в коридор, пока никто не успел ответить.

Федоровский вздохнул:

— Я же был лучшим вербовщиком в резидентуре. Когда он убежал, мне было тридцать четыре. Я возглавлял группу и вербовал. Я был уверен в себе. С резидентом, послом, в центре с кем угодно мог говорить на равных, и они признавали за мной это право. Пока он не ушел. И нас всех вывели из дела. Мои лучшие годы из-за него пропали.

Кузьмищев вежливо курил в сторону, левой рукой отгоняя дым. На лице у него было написано восхищение Федоровским.

Лудивине нужно было занять себя чем-нибудь полезным для дела – у нее не было ничего, кроме этого расследования, и оно ее завораживало. Диана Кодаэр ее не отпускала – невозможно было забыть пустой костюм из кожи с обвисшими веками. Эта картинка не давала Лудивине заснуть. Стала ее чудовищем, затаившимся во тьме. И чтобы не дать ему напасть, нужно было все время бодрствовать. Не позволять себе заснуть.

— Еще поработаете, Игорь Мокеевич, развернетесь.

Держаться подальше от монстра.

Это было накануне вечером, а сейчас Кузьмищев дважды объехал вокруг дома, где поселили Федоровского, но полиции не было видно. Червонцев, врач и Косенко вышли у подъезда. Кузьмищев покатил машину на стоянку.

Поднялись на лифте. Червонцев тщательно осмотрел коврик перед дверью, замок. Полковник Федоровский лежал в прихожей лицом вниз, неловко подложив под себя правую руку. Он был полностью одет, только пиджак валялся на полу рядом с двумя старыми чемоданами.

26

Кристи была удивлена тем, с какой готовностью Башир Амин отвечал на её вопросы. Ее предупредили, что Башир не сможет уделить ей больше сорока минту, но прошло уже почти два часа, а лидер ливанских христиан не проявлял никаких признаков недовольства. Напротив, ему явно нравилась беседа с немецкой журналисткой.

Запах антисептика не оставлял сомнений о назначении того места, куда она попала. Слегка поморщившись, Лудивина зашагала дальше по коридору. Она терпеть не могла больницы – их похоронную атмосферу и депрессивный желтый свет, из-за которого лампочки казались гноящимися глазами, – а больница в Биша, по ее мнению, была квинтэссенцией всего самого неприятного, что есть в подобных заведениях. Это слишком большое, слишком холодное здание громоздилось на северной обочине окружной трассы, как бункер, предназначенный для того, чтобы удерживать болезнь за окраиной мира. Лудивине здесь сразу сделалось неуютно, как только она подошла к лифтам.

— Я понял, что нужно сделать, после того, как меня похитили, — рассказывал Башир.

— Похищение? О чем вы говорите? — удивилась Кристина.

Стефан Ланда, хирург по профессии, занимал отдельную палату. В момент, когда к нему заглянула гостья, он вяло жевал холодный ужин, разложенный на подносе. Она показала удостоверение, сказав, что пришла прояснить некоторые вопросы. Стефану было на вид лет сорок – упитанный, с приличным животиком рыжеватый блондин, небритый и с печальным взглядом.

— Я был первым ливанцем, которого похитили палестинцы. Они остановили мою машину и повезли в свой лагерь. Сначала избили. По-моему, один из них хотел меня убить. Потом они узнали, кто я, и отвезли назад в город. Высадили из машины неподалеку от нашего дома.

Возле дома я увидел толпу. Люди собрались, чтобы отомстить за меня. Они стали ощупывать меня, проверяя, не отрезали ли мне палец или ухо. Я позвонил отцу, он был тогда министром. Мне ответили, что он на срочном совещании у президента. Я позвонил в президентский дворец. Меня не хотели соединять: «Вы что, не знаете, что пропал его сын?»

– Простите, что приходится беспокоить вас в такой поздний час, но нам нужно действовать быстро и нельзя упустить ни малейшей детали, – сказала Лудивина.

Я испытал величайшее унижение. Унижен был весь наш народ — иностранцы так нагло вели себя в нашей стране! Я заперся дома и неделю не выходил. Я ни с кем не разговаривал. Это было что-то вроде изнасилования.

– Убийца же мертв. Они все мертвы. Куда вам спешить? Впрочем, вы меня ничуть не побеспокоили – еда здесь отвратная. Представляете, этот мерзавец даже не понесет наказания. Мертвых не судят! Значит, формально он останется невиновным во веки вечные. Представляете, а?

— Поэтому вы возненавидели палестинцев? — спросила Кристи.

— Я понял, что во всем виноваты мы сами, наша неспособность объединиться. Я понял, что должен сделать Ливан единым. — Он сказал это просто, без аффекта.

– Знаете, даже если бы он был жив, я сомневаюсь, что его признали бы вменяемым.

Кристи думала о том, что никогда ещё не видела такого сильного и уверенного в себе мужчину. Они сидели в креслах лицом друг к другу. Присутствие Башира странно волновало её. Это было нечто похожее на те чувства, которые она испытывала к Конни.

– Для идиота он слишком хорошо позаботился о том, чтобы отвертеться от суда…