\"Хризантема\" пока не расцвела

Громко хлопнув дверцей машины, Реити Такаса быстрыми широкими шагами направился к дому Митико. Машину он, как обычно, оставил на узенькой соседней улице. Особый автоматический замок, умело вмонтированный в дверцу «тоеты» последней модели, гарантировал ее сохранность, а соседям Митико незачем ни видеть машину, ни знать, сколько времени ее владелец проводит в этом шестиэтажном жилом доме. Пройдя несколько шагов, он вдруг почувствовал внезапный, но острый, как укол в сердце, испуг, дрогнуло внутри что-то, — точно так же он чувствовал себя, когда тридцать лет назад впервые прыгнул с парашютом. Документы! Куда он дел папку с документами? Мгновение он был в состоянии, близком к обмороку, но тут же ощутил липкими от страха пальцами бугристую кожу темно-коричневой на «молнии» папки, которую он все это время судорожно сжимал. «Тьфу, дьявол! — Такаса не мог сдержать внезапно нахлынувшего раздражения. — Нервы сдают». Он на секунду представил себе, что может произойти, если папка будет потеряна, и ему стало страшно.

Поднимаясь на лифте, он еще раз выругался про себя. Все-таки не пристало так волноваться, тем более что до цели остались считанные дни. Мысли о цели Такаса гнал от себя из суеверия.

Дверь не заперта. Его ждут.

— Здравствуйте, Такаса-сан. Здоровы ли вы?

Митико согнулась в поклоне. Нежный голос ее, полный необыкновенной музыкальности, свойственной японкам, ласкал слух. А улыбающееся лицо девушки с соблазнительно припухшими губами и черными глазами, которые Такаса называл загадочными, до сих пор волновало его. Он любил Митико. Правда, он никогда не показывал своих чувств.

— Здоров, здоров, — буркнул Такаса, снимая обувь.

— Ванна уже приготовлена.

Это был давно сложившийся ритуал: приезжая к Митико, он первым делом отправлялся в ванную. Горячая вода снимала напряжение, отдаляла тревоги, и на пару часов Такаса становился другим человеком, мягким и спокойным. Он отдал Митико пиджак, стащил галстук и замер в нерешительности. «Как же документы? Не взять ли папку с собой?» — Но близость вожделенной ванны и того, что последует за ней, действовала расслабляюще. Не станет же Митико открывать папку. Трудно найти человека, которого бы меньше интересовали вопросы политики.

— Отнеси папку в спальню. — Он ласково погладил девушку по плечу. — Поосторожнее с ней.

— Слушаюсь.

Слегка улыбаясь, Такаса прикрыл за собой дверь.

Он много ездил, часто бывал в Европе, Америке. Сильное лицо с плотно сжатыми губами, стройная фигура с развернутыми плечами борца, немногословие и выдержка, некий романтический ореол, окружающий таинственного японца, — все это неудержимо влекло к нему женщин. Но Такаса не разделял восторгов некоторых своих коллег, рассказывающих о любовных приключениях в Европе. «Ни в одной стране мира нет по-настоящему покорных женщин. Только японка способна полностью принадлежать мужчине. И телом и душой», — говорил он. И добавлял: «Но не каждому мужчине, лишь сыну Ямато».

Через полчаса, накинув новое легкое кимоно и приглаживая коротко остриженные волосы, Такаса вышел из ванной. Лицо его раскраснелось, глаза блестели. Неслышно ступая, он прошел через полутемную гостиную, где матово светился экран телевизора. После ванны он весь подобрался, походка стала эластичной, теперь он напоминал сильного опасного зверя.

Эту квартирку он снял для Митико год назад, когда они только познакомились. Расположенная в прекрасном районе, она стоила недешево, зато дом стоял на малонаселенной улице, где вечерами становилось совсем безлюдно. А он сюда обычно приезжал поздно. И сразу забывал в обществе Митико о тревогах и заботах. Правда, в последние два месяца ему почти не удавалось вырваться к ней. Но сегодня, с той минуты, как папка оказалась у него в руках, он думал только о том, чтобы забраться сюда, как в берлогу. Он считал, что здесь безопаснее всего. О квартире Митико не знал никто, даже самые близкие ему люди. Такаса собирался провести здесь ночь, а утром отправиться прямо в аэропорт.

***

Комура уже разделся, но не ложился. Докуривая последнюю сигарету, ждал конца последних известий. Курить следовало бы бросить, да как? Пока что тщетные попытки покончить с вредной привычкой приводили лишь к постоянному разладу с самим собой, бесконечным самоупрекам и раздражительности, Комура встал, подошел к телевизору и прибавил звук — вот уже три недели подряд выпуски последних известий смотрела вся Япония. Каждый день приносил ошеломляющие новости, ломающие привычные представления о жизни и о собственной стране.

— Премьер-министр Каваками выступил сегодня перед журналистами, — начал читать сводку диктор.

На экране появился худой маленький человек в больших очках. Заглядывая в текст, он громко и эмоционально внушал телезрителям:

— Я постараюсь не оставить у народа Японии никаких сомнений. Мне не хочется, чтобы представление о нашей стране ухудшилось, и поэтому я как можно тщательнее соберу сведения и проведу расследование. Наша полиция полна решимости выяснить истинные обстоятельства скандала, чтобы восстановить доверие общественности к правительству. Я предложил министру иностранных дел запросить государственный департамент США о возможности присылки всех необходимых материалов, но подкомиссии американского сената понадобится еще два или три месяца для составления протоколов расследования, связанного с фирмой «Джонсон эйркрафт корпорейшн».

— Отвечая на вопросы журналистов, — продолжал диктор, — премьер-министр твердо заявил: он не распустит нижнюю палату парламента до осени, чтобы дать консервативной партии возможность оправиться после скандала. Деловые круги выразили беспокойство по поводу возможных трудностей в экономике из-за скандала с компанией «Джонсон».

По голубому экрану побежали строчки: многочисленные иностранные слова и названия, хлынувшие в обиход японцев, плохо воспринимались на слух, и выступления на всякий случай дублировали текстом.

— В заключение краткий обзор новостей, — диктор на секунду замолчал. — Только что мы получили важное известие: из тюрьмы Кунасири бежал один из руководителей террористической группы «Боевое знамя» Юкио Кога. Подробности побега неизвестны. Полиция ведет розыск.

— На Окинаве начались очередные маневры американских войск. В учениях принимают участие воздушно-десантные части, подразделения ВВС и ВМФ, в том числе подводные лодки…

Комура выключил телевизор. Дальнейшее его не интересовало. Потушил сигарету и нехотя лег под одеяло. Жена давно спала, а ему предстояла очередная бессонная ночь.

***

Бесшумно скользнула ведущая в спальню дверь, и Такаса вошел.

— Вы?!

Яркий свет большой люстры заставил его на секунду зажмуриться. Митико никогда не включала верхний свет, им хватало и стоящего на полу матового шара. Он хотел было пошутить насчет устроенной ею иллюминации, но от внезапного вскрика Митико вздрогнул. В ее голосе звучал нескрываемый ужас.

Удивленно он смотрел на Митико, которая застыла над туалетным столиком, судорожно сжав в руках какие-то бумаги.

— Чего ты испугалась?

Недоуменно улыбаясь, Такаса шагнул к столу.

И только тут увидел, какие бумаги рассматривала Митико. На столе лежала распотрошенная драгоценная папка. Его вдруг поразили глаза девушки: в них было такое отчаяние и вместе с тем покорность, что на секунду ему стало не по себе. Он помотал головой, происходящее не укладывалось в сознании. Внезапно понял — произошло непоправимое: в документах были судьбы сотен людей, о содержании их знали лишь трое, не считая его самого. Теперь все стало известно постороннему. Такаса всегда отличала точность и быстрота логических умозаключений. Он мгновенно оценил, чем чревато случившееся. И понял, что должен сделать. Резко шагнул к Митико, железными пальцами сжал ее шею, которую так любил целовать. Девушка не пыталась сопротивляться. Только, задыхаясь, шепнула:

— Вы…

Легкое, почти невесомое тело задергалось. Через минуту, убедившись, что Митико мертва, Такаса разжал пальцы. Труп, как при замедленной съемке, осел, кимоно распахнулось, обнажив стройное девичье тело. Прежде оно его так волновало… Теперь он не испытывал ничего, кроме гнева. Жизнь приучила его к смертям. Ему и раньше приходилось убивать во имя цели. И сейчас он не чувствовал ни раскаяния, ни сожаления. Он просто сумел сохранить доверенную ему тайну.

Такаса нагнулся, вырвал из безжизненной руки Митико документы, аккуратно вложил в папку. «Родственников у нее нет. Во всяком случае, я ничего о них не слышал. Гостей здесь не бывает. Значит, тело обнаружат не скоро. Это первое. О ее связи со мной никто не знает. Но на всякий случай, — решил он, — дело следует представить так, будто произошло ограбление».

Такаса в прихожей сорвал с вешалки плащ Митико и опрокинул стул. Не защелкивая замка, — скорее поверят в случайное ограбление, ведь у преступника ключей быть не может, — он плотно прикрыл дверь и спустился вниз. Улица была пуста, Он дошел до перекрестка, свернул налево и на мгновение замер у витрины универмага, проверяя, нет ли слежки. И только после этого решил подойти к машине.

***

В недавно построенном аэропорту Нарита было еще немноголюдно. И Такаса поспешил смешаться с группой туристов, отправлявшихся, судя по всему, в Южную Корею. В основном мужчины его возраста, радостно возбужденные, предвкушающие отпускные радости холостой и более дешевой, чем на родине, жизни. Билет до Сеула стоит недорого, и многие отправлялись туда шить костюмы и лечить зубы (то и другое обходилось значительно дешевле, чем в Японии).

В буфете Такаса заказал кофе и, присев за столик, не торопясь, выпил его. Впрочем, ему не пришлось ждать долго.

— Доброе утро, Такаса-сан! Как поживаете?\'

Как обычно, Куихара подобрался откуда-то сзади и неожиданно склонился над ним, скаля в улыбке крепкие зубы.

— Садитесь, Куихара-сан.

Куихара, не переставая улыбаться, присел рядом, вытащил пачку «Севен старс», щелкнул зажигалкой. Одновременно неприметным движением извлек из кармана продолговатый конверт.

— Здесь билет и записка с названием гостиницы. Это маленький отель в чисто японском духе. По-моему, там по-прежнему водные процедуры принимают вместе: и мужчины и женщины.

Такаса презрительно покосился на собеседника. Но тот не смутился, а как ни в чем не бывало продолжал:

— Наши люди займут весь второй этаж.

— Хорошо. Теперь выслушайте меня внимательно. Произошло, — Такаса помедлил, подбирая подходящее выражение, — малоприятное событие. За этим делом надо проследить. Сегодня ночью…

Куихара подался вперед, стараясь не пропустить ни слова. Этому человеку, которого Такаса терпеть не мог, не хотелось рассказывать о Митико. Но ни с кем больше вступать в контакт было нельзя, а принять кой-какие меры следовало. Поэтому он кратко сообщил Куихара об убийстве. В конце концов улаживали и более неприятные истории.

— …Надо, чтобы в полиции это дело попало к надежному человеку. Пусть в полицейском управлении нам окажут эту услугу, важно лишь замедлить следствие, а потом…

— Сделаем.

Объявили посадку. Такаса встал и, не прощаясь, ушел. Позже поднялся и Куихара.

***

Комура опять проснулся рано. Началось это года два назад. Он пытался бороться с бессонницей, подолгу ворочался, сминая простыню в гармошку, прятал голову под подушку, затыкал уши мягкой воскообразной массой, делавшей окружающий мир бесшумным и нереальным, — не помогало. Вернуться в спасительный сон не удавалось.

Со временем он приспособился: сразу поднимался, стараясь не разбудить жену, по привычке делал несколько приседаний. В университете у него был второй дан[1] по каратэ, да и позже, уже во время работы в главном полицейском управлении, коллеги порой собирались, чтобы посмотреть на его невиданные ранее в японской полиции трюки. В стремительном прыжке, выбивая ногой оконное стекло, Комура одновременно безошибочно всаживал пулю за пулей в установленную в зале учебного центра мишень. Его профессиональным искусством начальство «угощало» высокопоставленных гостей, доказывая, что квалификация японских полицейских не уступает американским стандартам.

Теперь он обрывает разговор, когда кто-нибудь из старых товарищей ударяется в воспоминания. В сегодняшнем Комура, располневшем, с обрюзгшим лицом, растерявшем былую ловкость и быстроту, с трудом можно узнать молодого любимца всего управления. А прошло всего лишь двенадцать лет. Теперь он выглядит куда старше своих тридцати девяти.

Позевывая, разминая затекшие мускулы шеи, Комура направился на кухню, стараясь не шуметь, приготовил завтрак. Раньше жена ни за что не позволила бы ему подойти к плите («Не мужское это дело»), а теперь смирилась. Многое изменилось в их семье.

Делал все Комура не торопясь: времени-то достаточно. До работы и а магазинчик заглянет и порядок наведет. Соседки сколько раз говорили Акико, что лучшего мужа трудно себе и представить. Но она с грустью выслушивала эти восторги. Просыпаясь одновременно с мужем, продолжала лежать, притворяясь спящей. Акико знала, что он предпочитает одиночество, особенно по утрам.

Комура привел кухню в идеальное состояние, восхитившее бы любую домохозяйку, огляделся, можно ли еще что-нибудь сделать, и нехотя пошел одеваться. Меняя легкое и удобное кимоно на темный европейский костюм, дзори[2] на черные туфли (несмотря на прихоти моды — неизменно остроносые и на тонкой подошве), повязывая галстук, он словно втискивал себя в тесные и неудобные рамки неотвратимо наступающего дня.

Выйдя на улицу и запрокинув голову, Комура поглядел в небо. Небо было облачным, на протянутую руку упало несколько капель. Вокруг спешили на службу люди, в основном мужчины в строгих и деловых черных или темно-синих костюмах, прикрытые щитами одинаковых зонтов. Засунув руки в карманы и не обращая внимания на дождь, Комура двинулся к станции метро.

До управления полтора часа езды, на сей раз дорога заняла всего час двадцать.

— Эй, Комура, — окликнули его в коридоре, — зайди к начальству. Там на тебя какое-то дело хотят свалить.

***

В восемь часов утра в дверь квартиры Митико позвонили. Из прачечной привезли белье, с хозяйкой договорились еще вчера. Приехавшие торопились и, не дождавшись ответа, решили потревожить соседей. К ним вышла молодая женщина.

— Простите, вы не знаете, Садзи-сан уехала?

— Уехала? Вчера поздно вечером ока была здесь. Я возвращалась домой часов в десять, у нее играла музыка.

Соседка несколько раз нажала на кнопку звонка, потом, удивленно пожав плечами, резко толкнула дверь. Квартира была не заперта…

Через десять минут районное отделение полиции зарегистрировало убийство Митико Садзи, двадцати лет.

***

— Послушай, Фудзи, — сказал начальник отдела своему помощнику. — Тут из района нас просят заняться одним делом, у них людей не хватает. Обычное убийство. Судя по всему, из-за денег. Кому поручим?

Помощник задумчиво сощурил глаза:

— Пошлем Комура. У него сейчас ничего серьезного нет, да и распутает быстро.

Начальник отдела согласно кивнул.

***

В комнате инспекторов было шумно. Обсуждались события последних дней: начавшийся скандал с «Джонсон эйркрафт корпорейшн», уход в отставку премьер-министра Касаи, которого пресса обвинила в финансовых махинациях и уклонении от уплаты налогов, сообщения о коррупции среди высших чиновников и верхушки правящей консервативной партии.

Комура безразлично слушал разговор. На квартиру убитой выехал выпускник полицейской академии, прикрепленный к Комура для практики, и теперь он ждал сообщений. Дело пустяковое, пусть мальчик попробует свои силы.

В углу на столике зазвонил телефон.

— Комура, тебя! Он взял трубку.

— Комура-сан, это Таро. Тут, в квартире Садзи… Может быть, приедете?

— Ладно.

В голосе стажера звучала тревога. Что там такое обнаружилось?

***

У здания токийской прокуратуры собралась целая толпа журналистов. Следствие о лицах, замешанных в скандале, не открывало ничего нового, а шло лишь по пути, проложенному прессой. Каждую ночь журналисты занимали наблюдательные посты у домов тех, кого считали виновными в получении взяток от «Джонсон». Возле дома Хироси Касаи не дежурили. Никто и не предполагал, что его могут арестовать. Поэтому ведущие репортеры, проторчавшие всю ночь возле домов бывшего министра транспорта и руководителей двух ведущих компаний, вернулись ни с чем, а неожиданный успех выпал на долю второго эшелона — фоторепортеров, оказавшихся утром около городской прокуратуры. Фотопленка зафиксировала напряженную улыбку бывшего премьер-министра, выходившего из машины в сопровождении работников прокуратуры, На пятом этаже в комнате следователей его ожидал сам генеральный прокурор. «Нам очень жаль, — сказал он, — что приходится расследовать деятельность человека, который еще недавно был премьер-министром Японии. Но мы должны попросить вас говорить правду».

Потрясенные редкостной удачей, журналисты разбежались по редакциям. Очередной выпуск трех крупнейших газет Японии выйдет с гигантской шапкой: «Бывший премьер-министр Касаи арестован» и с той самой фотографией, которая обойдет прессу всего мира. Поднятая в приветствии рука, напряженная улыбка и… двое сзади.

— Посмотрите, Комура-сан. Здесь определенно инсценированы следы борьбы. На плаще — его бросили на пол — даже не оторвана вешалка. Табуретка, очевидно, стояла в стороне от возможного места нападения. Да и какая могла быть борьба? Достаточно взглянуть на девушку, чтобы понять: она не могла оказать серьезного сопротивления такому сильному человеку, каким был преступник.

— Сильному?

— Медицинский эксперт определил, что смерть наступила очень быстро, убийца почти раздавил ей шею.

Таро было явно не по себе от того, что он увидел в квартире, и он пылал желанием немедленно отыскать виновного.

— В спальне что-то искали, ящики вывернуты, все на полу валяется.

— Деньги искали?

— Не похоже. В туалетном столике сбоку конверт с довольно крупной суммой, примерно…

— Может быть, не нашли?

— Мне кажется, не очень-то и старались. Вообще искали очень неумело. Я посмотрел, довольно много ценных вещей, во всяком случае, недешевых и компактных — как раз такими интересуются воры — на месте. Остается предположить, что здесь было что-то необыкновенно дорогое. И эта вещь удовлетворила преступника.

— Н-да, ну, пройдем дальше.

Таро двинулся вперед, объясняя:

— Из коридора двери в кухню, туалет, ванную и гостиную.

— Двухкомнатная квартира?

— Да. Из гостиной дверь в спальню.

Комура поочередно осмотрел ванную и кухню.

— Взгляни, Таро. Два халата.

— Ну, и что? Комура пояснил:

— Мужской и женский. А соседи говорят, что жила одна. Любопытно. Следует поинтересоваться, кто ходил к… Как ее фамилия? Все время забываю…

— Садзи.

— Я думаю, в ванне не так давно мылись. Пригнись и погляди внимательно: кафель на полу в разводах. Тот, кто мылся, не вытер пол. Трудно предположить, чтобы женщина, живущая одиноко, была столь неаккуратна. Соседи не сообщали, служанка есть?

— Нет.

— Тем более. Можно предположить, что некто мылся в ванне в отсутствие Садзи или после убийства. Иначе она вымыла бы ванную, а?

— Но кто?

— Это-то нам и предстоит выяснить.

Комура пошел на кухню. Таро не нашел там ничего интересного. Все чисто, убрано. На столе никакой посуды, только кувшин для сакэ.

— Полный, — заметил Таро. — Вероятно, подогрели, а выпить не успели. Что-то помешало.

— Или тот, для кого готовили, ушел. Или, наоборот, не пришел. Гадать трудно. Ладно, пошли, место убийства покажешь. Силуэт очертил?

— Как учили.

— Проходя по коридору, Комура вдруг остановился.

— А это что такое?

— Это маленькая кладовка. Там одно тряпье.

— Да? — Следователь открыл дверцу, оклеенную обоями и оттого сливающуюся со стеной. — Включи свет.

— Там нет электричества.

Таро не терпелось приступить к главному, и он недоумевал, зачем Комура тратит время на чепуху.

Сходи на кухню за спичками.

Пока Таро возился, Комура терпеливо ждал. Потом, чиркая спичками, полез в кладовку. Стажер раздраженно отвернулся. Следователь чем-то долго шуршал, стучал, кряхтел, чиркая спичками, и, наконец, вылез, держа в руках охапку какой-то грязной одежды.

— А вот этого я не ожидал.

Таро повернулся. Ничего особенного: выпачканные сапоги, куртка и синие брюки, тоже не самые чистые.

— Ничего себе аккуратная, — проворчал Таро, — этому барахлу место в химчистке.

Комура поскреб подошву сапога.

— А грязь-то свежая. Таро внезапно все понял.

— Вы думаете, это одежда преступника? Он убивает Садзи, потом переодевается, моется в ванной и уходит?

Следователь с сомнением посмотрел на своего подопечного.

— Подержи-ка.

Сунул стажеру в руки одежду, а сам измерил длину подошвы рулеткой, которую всегда носил с собой. Потом прикинул на себя куртку и брюки.

— Так. Запакуй все это и отвези экспертам. Они нашли какие-нибудь следы в квартире?

— Да, следов было много.

— Поезжай сейчас же и подготовь все. Попробуй выяснить что-нибудь о семье Садзи. Родители, братья, сестры и так далее. Понял? Я буду через час.

Одежда, которую он обнаружил в кладовке, насторожила следователя. Конечно, в принципе нет ничего удивительного, что там валялись какие-то грязные вещи, но долгий опыт работы в полиции выработал в Комура особое чутье. Найденные вещи резко контрастировали со всем стилем квартиры. Он еще не мог четко сформулировать, в чем это несоответствие, но подсознательно ощущал, что находка резко меняет все дело. Каждое преступление имеет свои характерные черты, и в картине убийства, которую рисовал себе Комура, не находилось места для этой одежды. Деталь была лишней. А когда такое случается, остается предположить иные обстоятельства, неизвестные пока причины. Впрочем, об этом потом. Комура заставил себя переключиться.

Спальня небольшая, но довольно уютная. Чистая. Кровать не застелена, собирались ложиться. Но не легли, простыни не смяты. Так… Вот здесь ее убили. Следов крови нет. Видимо, действительно не сопротивлялась. Почему? Даже очень сильному человеку можно сопротивляться. Все произошло неожиданно? Не считала возможным защищаться? Все зависит от того, кто это был… Обычный вор или грабитель вряд ли. Хотя почему? Почему? А одежда? Ванна? Приготовленная постель? Явно здесь был знакомый человек. Но это еще ничего не доказывает. Одно не мешает другому. Любовник мог уйти по какой-либо причине раньше, и тогда появился преступник… Другая версия — убил любовник… За что? Из ревности? Не поладили? Убил и постарался замести следы. Неопытно, правда. Это в пользу второй версии.

***

Комура решительным жестом сгреб со стола бумаги и сказал:

— Рассказывай, что раскопал.

Таро присел тут же на стул и, разложив перец следователем результаты экспертизы, доложил:

— Обнаружены отпечатки пальцев: во-первых, самой Садзи, во-вторых, неизвестного человека, который, судя по всему, чувствовал себя там вполне непринужденно — отпечатки свежие и старые нашли на кухне, в туалете и ванной. Видимо, это любовник.

— Не спеши с выводами. В нашей картотеке смотрели?

— Да. Не числятся.

— Еще какие-нибудь отпечатки есть?

— Кое-где были полустертые, идентифицировать трудно.

Комура задумался. Удивляясь, он оттопыривал нижнюю губу, что придавало ему смешной вид.

— Нашли следы мужской обуви сорок третьего размера, — продолжал Таро. — Обувь новая, без характерных признаков снашивания.

— Хорошо. Одежда из кладовки?

— В лаборатории ее осмотрели. Одежда принадлежала человеку худому, узкоплечему: рост примерно 165–170 сантиметров, сапоги тридцать девятого размера.

— Попросите проанализировать состав грязи на одежде, Было бы неплохо составить список мест, где ее могли испачкать. Я не думаю, что он вывозился где-то в Токио, дождей не было, и в городе сейчас чисто. Это все?

— Нет. Заключение патологоанатома. Смерть наступила примерно в половине двенадцатого. От удушения. Следов ран или ушибов не обнаружено,

— Удалось что-нибудь раскопать о ней?

— Да не особенно много. — Таро протянул фотографию. — Вот, кстати, ее снимок. Родители умерли довольно давно. Осталась только старшая сестра. Сейчас я найду… Она носит другую фамилию… По мужу, наверное… Где же я записал?

Комура взял фотографию. Почти детское лицо, Пухлые губы, глаза, напряженно смотрящие в объектив фотоаппарата. Лицо показалось ему странно знакомым. «Наверное, похожа на какую-нибудь девушку с рекламной обложки».

— Вот, нашел! Сестру зовут Хироко Сасаки.

Комура, продолжая о чем-то думать, автоматически кивнул.

— Хироко Сасаки, — повторил он. — Что? — И внезапно поднял голову. — Ты не ошибся? — Следователь вскочил. — Ты понимаешь, о чем говоришь?!

Таро изумленно смотрел на него:

— Вы знаете ее, что ли?

Комура, грустно улыбаясь, сказал:

— Я и не подозревал, что прошло так много времени. Неужели тебе ни о чем не напоминает это имя?

Таро отрицательно помотал головой. Комура пришлось рассказать…

***

Около полудня обладатель мягкого, бархатистого голоса позвонил начальнику Токийского управления полиции Вада. Тот, выслушав просьбу-поручение, согласно буркнул в трубку и тут же нажал кнопку на пульте.

— Хонда слушает.

Начальник отдела, где служил Комура, напряженно ждал. Что могло потребоваться от него шефу, который лишь в редчайших случаях непосредственно обращался к подчиненным?

— Кому поручили расследование убийства некой Митико Садзи?

— Следователю Комура.

— Что он за человек?

— Вполне квалифицированный работник. Горячку пороть не станет.

— Вот-вот, это самое главное. Не суетитесь. И держите меня в курсе этого дела.

Вада затребовал личное дело Комура. Наскоро просмотрев его, он уже хотел было приказать передать расследование другому работнику, но потом передумал. Несколько раз рука его тянулась к пульту и вновь замирала. «В конце концов, почему бы и нет? Дело парень раскопает — в этом сомневаться нечего. Знать правду для меня выгодно. А что касается следователя, то он все равно у меня на крючке. Так что будет молчать». И тяжелая рука Вада легла на толстую папку с надписью: «Си-гэру Комура».

***

В этот момент в здании полицейского управления два человека вспоминали события двенадцатилетней давности. Вада, просматривая личное дело Комура, сам Комура — мысленно возвращаясь к «Боевому знамени».

***

Первый год общенациональной программы переоснащения и модернизации токийской полиции, первый год пятилетней программы внедрения вычислительной техники в криминалистику. Комура ходил счастливый, его назначили исполняющим обязанности заведующего только что созданным в главном управлении полиции сектором по борьбе с терроризмом.

В тот год в Токио произошло тринадцать взрывов. Бомбы замедленного действия закладывались в универмаги, офисы крупнейших фирм. Участились нападения на политических деятелей. Неизвестный набросился на премьер-министра и сбил его с ног.

События следовали одно за другим. В портовом городке, неподалеку от Иокогамы, погибло три человека. Они пытались изготовить бомбу. На следующий день возле императорской резиденции полиция арестовала двух молодых людей, у которых была обнаружена бомба весом в 25 килограммов.

Атмосфера в стране накалялась. Газеты писали только о террористах, пытались предугадать направление очередного удара. Правая пресса обвиняла во всем коммунистов. Люди опасливо косились друг на друга, человека со свертком боялись как огня. Истерию разжигали неизвестные, которые обзванивали редакции газет и отделения полиции, предупреждая о готовящихся в различных местах взрывах. Поднималась паника, население спешно эвакуировалось, патрульные полицейские машины с включенными сиренами и мигалками носились по городу. Начальство требовало от Комура немедленных мер.

Масла в огонь подлил представитель одной из левацких группировок, который созвал в какую-то полутемную квартиру журналистов и там, в маске, изменив голос, объявил, что на следующее воскресенье назначена серия взрывов в Токио. Объекты нападения указаны не были.

Поздно ночью начальник главного управления полиции вызвал Комура. Войдя, тот заметил, что в углу кабинета сидит еще кто-то, рассмотреть посетителя было трудно — горела только настольная лампа. Ее свет бросал резкие тени на лицо начальника, склонившегося над бумагами. Он не пригласил Комура сесть, а вместо приветствия протянул лист бумаги. Это была сводка. На одной из улиц Токио, неподалеку от склада военного снаряжения, принадлежавшего «силам самообороны», в машине, поставленной у обочины, взорвалась самодельная бомба. При этом оба находившиеся в машине погибли. Были обнаружены остатки стальной трубы диаметром около двух дюймов и длиной в шесть дюймов. Очевидно, взрыв произошел, когда налаживали часовой механизм.

— Ознакомились? — осведомился начальник. — Тогда взгляните на это.

Комура внимательно проглядел сообщения о двух или трех неизвестных, которые бросали бутылки с зажигательной смесью в здание штаб-квартиры консервативной партии. Им удалось бежать. Пожар быстро погасили, пострадавших не было.

— Удалось ли установить, кто были те двое с самодельной бомбой? — спросил Комура.

— Лица обоих изуродованы, — начальник чуть замялся, — но мне сообщили, что их удалось идентифицировать благодаря фотографиям участников коммунистических демонстраций. Завтра мы передадим эту информацию прессе.

— Едва ли это коммунисты, — возразил Комура, — насколько мне известно…

— Меня не интересует ваше мнение, — резко оборвал его начальник. — Мне нужны результаты работы. Сколько вы еще будете копаться?

Комура открыл рот, чтобы ответить, но начальник не стал его слушать.

— Акции, намеченные террористами на воскресенье, не должны осуществиться. Если взорвется хотя бы одна бомба, вы больше не работаете в полиции. Идите.

Комура повернулся и пошел к выходу.

— И запомните, — неожиданно заговорил сидевший в углу неизвестный, — каждый должен делать свое дело. Вы — ловить преступников, а не рассуждать. Прислушайтесь к сказанному и со временем сами получите право оценивать и решать.

Комура молча выслушал и осторожно прикрыл за собой дверь.

Тот неизвестный — его звали Вада, это был нынешний начальник токийского управления полиции — впервые появился в здании управления с особым заданием из канцелярии премьер-министра. Ему было поручено наблюдать за ходом борьбы с терроризмом. Впрочем, старый начальник полиции мог бы поклясться, что никогда раньше не видел этого человека, хотя место свое занимал давно и был знаком с большинством чиновников премьер-министра. Однако приказ есть приказ, и начальник дал указание допустить Вада ко всем материалам. Он полагал, что Вада задохнется под бременем бумаг, устанет и его миссия приобретет чисто формальный характер. Однако тот быстро разобрался в работе полицейского аппарата и повел себя так, что никто не решался что-либо сделать, не поставив его в известность. Копии всех бумаг, относящихся к делам о террористах, в обязательном порядке посылались ему. Он без приглашения являлся на совещания в кабинет начальника. А кое кто из служащих управления, известных своим чутьем, сообщал ему конфиденциальную информацию раньше, чем кому бы то ни было.

Разговор с начальником управления полиции и сидевшим у него Вада потряс Комура. Так с ним разговаривали впервые. Он вернулся к себе и, сев за стол, подпер голову руками. Желание плюнуть на все и уйти переполняло его. Пусть попробуют разобраться без него. Особенно теперь… Еще несколько шагов, и террористов можно брать. Но его слишком торопят. Он чувствовал груз ответственности. Что бы ни задумали террористы, прольется немало крови. И он должен помешать этому.

***

Группа «Боевое знамя» образовалась довольно давно. Комура нашел в архивах следы ее прежней деятельности. Она откололась от крупнейшей студенческой организации — всеяпонской федерации органов студенческого самоуправления — и насчитывала всего несколько десятков человек. Ему удалось разыскать старые информационные сообщения полиции, относящиеся к периоду формирования группы, и восстановить имена будущих террористов. Вначале они не скрывали подлинных фамилий.

Масаеси Сибата, Кодзи Сато и Акио Симадзу в университете входили в «комитет классовой борьбы». Они активно участвовали в студенческой деятельности, устраивали сидячие забастовки в аудиториях, требовали расширения прав студенческого самоуправления. Но так продолжалось недолго, затем все трое покинули университет. По времени это совпало с созданием группы «Боевое знамя», которая в течение нескольких лет вела вполне безобидную пропаганду. Года за два до первых взрывов сведения о группе перестали поступать. Но начиная с первой же бомбы ответственность за взрывы неизменно брали на себя террористы «Боевого знамени».

Комура собрал свидетельские показания всех тех, кто хотя бы мельком их видел. Составленные по его просьбе описания их внешности он долго сравнивал с сохранившимися фотографиями группы Сибата. Два портрета совпали. Самого Сибата и Симадзу. Сравнивая распечатанное на гектографе руководство по изготовлению бомб, сопровождаемое пространным политическим комментарием, с текстом университетских сочинений Сибата (в группе он исполнял роль теоретика), Комура узнавал знакомые выражения, знаком был и строй мыслей, путаных, но свидетельствующих о политической одержимости. Ныне Сибата писал, что в Японии назрела революционная ситуация и достаточно поднести фитиль, чтобы порох взорвался. И начать следует с террора, чтобы разбудить японцев, «взорвать их мировоззрение», подтолкнуть, заставить действовать. Стоит только дестабилизировать положение в стране, и революция вспыхнет неостановимо, как цепная реакция. Особенно резко, не стесняясь в выражениях, Сибата ругал коммунистов, называл их «предателями», призывал к «беспощадной борьбе» с компартией. Но Комура интересовался не только теоретическими предпосылками действий группы. Помимо пропагандистских листовок члены «Боевого знамени» в большом количестве рассылали инструкции по изготовлению самодельных бомб с нелепыми заголовками для отвода глаз, вроде: «Теория витаминов», «Антология роз». По мнению экспертов полицейского управления, с помощью такой инструкции даже ребенок был способен изготовить смертоносное оружие.

Комура долго не мог засечь членов группы. Они появлялись в самых неожиданных местах и быстро исчезали. В первый раз ему удалось нащупать группу после взрыва на девятом этаже нового здания компании «Мицубиси». Благодаря несовершенству мины убитых не было. Пострадали в основном прохожие: на них посыпались осколки оконных стекол. Один из полицейских, дежуривших на улице, вспомнил, что почему-то обратил внимание на сильно заросшего молодого человека с сумкой и портфелем, входившего в здание незадолго до взрыва, тот испуганно озирался по сторонам, чем резко выделялся среди аккуратных и респектабельных клерков крупнейшей национальной корпорации. Молодой человек вошел в здание, минут через десять вышел уже без сумки и портфеля и сел в ожидавшую его машину. Полицейский даже номер запомнил. Выяснилось, что такой номер не зарегистрирован. Комура начал охоту.

Через неделю автомобиль с этим номером появился вновь. Полицейский патруль вовремя сориентировался и связался с управлением. Немедленно прибыла специальная машина, набитая агентами наружного наблюдения. Подозреваемые оказались непрофессионалами и слежки не заметили, поэтому удалось легко установить сразу две квартиры по соседству, куда те заезжали. Агенты Комура засели в смежном доме, благо тот оказался незаселенным. За неделю наблюдений они сфотографировали девять человек, заходивших в квартиры. Одним из них был Кодзи Сато.

Комура хотел, как это и полагалось по канонам полицейского дела, опутать группу сетью и взять всех разом. Но пока контактов группы с внешним миром засечь не удалось: террористы общались только между собой. Активность их возросла. Они встречались по нескольку раз в день, но в поле зрения полиции не попал ни один новый человек. Комура выжидал. Газеты неизменно связывали террористов с компартией. Комура же, который, естественно, не питал симпатий к коммунистам, знал, что те, кто бросал бомбы, равно ненавидели и консерваторов и коммунистов, поэтому газетные версии лишь мешали ему работать — эти «открытия» по непонятным для него причинам охотно подхватывались в полицейском управлении. Начальство укоризненно выговаривало ему: «Даже газеты знают, где искать вдохновителей преступлений, а вы гоняетесь за призраками».

В центре города взорвался грузовик с пропаном, Комура сам читал соответствующее объяснение районного полицейского отделения. Но в вечернем выпуске одной из газет появилось сообщение о взрыве бомбы замедленного действия. Комура удивленно поинтересовался у шефа, что это значит, но тот посоветовал ему заниматься своими делами. Мнимая бомба «взорвалась» возле помещения фирмы, которую не так давно орган компартии обвинил во взяточничестве с целью получения выгодных контрактов. Выступавший с речью депутат от консервативной партии громогласно заявил в парламенте: «Вот чем коммунисты подкрепляют свои нападки на честных людей». Протесты депутатов-коммунистов во внимание не принимались. Телекомментаторы без обиняков ставили знак равенства между понятиями «коммунизм» и «терроризм».

Когда группа наружного наблюдения сообщила по радиотелефону, что один из девяти, зарегистрированный в полицейской картотеке под именем Нобумаса Курокава, сев в такси, направился в аэропорт, Комура почувствовал: началось.

Курокава взял билет на реактивный самолет «ДС-8», вылетавший в Осака.

Связавшись с полицейским управлением в Осака, Комура решил отправиться туда следующим рейсом. Через час к нему ворвался инспектор с телеграммой: «Применив оружие, Курокава захватил в воздухе самолет. Он требует записать на пленку и передать по радио его обращение к японскому народу, а также три миллиона долларов наличными для вылета за границу. В противном случае угрожает взрывом. На борту 76 пассажиров и 8 членов экипажа».

Тут же поступило другое сообщение: «Курокава решил сесть в осакском аэропорту. Угрожая взрывом, к самолету никого не подпускает».

Комура не колебался ни минуты. Надев под пиджак наплечную кобуру и проверив, заряжен ли его пистолет, он помчался на аэродром. По личному указанию министра транспорта его ожидал спецсамолет, который сразу же поднялся в воздух. С ним вылетели и три сотрудника из его сектора. Комура сам занимался с ними, и по меткости стрельбы и владению приемами борьбы они вполне подходили для операции, которую предстояло осуществить. Комура не выходил из тесной кабины пилота. Согнувшись в три погибели, он слушал, что происходило там, на «ДС-8».

Курокава, с которым пытались вести переговоры, неожиданно потерял самообладание и объявил, что, если власти немедленно не выполнят его требований, заложники будут уничтожены. Он приказал пилоту поднять самолет, не дожидаясь разрешения контрольно-диспетчерского пункта, что едва не привело к столкновению в воздухе. После этого террорист пырнул ножом стюардессу, пытавшуюся что-то ему объяснить, и связал ее. Положение осложнилось. Полет Комура в Осака терял целесообразность, и он хотел было приказать пилоту возвращаться в Токио, но поступило сообщение от диспетчера осакского аэропорта: «Топлива в самолете почти не осталось, далеко они не улетят. Придется ему сесть… Если только Курокава не решит покончить счеты с жизнью и прихватить с собой души остальных пассажиров». Комура принял решение продолжать преследование.

Когда стемнело, пилот «ДС-8» посадил машину в Нагоя. Курокава потребовал заправить самолет и следил за техниками из кабины. Группе Комура удалось в это время подобраться к самолету с противоположной стороны. В салон они проникли через аварийный люк. Приготовив оружие, затаились возле кабины пилотов. Минут через двадцать стюардесса, связанная Курокава, попросилась в туалет. Террорист, довольный, что требование о заправке выполнено и ничего подозрительного не произошло, разрешил ей выйти. В открытую дверь ворвался Комура. Он немного не рассчитал, и Курокава успел с потрясающим проворством выхватить нож и полоснуть себя по горлу. Его немедленно подхватили и вынесли из самолета. Раненый потерял много крови, но остался жив.

Тут же из Нагоя Комура передал в Токио указание брать всех выявленных террористов, и сам, не отдыхая, вылетел обратно. Удалось взять троих. Пятеро ускользнули. Один из арестованных покончил с собой, проглотив ампулу с цианистым калием. По отпечаткам пальцев полиция установила его личность: Акира Исикава, 27 лет, несколько раз был арестован по обвинению в краже и других мелких преступлениях.

В Токио Комура прилетел утром. В аэропорту его ждала машина. В ней сидел инспектор Уэда, который руководил ночной операцией. «Там один совсем молоденький, из студентов, в отличие от других с полицией дела не имел. Я его приказал поместить отдельно. По-моему, с ним можно работать. Он расколется».

Следователь направился прямо в тюрьму. Допрос надо провести немедленно, пока арестованные не пришли в себя.

Уэда был прав. Киба оказался худеньким, запуганным пареньком, который после первых же угроз расплакался и, рыдая, начал рассказывать. Сам он студент-химик, отвечал в группе за бомбы.

— Сначала мы просто занимались пропагандой, — шмыгая носом, говорил Киба, — Сибата считал, что наш долг — помогать угнетенным… Он забирал у нас все деньги, чтобы мы тоже чувствовали себя нищими… Часто он пропадал куда-то и возвращался пьяный… Меня они шантажировали. «Если ты уйдешь, мы сообщим о тебе в полицию, сядешь на несколько лет. Так что тебе одна дорога — с нами». Но все было ничего, пока не появился Гэн Шэн.

— Кто? — переспросил Комура. — Гэн Шэн? Он китаец?

— Он очень похож на японца и говорит без акцента. Сибата привел его к нам и сказал, что этот человек будет помогать делать революцию. Он снабжал группу деньгами. Потом привез оружие — ножи и пистолеты. На них не было заводского клейма, и Исикава, подвыпив, как-то сказал мне: «Видал, что нам подсунули? Пистолеты-то китайского производства. Схватят с ними — обвинят в шпионаже». Дал он нам и руководство по изготовлению бомб.

— Где этот Гэн Шэн жил? Где он сейчас находится?

— Я не знаю. Правда, не знаю. Он уходил и приходил неожиданно. Мы боялись его.

— Продолжайте.

— Он настоял на том, чтобы мы убили товарищей, тех, которые начали сомневаться. Обвинил их в контрреволюции… Их пытали там, в нашем убежище, в горах, потом оставляли в снегу умирать…

— Где находится убежище?

Киба молчал.

— Учти, у тебя одна возможность избежать тяжкой кары — рассказать все, как есть. Ты понимаешь, сколько на тебе человеческих жизней?

— Убежище в горах, рядом с местечком N. Комура прервал допрос, сейчас важнее найти других, а Киба и так расскажет все, что еще не успел.

С протоколом допроса Комура бросился к начальству.

Убежище террористов располагалось неподалеку от уединенного зимнего курорта, где почти не бывало туристов. Сюда приезжали лишь немногочисленные любители здешних тихих мест. В большинстве своем одинокие пожилые люди. Они подолгу бродили по заснеженным холмам, залитым солнцем, а потом, вернувшись в единственную гостиницу, грелись у хибати[3]. Эти люди ценили возможность пройтись по нетронутому снегу, подышать свежим морозным воздухом.

В местном отделении полиции Комура уже ждали. Инспектор, родившийся здесь и всю жизнь здесь проработавший, сумел обнаружить логово.

— К хижине ведет всего одна тропа, да и то идущего видно издалека, — доложил он. — Других подходов нет. Скажем, если у них снайпер имеется, то вообще не пройти. По одному целый полк перестреляют.

— А ночью? — спросил Комура.

— Ночи-то сейчас лунные. На снегу тени. Видно все как на ладони.

— Так что же делать? — спросил один из полицейских, прибывших с Комура.

— А ничего, — так же спокойно ответил инспектор, — раз надо, значит, пойдем.

Двигаться решили под утро, так больше надежды, что террористы, устав, к концу ночи потеряют бдительность, окажутся менее внимательны. Неожиданно за час до начала операции прибыл Вада.

Под покровом темноты полицейским удалось незаметно подобраться к хижине и окружить ее. Видимо, террористы не ожидали, что их так быстро обнаружат. Комура передал по цепи: «Приготовиться». Вада держался сзади, возле полицейского с рацией. Связь с управлением поддерживалась постоянно.

Быстро светало. Комура прикинул: до домика сто с лишним метров. Пробежать — полминуты, а там? Дом построен основательно, пока вышибешь дверь, завяжется перестрелка, и кто знает, чем она кончится… Комура отполз к Вада — надо предложить преступникам сдаться, не применяя оружия. Вада согласился. Слова Комура, многократно усиленные громкоговорителем, разбудили утреннюю тишину этого благословенного местечка. Несколько минут в домике было тихо. Затем из окна выстрелили. Это был ответ.

Комура повернулся к Вада:

— Надо немного оттянуть людей, чтобы шальной пулей не задело, и начинать осаду. Долго они не выдержат.

— Да вы что? — вскинул тот голову. — Их надо брать. Иначе днем сюда прибудет пресса. Эти подонки почувствуют себя героями дня, им только этого и надо… А когда здесь на каждом дереве угнездится репортер, попробуй постреляй — сразу скандал начнется. Парламентские запросы, протесты всякие и прочее.

— Вада-сан, но в перестрелке без жертв не обойтись, а они нам живыми нужны.

— Живыми, живыми, — проворчал Вада. — Главное, их обезвредить, ясно?

— Да ведь там, в домике, всего несколько человек. А остальные скроются, исчезнут. Мы же не выясним ни фамилий, ни адресов…

Комура был искренне удивлен. Даже начинающему полицейскому известно, что преступника следует брать живым. Стреляют в случае крайней необходимости. А тут без крови не обойтись.

Медленно и отчетливо Вада произнес:

— Мне поручено уничтожить эту банду. И я это сделаю. Даю вам полчаса на всю операцию.

Секунду Комура помедлил. Затем повернулся и бесшумно, прячась за деревьями, направился к полицейским. Люди молча выслушали приказ. Только изумленные взгляды были ответом на него,

— Что вы на меня уставились? — не выдержал Комура. — Пули испугались?

…Все заняло меньше десяти минут. По сигналу полицейские, не стреляя, бросились к дому. Огромными прыжками Комура мчался впереди. Вжик, вжик — засевшие в доме открыли стрельбу. Пригнуться, прыжок в сторону вправо, влево, вот и дом. Кто-то охнул и тяжело осел на снег. Только не останавливаться, а то перестреляют. Комура, тяжело дыша, прижался к стене — так он был вне зоны обстрела. Оглянулся — неподалеку, нелепо подвернув под себя руку, видимо, убитый, лежал полицейский. «Уэда, — понял Комура, — лучший из ребят. Отличный, способный инспектор… Жена у него, двое детей. Сын и дочь. Или две дочери?» Внезапно слепая ярость толкнула его к окну дома. Как в тренировочном зале полицейской школы, Комура подпрыгнул, выбил стекло и, перевернувшись через голову, оказался в комнате.

— Бросай оружие! — заорал он. — Ложись! На пол, все на пол!

И, чтобы не дать террористам опомниться, несколько раз выстрелил поверх голов. Двое оторопело выпустили из рук оружие, один замер с открытым ртом. В этот момент он уловил незаметное движение в углу комнаты и повернулся. Последнее, что он увидел перед тем, как потерял сознание, — огромные, горящие ненавистью глаза женщины. Комура не слышал, как в дом ворвались полицейские, не видел и обезоруженных террористов.

Ему повезло. Через три недели, бледный и худой, он уже вышел из больницы. Комура получил звание старшего инспектора, был награжден грамотой. В управлении его поздравляли. Начальство предлагало отдохнуть, но он хотел, пока не поздно, выявить оставшихся на свободе членов группы «Боевое знамя», Однако дело было передано в другой отдел, и его под вежливыми предлогами не подпускали к расследованию. Он записался на прием к начальнику управления. Тот обещал принять, но не смог. С Комура беседовал один из заместителей. Он, улыбаясь, говорил комплименты, а потом мягко, но настойчиво посоветовал забыть о «Боевом знамени». («Они и так стоили вам крови. Пусть теперь другие повозятся»). А на следующий день его ожидал сюрприз. Приказом начальника он командировался на Хоккайдо для инспектирования местного полицейского управления. («И для обмена опытом. Вы ведь теперь старший инспектор, герой, можно сказать», — заметил чиновник, оформлявший его документы.) Комура вылетел в Саппоро той же ночью. И в первый же день поездки бессмысленно, до беспамятства напился. Он почти не выходил из гостиничного номера, откуда вышколенная прислуга каждый день выносила кучу опорожненных бутылок. Пил он беспробудно весь месяц. Вероятно, отзыв о его поведении был доведен до сведения самого высокого начальства, потому что, когда он вернулся, на его месте сидел другой человек. А Комура, заставив помучаться два месяца без работы, перевели в уголовный отдел заниматься кражами и грабежами.

Случившееся Комура переживал очень тяжело. Он, правда, перестал пить, но замкнулся в себе. Гордость мешала ему жаловаться, добиваться справедливости. Он был слишком молод, самолюбив. Да и надеялся сначала, что все образуется, начальство поймет — без него нельзя. Но годы шли, и Комура смирился.

От нервного напряжения, как у старика, стали мелко дрожать руки, и Комура привык прятать их в карманы. А когда начинал волноваться, то ощущал мучительное подергивание мускулов лица. Пытаясь справиться с тиком, Комура сжимал челюсти. Это вошло в привычку, и лицо (с припухлостью под глазами после запоев) приобрело жесткое, надменное выражение.

Полгода спустя после той операции в горах в газетах появились сообщения о том, что «экстремисты, производившие взрывы в офисах крупных японских компаний», приговорены к смертной казни. В управлении Комура узнал, что лишь двое помилованы: Юкио Кога, поскольку защита доказала, что он был ранен и не отстреливался, а следовательно, не оказывал сопротивления властям, и Хироко Сасаки, единственной виной которой был выстрел в Комура. Суд учел, что она была в состоянии аффекта из-за показавшегося ей смертельным ранения Юкио Кога, который был ее любовником. И оба осуждены на небольшие сроки.

***

Теперь Вада хорошо вспомнил Комура. Довольно способный, но абсолютно непонятливый парень. Лез не в свое дело, мешал. Выполнял бы только то, что ему говорили, и, может быть, сидел бы теперь в соседнем с Вада кабинете.

Начальник управления даже поморщился, вспомнив, сколько пришлось возиться, чтобы подготовить материалы, доказывающие связь «Боевого знамени» с компартией. Правда, получилось это, если говорить честно, не очень удачно. Газеты-то, конечно, их поддержали, но депутаты-коммунисты подняли шум в парламенте, заявив, что документы фальшивые. В разгар шумихи как раз и убрали в отставку предшественника Вада, благо он достиг пенсионного возраста. А вскоре тихо, незаметно это кресло перешло к нему. Его готовность повиноваться и не задавать лишних вопросов была оценена. «Вот чего не хватало этому Комура», — позволил себе улыбнуться Вада.

***

Джордж Мортон, сотрудник нью-йоркской «Дейли геральд», прилетел в Японию через неделю после того, как подкомиссия американского сената по делам транснациональных корпораций сообщила, что суммы выплат компании «Джонсон», иначе говоря, взяток, в Японии превысили 14 миллионов долларов. Ревизор компании Хилсмен заявил, что, по его сведениям, деньги получали как представители авиакомпаний, закупавшие у «Джонсон эйркрафт корпорейшн» самолеты, так и высокопоставленные чиновники правительства. С этого сообщения, помещенного в крупнейшей токийской газете, начался грандиозный скандал, пик которого еще был впереди. Президент корпорации «Фудзи кабусики кайся» признал, что он получил в качестве комиссионных за покупку пассажирских самолетов «Элефант-211» 3 миллиона долларов. Кому достались остальные деньги, пока было не ясно. Мортон вылетел в Токио с заданием написать о реакции японцев на эти события.

— Нам нужен широкий спектр мнений, — напутствовал его редактор отдела. — Поговорите с бизнесменами, политиками, с простыми людьми. Ну, и попробуйте покопаться в этом деле. Если повезет — попадете на первую полосу.

Ради этого стоит постараться, решил Мортон. Он впервые прилетел в Японию. И был ошарашен бесконечным количеством поклонов, которыми обменивались ее жители. Никаких рукопожатий, похлопываний по плечу и прочей европейско-американской фамильярности. Он с изумлением наблюдал, как на улице двое уже пожилых японцев, встретившись, почтительно склоняются друг перед другом, на мгновение застывают и, не промолвив ни слова, расходятся. Незнакомые обмениваются визитными карточками. Но вскоре восточная экзотика перестала интересовать Мортона. Дело «Джонсон» становилось все более сложным, и журналист, не лишенный детективной жилки, начал «копать».

***

Помимо пассажирских самолетов, управлению национальной обороны Японии (УНО) продан был истребитель «С-110». На одной из пресс-конференций выведенный из терпения вопросами журналистов заместитель начальника управления вдруг заявил, что ради этой покупки правительство отменило решение о производстве отечественных истребителей. Новая сенсация!

На следующий день генерал, правда, отрекся от своих слов, сославшись на то, что его «неправильно поняли». Но тем не менее колесо завертелось.

(В свое время после встречи с президентом США премьер-министр Касаи на заседании Совета национальной обороны предложил отменить принятое ранее решение о производстве собственного истребителя и закупить вместо этого американские самолеты «С-110». Вскоре компания «Джонсон эйркрафт корпорейшн» и получила заказ.)

***

Первый большой репортаж Мортона, помещенный хотя и не на первой полосе, но на достаточна видном месте, начинался так: «Общеизвестно, что стоит американцам чихнуть, как у японцев начинается грипп. Доклад, в котором подкомиссия американского сената сообщала о 14 миллионах долларов, израсходованных «Джонсон эйркрафт корпорейшн» в качестве комиссионных, вызвал у японцев чувство стыда. Правда, многие, особенно консервативные политики, не видят в этом ничего дурного. В конце концов подобные скандалы случались и раньше, и почти всегда их удавалось замять, виновные исчезали, заменялись другими лицами, факты и свидетельские показания забывались, терялись. Такова традиция. Здесь говорят: в мире японской политики деньги являются той смазкой, без которой не принимается ни одно важное решение.

Но вокруг решения премьер-министра Касаи о покупке «С-110» развернулась такая обширная кампания критики и в прессе и в парламенте, что он был вынужден подать в отставку. Ни один человек не ожидал этого».

Когда Мортон собирал этот материал, он и не подозревал, что уже через неделю бывший премьер окажется за решеткой.

В очередном репортаже, отправленном в редакцию «Дейли геральд», Мортон пытался передать то странное чувство, которое вызвал у него этот арест. Говоря о желании неких могущественных сил убрать Касаи с политической арены, он проводил параллель с Уотергейтским делом. В нарушение всех традиций премьера сделали обыкновенным уголовным преступником. Почему это произошло? Какие цели преследовались?..

***

— Во-первых, не преувеличивайте, — отрезвляюще заметил Мортону Уолтер Бенджамин, представлявший в Японии американское информационное агентство, — не принимайте слишком всерьез заключение Касаи в тюрьму…

— Что же это шутка, по-вашему? — возразил Мортон. — Подержат его немного и выпустят с извинениями?