Джером Д. Сэлинджер

Затянувшийся дебют Лоис Тэггетт

Лоис Тэггетг окончила школу мисс Хэском и была двадцать шестой по успеваемости среди сорока восьми одноклассниц, а осенью на семейном совете было решено, что пора предъявить товар, пора, пора ввести девочку в общество. Папуля и мамуля раскошелились и выложили тысяч сорок на потрясный отель, и, если не считать двух-трех простуд и парочки увязавшихся за ней не-тех-кого-стоило-бы-иметь-в-виду парней, кампания прошла успешно. И виду нее был вполне товарный: белое, с орхидеей, прилаженной чуть ниже юных ключиц, платьице и очаровательная, хоть и несколько вымученная улыбка. Джентльмены со стажем нервно сглатывали и требовали у официанта ликера.

В ту же зиму Лоис энергично внедрялась в манхэтгенский бомонд, в сопровождении жутко фотогеничного молодого человека, завсегдатая \"Сторк-Клуба\", в тамошнем баре он заказывал себе исключительно виски с содовой. Лоис сумела-таки произвести впечатление. Ну еще бы, с ее-то фигуркой, и одета шикарно, и, главное, со вкусом, и, похоже, очень, оч-ч-чень неглупа. В тот сезон как раз пошла мода на умненьких.

А весной дядя Роджер, вот душка, согласился взять ее регистратором в одну из своих контор.

Это был здорово ответственный год, свежевыпущенным дебютанточкам предстояло найти себе Занятие. Салли Уокер уже пела в клубе у Альберти; Фил Мерсер чего-то там моделировала, платья, кажется; Алли Тамблстон пробовалась на какую-то роль. Ну а Лоис заполучила должность регистратора в одной из контор дяди Роджера, в самой главной, между прочим. \"Прослужила\" она ровно одиннадцать дней (вернее, восемь плюс три неполных) и совершенно случайно узнала, что Элли Поддз, Вера Гэллишоу и Куки Бенсон собираются в круиз, и не куда-нибудь, а в сам Рио. Эта новость свалилась на нее в четверг вечером. Веселый город Рио, про него иначе и не говорят. На следующий день Лоис на работу не пошла. Вместо этого она уселась на полу и принялась красным лаком красить ногти на ногах, окончательно убедив себя, что в этой дурацкой дядькиной главной конторе сплошь жуткие зануды, а не мужчины.

В общем Лоис тоже отправилась в круиз и в Нью-Йорк вернулась в начале осени - без кавалеров, зато прибавив три кило в весе и вдрызг разругавшись с Элли Поддз. Остаток года она проторчала на лекциях в Колумбийском университете. Три курса по искусству - \"Голландская и фламандская школы живописи\", потом еще \"Композиционные особенности современного романа\" и \"Разговорный испанский\".

Потом, наконец, пришла весна, и под урчанье кондиционеров \"Сторк-Клуба\" Лоис влюбилась. Он был высоким, он говорил звучным, завораживающе наглым голосом, его звали Биллом Тэддертоном, и был он рекламным агентом. То есть совершенно не тем, что стоило тащить к себе домой и предъявлять мистеру и миссис Тэггетт, однако Лоис полагала, что это как раз то, что очень даже стоило предъявлять. Влюбилась она по уши, и Билл, успевший узнать что и почем-с тех пор как смылся из своего Канзас-Сити - умело дозировал выразительные взгляды, с ходу поняв по ее глазам, что к семейному очагу его наверняка допустят.

Лоис превратилась в миссис Тэддертон, и Тэггетты восприняли это довольно спокойно. Теперь не принято выходить из себя по поводу того, что ваша дочь предпочла Асторбильту (чудный, чудный мальчик) какого-то мороженщика. Рекламный агент, мороженщик. Один черт. Это же очевидно всякому приличному человеку.

Лоис и Билл сияли квартиру на Сатгон-плейс. Трехкомнатную, с маленькой кухонькой и просторными шкафами, там замечательно разместились платья Лоис и пиджаки Билла с их широченными плечами.

Когда подружки спрашивали, счастлива ли она, Лоис тут же выпаливала: \"Безумно\". Но вообще-то она совсем не была в этом уверена - в том что \"безумно\". У Билла, конечно, имелась целая куча замечательных галстуков и сногсшибательных - с такусенькими блесточками - сорочек; а каким уверенным тоном он разговаривал по телефону, в эти минуты он бывал просто неотразим; и как аккуратненько все складывал. Ну и... всякое остальное у них с ним... тоже было здорово. Правда, правда. Но...

Впрочем, в один прекрасный день Лоис вдруг обнаружила, что она действительно Безумно Счастлива, поскольку очень скоро после их свадьбы Билл в нее влюбился. Собираясь однажды утрой на работу, он мельком взглянул на спящую Лоис - и вроде как впервые ее увидел. Щека ее сплющилась на подушке, все лицо было отекшим со сна, губы потрескались. На его памяти она еще ни разу не выглядела так отвратительно - вот в эту самую минуту Билл в нее и влюбился, жутко влюбился. Его холостяцкие подружки не давали ему возможности хорошенько разглядеть их при утреннем свете. Он смотрел на Лоис - и не мог насмотреться. Эта ее припухшая, рожица преследовала его, пока он спускался в лифте; а в метро он вдруг вспомнил один из ее замечательно идиотских вопросов, который она задала ему этой ночью. Билл не выдержал, он расхохотался на весь вагон.

Когда он вернулся вечером домой, Лоис сидела в моррисовском кресле[1], поджав под себя ноги в красных шлепках. Сидит, лапонька, точит пилкой коготки и слушает .по радио румбу Санчо. Билл просто чуть не умер от счастья. Ему хотелось скакать козлом. Ему хотелось стиснуть зубы, чтобы потом все же позволить ему прорваться - бешеному, безумному воплю радости. Но он не решился. Ну что он после ей скажет? Ведь не может он подойти и брякнуть \"Лоис, сегодня я полюбил тебя. По-настоящему полюбил. А раньше я считал тебя обыкновенной дурочкой, хотя и очень славной дурочкой. И женился я не на тебе, а на твоих деньгах. Но теперь плевать я хотел на деньги. Ты моя девочка, ты моя любовь. Женушка моя, детка моя ненаглядная\". И \"О господи, до чего же мне с тобой хорошо\". Ну разве он мог все это ей выдать? Поэтому он просто подошел, молча ее по- целовал и вытянул за руки из кресла, а в ответ на ошарашенное \"ты чего?\" подхватил ее и заставил отплясывать с ним румбу.

Спустя пятнадцать дней после Биллова открытия Лоис все еще не могла не насвистывать каждую минуту \"Станцуй со мной \"бигин\"[2]. Вскочив на Пятой авеню в автобус, она теперь всегда улыбалась кондуктору и ах-как-огорчадась, если ему, бедняжке, приходилось искать ей сдачу. Она подолгу разгуливала в зоопарке. Она не забывала больше каждый день звонить мамуле, которая вдруг стала не просто мамуля, а \"мамуля - это наш человек\". \"Бедный папулька, - вздыхала она в телефонную трубку, - совсем заработался\". Нет, им с папулей совершенно необходимо отдохнуть. Ну хота бы поужинать с ними в пятницу. Договорились. И никаких \"но\"...

На шестнадцатый после Билова прозрения день случилось нечто. На исходе этого шестнадцатого новой эры, Эры Любви, дня Билл сидел в кресле, Лоис устроилась у него на коленях, прижавшись затылком к его плечу. Из радиоприемника нежно порыкивал джаз Чика Уэста, Солировал сам маэстро, выводя на приглушенной сурдиной трубе припев классной, хоть и не модной уже песенки \"Дым ест твои глаза\". ...

- Дорогой, - еле слышно прошептала Лоис.

- Детка моя, -разнеженно отозвался Билл.

Они сели чуть поудобнее. Лоис снова прислонилась головкой к его плечу, а Билл потянулся взять из пепельницы сигарету. Но вместо того, чтобы поднести ко рту, он перехватил ее точно карандаш и начал рисовать в воздухе круги, почти касаясь торящим кончиком руки Лоис.

-Да ну тебя, - дурашливо надув губы, сказала Лоис. - Обожжешь.

Но Билл, сделав вид, что не слышит ее, продолжал опасную забаву, и в конце концов, естественно, задел руку. Лоис громко вскрикнула и, вскочив с его колен, выбежала из комнаты.

Билл ринулся за ней и стал дубасить кулаком по двери ванной - Лоис заперлась.

- Лоис, детка. Сам не знаю, что на меня нашло, ей-богу. Ну солнышко мое, ну Лоис. Ради бога, открой. Слышишь меня? Ради бога!

Конечно же, она открыла и, конечно же, немедленно очутилась в его объятиях.

Но через неделю приключилось еще нечто. Только теперь уже не с сигаретой. В воскресенье проснулись они, и Биллу загорелось вдруг научить ее правильно замахиваться клюшкой. Ну да, она очень хотела прилично играть в гольф, ведь сам Билл классный игрок, все об этом только ей и твердили. А были они еще в пижамах и босиком. Раздухарились тоща жутко. То хихикали, то несли всякую чушь, то целовались, и раза два даже свалялись .от хохота на пол...

А потом он вдруг бац клюшкой ей по ступне, хорошо еще, удар получился не очень точным, ведь со всей силы замахивался.

Вот так. Ничего себе шуточки, да? Лоис снова перебралась к родителям. Мамуля купила для ее спальни новые шторы и поменяла там мебель, а папуля, как только у Лоис зажила нога и она стала снова нормально передвигаться, выдал ей чек на тысячу долларов. \"Иди купи себе платьев, - сказал он. Действуй\". Дважды ему повторять не пришлось, Лоис незамедлительно совершила набег на \"Сакс\" и \"Бонуит Теллер\", где и оставила всю тысячу. Зато платьев у нее теперь было-завались.

В ту зиму снег в Нью-Йорке шел нечасто, и Центральный парк выглядел каким-то облезлым. Но холод был страшенный. Однажды утром Лоис увидела из своего окна, выходившего на Пятую авеню, как кто-то выгуливал кудлатенького терьера. \"Хочу собаку\", - подумала она, и в тот же день поехала в зоомагазин. Она купила чудного трехмесячного скотчика и кокетливый красный ошейник, потом остановила такси и повезла поскуливающего щенка домой.

- Правда, он прелесть? - спросила она у Фреда, это их швейцар. Фред потрепал щенка по шее, согласившись, что парень и в самом деле симпатяга.

- Познакомься, Гас, это Фред, - счастливым голосом сказала Лоис. Знакомьтесь, Фред, это Гас. - Она подтолкнула щенулю к лифту. - Прошу вас, Гасси. Вы у нас симпатяга. Вы поняли? Маленький такой симпомпончик.

Симпомпончик мелко дрожал и от страха тут же напустил в кабине лужицу.

Через несколько дней Лоис отвезла Гасси обратно. Он упорно не желал становиться воспитанной собакой, и Лоис подумала, что папуля и мамуля все-таки правы: держать собаку в четырех стенах действительно бесчеловечно.

Отвезла и в тот же вечер заявила, что в Рено можно поехать и сейчас, и чего ради тянуть до весны. Решили так решили. Буквально в первых числах января Лоис улетела на Запад. Их поселили на ранчо для туристов, специально по- строенном поближе к Рено. Там Лоис и познакомилась с Бетти Уокер, она из Чикаго, и с Сильвией Хэггерти из Рочестера, Бетти, чья проницательность была острее, чем бандитский нож, много чего порассказала ей о мужчинах. Сильвия, тихая такая крепенькая брюнеточка, та болтать не любила, зато могла выпить жуть сколько виски с содовой, ни одна из приятельниц Лоис не решилась бы с ней тягаться. Когда все трое получили наконец свидетельства о разводе, Бетти Уокер устроила вечеринку в Рено. В ресторанчик, кстати, очень миленький, были приглашены и знакомые парни, соседи по ранчо, и Ред, жутко симпатичный, здорово приударял за Лоис, причем без всяких там глупостей. А она ему вдруг как рявкнет: \"Отцепись!\". Лоис единодушно осудили и обозвали воображалой. Ведь никто не знал, что она попросту боится высоких и жутко симпатичных кавалеров.

Естественно, она не могла не столкнуться в один прекрасный день с Биллом. Месяца через два после того, как она вернулась из Рено, Билл подсел к ней за столик в \"Сторк-Клубе\".

- Ну здравствуй, Лоис.

- Ну здравствуй, Билл. Мне кажется, тебе лучше пересесть за другой столик.

- Знаешь, я ходил на прием к психоаналитику. Он говорит, что у меня все будет тип-топ.

- Я очень рада. Билл, у меня тут свидание. Уходи.

-- Могу я иногда пригласить тебя на ленч?

- Билл, они сейчас придут. Пожалуйста, уходи.

Билл встал.

- Так я позвоню?

-Нет.

Билл ушел, и они действительно тут же появились, Мидди Уивер и Лиз Уотсон. Лоис заказала виски с содовой, выпила, потом заказала еще и снова выпила, и третий стакан, и четвертый. Только потом, уже на улице, она почувствовала, как здорово ее развезло. Она шла, и шла, и шла. Добрела до зоопарка и там наконец уселась - на скамейку перед вольерой с зебрами - так там и сидела, пока не выветрился хмель. А после отправилась домой.

Домой, то есть туда, где имеются родители, где по радио день-деньской треплются комментаторы, где вечно мельтешат перед глазами накрахмаленные горничные, сующие тебе под нос \"стаканчик холодного томатного сока\"

После обеда Лоис позвали к телефону. Когда она вернулась в гостиную, мама тут же подняла голову от книга:

- Кто это? Карл Керфман?

Карл Керфман, этакий коротышка с плотненькими ляжками, носил исключительно белые носки, потому что от всяких других у него чесались ноги. Голова его до отказа была набита жуткой ерундой. К примеру. Соберешься в субботу поехать на стадион, Карлуша тут как тут: \"По какому шоссе поедешь?\" Ты ему: \"По Двадцать шестому, наверное\", он сразу начнет тебя уговаривать ехать только по Седьмому, обязательно вытащит блокнотик и карандашик, все тебе нарисует, чтобы убедить тебя ехать именно по Седьмому. Ты, конечно \"стра-а-шно благодарна\", а он быстренько кивнет и дальше нудит, что там-то и там-то никакого поворота нет, хоть знак и висит. Почему-то его всегда немножко жаль, когда он вытаскивает этот свой блокнотик.

Месяца через три после поездки Лоис в Рено Карл сделал ей предложение. Вернее, поставил перед ней вопрос. Они возвращались из \"Уодорфа\", с благотворительного бала. У их седана заглох мотор, и Карл сразу засуетился, просто из кожи вон лез, чтобы завести. Лоис сказала:

- Да брось ты, в самом деле. Давай лучше сначала покурим.

Ну сидели они и курили, и вот тут он и выдал ей этот свой вопросик.

- Не хотела бы ты выйти за меня, а, Лоис?

Лоис смотрела, как чудно он курит. Не затягиваясь.

- О господи. Я страшно тронута. Карл.

Лоис давно уже предчувствовала, что Карл задаст его, но почему-то никогда не задумывалась о том, как она будет ; на него отвечать.

- Будь спок, Лоис, со мной не пропадешь. Я ради тебя в лепешку расшибусь.

Он резко повернулся, и из-под задравшейся брючины стал виден белый носок.

- Я страшно, страшно тронута, Карл, - снова сказала Лоис, - но пока мне о замужестве и думать тошно.

- Конечно, конечно, - поспешно пролепетал он, понимающим таким тоном,

- Ты знаешь, - Лоис повернулась к нему, - на Пятнадцатой и на Третьей есть гаражи. Так и быть, схожу с тобой туда...

На следующей неделе Лоис пригласила на ленч Мидди Уивер - в \"Сторк\", естественно. Говорила одна Лоис, а Мидди кивала и время от времени стряхивала пепел со своей сигареты. Лоис призналась, что поначалу Карл ей казался редким занудой. То есть, не совсем жутким... ну, в общем, понятно, что она имеет в виду, да? (Мидди кивнула и стряхнула пепел.) Но никакой он не зануда. Он очень чуткий, и застенчивый, и вообще ужасно милый. И ужасно умный. А известно ли Мидди, что Карл уже работает- в семейной их фирме \"Керфман и сыновья\"? Да, да. И между прочим, он классно танцует. А какие у него чудные волосы! Они же у него вьются - ну, когда он их не прилизывает. Нет, волосы у него чудо, просто чудо. И совеем он не толстый. Просто солидный. И страшно милый.

- Мне Карл всегда нравился, - сказала Мидди. - Да, Карл - это наш человек.

Пока Лоис ехала в такси домой, Мидди не выходила у нее из головы. Мидди замечательная. Такая умница, ну надо же. Умных людей не так уж много, по-настоящему умных, без трепа. Нет, Мидди настоящий друг. Лоис очень надеялась, что Боб Уокер все-таки женится на Мидди. Но если честно, она слишком для него хороша. Для этого самовлюбленного козла.

Лоис и Карп поженились весной, и не кончился еще медовый месяц, как новоиспеченный муж перестал носить белые носки. Еще он перестал носить со смокингом манишки. ,И перестал доказывать то одному, то другому, что до Манаскуана можно доехать не только по прибрежной дороге. Ну хочется людям проехаться рядом с морем, пусть едут, внушала ему Лоис, не приставай. И еще пусть пообещает ей не одалживать больше денег Баду Мастерсону. И когда он танцует, шаг нужно делать шире, шире. Неужели же он никогда не замечал, что так вот семенят только растолстевшие коротышки? И если она еще раз увидит, что он намазал волосы этим мерзким бриолином, она не знает, что она сделает.

Под конец третьего месяца супружеской жизни Лоие пристрастилась ходить в кино. На одиннадцатичасовой сеанс. Забивалась в какую-нибудь ложу и курила, курила. Все-таки это было лучше, чем торчать в проклятой квартире. Или ходить в гости к матери. Тем более, что от нее Лоис слышала тогда в основном одну-единственную фразу, всего в пять слов: \"Как же ты исхудала, доченька\". Вот кино действительно замечательная штука, здесь куда интереснее, чем с подружками. И однако Лоис как-то ухитрялась постоянно на них натыкаться. Такие все дурочки.

Ну вот, значит, к одиннадцати она шла в киношку. После того, как фильм кончался, отправлялась в туалет - причесаться, подкрасить губы и ресницы. Потом она долго рассматривала себя в зеркале и думала: \"А теперь что? Куда теперь-то деться?\"

Иногда Лоис заносило в другую киношку. Или же она слонялась по магазинам. Только ей тогда почти ничего не хотелось в этих магазинах покупать. И еще встречалась иногда с Куки Бенсон. Ведь если вдуматься, Куки единственная, у кого действительно есть мозги, единственная среди ее подруг, такая умница, правда-правда, без трепа. Классная девчонка. У нее классное чувство юмора. Они с Куки часами торчали в \"Сторк-Клубе\", рассказывая друг другу похабные анекдоты и перемывая косточки всем знакомым.

Нет, подружка у нее просто замечательная. И с чего она так не любила ее раньше? Такую-то умницу. Куки-это наш человек.

Карл все чаще жаловался на зуд. Как-то вечером он вдруг расшнуровал ботинки, стащил с себя черные носки и стал осторожно ощупывать ступни. Подняв голову, он увидел ошеломленное лицо Лоис.

- Чешутся, - виновато смеясь, стал оправдываться он. - Ну не могу я носить крашеные носки.

- Ты чересчур мнительный, - фыркнула Лоис.

- У моего отца то же самое было, -объяснил Карл. - Врачи говорят, это какая-то экзема.

Лоис изо всех сил старалась не сорваться на крик:

- Ты так носишься со своими ногами, будто у тебя по меньшей мере проказа.

Карл рассмеялся.

- Разве? - спросил он, все еще смеясь. - По-моему, совсем уж не так ношусь. - Он взял из пепельницы дымящуюся сигарету.

- О господи! - с ехидным смешком сказала Лоис. - Почему ты никогда не затягиваешься? Ну что за удовольствие просто пускать дым?

Карл опять рассмеялся и посмотрел на кончик сигареты будто этот кончик мог научить его курить как полагается.

- Сам не знаю, - он все смеялся. - Я никогда не затягиваюсь.

Обнаружив, что у нее будет ребенок, Лоис стала бегать в, кино пореже. Зато чаще стала встречаться с матерью, как правило, они отправлялись на ленч к Шраффту, брали себе по овощному салатику, а потом подолгу обсуждали фасончики для беременных. Мужчины в автобусах уступали Лоис место. В равнодушно-вежливом голосе лифтеров проскальзывали теперь особые уважительные нотки. Лоис ловила себя на том, что тайком заглядывает в детские коляски.

Карл всегда очень крепко спал и не слышал, как она всхлипывала, лежа рядом с ним.

Когда ребенок родился, все вокруг только и ахали: лапочка, какой же лапочка. Это был пухлый карапуз с малюсенькими ушками и белым пухом на голове, он так замечательно пускал слюни, конечно, для тех замечательно, кто понимает, какая это прелесть. Лоис его обожала. Карл его обожал. Тетки, бабки, дедки обожали его. В общем, парнишка получился, что надо. Катились недели, и Лоис вдруг поняла, что мистера Томаса Тэггетга Керфмана она готова целовать с утра до ночи. И с утра до ночи похлопывать его но маленькой попке. И с утра до ночи с ним разговаривать.

- Ну? Кто у нас сейчас будет купаться? Кто у нас сейчас будет чистеньким-чистеньким?.. Берта, вода нормальная? Мой сынуля будет купаться, да... Слишком горячая, ты слышишь, Берта? Плевать мне на градусник. Говорю тебе, горячая.

Однажды Карл специально пришел пораньше, чтобы присутствовать при купании. Лоис вытащила руку из \"в самый раз\" воды и нацелила мокрый палец на Карла.

- Кто это к Томми пришел? Кто этот большой дядя? Кто это, Томми?

- Он меня не узнал, - сказал Карл, надеясь, что это не так.

- Это твой папа, Томми! Это папа Томми.

- Он сто лет меня не видел.-нудил Карл.

- Томми! Видишь, куда мамин пальчик показывает? Этот большой дядя твой папа. Ну-ка, посмотри на папу.

В ту осень отец подарил Лоис норковую шубку, и если вы живете неподалеку от перекрестка Пятой авеню и Сорок седьмой улицы, то наверняка видели, как Лоис в своей новой шубке почти каждый четверг катит перед собой просторную, черного цвета колясочку по направлению к парку.

И в конце концов она все-таки совершила это. И у нее тут же возникло ощущение, что каким-то непостижимым образом об этом сразу всем стало известно. Мясники старались подобрать ей кусочек получше. Шоферы такси доверительно жаловались на то, что у мальца такой кашель, мэм. Берта, их горничная, как следует мочила теперь половую тряпку и больше не гоняла пыль из угла в угол. Бедняжка Куки, все еще пьяненько хихикавшая в \"Сторк-Клубе\", теперь частенько ей названивала. Женщины все чаще смотрели ей в лицо, а не на платье. В театре глазеющие на женщин мужчины явно выделяли ее, Лоис, притворяясь, что им просто любопытно, как она будет смотреться в очках.

Ну а свершилось это примерно через полгода после того дня, когда Керфман-младший запутался в своем пушистом одеялке... навсегда.

Тот, кого Лоис не любила, уселся как-то вечером в кресло и начал тупо разглядывать узор на половике- Лоис в этот момент вышла из спальни, в спальне же она чуть не полчаса стояла у окна, собираясь с силами. Лоис села в кресло напротив. Никогда еще Карл не казался ей таким глупым и таким толстым; Но она должна была сказать ему. И наконец она выдавила это из себя:

- Пойди достань свои белые носки. Давай, давай, - очень спокойно сказала она. - Надень их, дорогой.