Роберт Джордан

Корона мечей

И нет здравия в нас, и не прорастет добрых всходов, ибо земля едина с Драконом Возрожденным, а он – един с землею. Душа из огня, сердце из камня, в гордыне покоряет он, принуждая высокомерие уступать. Он горы поставит на колени, и моря расступятся пред ним, и склонятся самые небеса. Молитесь, дабы сердце из камня помнило слезы, а душа из огня не забыла любовь. Из спорного перевода «Пророчеств о Драконе», сделанного поэтом Киерой Термендалом из Шиоты; опубликован, как считается, между 700 и 800 Г.С.
Посвящается Харриет, которая еще раз доказала, что заслуживает самой глубокой благодарности





Пролог

МОЛНИИ

Элайда стояла у высокого окна с арочным сводом, расположенного на высоте около восьмидесяти спанов над землей, почти у самого верха Белой Башни. Отсюда открывалась вся даль за Тар Валоном – холмистые равнины и леса на берегу бегущей с северо-запада реки Эринин, с обеих сторон обтекающей остров и великий город на нем, обнесенный белыми стенами. Город уже наверняка испещрили длинные утренние тени, но с этой высоты все казалось ясным и светлым. Поистине, даже легендарные «безверхие башни» Кайриэна не могли соперничать с Белой Башней. Конечно, башни Тар Валона ниже, и все же повсюду шла молва о них и вознесенных в небо подвесных мостах, соединяющих их между собой.

На этой высоте легкий ветерок дул почти постоянно, ослабляя неестественную жару, овладевшую миром. Празднество Света миновало, снег давно должен был надежно укрыть землю, а между тем погода больше напоминала середину лета. Еще один – если мало было других – признак того, что Последняя Битва приближается и Темный прикоснулся к миру. Разумеется, Элайда, даже спускаясь вниз, не позволяла себе замечать жару. И уж конечно, не прохлада, приносимая ветром, была причиной того, что теперь Амерлин занимала эти покои, так незатейливо убранные и расположенные столь высоко, что, взбираясь сюда, ей приходилось преодолевать бессчетное количество ступеней.

Простые красно-коричневые плитки пола и белые мраморные стены, украшенные немногими гобеленами, не шли ни в какое сравнение с великолепием рабочего кабинета Амерлин и комнат при нем. Время от времени Элайда еще использовала эти помещения – ничего не поделаешь, в сознании некоторых людей они слишком прочно увязаны с властью Престола Амерлин, – но жила она здесь и чаще всего именно здесь и работала. Исключительно ради того, что можно было увидеть только с этой высоты. Однако не город, не река и не леса были предметом ее неослабевающего интереса, а нечто, начинающее возникать близ Башни.

Во дворе, где обычно проводили свои тренировки Стражи, развернулось гигантское строительство – там и сям виднелись высокие деревянные грузоподъемные краны и груды нарезанного мрамора и гранита. Трудясь, точно муравьи, суетились каменотесы и другие рабочие, и бесконечный поток повозок вливался через ворота, ведущие на территорию Башни, подвозя все новые и новые камни. В одном конце двора стояла деревянная рабочая модель, как ее называли каменотесы. Достаточно большая, чтобы человек мог залезть внутрь и, сидя на корточках, рассмотреть каждую деталь, каждый уголок, куда следовало поместить тот или иной камень. Большинство рабочих не умели читать и не разбирались в начерченных мастерами планах.

Любой король или королева имеют дворец. С какой стати в таком случае Амерлин ютиться в апартаментах, уступающих по размерам и убранству даже тем, которые имели в своем распоряжении многие самые обычные сестры? Ее дворец должен быть под стать Белой Башне великолепием и пышностью, а его шпиль – на десять спанов выше самой Башни. Когда мастер Лерман, который руководил каменотесами, услышал об этом, он побелел как полотно. Башню строили огир, и им помогали сестры, используя Силу. Один-единственный взгляд на лицо Элайды, однако, заставил Лермана поклониться и, запинаясь, заверить ее, что, конечно, все будет сделано в точности так, как она желает. Как будто могло быть по-другому.

Она недовольно поджала губы. Ей, конечно, хотелось, чтобы и ее дворец строили огир, но неизвестно почему они теперь вообще не покидали своих стеддингов. Она обратилась в ближайший Стеддинг Джентойн, что в Черных Холмах, и получила отказ. Вежливый, но все же отказ, без каких бы то ни было объяснений. Подумать только, они отказали самой Амерлин! В лучшем случае дело было в том, что с годами огир все больше тяготели к уединенному образу жизни. А может быть, в желании держаться подальше от людей, оставаться в стороне от их бесконечных раздоров и вражды.

Элайда решительно выбросила из головы неприятные мысли об огир. Она гордилась своим умением гасить бесполезные переживания по поводу того, чего не могла изменить. Огир – это мелочь. Их участие в делах мира сводилось к строительству городов, но и этим они не занимались уже давным-давно, а сейчас вообще крайне редко появлялись среди людей, разве что для ремонта построенных ими самими зданий.

Вид людей, ползающих внизу, точно жуки, заставил ее слегка нахмуриться. Строительство продвигалось вперед черепашьим шагом. Огир оказались для нее недоступны, но что мешало снова использовать Единую Силу? Конечно, не так уж много сестер практически владели Землей, но, для того чтобы установить камень и скрепить его с другими, не требовалось никакого особого умения. Да. Перед внутренним взором Элайды возник законченный дворец, с мостками, колоннадами, огромными, сияющими позолотой куполами и уходящим ввысь шпилем... Она подняла глаза к безоблачному небу, туда, где будет этот шпиль, и испустила долгий вздох. Да. Сегодня же следует отдать соответствующие распоряжения.

Башенные корпусные часы в комнате за ее спиной пробили третий утренний час, и вслед за ними звоном возвестили время городские гонги и колокола. Здесь, на этой высоте, их звуки были едва слышны. Элайда с улыбкой отошла от окна, поправляя платье из кремового шелка с красными вставками и широкую полосатую накидку Амерлин на плечах.

На вычурных позолоченных часах при каждом ударе перемещались маленькие золотые и серебряные, раскрашенные эмалью фигурки. На одном уровне они изображали рогатых троллоков со свирепыми мордами, убегающих от Айз Седай в развевающемся плаще. На другом Лжедракон пытался спастись от сверкающих серебряных молний, которые на него обрушивала другая сестра. Над циферблатом, на самом верху, увенчанные коронами король и королева стояли на коленях перед Амерлин в палантине, а у нее над головой сияла золотая дуга и Пламя Тар Валона, вырезанное из большого лунного камня.

Она не так уж часто смеялась, но при виде часов, как обычно, не смогла удержаться от легкого довольного смешка. Семейле Сорентайн, одна из прежних Амерлин, вышедшая из Серой Айя, заказала эти часы, пытаясь хотя бы таким образом воплотить свою мечту о возврате к дням перед Троллоковыми Войнами, когда ни один правитель не мог надеяться удержать трон без одобрения Башни. Однако грандиозные планы Семейле так и остались мечтами, канув в забвение, как и сама Семейле, и в течение трех столетий часы провалялись на пыльном складе, среди множества других давно позабытых вещей – ни одна Амерлин не осмеливалась выставлять их напоказ. Кроме Элайды. Колесо Времени не стояло на месте – оно поворачивалось, не останавливаясь ни на мгновение. То, что было когда-то, могло произойти снова. Должно произойти снова.

Часы очень гармонично вписывались в интерьер гостиной, дверь из которой вела в спальню и туалетную комнату. Прекрасные гобелены, красочная работа мастеров Тира, Кандора и Арад Домана, затканные серебряными, золотыми и разноцветными нитями, висели точно напротив друг друга. Элайда всегда любила порядок. Ковер из Тарабона, почти полностью закрывающий пол, был выдержан в красных, зеленых и золотых тонах; такие шелковые ковры ценились особенно высоко. На мраморных стенах были вырезаны непритязательные узоры, вертикальными полосами уходящие вверх, и в каждом углу стояли белые вазы из хрупкого фарфора Морского Народа, с двумя дюжинами тщательно подобранных алых роз в каждой. Заставить розы цвести сейчас можно было только с помощью Единой Силы, особенно учитывая противоестественную засуху и жару; что ж, ради этого стоило обратиться к Истинному Источнику, так она считала. Позолоченная резьба в строго выдержанном кайриэнском стиле покрывала единственное кресло – теперь никто не сидел в ее присутствии – и письменный стол. Действительно очень скромная комната, с потолком едва ли в два спана высотой, но до тех пор, пока не будет готов ее дворец, она готова с этим мириться. Особенно если учесть, что отсюда все строительство видно как на ладони.

Элайда уселась в кресло с высокой спинкой. Изображение Пламени Тар Валона, искусно вделанное в спинку и выложенное лунными камнями, оказалось прямо над ее темноволосой головой. Полированная поверхность стола была пуста, если не считать стоящих на ней трех лакированных шкатулочек алтарской работы. Открыв одну из них, с изображением позолоченных ястребов, летящих среди белых облаков, Элайда достала оттуда небольшой листок тонкой бумаги, лежащий поверх пачки докладов и прочих документов.

Наверно, уже в сотый раз перечитала она сообщение, двенадцать дней назад принесенное почтовым голубем из Кайриэна. Немногие в Башне знали о существовании этого послания. Никто, кроме нее, не был знаком с его содержанием; никому даже в голову не приходило, о чем там говорится. Эта мысль едва не заставила ее снова рассмеяться.

Кольцо вдето в нос буйвола. Надеюсь, поездка на рынок будет приятной.

Никакой подписи, да она и не была нужна. Только Галина Касбан могла отправить это замечательное сообщение. Галина, которой Элайда доверяла делать то, что не могла доверить больше никому, даже ради спасения собственной жизни. Она, конечно, не доверяла ей целиком и полностью – в такой степени она не доверяла никому, – но этой женщине, возглавляющей Красную Айя, она доверяла больше чем кому бы то ни было. В конце концов, Элайда сама вышла из Красной Айя и в большой степени все еще считала себя Красной.

Кольцо вдето в нос буйвола.

Ранд ал’Тор – Дракон Возрожденный, человек, который, казалось, готов был проглотить весь мир и уже проглотил значительную его часть, – Ранд ал’Тор схвачен, отрезан от Источника и находится в руках Галины. И никто из его приверженцев не догадывался о том, что случилось. Существуй хотя бы малейший шанс этого, и в письме было бы употреблено другое выражение. В некоторых более ранних сообщениях говорилось, что он заново открыл способность Перемещаться – Талант, утраченный Айз Седай со времен Разлома Мира, – и все же даже это не спасло его, а напротив, сыграло на руку Галине. По-видимому, у него вошло в привычку появляться и исчезать, никого не предупреждая о своих намерениях. Кому могло прийти в голову, что на этот раз он не просто ушел по своим делам, что его захватили? У Элайды вырвался короткий довольный смешок.

Пройдет еще неделя, самое большее две, и ал’Тор окажется в Башне, под присмотром и надежной охраной, и останется здесь до самой Тармон Гай’дон. Миру, таким образом, больше не угрожает опустошение, которое несет с собой этот человек. Безумие оставлять на свободе любого мужчину, способного направлять, и более того – мужчину, который, согласно пророчеству, должен противостоять Темному в Последней Битве; и ниспошли Свет, чтоб до нее были еще годы и годы – вопреки тому, что предвещает погода. Потребуются десятилетия, чтобы восстановить порядок в мире, уничтожив последствия всего того, что натворил ал’Тор.

Конечно, вред, который он уже нанес миру, ничтожно мал по сравнению с тем, что он способен натворить, оставшись на свободе. А ведь вдобавок ко всему прочему он и сам мог погибнуть, не успев выполнить свое предназначение. Ладно, теперь этот беспокойный молодой человек будет связан по рукам и ногам и окажется в безопасности, точно дитя в материнских руках, пока не придет время доставить его в Шайол Гул. После этого, если он уцелеет...

Элайда поджала губы. Как предсказывают Пророчества о Драконе, это вряд ли ему удастся, что несомненно было бы лучше всего.

– Мать? – Элайда чуть не вздрогнула, услышав голос Алвиарин. Входит даже не постучавшись! – Мать, у меня для вас срочные сообщения.

Стройная, с невозмутимым, холодным лицом, Алвиарин, как обычно, была в белом платье и плотно облегающей накидке Хранительницы Летописей того же цвета. Несомненно, чтобы напоминать всем, что она выдвинута от Белой Айя. Ей каким-то образом всегда удавалось произносить привычное обращение «Мать» таким тоном, будто она разговаривала с ровней, без малейших признаков уважения.

При появлении Алвиарин хорошее настроение Элайды мгновенно улетучилось. Хранительница Летописей происходила не из Красной Айя, и мысль об этом всегда уязвляла самолюбие Элайды как напоминание о собственной слабости, которую она проявила, только что заняв Престол Амерлин. К сожалению, не все происходило так, как ей хотелось, хотя кое-что несомненно удалось. Но не все. Пока не все. Ее чрезвычайно огорчало то, что за пределами Андора у нее было так мало связанных лично с ней «глаз и ушей». А все почему? Потому что ее предшественница сбежала вместе с предшественницей Алвиарин – им помогли; без помощи им это вряд ли бы удалось! – сбежала, не успев передать ей – добровольно или нет, это уж как получилось бы, – огромную сеть личных осведомителей Амерлин.

Элайда страстно желала заполучить эту сеть, по праву принадлежащую ей. По устоявшейся традиции все Айя передавали Хранительнице Летописей некоторую часть своих собственных глаз и ушей, ту, в общем-то, незначительную часть, которой они желали поделиться с Амерлин. Однако Элайда была убеждена, что эта женщина утаивает от нее кое-что даже из такой тоненькой струйки. И все же она не могла обратиться к главам Айя с просьбой передавать сведения напрямую ей, минуя Алвиарин. Просьба – всегда признак слабости, что само по себе плохо. Не хватало еще, чтобы Башня, которую она олицетворяла, выказывала слабость, стоя с протянутой рукой. Башня, которая, как считалось, возвышалась над этим миром.

Элайда прикладывала все усилия к тому, чтобы сохранить такое же бесстрастное выражение лица, как у вошедшей, наградив ее лишь кивком и делая вид, что изучает бумаги, которые достала из лакированной шкатулки. Неторопливо перебирая одну за другой, она так же неспешно клала их обратно в шкатулку. Не видя ни единого написанного там слова. Заставлять Алвиарин ждать было чуть ли не единственным доступным Элайде способом нанести укол самолюбию той, которая, как предполагалось, должна бы преданно служить ей. И это не доставляло удовольствия, скорее вызывало чувство горечи, потому что на самом деле это мелочь, пустяк.

В принципе Амерлин могла отдать любой приказ, ее слово – формально – считалось окончательным и бесповоротным. И все же на практике без поддержки Собрания Башни многие из ее приказов остались бы всего лишь чернилами на бумаге. Ни одна сестра не выказала бы неповиновения Амерлин, по крайней мере открыто, и все же для выполнения почти любого распоряжения требовались сотни вещей. При желании не стоило особого труда сделать так, чтобы ее приказы выполнялись как можно медленнее – настолько медленно, чтобы в конце концов просто утратили всякий смысл.

Спокойствие Алвиарин наводило на мысль о замерзшем пруде. Закрыв алтарскую шкатулку, Элайда оставила на столе заветный листок, который сулил ей несомненную победу. Не отдавая себе в этом отчета, она слегка поглаживала бумагу пальцами – как талисман.

– Неужели Теслин и Джолин снизошли наконец до того, чтобы сообщить хоть что-то еще, кроме того, что они благополучно прибыли на место?

Этот вопрос должен был напомнить Алвиарин, что ни одна сестра не могла надеяться чувствовать себя полностью защищенной перед Элайдой. Никого не интересовало, что происходит в Эбу Дар, а Элайду меньше всех; столица Алтары могла рухнуть в море – за исключением торговцев, никто бы этого даже не заметил. Однако Теслин сиднем просидела в Башне почти пятнадцать лет – до тех пор, пока Элайде не вздумалось вытащить ее оттуда. Если Элайда смогла отослать из Башни Восседающую – Красную Восседающую, которая поддерживала ее возвышение, – назначив своей представительницей у этого засиженного мухами трона... И никто не понимал, как так получилось, – ходили лишь смутные слухи. Значит, она могла при желании наказать любого. С Джолин дело обстояло иначе. Она занимала свое кресло Восседающей от Зеленых всего несколько недель. Все были уверены, что Зеленые выбрали ее специально, чтобы показать, что они не боятся новой Амерлин, которая подвергла ее суровому наказанию. Такое проявление оскорбительной дерзости, конечно, не следовало оставлять без внимания, и оно не было оставлено. Все прекрасно понимали это.

Вопрос Элайды имел целью напомнить Алвиарин, что она тоже уязвима, но эта стройная женщина лишь холодно улыбнулась в ответ. Потому что понимала – пока Собрание оставалось таким, как сейчас, она неприкосновенна. Взглянув на бумаги, которые держала в руке, она выдернула одну из них:

– Никаких сообщений от Теслин или Джолин, Мать, но новости только подтверждают то, о чем вам уже сообщали прежде. – Ее улыбка стала опасно близка к насмешке. – Все правители жаждут опробовать свои крылья. Хотят убедиться в том, что вы так же сильны, как... как ваша предшественница.

Даже у Алвиарин хватало такта не произносить в присутствии Элайды имя Суан Санчей. Однако по существу она была права. Складывалось впечатление, что каждый король, каждая королева и даже просто благородные семейства делали все, чтобы проверить, как далеко простирается власть новой Амерлин. Не мешало бы преподать им урок.

Бегло просмотрев свои бумаги, Алвиарин продолжала:

– Есть, однако, сообщение и из Эбу Дар. Через Серых. – Интересно, она подчеркнула последнее слово, чтобы уколоть побольнее? – Похоже, там объявились Илэйн Траканд и Найнив ал’Мира. Ведут себя как полноправные сестры, которые осчастливили королеву Тайлин, прибыв к ней в качестве... представительниц... от мятежниц. Есть еще две других, пока точно не установлено, кто именно, но возможно, они выполняют ту же миссию. Непонятно, являются ли они тоже мятежницами или просто их... приятельницами. Серые не уверены.

– Что им, Света ради, делать в Эбу Дар? – раздраженно спросила Элайда. И уж конечно, об этом Теслин непременно сообщила бы. – Серые, наверно, собирают всякие слухи. В сообщении Тарны сказано, что эти две по-прежнему в Салидаре, вместе с остальными мятежницами.

Тарна Фейр сообщила о том, что и Суан Санчей тоже там. И Логайн Аблар, распространяющий эту порочащую Айз Седай ложь, которую любая Красная сестра посчитала бы ниже своего достоинства даже слушать, не то что отрицать. Санчей несомненно тоже способствовала распространению бесстыдных слухов, в этом Элайда была так же уверена, как в том, что солнце восходит на востоке. Почему эта женщина не могла просто уползти куда-нибудь подальше и тихо умереть или хотя бы приличным образом отойти в сторону, уняться – как другие усмиренные?

Логайна можно повесить без лишнего шума, как только с мятежницами будет покончено; большинство людей в мире полагали, что он давным-давно мертв. Тогда грязная клевета, что Красная Айя способствовала его появлению в мире как Лжедракона, умрет вместе с ним. Ничего, как только мятежницы окажутся у нее в руках, нужно будет заставить Санчей передать ей сеть глаз и ушей Амерлин. И вытянуть из нее имена предательниц, которые помогли ей бежать. Глупо, конечно, надеяться, что среди них будет названа Алвиарин.

– Мне трудно представить себе, что эта девчонка, ал’Мира, способна отправиться в Эбу Дар и изображать там полноправную Айз Седай, а уж тем более, чтобы так поступила Илэйн.

– Вы приказали найти и доставить сюда Илэйн, Мать. Вы сказали, что это не менее важно, чем посадить на цепь ал’Тора. Пока она находилась в Салидаре, среди трех сотен мятежниц, было невозможно сделать что-либо, но во Дворце Таразин она не будет так надежно защищена.

– У меня нет времени на сплетни и слухи. – Элайда не могла сдержать себя и почти с презрением выплевывала слова. Что Алвиарин имела в виду, говоря об ал’Торе, которого нужно посадить на цепь? Может быть, ей известно больше, чем следовало? – Советую тебе еще раз перечитать сообщение Тарны и потом спросить себя, позволили ли бы даже мятежницы Принятым заявлять, что они имеют право на шаль.

Алвиарин с показным терпением дождалась, пока Элайда закончит, снова просмотрела свою пачку бумаг и вытащила оттуда еще четыре листка.

– Агент Серых прислал наброски, – почти мягко проговорила она, протягивая листки Элайде. – Он не художник, но Илэйн и Найнив нельзя не узнать. – Спустя некоторое время, убедившись, что Элайда не собирается брать рисунки, Алвиарин засунула их под остальные бумаги.

Элайда чувствовала, как краска гнева и замешательства приливает к ее щекам. Алвиарин сознательно не показала ей наброски с самого начала, унизила ее, заставив повести себя именно так. Элайда сделала вид, что не заметила этого – любое другое поведение привело бы к тому, что ее замешательство только больше бросилось бы в глаза, – но ничего не могла поделать со своим голосом, который звучал теперь подчеркнуто холодно.

– Я хочу, чтобы их обеих захватили и доставили ко мне.

Отсутствие на лице Алвиарин даже намека на любопытство снова пробудило у Элайды желание узнать, сколько и что именно эта женщина знала такого, чего ей знать не полагалось. Ал’Мира, эта девчонка, могла помочь справиться с ал’Тором, поскольку родом из той же деревни, что и он. Все сестры знали это, как и то, что Илэйн – Дочь-Наследница Андора и что ее мать умерла. Смутные слухи о связи Моргейз с Белоплащниками – совершеннейшая чепуха, она никогда в жизни не обратилась бы к Детям Света за помощью. Она умерла, неизвестно даже, где ее тело, и Илэйн вполне могла бы стать королевой. Если бы только ее удалось вырвать из рук мятежниц до того, как андорские Дома посадят вместо нее на Львиный Трон Дайлин! У нее больше, чем у кого-либо другого из благородных семейств, прав претендовать на этот трон. Если, конечно, не учитывать тот немногим известный факт, что в один прекрасный день она может стать Айз Седай.

У Элайды иногда бывали Предсказания – Талант, как все считали, утраченный задолго до того, как она появилась на свет, – и много лет назад она Предсказала, что ключом к победе в Последней Битве владеет королевский Дом Андора. Двадцать пять лет прошло, даже больше, пока стало ясно, что Моргейз Траканд добьется трона в борьбе за Престолонаследие, и все это время Элайда внимательно приглядывалась к ее дочери, к девочке, какой та была тогда. В чем состояла решающая роль Илэйн, Элайда не знала, но Предсказания никогда не обманывали. Иногда она почти ненавидела этот свой Талант, как ненавидела все, чем не могла управлять.

– Я хочу, чтобы захватили всех четырех, Алвиарин. – Две другие никакого значения не имели, конечно, но не следовало упускать ни малейшего шанса. – Немедленно передай Теслин мой приказ. Объясни ей – и Джолин тоже, – что если они даже теперь не будут регулярно присылать сообщения о происходящем, то пожалеют, что родились на свет. Я хочу также знать, как идут дела у Макуры. – Последнее слово она произнесла, скривив губы.

Это имя заставило вздрогнуть даже Алвиарин, и неудивительно. Даже от небольшой порции мерзкого настоя Ронде Макуры любой сестре становилось не по себе. Корень вилочника не смертелен – по крайней мере, выпив столько, чтобы уснуть, человек рано или поздно просыпался, – но настой из него ослаблял способность женщин направлять и по этой причине, казалось, был просто предназначен для воздействия на Айз Седай. Жаль, что это стало известно только после ухода Галины; если корень вилочника оказывал на мужчин такое же воздействие, что и на женщин, выполнить свою задачу ей было бы гораздо проще.

Алвиарин почти мгновенно справилась с собой, к ней вернулось все ее самообладание, непробиваемое, точно ледяная стена.

– Как пожелаете, Мать. Уверена, что они будут неукоснительно выполнять ваши приказания, как, конечно, им и положено.

Внезапно раздражение охватило душу Элайды, словно огонь сухое сено. В ее руках находилась судьба мира, а на ее пути то и дело возникали хоть и незначительные, но досадные препятствия. Достаточно скверно уже то, что она должна как можно быстрее прибрать к рукам мятежниц и брыкающихся правителей всех рангов. Так еще и здесь, в Башне, полно сестер, которые спят и видят, как бы насолить ей, – прекрасная почва для того, чтобы Алвиарин, воображающая о себе невесть что, могла снимать на ней отличный урожай. Только шесть Восседающих находились под сильным влиянием Элайды, а остальные, как она подозревала, при любом голосовании сначала смотрели в сторону Алвиарин. Ни одно важное решение не пройдет через Совет, если Алвиарин против, тут у Элайды не было никаких сомнений. При этом все происходило негласно, никто даже вида не показывал, что Алвиарин имеет хоть чуточку больше влияния или власти, чем должна иметь Хранительница Летописей. Но если Алвиарин была против... Хорошо хоть, что они еще не дошли до того, чтобы сходу отвергать все предложения Элайды. Они просто еле шевелились и, дай им волю, загубили бы все ее начинания. Им все это просто доставляло удовольствие. Немало Амерлин в свое время превратились всего лишь в марионеток, когда Собрание входило во вкус этого «развлечения» и отвергало все, что те предлагали.

Она непроизвольно стиснула руки, бумага под ними еле слышно затрещала.

Кольцо вдето в нос буйвола.

Алвиарин была все так же холодна и спокойна – точно мраморная статуя, – но Элайду это больше не волновало. С каждым мгновением ал’Тор приближался к ней. Мятежницы будут уничтожены, Совет усмирен, Алвиарин поставлена на колени, и все правители станут ходить перед ней на цыпочках. Начиная с Тенобии Салдэйской, которая прячется, не желая встречаться с ее посольством, и кончая Маттином Стефанеосом Иллианским, пытающимся, насколько Элайде было известно, служить и нашим, и вашим, ужиться и с ней, и с Белоплащниками, и с ал’Тором. Илэйн будет возведена на трон в Кэймлине, обязанная этим отнюдь не своему братцу; нужно сделать все, чтобы она полностью отдавала себе отчет в том, кто усадил ее туда. Совсем немного времени в Башне – и девочка превратится в сырую глину в руках Элайды.

– Я хочу, чтобы эти мужчины были уничтожены, Алвиарин. – Не было нужды разъяснять, кого подразумевала Элайда; половина Башни не разговаривала ни о чем, кроме этих мужчин в их Черной Башне, а другая половина шепталась о том же по углам.

– Есть сообщения, которые внушают беспокойство, Мать. – Алвиарин снова проглядела свои бумаги, но показать ей явно было нечего. Никаких новых сообщений она не достала, но и без них было ясно, что если какой пустяк и беспокоил эту женщину, то им могла быть только мерзкая навозная куча, копошившаяся под Кэймлином.

– Снова слухи? Ты веришь в болтовню о том, что тысячи мужчин и в самом деле стекаются в Кэймлин в ответ на бесстыдное обещание амнистии? – Одно из безобразий, которые творил ал’Тор, но вряд ли это причина для беспокойства. Просто куча отбросов, не более. Хотя, конечно, ее следует уничтожить, прежде чем Илэйн будет коронована в Кэймлине.

– Конечно, нет, Мать, но...

– Чем у нас занимается Тувин? Эта задача как раз из тех, для выполнения которых предназначены Красные. – Тувин Газал пятнадцать лет провела вне Башни и вернулась, лишь когда Элайда призвала ее обратно. Две другие Восседающие от Красных, которые сложили свои полномочия и отправились в «добровольное» изгнание одновременно с ней, теперь превратились просто в женщин с расстроенными нервами. Однако, в отличие от Лирен и Тсутамы, Тувин лишь закалилась в своей одинокой ссылке. – У нее пятьдесят сестер. – Элайда была уверена, что в этой Черной Башне вряд ли больше двух-трех мужчин, на самом деле способных направлять Силу. Расправиться с ними для пятидесяти сестер не представляло никакого труда. Хотя, конечно, там находились и другие люди, просто связанные с ними. Всяческие прихлебатели, маркитанты и, конечно, глупцы, находящиеся во власти пустых надежд и безумных амбиций. – Пусть возьмет сотню... нет, две сотни гвардейцев.

– Вы уверены, что поступаете благоразумно? Слухи о тысячах, конечно, безумие, но агент Зеленых в Кэймлине утверждает, что в Черной Башне более четырехсот мужчин. Очень неглупый человек. Он подсчитал, сколько телег с продовольствием ежедневно приезжает из города. И, как вам известно, слухи упорно твердят о том, что Мазрим Таим с ними.

Элайда прилагала титанические усилия, чтобы сохранить бесстрастное выражение лица, но вряд ли это ей полностью удалось. Она запретила упоминать имя Таима под угрозой наказания, и горько сознавать, что она не осмеливалась – да-да, не осмеливалась! – осуществить свою угрозу по отношению к Алвиарин. Эта женщина смотрела прямо ей в глаза; отсутствие на этот раз так часто механически повторяемого «Мать» тоже не было случайностью. И этот дерзкий вопрос: уверена ли она, что поступает благоразумно! Она, Престол Амерлин! Не первая среди равных – Престол Амерлин!

Она открыла самую большую из лакированных шкатулок, в которой на сером бархате лежали вырезанные из драгоценной поделочной кости миниатюры. Очень часто, стоило лишь взять в руки какую-нибудь вещицу из своей коллекции, это действовало удивительно успокаивающе – почти как вязание, которое доставляло ей такое удовольствие. Однако важнее было другое – эти чудные миниатюры позволяли Элайде при необходимости поставить человека на место, дать ему понять, что они интересуют ее несравненно больше, чем он. Она легко прикоснулась пальцами сначала к изысканной кошке, лоснящаяся шерсть которой, казалось, струилась, потом к женщине в изящно выполненном одеянии, с припавшим к ее плечам необычным крошечным животным, напоминающим сплошь покрытого волосами человека, – причудливая фантазия резчика. И наконец, Элайда тронула резную рыбу, выполненную так тонко и точно, что казалась почти настоящей, несмотря на то что светлая кость заметно пожелтела от времени.

– Пусть даже четыре сотни, Алвиарин, но кто они? Сброд! – Ей доставило удовольствие зрелище того, как Алвиарин поджала губы. Совсем чуть-чуть, еле заметно, но любая брешь в непробиваемом спокойствии этой женщины... успокаивала. – Разве это много? Только глупец поверит в то, что среди них больше одного-двух, на самом деле умеющих направлять Силу. Самое большее! За десять лет мы обнаружили лишь шестерых мужчин с этой способностью. За последние двадцать лет – только двадцать четыре. А тебе известно, как мы прочесывали всю землю. Что касается Таима... – Это имя обожгло ей язык; единственный Лжедракон, которому удалось избежать укрощения после того, как он оказался в руках Айз Седай. Ей, конечно, вовсе не хотелось, чтобы это событие было отражено в Летописях как происшедшее за время ее правления, во всяком случае, до тех пор, пока она не решит, как именно оно должно быть там описано. Пока в Летописях говорилось лишь о том, что он был схвачен. Элайда погладила чешую рыбы большим пальцем. – Он мертв, Алвиарин, иначе мы бы уже давно услышали о нем. И, уж во всяком случае, он не служит ал’Тору. Он заявлял, что он – Возрожденный Дракон. По-твоему, он легко и просто отказался от этой роли ради того, чтобы служить другому Возрожденному Дракону? По-твоему, если бы он был в Кэймлине, Даврам Башир даже не попытался бы убить его? – Большой палец быстрее заскользил по костяной рыбе, когда Элайда напомнила себе, что Маршал-Генерал Салдэйи находится в Кэймлине, подчиняясь приказу ал’Тора. Какую игру ведет Тенобия? Элайда изо всех сил сдерживалась, стараясь никак не выдать своих мыслей, уподобиться в бесстрастности своим костяным фигуркам.

– Двадцать четыре – совсем немало, и вряд ли стоит говорить об этом вслух, – с угрожающим спокойствием сказала Алвиарин. – Что двадцать четыре, что две тысячи – опасность в обоих случаях достаточно велика. В Летописях упоминается только о шестнадцати. Меньше всего сейчас стоит опять заниматься переписыванием Летописей. Хотя бы ради сестер, которые верят в то, что все изучаемое ими – правда. Даже те, которые вернулись сюда, потому что вы вызвали их, держат язык за зубами.

Элайда напустила на себя удивленный вид. Насколько ей было известно, сама Алвиарин занялась изучением Летописей, только став Хранительницей; она же интересовалась ими по собственной инициативе, хотя Алвиарин вряд ли знает об этом.

– Дочь моя, меня не пугает, даже если это разночтение выплывет наружу. В чем меня можно обвинить? И главное, кто посмеет наказать меня? – Это была правда, очень тонко граничащая с ложью, но, по-видимому, она не произвела на Алвиарин ни малейшего впечатления.

– В Летописях упоминается о том, что некоторые Амерлин были наказаны, хотя о причинах почти всегда говорится очень туманно. Ничего удивительного, ведь Амерлин может приказать изменить запись в Летописи, если она ее не устраивает...

Элайда хлопнула рукой по столу:

– Хватит, дочь моя! В Башне один закон, и это – я! То, что раньше считалось нужным скрывать, пусть в тайне и останется, по той же самой причине, по которой это делалось всегда – ради благополучия Белой Башни. – Только тут Элайда почувствовала, что ушибла ладонь; подняв руку, она увидела расколотую надвое рыбу. Сколько лет было этой чудесной вещице? Пятьсот? Тысяча? Все, что она могла сделать, это постараться никак не выдать своей ярости. И все же голос ее зазвучал заметно более хрипло: – Тувин возьмет пятьдесят сестер и две сотни гвардейцев Башни и поведет их в Кэймлин, к Черной Башне. Там они укротят любого обнаруженного ими мужчину, способного направлять, а потом повесят его, так же как и всех остальных, кого смогут захватить живьем. – Алвиарин даже глазом не моргнула, когда Элайда сообщила ей, как она понимает закон Башни. Элайда всегда понимала под истиной не то, что есть на самом деле, а то, чему следует быть; с учетом этого обстоятельства она и в самом деле была законом Башни. – Вдобавок повесить и всех мертвых. Пусть это послужит предостережением любому мужчине, у которого возникнет желание прикоснуться к Истинному Источнику. Пришли Тувин ко мне. Я хочу ознакомиться с ее планом.

– Как прикажете, Мать. – И голос, и лицо женщины были по-прежнему спокойны и невозмутимы. – Хотя, если мне будет позволено дать вам совет, я считаю, что следует подумать, прежде чем отсылать из Башни так много сестер. Мятежницам ваше решение явно придется по вкусу. Они больше не в Салидаре. Они движутся походным маршем сюда. В последних сообщениях говорилось о том, что они в Алтаре, но, судя по скорости их передвижения, сейчас они уже должны быть в Муранди. И они избрали собственную Амерлин. – Отыскивая имя, она заскользила взглядом по верхнему листку бумаги из своей пачки. – Эгвейн ал’Вир, кажется.

То, что Алвиарин оставила напоследок эту наиболее важную из своих новостей, имело, без сомнения, одну цель – окончательно вывести Элайду из себя. Она лишь откинула голову и засмеялась, с трудом удержавшись, чтобы не забарабанить пятками по полу. Удивление на лице Алвиарин заставило ее рассмеяться еще громче, смахивая пальцами выступившие на глазах слезы.

– Ты не понимаешь, что означают твои собственные слова, – сказала она между взрывами смеха, когда смогла заговорить. – Хорошо, что ты Хранительница Летописей, Алвиарин, а не Восседающая. Ты настолько слепа, что в Собрании тебе просто нечего было бы делать. Тебя и приглашали бы туда только тогда, когда дело доходило бы до голосования.

– Я понимаю достаточно, Мать. – Теперь голос Алвиарин, казалось, способен был заморозить стены. – Я понимаю, что три с лишним сотни мятежных Айз Седай движутся на Тар Валон с армией, возглавляемой Гаретом Брином, о котором идет слава выдающегося полководца. Даже учитывая явные преувеличения, которыми грешат сообщения о том, что в этой армии больше двадцати тысяч человек, имея своим предводителем Брина, они захватят все деревни и города, мимо которых пройдут. Я не говорю, конечно, что они могут взять Тар Валон, но все равно это не повод для смеха. Нужно распорядиться, чтобы Верховный Капитан Чубейн более энергично вербовал новобранцев в Гвардию Башни.

Взгляд Элайды остановился на разбитой рыбе, вид которой вызвал новую вспышку раздражения; она встала и, подойдя к ближайшему окну, повернулась спиной к Алвиарин. Открывшаяся перед ней картина строительства растворила привкус горечи, помог и листок бумаги, который она сжимала в руке.

Она с улыбкой посмотрела вниз, на свой будущий дворец.

– Три сотни мятежниц – да, но тебе непременно нужно перечитать отчет Тарны. По крайней мере сто из них уже в весьма плачевном состоянии. – В той или иной степени она доверяла Тарне, Красной, по складу своего ума не склонной городить чепуху, а та сообщила, что многие из мятежниц уже вздрагивают при виде тени. Глупые, отчаявшиеся овцы, понадеявшиеся на своего пастуха, так она сказала. А пастух-то кто? Дикарка, хотя и довольно здравомыслящая. Тарна должна вскоре возвратиться, и тогда даст более подробный отчет. Хотя особой нужды в этом нет. В отношении мятежниц у Элайды имелись свои планы, и они понемногу уже начали осуществляться. Но это был ее секрет.

– Тарна всегда была уверена, что может заставить людей делать то, что они делать не собирались, – если ей это нужно.

Как многозначительно это было сказано! Интересно, стояли за этим тоном реальные сведения или Алвиарин просто старалась набить себе цену? Элайда решила, что разумнее не обращать на это заявление внимания. Она вынуждена не обращать внимания на слишком многое, связанное с Алвиарин, но еще не вечер. Скоро все изменится.

– Что касается их армии, дочь моя, Тарна сообщает, что в ней самое большее две-три тысячи человек. Можешь не сомневаться, если бы их было больше, она, конечно, не упустила бы случая хорошенько попугать нас. – По мнению Элайды, глаза и уши всегда все преувеличивали, чтобы придать большую ценность своим сообщениям. Поистине, только Красным сестрам и можно доверять. Во всяком случае, некоторым из них. – Но я бы не беспокоилась, даже если бы у них и вправду было двадцать тысяч, или пятьдесят, или сто. Можешь ты хотя бы предположить почему? – Она внезапно повернулась. Заледеневшее лицо Алвиарин казалось маской – не только хладнокровия, но и слепого непонимания. – Ты, кажется, очень хорошо выучила все законы Башни. Какое наказание ожидает мятежниц?

– Для зачинщиц, – медленно проговорила Алвиарин, – усмирение. – Она слегка нахмурилась, подол платья едва заметно заколыхался, когда она переступила с ноги на ногу. Даже Принятые знали это, и она не могла понять, почему Элайда задала ей такой простой вопрос. Очень хорошо. – Для многих остальных то же самое.

– Может быть, может быть...

Сами зачинщицы могли избежать этого, по крайней мере большинство из них, если бы должным образом раскаялись. По закону минимальное наказание состояло в порке розгами в Большом Зале перед всеми сестрами, с последующей публичной епитимьей, срок которой составлял самое меньшее год и день. Однако нигде не говорилось о том, что епитимью нужно отслуживать всю сразу. Месяц здесь, месяц там, и виновные смогут искупать свои преступления десять лет – как постоянное напоминание о том, что случается с теми, кто идет против нее, Элайды. Некоторые будут усмирены, конечно, – Шириам, кое-кто из наиболее известных так называемых Восседающих, – но не все. Ровно столько, сколько нужно, чтобы остальные боялись повторить их ошибки, но чтобы при этом не слишком ослаблять саму Башню. Белая Башня должна выстоять и сохранить свою мощь и железную хватку при любых обстоятельствах.

– Только одно преступление из тех, которые они совершили, на самом деле заслуживает усмирения. – Алвиарин удивленно открыла рот. В древние времена тоже случались мятежи, память о которых похоронена так глубоко, что немногие сестры вообще знали о них. Летописи об этом умалчивали, списки усмиренных и казненных были доступны только Амерлин, Хранительнице, Восседающим и, конечно, тем немногим библиотекарям, которые их хранили. Элайда не дала Алвиарин возможности заговорить. – Любая женщина, присвоившая себе титул Амерлин, не имея на то права, обязательно должна быть усмирена. Если бы они верили, что у них на самом деле есть шанс победить, Амерлин стала бы Шириам, или Лилейн, или Карлиния, или кто-нибудь еще из них. – Тарна сообщала, что Романда Кассин бежала из ссылки. Романда несомненно ухватилась бы за палантин Амерлин обеими руками, если бы увидела хоть крошечную долю такой возможности. – А они прячутся за спину Принятой!

Элайда с кривой усмешкой покачала головой. Она сама была Амерлин и могла процитировать каждую фразу закона почти дословно, – в конце концов, он защищал прежде всего ее интересы, и в нем ни слова не говорилось о том, что, прежде чем стать Амерлин, женщина должна быть полноправной сестрой. Очевидно, что должна, просто те, кто вырабатывал закон, никогда не делали упор на это, считая само собой разумеющимся, и мятежницы пролезли сквозь эту щель.

– Они знают, что их дело безнадежно, Алвиарин. Пустое бахвальство, хорошая мина при плохой игре – вот к чему сводятся все их замыслы. И еще к тому, чтобы впоследствии найти способ так или иначе уйти от наказания, а девчонку просто принести в жертву. – Что достойно сожаления. Ал’Вир – еще одна девушка, которая могла бы помочь держать ал’Тора в руках. Кроме того, если бы ей суждено было овладеть Единой Силой в полную меру своих способностей, она стала бы в этом смысле самой могущественной за тысячу лет или даже больше. Поистине жаль.

– Пустое бахвальство... Зачем им тогда Гарет Брин и его армия? Им понадобится пять или шесть месяцев, чтобы добраться до Тар Валона. За это время капитан Чубейн мог бы увеличить число гвардейцев...

– Их армия... – усмехнулась Элайда. Алвиарин так глупа! При всей своей чисто внешней невозмутимости она по сути всего лишь жалкий, трусливый кролик. Элайда наперед могла вычислить, о чем та собиралась говорить дальше. Сейчас пустится в разглагольствования в духе той чепухи, которую без конца молола Санчей: об Отрекшихся, вырвавшихся на свободу. Конечно, она не посвящена в тайну, но вечно повторять одно и то же... – Фермеры с копьями, мясники с самострелами и портные на лошадях! И чем ближе к городу, тем чаще они вспоминают о том, что Сияющие Стены даже Артуру Ястребиное Крыло оказались не по зубам. – Нет, не кролик, конечно, не кролик. Хитрая, пронырливая ласка. И все же рано или поздно мех этой ласки пойдет на отделку плаща Элайды. Если Свет пожелает, то раньше. – И чем ближе к городу, тем быстрее тает их армия – каждый день они теряют человека, если не десять. Я ничуть не удивлюсь, если наши мятежницы объявятся здесь лишь в сопровождении своих Стражей.

Слишком многие знали о расколе в Башне. Когда восстание будет наконец подавлено, придется изобразить дело так, будто никакого раскола не было, просто небольшое... осложнение, может быть, частично даже явившееся результатом тех безобразий, которые натворил ал’Тор. Это потребует немало усилий и займет много лет. Пройдут, наверно, поколения, прежде чем воспоминания исчезнут из людской памяти. И все бывшие мятежницы дорого заплатят за все эти хлопоты.

Элайда стиснула кулак, будто сжимая глотку одной из мятежниц. Или Алвиарин.

– Я собираюсь расправиться с ними, дочь моя. Весь этот мятеж лопнет, точно гнилая дыня. – Тайна, известная только ей, служила залогом того, что так и будет, сколько бы фермеров и портных лорду Брину ни удалось заманить к себе. Но, в конце концов, какое ей дело до того, что думает эта глупая женщина? Внезапно ею овладело Предсказание. Уверенность в том, чего она на самом деле никак не могла знать, тем не менее уверенность более сильная, чем если бы будущее свершалось прямо у нее на глазах. Внутренний голос, внушавший ей это чувство, был так силен, что Элайда, не задумываясь, шагнула бы с утеса, если бы он потребовал от нее этого. – Белая Башня вновь станет единой и сильной – сильнее, чем когда-либо прежде. Все последствия раскола будут искоренены, а имена мятежниц преданы забвению. Ранд ал’Тор предстанет перед лицом Амерлин, ее гнев обрушится на него. Черная Башня будет сожжена и залита кровью, по ее земле станут гулять сестры. Таково мое Предсказание.

Как обычно, когда Предсказание покинуло ее, Элайда, вся дрожа, с трудом перевела дыхание. Медленно и глубоко дыша, она постаралась взять себя в руки; никто не должен быть свидетелем ее слабости. Но Алвиарин... Ее глаза были широко распахнуты – шире просто невозможно, – рот раскрыт, точно она хотела что-то сказать, но забыла, что именно. Листок выскользнул из зажатой в руке пачки, она едва успела подхватить его в самый последний момент. Однако это привело ее в чувство. В мгновение ока она снова нацепила на лицо маску безмятежного спокойствия, знаменитого спокойствия Айз Седай, но факт оставался фактом – она потрясена до глубины души. О, очень хорошо! Может быть, теперь наконец до нее дойдет, что не стоит затевать козни против той, которую ожидает несомненная победа. Пусть жует и пережевывает эту мысль, если иначе не умеет, – глядишь, и сломает зубы.

Элайда еще раз глубоко вздохнула и поудобнее устроилась за письменным столом, переложив сломанную костяную рыбку так, чтобы не видеть ее. Сейчас самое время развить свою победу.

– Есть кое-что, что необходимо сделать прямо сейчас, дочь моя. Прежде всего, необходимо отправить послание леди Каралайн Дамодред...

Элайда долго и терпеливо давала свои указания, затрагивая в том числе вопросы, в которых Алвиарин прекрасно разбиралась и без нее, но временами обнаруживая пробелы в ее познаниях. В конечном счете Амерлин должна делать свое дело с помощью Хранительницы Летописей, даже если она ненавидит эту женщину. Доставляло удовольствие следить за глазами Алвиарин, за тем, какое удивление возникало в них, когда становилось ясно, что кое-чего она и в самом деле не знала. Но все время, пока Элайда отдавала свои приказания, затрагивающие судьбы мира между Океаном Арит и Хребтом Мира, в ее сознании то и дело вспыхивал образ молодого ал’Тора, с каждым мгновением приближающегося к ней. Точно посаженному в клетку медведю, ему придется научиться танцевать, чтобы получать свой обед.

Описывая годы Последней Битвы, Летописи, конечно, должны упомянуть о Драконе Возрожденном, но одно имя будет вписано туда более крупными буквами, чем все остальные. Элайда до Аврини а’Ройхан, младшая дочь одного из мелких Домов на севере Муранди, – вот кто войдет в историю как величайшая и самая могущественная Амерлин за все время существования Башни. Самая могущественная женщина в истории мира. Женщина, которая спасла человечество.

* * *

Айильцы, замершие в глубокой низине между пологими, покрытыми бурой травой холмами, казались высеченными из камня. Они не обращали ни малейшего внимания на клубы пыли, которые вздымал порывистый ветер. Еще меньше их волновало отсутствие снега, в это время года обычно уже надежно укрывавшего землю. Никто из них прежде не видел снега, а жара – точно в раскаленной печи, – не ослабевающая даже ночами, которые здесь так быстро сменяли дни, была гораздо слабее, чем там, откуда они явились. Все их внимание было приковано к южному холму. Они ожидали сигнала, от которого зависела сама судьба клана Шайдо.

Внешне Севанна выглядела точно так же, как остальные, хотя держалась немного в стороне от кружка Дев. Казалось, им ничего не стоило часами сидеть на корточках, темные вуали уже скрывали лица до глаз. Она ждала вместе со всеми и даже более нетерпеливо, чем можно было предположить, глядя на нее. Однако вовсе не того, чего ждали все остальные. Это первая причина, почему она командовала, а они подчинялись. Вторая причина состояла в том, что она понимала, чего можно добиться, отказавшись от устаревших обычаев и изживших себя традиций, связывающих по рукам и ногам.

Зеленые глаза Севанны еле заметно замерцали, когда она перевела взгляд налево, туда, где сидели двенадцать мужчин и одна женщина, все с круглыми щитами из бычьей кожи и тремя-четырьмя короткими копьями в руках, все в серо-коричневых кадин’сор, так же хорошо сливающихся с местностью здесь, как и в Трехкратной Земле. Эфалин, короткие седеющие волосы которой прикрывала обмотанная вокруг головы шуфа, время от времени поглядывала в сторону Севанны; она явно тревожилась – в той степени, в какой такое вообще может быть сказано о Деве Копья. Некоторые Девы Шайдо отправились на юг, присоединились к глупцам, пляшущим вокруг ал’Тора, и Севанна не сомневалась, что оставшиеся не раз обсуждали это. Эфалин, похоже, волновало, обеспечила ли Севанна прикрытие Девам, будто из-за того, что прежде она сама была Фар Дарайз Май, это должно было волновать ее больше всего. Ну, Эфалин, по крайней мере, точно знала, в чьих руках истинная власть.

Мужчины, возглавлявшие различные сообщества воинов Шайдо, не сводили глаз с холма, время от времени бросая быстрые взгляды и друг на друга. В особенности это относилось к туповатому Маерику, главе Сейа Дун, и Бендуину, чье лицо покрывали многочисленные шрамы, из Фар Алдазар Дин. После сегодняшнего дня ничто больше не удержит Шайдо от того, чтобы послать в Руидин мужчину, который, если останется жив, станет вождем клана. Пока этого не произошло, от имени вождя клана говорила Севанна – с тех пор как стала вдовой последнего из них. Последних двух вождей. И пусть те, кто шепчет по углам, что она принесла клану неудачу, успокоятся на этом.

Браслеты из драгоценной кости и золота тихо звякнули, когда она поправила темную шаль на плечах и многочисленные ожерелья. Большая часть из них тоже были из золота или резной кости, но одно украшали жемчужины и рубины – прежде оно принадлежало мокроземке из благородных, которая теперь носила белое и гнула спину, прислуживая среди прочих гай’шайн в горах, называемых Кинжал Убийцы Родичей, – с него же свисал рубин величиной с небольшое куриное яйцо, который очень уютно устроился точно в ложбинке груди. Мокроземцы приносили богатую добычу. Большой изумруд на пальце Севанны, казалось, ловил солнечный свет и преображал его в зеленый огонь. Носить кольца на пальцах – еще один из обычаев мокроземцев, заслуживающий того, чтобы его перенять, и не имело значения, что из-за этого кольца все взгляды то и дело устремлялись на нее. Севанна носила бы еще больше колец, попади ей в руки такие, которые были бы под стать великолепию этого камня.

Большинство мужчин полагали, что именно Маерик и Бендуин первыми получат от Хранительниц Мудрости разрешение попытать счастья в Руидине. Только Эфалин подозревала, что никто его не получит, но и она не больше чем подозревала; к тому же она достаточно осторожна, чтобы не делиться своими подозрениями с Севанной или с кем бы то ни было еще. Их заскорузлые мозги продолжали цепляться за старое. Поистине, насколько Севанну снедало нетерпение и страстное желание поскорее освоить все новое, настолько же отчетливо она понимала, что делать это нужно не спеша. Многое, очень многое в их подходе к жизни уже претерпело изменения с тех пор, как Шайдо перевалили через Стену Дракона и оказались в мокрых землях – все еще мокрых, если сравнивать их с Трехкратной Землей, – и все же гораздо больше еще предстояло изменить. Если Ранд ал’Тор окажется у нее в руках, если она выйдет замуж за Кар’а’карна, вождя вождей всех Айил, – все, что мокроземцы болтали о Драконе Возрожденном, было, конечно, полной глупостью, – будет положено начало новому способу назначения вождей и кланов, и септов. Возможно, даже руководителей сообществ воинов. Ранд ал’Тор станет назначать их. Конечно, она будет указывать ему, кого именно и куда. И это будет только начало. Заслуживал внимания, например, обычай мокроземцев передавать высокое звание и власть по наследству – сначала своим детям, потом детям своих детей, и так далее.

Ветер неожиданно подул сильнее, сменив направление на южное. Его завывания могли заглушить звуки, издаваемые лошадьми и повозками мокроземцев. Севанна снова поправила шаль, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица. Ни в коем случае нельзя обнаруживать свое беспокойство, чего бы это ни стоило. Однако быстрый взгляд вправо убедил ее, что можно не волноваться по этому поводу. Там тесной толпой сгрудились свыше двухсот Хранительниц Мудрости Шайдо; при обычных обстоятельствах по крайней мере некоторые из них не сводили бы с нее глаз, точно хищные грифы, но сейчас все взгляды были устремлены на холм. И все же кое-кто из них наверняка заметил ее беспокойство, обратил внимание на то, что она, не удержавшись, поправляла шаль и приглаживала объемистые юбки. Севанна презрительно скривила губы. На некоторых из этих лиц бисером выступил пот. Пот! Куда подевалась их гордость? Как можно до такой степени забыться и выставлять на всеобщее обозрение свою тревогу?

Всех охватило напряжение, правда, едва заметное, когда на вершине холма появился юноша из Совин Най и, опустив вуаль, заторопился вниз. Как и положено, он подошел прямо к ней, но, к ее неудовольствию, заговорил слишком громко, так, что слышали все окружающие:

– Они выслали вперед разведчиков, и одному из них удалось скрыться. Он ранен, но все еще на коне.

Предводители сообществ задвигались еще до того, как юноша закончил говорить. Так не положено. Если бы шел бой, тогда другое дело, тогда Севанна позволила бы им командовать – сама она лишь несколько раз в жизни держала в руках копье, – но не сейчас. Нельзя допускать, чтобы они хоть на мгновение забывали, кто она такая.

– Все копья до единого – немедленно в бой! – громко приказала она. – Главное – не дать им опомниться.

Они со всех сторон окружили ее.

– Все копья? – недоверчиво переспросил Бендуин. – Ты имеешь в виду – кроме тех, которые нужны для прикрытия?..

Вспыхнув, Маерик вмешался, не дав Бендуину договорить:

– Если у нас не останется резервов, мы можем оказаться...

Севанна прервала обоих:

– Все копья! Мы станцуем с этими Айз Седай. Мы должны немедленно уничтожить их!

Лица Эфалин и большинства остальных по-прежнему оставались бесстрастными, но Бендуин и Маерик хмурились, явно собираясь возражать. Глупцы. Перед ними всего несколько дюжин Айз Седай, всего несколько сотен вооруженных мокроземцев, а у них больше сорока тысяч алгай’д’сисвай! Так нет, они все равно будут стоять на своем, скулить, что надо обеспечить прикрытие разведчиков и держать копья в резерве, как будто оказались лицом к лицу с другими айильцами или целой армией мокроземцев.

– Я говорю от имени вождя клана Шайдо. – Лишнее напоминание не повредит. – Их всего горстка. – Теперь она бросала каждое слово с презрением. – Их ничего не стоит догнать, если, конечно, копья поторопятся. Вы, по-моему, собирались до восхода солнца отомстить за Дизэйн? Мне кажется, или я и впрямь чувствую запах страха? Страха перед несколькими десятками мокроземцев? Куда подевалась гордость Шайдо?

От этих слов лица у них стали каменными, чего она и добивалась. Даже глаза Эфалин засверкали, точно серые полированные жемчужины, когда она махнула Девам рукой. Предводители сообществ устремились вверх по склону, и Девы, окружавшие Севанну, последовали за ними. Это было не совсем то, чего она добивалась, но, по крайней мере, все копья пришли в движение. Даже находясь в ложбине, она видела, как, казалось, прямо из-под земли возникали фигуры, облаченные в кадин’сор, и торопливо устремлялись на юг таким широким шагом, что им ничего не стоило догнать лошадей. Сейчас некогда тратить время на разговоры. Однако позднее нужно непременно поговорить с Эфалин, подумала Севанна и повернулась к Хранительницам Мудрости.

Они были специально отобраны среди сильнейших Хранительниц Мудрости Шайдо, способных направлять Единую Силу, из расчета шесть-семь человек на каждую Айз Седай из окружения ал’Тора, и все же Севанна остро ощущала их неуверенность. Они пытались скрыть ее за своими застывшими лицами, но от этого она никуда не делась, проявляясь в беспокойном движении глаз и в том, как они время от времени облизывали губы. Сегодня падут многие старые традиции, такие же могущественные, как закон. Хранительницы Мудрости не должны принимать участия в сражениях. Хранительницы Мудрости должны держаться подальше от Айз Седай. Из древних сказаний им было известно, что когда-то Айил служили Айз Седай, но, провинившись перед ними, были сосланы в Трехкратную Землю, и что им суждено погибнуть, если они когда-нибудь снова подведут Айз Седай. До них доходили рассказы о том, что первым делом заявил Ранд ал’Тор: Айил как часть своего служения Айз Седай поклялись никогда не прибегать к насилию.

Сама Севанна была уверена, что все эти россказни – сплошная ложь, и все же она неоднократно убеждалась в том, что Хранительницы Мудрости верят им. Никто не говорил ей этого, конечно, но она все равно знала. Для того чтобы стать Хранительницей Мудрости, ей тоже следовало совершить путешествие в Руидин, однако она прекрасно обошлась без этого. Тем не менее остальные признали ее, хотя многие с явной неохотой. Теперь им не оставалось ничего другого, как продолжать и дальше мириться со всеми теми новшествами, которые она намеревалась внести в их жизнь. Бессмысленные традиции должны быть вырваны с корнем и заменены новыми.

– Айз Седай, – негромко произнесла Севанна. С приглушенным звоном браслетов и ожерелий Хранительницы Мудрости тут же склонились к ней, ловя каждое слово. – Они захватили ал’Тора, Кар’а’карна. Мы должны освободить его. – Некоторые из них слушали ее, сохраняя хмурое выражение лица. Большинство полагали, что ею двигало стремление отомстить за смерть Куладина, ее второго мужа. Им было понятно это желание, но только ради него одного они не пришли бы сюда. – Айз Седай! – От гнева она уже почти шипела. – Мы держим свое слово, а они свое – нет. Мы не применяем насилия, как и поклялись, а они пользуются этим. Вы знаете, как погибла Дизэйн. – Конечно, они знали, это можно было понять по их вспыхнувшим взглядам, неотрывно прикованным к ее лицу. Убийство Хранительницы Мудрости приравнивалось к убийству беременной женщины, ребенка или кузнеца. Некоторые из этих женщин знали даже значительно больше остальных, и это тоже можно было прочесть в их взглядах. Терава, Риэль и кое-кто еще. – Если мы допустим, чтобы эти женщины остались безнаказанными, значит, мы хуже животных, у нас нет чести. Но я своей не поступлюсь.

Решив, что с них достаточно, она с достоинством подобрала юбки и с высоко поднятой головой устремилась вверх по склону, даже не оглянувшись. Она не сомневалась, что остальные следуют за ней. Терава, и Норлия, и Дэйлин позаботятся об этом, и Риэль, и Тион, и Мейра, и остальные из числа тех тринадцати, кто несколько дней назад вместе с ней присутствовал при том, как Айз Седай избили Ранда ал’Тора, а потом засунули обратно в деревянный сундук. Ее напоминание даже в большей степени относилось именно к ним, и она не сомневалась, что они не осмелятся ослушаться ее. Правда о том, как на самом деле умерла Дизэйн, намертво связала их с ней.

Хранительницам Мудрости приходилось бежать, перекинув край юбки через руку, и они, конечно, не могли развить такую скорость, как алгай’д’сисвай в кадин’сор. Однако, пусть с трудом, они бежали, лишь немного отставая от остальных. Пять миль через низкие округлые холмы – не такая уж долгая пробежка. Перевалив через очередной гребень, они увидели, что танец копий уже начался. Отчасти.

Тысячи алгай’д’сисвай образовали огромное озеро серо-коричневых волн с черными крапинками вуалей. Оно плескалось вокруг сбившихся в кучу повозок мокроземцев, а те, в свою очередь, окружали небольшую группу деревьев из тех, которые часто встречались в этой местности. От гнева у Севанны перехватило дыхание. У Айз Седай хватило времени даже на то, чтобы собрать вместе всех своих лошадей. Окружив повозки, копья неуклонно сужали круг, осыпая их стрелами, которые, однако, будто наталкивались на невидимую стену. Сначала некоторые стрелы, летящие выше этой стены, проходили над ней, потом и они стали ударяться о невидимую преграду и отскакивать. Глухой ропот пронесся по толпе Хранительниц Мудрости.

– Видите, что творят Айз Седай? – закричала Севанна, будто тоже была способна разглядеть плетение из Единой Силы. Она с трудом сдержала усмешку. Свет, до чего же глупы эти Айз Седай, с их Тремя Клятвами, о которых они столько толкуют! Когда до них наконец дойдет, что Сила просто создана для того, чтобы использовать ее как оружие, а не возводить с ее помощью всякие дурацкие преграды, может оказаться уже слишком поздно. При условии, конечно, что Хранительницы Мудрости очнутся и примутся за дело, вместо того чтобы стоять, вытаращив глаза. Где-то в этих повозках, наверно, все еще лежал, скрючившись, Ранд ал’Тор, засунутый в сундук, точно рулон шелка. Все расчеты Севанны строились на том, чтобы захватить его. Если Айз Седай смогли справиться с ним, то и она сможет – с помощью Хранительниц Мудрости. А когда он поймет, что его ожидает, он и сам... – Терава, бери половину Хранительниц Мудрости и заходи с ними с запада. Ударите, как только мы начнем. Айз Седай должны ответить за Дизэйн. Мы заставим их заплатить такой тох, какого никто и никогда не выплачивал прежде.

Хранительницы Мудрости понятия не имели, о каком долге чести идет речь, поэтому с ее стороны было глупым хвастовством упоминать о нем, и все же это сработало. В гневном ропоте Хранительниц Мудрости то и дело слышались яростные обещания заставить Айз Седай заплатить свой тох. Молчали лишь те, кто по приказу Севанны убивал Дизэйн. Терава на мгновение поджала узкие губы, потом все же выдавила из себя:

– Хорошо, Севанна.

Севанна вприпрыжку повела свою половину Хранительниц Мудрости на восточную сторону поля сражения – если то, что происходило, можно было так назвать. Ей страстно хотелось остаться наверху, откуда открывался хороший обзор, – именно так поступает вождь клана, направляя танец копий, – но это было единственное, в чем она не нашла поддержки даже у Теравы и остальных, тех, кто посвящен в тайну гибели Дизэйн. Хранительницы Мудрости изломанной линией выстроились перед алгай’д’сисвай, резко выделяясь на их фоне – белые блузы из алгода, темные шерстяные юбки и шали, сверкающие браслеты и ожерелья, длинные, до талии, волосы, перехваченные темными шарфами, концы которых опускались на спину. Хранительницы приняли решение участвовать в танце копий, и Севанна не сомневалась, что они не останутся в стороне. И все же вряд ли они в полной мере отдавали себе отчет в том, что сейчас истинное сражение – это именно их сражение. Сегодняшний день должен изменить все, и захват Ранда ал’Тора – лишь ничтожно малая часть и начало этих перемен.

Среди алгай’д’сисвай, не сводивших глаз с повозок, только по росту можно было отличить Дев. Их лица укрывали вуали и шуфа, а кадин’сор – это кадин’сор, независимо от разницы в покрое, связанной с принадлежностью к тому или иному сообществу, клану или септу. Те, кто находился во внешнем кольце окружения, выглядели сбитыми с толку; ожидая, пока события начнут наконец разворачиваться, они угрюмо ворчали себе под нос. Их можно понять. Они настроились на молниеносный танец с Айз Седай и теперь нетерпеливо топтались на месте, находясь слишком далеко позади даже для того, чтобы пустить в ход луки, которые все еще висели в кожаных чехлах за спиной у каждого. Не следовало заставлять их ждать слишком долго – если Севанна хотела выполнить задуманное.

Уперев руки в бедра, она обратилась к своим Хранительницам Мудрости:

– Те, кто находится справа от меня, пусть разрушают защиту Айз Седай. Те, кто слева, пусть нападают. Вперед, копья! – Отдав приказ, она повернулась, чтобы своими глазами увидеть, как будут уничтожены Айз Седай, воображающие, что их защита непробиваема.

И ничего не произошло. Вся масса алгай’д’сисвай забурлила, но без малейшего толку; самые громкие звуки были вызваны случайным постукиванием копий по щитам. Севанну душил гнев, но она изо всех сил сдерживала его. Она была так уверена, что предъявленного им трупа зверски убитой Дизэйн достаточно, чтобы они раскачались! Так нет же, им все еще казалось немыслимым напасть на Айз Седай. Неужели ей придется палкой гнать их в бой? Срамить их, упирая на то, что они ни на что не годны, кроме как носить белое, точно гай’шайн?

Внезапно огненный шар величиной с человеческую голову, раскаленный и шипящий, по дуге полетел к повозкам, потом еще один, и еще – дюжины. Напряжение, от которого все внутри у нее было точно стянуто узлом, немного ослабело. С запада, оттуда, где находились Терава и остальные, неслись новые шары, их было даже больше. От вспыхнувших повозок повалил дым, сначала серые, едва различимые струйки, потом густеющие на глазах черные столбы. Ропот алгай’д’сисвай зазвучал тоном выше, передние ряды двинулись наконец к повозкам, задние напирали со все возрастающей силой. Ветер донес со стороны повозок крики – люди ревели от гнева, пронзительно вскрикивали от боли. Какие бы преграды ни воздвигли Айз Седай, они явно не устояли. Начало положено, конец приближался, и он мог быть только один. Ранд ал’Тор будет принадлежать ей; он подарит ей власть над всеми Айил, а с ними перед ней не устоят и мокроземцы. И, прежде чем умереть, он подарит ей дочерей и сыновей, которые возглавят Айил после нее. Эта мысль была приятна; ничего удивительного – ведь он красив, силен и молод.

Она, конечно, не ожидала, что Айз Седай сдадутся без боя, и оказалась права. На копья тоже обрушились огненные шары, превращая в пылающие факелы облаченные в кадин’сор фигуры. С чистого неба начали бить молнии, взметая в воздух людей и комья земли. Хранительницы Мудрости учились прямо на ходу, хотя, даже не подозревая об этом, они, возможно, и прежде все умели, просто не решались пустить в ход свои способности. Большинство из них направляли Силу очень редко, особенно в присутствии посторонних, поэтому зачастую они и сами не отдавали себе отчета в том, на что способны. Как бы то ни было, теперь молнии и шары падали не столько среди копий Шайдо, сколько среди повозок.

Не все они достигали своей цели. Огненные шары, некоторые величиной с конскую голову, и серебряные молнии, похожие на упавшие с небес копья, зачастую просто вонзались в землю, или неожиданно устремлялись в сторону, точно ударившись о невидимую преграду, или взрывались высоко в воздухе, или просто бесследно исчезали. Рев и грохот, крики и стоны со всех сторон. Севанна с восхищением смотрела на небо. Это походило на выступления Иллюминаторов, о которых она читала.

Внезапно мир перед Севанной ослепительно вспыхнул белым. Севанне показалось, что она плывет. Когда в глазах прояснилось, выяснилось, что Севанна лежит на земле довольно далеко от того места, где только что стояла. Все тело болело, она задыхалась и была полузасыпана разбросанной землей. Волосы на голове встали дыбом. Вокруг рваной ямы в земле, не меньше спана в поперечнике, раскидало других Хранительниц Мудрости; от их одежды поднимались тонкие струйки дыма. Упали не все – битва молний и огненных шаров в небе продолжалась, – но слишком многие. Следовало сделать все, чтобы уцелевшие снова включились в танец.

Глубоко вздохнув, Севанна с трудом поднялась на ноги, даже не подумав отряхнуться.

– Копья, вперед! – закричала она.

Обхватив лежащую ничком Эстелайн за худые плечи, она потянула ее вверх, заставляя подняться, с опозданием поняла по широко распахнутым голубым глазам, что та мертва, и уронила тело. Бросилась к ошеломленной Дорайлле, заставила ее встать на ноги, выхватила копье у упавшего Громоходца и замахала им:

– Копья, вперед!

Некоторые Хранительницы Мудрости, казалось, поняли ее буквально и бросились в стороны, освобождая дорогу алгай’д’сисвай. Другие заметно приободрились и кинулись помогать тем, кто еще мог подняться. Буря огня и молний между тем продолжалась, все усиливаясь по мере того, как Севанна перебегала от одной Хранительницы Мудрости к другой и кричала, размахивая своим копьем:

– Нажмите, копья! Вперед, копья!

Ей стало почти весело; да-да, она засмеялась! Этого ей всегда так не хватало – вздыбившаяся земля, летящие над головой молнии и бушующее вокруг сражение. Никогда прежде не было у Севанны возможности дать такой полный выход своим чувствам. Она почти пожалела о том, что путь Девы Копья для нее закрыт. Почти. Ни одна женщина из Фар Дарайз Май не могла стать вождем клана – точно так же, как ни один мужчина не мог стать Хранительницей Мудрости. Дева, стремящаяся к власти, должна была отказаться от копья и стать Хранительницей Мудрости. Севанна, однако, пошла другим путем. Став женой вождя клана, она добилась власти в таком возрасте, когда Деве не доверяют даже носить копье, а ученице Хранительниц Мудрости – подавать воду. И теперь она имела все, была и Хранительницей Мудрости, и вождем клана, хотя придется еще немало потрудиться, чтобы это последнее звание принадлежало ей по праву. Сами по себе звания значили немного, раз у нее была реальная власть, но почему бы и не иметь их?

Неожиданный вопль, раздавшийся позади, заставил Севанну обернуться, и она с изумлением и ужасом увидела косматого серого волка, вцепившегося Дозере в горло. Не раздумывая, она метнула копье. И попала. Волк изогнулся, пытаясь зубами вытащить копье, в это время мимо нее пронесся другой, огромный, ростом ей по пояс, и прыгнул на спину одного из алгай’д’сисвай. И еще, и еще – всюду, куда бы Севанна ни бросала взгляд, один за другим волки кидались на людей в кадин’сор и рвали их на части.

Она вытащила копье из мертвого волка с острым ощущением суеверного ужаса. Айз Седай призвали волков, чтобы сражаться с ними. Она не могла отвести взгляда от волка, которого убила. Айз Седай призвали... Нет. Нет! Это ничего не меняло. Она не допустит, чтобы это повлияло на ее планы.

В конце концов она заставила себя оторвать взгляд от волка и только собралась снова громкими возгласами подхлестывать Хранительниц Мудрости, как увидела такое, от чего язык замер у нее во рту, а глаза чуть не выскочили из орбит. Кучка мокроземцев на лошадях, в красных шлемах и кирасах, в самой гуще алгай’д’сисвай, наносили удары налево и направо, орудуя мечами и длинными пиками. Откуда они взялись?

Она не отдавала себе отчета в том, что произнесла эти слова вслух, пока не услышала ответ Риэль:

– Я пыталась заговорить с тобой, Севанна, но ты точно оглохла. – Огненноволосая женщина с видимым отвращением смотрела на ее окровавленное копье; Хранительницам Мудрости не разрешалось брать в руки оружие. Севанна нарочитым жестом положила копье на сгиб локтя, как обычно делали вожди кланов, а Риэль между тем продолжала: – Мокроземцы напали с юга. Мокроземцы и сисвай’аман. – Последнее слово она произнесла со всем доступным ей презрением; а как еще можно говорить о тех, кто называл себя Копьями Дракона? – С ними есть и Девы. И... Хранительницы Мудрости.

– Сражаются? – недоверчиво спросила Севанна, но тут же поняла, что ее вопрос лишен смысла. Если она сумела отбросить устаревшие обычаи, что же удивительного в том, что то же самое сделали эти глупые женщины, которые все еще называли себя Айил? Вне всякого сомнения, их привела Сорилея; эта уже немолодая женщина напоминала Севанне лавину, несущуюся с горы и сметающую все на своем пути. – Мы должны немедленно напасть на них. Ранд ал’Тор не достанется им. Иначе мы не сможем отомстить за Дизэйн, – поспешно добавила она, увидев, как расширились глаза Риэль.

– Они – Хранительницы Мудрости, – безжизненно произнесла Риэль, и Севанна с горечью поняла, что за этим стояло.

Участвовать в танце копий достаточно скверно само по себе, но нападение одних Хранительниц Мудрости на других не могла одобрить даже Риэль. Она согласилась с тем, что Дизэйн должна умереть. Каким еще способом можно было заставить Хранительниц Мудрости напасть на Айз Седай, не говоря уже об алгай’д’сисвай, без чего не заполучить в свои руки Ранда ал’Тора, а с ним и власть над всеми Айил? И все же оно было совершено втайне, и знали о нем лишь те женщины, которые согласились с таким решением. Остальные не должны были ничего знать – они бы просто не поняли. Глупцы и трусы, все до одного!

– Тогда сражайся с тем, с кем можешь, Риэль. – Севанна с презрением выплевывала каждое слово, но Риэль лишь кивнула, поправила шаль, бросила еще один взгляд на копье и вернулась на свое место среди Хранительниц Мудрости.

Может быть, все-таки существовал способ сделать так, чтобы те, другие Хранительницы Мудрости напали первыми. Жаль, что не удалось застать их врасплох, но любой ценой нельзя допустить, чтобы Ранда ал’Тора вырвали прямо у нее из рук. Чего бы она только не отдала за женщину, которая была бы способна направлять и, не артачась, делала то, что ей прикажут! Чего бы она только не отдала за то, чтобы оказаться на возвышении, откуда видно, как идет сражение!

Высоко вскинув копье и настороженно высматривая волков – те, которых она видела, либо все еще нападали на людей в кадин’сор, либо были уже мертвы, – Севанна снова принялась бегать туда и обратно, подбадривая сражающихся криками. В южной стороне огненные шары и молнии падали сейчас среди Шайдо чаще, чем прежде, тем не менее земля все так же взлетала в воздух и сражение продолжалось, не ослабевая, насколько Севанна могла судить.

– Нажмите, копья! – закричала она, размахивая копьем. – Нажмите, копья!

Среди взбаламученного моря алгай’д’сисвай она не видела больше никого из этих глупцов, которые повязывали головы красными тряпками и называли себя сисвай’аман. Наверно, их было слишком мало, чтобы они могли повлиять на ход событий. Вообще кучки мокроземцев выглядели едва различимыми островками, затерявшимися среди Айил. Прямо у нее на глазах нескольких всадников облепили со всех сторон и свалили наземь, осыпая ударами копий.

– Нажмите, копья! Вперед, копья!

Торжество звенело в ее голосе. Даже если бы Айз Седай призвали на помощь десять тысяч волков, а Сорилея привела тысячу Хранительниц Мудрости и сто тысяч копий, Шайдо все равно должны сегодня одержать победу. Шайдо и она сама. Севанна из Джумай Шайдо – это имя останется в памяти навсегда.

Неожиданно все звуки сражения перекрыл глухой гул. Он, казалось, исходил оттуда, где сгрудились фургоны Айз Седай, но Севанна не могла понять, что породило его. Она терпеть не могла того, чего не понимала, но не стала расспрашивать Риэль или кого бы то ни было еще, не желая обнаружить свое незнание. Она не обладала теми способностями, которые все они имели и которые так низко ценили. И хотя сами они не придавали им особого значения, ее это задевало. Потому что существовало еще кое-что, чего она терпеть не могла, – когда другие обладали силой, которой не было у нее.

Среди алгай’д’сисвай внезапно ослепительно полыхнуло. Севанна заметила это краем глаза, но не поняла, в чем дело, а вглядевшись, ничего особенного не обнаружила. Все как будто шло по-прежнему, но тут где-то с краю снова возникла вспышка, и снова Севанна, сколько ни вглядывалась, ничего не увидела. Слишком многое из происходящего было выше ее понимания.

Продолжая подбадривать сражающихся криками, она бросала внимательные взгляды на Хранительниц Мудрости Шайдо. Лица у них были испачканы, шарфы свалились, длинные волосы рассыпались по плечам, юбки и блузы покрыты пылью или даже опалены. По крайней мере дюжина из них лежали и стонали, семь или даже больше не двигались, шали закрывали их лица. Однако те, кто ее интересовал, остались на ногах. Риэль и Аларис, с ее негустыми черными волосами, торчащими в разные стороны. Сомерин, которой нравилось носить блузу незашнурованной – так она стремилась показать всем, что пренебрегает традициями даже больше, чем сама Севанна, – и Мейра, чье удлиненное лицо выглядело еще суровее обычного. Крепкая Тион, и тощая Белинда, и Модарра, такая же высокая, как большинство мужчин.

Что это были за вспышки? Если они придумали что-то новое, им следовало сказать ей. Тайна Дизэйн намертво связала их с ней. Если все раскроется, любая замешанная в это дело Хранительница Мудрости проведет оставшуюся часть жизни в страданиях – хуже того, в позоре, – выплачивая свой тох. В лучшем случае ее обнаженной изгонят в пустыню, чтобы она выжила там или умерла, как получится, но скорее всего просто убьют, точно дикого зверя. И тем не менее, несмотря на связывающую их тайну, Севанна была уверена, что они получали немало удовольствия – так же как и все остальные, – утаивая от нее те умения, которые Хранительницы Мудрости приобретали во время своего ученичества и позже, когда отправлялись в Руидин. Это непременно следовало изменить, но позднее. Сейчас не время выставлять напоказ свою слабость, прося объяснить, что именно они предприняли.

Вернувшись к сражению, Севанна обнаружила, что равновесие нарушилось, и явно в ее пользу. В южной стороне огненные шары и стрелы молний так же редко достигали своей цели, как и раньше, но не здесь, прямо перед ней, и не к западу и к северу. Айз Седай больше не нападали, даже их защита слабела прямо на глазах. Она побеждала!

От этой мысли ее обдало жаром, и в то же мгновение Айз Седай полностью прекратили сопротивление. Только в южной стороне атака на алгай’д’сисвай еще продолжалась. Севанна открыла было рот, чтобы провозгласить победу, но вовремя остановилась. Огненные шары и молнии Хранительниц Мудрости Шайдо неслись к повозкам и... разбивались о невидимую преграду. Дым, поднимающийся от горящих фургонов, постепенно начал обрисовывать контур этой преграды, которая больше всего походила на свод с отверстием наверху, через которое дым и вытекал наружу.

Севанна вихрем сорвалась с места и мгновенно оказалась прямо перед Хранительницами Мудрости. Некоторые из них отпрянули – может, из-за выражения ее лица, а может, и из-за копья в ее руке. Она знала, что выглядит так, будто в любой момент пустит его в ход, – так и было.

– Чего вы ждете? – в ярости закричала она. – Вы должны разрушать все, что они создают! Нельзя допускать, чтобы они окружали себя такими высокими стенами!

У Тион был такой вид, точно ее вот-вот вырвет, но она уперла кулаки в широкие бедра и посмотрела прямо в лицо Севанне:

– Это сделали не Айз Седай.

– Не Айз Седай? – брызгая слюной, закричала Севанна. – Тогда кто? Их Хранительницы Мудрости? Я говорила, что мы должны напасть на них!

– Это сделали не женщины, – дрожащим голосом произнесла Риэль, лицо у нее побелело как мел. – Это сделали не... – Она судорожно сглотнула.

Сердце у Севанны ухнуло, она повернулась, чтобы снова взглянуть на купол, и у нее перехватило дыхание. Что-то поднималось через дыру, из которой валил дым. Одно из знамен мокроземцев. Дым, конечно, мешал рассмотреть его как следует, но кое-что было видно. Темно-красное, с диском посредине, наполовину белым, наполовину черным, разделенным волнообразной линией. Оно напоминало те куски ткани, которые носили сисвай’аман. Знамя Ранда ал’Тора. Неужели он сумел вырваться на свободу, разделаться со всеми Айз Седай и поднять свое знамя? Скорее всего, так оно и было.

Ураган пламени все еще обрушивался на купол, но за спиной Севанны послышался ропот. Эти женщины готовы отступить. Но не она. Она всегда знала, что легче всего добиться власти, завоевав сердце мужчины, который этой властью уже обладает. Еще ребенком она не сомневалась, что от природы наделена оружием, с помощью которого сможет подчинить себе любого из них. Суладрик, вождь клана Шайдо, не устоял перед ней, когда ей было шестнадцать, а после его смерти она выбирала из тех, кто более уверенно мог привести ее к успеху. Мурадин и Куладин – каждый был убежден, что она интересуется только им одним. Когда Мурадин не вернулся из Руидина – это нередко случалось с мужчинами, – одной ее улыбки оказалось достаточно, чтобы Куладин вообразил, будто одержал над ней победу. Конечно, власть вождя клана бледнела по сравнению с властью Кар’а’карна, но то, что она видела перед собой... Севанна затрепетала, будто внезапно увидела в палатке-парильне самого прекрасного мужчину, которого только могла вообразить. Если бы Ранд ал’Тор принадлежал ей, она владела бы всем миром.

– Поднажмите! Давайте! – снова закричала она. – Вперед! За Дизэйн! Мы уничтожим этих Айз Седай! – А она получит Ранда ал’Тора.

Внезапно шум сражения, крики и стоны впереди усилились. Проклятье! Отсюда, снизу, невозможно толком что-либо разглядеть. Она снова прикрикнула на Хранительниц Мудрости, но тщетно – с каждым мгновением огненный вал, обрушивающийся на купол, слабел. А потом произошло то, что было доступно взгляду с любого места.

С оглушительным грохотом взлетели в воздух земля и ближайшие к повозкам фигуры, одетые в кадин’сор, и не где-нибудь в одном месте, а по всей линии. И тут же снова, и еще, и еще, каждый раз немного дальше от фургонов. Не линия, а сплошное расширяющееся кольцо взрывающейся земли – и гибнущих воинов Шайдо и Дев. Уцелевшие бросились врассыпную. Взрыв за взрывом, снова, снова и снова – и внезапно алгай’д’сисвай помчались мимо Се-ванны – убегая!

Севанна лупила их своим копьем, била по головам и плечам, не обращая внимания на то, что его острие покраснело от крови.

– Стойте! Сражайтесь! Стойте ради чести Шайдо! – Они мчались как вихрь, ничего не замечая. – Где ваша честь? Стойте! В бой! – Копье вонзилось в спину убегающей Деве, и та упала, но остальные, не останавливаясь, лишь топтали ее ногами. Внезапно до Севанны дошло, что многие Хранительницы Мудрости тоже сбежали, а остальные выглядели так, точно повредились умом. Риэль повернулась, чтобы ринуться вслед за другими, и Севанна схватила ее за руку, угрожая копьем. В этот момент ее не волновало, что Риэль способна направлять. – Куда ты? Стой! Мы еще можем захватить его!

Лицо женщины застыло, превратившись в маску страха.

– Мы все погибнем, если останемся здесь! Или нас поймают и прикуют у палатки Ранда ал’Тора! Если хочешь, оставайся и умри, Севанна. Я – не Каменный Пес! – Резким движением вырвав руку, Риэль бегом устремилась на восток.

Еще мгновение Севанна оставалась на месте. Охваченные паникой мужчины и Девы толкали ее со всех сторон, но она не замечала этого. Потом она отшвырнула копье и ощупала висящую у пояса суму, где среди прочих нужных вещей лежал маленький каменный кубик, покрытый замысловатой резьбой. Хорошо, что она в свое время не выбросила его. Если у лука лопнула тетива, можно натянуть другую, напомнила она себе. Высоко подобрав юбки, чтобы не мешали двигаться, Севанна влилась в поток отступавших, но если все остальные мчались, охваченные ужасом, она бежала целеустремленно, и в голове у нее, как обычно, вертелись самые разные планы. Ранд ал’Тор еще будет стоять перед ней на коленях. И Айз Седай тоже.

* * *

В конце концов Алвиарин покинула покои Элайды. Внешне такая же спокойная и собранная, как всегда, она чувствовала себя выжатой, точно лимон. Приходилось даже прикладывать усилия, чтобы просто-напросто не упасть, спускаясь вниз по бесконечным мраморным лестницам. Слуги в ливреях кланялись или приседали в реверансе и тут же испуганно спешили дальше по своим делам, видя перед собой лишь Хранительницу Летописей, ступающую со всей присущей Айз Седай безмятежностью. По мере того как она спускалась все ниже, начали попадаться сестры. У многих на плечах были шали, отделанные бахромой цвета той Айя, к которой они принадлежали, будто они хотели таким образом подчеркнуть, что на самом деле являются полноправными сестрами. Все они, проходя мимо, поглядывали на Алвиарин, по большей части тревожно. Только одна просто не заметила ее – Данелле, Коричневая, вечно пребывающая в мечтах. Она принимала горячее участие в низвержении Суан Санчей и возвышении Элайды, но впоследствии настолько погрузилась в свои мысли, что отдалилась от всех и лишилась друзей даже в собственной Айя; она, казалось, не заметила Алвиарин или просто не догадалась посторониться. Остальные же догадывались об этом даже слишком хорошо. Бериша, тощая, с безжалостным взглядом Серая, и Кера, голубоглазая и огненноволосая, что редкость среди тайренцев, высокомерная, как все Зеленые, отошли от Хранительницы Летописей как можно дальше, едва присев. Норайн сначала как будто собралась присесть, но раздумала; большеглазая, временами почти такая же заторможенная, как Данелле, и тоже не имеющая друзей, она терпеть не могла Алвиарин. По ее мнению, если уж Хранительницей оказалась сестра из Белой Айя, то ею должна была стать она, Норайн Доварна.

Сестры вовсе не обязаны были приседать в реверансе, встречаясь с Хранительницей Летописей. Но конечно, все они понимали, что, стоя так близко к Элайде, она в случае чего сможет походатайствовать перед ней, и потому считали своим долгом проявить почтение. В глазах многих можно было прочесть немой вопрос, какие новые приказания получила Алвиарин и какая сестра сегодня имела несчастье навлечь на себя недовольство Амерлин. Даже Красные старались держаться подальше от Элайды и без вызова не появлялись даже в апартаментах, расположенных пятью этажами ниже новых покоев Амерлин, а многие и в самом деле прятались, когда Элайда спускалась вниз. Сам воздух, раскаленный и почти осязаемо вязкий, был, казалось, пропитан страхом. Еще бы – и мятежницы, и эти ужасные мужчины, способные направлять, до сих пор разгуливали на свободе.

Некоторые сестры пытались заговорить с Алвиарин, но та, забыв о вежливости, проходила мимо, не замечая, какое беспокойство порождало в них ее нежелание остановиться. Элайда и только Элайда не выходила у нее из головы – так же как у многих из них. Очень она непроста, Элайда. При первом взгляде она казалась красавицей, полной достоинства и благородной сдержанности, при втором – женщиной, чья душа выкована из стали, безжалостной, точно обнаженный клинок. Она брала нахрапом там, где другие действовали убеждением, наносила сокрушительные удары тогда, когда другие прибегали к дипломатии или Игре Домов. Любой знающий ее не мог не согласиться с тем, что она умна, но требовалось некоторое время, чтобы понять: при всем своем уме она часто принимала желаемое за действительное. Если же какие-то реалии жизни упорно шли вразрез с ее представлениями, Элайда не останавливалась ни перед чем, чтобы добиться своего. Две ее совершенно неоспоримые черты пугали Алвиарин; менее важная состояла в том, что она на удивление часто добивалась успеха. Вторая была гораздо существеннее – Талант Предсказания.

Странный Талант и очень редкий – все давным-давно и думать забыли о нем. Никто не ожидал, что он у кого-нибудь проявится, и когда это произошло, все были просто ошарашены. Никто, даже сама Элайда, не мог заранее сказать, когда нахлынет Предсказание, и никто, конечно, даже не догадывался, что именно будет возвещено. Алвиарин не покидало крайне неприятное ощущение призрачного присутствия рядом этой женщины, пристально за ней наблюдающей.

И все же, возможно, придется ее убить. Если это произойдет, Элайда будет не первой ее тайной жертвой. Однако она не решалась пойти на такой шаг без приказа или, по крайней мере, дозволения.

Оказавшись в своих покоях, Алвиарин облегченно вздохнула, будто тень Элайды не могла пересечь этот порог. Глупая мысль. Если бы только Элайда заподозрила истину, никакое расстояние – хоть в тысячу лиг! – не помешало бы ей вцепиться в горло Алвиарин. Элайда, конечно, рассчитывала, что Алвиарин тут же кинется выполнять ее приказы, скрепленные личной подписью и печатью Амерлин, но предстояло еще решить, какие из них действительно должны быть выполнены. Решать не Элайде, конечно. И не ей самой.

Комнаты были меньше тех, которые занимала Элайда, но с более высокими потолками. Большой балкон прямоугольной формы повис на высоте ста футов над землей. Иногда Алвиарин выходила на него, чтобы поглядеть на Тар Валон, величайший город в мире, заполненный людьми, как морской берег песчинками. Обстановка комнат была выдержана в доманийском стиле – гладко обработанное, но неполированное дерево, инкрустированное перламутром и янтарем, яркие ковры с узорами, напоминающими цветы, еще более яркие гобелены с изображениями леса, цветов и пасущихся оленей. Все это принадлежало той, которая жила в этих комнатах до Алвиарин. Она оставила их вовсе не потому, что не хотела тратить время, выбирая новые, а для того, чтобы постоянно напоминать себе о возможной цене поражения. Лиане Шариф оказалась неумелой интриганкой, по-любительски запуталась в собственных кознях и потерпела поражение, а теперь оказалась навсегда отрезанной от Единой Силы. Жалкая беженка, зависящая от милости других, обреченная на полную страданий жизнь, столь невыносимую, что в один прекрасный день, не выдержав, она просто отвернется к стене и умрет. Если смерть сама прежде не сжалится над ней. Алвиарин слышала, что некоторым усмиренным женщинам удалось выжить, но не слишком верила в это, поскольку сама не встречала ни одной из них. Впрочем, она к этому не очень-то и стремилась.

Солнечный свет разгорающегося дня вливался сквозь окна, однако прежде чем Алвиарин добралась до своей гостиной, вокруг неожиданно стало почти темно, будто наступили поздние сумерки. Ничуть не удивившись, Алвиарин тут же остановилась и опустилась на колени:

– Великая Госпожа, я живу, чтобы служить.

Перед ней возникла высокая женщина, сотканная, казалось, из густой темной тени и серебряного света. Месана.

– Расскажи мне, что случилось, дитя. – Ее голос напоминал хрустальный перезвон.

Стоя на коленях, Алвиарин повторила каждое сказанное Элайдой слово, хотя по-прежнему не понимала, зачем это нужно. Прежде она опускала те куски, которые считала несущественными, но Месана узнала об этом и теперь требовала, чтобы Алвиарин повторяла каждое слово, описывала жесты и мимику. Может быть, Месана, которой ничего не стоило подслушать все их разговоры с Элайдой, просто проверяла ее? Алвиарин пыталась обнаружить в этом хоть какую-то логику, но потерпела неудачу. Правда, на свете существует многое, к чему логика не имеет никакого отношения. Она встречалась и с другими Избранными, которых глупцы называли Отрекшимися. В Башню приходили и Ланфир, и Грендаль, высокомерные в своей силе и мудрости. Без единого слова они умели поставить Алвиарин на место, показать ей, что она по сравнению с ними – ничто, девчонка на побегушках, предназначенная для того, чтобы выполнять их поручения и униженно кланяться, тая от счастья, если ей бросали милостивое слово. Однажды ночью во время сна Бе’лал унес ее – она не знала куда; просыпаясь потом в своей постели, она содрогалась от страха, сама не зная почему. Это было даже ужаснее, чем находиться рядом с мужчиной, способным направлять. Для него она была даже не червем, не живым существом, а просто инструментом для его сложной и непонятной игры, беспрекословно выполняющим все приказания. Однако самым первым был Ишамаэль. Он появился за много лет до остальных, выделил ее среди затаившихся от всех Черных сестер – и поставил во главе них.

Перед каждым она преклоняла колени, каждому говорила, что живет, чтобы служить, – и действительно делала это, выполняла все их приказания, в чем бы они ни состояли. В конце концов, они стояли лишь ступенькой ниже самого Великого Повелителя Тьмы, и если она хотела получить награду за свое служение – бессмертие, которым они, похоже, уже обладали, – не оставалось другого пути, кроме повиновения. Перед каждым она становилась на колени, но лишь Месана являлась ей не в человеческом облике. Этот мерцающий покров из света и тени, должно быть, соткан с помощью Единой Силы, хотя Алвиарин не удавалось разглядеть самого плетения. Она чувствовала мощь Ланфир и Грендаль, знала с самого первого мгновения, насколько они могущественнее ее в управлении Силой, но, странное дело, в Месане она не ощущала... ничего. Как будто эта женщина вообще не способна направлять.

Логика подсказывала одно объяснение этому, очевидное и ошеломляющее. Месана пряталась, потому что не хотела быть узнанной. Наверно, она сама обитала в Башне. Это казалось невероятным, но все другие предположения ничего не объясняли. Если принять это дикое объяснение, она одна из сестер; уж конечно, не служанка, выполняющая тяжелую работу. Тогда кто? Слишком много женщин годами находились вне Башни и оказались здесь только по вызову Элайды, слишком многие среди них не имели близких друзей, вообще сторонились всех. Месана, скорее всего, была одной из них. Алвиарин очень хотелось докопаться до правды. Знание само по себе было огромной силой, даже если пока она не видела способа его использовать.

– Значит, у нашей Элайды было Предсказание, – произнесла Месана своим удивительным мелодичным голосом, и только тут до Алвиарин дошло, что она уже закончила свой рассказ.

Болели колени, но она знала, что лучше вытерпеть это, чем подняться без разрешения. Палец призрачной женщины задумчиво постукивал по серебряным губам. Внезапно у Алвиарин мелькнуло смутное воспоминание. Какая сестра так делала?

– Странно, в ней как будто нет никаких загадок и в то же время она способна делать такие необычные вещи. Это всегда был очень редкий Талант. К тому же большинство обладающих им выражались так туманно, что их зачастую понимали только поэты. Обычно все становилось ясным только тогда, когда было уже слишком поздно и не имело никакого значения. Задним числом все умные.

Алвиарин хранила молчание. Никто из Избранных никогда ничего с ней не обсуждал; они приказывали или требовали.

– Интересное Предсказание. Когда она сказала, что мятеж лопнет, – точно гнилая дыня, так она выразилась? – это было частью Предсказания?

– Не уверена, Великая Госпожа. – Она задумалась, вспоминая. В самом деле, когда Элайда говорила об этом, до Предсказания или во время него?

Месана лишь пожала плечами:

– Как бы то ни было, в любом случае это может пригодиться.

– Она опасна, Великая Госпожа. С помощью этого Таланта она может узнать то, чего ей знать не следует.

В ответ послышался хрустальный смех:

– Что, например? Кто ты такая? Кто твои сестры по Черной Айя? Или, может быть, ты беспокоишься обо мне? Иногда ты бываешь доброй девочкой, дитя. – Серебряный голос явно забавлялся. Алвиарин вспыхнула, она всей душой понадеялась, что Месана примет это за смущение, а не за гнев. – Полагаешь, что от нашей Элайды пора отделаться, дитя? Рано еще, я полагаю. Она пока полезна для нас. По крайней мере, до тех пор, пока молодой Ранд ал’Тор не доберется до нас, и очень может быть, что и после. Разошли ее приказы и проследи за их исполнением. Необыкновенно забавно наблюдать, как она играет в свои маленькие игры. Временами вы, дети, удивительно точно соответствуете своим айя. Может, ей, чтобы добиться успеха, придет в голову выкрасть короля Иллиана или королеву Салдэйи? Вы, Айз Седай, и прежде поступали подобным образом, не так ли? Но не вечно же? Кого она попытается посадить на трон в Кайриэне? Может, заставит нынешнего короля Тира преодолеть неприязнь Благородного Лорда Дарлина к Айз Седай? Или наша Элайда, к ее собственному огорчению, все же прежде подавится? Жаль, что она не воспринимает идею увеличения армии. Мне казалось, что амбиции заставят ее ухватиться за эту мысль.

Встреча явно приближалась к завершению – они всегда продолжались ровно столько, сколько требовалось, чтобы Алвиарин доложила и получила новые приказания, – но у нее еще оставались вопросы.

– Черная Башня, Великая Госпожа. – Алвиарин нервно облизнула губы. Она многому научилась с тех пор, как Ишамаэль впервые явился ей; по крайней мере, теперь она очень хорошо понимала, что Избранные не были ни всемогущи, ни всезнающи. Она стала главой Черных, когда Ишамаэль в ярости убил ее предшественницу, Джарну Малари, обнаружив, что та творила, тем не менее всякие неприятности для Алвиарин и остальных Черных продолжались еще два года, вплоть до смерти другой Амерлин. У нее часто возникал вопрос, приложила ли Элайда руку к смерти этой последней, Сайрин Вайю; одно было несомненно – Черная Айя к этому отношения не имела. При Джарне была Тамра Оспения, Амерлин до Сайрин, которую Джарна выжала, точно виноградную гроздь, – получилось, кстати, не так уж много сока, – а потом представила дело так, будто Тамра умерла во сне. Но самым главным было то, что Алвиарин и остальным двенадцати Черным сестрам из Большого Совета пришлось немало настрадаться, прежде чем они убедили Ишамаэля в том, что непричастны к случившемуся. Избранные не были всесильны и не знали всего, и все же иногда они знали то, чего не ведал никто, кроме них. Задавать вопросы было опасно, очень опасно. И самым опасным был вопрос: «Почему?»; Избранные терпеть не могли, когда их спрашивали: «Почему?» – Как сделать так, Великая Госпожа, чтобы уцелели те пятьдесят сестер, которых она приказала отправить к Черной Башне?

Глаза, сверкающие, точно две полные луны, рассматривали ее, и по спине Алвиарин пробежал озноб. Судьба Джарны вспыхнула в ее памяти. Для всех она была Серой и, как таковая, никогда не проявляла ни малейшего интереса ни к каким тер’ангриалам – до тех пор, пока однажды каким-то странным образом не попала в ловушку одного из них, до которого не дотрагивались в течение столетий, потому что не знали, как с ним обращаться. Как ей удалось привести его в действие, так и осталось тайной. В течение десяти дней никто не мог добраться до нее, слышались лишь ее душераздирающие крики. Большинство в Башне считали Джарну образцом добродетели; когда все, что от нее осталось, хоронили, все сестры в Тар Валоне и те, кто успел добраться до города вовремя, приняли участие в траурной церемонии.

– Тебе свойственно любопытство, дитя, – наконец произнесла Месана. – Любопытство может оказаться ценным качеством – если направлено куда следует. Если же нет... – Угроза повисла в воздухе, точно занесенный над Алвиарин сверкающий кинжал.

– Я направлю его туда, куда прикажет Великая Госпожа, – хрипло сказала Алвиарин. Во рту у нее было сухо, как в пустыне. – Как только прикажете.

Но она должна еще выяснить, следует ли Черным сестрам отправляться с Тувин. Месана пошевелилась, неясно вырисовываясь над ней, так что ей пришлось вытянуть шею, чтобы вглядеться в еле различимое лицо, сотканное из света и тени. Внезапно Алвиарин страстно захотелось узнать, могут ли Избранные читать ее мысли.

– Если ты служишь мне, дитя, то должна служить и повиноваться только мне. Не Семираг или Демандреду. Ни Грендаль, ни кому бы то ни было еще. Только мне. И Великому Повелителю, конечно, но после него – только мне.

– Я живу, чтобы служить вам, Великая Госпожа. – Голос сейчас больше напоминал воронье карканье, но она изо всех сил постаралась сделать ударение на слове «вам».

Серебристый взгляд надолго погрузился в ее немигающие глаза. Потом Месана сказала:

– Хорошо. Я, пожалуй, научу тебя. Но никогда не забывай, кто из нас ученик, а кто учитель. Я выбираю, кого и чему учить, и я решаю, когда можно использовать полученные знания. Если я узнаю, что ты хоть на волос отошла от моих указаний, я сотру тебя в порошок.

Внезапно пересохший рот Алвиарин снова наполнился слюной. В этом мелодичном голосе не слышалось гнева – только непоколебимая уверенность.

– Я живу, чтобы служить вам, Великая Госпожа. Я живу, чтобы повиноваться вам, Великая Госпожа. – Неужели ей и в самом деле удастся узнать что-то об Избранных? Невероятно! С трудом верилось, что ей так повезло. Еще бы, ведь знание – это сила.

– Ты не очень сильна, дитя. Не очень, но этого вполне достаточно.

Точно из пустоты перед Алвиарин возникло хорошо различимое плетение.

– Это, – продолжали звенеть хрустальные колокольчики, – так называемый проход.

* * *

Пейдрон Найол хмыкнул, когда Моргейз с торжествующей улыбкой положила на доску белый камень. Может, какому-нибудь менее опытному игроку для того, чтобы оценить позицию, понадобилось бы сделать еще две дюжины или даже больше ходов, но он уже сейчас видел, каким будет неизбежное развитие партии. И она тоже понимала это. Вначале эта женщина с прекрасными золотыми волосами, сидевшая напротив него, немножко поддавалась, чтобы сделать игру более интересной для него, но быстро сообразила, что так можно и проиграть. Не говоря уже о том, что он достаточно искусен в игре, чтобы разгадать ее хитрость и не потерпеть этого. Тогда она отбросила всякие увертки, заиграла в полную силу и теперь выигрывала половину партий. Уже давным-давно никто так часто не брал над ним верх.

– Партия ваша, – сказал он, и королева Андора кивнула. Ну, во всяком случае, она снова станет королевой; он сам позаботится об этом. В зеленом шелковом платье с высоким кружевным воротником, в котором утопал ее подбородок, она с головы до пят выглядела королевой, и это впечатление не портил даже блестевший на ее гладких щеках пот. Просто не верилось, что у нее есть дочь возраста Илэйн, не говоря уже о Гавине.

– Я заметила западню, которую вы расставили, положив тридцать первый камень, а вы не поняли этого, лорд Найол. И вы попались на тот отвлекающий маневр, который я сделала, положив сорок третий камень, приняв его за мое нападение. – Ее голубые глаза сверкали от возбуждения – Моргейз любила побеждать. И в частности, любила побеждать в игре.

Все это – игра в камни, подчеркнутая вежливость – было способом усыпить его подозрения, конечно. Моргейз прекрасно понимала, что, несмотря на свой титул, в Цитадели Света она всего лишь узница, хотя и весьма избалованная узница. И тайная. Пейдрон не мешал распространению слухов о том, что она находится здесь, но не делал никаких официальных заявлений. Андор слишком долго сопротивлялся Детям Света. Найол должен хранить молчание, пока его легионы, прикрываясь ее именем, не двинутся к Андору. И Моргейз наверняка это тоже понимала. И скорее всего, она понимала, что он догадывается о ее попытках смягчить его. Она скрепила своей подписью договор, согласно которому Дети получали в Андоре права, которыми они не обладали нигде, кроме как здесь, в Амадиции. И у него были все основания предполагать, что теперь она днем и ночью ломает голову над тем, как бы сделать так, чтобы ее страна не очень пострадала от этого. А если удастся, то и вообще найти способ уклониться от выполнения этого договора. Она подписала его только потому, что Найол загнал ее в угол, и все же, связанная по рукам и ногам, она сражалась так же умело, как за столом с камнями. Такая прекрасная – и такая жесткая. В самом деле, она очень жесткая женщина. Даже играя, она не допускала, чтобы чистая радость борьбы полностью завладела ею. Но мог ли он считать недостатком то, что доставляло ему столько удовольствия?

Будь он хотя бы на двадцать лет моложе, он, возможно, повел бы с ней другую игру. Но за плечами у него тянулись долгие годы вдовства, да и вообще у Лорда Капитан-Командора Детей Света не оставалось времени для женщин, не оставалось времени ни для чего, кроме своих обязанностей. Будь он на двадцать лет моложе – ну, на двадцать пять, – она не попала бы под влияние ведьм из Тар Валона, не отправилась бы туда учиться. В ее присутствии он иногда почти забывал об этом факте. Белая Башня была сточной канавой Тьмы, а Моргейз – от этого никуда не деться – глубоко погрязла в ее делах. Радам Асунава, Верховный Инквизитор, подверг бы ее суду за то, что она одно время находилась в Башне, пусть это продолжалось всего лишь несколько месяцев. А потом безотлагательно повесил бы ее – если бы Найол ему позволил. У него вырвался вздох сожаления.

Победная улыбка по-прежнему освещала лицо Моргейз, но большие глаза изучали лицо Пейдрона Найола с проницательностью, которую ей не удавалось скрыть. Он взял серебряный кувшин из чаши с прохладной водой, которая совсем недавно была льдом, и наполнил вином свой и ее бокалы.

– Милорд Найол... – В ее голосе ощущалась нерешительность, тонкая рука дрогнула, будто Моргейз собиралась протянуть ее к нему через стол; дополнительное уважение проявлялось в том, как она обратилась к нему. Прежде она называла его просто Найол, вкладывая в его имя больше презрения, чем если бы имела дело с пьяным конюхом. Он мог бы даже не заметить эту нерешительность, если бы недостаточно хорошо знал Моргейз. – Милорд Найол, я уверена, вам не составит никакого труда вызвать Галада в Амадор, чтобы я могла увидеться с ним. Всего на один день.

– Сожалею, – спокойно ответил он, – но обязанности Галада удерживают его на севере. Вы должны им гордиться; он – один из самых лучших молодых офицеров у Детей.

Ее пасынок был рычагом, который в случае необходимости можно использовать против Моргейз, – но только при условии, что он останется вдали от нее. Молодой человек и впрямь хороший офицер, может быть, даже один из лучших среди тех, кто присоединился к Чадам при Найоле, и не стоило подвергать излишнему испытанию его преданность. А это вполне могло произойти, узнай он, что его мать находится здесь в качестве «гостьи».

На мгновение она сжала губы, и, хотя тут же справилась с собой, это выдало ее разочарование. Уже не в первый раз она обращалась с этой просьбой и, без сомнения, не в последний. Моргейз Траканд никогда не сдавалась, пусть даже кому-то ее поражение казалось бесспорным.

– Как скажете, милорд Найол. – Это прозвучало так кротко, что он чуть не поперхнулся вином. Смирение было новой тактикой, которая явно давалась ей с большим трудом. – Это просто материнский...

– Милорд Капитан-Командор? – послышался от двери глубокий, звучный голос. – Боюсь, милорд, у меня важные новости, которые не могут ждать. – Появился Абдель Омерна, высокий, в белом с золотом плаще Лорда-Капитана Детей Света. На висках – белые мазки седины, темные глаза глубоки и задумчивы. Бесстрашен и внушителен с ног до головы. И глуп, хотя это и не бросалось в глаза.

Моргейз при виде Омерны напряглась, точно струна, – едва заметное телодвижение, на которое большинство мужчин просто не обратили бы внимания. Она, так же как и многие другие, не сомневалась, что именно он был главным шпионом у Детей, недаром этого человека боялись почти в той же мере, что и Асунаву, а может, и больше. Даже сам Омерна не догадывался, что он всего лишь подставная фигура, назначение которой – отвести глаза от истинного главы шпионов, человека, роль которого была известна лишь самому Найолу. Себбан Балвер, скучный маленький человечек, секретарь Найола. И все же, несмотря на то, какой незначительной личностью Омерна являлся на самом деле, важные новости нет-нет да и проходили через его руки. Еще реже – что-то по-настоящему тревожное. У Найола не было сомнений по поводу того, чего касалось сообщение, которое принес этот человек; только одно, не считая Ранда ал’Тора, стоящего у ворот, могло заставить его ворваться сюда. Ниспошли Свет, чтобы дело было всего лишь в безумном торговце коврами.

– Боюсь, на сегодняшнее утро наша игра закончена, – сказал Найол Моргейз, вставая.

Она поднялась, он слегка поклонился ей, и в ответ она тоже наклонила голову.

– Может быть, вечером? – В ее голосе по-прежнему слышались непривычно покорные нотки. – Вы не откажетесь пообедать со мной?

Найол, конечно, согласился. Он не знал, чего она добивается с помощью этой новой тактики, в одном он был уверен: все это неспроста – и ему представлялось забавным докопаться до сути. С ней не соскучишься. Жаль, что она попала под влияние ведьм.

Омерна шагнул вперед и остановился около большого золотого солнца, выложенного на плитах пола и за столетия изрядно стертого ступнями и коленями. В остальном помещение поражало своей простотой, знамена побежденных врагов, свисавшие по стенам высоко под потолком, порвались и протерлись от времени. Юбка Моргейз прошелестела рядом с Омерной, который делал вид, что не замечает ее присутствия. Дождавшись, когда за ней закрылась дверь, он сказал:

– Я пока не нашел ни Илэйн, ни Гавина, милорд.

– Это и есть твои важные новости? – раздраженно спросил Найол.

Балвер донес, что дочь Моргейз в Эбу Дар, по уши завязла в трясине с ведьмами; Джайхиму Карридину уже отправлен приказ. Второй сын Моргейз тоже продолжал якшаться с ведьмами, кажется, в Тар Валоне, где у Балвера имелись глаза и уши. Найол сделал большой глоток прохладного вина. Тело от старости в последнее время стало совсем хрупким и немощным, и кровь остыла в жилах, но от этой порожденной Тенью жары кожа покрылась потом, а во рту пересохло.

Омерна вздрогнул.

– Ох... Нет, милорд. – Он достал из внутреннего кармана крошечный костяной цилиндр с тремя красными продольными полосами. – Вы приказали доставить это, как только голубь прилетит в... – Он замолчал на полуслове, когда Найол выхватил у него из рук цилиндр.

Это то, чего он ждал; если бы не это, легион уже был бы на пути в Андор, и во главе его скакала бы Моргейз, неважно, по доброй воле или нет. Конечно, Варадин явно лишился в последнее время душевного равновесия, наблюдая за тем, как Тарабон скатывается к анархии, но если все его сообщения не бред сумасшедшего, если в них содержится хотя бы доля истины, Андор мог и подождать. И не только Андор.

– Я... я получил подтверждение, что в Белой Башне раскол, – продолжал Омерна. – Черная... Черная Айя захватила Тар Валон.

Какая чушь! Неудивительно, что он явно нервничал. Ведь нет никаких Черных Айя. А впрочем, какая разница – Черная Айя, не Черная Айя? Все ведьмы, без разбора – Друзья Темного.

Не обращая внимания на Омерну, Найол ногтем большого пальца сломал воск, которым был запечатан цилиндр. Он сам с помощью Балвера распустил эти слухи, а теперь они вернулись к нему. Омерна верил любому слуху, его уши, казалось, были предназначены исключительно для того, чтобы ловить их.

– И есть сообщения, милорд, что ведьмы сговорились с Лжедраконом ал’Тором.

Конечно, сговорились, а как же! Он ведь был их творением, их марионеткой. Найол перестал слушать болтовню этого дурака и вернулся к игровому столику, на ходу вытаскивая из цилиндра тонкий рулончик бумаги. Мало кому было известно об этих сообщениях больше самого факта их существования, и немногие знали даже это. Руки дрожали, когда он разворачивал тонкую бумагу. Они не дрожали с тех пор, когда он безусым юнцом участвовал в своем первом сражении, более семидесяти лет назад. Сейчас на руках почти не осталось плоти, лишь кости и сухожилия, но для того, что ему предстояло, сил у него вполне хватит.

Послание было не от Варадина, а от Файсара, посланного в Тарабон совсем с другой целью. Пока Найол читал, внутри у него все сжалось в тугой узел. Это был не шифр Варадина, а самый обычный язык. Доклады Варадина напоминали бред безумца, однако и Файсар подтверждал самые худшие опасения. И даже сообщал еще более ужасные подробности. Ал’Тор вел себя как неистовый зверь, разрушитель, которого, вне всякого сомнения, следовало обезвредить, но сейчас появился еще один обезумевший зверь, и он мог оказаться даже более опасным, чем все ведьмы Тар Валона с их прирученным Лжедраконом. Но как, о Свет, может он сражаться сразу с обоими?

– Кажется... кажется, королева Тенобия покинула Салдэйю, милорд. И... Преданные Дракону сжигают дома и убивают людей в Алтаре и Муранди. Я слышал, что Рог Валир найден – в Кандоре.

Еще целиком захваченный ужасным смыслом прочитанного, Найол поднял взгляд и обнаружил, что Омерна стоит совсем рядом, нервно облизывая губы и тыльной стороной ладони вытирая пот со лба. Наверняка надеялся бросить хотя бы взгляд на донесение. Ладно, так или иначе вскоре об этом узнают все.

– Похоже, одна из твоих самых диких фантазий на поверку оказалась не такой уж дикой, – сказал Найол и с последними словами почувствовал, что под ребра ему входит нож.

От потрясения он окаменел, так что у Омерны было время вытащить кинжал и вонзить его вновь. Лорд Капитан-Командор, предшествовавший Найолу, нашел точно такой же конец, но ему никогда даже в голову не приходило, что это будет делом рук Омерны. Он попытался вцепиться в убийцу, но сила окончательно ушла из рук. Найол просто повис на Омерне, который поддерживал его, не давая упасть, и их взгляды встретились.

Лицо Омерны побагровело; он, казалось, вот-вот заплачет.

– Я должен был это сделать. Должен! Вы допустили, чтобы ведьмы засели здесь, в Салидаре, вы не препятствовали им, и... – Как будто до него только сейчас дошло, что он поддерживает человека, которого пытался убить, и он резко оттолкнул Найола.

Сила ушла из ног Найола так же, как и из его рук. Он тяжело рухнул на игральный столик, опрокинув его. Черные и белые камни рассыпались по полу, серебряный кувшин опрокинулся, из него полилось вино. Свинцовый холод растекался по всему телу.

Что это, время замедлилось для него или в самом деле все произошло так молниеносно? По полу глухо застучали шаги. С трудом приподняв отяжелевшую голову, он увидел Омерну с изумленно разинутым ртом и вытаращенными глазами, который пятился от Эамона Валды. Одетый в точности так же, как Лорд-Капитан Омерна – белый с золотом плащ, белоснежная рубашка под ним, – Валда был не так высок, не так внушителен. Однако его смуглое лицо, как обычно, выражало твердость, и в руке он сжимал меч – предмет своей гордости, клинок которого был помечен клеймом с изображением цапли.

– Измена! – взревел Валда и вонзил меч в грудь Омерны.

Найол засмеялся бы, если бы мог; дыхание вырывалось с хрипом, кровь клокотала в горле. Он никогда не любил Валду, можно сказать, даже презирал его, но кто-то обязательно должен был узнать о случившемся. Его взгляд заметался, отыскивая рулончик бумаги из Танчико; тот лежал неподалеку от его руки. Вряд ли послание не заметят, если записка будет зажата в руке трупа. Сообщение должно быть прочитано! Рука медленно поползла по полу, но, нащупав бумагу, судорожно оттолкнула ее вместо того, чтобы схватить. С каждым мгновением взгляд его все больше затуманивался. Он попытался справиться с этим. Он должен... Туман густел, но самое ужасное – это был не просто туман. Где-то за ним притаился враг, невидимый, неразличимый, такой же опасный, как ал’Тор, или даже страшнее. Сообщение. Что? Какое сообщение? Вот он, последний бой; пришло время подняться и выхватить меч. Именем Света, победа или смерть, в атаку! Он попытался выкрикнуть эти слова, но из горла вырвался только хрип.

* * *

Валда вытер меч о плащ Омерны, и только тут до него дошло, что старый волк еще дышит, издавая странные булькающие звуки. Лицо Валды исказилось, он наклонился, чтобы покончить с ним, и худая рука с длинными цепкими пальцами сжала его кисть.