Роберт Говард

Альмарик

Вступление

Вообще-то сам я не собирался никогда раскрывать местонахождение Исау Каирна и развивать тайну его исчезновения. Нарушить молчание меня побудил он сам. В конце концов, его желание более чем оправданно — поведать миру, отвергнувшему его, поставившему вне закона, а теперь оказавшемуся бессильным настичь изгоя, — свою невероятную, небывалую историю. То, что Исау рассказывает, — его дело. Со своей стороны, я не собираюсь приоткрывать завесы тайн над тем, что касается только меня: каким образом я сделал возможным таинственное исчезновение Исау Каирна, его перемещение в неведомые миры — пусть пока не становится достоянием публики. Скрою я и то, каким образом мне удалось связаться с Исау Каирном, находящимся так далеко от земли, на планете, несущейся по орбите вокруг такого далекого солнца, куда пока что не заглядывал ни один земной телескоп. И все же мне удалось услышать слова Исау Каирна, пронесшиеся через бездонные глубины космоса, словно он рассказывал мне все это, сидя в кресле рядом со мной.

Поспешу заявить, что все это не было спланировано заранее. На Великую Тайну я наткнулся случайно, в серии научных экспериментов, проводимых совсем с другой целью. Я вовсе не собирался использовать свое открытие в практических целях до того дня, когда ко мне в обсерваторию ввалился Исау Каирн — загнанное охотниками существо, с кровью другого человека на руках. Чистая случайность привело его ко мне, инстинкт, заставляющий загнанного, измученного зверя продолжать бороться за жизнь, а не впадать в отчаяние.

Позвольте мне со всей откровенностью заявить, что Исау Каирн — не преступник и никогда им не был. Что касается того случая — то он просто оказался винтиком в огромной криминально-политической машине, которая всей своей тяжестью обрушилась на взбунтовавшуюся деталь. Странный, парадоксальный разум Исау Каирна вдруг осознал весь ужас и всю грязь его принадлежность к этой системе.

Наука в наши дни лишь подбирается к изучению и познанию феномена, давно называемого в обиходе «родиться не в свое время». Есть люди, внутренне невероятно сильно привязанные к определенному историческому периоду, и, родившись в другое время, они испытывают невероятные трудности, чтобы приспособиться к своему веку. Видимо, это явление — одно из исключений в стройной и согласованной работе законов природы, результат какого-то сбоя в космической системе времени и пространства.

Это явление не столь уж редко. Есть множество людей, явно родившихся не в своем веке. Но Исау Каирн явно ошибся эпохой, эрой. Родившийся в наше время, в Америке, не в среде отбросов общества — он все же был невероятно чужим в нашем веке. Я никогда раньше не видел человека, так плохо приспособленного к жизни в индустриальной цивилизации, наводненной машинами, плодами их деятельности и полной особых, понятных и соблюдаемых всеми условностей и правил. (Обратите внимание — я говорю об Исау Каирне в прошедшем времени. Да, он жив в космическом понимании этого слова, но для Земли он мертв — ибо никогда больше его нога не ступит на нашу планету.

Сильная, независимая натура этого человека не признавала никаких ограничений его свободы, никакого подавления воли. Любое ущемление его прав вызывало в нем бурю протеста. В проявлении своих страстей и чувств он был груб и искренен, как дикарь. А его храбрости, отчаянности и рискованности не было равных на всей планете. Вся его жизнь была сплошной чередой сдерживаний своих чувств и своих сил. Даже во время спортивных соревнований он был вынужден действовать не в полную силу, чтобы не покалечить противника или товарища по команде. В общем, по всем параметрам Исау Каирн был чужаком в современном мире. Его разум, чувства, инстинкты — все тянуло его в первобытные доисторические времена.

Родившись на Северо-западе Соединенных Штатов, он впитал в себя дух борьбы, живший в краю его предков, — борьбы с врагом, с диким зверем, с силами природы. В горах, где он провел детство, традиции пользовались большим уважением. Соперничество — вот был смысл той жизни, ее основа. Без этого Исау не видел смысла в существовании. Невероятная сила этого человека оказалась излишней даже для игры в американский футбол. Исау Каирн заслужил репутацию человека, выходящего на поле скорее чтобы расправиться с противниками, чем для того, чтобы привести свою команду к победе. Его выступления были ознаменованы множеством травм и повреждений у спортсменов команд-соперников. Но в том не было его злого умысла. Просто делала свое дело невероятная сила Исау Каирна, намного превосходившая физические способности окружающих. Каирн абсолютно не был похож на часто встречающихся ленивых и медлительных силачей. Нет, он весь был полон энергии, всегда напряжен как пружина, готов к действию. Выведенный из себя атмосферой боя, он уже с трудом контролировал свои действия, добавляя в результате в свой послужной список еще чьи-нибудь сломанные ребра или проломленный череп.

Из-за всего этого он бросил колледж и решил попробовать свои силы на профессиональном ринге. И вновь безудержность натуры подвела его. Накануне своего первого боя он чуть не до смерти изувечил своего завтрашнего соперника, куда более именитого и известного боксера, чем он сам. Газеты тотчас же пронюхали об этом деле и раздули сенсацию. В результате Каирн оказался лишен лицензии навсегда.

* * *

Озлобленный, неудовлетворенный, он бесцельно шел по жизни — этакий Геракл, жаждущий приложить свои невероятные силы, ищущий только повода, чтобы совершить новые подвиги. Но в нашем мире не нашлось для него достаточно дикого и неосвоенного пространства.

О последних днях его пребывания в нашем мире, превратившихся в девятидневное бегство от смерти, мне нет нужды много рассказывать. В газетах было море информации на эту тему. Старая, как мир, история: погрязшая в коррупции мэрия, подкупленные политики, назначенные жертвы — и человек, выбранный для того, чтобы стать инструментом, орудием или, точнее — смертельным орудием закулисной борьбы.

Каирн, уставший от бесцельности существования и жаждущий дела, был идеальным орудием, но — до поры до времени. Этот человек не был в душе преступником. Не был он и глупцом. Он быстро сообразил, в какую грязную историю его втянули, и, не задумываясь о последствиях, вступил в бой с системой, никогда раньше не встречавшейся с таким упорными сопротивлением одиночки.

И даже тогда можно было бы избежать трагедии, если бы те, кто использовал Каирна и настроил его против себя, были хоть чуть-чуть поумнее. Но им и в голову не могло прийти, что есть на свете человек, которому глубоко наплевать на все их деньги и все их могущество.

К тому времени Исау Каирн уже достаточно научился сдерживать себя. Видимо, мистер Блэйн изрядно поупражнялся в оскорблениях, если Исау все же позволил своему характеру восторжествовать. Впервые за долгие годы он перестал себя сдерживать — а в результате череп Блэйна раскололся, как яичная скорлупа, от одного-единственного удара кулака Исау Каирна. Могущественный политик, правивший из своего кабинета целым округом, был убит прямо на рабочем месте, за письменным столом.

Каирн не был глуп. Как бы ни затмили гнев и ярость его разум, он понял, что пощады от машины, контролирующей город и всю округу, ждать не приходится. Вовсе не из страха покинул он кабинет Блэйна. Нет, его вел тот самый инстинкт дикого зверя и первобытного человека, запрещавший смиряться с неизбежностью смерти и требующий до последнего дыхания цепляться за жизнь.

Этот побег чисто случайно закончился в стенах моей обсерватории.

Исау Каирн, увидев, что в помещении есть еще кто-то, сразу решил уйти, чтобы не втягивать меня в свои проблемы, но я усадил его в кресло и заставил рассказать всю его историю. Честно говоря, я не очень удивился такому ее финалу — столь долгое сдерживание сил и эмоций не могло не привести к трагедии, несмотря на железную волю и выдержку этого человека.

Никакого плана в тот день у него не было. Он просто хотел забаррикадироваться где-нибудь и вести бой с полицией, пока кусок свинца не оборвет его жизнь.

Сначала я согласился с ним, не видя другого выхода. Я не был столь наивен, чтобы предположить оправдательный приговор, случись делу Исау Каирна дойти до городского суда. Неожиданно мне в голову пришла невероятная, но вместе с тем предельно простая и логичная мысль, которой я тотчас же поделился со своим гостем. Я рассказал ему о Великой Тайне и предоставил кое-какие доказательства того, что все это правда.

Коротко говоря, я предложил Исау Каирну попробовать совершить перелет через космос. При всей опасности и немыслимости такого предложения, оно сулило ничуть не больше неприятностей, чем та судьба, которая ждала Исау на Земле.

Он согласился. Во Вселенной нет мести, где мог бы выжить земной человек. Но мне удалось заглянуть за границы нашей Вселенной и открыть одну-единственную планету, чьи природные условия более или менее походили на земные. Эту далекую, дикую и странную планету я назвал Альмарик.

Каирн прекрасно понимал риск такого предприятия. Но этот человек поистине не знал страха — и дело было сделано. Исау Каирн покинул планету, на которой родился, и перенесся на другую — чужую, незнакомую, полную опасностей планету, несущуюся по своей орбите где-то в неведомых космических далях.

Рассказ Исау Каирна

Глава I

Мое перемещение оказалось невероятно быстрым и стремительным. По-моему, не прошло и мгновения, как я забрался в эту странную машину профессора Хильдербранда — и вот я уже стою во весь рост посреди бескрайней равнины, залитой ярким солнечным светом. Сомнений не оставалось — я действительно перенесся в какой-то другой, неведомый мир. Пейзаж оказался не таким фантастическим и невероятным, как можно было ждать, но все же он, несомненно, не имел ничего общего с любым земным ландшафтом.

Но прежде, чем углубиться в изучение окрестностей, я внимательно оглядел самого себя, чтобы убедиться в том, что перенес этот невероятный перелет без явного вреда для собственной персоны. Результат осмотра вполне удовлетворил меня — все части тела, по крайней мере на первый взгляд, функционировали нормально. Теперь меня больше беспокоило другое: я был абсолютно гол. Профессор Хильдербранд говорил мне, что неорганические вещества не могут перенестись на другую планету в его машине. Только живая, вибрирующая материя может, не претерпев изменений, выдержать такое перемещение. Хорошо еще, что я не приземлился в каком-нибудь царстве льда и мороза. Эту равнину ее небесное светило согревало неплохо. Моя обнаженная кожа впитывала приятное тепло.

Во все стороны от меня расстилалась гладкая, как стол, равнина, поросшая короткой густой травой, вполне земного зеленого цвета. Вдалеке трава становилась выше, и сквозь зеленую стену я увидел блеск воды. Вскоре я разглядел, что по равнине неспешно текли в разных местах неширокие, извилистые речки, кое-где разливавшиеся озерами. Рядом с водой в траве двигались какие-то черные точки, но на таком расстоянии я не смог определить, что это было. Как бы то ни было, планета, куда я попал, не была абсолютно необитаемой. Оставалось выяснить, каковы же были ее обитатели. Мое воображение уже населило эти просторы порождениями самых страшных ночных кошмаров.

Странное чувство испытываешь, когда тебя вырывают из привычного мира и забрасывают неизвестно куда, на другую планету. Сказать, что я не сжал зубы, чтобы не застучать ими от ужаса, и не побледнел от сознания того, что со мной произошло, — было бы явным враньем. Я, который никогда до этого не знал, что такое страх, превратился в сжатый, напряженный комок нервов, вздрагивающий от собственной тени. Меня охватило отчаяние; сильные, мускулистые руки и ноги показались мне хрупкими и слабыми, как у ребенка. Как я смогу защитить себя в этом неведомом мире? В тот момент я готов был, подвернись такая возможность, вернуться на Землю, прямо в лапы своим преследователям, чем сражаться в одиночестве с чудовищами, которыми мое воображение уже населило этот мир. Очень скоро мне предстояло узнать, что никакое воображение не сравнится с реальной жизнью, и что мое слабое тело будет выручать меня в таких переделках, которые я даже представить себе не мог.

* * *

Негромкий звук за моей спиной вывел меня из оцепенения. Развернувшись, я с изумлением уставился на первого встреченного мной жителя Альмарика. И каким бы грозным и враждебным он ни казался, я почувствовал некоторое облегчение — скованные льдом вены мгновенно оттаяли, и ко мне вернулась частица былой храбрости. То, что можно увидеть и пощупать — всегда меньше пугает, чем неведомое и невидимое.

Сначала я подумал, что передо мной стоит горилла. Но, присмотревшись, я понял, что это все-таки человек. Хотя таких людей не видел еще ни один житель Земли — в этом я готов поклясться.

Он был ненамного выше меня ростом, но значительно шире в плечах и крепче сложен. Мышцы буграми покрывали его руки и ноги. На незнакомце был накинут какой-то кусок ткани, похожей на шелк, перепоясанный широким кожаным ремнем. На ремне висел большой кинжал в кожаных ножнах. На ногах человека были плетеные сандалии с высокой шнуровкой. Но все эти детали я заметил лишь краем глаза, потому что мое внимание было приковано к лицу незнакомца.

Вообразить или описать такое — будет весьма нелегким делом. Голова этого человека крепко сидела на короткой, почти невидной шее, на широких плечах. Квадратный волевой подбородок выдавался вперед, и когда тонкие губы незнакомца разомкнулись с рычащим звуком, вырвавшимся из глотки, я разглядел у него во рту длинные, острые, словно наконечники стрел, клыки. Короткая густая борода росла на его подбородке, а над верхней губой топорщилась щетка пышных усов. Приплюснутый нос едва выдавался вперед; лишь широкие ноздри постоянно вздрагивали, принюхиваясь к шедшему от меня запаху. Маленькие, налитые кровью глаза вцепились в меня, сверкая ледяной серой сталью. Лоб незнакомца был узок и покат, а с головы свисали космы густых черных волос, прикрывавшие маленькие, плотно прижатые к черепу уши.

Борода и шевелюра человека были черными до синевы. Такого же цвета волосы покрывали его тело и конечности. Он не был, конечно, покрыт шерстью, как обезьяна, но был, несомненно, куда более волосат, чем любой земной человек.

Я сразу же понял, что, случись мне вступить с незнакомцем в бой, противник у меня будет не из легких. Его фигура словно излучала силу — грубую, первобытную мощь. Ни одной унции жира или нетренированной плоти не было видно на могучем теле. Покрытая волосами кожа казалась крепкой, как шкура дикого зверя. Но не только его тело говорило об опасной силе, скрытой в незнакомце. Взгляд, манера смотреть — все демонстрировало готовность встретить любого врага всей яростной мощью, управляемой диким, необузданным разумом. Взглянув в эти глаза, я физически ощутил исходящую от них волну агрессивного недоверия. Мои мышцы инстинктивно напряглись.

В следующий миг на смену моей решимости пришло изумление: я услышал речь на самом настоящем, отличном английском:

— Тхак! Ты что за человек?

В хриплом голосе слышалось провоцирующее презрение. Все во мне закипело, но я постарался сдержать свои чувства.

— Мое имя — Исау Каирн, — коротко ответил я и запнулся, не зная, как продолжить, объясняя мое появление на этой планете.

Незнакомец с презрительной улыбкой оглядел мое безволосое тело и уже совершенно невыносимо унизительно для меня спросил:

— Тхак тебя побери, мужик ты или баба?

Ответом ему был удар сжатым кулаком в грудь, от которого мой собеседник грохнулся на землю.

Мое действие было абсолютно инстинктивным. Опять вспыльчивость подвела меня, оказавшись сильнее рассудка. Но времени на самобичевание у меня не было. Взвыв от боли и ярости, незнакомец вскочил на ноги и бросился на меня. Мы сошлись лицом к лицу, горя одинаковым первобытным гневом, сражаясь не на жизнь, а на смерть.

Впервые в жизни я, вынужденный вежде и всюду соразмерять, сдерживать свою силу, оказался в тисках железной хватки человека сильнее меня. Это я ощутил в первые же мгновения драки, затратив неимоверные усилия, чтобы вырваться из этих крушащих ребра объятий.

Бой был коротким и отчаянным. Меня спасло только то, что мой противник понятия не имел о боксе. Он мог — и при этом не замедлил продемонстрировать это умение — наносить мощные удары кулаками, но они были беспорядочными, неприцельными и поэтому не очень опасными. Трижды я уворачивался от таких оплеух, после которых, достигни они цели, я уже никогда не встал бы. При этом мой противник совершенно не умел сам уворачиваться, уходить от ударов. Не думаю, что кто-либо из бойцов на земле остался бы в живых, пропустив такое количество ударов, которые он получил от меня. Но он продолжал атаковать меня, без устали орудуя руками. Ногти на его пальцах были острыми, как звериные когти, и вскоре из двух десятков порезов на моем теле уже сочилась кровь.

Почему он сразу не выхватил из ножен кинжал — я не знаю. Быть может, он посчитал, что вполне управится со мной голыми руками. Не скрою, в этом предположении он был недалек от истины. Но теперь, выплевывая выбитые зубы и чувствуя, как кровь льется из разбитых ушей и бровей, он потянулся к рукоятке кинжала. Это движение оказалось для него роковым и позволило мне выиграть схватку.

Вырвавшись из клинча, в который я зажал его, он опустил одну руку к поясу, где висели ножны. В этот миг я воткнул свой левый кулак в живот, вложив в удар всю массу тела. Мой противник замер, из его груди донесся хрип, глаза неподвижно глядели в одну точку. В следующий момент я изо всех сил двинул его кулаком в правую челюсть. Человек рухнул, как оглушенный кувалдой бык; из его открытого рта на бороду потек ручеек крови — последний удар раскроил ему губу, разорвал часть щеки и наверняка основательно переломал челюсть.

* * *

Стараясь успокоить дыхание, потирая содранные кулаки, я смотрел на свою жертву, прикидывая, что наверняка сам подписал себе приговор. Ведь теперь мне нечего было ждать доброжелательного отношения со стороны жителей Альмарика. Но эта печальная мысль не помешала мне снять с бедняги его нешикарную одежку и, подпоясавшись его же ремнем, прихватить в качестве трофея кинжал. В конце концов, семь бед — один ответ. Если меня поймают, то обвинение в воровстве будет лишь добавкой к главному обвинению в покушении на одного из местных жителей. А так, по меньшей мере, частично одетый и с каким-никаким оружием, я чувствовал себя несколько уверенней.

Я с большим интересом осмотрел кинжал. Едва ли мне доводилось видеть раньше столь внушительное, подходящее для убийства оружие. Обоюдоострый клинок был дюймов девятнадцати в длину и заточен остро, как бритва. У рукоятки он был широк и постепенно заострялся к концу, тонкому, как игла. Гарда и вершина ручки были серебряными, а сама рукоятка обмотана чем-то, напоминающим змеиную кожу. Клинок, несомненно, был стальным, но никогда раньше я не видел стали такого качества. В общем, этот кинжал был настоящим шедевром оружейного дела и свидетельствовал о высоком уровне, по крайней мере, материальной культуры его изготовителей.

От созерцания кинжала меня отвлекли стоны медленно приходящего в себя незнакомца. Вздрогнув, я огляделся и заметил вдалеке группу людей — судя по всему, соплеменников моего противника, приближавшихся ко мне. Дополнительным поводом к размышлению оказался блеск стали на солнце, отраженном от клинков, сжатых в их руках. Если они застанут меня рядом с полумертвым сородичем, да к тому же с его одеждой и оружием в руках, — нетрудно догадаться, каким будет их отношение ко мне.

Недолго размышляя над этим, я оглядел равнину вокруг себя в поисках какого-нибудь убежища. С одной стороны равнина переходила в невысокие холмы, за которыми виднелись ряды все более основательных возвышенностей — скал и горных отрогов. В тот же миг приближающиеся фигуры скрылись в густой траве, переходя через очередную речку, разделявшую нас.

Я решил не дожидаться, пока они снова выйдут на открытое место, и со всех ног помчался в сторону холмов. Пробежав всю дистанцию без передышки, я, тяжело дыша, оглянулся, оказавшись у подножия ближайшего холма. Далеко позади лежал на траве мой недавний противник, а его соплеменники, выбравшись из прибрежных зарослей, торопливо направлялись к нему.

Задыхаясь от усталости и обливаясь потом, я влез по склону на гребень холма и оттуда бросил еще один взгляд через плечо назад. Вокруг лежащего черноволосого человека столпились такие же черные силуэты. Не переводя дыхания, я поспешил вниз по склону и больше не видел эту компанию.

Через час пути я оказался в самой неровной и изрезанной местности, какую только можно себе представить. Со всех сторон вздымались к небу отвесные стены скал и изломанные утесы, порой настолько растрескавшиеся, что их вершины могли в любой момент с грохотом рухнуть, похоронив под собой случайно оказавшегося по соседству человека. Повсюду выходила на поверхность коренная порода — какой-то красноватого цвета каменный монолит. Растительность была небогатой: лишь невысокие, кряжистые деревья, размах веток которых чуть не превышал высоту ствола, да несколько разновидностей колючих кустов, на части которых росли странные по цвету и форме плоды, напоминающие орехи. Расколов несколько этих плодов, я принюхался к содержимому, но, хотя запах и был приятен, не осмелился попробовать неизвестное растение, даже несмотря на все увеличивающееся чувство голода.

Сильнее, чем голод, мучила меня жажда. Но, по крайней мере, ее я мог утолить, даже не подозревая, что это могло стоить мне жизни. Пробираясь вперед, я зашел в узкое ущелье между двумя поросшими кустарником склонами скальных гряд. В глубине ущелья виднелось небольшое озеро, наполняемое, без сомнения, подземным источником: в центре озера вода била ключом, а с одного из берегов стекал вниз по ущелью тоненький ручеек.

Подойдя к озерцу, я лег на поросший мягкой травой берег и опустил лицо в кристально чистую воду. Прекрасно понимая, что эта жидкость может оказаться вовсе не живительной влагой, а смертельным для землянина ядом, я все же, мучимый жаждой, решил рискнуть. У воды оказался какой-то странный привкус, не перебивавший, однако, ее основных достоинств — способности освежить кожу и утолить жажду. Напившись, я так и остался лежать, касаясь губами ледяной воды, наслаждаясь тишиной и спокойствием. Это было ошибкой. Ешь быстро, пей быстро, спи неглубоко и не засиживайся на одном месте — вот первые правила жизни в дикой природе, и короток век того, кто не следует им.

Теплые лучи солнца, бульканье воды, блаженное чувство расслабленности и отдыха после долгого бега и драки — все это подействовало на меня, как наркотик, и погрузило в приятную полудрему. Должно быть, какой-то первобытный инстинкт предупредил меня об опасности, когда до моего слуха донесся легкий шорох, явно не имеющий отношения к журчанию ручья и шелесту травы. Прежде, чем мой разум определил его, как звук крадущегося тяжелого тела, я уже перекатился на бок, вынимая из ножен кинжал.

В тот же миг огромная тень, взметнувшись над травой, оглашая все вокруг диким ревом, мягко приземлилась прямо на том месте, где еще мгновений назад лежал я. К сожалению, я не успел отскочить достаточно далеко, и одна из лап с выпущенными когтями прошлась по моему бедру, здорово расцарапав его. Судя по манере движения, напавший на меня хищник был чем-то вроде огромной дикой кошки. В мгновение ока чудовищный хищник сориентировался и набросился на меня. Я отшатнулся, увидев, как метнулись к моему горлу оскаленные клыки, и вдруг почувствовал, что лечу в воду. Одновременно раздался похожий на кошачий вой хищника, оборвавшийся, когда зверь тоже влетел мордой в ледяную воду, подняв фонтан брызг. На какое-то время я потерял ориентировку и, вынырнув, увидел лишь большую тень, исчезнувшую в кустах у подножия скал. Что это было — я точно сказать не мог, но больше всего этот зверь походил на леопарда, только намного крупнее и тяжелее любого леопарда с Земли.

Внимательно оглядев берега, я не увидел других хищников и вылез из озера, дрожа от холода. Мой кинжал так и остался в ножнах. У меня не хватило времени выхватить его. Спасло меня лишь то, что эта гигантская кошка, наподобие ее земных сородичей, не питала любви к водным процедурам.

Я обнаружил большой порез на бедре и четыре, поменьше, на плече — там, где меня коснулись когтистые лапы. Большая рана сильно кровоточила, и я опустил ногу в воду, вздрогнув, когда ледяная влага коснулась рваного разреза. Лишь когда нога совсем онемела от холода, кровь перестала идти.

Поразмыслив, я пришел к выводу, что попал в весьма затруднительное положение. Меня мучил голод, вот-вот должно было начать темнеть; где-то по соседству ошивается огромная рассерженная кошка, да и неизвестно еще какие хищники. К тому же я был ранен. Цивилизованный человек здорово изнежен. С той раной, которую я получил, меня упрятали бы в больницу и несколько недель не давали бы вставать с постели. Уж на что я всегда с презрением относился к боли и травмам, но здорово приуныл, осмотрев рану и поняв, что мне нечем перевязать и смазать ее. Похоже, ситуация полностью выходила из-под моего контроля.

* * *

Я направился к скальной гряде, рассчитывая найти там что-то вроде пещеры, чтобы провести ночь, которая, судя по всему, обещала быть не такой теплой и приятной, как день. Вдруг за моей спиной послышался какой-то дьявольский лай. Оглянувшись, я увидел приближающихся ко мне со стороны входа в ущелье неизвестных животных, похожих на гиен. Пожалуй, их вой был еще более жутким и отвратительным, чем у земных гиен. У меня не было сомнений в цели их следования — эти зверюги охотились за мной.

Необходимость не признает самоограничений. Еще минуту назад я медленно ковылял, постанывая от боли. И вот я уже несусь во весь дух к скалам, словно не был измучен и изранен. Каждый шаг отдавался дикой болью в бедре; рана снова раскрылась и начала кровоточить, но, сжав зубы, я продолжал бежать.

Мои преследователи прибавили скорость, и я уже почти не надеялся добраться раньше них до деревьев, росших у подножия скал. Они почти наступали мне на пятки, когда я радостно подтянулся и вскарабкался на нижний сук, выше человеческого роста. К моему ужасу, гиены стали карабкаться по стволу дерева вверх за мной. Бросив отчаянный взгляд вниз, я понял, что эти твари здорово отличались от земных гиен, как и все на Альмарике отличалось от самого похожего на Земле. У этих зверей были когтистые, почти кошачьи лапы, да и само тело, достаточно гибкое, позволяло им лазать по деревьям, почти как рыси.

Я уже приготовился принять последний бой, когда заметил нависший над головой выступ скалы, в который упирались ветви дерева. Обдирая колени и локти, я вскарабкался по каменной стене и, перевалившись через грань обрыва, лег на скалу, глядя на своих преследователей. Они повисли на верхних ветвях дерева и выли, словно души непогребенных покойников. Видимо, их способность к лазанию ограничивалась деревьями. После одной попытки перепрыгнуть на скалу и взобраться по ней, в результате чего одна из гиен рухнула вниз с душераздирающим воплем, они прекратили преследование.

Но уходить эти твари тоже не стали. Стемнело, на небе появились незнакомые мне звезды, вышла большая, золотистого цвета луна, но мои преследователи все сидели на ветках и на земле под деревом, отвратительно завывая на луну, видимо, жалуясь на неудачную охоту.

Ночь была очень холодной — на камнях даже появился иней. Я просто окоченел. Единственный лоскут ткани, прикрывавший мое тело, я использовал как жгут, чтобы остановить делавшееся уже опасным кровотечение из рану на ноге.

Никогда еще я не чувствовал себя таким жалким. Ночь я провел, стуча зубами от холода, лежа на голых камнях. В нескольких шагах горели холодным огнем глаза гиен. Где-то вдали слышалось рычание и вой других, невидимых в темноте чудовищ. Визги, крики, стоны и лай разрезали ночную мглу. И я лежал, голый, израненный, замерзший, голодный, дрожащий от страха за свою жизнь, словно один из моих далеких предков в палеолите на моей родной планете.

Теперь я понял, почему наши предки обожествляли солнце. Когда наконец холодная луна уступила место теплому солнцу Альмарика, я был готов запеть от радости. Гиены подо мной, полаяв и повыв еще немного, отправились на поиски другой, более легкой добычи. Мало-помалу тепло проникло в мои закоченевшие конечности и расслабило мои одеревеневшие мышцы. Я встал, потянулся и поприветствовал наступление нового дня, как это делал, дожив до нового рассвета, мой пращур на заре истории на нашей планете.

Выждав немного, я спустился вниз из своего убежища и направился к ореховым кустам. Решив, что лучше умереть от отравления, чем от голода, я расколол несколько орехов и съел их содержимое. Пожалуй, никакое блюдо на Земле мне еще не казалось таким вкусным. Никаких симптомов отравления не последовало, к тому же орехи оказались очень питательными. Я начал адаптироваться к окружающим условиям. По крайней мере, источник пищи был найден. Первое препятствие было преодолено — я осваивался с жизнью на Альмарике.

* * *

Описывать в деталях дальнейшие несколько месяцев не имеет смысла. Я жил среди скал и холмов, испытывая столько страдании и лишений, сколько люди на Земле уже не испытывали много тысяч лет. Осмелюсь утверждать, что только человек невероятной силы и упорства мог бы выжить там, где выжил я. Но я не просто выжил, я приспособился и освоился в этом новом мире.

Поначалу я не отваживался покидать свою долину, где, по крайней мере, у меня была вода и пища. Я построил себе что-то вроде гнезда из веток на площадке на выступе скалы, где спал по ночам. Хотя можно ли назвать сном это состояние? Не думаю. Я, скорчившись, лежал, дрожа от холода, коротая время до рассвета. А днем я при малейшей возможности погружался в неглубокий, чуткий сон и был готов проснуться от малейшего непривычного шороха. Остальное время я проводил, бродя по окрестным холмам и собирая орехи. Нельзя сказать, что эти прогулки были безопасным занятием. Не раз и не два приходилось мне спасаться бегством и находить убежище на крутых скалах и вершинах деревьев. Холмы населяло огромное количество разных зверей — и в основном кровожадных хищников.

Именно поэтому я держался своей долины, где я был в сравнительной безопасности. В холмы же меня гнала та же сила, которая двигала во все века человечеством — от первых неандертальцев до колонизаторов-европейцев, — поиск пищи. Орехи в моем ущелье были почти все съедены. Разумеется, не я один был виновником этого, хотя жизнь на природе и пробудила во мне зверский аппетит. Полакомиться орехами приходили в мою долину огромные животные, напоминающий медведей, и другие — похожие на покрытых густым мехом бабуинов. Все они с удовольствием пожирали орехи, но, судя по вниманию, проявляемому ими к моей персоне, не чурались они и мясной пищи. Избежать встречи с медведями было сравнительно легко. Эти горы мяса не очень быстро двигались, не умели лазать по скалам и деревьям, да и зрение у них было неважным. А вот бабуинов я ненавидел лютой ненавистью и смертельно боялся. Эти твари преследовали меня до изнеможения; они отлично бегали и лазали, да и скалы не были для них препятствием.

Как-то раз они загнали меня в мое убежище, и один из бабуинов перепрыгнул с ветки на выступ скалы вслед за мной. Эта тварь не учла, что человек, загнанный в угол, становится куда опаснее, чем можно ждать от него в другой ситуации. Я взбунтовался, не в силах больше быть только объектом охоты. Инстинкт защиты жилища заставил меня развернуться и выхватить кинжал, который я изо всех сил вонзил в грудь бабуину, фактически пригвоздив его к скале, — острие клинка почти на дюйм вошло в рыхлый песчаник.

Этот случай доказал мне не только отличное качество стали моего клинка, но и то, что мои собственные мышцы стали намного сильнее. Я, привыкший быть среди самых сильных на Земле, здесь, на диком Альмарике, оказался слабаком. Но у меня был разум и способность учиться и тренировать свое тело. Постепенно я стал заново обретать уверенность в себе.

Для того, чтобы выжить, я должен был окрепнуть и закалиться. Так и произошло: моя кожа, выдубленная солнцем и ветром, стала менее чувствительной к холоду, жаре и боли. Мышцы стали больше и эластичнее. В общем, я стал настолько силен и вынослив, насколько не становился уже многие поколения ни один житель Земли.

Незадолго до моего поспешного перемещения на Альмарик один из известных экспертов по физической культуре назвал меня идеально подходящим для жизни в дикой природе. Так вот, этот эксперт и понятия не имел о том, что говорил. Впрочем, и я тоже. Сравнить меня сейчас с тем, кого обследовал тот ученый, — так я был просто изнеженным хлюпиком и размазней.

А теперь я больше не синел от холода по ночам; острые камни не ранили мне подошвы при ходьбе и лазании. Я мог с легкостью обезьяны карабкаться по отвесным скалам, мог часами бежать без передышки, а на коротких дистанциях перегнать меня могла бы, пожалуй, только скаковая лошадь. Раны, единственным лечением для которых была ледяная вода, заживали сами собой.

Все это я рассказываю лишь для того, чтобы показать, какой тип человека формируется в дикой природе. Если бы она не выковала из меня существо из стали и дубленой кожи, я ни за что не смог бы уцелеть в кровавой схватке, которая называется жизнью на этой планете.

С ощущением собственной силы ко мне постепенно вернулась и уверенность. Я крепко стоял на ногах и уже с некоторым презрением поглядывал на своих соседей — жестоких, но неразумных тварей. Я больше не убегал, сломя голову, от одинокого бабуина. Наоборот, с этими зверюгами у меня была настоящая война, будто основанная на кровной вражде. Я относился к ним так, как к людям-врагам на Земле. Ведь они поедали те самые орехи, которые я ел сам.

Очень скоро бабуины перестали преследовать меня, загоняя в мое убежище. Настал день, когда я один на один встретился с вожаком их стаи. Косматая тварь выскочила на меня из-за кустов, сверкая полными ненависти глазами. Отступать было поздно, и, увернувшись от нацеливавшихся разорвать мое горло рук, я вонзил кинжал в самое сердце противника.

Но частенько в долину заглядывали и другие звери, встречаться с которыми я не хотел бы ни при каких обстоятельствах: гиены, саблезубые леопарды — больше и тяжелее, чем земные тигры, и к тому же более кровожадные; огромные, похожие на лося звери с крокодильими челюстями; гигантские вепри, покрытые толстым слоем свалявшейся щетины, которую, казалось, было бы не пробить и самому острому мечу. Встречались и другие чудовища, появлявшиеся только по ночам; их мне рассмотреть подробно не удалось. В основном они двигались почти бесшумно, лишь изредка издавая низкий вой или глухое уханье. Неизвестное всегда пугает, поэтому ночные чудовища казались мне более огромными и опасными, чем те, с которыми я встречался при свете дня.

Я помню, как однажды проснулся в своем убежище на скале от ощущения того, что ночь погрузилась в напряженную тишину. Луна уже зашла, и долина лежала в полной темноте. Ни вопли бабуинов, ни похоронный вой гиен не нарушали зловещее молчание. По долине двигалось что-то. Я слышал лишь шелестение травы, отмечавшее движение какого-то огромного тела, но в темноте перед моими глазами прошла лишь неясная гигантская тень — нечто, неестественно большее в длину, чем в ширину. Это неизвестное существо скрылось за скальной грядой, и через несколько минут словно вздох облегчения пронесся над долиной. Ночь снова наполнилась привычными звуками, и я уснул, неясно осознавая, что лишь случай спас меня и многих обитателей долины от неведомого и наверняка опасного чудовища.

Я уже рассказывал, что соперничал с бабуинами в поисках съедобных орехов. Вскоре мне пришлось покинуть долину, чтобы найти пропитание. Я забирался на вершины холмов и спускался по их склонам, перелезал через скалы и пересекал ущелья. Об этих неделях я расскажу очень коротко. Я голодал и объедался до отвала, убегал от хищников и защищал свою жизнь в кровавых схватках, — в общем, я жил обычной, полной опасностей жизнью странствующего дикаря.

Я был один, без себе подобных, без книг, одежды, без всего, что составляет цивилизованную жизнь. С точки зрения так называемого культурного человека, моя жизнь была жалким прозябанием. Но я так не считаю. Я самореализовывался в этом существовании, рос и совершенствовался. Я уверен, что истинная сущность человеческой жизни — это борьба против враждебных сил природы, а все остальное — лишь иллюзии, не имеющие реального значения.

Мою жизнь наполняли события и приключения, заставляющие работать с полной отдачей мозг и тело. Просыпаясь утром, я знал, что увижу закат только благодаря собственной силе, выносливости и храбрости. Я научился понимать каждый шорох, каждую тень, каждый след. Со всех сторон мне грозила смерть — в тысячах проявлений. Даже во сне я не мог ослабить бдительность. Закрывая глаза на закате, я не был уверен, что открою их живым и невредимым утром. Я все время был начеку. Эта фраза значит куда больше, чем кажется на первый взгляд. Ведь обычно внимание цивилизованного человека рассеяно. Его отвлекают тысячи вещей. Он даже не понимает, как многим ему пришлось пожертвовать, борясь за развитие своего интеллекта.

Я понял, что я тоже был сыном своего времени, и мне пришлось заново переделывать себя, перестраивать сознание, учиться концентрировать внимание. И вот теперь я наконец стал по-настоящему живым: от ногтей до кончиков волос я был напряжен и готов к действию. Каждый мускул, каждая вена, каждая клетка — все мое тело пело, вибрировало, пульсировало жизненной силой. Почти все мое время и силы уходили на то, чтобы добыть пропитание и спасти свою шкуру, поэтому мне было не до комплексов и долгих размышлений на философские темы. А тем особо сложно устроенным умникам, которые посчитают такое понимание слишком упрощенным, я позволю напомнить, что легко рассуждать о сложных материях, когда о твоем пропитании и безопасности позаботились другое. Да, моя жизнь и раньше была не слишком усложнена, а теперь она и вовсе упростилась. Я жил лишь одним днем, не задумываясь о прошлом и будущем.

Всю мою жизнь мне приходилось обуздывать инстинкты, усмирять бьющую через край энергию. Теперь же я был свободен, свободен использовать все свои силы в не ограниченной никакими правилами борьбе за существование, и я знал, что о такой свободе другие не могут и мечтать.

В моих странствиях — с тех пор, как я покинул долину, — я прошел огромное расстояние. И за все это время я не встретил никаких следов деятельности человека или человекоподобных существ.

* * *

В один из дней, когда я, поднявшись на вершину очередного холма, оглядывал окрестности, мой взгляд неожиданно наткнулся на фигуру человека. Встреча была абсолютно неожиданной. Впрочем, замеченному мной чернокожему созданию, похожему на уже виденного мной обитателя Альмарика, было не до меня.

У подножия холма, на поляне, густо поросшей травой, человек вступил в неравную схватку с саблезубым леопардом. Исход боя был мне ясен с самого начала: ни один человек не может противостоять гигантской кровожадной кошке.

И все же в воздухе мелькнул занесенный кинжал, описав дугу между зверем и его добычей. Судя по крови, заливающей шкуру леопарда, это был не первый удар стального клинка. Но было ясно, что долго человек не выдержит, в любой момент схватка могла окончиться его гибелью.

Еще не успев додумать до конца эту мысль, я уже несся вниз по склону. Разумеется, я не был ничем обязан тому человеку, но его отчаянная храбрость затронула какие-то чувствительные струны в глубине моей огрубевшей души. Я не стал кричать, а молча бросился на гигантскую кошку со спины. В тот момент, когда человек выронил свой клинок и упал под натиском зверя, я нанес леопарду сильнейший удар кинжалом между лопаток.

С диким ревом зверь отпустил жертву и покатился по траве, царапая землю когтистыми лапами, заливая все вокруг кровью, фонтаном бьющей из раны.

Зрелище было не для слабонервных; я с облегчением вздохнул, когда леопард наконец вздрогнул в последний раз и затих.

Я повернулся к лежащему человеку, не особо рассчитывая найти его живым. Прежде, чем нанести леопарду удар, я увидел, как огромные клыки зверя сомкнулись на горле упавшей жертвы.

Человек лежал в луже крови, вытекшей из чудовищной раны на шее. Под содранной кожей виднелась пульсирующая, но не поврежденная артерия. Когти леопарда не менее жестоко прошлись по животу человека — через рваные края раны виднелись разодранные внутренности и надломленная кость. К моему изумлению, человек был не только жив, но и оставался в сознании. Но прямо на моих глазах жизнь покидала его, гася огонь в глазах.

Я кое-как перевязал раны его разорванной на полосы одеждой и вновь посмотрел бедняге в лицо. Несомненно, он умирал, несмотря на невероятную живучесть и волю к жизни, которые, как я уже имел удовольствие узнать, были свойственны людям его расы. Да, этот человек был явно из того же народа, что и тот, с которым я подрался в первый же день пребывания на Альмарике.

Стоило мне лишь на минуту отвлечься и предаться воспоминаниям, как я чуть не поплатился за это жизнью: что-то со свистом пронеслось мимо моего уха и вонзилось в склон холма за моей спиной. Обернувшись, я увидел длинную стрелу, торчащую из земли. В тот же миг до моих ушей донеслись громкие крики. Оглядевшись, я увидел, что ко мне со всех ног несутся с полдюжины волосатых людей, на ходу прилаживая стрелы к лукам.

Инстинктивно меняя направление, я зигзагами понесся прочь. Свист стрел над головой изрядно помог мне набрать нужную скорость. Добравшись до спасительной стены зарослей, я не остановился, а полез вглубь, царапаясь о шипы и обдирая локти и колени. Этот случай окончательно убедил меня в том, что люди на Альмарике столь же враждебны и опасны, сколь и звери, и что мне лучше всячески избегать встреч с ними.

Вдруг мой гнев и злость уступили место другому чувству — глубокому изумлению. Вспоминая бежавших ко мне людей, я явно слышал их крики на чистом английском. Кроме того, мой язык понимал и говорил на нем мой первый противник. Тщетно я пытался найти ответ на этот вопрос. За время пребывания на Альмарике я сумел уяснить для себя, что все местные вещи и живые существа, чем-то напоминающие земные, имеют куда больше различий, чем общих черт с ними. Невозможным казалось предположить, что эволюция на столь разных планетах привела к созданию абсолютно одинакового языка. Но и не верить своим ушам я не мог. Выругавшись, я решил не тратить время на бессмысленное обдумывание проблемы, которую я пока что не мог решить.

Быть может, именно это происшествие, эта встреча пусть с враждебными, но людьми, заставила меня изрядно погрустнеть. Мне захотелось попасть в общество себе подобных, а не бродить в одиночестве по холмам и долинам, населенным одними кровожадными хищниками. Вскоре передо мной расстелилась до самого горизонта бескрайняя равнина. И хотя я не надеялся встретить на ней доброжелательных человекоподобных, я все же решил попытать счастья и пойти вперед, не зная, какие новые опасности ждут меня на открытой местности.

Прежде, чем покинуть холмы, я, повинуясь неясному внутреннему требованию, сбрил острым, как бритва, кинжалом изрядно выросшую бороду и подравнял гриву волос на голове. Не знаю, зачем я это сделал; быть может, повинуясь инстинкту, человек, отправляясь в новые места, старается привести себя в порядок, чтобы «лучше выглядеть».

* * *

На следующее утро я ступил на бескрайнюю равнину, простиравшуюся до горизонта на юг и восток. В первый же день я прошел немалое расстояние без каких бы то ни было происшествий. По пути я пересек несколько небольших рек, трава вокруг которых поднималась выше моей головы. В этих густых зарослях я слышал шаги и дыхание каких-то больших животных, которых я с превеликой осторожностью старался обходить стороной.

Над речками сновали взад-вперед птицы всевозможных цветов и размеров. Одни молча проносились над моей головой, другие издавали пронзительные крики, вонзаясь в воду, чтобы схватить какую-нибудь рыбешку.

Дальше на равнине я увидел стада животных, похожих на некрупных оленей, а кроме того, мне на глаза попались совершенно невероятные создания: что-то, напоминающее свинью с необыкновенно толстым животом и длинными тонкими ногами, передвигающееся неровными скачками, словно кенгуру. Это зрелище меня от души позабавило, и я рассмеялся, заметив, что это случилось впервые после моего появления на этой планете, если не считать коротких удовлетворенных смешков над трупом поверженного противника.

В ту ночь я уснул прямо в густой траве неподалеку от одной из речушек и мог бы стать легкой добычей какого-нибудь ночного хищника. Но судьба оказалась ко мне благосклонна. Темнота вокруг была полна ревом и рыком охотящихся чудовищ, но ни одно из них не приблизилось ко мне. Ночь была теплой и приятной, совсем не похожей на почти морозные ночи в холмах.

Следующий день принес мне новое открытие. С тех пор, как я оказался на Альмарике, я не видел огня. Скалы и холмы были сложены из какого-то неизвестного на земле камня, похожего мягкостью и хрупкостью на песчаник. А здесь, на равнине, я наткнулся на кусок зеленоватого камня, фактурой напоминающего кремень. Затратив некоторые усилия на первые, тренировочные попытки, я все же сумел не только высечь из него искры скользящим ударом кинжала, но и поджечь ими сухую траву, поднесенную поближе. Еще несколько минут старательного раздувания — и вот уже передо мной полыхал небольшой костерок.

В ту ночь я окружил место своего привала огненным кольцом из долго горящих стеблей растения, похожего на бамбук. Я почувствовал себя в сравнительной безопасности, хотя и привычно вздрагивал, заслышав крадущиеся шаги неподалеку или увидев отражающие огонь глаза в темноте.

Здесь, на равнине, я питался в основном плодами, которые, как я видел, поедали птицы. Эти фрукты были вкусны, но им недоставало питательной ценности оставшихся позади скальных орехов. Имея возможность развести огонь, я стал плотоядно присматриваться к оленям, прикидывая, каким способом можно было бы прикончить одного из этих чутких и боязливых животных.

Так я много дней шел по бескрайней равнине, пока не набрел на большой, огороженный стеной город.

Увидел я его перед самым закатом, и как бы мне ни хотелось побыстрее исследовать его, я заставил себя отложить осмотр до утра. Разложив костер, я гадал, заметят ли огонь из города и вышлют ли отряд для того, чтобы выяснить, кто и зачем всю ночь напролет жжет сухую траву и стебли бамбука.

Стемнело, и я уже не мог разглядеть близкий город, но даже в неясном свете звезд я не столько видел, сколько чувствовал присутствие массивных стен и могучих сторожевых башен загадочной крепости.

Я лежал на земле, окруженный огнем, и пытался представить себе, как могут выглядеть обитатели этого таинственного города. Принадлежат ли они к той же дикой и кровожадной расе, представителей которой я уже имел удовольствие лицезреть? Хотя вряд ли такие примитивные создания могли бы построить столь внушительное сооружение. Может быть, мне предстояла встреча с более цивилизованным народом. Может быть… Хотя любые предположения скорее всего могли оказаться неверными в этом до сих пор чужом для меня мире.

Вскоре взошла луна, высветив силуэт могучей крепости на фоне темно-синего бархата неба. Словно позолоченные, сверкали стены, башни и крыши за ними. Засыпая, я вдруг понял, что, если люди-обезьяны и могли построить хоть что-либо, то именно такой мрачный, приземистый город-крепость должен был бы стать плодом их трудов.

Глава II

С первыми проблесками рассвета я уже брел по равнине к таинственному городу, понимая, что, скорее всего, совершаю самый безрассудный поступок в своей жизни. Но любопытство, помноженное на усталость от одиночества, а также привычка использовать малейший шанс для достижения цели, — все это пересилило осторожность.

Чем ближе я подходил, тем больше деталей города-крепости открывалось моему взгляду. Стены и башни были сложены из огромных каменных монолитов, очень грубо обработанных. Они были лишь вырублены из скалы, а затем ни полировка, ни облицовка, ни какая-либо резьба не украсили эти глыбы. Все сооружение было предназначено лишь для одной цели: защищать его обитателей от врагов.

Однако самих обитателей пока что видно не было. Город казался покинутым. Но дорога, ведущая к воротам, явно была утоптана множеством ног. Никаких садов или огородов вокруг города не было, густая трава подходила к самому основанию стен. Подойдя поближе к воротам, охраняемым двумя массивными сторожевыми башнями, я заметил несколько темных голов, мелькнувших над стеной и на верхних площадках башен. Я остановился и поднял руку в знак приветствия. В эти минуты солнце как раз поднялось выше стен и светила мне прямо в глаза. Не успел я открыть рта, чтобы обратиться к крепостной страже, как послышался резкий хлопок, похожий на винтовочный выстрел; над стеной поднялось облачко белого дыма, и сильный удар в голову заставил меня упасть и потерять сознание.

Пришел я в себя не постепенно, а словно рывком, повинуясь усилию воли. Оказалось, что я лежу на голом каменном полу в большом помещении, стены и потолок которого были сложены из огромных блоков зеленоватого камня. Сквозь зарешеченное окно пробивались солнечные лучи, освещавшие пустую комнату без мебели, если не считать одной тяжелой, грубо сколоченной скамьи.

Тяжелая цепь была обвязана вокруг моего пояса и закрыта на какой-то странный замок. Другой конец цепи был закреплен на вмурованном в стену большом железном кольце. Все в этом странном городе было крупным и массивным.

Голова сильно болела. Я поднес к ней руку и выяснил, что рана, оставленная на черепе ударившем меня вскользь предметом, пущенным со стены, перевязана какой-то тканью, похожей на шелк. Проведя рукой по поясу в поисках кинжала, я лишь убедился в правильности своего предположения о его исчезновении.

Я от души выругался. С тех пор, как я попал на Альмарик, я не был уверен в своем будущем, не мог загадывать даже на день вперед; но, по крайней мере, я был свободен. А теперь я оказался в лапах одному Богу известно каких тварей, к тому же — явно не слишком-то доброжелательно настроенных. Но, привычный ко всему, я не потерял самообладания и не впал в панику. Безусловно, в первый момент меня охватил ужас, сродни тому чувству, которое испытывает любое загнанное в ловушку или пойманное животное. Но очень быстро это чувство уступило место дикой ярости. Вскочив на ноги, я заметался по комнате, насколько позволяла мне железная привязь.

* * *

Я еще не успел прекратить бесплодные попытки вырваться из стального обруча, когда неожиданный шум заставил меня сжаться как пружину, приготовившись к отражению любого нападения. То, что я увидел, словно парализовало меня.

В дверном проему появилась девушка. Не считая странной одежды, она мало чем отличалась от земных девчонок, разве что была более стройной, чем большинство из них. Черные, как смоль, волосы незнакомки резко контрастировали с алебастрово-белой кожей. Некое подобие туники без рукавов из тонкой, воздушной ткани, накинутое на ее тело, оставляло доступными взгляду обнаженные руки, а глубокий вырез открывал большую часть прекрасной груди. Туника, перехваченная тонким ремешком на поясе, немного не доходила до колен девушки. По икрам взбегала шнуровка изящных сандалий. Незнакомка замерла в дверях, изумленно глядя на меня, полураскрыв кораллово-красные губы. В следующий миг она взвизгнула от страха и удивления и, развернувшись, выскочила из комнаты.

Я смотрел ей вслед. Если она была типичной представительницей народа, жившего в этом городе, то эффект, производимый грубой накидкой, был ошибочным. Эта девушка явно принадлежала к народу высокоцивилизованному и с развитой, утонченной культурой.

Мои размышления были прерваны звуком шагов, голосами спорящих людей, в следующий миг в комнату ввалилась целая группа мужчин, изумленно замолчавших, увидев меня пришедшим в сознание и на ногах. Их вид развеял мои иллюзии относительно утонченности строителей города. Вошедшие принадлежали к тому же народу, с представителями которого я уже встречался на этой планете: все те же здоровяки, покрытые черной шерстью, все те же обезьяноподобные лица со свирепым выражением налитых кровью глаз. Одни были выше ростом, волосы на других были чуть темнее или светлее, но от всех за версту веяло дикарской жестокостью и грубостью. Враждебность огнем горела в их серо-стальных глазах.

Все вошедшие были вооружены. При виде меня их руки инстинктивно дернулись к рукояткам кинжалов.

— Тхак! — воскликнул, вернее, прорычал один из них. — Да он пришел в себя!

— Думаешь, он умеет говорить или понимает человеческий язык? — огрызнулся другой.

Все это время я, выпучив глаза, глядел на них, поражаясь их речи. Наконец-то я понял, что говорили они не по-английски.

Это открытие просто поразило меня. Эти дикари говорили не на каком-либо из земных языков, но я отлично понимал их речь, не считая отдельных слов, не имевших перевода. Я не стал пытаться объяснить себе это явление, а, не долго думая, выпалил:

— Я не хуже тебя говорю и все понимаю. И хотел бы знать: кто вы? Чо это за город? И с какой стати вы напали на меня? Почему, в конце концов, я закован в цепи?

Дикари удивленно закрутили головами, словно не веря своим ушам.

— Он говорит, Тхак его подери! — произнес один из них. — Я же говорил, что он с той стороны Кольца!

— С той стороны моей задницы, — буркнул другой. — Он просто мерзкий тонконогий выродок, которому не следовало позволять появляться на свет, а уж тем более выжить.

— Спроси, как у него оказался кинжал Костолома, — предложил еще кто-то.

Один из них сделал шаг вперед и, подозрительно глядя мне в глаза, издали показал мне знакомый кинжал:

— Ты, наверное, украл его, — скорее утвердительно, чем вопросительно сказал он.

— Я ничего не крал! — рявкнул я, вложив в ответ всю бессильную ярость пойманного зверя, из-за решетки с ненавистью смотрящего на своих мучителей. — Я отобрал этот кинжал у того, кто раньше владел им, и сделал это в честном, открытом бою!

— Ты убил его? — раздались недоверчивые голоса.

— Нет, буркнул я. — Мы честно дрались голыми руками, пока он не схватился за оружие. Тогда я его вырубил, и он остался лежать без сознания.

* * *

Мои слова были встречены шумными киками. Сначала я подумал, что дикарей взбесили мои слова, но потом выяснил, что они просто спорили между собой.

— Я же тебе говорю, что он врет! — перекрыл общий гул рев, похожий на бычий. — Неужто не ясно, что Логар-Костолом не тот парень, который уступит в драке этому изнеженному сопляку. Только Гхор-Медведь мог бы справиться с ним. И никто другой!

— Ну, а откуда же у него кинжал? — спросил кто-то.

Снова начался общий скандал, и вскоре спорящие уже схватили соседей за грудки, посыпались увесистые оплеухи; казалось, вот-вот спор перейдет в настоящую драку и поножовщину.

Делу положил конец один из дикарей, видимо, самый главный, который стал изо всех сил стучать рукояткой кинжала по стене и орать своим невероятно сильным голосом:

— Заткнитесь! Заткнитесь все! Если еще хоть кто-нибудь раскроет рот, я ему башку оторву!

Призыв и угрозы возымели свое действие, и через мгновение шум утих, а предводитель продолжил свою речь как ни в чем не бывало, ровным и спокойным голосом:

— Кинжал еще ничего не значит. Костолома могли застать спящим, заманить в засаду, наконец, этот парень мог просто украсть клинок или найти его. В конце концов, мы что — братья Логара-Костолома, чтобы так волноваться о его судьбе?

Одобрительное бурчание встретило эти слова. Несомненно, этот Логар-Костолом не был любимцем этой компании.

— Вопрос сейчас в другом: что нам делать с этим созданием природы? Нужно собрать совет и обсудить это дело. По крайней мере, я не думаю, что эта тварь съедобна, — лицо дикаря расплылось в ухмылку.

Оказывается, этим полуобезьянам не было чуждо чувство юмора, пусть и грубовато-мрачного.

— Можно попробовать выделать его шкуру, — предложил кто-то абсолютно серьезно.

— Тонковата будет, — возразил другой.

— Вообще-то я не сказал бы, что он очень мягкий, — вновь заговорил первый дикарь. — Когда мы его тащили, я подумал, что у него под кожей стальные пружины.

— Ладно вам спорить, — вмешался еще один, — сейчас отрежем пару кусочков и выясним, какая у него шкура и что у него внутри.

Вынув кинжал, он направился ко мне, в то время как остальные с интересом следили за ним.

К этому моменту гнев окончательно переполнил меня. Вся комната словно плавала в кровавом дыму. А когда стало ясно, что этот парень действительно собирается попробовать на мне остроту своего оружия, я просто взбесился. Взвыв, я схватил перекинутую через плечо цепь обеими руками, намотав ее на запястья для лучшего упора, и уперев ноги в пол, наклонился вперед и потянул изо всех сил. Заныли се кости и мышцы, на коже выступил пот. Но затем раздался треск разламываемого камня, кольцо подалось, и я, словно пущенный из катапульты, отлетел прямо под ноги дикарям, которые не замедлили наброситься на меня.

* * *

Мой звериный вопль едва ли не перекрыл весь их хор, а мои кулаки заработали, словно мельничные жернова. Да, знатная была потасовка! Мои противники не пытались убить меня и не стали доставать оружие, решив задавить меня численным превосходством. Мы, сцепившись в один орущий, дерущийся, царапающийся и кусающийся узел, катались из одного угла комнаты в другой. В какой-то миг мне показалось, что в дверном проеме появились женские головы, похожие на голову виденной мною девушки, но у меня не было времени рассмотреть их, я был слишком занят. В тот момент мои зубы впились в чье-то покрытое волосами черное ухо, в глазах все плыло от заливавшего их пота, да кружились какие-то искорки — результат основательного удара в нос. Кроме того, из-за огромных туш, навалившихся на меня со всех сторон, обзор был не очень хорош.

И все же я сумел достойно постоять за себя. Разбитые уши, переломанные носы, выбитые зубы, а главное — стоны пострадавших от моих железных кулаков — вот была главная награда и торжественный марш для меня. К сожалению, проклятая цепь обвилась вокруг моих ног, лишив меня подвижности, да к тому же повязка слетела с головы, рана раскрылась, и мое лицо оказалось залитым кровью. Ослепленный, я не смог точно наносить удары, и вскоре моим противникам удалось повалить меня и связать по рукам и ногам.

Затем они расползлись в разные стороны и, кто сидя, кто лежа, стали постанывать, осматривая полученные травмы, в то время, как я продолжал осыпать их самыми вычурными ругательствами и проклятьями. Несколько удовлетворило меня зрелище кровоточащих носов, заплывающих глаз, опухших ушей и выплевываемых зубов. Еще больше порадовало меня заявление одного из дикарей о том, что у него, по всей видимости, сломана рука. Другой и вовсе оказался лежащим без сознания и, чтобы привести его в чувство, на него вылили кувшин холодной воды. Кто принес воду — я со своего места видеть не мог. Наверное, кто-нибудь из женщин, со страхом наблюдавших нашу драку из-за двери.

— Его раны опять открылись, — пробурчал один из человекообезьян, тыкая в меня пальцем. — Он истечет кровью и подохнет.

— Очень надеюсь, — простонал другой, лежавший, согнувшись пополам, на полу. — Как он пнул меня! Я умираю. Принесите вина.

— Если ты все равно умираешь, нет смысла поить тебя вином, — резко оборвал его жалобы тот, который, видимо, был вождем. Разглядывая выбитый зуб, он добавил: — Акра, перевяжи его.

Акра без особой охоты подошел ко мне и наклонился.

— Не шевели своей дурацкой башкой, — угрожающе прорычал он.

— Пошел прочь! — огрызнулся я. — Ничего мне от вас не нужно. Только попробуй дотронуться до меня — узнаешь, с кем имеешь дело!

Человек, раздраженный моим бессмысленным, с его точки зрения, упорством, положил мне руку на лицо и попытался резким движением прижать мою голову к полу. Это было ошибкой с его стороны. Мои челюсти впились в его палец; послышался душераздирающий вой, и лишь с помощью товарищей Акре удалось вырвать поврежденный палец из моей хватки. Обезумев от боли, он вскочил на ноги и неожиданно изо всех сил пнул меня в висок. Ударившись раненной головой об угол скамьи, я снова потерял сознание.

Вновь придя в себя, я обнаружил, что рана моя перевязана, а сам я связан по рукам и ногам, да к тому же вновь прикован к другому кольцу, несомненно, более надежно вмурованному в стену. Было темно. Сквозь решетку виднелся кусочек ночного звездного неба. В нише стены горел странным белым пламенем одинокий факел, освещавший часть комнаты. На скамейке, подперев голову руками и поставив локти на колени, сидел человек, во все глаза внимательно глядевший на меня. Рядом с ним стоял большой золотой сосуд.

— Я уже сомневался, что ты вообще очухаешься, — наконец сообщил он.

— Какого-то пинка будет мало, чтобы покончить со мной, — огрызнулся я. — А вы — всего лишь стая слабаков и хлюпиков. Если бы не рана и не эта проклятая цепь, я бы вам всем показал…

Похоже, мои оскорбления не столько разозлили, сколько заинтересовали его. Потрогав покрытую свежезапекшейся кровью ссадину на голове, он спросил:

— Кто ты? Откуда ты пришел?

— Не твое дело, — отрезал я.

Пожав плечами, он одной рукой взял стоявший рядом с ним сосуд, а другой — вытащил из ножен кинжал.

— Здесь, в Котхе, никто не должен быть голодным, — сказал он. — Я поставлю эту чашу рядом с тобой, чтобы ты мог поесть и попить, но учти, если ты попытаешься ударить или укусить меня, узнаешь на своей шкуре, насколько остер мой клинок.

Я промычал что-то неопределенное, и он наклонился, поставил чашу рядом со мной, а затем поспешно отодвинулся на безопасное расстояние. В чаше оказалось нечто вроде похлебки, утолявшей одновременно голод и жажду. Поев, я почувствовал, что настроение мое улучшилось, и уже с большей охотой ответил на вопросы стражника.

— Меня зовут Исау Каирн, я американец, с планеты Земля.

Удивленно подняв брови, он переспросил:

— А где это? За Кольцом?

— Я не понимаю тебя, — ответил я.

— А я — тебя, — покачал он головой, — но если ты даже не знаешь, что такое Кольцо, значит, ты не мог прийти из-за него. Ладно, потом ты объяснишь все это. Но скажи мне, откуда ты шел, когда мы заметили тебя на равнине, приближающимся к городу. Это твой костер горел неподалеку всю прошлую ночь?

— Наверное, мой, — ответил я. — Много месяцев я прожил в холмах к западу отсюда. Лишь несколько дней назад я спустился на равнину.

Вытаращив глаза, мой страж уставился на меня.

— Ты жил на холмах? Один, всего лишь с кинжалом?

— Ну да, а что такого? — спросил я.

* * *

Он покачал головой, словно сомневаясь или не веря мне.

— Еще несколько часов назад я сказал бы, что ты просто лжешь. Но теперь я уже не настолько в этом уверен.

— Как называется этот город? — спросил я его.

— Котх, город племени котхов. Наш вождь — Кхосутх-Головорез. Меня зовут Тхаб-Быстроногий. Сейчас меня назначили сторожить тебя, пока остальные воины держат совет.

— Что еще за совет? — поинтересовался я.

— Они обсуждают, что с тобой делать. Совет начался на закате, и не похоже, чтобы дело шло к концу.

— А в чем разногласия?

— Ну, — чуть замялся Тхаб, — некоторые хотят тебя повесить, другие же предлагают содрать с тебя шкуру живьем.

— И что, никому не пришло в голову предложить отпустить меня с миром? — спросил я с мрачным юмором.

Тхаб только холодно посмотрел на меня:

— Не прикидывайся дураком, — буркнул он.

В этот момент за дверью послышались легкие шаги, и в комнату вошла девушка, которую я уже видел раньше. Тхаб неодобрительно посмотрел на нее.

— Что ты здесь делаешь, Альтха? — спросил он.

— Я хочу посмотреть на незнакомца, — ответила она мягким, мелодичным голосом. — Я никогда не видела таких людей. Его кожа почти такая же нежная, как моя, и на ней нет волос. А какие странные у него глаза! Откуда он пришел?

— Говорит, что с холмов, — буркнул Тхаб.

Глаза девушки широко раскрылись от изумления.

— Но ведь на холмах никто не живет, только дикие звери! Неужели он тоже какое-то животное? Но я слышала, что он умеет говорить и все понимает.

— Так оно и есть, — подтвердил Тхаб, — а еще он умеет вышибать мозги из наших ребят голыми руками, которые тверже и тяжелее, чем булыжники. Так что шла бы ты отсюда от греха подальше. Если этот дьявол схватит тебя, то сожрет целиком — и хоронить нечего будет.

— Я не буду подходить к нему, — заверила девушка. — Но, по правде говоря, Тхаб, он не выглядит таким чудовищем. Смотри, в его взгляде совсем нет злости. Скажи, а что с ним сделают?

— Совет решит. Может быть, предоставят ему возможность сразиться один на один с саблезубым леопардом, без оружия.

Она всплеснула руками — такого, полного чувства, человеческого жеста я еще не видел на Альмарике.

— Но за что, Тхаб? Он ведь ничего не сделал. Он пришел один, без оружия, не прячась. Стражники выстрелили в него без предупреждения, а теперь…

Тхаб с раздражением взглянул на девушку.

— Если я скажу твоему отцу, что ты вступаешься за пленника…

Угроза была вполне серьезной. Девушка тотчас же осеклась.

— Не говори ему, пожалуйста, — взмолилась она.

Вдруг Альтха снова загорелась и, отойдя к дверям, крикнула:

— И все равно, это неправильно! Даже если отец до крови выпорет меня, я все равно буду говорить так!

Со слезами на глазах она выбежала из комнаты.

— Что это за девушка? — спросил я.

— Альтха, дочь Заала-Копьеносца.

— А он кто?

— Один из тех, кого ты так любезно отделал некоторое время назад.

— Ты хочешь сказать, что эта девчонка — дочь такого… — мне не хватило слов.

— А что с ней не так? — не понял меня Тхаб. — Она ничем не отличается от остальных женщин нашего племени.

— Значит, все женщины похожи на нее, а мужчины — на тебя?

— Ну конечно. Разумеется, все чем-то отличаются друг от друга, но в общем… А что, в твоем народе это не так? Хотя, скорее всего именно так, если ты, конечно, не единственный в своем роде уродец.

— Эй, полегче, — начал раздражаться я, но тут в дверном проеме показался другой воин.

Войдя, он сказал:

— Я пришел сменить тебя, Тхаб. Воины решили отложить дело до утра, когда вернется Кхосутх.

Тхаб ушел, а его место на скамье занял новый стражник. Я не стал пытаться разговорить его. В моей голове и так крутилось слишком много мыслей, к тому же я очень хотел спать. Вскоре я словно провалился в крепкий сон без сновидений.

Видимо, все пережитое за тот день изрядно утомило меня, и даже притупило остроту восприятия. Иначе я, несомненно, проснулся бы, почувствовав, как что-то коснулось моей головы. Но я лишь наполовину вынырнул из состояния дремоты. Из-под полузакрытых век я увидел неясно, как во сне, девичье лицо, склонившееся надо мной; темные глаза испуганно рассматривали меня, губы слегка разомкнулись и так и застыли. В ноздри мне полился запах ее рассыпавшихся по плечам волос. Девушка осторожно, боязливо прикоснулась ко мне и тотчас же, отдернув руку, отпрянула, испугавшись того, что натворила. Стражник мерно храпел на скамье. Факел почти догорел, и лишь неровное красное свечение лилось из ниши в стене. За окном взошла луна. Все это я смутно отметил про себя прежде, чем снова погрузиться в глубокий сон, в котором я снова и снова видел склонившееся надо мной прекрасное лицо юной девушки.

Глава III

Проснулся я с первыми лучами рассвета, когда к приговоренным обычно являются палачи. Надо мной стояла группа людей, один из которых был, как я понял, Кхосутхом-Головорезом.

Он был выше и мощнее всех остальных, настоящий великан. Лицо и тело вождя покрывали старый шрамы. Он был темнее многих и явно старше всех по возрасту.

Этот воплощенный символ дикаря стоял, глядя на меня и поглаживая ладонью рукоять меча.

— Говорят, ты хвалился, что победил в открытом бою Логара из Тхугры, — сказал он после долгой паузы каким-то замогильным голосом.

Я ничего не ответил, а продолжал молча лежать, глядя на него снизу вверх, чувствуя, как гнев снова закипает во мне.

— Почему ты молчишь? — спросил он.

— Потому что мне надоело всем доказывать, что я не лгу.

— Зачем ты пришел в Котх?

— Я устал жить среди диких зверей. Какой же я был дурак — даже не догадывался, что компания саблезубых леопардов и бабуинов окажется безопаснее и спокойнее, чем знакомство с людьми.

Вождь покрутил седые усы.

— Мои воины говорят, что ты дерешься как бешеный леопард. Тхаб сказал, что ты подошел к городу не как подходят враги и трусы. Мне нравятся смелые люди. Но что нам с тобой делать? Если мы освободим тебя, то твоя ненависть к нам за прошлое никуда не денется. А судя по всему, твою ненависть укротить не просто.

— А почему бы вам не принять меня в свое племя? — брякнул я наобум.

Могучий вождь покачал головой.

— Мы не Яга, у нас нет рабов.

— А я и не раб, — огрызнулся я. — Разрешите мне жить среди вас как равному. Я буду охотиться и воевать, и ты увидишь, что я ничем не хуже любого воина твоего племени.

В этот момент за спиной Кхосутха в комнату вошел еще один человек. Он был больше всех Котхов, которых я уже видел. Не выше, а именно больше, массивнее.

— А вот это тебе придется доказать! — рявкнул он и добавил ругательств. — Развяжи его, Кхосутх, развяжи! Говорят, этот парень не из слабых. Сейчас проверим, кто кого…

— Он ранен, Гхор, — возразил вождь.

— Ну так пусть его лечат, пока он не поправится, — развел руками великан Гхор.

— Ох, и тяжелые у него кулаки, — вставил кто-то.

— Тхак! — проорал Гхор, вращая глазами. — Прими его в наше племя, Кхосутх! Пусть он выдержит испытание. Если выживет — клянусь Тхаком, он будет достоин носить имя Кхота!

— Я подумаю над этим, — ответил Кхосутх после долгих колебаний.

На время все успокоились и направились к выходу вслед за вождем. Последним вышел Тхаб, подбадривающе махнувший мне рукой. Нет, этим дикарям явно не были чужды чувства сожаления и дружелюбия.

* * *

День прошел без событий. Тхаб не появлялся; другие воины приносили мне еду и питье, и я позволил им перевязать мои раны. Почувствовав более или менее человеческое отношение к себе, я перестал кипеть гневом, хотя, конечно, гнев лишь чуть отступил, не угаснув совсем.

Девушка по имени Альтха не появлялась, хотя несколько раз я слышал за дверью легкие шаги — не знаю, ее или других женщин.

Ближе к вечеру за мной прислали нескольких воинов, объявивших, что меня доставят на общий совет племени, где Кхосутх, выслушав все аргументы, решит мою судьбу. К своему удивлению, я узнал, что будут представлены аргументы не только против меня, но и в мою пользу. С меня взяли обещание не нападать ни на кого, и отстегнули от цепи, приковывающей меня к стене; но кандалы на запястьях и лодыжках остались на месте.

Меня вывели из комнаты, где я находился, и провели по каменным коридорам, не украшенным ни резьбой, ни росписью, ни полированной облицовкой. Грубые блоки стен неровно освещались белым пламенем факелов.