Он поворачивается, чтобы уйти, и обнаруживает, что Престер стоит в дверях, преграждая ему выход. Выглядит это случайностью, но я достаточно хорошо знаю старика, чтобы понять – это не так. Престер измеряет Хайдта взглядом и произносит:

– Ты мог бы зарезать меня прямо сейчас, – предложил Копан. – Зачем все так усложнять?

– Сынок, ты ни хрена не знаешь о том, кто ее начальник, потому что ее начальник – я, и ты можешь строчить жалобы сколько угодно. Так вот, я уже сказал ей, что мы выходим из этого расследования, однако твое право угрожать кому-либо в этой палате равно нулю. Ясно?

– Ты пойдешь к ним, – повысив голос, повторил Дартин, – и купишь у них что-нибудь.

Очень редко можно услышать, чтобы Престер был так груб, и на секунду мне кажется, что он сейчас получит отпор. Но потом Хайдт поворачивается, смотрит на меня, качает головой и бросает:

Конан сбросил с плеч мешок и взял из рук Дартина деньги – шесть серебряных монет.

– Местные.

– Пустыня – единственное место, где я могу доверить тебе деньги, – сказал Дартин. – Здесь ты с ними не убежишь.

В его устах это звучит как «чума на оба ваших дома».

Конан не ответил. Сжав монеты в кулаке, он неторопливо зашагал к шатрам.

Престер входит в палату, Хайдт уходит, и дверь за ним бесшумно закрывается.

От шатров к нему помчался всадник. Конан остановился, приглядываясь, не блеснет ли на солнце сталь. Но всадник, судя по всему, не собирался его убивать. Пока нет.

– Штатники, – произносит мой напарник. – Работать с ними нельзя, убить их – тоже. Кец, он прав. Мы покончили с этим расследованием. Теперь я могу доползти до дома и дать своему усталому организму отдохнуть. И ты отдыхай. Это приказ.

Это был мальчик лет тринадцати, очень красивый. Он остановил коня, не по-доброму улыбаясь с седла.

Он тоже уходит, и Хавьер снова берет меня за руку. Несильно сжимает.

– Милости Бэлит твоему коню, – сказал Koнан. – У меня нет оружия.

– Ты в порядке?

– Вижу, – с легким презрением ответил мальчик. – У тебя нет. А у меня есть.

– Конечно, – отвечаю я и зеваю. – Лекарства тут хорошие. Слушай, а кто прислал эти цветы? Ты?

Он рассмеялся и умчался назад, к шатрам. Конан постоял немного, потом качнул головой и неторопливо пошел по его следам.

Возле самых шатров чей-то голос за спиной произнес:

– Я бы прислал, но не хотел задерживаться ради этого, – говорит он. – Теперь я чувствую себя хреново, потому что у тебя есть бойфренд получше.

– Стой.

– Я предпочту тебя рядом, чем цветы каждый день.

Конан замер на месте.

Хави отходит, чтобы взять из букета открытку, и передает ее мне в конверте. На нем напечатано мое имя: «Дет. Кеция Клермонт». Вскрыв конверт, я достаю маленькую плоскую карточку.

– Повернись, – проговорил тот же голос.

На ней изображен грустный плюшевый мишка, а напечатанное сообщение гласит: «Выбери отказаться».

Конан безмолвно повиновался. Некий человек в развевающихся черных одеждах гарцевал на тонконогом рослом жеребце. В ослепительных солнечных лучах Конан почти не мог разглядеть его лица, но не сомневался в том, что оно было красиво странной, зверской красотой: белые зубы, смуглая кожа, черные сверкающие глаза. Убивать таких людей – сплошное удовольствие. Достойные противники.

Требуется несколько секунд – наверное, из-за лекарств, – чтобы я по-настоящему сообразила, что у меня в руках. А потом меня с головы до пят пронзает алый разряд тревоги. Я роняю открытку на простыню и смотрю на нее так, словно ожидаю, что у нее вот-вот вырастут клыки.

В душе Конан в очередной раз проклял похотливую дуру Альфию с ее тягой к синеглазым мужчинам – и спокойную мудрость правителя, который обрек провинившегося на пешее блуждание по пустыне, безоружным, в обществе трусливого дурака, который воображает себя «хозяином». – Куда ты идешь? – спросил у киммерийца воин пустыни.

– Что такое? – спрашивает Хави. – От кого она?

– Я иду к шатрам.

Я смотрю на него, не говоря ни слова. Он тянется, чтобы взять карточку, и тогда я обретаю дар речи.

– Зачем?

– Не трогай. Попробуй перехватить Престера, пока он не уехал. Позвони с моего телефона. – Я указываю на свой телефон; палец подрагивает от прилива адреналина.

– Так приказал мне человек, называющий себя моим хозяином.

Хавьер хватает мой телефон и звонит Престеру. Не сводя с меня взгляда, он просит моего напарника немедленно вернуться в палату. Завершив звонок, Хавьер откладывает телефон и спрашивает:

Воин покачал головой.

– Ты скажешь мне?

– Мы не видели каравана.

Я качаю головой.

– Тот человек один в песках ждет меня, – ответил Конан и, догадываясь о том, что последует за подобным ответом, заранее прикрыл лицо локтем. Однако воин не ударил его.

– Когда Престер будет здесь.

– Может быть, ты говоришь правду, – сказал он неожиданно. – Я воевал с такими, как ты. Ты северянин?

Проходят долгие три минуты, прежде чем мой напарник распахивает дверь. Он окидывает взглядом всю палату, и я вижу, что полицейский, стоящий на страже у двери, держит в руках пистолет, готовый прикрыть Престера.

– Нетрудно было догадаться, – буркнул Конан.

Мама выключает радио и сердито хмурит брови.

– Все в порядке, – говорю я. – Эти цветы – улика. – Указываю на конверт и карточку, лежащую на моей постели. – Я не хочу оставлять на них больше отпечатков, чем уже оставила.

– Северяне сумасшедшие, – сказал воин презрительно. – Я не стану убивать безумца.

– Никаких сводок. Не нравится мне это. Что-то происходит. Эми, найди мой телефон и позвони папе.

Престер убирает руку с рукояти своего пистолета и поворачивается, чтобы кивнуть офицеру ноксвиллской полиции; на взмокшем от пота лице стража отражается облегчение. Престер закрывает дверь и подходит, надевая синие пластиковые перчатки; он делает это с бессознательной аккуратностью человека, которому слишком часто приходилось заниматься чем-то подобным. Сначала берет конверт, изучает его, потом переносит внимание на открытку. Не говоря ни слова, выуживает из кармана своего пиджака маленький бумажный пакет, открывает его и кладет туда обе улики. Потом быстрым почерком заполняет ярлык, уже прицепленный к пакету.

Конан поднял руку в ироническом жесте благодарности, и воин рассмеялся.

Эми находит телефон в маминой сумочке и тычет пальцем в кнопки. Я наблюдаю за ней с удивлением. Пользоваться мобильными разрешено с двадцати одного года. Может, все дело в том, что мама сама разрешила ей воспользоваться телефоном?

– Если тебе нужна лишняя причина для того, чтобы отказаться от расследования, то вот она, – говорит он. – Если ты получаешь цветы от того, кто подстроил тебе аварию, – это чертовски яркий предупредительный сигнал.

– Иди сюда, – сказал он и неожиданно схватил Конана за волосы. – Иди, расскажешь всем о храбром человеке, который один пустился в путь через пески.

– Никто не отвечает. Оставить сообщение?

Он потащил Конана к шатрам и там с силой отшвырнул от себя. Падая, Конан налетел на кого-то из тех, кто стоял поблизости. Его оттолкнули, но он устоял на ногах.

– Погоди, – вмешивается Хавьер. – Эти цветы от того типа, который пытался тебя убить? А его нельзя проследить по ним?

– Да. Скажи, что мы застряли, и попроси позвонить.

– Есть шанс, что их заказали по Интернету и, вероятно, оплатили анонимной дебетовой карточкой, – вместо меня отвечает Престер. – Этот человек не настолько глуп, чтобы выдать нам свое имя и адрес. Но я все равно проверю.

Люди черных шатров были одеты одинаково. Конан ждал, пока с ним заговорят, не решаясь догадываться, кто из них старший.

Машина медленно ползет вверх по скату. Над головой пролетают вертолеты. Мы уже почти на вершине холма. Останавливаемся. Слышны сирены. Мимо проносятся черные фургоны.

Мое сердце начинает колотиться с болезненной быстротой.

– Ты кто? – спросили его.

Звонит телефон. Мама отвечает.

– Престер, пожалуйста, осторожнее…

Краем глаза он увидел, что спрашивает высокий человек лет пятидесяти.

– Понятно… Хорошо… Пока.

– Кец, не учи старика рыбу ловить. Этот сукин сын охотится за тобой. Я просто проверю этот след, а когда закончу, передам все Хайдту.

– Я пришел с человеком по имени Дартин. Он ждет меня в отдалении. Я здесь один.

Она дает отбой.

Мне это не нравится, и не только из-за опасности, которую сулит это расследование. Когда Престер противостоял Хайдту, выглядел он достаточно бодрым, но теперь он кажется… иссушенным. Усталым. И я вижу, как по его лицу пробегают слабые судороги боли.

– Твой великий господин посылает гонца предупредить о своем прибытии?

– Впереди дорожные посты. Думаю, нам беспокоиться не о чем.

– Вам плохо? – спрашиваю я. Он лишь качает головой.

Конан услышал смешки и промолчал.

– Нет, просто устал. А ты отдыхай.

Движение возобновляется. Мы добираемся до вершины холма. По другую сторону трасса М-25. Ползем как черепахи, и снова остановка. Мужчины в черном, похожие на больничных охранников, проверяют идущие в обе стороны машины. Нам машут – проезжайте.

– Он идет сюда с караваном? – продолжались вопросы.

Престер уходит прежде, чем я успеваю продолжить эту тему. Хавьер смотрит на закрывающуюся дверь, потом на меня, затем хватает вазу с цветами и уносит из палаты. Я чувствую облегчение. Странно, каким давящим может быть такой подарок – а ведь это всего лишь красивые, яркие цветы. Когда Хави возвращается, я спрашиваю его, что он с ними сделал.

– Кто они такие?

– Нет, – сказал Конан. – Каравана нет.

– Положил в пакет для потенциально опасных материалов, на тот случай если ТБР они зачем-то понадобятся.

– Лордеры, – отвечает Эми.

– Как твое имя?

– В пакет для опасных материалов?

Я оборачиваюсь. Эти не в серых костюмах, а в черном: черные брюки и длинные черные рубашки, сверху какие-то жилеты. Если они одеты как больничные охранники, то, может быть, те охранники тоже лордеры?

– С некоторых пор я называю себя просто Уаннек, – ответил Конан.

– Я не хочу рисковать, querida.

Мне становится не по себе, но я все же задаю вопрос, которого долго избегала:

Они засмеялись. Им понравилось, что чужеземец знает это мертвое слово.

– А кто такие лордеры?

Я понимаю, что Хави очень боится за меня. По-настоящему боится. И теперь я боюсь за него тоже. И за Престера.

– Чего же хочет от нас твой отважный спутник, который прячется от нас в песках? – спросил старик.

За всех нас.

Мама поворачивается и вскидывает брови.

– Он спрашивает вас: не могу ли я купить у вас что-нибудь?

Они снова дружно захохотали.

– Разве ты не знаешь? Агенты «Закона и порядка». Выслеживают бандитов и террористов. Вот и сейчас кого-то ищут.

– «Что-нибудь»? – переспросил наконец старик. – Так и велел узнать? – Он переглянулся с одним из стоявших поблизости. – Мне нравится беспечность, с которой эти люди предали себя на волю судьбы. Она заслуживает нашего доброго отношения. Ну так принеси же ему «что-нибудь», Ильтану. И смотри, Уаннек, ты должен будешь это купить, иначе я разрублю тебя на шесть кусков и скормлю своим собакам.

Должно быть, они действительно очень хотели найти кого-то, если решились останавливать и осматривать каждую машину на автотрассе.

17

– Странный способ вести торговлю, – проговорил Конан.

– Но это те же люди, которые были на выставке и в школе? – спрашиваю я. – Только не в черных костюмах, а в серых, да?

ГВЕН

– А кто здесь торгуется? Только не я. Ты не заслуживаешь ничего иного. Кроме «чего-нибудь».

– Да, на выставке были они, уж и не представляю зачем. Обычно они в сером, но для оперативной работы – а в наше время это по большей части контртерроризм – одеваются в черное. Раньше занимались бандами. Но чтобы лордеры пришли в школу… – Мама хмурится. – Эми, это правда?

Мы с Сэмом отвозим детей домой. Все устали и упали духом; видеть Кец на больничной койке тяжело для всех нас, и мне кажется, что дети к этому особенно восприимчивы. Я крепко обнимаю их обоих, прежде чем отправить спать. Уже поздно. Очень-очень поздно. И я вымоталась до предела; чувствую себя серой и плоской от всех стрессов этого дня.

Ильтану – тот кочевник, к которому обратился старик-предводитель, повинуясь приказанию, нырнул в шатер. При этом он так радостно улыбался, что Конан ощутил холод в животе.

Эми кивает.

– Сколько у тебя с собой денег, Уаннек? – поинтересовался старик.

Но спать я не могу. Лежу без сна, слушая ровное, медленное дыхание Сэма. Наконец выскальзываю из постели и блуждаю по дому, словно призрак. Слишком много всего произошло. Я не хочу, чтобы у меня развилась хроническая бессонница, но такой вариант кажется мне вполне вероятным, и это угнетает. Конечно, есть лекарства, но в глубине души я боюсь под воздействием медикаментов оказаться беспомощной и неспособной встретить угрозу лицом к лицу.

– Иногда они являются на Ассамблеи. Не всегда. В последнее время приходят чаще.

– Четыре серебряных, – ответил Конан, на всякий случай скрыв истинные размеры доверенной ему суммы.

«Именно поэтому ты не спишь. Потому что даже на секунду не можешь расслабиться, Джина. Ты знаешь, что я всегда буду поблизости, пусть даже не физически, но я стою во главе тех, кто может причинить тебе боль. Кто хочет причинить тебе боль».

Слева от нас расстилаются поля, за ними – деревья. Краем глаза ловлю какое-то движение, блеск, как если бы солнечный луч отразился от стекляшки или металла.

– Ты сам столько не стоишь.

– Там кто-то есть, – говорю я.

Мне отвратительно то, что в минуты упадка – как сейчас – я по-прежнему слышу шепот Мэлвина. Вспоминаю, как пропускала его письмо через шредер, – и чувствую, что спокойствие окутывает меня легким, прохладным туманом. Я обнаруживаю, что зеваю, и продолжаю представлять себе, как шредер жует бумагу, жует электронные письма и эти проклятые листовки «разыскивается». Представляю, как сую в щель шредера все фотографии Мэлвина Ройяла, когда-либо сделанные – от младенческих снимков до фото того, как он кричит в зале суда, – и вижу, как они разлетаются на кусочки, словно мрачное конфетти. Напоследок воображаю, как снимаю со стены фотографию его могилы. Вижу, как этот снимок тоже исчезает – словно Мэлвина никогда не было.

– Сейчас нет, – согласился Конан. – Но в нынешнее новолуние за меня выложили девять монет на рынке в Аш-Шахба.

– Где? – спрашивает мама.

Закрыв глаза, я крепко засыпаю.

– Для кого и девять монет – состояние, – язвительно заметил старик.

– В лесу. – Я протягиваю руку. – Вон там что-то блеснуло.

Просыпаюсь от того, что дочь трясет меня за плечо. Я мигаю, глядя на ее встревоженное лицо, и резко сажусь.

Конан поклонился с деланным смирением:

– Уверена?

Сэм делает то же самое. Он первым обретает дар речи, но говорит тихо:

– Поражаюсь твоему опыту, мудрейший.

– Да.

– Что случилось, солнышко?

Старик не успел вспылить на дерзкое замечание: Ильтану вытащил из шатра нечто, называемое кочевниками «что-нибудь». Сначала Конану показалось, что воин держит в руках кучу тряпок и обрывков козьих шкур. Но когда Ильтану приподнял свою ношу и встряхнул ее, тряпье вдруг шевельнулось, и посреди свалявшегося меха раскрылись глаза. Темные, золотисто-коричневые глаза с расширенными зрачками, без ресниц. Они немного косили: левый смотрел в сторону, а правый – прямо на Конана. В них застыли безнадежность и мука.

Она снова достает телефон, но в том месте, куда я указала, появляется вертолет, а к деревьям бегут какие-то люди.

– Копы, – шепчет Ланни. – Они снаружи.

Усмехаясь, Ильтану пригладил торчащую клочками шерсть. Открылась мордочка странного большеглазого существа, немного похожая на обезьянью, и большие розовые уши. Ростом существо доходило Ильтану до пояса.

Мама убирает телефон.

– Что?

– Ну как? – спросил старик, с трудом скрывая злорадство.

Рат-та-тат-та-тат…

Я спрыгиваю с кровати и подбираюсь к окну, потом отгибаю планку жалюзи лишь настолько, чтобы выглянуть на улицу. Ланни права: перед нашим домом припаркованы две полицейские машины. Маячки ни на одной из них не мигают. «Может быть, это просто совпадение», – думаю я, но потом замечаю движение. Один из офицеров обходит наш дом сбоку. Другой останавливается около входной двери.

– Что это?

– Что они делают? – удивленно спрашиваю я. – Неужели стреляют в кого-то?

– Сэм, нам лучше одеться. Ланни, иди в свою комнату, но не запирай дверь и не оказывай сопротивления, если что-то случится, поняла? Делай то, что они тебе скажут.

– В террористов, – фыркает Эми. – Свобода или смерть, такой у них девиз? Вот и получили – смерть.

– «Что-нибудь», – пояснил старик. – Покупаешь? Четыре серебряных за что-нибудь. Честная сделка.

– А что, если это не настоящие копы? – спрашивает она. Я замираю, не успев натянуть футболку через голову, потом одергиваю и поворачиваюсь, чтобы взглянуть на дочь. – Как тогда, в Стиллхауз-Лейк? Что, если они фальшивые?

Через какое-то время движение возобновляется. Мама звонит в больницу и сообщает, что мы опаздываем.

Существо напоминало оживший корень мандрагоры, покрытый свалявшейся шерстью. От него за версту разило нечистым духом.

Ее голос звучит очень испуганно. И я должна признать, что на это есть причины, потому что нам и прежде приходилось сталкиваться с подобным. Но в этот раз… все выглядит по-другому.



– Нет, – сказал Конан.

– Солнышко, мы в густонаселенном городе, посреди жилого квартала. Эти полицейские не фальшивые. Понимаешь?

К Новой Лондонской больнице мы подъезжаем по той же дороге, по которой уезжали из города почти две недели назад: те же картины разворачиваются передо мной в обратном порядке. Кишащие людьми и машинами пригороды; офисы и квартиры в разгар рабочего дня. Чем ближе к месту назначения, тем больше охранников на углах. Все в черном – лордеры. Люди обходят их стороной, словно натыкаются на невидимый запретный барьер.

– Я перестал понимать тебя, Уаннек, – сказал старик, нахмурившись. – Ты попросил у нас «что-нибудь», назвал цену. Я как раз и предлагаю тебе «что-нибудь» и именно за твою цену. Большего оно не стоит. Это Пустынный Кода. Мы поймали его в прошлое новолуние. Вполне съедобен.

Дочь втягивает воздух и кивает.

Пустынный Кода содрогнулся, и Конан с удивлением отметил это.

– Понимаю. Они приехали за тобой или…

Только-только впереди появляются сторожевые башни больницы, как на дороге возникает очередной контрольный пункт. Снова лордеры. Мы опять застреваем в очереди между грузовиком и автобусом, и перед моими глазами мелькают картины из сна: свист, вспышка, взрыв. Глаза бегают по сторонам, но не находят ничего подозрительного. Лордеры проверяют каждую машину, и мы дюйм за дюймом продвигаемся вперед. Но потом, как и на автостраде, нас пропускают без досмотра, просто машут – проезжайте. На этот раз я замечаю, что лордеры, увидев маму, касаются правой рукой левого плеча, а потом протягивают вперед ладони.

– Он что, понимает человеческий язык?

– Не знаю. – Это вполне возможно, поскольку я без всякого на то права изображала полицейского детектива. Может быть, Лен все-таки обратился в полицию и подал жалобу на нападение. Может быть, кто-то все же позвонил в 911 и меня выследили, несмотря на все мои предосторожности. Не знаю. Я знаю только, что мы должны вести себя правильно и осторожно. – Скажи своему брату, чтобы действовал так же, как я велела тебе. Иди. Сейчас же.

– Почему нас не останавливают, как других? – спрашиваю я.

– Конечно. Эти твари населяют сердце пустыни. Когда-то их было очень много. А разве ты никогда не встречал их, Уаннек?

К этому времени я уже натягиваю джинсы и обуваюсь. Сэм тоже полностью одет.

– Иногда быть дочерью моего отца имеет свои плюсы, – говорит мама, и я вспоминаю Уэма, человека, разгромившего банды, тридцать лет назад терроризировавшие страну.

Конан покачал головой. – Нет. Но объясни мне: зачем я стану покупать какую-то нечисть?

Ланни вылетает из комнаты и направляется к брату. Мы с Сэмом переглядываемся, и он говорит:

– Что ты имеешь в виду?

– Ты предпочитаешь уйти с пустыми руками?

– Сохраняй спокойствие. Давай, я буду вести разговор, ладно?

– Почему ты задаешь так много вопросов? – бросает она. Потом вздыхает. – Извини, Кайла. Поговорим об этом как-нибудь в другой раз, ладно?

– Да.

Он просит меня довериться ему, и я знаю, что он прав. Если они приехали за мной, лучше он начнет разговор и узнает, в чем дело. Я сопротивляюсь побуждению отпереть оружейный сейф и взять в руки пистолет. Сейчас не время.



– Хорошо. Ты прав, Уаннек, что бережешь деньги своего хозяина. – Старик повернулся к Ильтану. – Раз никто не хочет покупать эту тварь, удави ее и дело с концом.

Следую за Сэмом по коридору в гостиную – как раз в тот момент, когда раздается первый уверенный стук в дверь.

Ильтану, держа Пустынного Коду за шиворот, снял с пояса моток веревки. Кода закричал пронзительным голосом. Конан смотрел, как Ильтану ловко вяжет петлю, накидывает ее на горло Коды. Золотистые глаза Коды были полны ужаса.

Сэм оглядывается на меня, чтобы убедиться, что я спокойна и готова, и я лишь киваю. Он быстро отключает сигнализацию и открывает дверь.

На пороге стоит офицер, держа наготове пистолет. Окинув Сэма цепким взглядом, произносит:

– Останови его, – сказал Конан, хватая старика за полу. Он вынул четыре монеты. – Прошу тебя. Скажи своему человеку, пусть не делает этого.

– Ноксвиллское управление полиции. Назовите свое имя, пожалуйста.

Старик громко крикнул:

– Сэм Кейд. Я живу здесь.

– Эй, Ильтану!

Коп кивает и смотрит мимо него – на меня. «Вот оно». Я собираюсь, готовясь к неизбежному, и говорю:

Тот повернулся и с недоумением взглянул на старика.

– Гвен Проктор. Я тоже живу здесь.

– Уаннек передумал. Отдай этому умному рабу то, что он купил. – Старик показал монеты. – Смотри, вот человек, которому можно доверять деньги. Он не упустит выгодной сделки.

Офицер интересуется:

Под общий смех Конан низко поклонился. Ильтану швырнул к нему Пустынного Коду, и горячее лохматое тело, дрожа, прижалось к его ногам. Веревка по-прежнему болталась у Коды на шее. Киммериец протянул руку, вежливо отобрал у Ильтану моток, рассудив, что веревка – вещь полезная, а Дартин, разумеется, о такой мелочи не позаботился.

– Кто еще находится в доме?

Люди черных шатров смотрели, как Уаннек связывает слабые, очень худые под шерстью лапки Коды, цепляет веревку к своему поясу, и смеялись. Еще раз поклонившись старику, Конан пошел прочь, волоча за собой свою добычу. Вслед ему летел оглушительный хохот.

– Ланни и Коннор, наши дети, – отвечает Сэм. – Это все.

Пройдя несколько сотен метров, Конан остановился и освободил маленькую нечисть. Кода по-прежнему дрожал. Конан тщательно обмотал веревку вокруг пояса.

– Хорошо, сэр. Пожалуйста, покажите мне свои документы.

– Не бойся, – сказал он Кода. – я тебе ничего не сделаю.

Сэм медленно лезет в свой задний карман, достает бумажник, раскрывает его и предъявляет водительское удостоверение. Полицейский кивает.

Кода хлопнул глазами, и Конан наконец заметил, что ресницы у него есть и очень густые, только розового цвета.

– Я прошу вас выйти из дома. Сядьте на бордюр возле полицейского автомобиля, там ждет офицер. – Он нажимает кнопку на рации и сообщает что-то, чего я не могу разобрать, потому что в ушах у меня громко стучит пульс. Я знаю, что будет дальше. Я готова. Поднимаю руки вверх.

– Ты понимаешь меня? – на всякий случай спросил Конан.

Но он лишь странно смотрит на меня и говорит:

Он никак не ожидал ответа, но хриплый низкий голос произнес:

– Мэм, опустите руки. Мне нужно увидеть и ваши документы тоже.

– Я понимаю тебя.

– Они в моей сумке, – отвечаю я. – Вот там, рядом с вами. Могу я взять ее?

Конан весьма удачно скрыл свое удивление.

– Да, только медленно.

– Вот и хорошо. Ведь ты Пустынный Кода, это так?

Я беру сумочку с полки и открываю ее, кладу бумажник на боковой столик и достаю свое удостоверение. Он изучает его.

– Я Пустынный Кода, это так, – согласилось существо.

– Мэм, пожалуйста, сядьте рядом с джентльменом на бордюр и подождите. Я подойду к вам.

– Почему эти люди так жестоко обращались с тобой?

– Погодите, что? – Я моргаю. – Что… почему вы здесь?

– Они жестоко обращались со мной, – отозвался Кода. – Они поймали меня. Я чудовище. Приношу несчастье, язву, падеж скота, бесплодие женщин.

По крайней мере, мне хватает ума не выпалить: «Разве вы здесь не затем, чтобы арестовать меня?» – но лишь едва-едва.

Конан улыбнулся.

– У нас есть убедительные доказательства того, что против обитателей вашего дома были высказаны серьезные угрозы, – отвечает он. – Прежде, чем вы покинете жилище, скажите мне, пожалуйста, есть ли в доме огнестрельное оружие?

– Это правда, – обиделся Кода. – Хотели меня зарезать. Выпустить мою кровь в песок.

– Да. В оружейных сейфах.

– Ладно, – сказал Конан и, сев рядом с Кодой на корточки, потрепал маленькую нечисть по шерсти. – Ты свободен. Можешь насылать на них язву, падеж и бесплодие.

– И кто имеет к нему доступ?

Золотисто-коричневые глаза медленно наливались слезами. Помолчав, Кода спросил:

– Только я и Сэм.

– Почему ты не бросишь своего глупого хозяина в песках и не уйдешь один?

– Хорошо. Сейчас я прошу вас покинуть дом на некоторое время. Я приведу ваших детей.

– Он погибнет в песках один.

Я с трудом сглатываю и решаюсь испытать свою удачу.

– А я! – крикнул Кода. – А я, по-твоему, не погибну один? Ты хочешь прогнать меня, потому что я нечисть! Мне страшно! Мне больно! Я же не бессмертный!

– Офицер, будет лучше, если я приведу их сама. Вы позволите мне это сделать?

– Заткнись, – сказал Конан. – Если тебе так хочется познакомиться с человеком по имени Дартин, то не смею тебе мешать. Узнаешь много поучительного.

В течение нескольких долгих секунд он колеблется, затем кивает.

Он встал и пошел дальше. Кода, подпрыгивая и путаясь в лохмотьях, побежал следом.

– Идите вперед. Я пойду за вами.

– Подожди, – взмолился он. – Не так быстро, Уаннек.

Сначала я стучусь в дверь Ланни и говорю:

Конан остановился. Кода, задыхаясь, прижался к его боку.

– Солнышко, ты здесь? Выходи. Все в порядке. – Она выходит, часто дыша, полностью одетая. – Выйди из дома и сядь рядом с Сэмом, хорошо?

– Мое имя Конан, – сказал человек, глядя на Пустынного Коду сверху вниз. – Ты что, не можешь ходить?

Она смотрит на меня, пытаясь догадаться, действительно ли все в порядке, или я просто так говорю, но тем не менее повинуется.

Кода не ответил. Он снова начал дрожать. Конан догадывался, о чем он думает. Если признаться в том, что с ним жестоко обращались и теперь он не сможет быстро ходить, то человек бросит его умирать в пустыне. Не потащит же человек на себе Пустынного Коду?

Я стучусь в дверь Коннора и ничуть не удивляюсь, увидев, что он спокоен, собран и тоже полностью готов.

«А почему бы и нет?» – подумал Конан. Он вздохнул, наклонился и взял на руки притихшего пустынного гнома. Кода так удивился, что перестал дрожать. Через секунду Конан услышал, как он тихонько икает, засунув мокрый нос ему под локоть.

– Я слышал, – говорит он. – Все в порядке, мама.



Но это не так. Полицейский спрашивает:

* * *

– Коннор Проктор?



– Да, сэр.

– Что это ты купил? – спросил Дартин, недоумевая.

– Пожалуйста, повернитесь и положите руки на стену. Расставьте ноги. Мне нужно обыскать вас на предмет наличия оружия. У вас в карманах есть что-нибудь, что может порезать или уколоть меня?

Бесформенная куча тряпья и свалявшейся шерсти, сквозь которую, не мигая, смотрели большие золотистые глаза, шевелилась у ног Конана. Дартин растерянно потрогал непонятное существо сандалией. Оно плотнее прижалось к Конану и замерло. Теряя терпение, Дартин перевел взгляд4 на своего спутника. Увидел бесстрастное загорелое лицо с торчащими, как рукоятки скрещенных ножей, скулами. Рявкнул:

– Н-нет, сэр.

– Что ЭТО такое, я тебя спрашиваю!

На меня с запозданием – и всей тяжестью – обрушивается осознание того, что офицер не обыскал ни меня, ни Сэма, ни Ланни. Только моего сына.

– Как ты велел, – невозмутимо ответил Копан. – «Что-нибудь».

Мой голос звучит резко, когда я спрашиваю:

«И как велела Афза, – припомнил он. – Купи первое, что предложат, и не торгуйся». Впрочем, последний наказ он выполнил не целиком. Он все-таки торговался. Две монеты так и остались у Конана в ладони.

– Что происходит, черт побери?

Лицо Дартина перекосилось. Несколько секунд Дартин бесился молча, пиная ногами песо!

Офицер игнорирует меня. Он со спокойной деловитостью обыскивает Коннора, отходит назад и включает рацию.

Между тем Пустынный Кода встал и дрожащими лапками стал поправлять свой плащ. Когда-то это был просторный шерстяной плащ песочного цвета, но теперь он превратился в рваную тряпку.

– Сейчас я его приведу. – Потом наконец-то обращает внимание на меня – и одновременно кладет руку на плечо Коннора, удерживая его на месте. – Мэм, о подробностях вы можете спросить детективов, но в Интернете появился пост, в котором некто, идентифицированный как ваш сын, угрожал убить вас, мистера Кейда и вашу дочь. Нам нужно допросить вас всех. Я был бы благодарен, если б вы оказали нам полное сотрудничество.

Неожиданно Дартин подскочил к нему, схватил за шиворот и приподнял, как котенка. Кода отчаянно завизжал и начал извиваться, но загорелые крупные руки Дартина держали его крепко.

Я едва слышу что-либо после слов «ваш сын угрожал убить вас». В ушах у меня раздается высокий тонкий гул, и мне приходится схватиться за стену, чтобы не упасть. Фотография, на которой мы изображены вчетвером, качается на крюке, и я хватаю ее, чтобы остановить. Когда нахожу в себе силы заговорить, мой голос звучит странно тускло:

– Я хочу знать, что это за тварь! – заорал Дартин, перекрывая своим сильным голосом дикий визг Коды. – Отвечай!

– Это ошибка. Коннор этого не делал. Отпустите его.

Он встряхнул Коду так, что тот лязгнул зубами.

Конан молчал, хмуро глядя на мелькающие в воздухе растопыренные розовые пальцы пустынного гнома.

Я не смотрю на сына – не смею посмотреть, и даже не знаю, почему. Может быть, я боюсь, что он подумает, будто я сомневаюсь в нем…