Дуглас Брайан

День Мёртвых

Есть в Бритунии маленькие городишки, неказистые и не очень богатые, но такие уютные и славные — кажется, век бы там провел, если бы не тяга к путешествиям! Создается впечатление, будто жители таких городков никогда не видели нищих; если и посещают их беды, то очень быстро забываются, затягиваются каминной золой. По праздникам там пекут белый хлеб и пироги; вечерами люди собираются в таверне — выпить вина или доброго эля и поболтать о разных приятных мелочах.

Правитель такого городка представляется человеком крайне симпатичным, и обитает он не в грозном замке на горе, что главенствует над местностью, словно орел, облетающий свои владения, а в большом и красивом дворце, что выстроен прямо на главной городской площади. Вот таким чудесным, спокойным уголком был некогда городок под названием Кой.

Где те времена!..

Одинокий путник, медленно объезжающий улицы Коя на большом вороном коне, не без удивления оглядывался по сторонам. То, что представало его взору, не имело, как он думал, человеческого объяснения. Здесь поработала черная магия, не иначе. Чем же объяснить вид этих домов, покосившихся, облупленных, кривобоких? И добро бы такое было только на городских окраинах, в местных трущобах, где обитает нищий, беспутный люд! Нет, в полном запустении пребывали некогда крепкие, добротно выстроенные дома. Кое-где еще сохранились украшения. Путник не смог удержать горькой усмешки, когда увидел на одном фасаде облезлую сильфу, вырезанную из камня и в свое время раскрашенную. Красный рот сильфы расплылся и измазал подбородок, как будто чей-то кулак разбил красавице губы, синяя краска с глаз, в свою очередь, пустила потеки на щеку, словно там наставили синяков. В другом месте лепнина в виде цветов имела ощипанный вид — не иначе кто-то развлекался, обрывая лепестки. А рядом — ставни, висящие на одном гвозде, отвалившиеся куски штукатурки, протекающие крыши.

Но ужаснее всего были в этом городе люди. Нигде в мире, кажется, путешественник не встречал столько горбатых, хромых, кривых, кашляющих кровью. Каждый попадавшийся ему па улице человек страдал каким-нибудь тяжким недугом. Горожане торопливо шаркали по грязной, разбитой мостовой, норовя поскорее юркнуть в какую-нибудь дыру. Можно подумать, они чего-то боятся.

Из-за окон, затянутых бычьим пузырем вместо стекла, то и дело кто-то выглядывал. Это были испуганные, болезненные взгляды. Всадник хмурил черные брови на загорелом лице. Ему — здесь очень не нравилось. Он спешил поскорее миновать проклятое место. Он не собирается здесь останавливаться — благодарю покорно! — и пищи здешней вкушать тоже не будет.

Самый воздух здесь, мнится, отравлен. К сожалению, не дышать человек не может…

Рослый, красивый молодой мужчина сердито щурил глаза — ярко-синие, холодные, словно снег на вершине гор. Ему вдруг показалось, что он участвует в чем-то недостойном.

Впечатление это усилилось, когда он проезжал мимо таверны (здесь была даже таверна! при одной мысли о том, какие блюда могут подавать в подобном месте, всадника мороз пробрал). Какой-то человек, оборванный и тощий, выскочил оттуда, как ошпаренный, и, размахивая тонкими костлявыми руками, бросился прямо под копыта лошади.

Всадник натянул поводья, но недостаточно быстро. Раздался слабый, жалобный крик — замухрышка попал под копыта.

— Кром! Проклятье! — сквозь зубы выругался молодой человек. — Только этого не хватало!

Если ему приходилось убивать противника в бою, совесть его оставалась совершенно спокойной. Он мог, наверное, даже зарезать спящего, если был уверен в том, что этот спящий — законченный негодяй. Впрочем, последнее спорно, поскольку подобного опыта у юноши пока что не было. Но сбить с ног заморыша, который и без того одной ногой стоит в могиле…

Проклиная все на свете, всадник спешился. Пострадавший лежал на растоптанном грязном снегу. Вокруг его головы расплывалась угрожающая красная лужа.

— Надеюсь, ты жив, — проворчал пришелец. — А если помер, туда тебе и дорога.

Но бедняга еще дышал. Его широко раскрытые глаза, в которых явственно читался ужас, глядели прямо на незнакомца.

— Прости… — пролепетал он.

— Да уж, — фыркнул пришелец. — Клянусь Кромом, ты выскочил так неожиданно!

— Прости… — повторил бедняга и потерял сознание.

Молодой человек подхватил его на руки и ногой открыл дверь таверны. Зрелище, представшее его взору, напоминало кошмарный сон. В темном, закопченном помещении, под низким потолком, собралось около двадцати посетителей. Кругом горели факелы, но они так чадили, что, казалось, не прибавляли света, а лишь сгущали тьму. В очаге шевелились языки темного пламени. Они лениво обхватывали днище огромного котла, где исходило паром неаппетитное варево.

На стенах висели «украшения»: грязные тележные колеса, запыленные рыбацкие сети, несколько гарпунов с обломанными зубцами и безнадежно тупой меч с рукоятью в виде оскаленной пасти дракона. Нужно ли говорить о том, что былое великолепие этой рукояти облупилось, облезло и приобрело жалкий вид.

Скамьи, выставленные вдоль стен, равно как и столы, массивные и прочные, еще держались, но и они уже покосились, а некоторые сгорбились.

Но ужаснее всего были здесь сами люди. Они теснились друг к дружке — увечные, безглазые, с язвами на щеках, с текущим из ушей гноем… Никто не брезговал — все были одинаково отвратительны. Пришелец даже не мог решить, кто из них страдает больше.

Он остановился на пороге, держа пострадавшего, точно ребенка. Ноги-палочки и истощенные руки раненого болтались, как плети.

— Привет, — хмуро проговорил чужак. — Меня зовут Конан. Я из Киммерии. Этот человек неожиданно выскочил прямо перед моим конем. Заберите его.

В полном безмолвии он прошел через таверну и уложил бедного уродца прямо на столы, опрокинув при этом несколько щербатых глиняных кружек и разлив жидкое пойло, которое хлебали посетители таверны.

Темная кровь все еще вытекала из раны. На голове была рассечена кожа, но казалось, будто череп проломлен — рана имела устрашающий вид. Волосы, серенькие и реденькие, слиплись, лицо, и без того несчастное, превратилось в сущую маску страдания. Казалось, бедняга вот-вот испустит дух.

— Делайте с ним, что хотите, — проворчал Конан. — Вы здесь все на людей-то не похожи… Я не знаю, может, то, что помогло бы мне, этого бедолагу просто убьет.

— Ты так думаешь? — нарушил молчание один из сидевших за столом. Он говорил тихо и спокойно, как будто вид людей с проломленным черепом и рослых незнакомцев для него самое привычное дело.

— Ну, не знаю, — немного смутился киммериец. — А ты что посоветуешь?

— Надо перевязать ему голову. Промыть рану. Посмотрим, может, нет опасности для жизни… Хотя тут все опасно для жизни. Наверное, ты это уже понял, Конан из Киммерии.

— Понял, — хмуро сказал Конан.

— За работу! — слабым голосом распорядился говорящий. Это был горбун с очень длинными руками и печальным, красивым лицом, наполовину скрытым под космами нечесаных волос, похожих на войлок.

Кругом зашевелились, закопошились. Принесли лампу, которая добавила к чаду вонь прогорклого масла. Вытащили корзину с мятыми влажными тряпками.

\"Все, что осталось от старины Моки\", — пояснил невнятно горбун. Конан не стал уточнять, что именно имелось в виду.

Рана действительно была совсем не такой страшной, как казалась на первый взгляд. Конан умело промыл ее, выказывая сноровку, присущую заправским костоправам и опытным воинам. Повязка быстро пропиталась кровью.

— До свадьбы заживет, — мрачно пошутил варвар.

Никто даже не улыбнулся. Кругом вздыхали и сопели, обмениваясь жалобными взглядами. Один из местных жителей вынул из уха кусок тряпки, пропитанной гноем, и, пользуясь тем, что вытащили корзину \"старины Моки\", добыл себе свежий лоскут.

— Ладно, — сказал наконец Конан. — Вижу, что все у вас в порядке. Знаете, друзья мои, я бы хотел поскорее уехать.

\"Друзья\" с пониманием закивали. По стенам таверны заплясали лохматые, жуткие тени, и Конан мог поклясться, что слышит, как ухнула и тяжело переступила сова-обитательница чердака.

— Это твое право, чужеземец, — заговорил уродец с вытянутой головой и бледным, отечным лицом. — На твоем месте любой бежал бы очертя голову из этой слезной обители.

Подобные слова Конан воспринял как вызов. Любой другой, может быть, и бежал бы от неведомой опасности, но киммериец — никогда.

— Скажи, любезный, — произнес Конан не много изменившимся тоном: теперь он говорил вкрадчиво и даже как будто ласково, — что в этих краях такого, что может заставить меня бежать отсюда, да еще очертя голову? Я думал, здесь просто… э… плохая погода или что-то в этом роде. Может быть, повальная болезнь.

Все дружно закачали головами. Все, кроме одного, — кособокого старичка с бородой, которая росла у него тоже на сторону. Этот закивал, медленно и торжественно.

— Что-то не так? — Конан показал на старичка — Он считает что я прав?

— Нет, просто у него шея почти не поворачивается, — объяснил длиннорукий горбун. — На самом деле он тоже с нами согласен.

Конан пристально посмотрел на старичка. Тот зажмурился и молча продолжал кивать.

— Ответь! — обратился к нему киммериец.

— Он немой — сказал горбун

Конан провел пятерней по непокорной гриве смоляно-черных волос

— Клянусь яйцами Крома, здесь у вас творится какая-то чертовщина! Сдается мне, не обошлось без этих вонючих колдунов,

— Тише! — закричали сразу несколько человек — Не говори так!

Один даже повалился на колени и заплакал,

— Здесь же все., свои, — успокоительно мол вил варвар и уселся за стол с видом решительным и мрачным, — Ладно, поговорим начистоту. Если, в этой таверне сидит какой-нибудь приспешник мерзкого колдуна — тем лучше. Пусть все слышит. Пусть сообщит своему хозяину, что явился Конан-киммериец, который ненавидит — слышите, вы? — ненавидит проклятых чародеев и уничтожает их везде, где только встречает. Ну а если такового здесь нет — тоже неплохо. Поговорим без посторонних… Я слушаю.

И он расставил локти на столе пошире, всем своим видом показывая, что обосновался всерьез и надолго. Уродливые человечки пошушукались и, как по команде, сдвинулись поближе к Конану. Заговорил горбун — видимо, он был у них заправилой, а остальные то и дело кивали или вставляли слово-другое.

Несколько десятков зим тому назад город Кой действительно был очень хорош. Тихий, мирный городок, где каждым занимается своим ремеслом\" Славился Кой прежде всего ткаными гобеленами; но были здесь и искусные строители, и плотники, и даже один переписчик книг, который умел рисовать замечательные узоры в виде фантастических зверей, заплутавших в зарослях несуществующих растений. Правителем городка был — человек по имени Созо. Его дворец, чуть больше домов, принадлежавших состоятельным горожанам, был самым красивым зданием в городе. Фасад его украшали забавные лепные ящерки, резвящиеся над входной дверью, а на крыше имелся позолоченный флюгер в виде дракона с причудливо завернутым хвостом.

Чем занимался Созо в своем чудесном дворце — никто толком не знал. Под его управлением городок процветал. Каждый из его жителей был погружен в собственные дела и заботы и мало интересовался тайнами сильных мира сего. А Созо был сильный — в этом ни у кого сомнений не возникало, Чем иначе объяснить то обстоятельство, что королевские сборщики налогов никогда не заглядывали в Кой и нашествия иноземцев обходили его стороной, так что о бедствии узнавали только потом, когда заезжал в Кой какой-нибудь торговец редкостями и сообщал новость, Тогда горожане собирались в таверне \"Колесо и сеть\", принадлежавшей старику Моке, качали головами и дружно пили за здоровье своего правителя, который так ладно умеет устраивать дела.

Примечательным было еще вот что. Никто и никогда не переступал порог дворца Созо. Правитель обходился без прислуги. Он сам запрягал белую лошадку в карету, сам седлал гнедого, если хотел проехаться верхом, сам готовил себе еду, даже на рынок ходил сам. И всегда он был весел и приветлив со встречными людьми, всегда в хорошем настроении. Никто и не припомнит, чтобы Созо хмурился или не ответил тому, кто с ним заговорит. Беда случилась одним ненастным вечером, когда в таверне заночевал одинокий всадник по имени Чорсен. Так он себя назвал. Говорил, будто сбился с пути. А едет, мол, в Нумалию — у него там невеста. Как же! С самого начала стоило понять, что этот Чорсен врет. Нумалия — совершенно в другой стороне. На восток отсюда. А он двигался в западном направлении. Но жители Коя настолько привыкли к благоденствию, что даже не задумались над этим несоответствием. Чорсен был высок ростом и крепок, хотя до Конана ему, конечно, далеко. Наутро он проснулся еще до света и отправился — ни много, ни мало — во дворец к Созо.

Правитель не запирал дверей. Он знал, что никто из горожан не посмеет потревожить его покой. Но пришелец — другое дело. Для таких нет ничего — святого, и даже порог чужого дома им не преграда. Чорсен не задумываясь, вломился в жилище правителя и принялся бродить там и осматриваться по сторонам, приглядывая, чтобы такого поценнее украсть.

Да этот рослый, красный, располагающий к себе молодой господин был обыкновенным вором!

Правитель Созо как раз спускался по лестнице с чашкой горячего молока в руке. Он собирался завтракать перед началом долгого дня, который он, несомненно, намеревался посвятить добрым делам. И застал Чорсена врасплох. Тот как раз складывал в мешок статуэтки из чистого золота, что украшали каминную полку Созо.

— Что ты здесь делаешь, юноша? — заговорил Созо,

— Кстати, откуда известны все эти подробности? — не удержался Конан. — Кто-нибудь при этом присутствовал?

Однако рассказчики принялись дружно уверять киммерийца, что в рассказе горбуна все доподлинно верно, потому что кое о чем поведал горожанам мальчишка по имени Чача — сорванец подсматривал, взобравшись на дерево, за Чорсеном.

Чорсен не стал тратить времени на оправдания. Молча он выхватил из-за спины длинный двуручный меч и набросился на хозяина дворца. Созо легко уклонился и брызнул горячим молоком в глаза своего противника. Грабитель взвыл. Пенка залепила ему ресницы, веки нестерпимо жгло. Тем временем все вокруг переменилось.

Когда Чорсен с трудом раскрыл глаза и поднял меч, чтобы нанести следующий удар, он в ужасе закричал: со всех сторон его окружали совершенно одинаковые Созо. Их было не меньше одиннадцати…

Тогда-то и стала понятна тайна правителя: он обходился без слуг, потому что мог воспроизводить самого себя в любых количествах, ему потребных. Именно, поэтому, кстати, правитель ухитрялся быть вездесущим, ведь нередко так случалось, что в одном конце города он. Улаживал ссору между двумя почтенными горожанами, в другом — уговаривал молодую девушку не бежать из дома вслед за любовью, которая предстала ей в лице бродячего торговца цветными лентами, но повременить и избрать себе более достойного жениха,

…Все эти одиннадцать Созо с одинаковой улыбкой на губах наступали на незадачливого грабителя. Он заорал и нанес удар первому попавшемуся — тому что оказался ближе. Раздался грохот, как будто разбилось зеркало, и один из Созо исчез бесследно. А прочие даже не дрогнули.

Еще один удар — еще одно исчезновение. Улыбка стала шире. Обезумев от ужаса, грабитель бил и бил мечом, не разбирая, кого он разит — человека, призрак или хрупкие предметы обстановки. Пол усеивали черепки дорогих ваз, обломки тонконогих столиков, порванные гобелены. Наконец Чорсен опустил меч и, тяжело дыша, огляделся. Еще несколько Созо смотрели на него пристально, и грабитель почувствовал, что под этим взглядом он сходит с ума.

— Будь ты проклят, колдун! — взревел он, снова поднимая свой меч.

— Ты вор? — осведомился Созо.

Чорсен резко повернулся в сторону голоса.

— Да! — с вызовом ответил он.

— Если ты нуждаешься в средствах, в одежде или пище, ты мог бы просто попросить. Я никому не отказываю, — молвил Созо.

— Если ты колдун, то твоя цена окажется куда выше… одежды или пищи… — с трудом переводя дух, откликнулся грабитель. — Нет уж! Лучше я сам возьму все, что мне нужно.

— Посмотрим, что ты нашел, — хмыкнул другой Созо, в то время как третий принялся рыться в мешке, который бросил вор. — О, это то, что нужно такому человеку, как ты! — воскликнул он, вытаскивая золотые статуэтки.

Четвертый Созо сделал несколько движений руками, а пятый — он только что спустился по лестнице и с любопытством наблюдал за происходящим — пропел несколько стихов на неизвестном языке. Статуэтки внезапно ожили. Золото стекло с них, как вода с просаленного бурдюка. Крошечные лошадки, миниатюрные пастушки и совсем маленькие овечки и собаки разбежались во все стороны.

— Хорош бы ты был, если б унес их отсюда! — укоризненно произнес первый Созо. — Ведь они живые! И у тебя поднялась бы рука разлучить девочку с ее овечками! а собаку с ее приятелем-пастухом? Какой ты злой, жестокий человек, Чорсен!

— Откуда ты знаешь мое имя? — прохрипел вор.

Все Созо разом рассмеялись. Чорсен отчетливо слышал, как еще несколько голосов переговариваются у него над головой, на верхнем этаже, и ничуть не сомневался в том, что там находятся еще Созо,

Мир закружился вокруг грабителя. Ему вдруг показалось, что во всей вселенной не осталось никого, кроме него самого и бесконечных Созо. Нет ни мужчин, ни женщин, ни детей — только одно это бесконечно ненавистное лицо с такими добрыми глазами, такой мягкой улыбкой и гладкой кожей,

— Нет! — вскрикнул Чорсен. Внезапно он заметил, что один Созо все-таки отличается от остальных. То ли шире улыбается, то ли глаза чуть больше прищурены. И с воплем неистовой ярости грабитель метнулся к нему, целя прямо в грудь правителя. Он не ошибся. Тотчас все прочие Созо исчезли, бесследно растаяв в воздухе. Остался этот один. Теперь его улыбка больше не была доброй. Это был застывший зверский оскал.

— Давай, бей! — тихо, властно выговорили резко очерченные губы, не переставая улыбаться.

И грабитель, не в силах удержать разящего меча, вонзил клинок в грудь правителя. Пальцы Чорсена судорожно сжимали рукоять. Он попытался выпустить меч, но неведомая сила не позволяла ему это сделать. Какая-то магия приковала человека к его мечу.

И началось ужасное.

Жизненные силы начали стремительно покидать Чорсена. Он слабел. Меч в его руке становился все жарче и, наконец раскалился докрасна. Созо глядел прямо в глаза своему незадачливому убийце, и в глубине глаз мага начинал загораться огонек, в то время как взор Чорсена заволакивало туманом.

Теперь он почти ничего не различал перед собой. Только в голове еще гудели невнятные голоса, как будто переговаривались. Один раз он услышал звонкий женский голос, произносящий имя, кажется, то было имя женщины, которую он когда-то любил… Она жила в Нумалии… Она давно умерла… умерла…

Тело Чорсена обвисло на клинке. Маг медленно поднял обе руки и обхватил меч. Острое лезвие впилось ему в ладони, но крови не выступило. Резким движением маг выдернул меч из своей груди и оттолкнул прочь Чорсена. Грабитель упал бездыханным. Он так и не выпустил рукояти. Губы его еще раз шевельнулись, и сердце остановилось.

— Ступай на Серые Равнины! — с отвращением прошипел Созо. Теперь, когда он, чтобы не погибнуть, вынужден был завладеть жизненными силами чужого ему существа, голос его переменился. Больше не стало звучного, приветливого голоса, так хорошо известного всему Кою. Маг шипел м хрипел. Голосовые связки отказывались повиноваться чужому дыханию. Сердце отстучало, как бешеное/то почти замирало. Теперь он видел мир глазами Чорсена. То, что прежде имело ценность как произведение искусства или как нечто магическое, теперь — с изумлением отметил Созо — рассматривалось им также с точки зрения рыночной стоимости.

Он громко застонал, удивляясь тому звуку, что исторгают его уста, В свое время Созо, подобно другим своим собратьям по магическим искусствам, интересовался некоторыми теоретическими вопросами. В частности, он пытался исследовать проблему взаимоотношений тела и души, Большинство магов считали тело и душу двумя практически самостоятельными субстанциями человеческой личности. Они смело изымали душу и использовали тело, вселяя в него демонов, вызванных из иного мира. Иные ставили опыты над душой,

Но Созо, умирающий от клинка грабителя, поневоле сделал еще одно открытие. Если вселить в собственное тело чужую жизненную энергию, то часть физических и нравственных характеристик будут присвоены оживленным таким образом телом.

Он подумал: \"Неплохо бы это сформулировать и изложить в трактате\", но затем его захлестнули мысли Чорсена. Он вспомнил все. Вспомнил, как юная девушка из Нумалии любила его. Любила таким, каков есть. Она происходила из хорошей семьи. Естественно, ее родичи были против подобного брака. Какой-то бродяга, грубиян, с отвратительными манерами, с запахом изо рта! И тогда она решилась бежать с возлюбленным — с Чорсеном, Он должен был ждать ее в условленном месте, а он… Стыдно сказать, он пил в таверне и забыл. Просто забыл. Когда он вспомнил и прибежал туда, где у него была встреча с красавицей, то никого там не увидел. \"Передумала, — подумал он. — Обыкновенная ветреная шлюшка. Не больно-то я был ей нужен. Если бы любила — дождалась бы!\". А она была в это время уже мертва… Веревка, на которой девушка спускалась из окна своей спальни, оборвалась. Эту веревку принес ей Чорсен. Принес первую попавшуюся, не проверенную.

Узнав обо всем, он тотчас покинул Нумалию. Он скитался по свету, пытаясь убежать от собственных воспоминаний, от чувства вины, которое непрерывно глодало его. Он совершал различные преступления, в основном мелкие, но иногда и убивал. Он жил кражами, грабежами, изредка присоединялся к шайкам разбойников и нападал с ними на караваны. Но непрерывно болела в его душе страшная рана — вина перед любящей женщиной. И теперь, погибая от магии Созо, Чорсен передал эту боль своему убийце. Часть низкой души Чорсена оказалась достаточно большой, чтобы исказить внутреннюю сущность Созо.

Правитель Коя вовсе не был злым. Он обладал своеобразным чувством юмора, старался помогать людям — ему нравилось жить в комфортном, чистеньком городке и пользоваться уважением его добропорядочных обитателей. Теперь все переменилось. Но перемены затронули нечто большее, нежели одну только личность Соэо. Как заразная болезнь, они расползлись из его дворца по всему городу. Стала портиться погода\" Мелочь? О, нет! Климат сделался гнилым, Возможно, в здешних краях он всегда был таковым. Возможно. Недаром прежде здесь никто не селился… Да и сам город не зря стоит вдали от торговых дорог. Пока не появился в этом уголке Бритунии маг Созо, нога человека не ступала по землям, что чуть позже замостили брусчаткой и застроили домами,

Теперь магию, улучшающую климат, Созо больше не поддерживал\" Он только тем и занимался, что разбирал в своем особняке \"старый хлам\" и подсчитывал богатства, Он размышлял также о том, нельзя ли вызвать из Серых Равнин душу погибшей девушки, оживить ее магическим образом и наконец заключить с нею брачный союз, которого она так жаждала и ради которого отдала свою юную жизнь.

Туманы затягивали город, дожди непрерывно мочили его, а когда не было дождей, начинался; снег. Лед сковывал мостовые: и дома, а; потом разламывал их. От сырости гнили древесина и ткани. Люди начали хворать. Дети рождались больными, многие кашляли и погибали на второй, третий день жизни.

Участились несчастные случаи. Скоро костоправ не знал отбоя от пациентов. Но почему-то кости срастались неправильно, и увечные оставались калеками на всю жизнь. У некоторых раны на теле не затягивались и гнили. Началось повальное выпадение зубов. Кое-кто неудержимо толстел, другие худели и превращались в ходячие скелеты…

— Но почему же жители не оставили Кой? — поразился Конан, — Если здесь творится неладное, стоит все бросить и бежать куда глаза глядят! Разве мало в Бритунии мест, где нужны мастера? Если вы все действительно такие хорошие мастеровые, то любой из вас найдет и место где жить и работу себе по душе!

— Так-то оно, конечно, так, — покачал головой горбун. — Но сам посуди. Бежать! А как бросишь дом, имущество? А если жена больная или не хочет уходить? Родители старые — их как оставить?

— А повозки на что? — настаивал Конан, — Странные вы люди! Барахло, нажитое, за несколько поколений, дороже вам собственной жизни. Помрете — и на что вам тогда будет все это барахло?

— Ты умен, юноша, — вздохнул горбун. — Ты силен. А мы слабы и немощны. Мы страшимся дороги. Ведь никто из нас никогда не покидал Коя. Мы даже не знаем, в какую сторону идти, чтобы выбраться на большую дорогу.

— Да в любую! — взорвался Конан, — Никогда не видел столько нытиков! На вас глядеть противно! Ладно, рассказывайте дальше.

Но оказалось, что ему уже почти все рассказали. С каждым годом характер Созо становился все хуже. Он все больше забывал себя прежнего и погружался в неисследованные дебри ненависти к человеческому роду. Теперь он уже и сам не знал, для чего нужно ему вызвать на землю невесту Чорсена, — ради былой любви или из желания еще больше помучить ее. Он оставил город и поселился далеко в лесу, в густой чаще, куда нет дороги. Но месть его непрерывна: дожди не прекращаются, сырость и туман разъедает легкие людей и построенные ими дома, а время от времени из лесов наползают ядовитые испарения, которые приносят с собою повальные болезни.

— Я так понял, что Созо следует убить, — сказал Конан задумчиво. — Другого выхода у нас нет. Изгнать из него душу Чорсена — все равно что прикончить мага, не так ли?

— Все возможно, — осторожно согласился горбун. — Мы ведь тут не знатоки магии…

Конан поднял черную бровь.

-. Да? А вас послушать, как вы тут излагаете про жизненные энергии и Серые Равнины, — так очень даже знатоки… Ладно, я ведь тоже не знаток. По мне так, пусть магов вовсе не будет. Кто-нибудь знает, где находится логово Созо?

Повисло молчание. Слышно было, как ветер завывает за ставнями. Тут в задымленное помещение, сгибаясь в три погибели, вошло диковинное существо со странно вывернутыми руками. Приглядевшись, Конан понял, что это все-таки человек. Искалеченный почти до неузнаваемости, однако, человек.

— Это здешний конюх, — пояснил горбун. — Некогда попал под телегу. Его долго вытаскивали, потом лечили, но все его кости срослись не правильно и в иных местах торчат, грозя проткнуть кожу.

— Господин! — тонким плачущим голосом вскричал конюх. Подпрыгивающими шагами он с трудом добрался до середины зала и там остановился. Конан вдруг понял, что конюх обращается к нему.

— Я хотел поймать твою лошадь! Привязать, накормить… но она сбежала. Животное сильнее меня, господин. О, что мне делать?

Он зарыдал, глядя в пол и трясясь. Конан с ужасом смотрел, как на сгорбленной спине подпрыгивают лохмотья.

— Теперь уж ничего не поделаешь, — угрюмо отозвался киммериец, — Бессловесная скотина — и та умнее вас. Поняла, что отсюда нужно уносить ноги, и чем скорее, тем лучше. А вы сидите и ждете, пока сгниете заживо,

— Мы бессильны, — повторил горбун, — В определенной степени мы всегда были творениями Созо, Нам трудно разорвать эту связь. Да и имущество — дом, хозяйство, старые родители…

— Это я уже слышал, — проворчал варвар\" — Обывательские разговоры, Ладно, подумаю. Вы проводите меня в логово колдуна?

Все опять замолчали\"

— Мне нужен проводник! — повысив голос, произнес киммериец, — Иначе я отказываюсь помогать вам.

После долгой паузы в темном углу что-то закопошилось, и на свет выбрался человек, который еще ни разу не вступал в беседу. Это был коренастый, скособоченный, но крепкий мужчина лет. пятидесяти с виду,

— Меня звать Дирон, — представился он, — Тележник.

Конан важно кивнул ему.

— Ты знаешь дорогу к новому дому колдуна?

— Подозреваю, — сказал Дирон. — Это в лесу. Я ходил за деревьями и кое-что видал.

— Хорошо, — Конан поднялся, — Выходим немедленно и покончим с этим!

— А сборы? — засуетился горбун, — Какой-нибудь еды на дорогу? А оборудование?

Конан презрительно плюнул,

— Сборы — встать да пойти, понял? Оторвать задницу — вот и все сборы. Припасов ваших мне: и даром не надо. Конан из Киммерии тухлятиной не питается. Поймаем в лесу какого-нибудь зайца А оборудование, — . Он похлопал ладонью по ножнам с мечом — Вот мое оборудование!: Все, хватит болтать. В путь!

Он подтолкнул тележника в шею, как будто погонял его на каторжные работы, и оба покинули таверну.

Лес начинался сразу за городом. Дышать здесь было немного легче, хотя туманный холодный воздух обжигал легкие и казался густым. Но, по крайней мере, не было удушающего дыма.

Да и человеческое жилье, запущенное и разваливающееся, действовало на Конана дурно, Как будто находишься в одной комнате с умирающим. Тележник Дирон топал, высоко поднимая ноги в сапогах, Он почти ничего не говорил, только время от времени останавливался и вертел головой, как будто, прислушивался или принюхивался к чему-то,

— Что ты высматриваешь? — спросил Конан, тоже останавливаясь.

— Сам не знаю, — признался Дирон.

— Ты мне лучше скажи, — посоветовал варвар. — Будем высматривать вместе.

Дирон, подняв голову, глянул на своего рослого спутника. Конан выглядел достаточно диким, чтобы учуять врага прежде, чем тот даст о себе знать неосторожным движением или звуком. Тележник вздохнул.

— От жилья Созо дух особый… Иногда мне чудится, будто ветер его приносит. Такой странный дух… Не знаю, с чем сравнить. Иногда в тележной мастерской так пахнет, когда делаешь дорогую повозку и покрываешь лаком…

Конан честно попытался представить себе, как пахнет в тележной мастерской, но, увы — эти усилия не увенчались успехом.

— Ладно, веди, — проворчал он. — Долго идти-то?

— Откуда мне знать! Я ведь никогда там не был. Просто предчувствие.

— Ну хотя бы приблизительно?

— Приблизительно… Может быть, до вечера доберемся. А может, и к утру следующего дня. А если заплутаем — то через пару дней. Я ведь не знаю, Конан, где это находится. У меня просто…

Он запнулся.

— Предчувствие, — заключил за Дирона киммериец и похлопал тележника по плечу, твердому, как булыжник. — Я понял.



Опыты Созо близились к завершению. В глубине пещеры горел огонь, озаряя красноватым светом жилище мага: смятые и изрядно подгнившие звериные шкуры, служившие ему постелью, несколько вырытых в земле и обмазанных глиной ям, в которых находились различные субстанции, десяток грубо вылепленных глиняных горшков, мешок, набитый различными травами и кореньями. Созо, оборванный, отощавший, с безумно горящими глазами расхаживал взад-вперед по пещере с книгой в руках. То и дело он заглядывал туда и повторял одну и ту же фразу на древнем лемурийском языке. И каждый раз, когда слова давно отзвучавшей речи вновь сотрясали воздух, языки пламени взвивались почти под самый потолок пещеры.

Созо чувствовал лихорадочное возбуждение. Осталось совсем немного. Он уже ощущал ветер, доносящийся с Серых Равнин, и чей-то невнятный зов. Многое он позабыл за эти годы. Но только не лицо девушки. Оно так и стояло перед внутренним взором — мага и Чорсена, теперь уже обе эти личности были слиты воедино,

Он пытался вспомнить ее имя. Это давалось ему труднее всего. Чорсен и сам забыл, как ее звали. Только лицо и зовущий голос. Ему виделось во сне, как она падает. Веревка обрывается, и девушка летит вниз, на мостовую. В темном воздухе развеваются ее светлые волосы, ее длинное белое платье. И было-то невысоко, но она неудачно упала, прямо на спину и сломала себе шею. В раскрытых глазах — кроткий упрек. Эти глаза преследовали Чорсена даже после того, как он пробуждался от собственного крика.

Но как же ее звали? Созо решился отправиться на Серые Равнины, отыскать там бритунийку и спросить ее об имени. Может быть, она ему напомнит. Он представится другом Чорсена. Только одно тревожило Созо. Вдруг там, на Серых Равнинах, он будет выглядеть как Чорсен? Тогда она не ответит ему на вопрос об имени; Тогда она плюнет ему в лицо.

Но попробовать стоило. Созо выкрикнул последние несколько заклинаний, и из пламени вдруг поднялся могучий вихрь. Все тело мага охватило жаром, а затем вокруг встала стена огня. Он несколько раз жадно вдохнул воздух и…, перестал дышать.

Постепенно огонь рассеивался, как рассеивается туман. Стало очень тихо. Созо обнаружил, что находится в совершенно незнакомом месте. Мир сделался плоским и утратил цвет. Все предметы обладали различными оттенками серого. Ни белизны, ни черноты. От тишины закладывало уши.

Потом где-то вдалеке начал; звучать голос. Созо напряг слух и в конце концов различил чье-то пение, тонкое, на высокой пронзительной ноте Оно звучало то тише, то громче, но всегда на одной и той же ноте, словно балансируя на тонком канате.

От этого звука по коже пробежали мурашки Созо понял, что ему холодно, поежился, но одежда больше не согревала его.

Он не мог разобрать, в чьем обличий оказался здесь, на Серых Равнинах, Где-то, поблизости бродили, демоны. Маг ощущал их присутствие, но разглядеть пока не мог. У него было очень мало времени. Следовало поторопиться и найти девушку как можно скорее.

Он шагнул вперед, Пейзаж изменился. Только что здесь не было ничего, и вдруг показались кусты, Тонкие голые ветви яростно сплетались между собой, как будто пытаясь одолеть, переломить\' друг друга, Следующий шаг. Книжные полки, вершина которых теряется под небесами, Созо протянул руку, чтобы взять хотя бы один том, но почувствовал под пальцами пустоту,

— Иллюзии! — прошептал он.

— Иллюзии! — шепнул в ответ леденящий душу голос, и перед Созо показалась отвратительная морда демона. Оскалив острые клыки, демон захохотал,

— Кто ты? — спросил Созо,

.-.Ха-ха! — отвечал демон. — Глупый колдун!

— Заклинаю тебя богами Лемурии! — крикнул Созо.

Демон замер, озадаченный. Не давая ему опомниться, маг метнулся в сторону, и густая серая пелена скрыла от него демона. Созо не знал, как долго он продержится.

Бормоча заклинания, он побежал, не разбирая дороги. Иллюзии возникали и рушились, но Созо больше не обращал на них внимания. Он бежал на голос. Теперь он был уверен в том, что голос принадлежит девушке. Той, которую он ищет. Созо никак не мог объяснить свою уверенность. Это знание пришло само собой, как будто со стороны.

Вскоре мгла расступилась, и он увидел женскую фигуру. Лицо ее было закрыто плотной вуалью. Женщина пела, то пронзительно, то тихо. Затем она замолчала. Абсолютная тишина окружила СОЗО на Серых Равнинах. Мир как будто скрылся. Созо не мог бы сказать, что находится на расстоянии вытянутой руки от него. Эта зыбкость, неопределенность мира, окружающего его, страшила, делала мага неуверенным в себе и своих действиях. Тем не менее он сделал еще один шаг вперед.

— Чорсен, — выговорила девушка и вдруг отбросила с лица вуаль. Созо увидел ее лицо, очень бледное, покрытое мертвенной серостью, но все же прекрасное и невинное. Ни упрека, ни страха не было на этом лице. Одна только чистая радость встречи с возлюбленным. — Ты пришел — произнесла она тихо,

— Я пришел, как и обещал, — подтвердил Созо. Красота невесты Чорсена заворожила его.

На своем веку маг повидал немало привлекательных женщин, но ни одна из них не обладала этой юной, нетронутой чистотой, которая была чем-то большим, нежели обычная телесная девственность — это было целомудрие любящей души.

\"Нельзя оставлять ее здесь, — подумал Созо. — Это было бы преступлением\".

Он решительно протянул руку и взял ее за холодные влажные пальцы.

— Идем.

Она пошла за ним так доверчиво, что Созо хотелось плакать. А ведь он до сих пор так и не узнал ее имени.

— Назови свое имя, — приказал Созо и почувствовал, как рука девушки дрогнула в его ладони. — В чем дело? — спросил маг чуть более резко, чем намеревался.

Она высвободилась и остановилась, Созо тоже остановился. И хотя оба они не двигались, фигура девушки начала стремительно удаляться от него, а пространство между ними тотчас заполнил клубящийся туман.

— Ты забыл мое имя? — крикнул издалека отчаянный голос. — Ты забыл мое имя?

— Это правило! — прокричал Созо. — Каждый называет свое имя сам! Таково правило! Умоляю тебя, назови свое имя!

Он затаил дыхание, ожидая: поверит ли погибшая этому обману. Она поверила. Почти мгновенно она вновь оказалась рядом с ним. Глаза ее сияли.

— Прости, что усомнилась в тебе, — прошептала она, а затем чуть вытянула шею и прокричала, обращаясь к пустому пространству: — Поликсена! Поликсена! Поликсена!

— Поликсена, — повторил Созо, обнимая ее с облегчением. В этот миг он знал, что облегчение испытывают сразу двое: маг Созо и грабитель Чорсен.



— А там что? — спросил Конан, когда после долгого дня пути они с тележником добрались до: расчищенной площадки посреди леса. — Не похоже на обычную поляну. Смотри, тут какие-то камни.

— Скоро начнется цепь холмов, — объяснил Дирон. — Там есть пещеры. Думается мне, в одной из таких пещер и обитает теперь наш Созо. Туда мы и направляемся. Запах становится сильнее. Чувствуешь?

Конан принюхался, но ничего не уловил. Затем киммериец наклонился и принялся рассматривать камни, разбросанные по всей поляне. И чем больше он смотрел, тем больше хмурился.

— Погляди-ка, — обратился он к тележному мастеру. — Ты ничего странного в них не замечаешь?

Тележник опустился на колени, разгреб руками снег и жидкую грязь, ощупал один камень, потом второй. Когда он с трудом поднял- голову, лицо его было бледным.

— Это старые надгробия, — прошептал Дирон.

— Разве ты не знал о том, что у вас в лесу какое-то заброшенное кладбище? — удивился Конан.

— Нет… Никто не знал. Это какие-то непонятные письмена… Смотри, какие буквы. Ни одной не разберу, а ведь я умею читать.

— Значит, не на всех языках.

— Такого языка не существует! — убежденно произнес Дирон. — Может быть, это лемурийский язык. Странно, что раньше никто не находил этого кладбища.

— Кто знает, возможно, оно вышло на поверхность, повинуясь приказам Созо, — предположил Конан. — Маги подчас делают очень и очень странные вещи.

— В таком случае это означает, что Созо использует мертвецов, — прошептал Дирон. — Мне страшно даже подумать об этом.

— А мне нет, — объявил Конан, — Лично я устал и собираюсь провести ночь где-нибудь поблизости,

— Не надо! — сипло вскрикнул Дирон.

— Боишься мертвецов? — осведомился киммериец.

— Да, боюсь! Здесь замешана какая-то страшная магия, Конан! Мертвецы обладают таинственной силой, и некоторые маги умеют пользоваться ею.

— Да, и они называются некромантами. Встречал я таких. И убивал везде, где только видел.

— Но мертвых убить нельзя! — причитал тележник.

— Ты предпочитаешь, чтобы они разгуливали под луной по этому кладбищу, а потом, одной чудесной ночью, нанесли визит в ваш очаровательный городок? — осведомился Конан. — Ты только скажи — и я оставлю мертвецов в покое. Пусть себе гуляют.

— Что ты предлагаешь? — сдался Дирон.

— Спрячемся и посмотрим, что тут творится, — предложил Конан. Он ободряюще улыбнулся своему спутнику. — Не бойся. Ты ведь разбираешься в запахах. Если почуешь мертвецов, будешь знать, чего нам ожидать.

Дирон бледно улыбнулся в ответ. Ждать пришлось недолго. Едва только над верхушками деревьев показалась луна, окруженная бледно-желтым сиянием, как на поляне началось движение. Поначалу, как почудилось Конану, зашевелился воздух над разломанными могильными камнями. Затем сдвинулись камни и на поверхности земли показались отвратительные руки-плети, покрытые остатками гниющей плоти.

Конану действительно уже доводилось иметь дело с оживающими мертвецами, и он не испытывал суеверного ужаса перед ними. Киммериец был человеком простым и мыслил он тоже просто: мертвые должны лежать в могилах, живые — ходить по земле, пить вино, есть мясо, заниматься любовью, а колдунам в подлунном мире вообще делать нечего.

Сейчас ему предстояло сразиться с мертвецами и отправить их обратно под землю. Он обнажил меч и приготовился.

Мертвецы собирались в круг. Смрад стоял невыносимый. Медленно, начали они кружение по поляне. Мимо Конана и Дирона, притаившихся среди кустов, проплывали костлявые ноги, распластанные, как у лягушек, ступни. Мертвецы что-то пели тихими, приглушенными голосами. Затем их движения ускорились. Теперь они подпрыгивали при каждом шаге и вопили, словно земля, покрытая подтаявшим снегом, холодной грязью и мерзлой, пожухлой травой кусала их за пятки и обжигала.

Затем круг танцующих рассыпался и из земли, высунувшись до середины туловища поднялся еще один мертвец\" Безошибочно повернув голову в ту сторону, где скрывались Конан и его спутник, мертвец заговорил\"

— Чужак!

Голос его, казалось, звучал из самой преисподней, таким холодным, равнодушным и серым он был. \"Как будто жуешь сырую вату\", — подумал Конан с отвращением,

— Уходи, чужак! — повторил голос. Теперь Конан не сомневался, что доносится звук издалека, У этого истлевшего трупа давно уже нет голосовых связок, и воздух не наполняет распавшиеся легкие. Нет, с Конаном разговаривает кто-то иной, кто находится совершенно в другом месте,

— Для чего тебе труп? — спросил Конан, чуть высунувшись из кустов и повышая голос, — Выходи, поговорим один на один!

— Я отвечаю тебе через своих слуг, — с трудом двигая челюстью, ответил скелет, — Убирайся отсюда, Я не стану с тобой разговаривать. Я занят. Уходи, Ты чужой, Ты ничего не знаешь о происходящем. Если тебе дорога твоя жизнь, убирайся из моих владений, ты, мясистая туша варвара!

— За «тушу» ответишь, гнилой кусок свинины! — зарычал Конан.

Он выхватил меч и бросился на мертвецов. Испуская ликующие вопли и удирая в притворном ужасе, они принялись носиться по поляне, а Конан, с развевающимися черными волосами и сверкающими синими глазами, сам в лунном, свете похожим на привидение, гонялся за ними с поднятым мечом. Прежде чем скелеты успели провалиться сквозь землю, киммериец разрубил несколько из них, и те рассыпались прахом.

— Тьфу! — плюнул киммериец, тщательно вытирая меч краем плаща. — Какая пакость!

— Не нужно было этого делать — бормотал тележный мастер, весь дрожа. — Ох, будет большая беда, ох, не стоило нападать на них… Они ведь не люди.

— Ну да, — кивнул варвар, все еще свирепо щерясь. — Они давно покойники.

— Это лемурййцы,

— Ну и что? — Конан пожал плечами. — Какая разница! Главное, что их здесь больше нет.

— Созо сильнее, чем мы с тобой предполагали, — прошептал Дирон. — . — Боюсь, что тебе с ним несовладать, варвар. Беги, спасай свою жизнь. Мы обречены, но ты будешь жить и; радоваться солнечному свету.

— Ты тоже, — хмуро обещал варвар — Клянусь Кромом, теперь это моя война, и я этого так не оставлю.



В глубине пещеры Созо плюнул на магическое зеркало, с помощью которого управлял оживающими мертвецами, Теперь он знал, что варвар не остановится. Рано или поздно этот громила-киммериец вломился в пещеру и попытается остановить его, великого мага Созо. Времени осталось совсем немного. Ведомые запахом мертвых, путники будут здесь через несколько часов. Нужно торопиться.

Созо обернулся к ложу, на котором лежала Поликсена. Девушка казалась спящей. Здесь, в мире живых, она выглядела еще более красивой и хрупкой, чем на Серых Равнинах, хотя зло, обитающее по ту сторону бытия, не могло причинить ей ни малейшего вреда.

Длинные светлые волосы разметались по шкурам. Синеватые веки были неподвижны, ресницы, темно-каштановые, густые, веером лежали на бескровных щеках.

Созо метался по пещере, хватаясь то за одно, то за другое. Высушенные травы взлетали в воздух, наполняя пещеру сладковатыми ароматами. В огонь то и дело падали благовонные смолы, от чего пламя меняло свой цвет, становясь то синим, то фиолетовым, то багрово-красным. Тень мага, как безумная, носилась по стенам пещеры, и если бы здесь находился посторонний наблюдатель, он решил бы, что тень не поспевает за своим хозяином.

Сквозь зубы Созо непрерывно напевал заклинания. Он понимал, что оживленная Поликсена не будет уже той прежней девушкой из Нумалии, которая, полная радостных надежд и ожиданий, готовилась сделаться женой авантюриста и вора. Это будет зомби, ходячий мертвец, полностью покорный воле того, кто вызвал его из небытия. И все же частичка прежней Поликсены, любящей и доверчивой, должна была сохраниться даже в зомби. Во всяком случае, Созо-Чорсен надеялся на это. Лишь бы не помешал проклятый варвар…

А Конан был уже совсем близко. Он почти добрался до пещеры мага, когда — не человеческим разумом, но полузвериным инстинктом дикаря — вдруг почувствовал: рядом творится что-то неладное.

Внешне ничего не изменилось: все тот же безлюдный и безрадостный пейзаж. Теперь впереди можно было уже разглядеть холмы. В одном из них — пещера, прибежище мага. Отыскать ее — дело времени, впрочем, совсем недолгого. Рядом с киммерийцем по-прежнему тащился тележный мастер. Конан несколько раз пристально всматривался в своего спутника. Варвар и сам не мог бы объяснить, откуда взялось это ощущение, однако ошибочным оно не было: своеобразный запах опасности исходил теперь от Дирона.

Разум Конана отказывался поверить в это. Дирон не мог завести его в ловушку. У покалеченного тележника не было ни единого шанса справиться с могучим киммерийцем, если дело дойдет, до схватки — а Конан не станет колебаться, если заподозрит, что против, него плетется какой-то заговор.

Но инстинкты дикаря вопили совсем о другом, \"Опасность! Внимание! Опасность!\" — кричало: что-то, в душе Конана, от чего волоски на его загривке сами собою становились дыбом, как у волка.

Наконец киммериец понял, что смущает его. Запах. Теперь запах мертвечины явственно исходил от Дирона. Конан остановился, едва эта мысль проникла в. его сознание. Остановился и тележник.

— Что такое?.. — неуверенно улыбаясь, спросил Дирон.

Конан молча обнажил меч. Тележных дел мастер отступил на несколько шагов.

— Что случилось? — пролепетал он.

— Нет, это ты мне скажи — что случилось? — потребовал Конан, направляя острие клинка к горлу своего спутника. — С тобой ничего, странного не случилось, пока мы шли, а?

— Нет.

— Ничего такого, о чем мне следовало бы знать? — настаивал. Конан.

Дирон залился горючими слезами и повалился на колени.

— Оно… оно меня укусило! — признался он: — Я. боялся говорить тебе,

— А зря, — проворчал Конан\" — Сказал бы сразу, отсекли бы тебе руку или ногу — был бы сейчас жив, Ты превращаешься…

— Я чувствую, — всхлипнул Дирон. — О, Конан, что со мной происходит?

— Ты разлагаешься, — спокойно ответил киммериец, — Ты полностью находишься теперь во власти мага, Я не могу рисковать, Дирон,

— Понимаю… — прошептал тележник и устремил на Конана умоляющий взгляд. Неожидан но в глубине его глаз, зажегся яростный огонь, гримаса злобы исказила лицо тележника, и тот, испустив хриплый вопль, кинулся на Конана, норовя вцепиться когтями ему в горло,

Варвар отреагировал мгновенно. Отскочив на шаг, он взмахнул мечом и, не прерывая кругового движения, снес голову с плеч Дирона., Голова покатилась по снегу, яростно лязгая зубами… Конан увернулся от челюстей и вторым ударом рассек голову пополам, Брызнула, отвратительная желтоватая жидкость. Челюсти еще раз шевельнулись и остановились. Безголовое тело, поскребло пальцами землю и тоже затихло. Конан вытер меч и уставился на останки того, кто только что был его товарищем.

— Боги, что тут происходит! — проговорил киммериец, покачивая головой. — Неужели такое возможно, чтобы безумие одного мага заразило всю местность и всех людей, что живут поблизости!

Запах тления становился все сильнее. Еще мгновение — и он сделался невыносимым. Конан закашлялся, у него заслезились глаза. И тут он заметил нечто такое, от чего кровь застыла у него в жилах. Под стремительно истлевающей плотью открывался скелет.

Но это был не человеческий скелет. По большому счету, это и скелетом-то не являлось, — всего лишь каркас, выполненный из белого материала, похожего на кхитайский фарфор.

— Магия! — сказал Конан, произнося это слово как самое грязное ругательство из всех, что могли прийти ему на ум.

Он повернулся к останкам Дирона спиной и почти бегом направился к холмам.



Ресницы Поликсены затрепетали, губы слегка шевельнулись. Созо в нетерпении потер руки.

— Поликсена, Поликсена, — настойчиво звал ее маг, и девушка, отзываясь на этот голос, стонала и выгибалась всем телом. Еще одно усилие, последнее, — и она оживет. Сердце Чорсена все сильнее билось в груди мага. Созо чувствовал, как его захлестывают эмоции, прежде незнакомые магу, который всегда отличался холодным, рассудочным отношением к жизни и даже добро творил из соображений целесообразности. Ему хотелось петь, кричать, тормошить Поликсену — зачем она медлит, зачем не торопится воскреснуть и одарить его всеми радостями любви!

Он схватил горсть волшебных трав и изо всех сил размахнувшись швырнул их в огонь очага. Пламя взревело, в оранжевых языках зазмеились темно-лиловые полоски, замелькали золотые искры. Где-то далеко, на Серых Равнинах, отозвался ревом разъяренный демон, и этот звук заставил Созо торжествующе расхохотаться.

— Реви! — вскричал он. — Я вырвал у тебя твою добычу!

И тут странный сквозняк пронзил пещеру.

— Что?! — Созо резко обернулся.

Четко вырисовываясь на фоне более светлого прямоугольника входа, отшвырнув в сторону воловью шкуру, служившую занавесом, на пороге стоял человек. Его рослая, мощная фигура внушала страх. Тряхнув непокорной гривой смоляных волос, он сделал шаг вперед. Шкура упала за его спиной, и снова сгустилась темнота. Но теперь эта темнота — Созо знал — таила в себе опасность. И эта опасность, этот живой сгусток мрака, носил имя: Конан-киммериец.

— Что тебе нужно? — зашипел Созо. — Уходи! Убирайся, покуда цел!

Конан, — молча и совершенно беззвучно, передвинулся вперед. Созо ощущал его дыхание в пещере так, словно это был леденящий ветер.

— Уходи! — зашептал он в бессильной ярости. Он не мог отойти от Поликсены, не смел прервать заклинание. Малейшая неточность — и прекрасная гостья с Серых Равнин превратится в чудовище, смертельно опасное и отвратительное. При одной мысли о такой возможности у Созо сжималось горло, ему хотелось рыдать и стучать кулаками о землю. Почему все всегда происходит так не вовремя! Боги Бритунии! Прекрасные боги со звериными лицами! Богиня-лисица, сладострастная и нежная, с рыжим хвостом и лукавыми глазами, почему ты оставила меня? Он в безмолвии взывал ко всем божествам, какие только ему вспоминались. Все началось с того несчастного дня, когда Чорсен — проклятый дурак! — забрался к нему в дом и вздумал угрожать мечом. Кому? Повелителю… — тс-с! Даже в мыслях не следует называть всего того, что было сделано магом Созо. Это тайна, в которую никто не должен проникнуть.

А потом жизненная энергия Чорсена проникла: в душу Созо и загрязнила ее — именно загрязнила, запачкала сильными чувствами, преступлениями, злыми\" выходками, жестокими словами, коварными поступками… Боги, всего не перечесть! Но это был единственный способ остаться на земле и не исчезнуть навсегда в бесцветном мире, где стонут демоны и ревут страшные чудовища.

Поликсена. Якорь спасения, чудо красоты и чистоты. Может быть, она спасет обоих, и Созо, и Чорсена, Может быть…

И вот теперь, когда до претворения в жизнь самого прекрасного из всех замыслов Созо-Чорсена оставался один шаг, в пещеру вломился этот верзила киммериец, этот безмозглый дикарь, которому неведомы ни страх, ни уважение, Созо протянул руку по. направлению к киммерийцу, С пальцев мага сорвалось пламя, однако в мелькнувшей вспышке, что на миг разорвала тьму, Созо заметил, что Конан легко уклонился от огненной молнии,

Поликсена снова застонала и Созо быстро повернулся обратно к ней, Он снова забормотал заклинания, частью проговаривая, частью выпевая слова забытого языка. Сбиваться недопустимо. Созо соединил пальцы рук — это помогало ему сосредотачиваться. Кончики пальцев все еще были горячими после заклинания летучего огня, Конан сделал еще несколько шагов,

— Что ты делаешь с этой девушкой? — загремел в пещере голос киммерийца.

Не обращая на него внимания, Созо продолжал петь. Поликсена начала корчиться. Ее веки дрожали, стремясь отлепиться от щек, но смертная тяжесть не позволяла им открыть глаза для земного света — пусть даже это будет тусклый свет от очага, горящего в пещере.

— Кажется, я задал тебе вопрос, колдун! — повторил Конан. — Что ты делаешь с этой девушкой?

— Пытаюсь ее оживить, — прошипел маг, опять прерывая пение. Поликсена зарыдала, не раскрывая губ. Тело ее сотрясали судороги, пальцы начали сгибаться и выгибаться. Лунки ногтей все еще оставались синими.

— Так же, как оживил этих бедняг лемурийцев? — осведомился варвар, не выказывая ни малейшего почтения великому магу. — Или так, как оживил несчастного тележного мастера? Как его звали — Дирон, кажется, а? Чем ты здесь занимаешься?

Он потянулся за своим мечом.

— Не суди о тех вещах, которые недоступны твоему ограниченному рассудку, — заговорил Созо торопливо. — Если хочешь, можешь остаться и посмотреть. Пока я ничего больше сделать для тебя не могу. Я в состоянии испепелить тебя, дурак, но сейчас мне нельзя отвлекаться. Не боишься? Тогда оставайся и жди. Я освобожусь и займусь тобою. Если ты до тех пор не сбежишь.

Конан уселся на пол рядом с девушкой, скрестив ноги и положив поверх колен обнаженный меч.

— Я готов, колдун, — заявил варвар. — Продолжай свое колдовство.

Созо проговорил почти искренне: