Хуан Хосе Мильяс. Рассказы

Незримый ущерб

НУ, дела. Здесь, совсем неподалеку, за два дома от того особняка, в котором недавно поселились мы с женой и детьми, мне довелось тридцать лет назад пережить неповторимое любовное приключение.

Я был весьма своеобразным юношей, поскольку ни минуты не сомневался, что стану сказочно богат, как только пожелаю (так оно, собственно, и вышло), и уверенность эта давала мне возможность свободно распоряжаться своим временем не в пример моим друзьям и приятелям, трудившимся в поте лица во имя довольно утомительного будущего. Я же шел по жизни легко, учился тому и сему: играть на бильярде, например, или готовить коктейли — и надо сказать, приобретенные навыки в дальнейшем здорово мне пригодились.

Одним из таких занятий, призванных скрасить мой досуг, являлось воровство в крупных универмагах. Булавки для галстуков, запонки, брошки, ремни, ручки, носки, книги, пластинки, иногда пара ботинок — подобные мелочи я предпочитал более ценным, но более труднодоступным вещам. В этих вылазках меня меньше всего привлекала добыча: ее я потом щедро раздаривал направо и налево. Куда интереснее был сам риск, возможность бросить вызов закону и противопоставить свой скромный талант мощной империи, по чьей территории, точно обезумевшие муравьи, сновали туда-сюда сотни людей, нагруженных пакетами.

А я не спеша бродил по галереям, насквозь пронизанным эскалаторами и шахтами лифтов, и чувствовал себя бесконечно далеким от законов рынка, поработивших всех этих мужчин, женщин и детей. С диким выражением на лицах ощупывали они товары, изучали ценники — непонятно, как такие вещи могли кому-то нравиться и, главное, зачем за них столько платить! По-моему, если уж тебе что-то приглянулось, лучше добыть это менее обременительным способом.

Ну да, я не похож на других и всегда получаю желаемое без особых усилий. Такая природная легкость неизменно порождала между мною и окружающими некую отчужденность, которая мало способствовала созданию доверительных отношений. Помнится, в школьные годы одноклассники с ума сходили по каким-то забавным перьевым ручкам. Они месяцами откладывали деньги, терпеливо дожидаясь возможности приобрести вожделенную вещицу — удивительно, и как им только не перехотелось? Я поступил куда проще: пошел в субботу в универмаг и эту ручку стащил.

Многие могут счесть подобное увлечение опасным, но уверяю вас, они заблуждаются, по крайней мере, в моем случае. Я лично всегда пребывал в абсолютной уверенности, что все обойдется, и, действительно, никаких неприятных сюрпризов жизнь мне до сих пор не преподносила.

Тем не менее однажды, во времена далекой юности, на втором этаже крупного универмага со мной приключилось-таки одно необычное происшествие. Я только что сунул в карман булавку для галстука, как вдруг затылком ощутил чей-то внимательный взгляд и насторожился. Обернулся и увидел ничем не примечательного типа в сером костюме. Сквозь толстые роговые очки он пристально следил за каждым моим движением. Ну конечно, охранник, догадался я и решил потихоньку сматывать удочки.

Однако же очкарик оказался не промах и не отставал ни на шаг, стараясь при этом не привлекать внимания многочисленных покупателей. В отделе сантехники мне удалось было оторваться, но через пару минут его силуэт вновь замаячил за пластиковой занавеской для ванны. Я-то знал, что меня так просто не поймаешь, и кинулся удирать по узкому проходу между развешенными коврами, пока не очутился в отделе мебели. Там стоял огромный трехстворчатый гардероб сложной конструкции, в который я, не задумываясь, и вошел, точно к себе домой.

Просторное чрево шкафа состояло из нескольких темных отсеков, соединенных между собой гулкими переходами. По этим переходам долетали до меня неясные звуки извне, повисали ненадолго в воздухе, отражались от стенок и, наконец, затихали, опустившись на пол. Но в целом, за деревянными дверцами было довольно спокойно и уютно, они словно защищали меня от царившего кругом безумия.

Я наслаждался уединением, оценивал акустические и оптические особенности своего нового убежища, как вдруг шкаф закачался, и снаружи послышались реплики, из которых стало ясно, что его собираются куда-то перевозить.

Затем раздались крики грузчиков, пол ушел у меня из-под ног, гардероб накренился, вздрогнул, тревожно задышал, и я понял, что мы находимся в грузовике и направляемся неизвестно куда. Судя по разговору, приглушенному шумом мотора, в кузове ехали, по меньшей мере, еще двое рабочих.

Я был совершенно оторван от внешнего мира и потому не могу сказать, сколько длилось путешествие, но вот машина остановилась, шкаф снова затрясся, а грузчики опять загалдели. Только теперь к хору мужских голосов присоединился женский — видимо, хозяйка давала указания рабочим, советуя аккуратнее обходить углы и не задевать дверные косяки. Еще несколько резких толчков, и шкаф водворился на место, а голоса стали удаляться и, наконец, стихли совсем.

Пожалуй, пора сматываться, решил я, приоткрыл дверцу и сквозь щелку разглядел супружескую спальню, обставленную скромно, но элегантно. Почти в ту же секунду все мое существо охватило какое-то сладострастное томление и, повинуясь необъяснимому порыву, порожденному смутными эротическими фантазиями, я поспешил закрыть дверь и затаился в темных глубинах шкафа, точно тромб в теле великана.

Тем не менее свет вернул мне ощущение времени. Не сомневаюсь, что прошло минут десять, прежде чем мое уединение было нарушено звуком легких шагов, приближавшихся к шкафу. Пришлось поскорее забиться в дальний угол и спрятаться за внутренним выступом — гардероб, как вы помните, был непростой конструкции. Вот центральная дверца отворилась, и в проеме показалось лицо хозяйки: я успел разглядеть густые волосы и, кажется, довольно красивый профиль. Потом женщина скрылась из виду, но тотчас же появилась снова. Внутрь просунулась тонкая изящная рука без колец и браслетов и повесила на длинную перекладину, насквозь пронзавшую сумрачные недра шкафа, плечики с костюмом.

Когда центральная секция заполнилась до отказа, хозяйка открыла боковую дверь как раз с той стороны, где притаился я. Ничего не оставалось, как вжаться в стенку — хрупкая рука едва меня не задела. Теперь к содержимому шкафа добавилось длинное шелковистое платье; мое дыхание колыхало тонкую ткань и насыщалось от нее искусственным ароматом духов и живым ароматом человеческого тела. Сладостное волнение, о котором я уже говорил, усилилось.

Еще несколько минут — и в шкафу не осталось места, а меня снова окутала уютная темнота, только теперь пространство дробилось на множество частей, разделенное перегородками всевозможных нарядов; оно стало куда уютнее, наполнилось самыми разнообразными запахами. Я спокойно уселся в уголке и, поглаживая подол платья, попытался мысленно воссоздать образ женщины, исходя из двух мельком подмеченных деталей: руки и прически. Разгоряченное воображение нарисовало невысокую хрупкую фигурку с широкими бедрами и маленькой грудью, увенчанную красивой головой, лицо, на котором выделялись темные глаза и пухлый ротик. Когда все черты этого прелестного существа предстали перед моим внутренним взором, я чуть было не расплакался: гак велика была любовь к прекрасной незнакомке.

Однако же время шло, а я все никак не мог решить, что же делать дальше. Наконец, где-то между семью и десятью вечера (в шкаф я попал не раньше пяти), вновь послышались шаги и голоса. В комнату опять вошла женщина, а с нею супруг — видимо, он только что вернулся с работы.

Несколько минут я слушал восторженные рассуждения хозяйки о красоте и удобстве шкафа. Но муж особого энтузиазма не проявлял и отвечал односложно.

Затем они удалились — вероятно, пошли на кухню ужинать — и вернулись в спальню через пару часов. Я услышал, как зашуршала одежда, скрипнула кровать. Несколько раз женщина пыталась завести разговор, но тщетно. Супруг вяло реагировал на ее реплики, а потом и вовсе включил радио. Больше ничего интересного не произошло, так что я поудобнее устроился у себя в уголке и быстро заснул. Разбудило меня жужжание будильника — не знаю уж в котором часу. В комнате тут же послышались скрип и шуршание, потом шаги, и я снова втиснулся в щель за внутренним выступом гардероба, который за десять минут открыли несколько раз подряд.

Наконец, где-то вдалеке хлопнула дверь, и в доме воцарилась тишина. Наверное, ушли на работу, подумал я и, не таясь, вышел из шкафа. Часы показывали половину девятого, в квартире никого не было. Не спеша обошел я все комнаты, пытаясь по деталям обстановки понять, что это за люди, но ничего примечательного не увидел. Самая обычная пара, живет в небольшом одноэтажном доме — судя по виду из окна, в каком-то пригороде (сейчас он превратился в чрезвычайно дорогой жилой район, где у меня много недвижимости).

Но владелица шкафа и вправду оказалась потрясающе красивой, куда красивее, чем мне представлялось. Я понял это сразу, взглянув на фотографию в гостиной. Любовь в моем сердце разгорелась с новой силой; поистине достоин презрения бесчувственный чурбан, доставшийся ей в мужья.

Вскоре голод заставил меня заглянуть на кухню. В холодильнике было всего вдоволь — и колбас, и сыров. Так что я не спеша сварил себе кофе и плотно позавтракал, прикинув, что если уж суждено мне и эту ночь провести в шкафу, то ужинать не придется. Наевшись досыта, я вымыл свою посуду, а заодно и ту, что оставили в раковине хозяева после ужина и завтрака. Потом, подремав на довольно удобной софе в гостиной, принялся читать какой-то шпионский роман и так зачитался, что не заметил, как пролетело несколько часов.

Около четырех я услышал, как в замке входной двери поворачивается ключ, и вернулся в шкаф.

Так, день за днем проходило время. Муж и жена жили по расписанию, к которому мне не составило труда приспособиться. По вечерам женщина сидела дома одна, занималась домашними делами или болтала с матерью по телефону, стоявшему на ночном столике. Супруг возвращался к ужину, и вскоре они ложились спать, послушав радио и обменявшись парой фраз — в основном о всяких повседневных хлопотах.

Я быстро привык к такому распорядку. По утрам выходил из шкафа, приводил себя в порядок, завтракал, дремал на софе и читал. Мыл посуду, скопившуюся в раковине, пылесосил и через день вытирал пыль, особо при этом не усердствуя. Хозяйка вскоре поняла, что в доме что-то происходит, и однажды вечером, перед сном, сказала супругу:

— У меня такое чувство, будто о нас заботится какая-то неведомая сила.

— Не выдумывай, — буркнул он с обычным безразличием.

— Иногда, — продолжала женщина, — я думаю, что это мой покойный брат, который умер вскоре после моего рождения.

— Ты не в своем уме, — только и был ответ.

На следующий день я услышал, как она по телефону делится своими предположениями с матерью. По всей видимости, реакция на том конце провода мало отличалась от реакции мужа, так как женщина поспешила перевести разговор на другую тему, точно и вправду сказала какую-то глупость. Больше бедняжка ни с кем не пыталась поделиться своим удивительным открытием, но стала ежедневно готовить изысканные блюда и оставлять их на кухне, на самом видном месте. Я же старался съедать все до крошки, а если не было аппетита, остатки спускал в унитаз, чтобы не показалось, будто я не ценю ее забот настолько, насколько она ценит мои.

Однажды, когда этот обмен угощений на услуги зашел дальше некуда, муж отбыл в командировку.

В ту ночь любовь и желание — или, возможно, их таинственный безымянный сплав — не давали мне сомкнуть глаз. Прошло довольно много времени, прежде чем я решился выбраться из шкафа, ступая беззвучно, точно обитатель склепа. Тихо скользнул я под простыни и принялся ласкать спящую с такой тоской и нежностью, с какой старик, должно быть, лелеет в памяти образ ребенка, которым был когда-то. Женщина не сопротивлялась, она лишь замерла и застонала — казалось, будто стонет каждая клеточка ее тела, влажного, как своды таинственного грота, теплого, мягкого и податливого, как пучок птичьих перьев. Жадно исследовал я все уголки этого тела, а когда насытился запахами, прикосновениями, нежностью и соками, взял любимую на руки и унес в шкаф, затворил дверцу, и мы вместе рухнули в бездну, в пустоту, где не было ничего — только ее крики, мои крики, эхо, отражавшееся от деревянных стенок, да шелест одежд, успокоительный и зловещий одновременно.

Ни одного слова не слетело с наших раскрытых уст, взгляды не касались того, что видели руки, и тела соединялись в немыслимых сплетеньях, образуя сложные скульптуры, вечное воплощение страсти.

Наконец, желание улеглось, и пробудилась нежность, точно тонкий аромат сломанного лепестка. Я отворил дверь деревянного храма, поднял женщину на руки и уложил в постель. Оставил рядом коротенькую ночную рубашку, изорванную в клочья, а сам вернулся в гардероб и заснул так глубоко, что никакого будильника не слышал. Встал поздно, совершенно счастливый, и довольно долго возился с кафелем в ванной: его давно не мешало как следует почистить. А ночью опять покинул свое убежище, и все повторилось сначала.

В общем, сейчас я преуспевающий бизнесмен, отец семейства, вполне счастливый человек — по крайней мере, в пределах той шкалы, по которой принято оценивать чужое счастье. Но, увы, я не философ, не писатель и не поэт, а потому не в состоянии с необходимой точностью описать, какую роль сыграли в моей жизни те ночи, какой отпечаток они оставили у меня в сердце. Могу сказать лишь одно: весь свой дальнейший сентиментальный опыт я строил на их основе, и не проходило дня, чтобы я не думал о незнакомке, чей дом покинул, когда вернулся из командировки бесчувственный муженек.

Так или иначе, давнее приключение сильно изменило мой характер: в нем навсегда поселилась тоска, печаль, присущая людям, чьей душе нанесен незримый ущерб, причинен такой непоправимый урон, что только смерти под силу хоть немного облегчить боль утраты. За последнее время я сколотил капитал, достаточный, чтобы скупить весь квартал, где стоял тогда ее дом и где теперь мне хочется установить огромный гранитный памятник, в мельчайших деталях воспроизводящий тот самый шкаф. Если она еще жива, то непременно поймет, в чем дело, и станет, подобно мне, с нетерпением ждать кончины.

Человек, который любил ночную жизнь

ВОЗВРАЩАЯСЬ на рассвете домой в изрядном подпитии, он увидел в мусорном контейнере голый мужской манекен. Тут ему взбрела в голову одна дикая мысль, и находка перекочевала в багажник автомобиля, стоявшего в гараже.

На следующий вечер супруга начала хмуриться уже заранее: приближалось время, когда он обычно отправлялся по барам. Но мужчина притворился, будто никуда не собирается, и гроза прошла стороной. До половины двенадцатого они смотрели телевизор, а потом улеглись в постель. Когда дыхание жены стало ровным и глубоким, он тихонько приподнялся и, убедившись, что благоверная крепко спит, осторожно встал с кровати. Прокрался в гараж, взял манекен и уложил его на свое место. Не просыпаясь, женщина повернулась на бок и обняла пластмассовое тело за талию.

Стараясь не шуметь, он оделся, выскользнул на улицу и с удовлетворением отметил, что ночь выдалась самая подходящая — жаркая, как во времена его бурной молодости. Мужчина глубоко вздохнул и зашагал по направлению к своим излюбленным барам. На душе сделалось легко, чувство вины растаяло без следа. Осушив вторую рюмку, он вспомнил о манекене и ощутил странный укол ревности, но потом подумал, что совсем не плохо иметь такого вот пластмассового заместителя: можно избежать скандалов, сопровождавших его поздние отлучки.

Так или иначе, на этот раз он вернулся домой несколько раньше обычного, где-то в половине третьего. На цыпочках подошел к двери в спальню и убедился, что все в порядке: жена безмятежно спала, обнимая манекен. С предельной осторожностью отодвинув ее руку, он вытащил пластмассового истукана из-под одеяла, но по пути в гараж зашел в ванную умыться, а манекен усадил на унитаз. И вдруг, должно быть, под действием винных паров, ему почудилось на лице заместителя какое-то новое, довольное выражение, которого там, в мусорном контейнере, не было. Мужчина спрятал манекен в багажник, вернулся в спальню и лег, а жена инстинктивно прильнула к нему, так и не заметив подмены.

На следующее утро супруга приготовила ему великолепный завтрак, словно хотела отблагодарить за то, что накануне он остался дома. А поскольку его пристрастие к ночным вылазкам было единственной причиной семейных неурядиц, с появлением манекена в доме воцарился мир. И все бы хорошо, но теперь мужчина почему-то не испытывал былой радости. Мрачный и хмурый, ходил он из бара в бар, садился в углу и, распевая песни о неразделенной любви и ревности, пил в одиночестве: прежние собутыльники начали его сторониться. В определенный момент — или после определенной рюмки — навязчивый страх гнал любителя ночной жизни домой. Он отпирал дверь, снимал ботинки, на цыпочках подкрадывался к двери в спальню и стоял некоторое время, напряженно прислушиваясь. Потом входил, извлекал заместителя из объятий жены и шел с ним в ванную. Он готов был поклясться, что выражение облупленной физиономии постепенно менялось. Раньше губы растягивались в нелепой гримасе, а теперь на них расцвела настоящая улыбка. Да и все тело как-то расправилось, точно манекен обрел, наконец, дом, где исполнялись его самые неожиданные желания. Правда, всякий раз, разглядывая пластмассовое лицо, мужчина бывал сильно нетрезв, и все это вполне могло померещиться ему с пьяных глаз. Хорошо бы как-нибудь собраться с духом и посмотреть на манекен при дневном свете, да смелости не хватало.

Тем временем жена заметно повеселела, а он неуклонно погружался в беспросветную тоску. Стало мучить недомогание, появились какие-то странные боли. По утрам ночные излишества давали о себе знать самым непривычным образом. Наверное, старею, надо меньше пить, думал мужчина, но от подобных мыслей мрачнел еще больше, чувствуя, что теряет одновременно и любовь, и молодость.

И вот однажды он, как всегда, вернулся домой пьяный, убрал манекен в багажник и улегся в кровать. Странное дело: постель показалась ему какой-то холодной. Не открывая глаз, он потянулся, чтобы обнять жену — рука наткнулась на что-то твердое; поползла выше и вместо груди нащупала два жестких гладких кругляша, как будто рядом положили пластмассовую куклу. Мужчина отпрянул, хотел вскочить, но сдержался и, зажмурившись, замер, да гак и уснул, придавленный грузом выпитого. А наутро все пошло своим чередом.

Однако же ночи сменяли друг друга, и у него все чаще возникало ощущение, что вместо жены в постели лежит манекен. Наконец, как-то раз он проснулся и заметил, что супруга не шевелится. Может, несчастная умерла и уже успела окоченеть? Но приглядевшись внимательнее, он убедился, что живая плоть превратилась в твердый материал вроде пластика или папье-маше. Содрогаясь от ужаса, слегка приглушенного похмельной мутью, он встал, оделся и пошел в гараж. Принес манекен, положил его рядом с недвижной фигурой жены, и два пластмассовых тела тут же перекатились к середине кровати, протягивая друг к другу свои пластмассовые руки. Мужчина заботливо прикрыл их одеялом, вышел из дома и навсегда затерялся в уличной суете.

Почтальон всегда звонит дважды

Он вошел в гостиничный номер и, не распаковывая багажа, повалился на кровать, свесив ноги, чтобы не пачкать ботинками покрывало. Закрыл глаза и попытался сообразить, почему чувствует себя таким уставшим. Вроде бы не с чего, хотя, с другой стороны, он уже столько лет в разъездах. Сначала нарадоваться не мог, а потом возненавидел и отели, и рестораны, и машины, и поезда — словом, все, что было связано с работой.

Не меняя позы, он открыл глаза и осмотрелся: комната так себе, две звезды, не больше. Да и городишко маленький, туристам в таком делать нечего. Телевизор без пульта, мини-бара нет. Надо бы пообедать, а заодно опрокинуть стаканчик виски — первый за день. Выпью в ресторане, решил он. Но вставать что-то лень, может, сперва вздремнуть?

И вдруг его точно током ударило: он не мог вспомнить, зачем вообще сюда приехал. Полистал записную книжку, но никакой записи не нашел. Судя по размерам багажа — один небольшой чемодан — поездка рассчитана максимум дня на два. Да, но с какой целью? Никогда раньше с ним такого не случалось. Он попытался собраться с мыслями: с какой стати торговцу медицинской техникой ехать в захолустье, где крупных больниц, конечно же, нет и в помине? Или была договоренность с частным специалистом? В провинции встречаются иногда частные клиники, оснащенные куда лучше, чем государственные.

Тут зазвонил телефон, и незнакомый голос сообщил, что его ожидают в холле гостиницы. Он поправил галстук и умылся, не переставая мучительно соображать, какого черта здесь делает. Ладно, может, удастся выведать что-нибудь у тех, кто назначил ему встречу.

У стойки администрации его ждали мужчина и женщина средних лет, а точнее, вообще без возраста. И внешность такая неприметная, даже странно. С улыбкой пожали ему руку, спросили, хорошо ли добрался, предпочитает ли на обед рыбу или все-таки мясо? Видимо, о встрече действительно договорились заранее. Оставалось только надеяться, что после какой-нибудь фразы, сказанной за столом, шестеренки памяти, наконец, заработают.

Но этого не случилось. Разговор вышел пустым и ничем не примечательным, под стать его новым знакомым. А после кофе они вдруг заторопились, проводили его до гостиницы — «наверное, ты хочешь сначала поспать?» — и сказали, что непременно зайдут ближе к ужину. Он снова улегся на кровать, свесив ноги, чтобы не пачкать покрывало ботинками, и принялся старательно и по-прежнему безрезультатно рыться в памяти. Собрался даже позвонить жене или в контору, да передумал: вдруг он завел здесь какую-то интрижку, а им соврал, что едет в командировку? Раньше-то у него случались такие вот рискованные и захватывающие эскапады, но все это осталось в прошлом, хотя кто его знает. Нет, пока что-нибудь не прояснится, лучше помалкивать.

Он встал, отдернул занавеску и увидел за окном узкий переулок в старой части города. Казалось, протяни руку — и коснешься дома напротив. За оконными стеклами можно было отчетливо разглядеть чужие квартиры; похоже на игрушечные домики с откидной крышей и крошечной мебелью. Зрелище жутковатое и притягательное одновременно — смотришь и оторваться не можешь, совсем как в тяжелом сне.

Тут снаружи послышалась какая-то громкая возня, и он подошел к двери. Осторожно приоткрыл ее и обнаружил, что все постояльцы высыпали в коридор. На вопрос, что случилось, ему ответили, что в соседнем 434-м номере скончался мужчина. Вскоре оттуда вытащили что-то тяжелое, завернутое в простыню, — должно быть, труп. Он поспешил ретироваться, почувствовав, как к горлу подступает ком, но мельком успел заметить среди людей, выносивших тело, ту самую пару, с которой только что обедал.

Остаток вечера он просидел в отеле, надеясь, что кто-ни-будь все-таки позвонит и объяснит, как его занесло в этот крошечный городишко. Но напрасно: никто не позвонил и не пришел, а сам он так и не вспомнил, что собирался здесь делать. Ближе к ночи его опять пригласили в ресторан неприметные мужчина и женщина, но вели за ужином все те же бессодержательные разговоры. А потом проводили до дверей гостиницы и сказали, что в десять утра машина отвезет его на вокзал.

Он приехал домой, по-прежнему пребывая в полном неведении относительно цели своей странной поездки. Жалоб ни от кого не поступало, но почему-то им овладело глубокое беспокойство. Непременно надо вернуться и все выяснить, хотя, возможно, где-то в глубине души он и так понимал, в чем дело.

И потому однажды собрал неболыной чемоданчик и снова отправился в тот маленький город, где у него — ну, конечно же! — была назначена тогда встреча со смертью, которая просто ошиблась дверью. На перроне его встречала уже знакомая неприметная пара. Только на этот раз они спешили и ни в какой ресторан не пошли.