Сергей Лукьяненко
О. Митрофан Сребрянский
Мне показалось, что на мгновение его одежда заискрилась, будто по меху пробежали искры.
Потом Продавец исчез.
В воздухе свежо запахло озоном.
БРАМА
– Максим, тебя сколько звать? – донесся с кухни голос Дарины.
Когда я пришел в себя, вокруг была большая комната, обставленная старинной мебелью. Обстановка была, пожалуй, даже антикварная — покрытый резными звездами зеркальный шкаф, причудливый секретер, два полотна с обнаженной натурой и маленькая картина с конным Наполеоном в боевом дыму.
Я прошёл к тому месту, где стоял Продавец.
Одну стену занимала доходящая до потолка картотека из карельской березы, очень изысканного вида. На ее ящичках были таблички с разноцветными надписями и значками, а рядом стояла лестница-стремянка.
Подобрал с пола флэшку, орак и оторвавшуюся от одежды рыжую шерстинку.
Я понял, что не лежу, как полагается пришедшему в сознание человеку, а стою. Я не падал, потому что мои руки и ноги были крепко привязаны к шведской стенке. Я догадался, что это шведская стенка, нащупав пальцами деревянную перекладину. Другие перекладины упирались мне в спину.
Плохо, когда знаешь будущее, но не можешь его изменить.
Напротив, на маленьком красном диване у стены, сидел человек в красном халате и черной маске. Маска напоминала своей формой не то нахлобученный до плеч цилиндр, не то картонный шлем пса-рыцаря из фильма \"Ледовое побоище\". В районе носа был острый выступ, на месте глаз — две овальных дыры, а в области рта — прямоугольный вырез, прикрытый черной тряпочкой. Примерно так выглядели средневековые доктора на гравюрах, изображавших чуму в Европе.
Я бы с ума сошёл.
Я даже не испугался.
Наверное, вырасти Дарина среди людей, то пиццу сделала бы лучше. Но как по мне, если пицца горячая, то она уже вкусная.
— Добрый день, — сказал человек в маске.
Зато обычная девушка мне бы не поверила.
— Здравствуйте, — ответил я, с трудом разлепив губы.
– Не думала, что Продавцы так умеют, – сказала Дарина, хмурясь. – Вот просто так взял и появился?
— Как тебя зовут?
– И потом исчез, – кивнул я.
— Роман, — сказал я.
– Грозой запахло? – с любопытством спросила Наська.
— Сколько тебе лет?
– Да! – обрадовался я. – Что-то об этом знаешь?
— Девятнадцать.
– Нет, ничего, – бывшая куколка замотала головой.
— Почему не в армии?
– Слушай, это не игра! – сказал я строго.
Я не стал отвечать на вопрос, решив, что это игривая шутка.
– Да не зна-а-аю я! – возмутилась Наська, начиная тянуть слова. Появилась у неё такая манера, когда она обижалась. – Это в книжках всегда так пишут, когда кто-то исчезает или появляется. Пахнет грозой, искры летят…
— Я прошу прощения за некоторую театральность ситуации, — продолжал человек в маске. — Если у тебя болит голова, сейчас все пройдет. Я усыпил тебя специальным газом.
– Искры тоже были, – признался я.
— Каким газом?
– Вот! – торжественно сказала Наська и схватила ещё один кусок пиццы.
— Который применяют против террористов. Ничего страшного, все уже позади. Предупреждаю — не кричать. Кричать смысла нет. Это не поможет.
– Ты же не собираешься… – Дарина замялась, но всё-таки закончила: – Что-то делать?
Результат будет один — у меня начнется мигрень, и беседа будет испорчена.
Я покачал головой.
У незнакомца был уверенный низкий голос. Закрывавшая рот тряпочка на его маске колыхалась, когда он говорил.
А что я могу сделать?
— Кто вы такой?
Да ничего!
— Меня зовут Брама.
Прежние ушли, Инсек ушёл. Продавцы ушли. Высший больше не появлялся. Земные власти осмысливают этот факт. Было несколько неожиданных отставок и импичментов в высших сферах власти самых разных стран. Было и несколько неожиданных несчастных случаев, самоубийств и скоропостижных болезней с летальным исходом.
— А почему на вас маска?
Как я понимаю, идёт зачистка Слуг и Кандидатов, которых сумели вычислить.
— По многим причинам, — сказал Брама. — Но это в твою пользу. Если наши отношения не сложатся, я смогу отпустить тебя без опаски, потому что ты не будешь знать, как я выгляжу.
К сожалению, я точно так же понимаю, что это одни Слуги и Кандидаты руками людей зачищают других, менее удачливых.
Я испытал большое облегчение, услышав, что меня собираются отпустить.
– Экраны работают? – спросил я на всякий случай.
Но эти слова могли быть уловкой.
– Между Гнёздами, – ответила Дарина. – На Саельм… не знаю. Уже два месяца, как никто не уходил. И не приходил, конечно.
— Что вы хотите? — спросил я.
Я знал, что два месяца назад почти пять тысяч Изменённых с Земли ушли на Саельм. Те, кто не принял уход Инсеков, кто решил продолжать служить им в войне с Прежними.
— Я хочу, чтобы в одной очень важной части моего тела и одновременно моего духа проснулся к тебе живой интерес. Но это, видишь ли, может произойти только в том случае, если ты человек благородного аристократического рода…
Потому что война не закончилась. Она идёт по всей Галактике, Прежние и Инсеки делят территории и захватывают чужие миры, собирая смыслы на пути к сингулярности.
\"Маньяк, — подумал я. — Главное — не нервничать… Отвлекать его разговором…\" — Почему обязательно благородного аристократического рода?
Только Земля теперь вне этой войны.
— Качество красной жидкости в твоих венах играет большую роль. Шанс невелик.
Я поймал взгляды девчонок. Дарина смотрела испуганно и напряжённо, а Наська с живейшим интересом.
— А что значит живой интерес? — спросил я. — Имеется в виду, пока я еще жив?
– Не собираюсь я никуда уходить! – возмутился я. – Тем более, Продавец ничего толком не сказал! Им нужна помощь, мир в опасности… знаешь, я убедился – мир всегда в опасности, а помощь нужна всем.
— Смешно, — сказал Брама. — Скорее всего, словами я здесь ничего не добьюсь. Нужна демонстрация.
Дарина расслабилась, а Наська огорчилась.
Встав с дивана, он подошел ко мне, откинул закрывавшую рот черную тряпку и интимно наклонился к моему правому уху. Почувствовав чужое дыхание на своем лице, я сжался — вот-вот должно было случиться что-то омерзительное. Меня охватил ужас.
– И никаких сроков, кстати, он не называл, – успокоил я и себя, и Дарину. – Никто ведь не запрещает спасать мир в рабочем порядке? Может, мне стоит выучиться, начать работать и уладить конфликт между цивилизациями.
\"Сам в гости пришел, — подумал я. — Надо же было, а?\" Но ничего не произошло — подышав мне в ухо, Брама отвернулся и пошел назад на диван.
– Учиться – скучно, – сообщила Наська. – Я хочу закончить школу в следующем году. Я почти всё знаю, я посмотрела учебники.
— Можно было укусить тебя в руку, — сказал он. — Но руки у тебя, к сожалению, связаны и затекли. Поэтому эффект был бы не тот.
В этом я не сомневался. Обучение в Гнезде идёт совсем на других скоростях.
— Вы же мне руки и связали, — сказал я.
– Закончишь, а дальше? – спросил я скептически. – В десять лет?
— Да, — вздохнул Брама. — Я, наверно, должен извиниться за свои действия — догадываюсь, что выглядят они довольно странно и скверно. Но сейчас тебе все станет ясно.
– Между прочим, мне будет одиннадцать!
Устроившись на диване, он уставился на меня, словно я был картинкой в телевизоре, и несколько секунд изучал, изредка причмокивая языком.
– И что станешь делать?
— Не волнуйся, — сказал он, — я не сексуальный маньяк. На этот счет ты можешь быть спокоен.
– Отдыхать! – Наська встала, прихватила ещё кусок пиццы, сообщила: – С колбасой ещё ничё, а с рыбой подгорела… Я домой!
— А кто же вы?
Дарина против ожиданий ничего не сказала, хотя обычно она Наську строит и наглеть не даёт. Мелкая подмигнула ей, а меня хлопнула по руке.
— Я вампир. А вампиры не бывают извращенцами. Иногда они выдают себя за извращенцев. Но у них совершенно другие интересы и цели.
– Без меня мир не спасай, лады? Ты мой главный герой! Ну, после Человека-паука, конечно.
\"Нет, это не извращенец, — подумал я. — Это сумасшедший извращенец.
– Почему после Человека-паука? – неожиданно обиделся я.
Надо постоянно говорить, чтобы отвлекать его…\" — Вампир? Вы кровь пьете?
– Он такой красавчик! – сказала Наська драматическим шёпотом.
— Не то чтобы стаканами, — ответил Брама, — и не то, чтобы на этом строилась моя самоидентификация… Но бывает и такое.
Я демонстративно прошёл за ней в прихожую и убедился, что девочка ушла. Потом вернулся на кухню.
— А зачем вы ее пьете?
Дарина всё так же сидела, кутаясь в халатик, перед куском остывшей пиццы. Я обнял её за плечи.
— Это лучший способ познакомиться с человеком.
– Эй… я не собираюсь никуда бежать и никого спасать.
— Как это? — спросил я.
– Знаю…
Глаза в овальных дырах маски несколько раз моргнули, и рот под черной тряпочкой сказал:
– С чего вдруг мелкая прибегала? Ты ей звонила?
— Когда-то два росших на стене дерева, лимонное и апельсиновое, были не просто деревьями, а воротами в волшебный и таинственный мир. А потом что-то случилось. Ворота исчезли, а вместо них остались просто два прямоугольных куска материи, висящие на стене. Исчезли не только эти ворота, но и мир, куда они вели. И даже страшная летающая собака, которая сторожила вход в этот мир, стала просто плетеным веером с тропического курорта…
– Угу. Наська в аптеку сбегала, я попросила. По женским делам.
Сказать, что я был поражен — значит ничего не сказать. Я был оглушен.
Мне потребовалось несколько секунд, чтобы понять, что это может значить. Потом я смущённо сказал:
Эти слова показались бы любому нормальному человеку полной абракадаброй, но для меня это был секретный код детства. Самым поразительным было то, что сформулировать все подобным образом мог только один человек во всем мире — я сам. Я долго молчал. Потом не выдержал.
– Рановато, наверное. Но она же растёт.
– Это мне, Макс, – сказала Дарина. – Это я стала девушкой, понимаешь?
— Я не понимаю, — сказал я. — Допустим, я мог рассказать про картины, когда был без сознания. Но ведь про этот мир, который открывался за ними, я рассказать не мог. Потому что я никогда его так не называл. Хотя сейчас вы сказали, и я вижу, что все это чистая правда, да. Так и было…
– Э… – ответил я, складывая воедино стражу, что-то шепнувшую Дарине, повязанную ей вокруг пояса футболку, принятый в одиночестве душ и шумящую в ванной стиральную машину.
— А знаешь, почему все так произошло? — спросил Брама.
– У Изменённых детей не бывает, – сказала Дарина. – У меня никогда раньше не случалось… критических дней. Теперь есть. Видимо, Высший что-то исправил.
— Почему?
– Ага, – сказал я, сел напротив. – Но ты ведь осталась жницей?
— Волшебный мир, где ты жил раньше, придумывал прятавшийся в траве кузнечик. А потом пришла лягушка, которая его съела. И тебе сразу негде стало жить, хотя в твоей комнате все осталось по-прежнему.
Дарина взяла со стола вилку. Согнула её, потом распрямила. Сказала:
— Да, — сказал я растеряно. — И это тоже правда… Очень точно сказано.
– Вроде как да.
— Вспомни какую-нибудь вещь, — сказал Брама, — про которую знаешь только ты. Любую. И задай мне вопрос — такой, ответ на который знаешь только ты.
– А могут быть дети у человека и жницы? – спросил я. – Разумеется, если Высший… меня тоже исправил…
— Хорошо, — сказал я и задумался. — Ну вот например… У меня дома на стене висел веер — вы про него только что говорили. Каким образом он был прикреплен к стене?
Дарина пожала плечами.
Брама прикрыл глаза в прорезях маски.
– Ну, я рад, – сказал я неуверенно. – Здорово!
— Приклеен. А клей был намазан буквой \"Х\". Причем это не просто крестик, это именно буква \"Х\". Имелось в виду направление, куда должна была пойти мама, которая повесила веер над кроватью.
– Всё становится сложно, – сказала Дарина, не глядя на меня. – Нас на Земле довольно много, одних жниц с миллион. Две трети девушки, остальные парни. Власти с этим мирились…
— Как…
Я понимал её. Изменённые всегда были занозой для правительств. С одной стороны, бывшие люди, бывшие дети. С другой, уже не люди, куда сильнее и умнее, с доступом к технологиям Инсеков…
Брама поднял ладонь.
Но Изменённые не размножались и почти не контактировали с людьми. Можно было не беспокоиться, что они начнут занимать ответственные посты, вытеснять людей. Бесплодные мутанты, пройдёт сотня лет, и они исчезнут.
— Подожди. А приклеил ты его потому, что веер стал казаться тебе собакой-вампиром, которая кусает тебя по ночам. Это, конечно, полнейшая ерунда. И даже оскорбительно по отношению к настоящим вампирам.
А теперь?
— Как вы это узнали?
Кто может родиться у жницы и стражи? Или у двух стражей? Или у человека и жницы?
Брама встал с дивана и подошел ко мне. Пальцем откинув черную тряпочку, он открыл рот. У него были темные прокуренные зубы — крепкие и крупные. Я не увидел ничего необычного, только клыки, пожалуй, были чуть белее, чем остальные зубы. Брама поднял голову так, чтобы я увидел его небо. Там была какая-то странная волнистая мембрана оранжевого цвета — словно прилипший к десне фрагмент стоматологического моста.
Людям хватает цвета кожи, диалекта языка или маленькой разницы в религии, чтобы начать ненавидеть и убивать друг друга. После Перемены и появления Инсеков всё это ушло на второй план.
— Что это? — спросил я.
Теперь возвращается. В новостях снова замелькали террористы, политики вспомнили прежние споры.
— Там язык, — сказал Брама, выделив это слово интонацией.
И сюда ещё добавить Изменённых, которые начнут размножаться!
— Язык? — не понял я.
– Всё сложно, – признал я и взял в руки ладонь Дарины. – Но мне плевать. Я рад, правда!
— Это не человеческий язык. Это душа и суть вампира.
В дверь позвонили, и я почувствовал, как Дарина вздрогнула.
— Им вы все узнаете?
– Допустим, Наська решила, что пицца не столь уж плоха, – сказал я, глядя на Дарину. – Но мы уже спим.
— Да.
Позвонили снова.
— А как можно узнавать языком?
– Иди, – сказала Дарина.
— Объяснять бесполезно. Если ты хочешь понять это, тебе надо стать вампиром самому.
Я прошёл в прихожую. Помедлил и открыл дверь.
— Я не уверен, что мне хочется.
На пороге стоял Лихачёв. В штатском, в светлом льняном костюме, будто какой-то немолодой отпускник. Костюм выглядел так, будто ему лет двадцать, а надевали его от силы десяток раз.
Брама вернулся на свой диван.
Мы кивнули друг другу. Я молчал, и Лихачёв ничего не говорил.