Колин Декстер

Тайна Пристройки 3

Перевод – Т. Муратова



Посвящается Элизабет, Анне и Еве.

ПЕРВАЯ ГЛАВА


Ноябрь


Пышность погребальных обрядов не столько увековечивает достоинства мертвых, сколько ублажает тщеславие живых. Франсуа де Ларошфуко
Когда старик помер, на небесах не особо обрадовались. Зато не было и особой печали, если о таковой вообще можно говорить, на Чарлбери-Драйв – тихой и приятной улочке с домиками-близнецами, на которой он жил после выхода на пенсию. И все же некоторые соседи, в основном женщины, поддерживали с ним сдержанно-любезные контакты, толкая детские коляски или коляски из супермаркета мимо ухоженного газона перед его домом. Когда было объявлено, что погребальная церемония назначена на субботу, две из этих женщин решили на них поприсутствовать. Одной из них была Маргарет Бауман.

– Как я выгляжу? – спросила она.

– Чудесно! – Он не поднял глаз от результатов конных забегов, так как и без того знал, что его жена заботится о своем внешнем виде: высокая и симпатичная, одежда на ней выглядела прекрасно, неважно была ли она предназначена для танцев, свадеб, вечеринок… или же похорон.

– Ну? Давай же, посмотри на меня! Как я тебе?

Он поднял голову и рассеяно кивнул, осматривая ее черный костюм. Она действительно выглядела хорошо. Что еще можно было сказать?

– Выглядишь чудесно, – повторил он.

С неподходящей к данному случаю радостью она покрутилась на высоких каблуках своих новых официальных туфель из черной кожи, полностью сознавая, что смотрится действительно привлекательно. Немного располнели бедра по сравнению с тем днем большого разочарования, когда она, двадцатилетняя девица, стройная как тополь (за год до замужества), не преуспела в попытке стать стюардессой. Сегодня, шестнадцать лет спустя, она без труда могла бы обеспечить себе центральное место в Боинге 737 – и она это знала! Вопреки всему, ее икры и щиколотки были почти так же тонки, как и тогда, когда ее тело в ночной рубашке скользнуло между жесткими белоснежными простынями их свадебной постели во время медового месяца, проведенного в одном из отелей в Торки. Только ноги ее с мозолистыми образованиями на суставах пальцев говорили о приближающемся пожилом возрасте.

Ну, нет, не только это, если уж быть честной перед собой. Не нужно забывать и о еженедельных променадах до одной дорогой клиники в Оксфорде… Но она предпочитала не задумываться об этом. («Променад» было словом, которым она очень гордилась, так как подцепила его у себя на работе в Экзаменационной Палате Оксфордского университета)

– Ну? – настаивала она.

Он вновь оглядел ее, на этот раз внимательнее.

– Ты ведь сменишь обувь?

– Что? – в ее орехового цвета глазах мелькнуло растерянное, умоляющее и беззащитное выражение. Она невольно провела левой рукой по коротким окрашенным белокурым волосам, а пальцами правой беспомощно попыталась сбросить несуществующую пылинку, угрожавшую ее безупречной и дорогой одежде.

– Льет как из ведра, не замечаешь? – сказал он.

По оконному стеклу струилась вода, и когда он изрекал это, стук дождевых капель вновь напомнил о плохом настроении ветреного неба.

Она опустила взгляд на новые, купленные для этого случая черные туфли – очень классические и удобные. Но прежде, чем успела ответить, он продолжил.

– Ты же сказала, что его должны похоронить?

Какое-то время слово «похоронить» не доходило до ее сознания, будто было одним из тех слов, которые нужно искать в словаре. Но потом она вспомнила, что покойного не будут кремировать, а выроют глубокую дыру с ровными стенами в глине оранжевого оттенка, в которую опустят на ремнях гроб. Она видела подобное по телевизору, и в кино, и в этих сценах всегда шел дождь.

Она посмотрела в окно – поскучневшая и разочарованная.

– Я только пытаюсь тебе сказать, что ты промочишь ноги, – он развернул центральную страницу своей газеты, и начал читать про необыкновенную сексуальную мощь всемирно известного игрока в бильярд.

До этого момента события в семье Бауманов могли бы еще какое-то время течь с обычной размеренной скоростью. Как оказалось, не суждено.

Последнее, что Маргатет хотела бы – это испортить новые туфли. Ну, хорошо. Она действительно их купила для похорон, но было бы нелепо выбрасывать на ветер больше пятидесяти фунтов. Не обязательно месить в них грязь церковного двора, да и просто выходить в них в такую погоду полная глупость. Она вновь посмотрела вниз на свое дорогое приобретение, а потом на каминные часы. Времени было не много. Но она все же решила их сменить. К черному подходят почти все цвета, и серая обувь будет как раз что надо. Но если надеть другие туфли, не будет ли шикарнее взять и другую сумку? Да! У нее есть серая кожаная сумка, которая чудесно сочетается с туфлями.

Она побежала наверх по лестнице – так нетерпеливо. И так фатально.

Всего через минуту после принятия этого решения Томас оставил газету и пошел открывать на стук входную дверь. Дружеским кивком он поприветствовал невзрачно одетую молодую женщину, которая стояла под проливным дождем на веранде с длинным, кричаще многоцветным зонтом в руках, в желтых резиновых сапогах до колен, которые ему напомнили передачу о первой высадке человека на Луну. Определенно можно сказать, что некоторые женщины не так щепетильны в отношении моды, как его жена.

– Она почти готова, – сказал он. – Осталось только надеть балетные пуанты для организованной вами прогулки по вспаханным полям.

– Сожалею, что немного опоздала.

– Войдете?

– Лучше не надо, нет времени. Привет, Маргарет.

Элегантные до этого маленькие ножки, которые с легкостью взлетели по лестнице, теперь спускались торжественно, обутые в тяжелые ботинки на толстой подошве. Рука в серой перчатке быстро сунула носовой платочек в серую сумку – и вот, наконец, Маргарет Бауман была готова для похорон.

ВТОРАЯ ГЛАВА


Ноябрь


Почему-то никто никогда не замечает почтальонов, – задумчиво произнес он. – А ведь их обуревают те же страсти, что и всех остальных людей. Г.К. Честертон, «Невидимка»
Как только входная дверь закрылась за обеими женщинами, он бросил взгляд на мокрый газон, простирающийся от окна гостиной до дороги. Вспомнил, что хотел сказать жене, чтобы взяла их машину – «Метро», так как сам выезжать не собирался. Но, очевидно, они уехали на машине ее подруги, так как красно-коричневая «Метро» стояла на подъездной дорожке в гараж. Можно спокойно говорить, что Чарлбери-Драйв малонаселенное место. Дождь лил все также.

Он поднялся на верхний этаж и прошел в гостевую спальню. Там открыл правую дверцу гардероба, предназначенного поглощать сверхпотоки одежды его и супруги. За этой дверцей у правой стены шкафа были сложены одна на другую восемь белых коробок от обуви. Из этой кучи он осторожно вытащил третью коробку снизу. Внутри была бутылка солодового виски, на две трети опорожненная – или на одну треть полная, как вероятно написал бы человек, возжаждавший ее содержимого. Коробка для обуви была стара и со времен свадьбы с Маргарет служила тайным убежищем для двух вещей. В то время, когда он еще играл в футбол, в течение целой недели в ней хранился комплект порнографических снимков, который обошел всех по очереди от ветерана-вратаря до четырнадцатилетнего левого крайнего нападающего. А теперь (причем все чаще) она служила хранилищем для виски, которым он снабжал себя, сознавая, что рискованно превышает полагающийся ему бюджет. Обе тайны были, без сомнения, достаточно преступны, но все же, не из числа смертных грехов. На самом деле он постепенно пришел к выводу, что прекрасная, слегка полноватая Маргарет, вероятно, простила бы ему фотки, но виски – едва ли. А может, простила бы и виски? Вскоре после свадьбы, весьма своевременно, он понял, что она скорее предпочла бы лживую трезвенность, чем пьяную искренность. Но разве она не изменилась? Причем, в последнее время? Вероятно, она не раз ощущала запах, исходивший от него, несмотря на то, что в последние несколько месяцев интимная близость между ними была уже не такой романтичной, а скорее даже эпизодичной и скромной. Не то чтобы подобные соображения особенно его волновали, такая проблема вообще не существовала для него в данный момент.



Он вытащил бутылку, засунул обратно коробку, и когда передвигал вешалки со старыми костюмами, взгляд его упал на нее – на полу, точно за левой дверцей гардероба, которая, кажется, никогда не открывалась, лежала черная сумка, которую его супруга решила оставить в последний момент. Вначале он не обратил внимания на это случайное открытие, едва ли оно могло вызвать у него интерес или удивление. Но потом он нахмурился слегка, а потом и сильнее. Почему она оставила сумку за дверцей гардероба? Никогда до этого он не замечал ее аксессуары. Обычно сумка стояла на столике у кровати – той, что была ближе к окну. Тогда почему..? Он быстро пересек лестничную площадку, вошел в их спальню и посмотрел на черные туфли, брошенные в спешке возле кровати.

Он вернулся обратно в гостевую спальню и поднял сумку. Нелюбопытный человек, он редко испытывал желание лезть в чужие дела, и он никогда не подумал бы вскрывать письма жены или же совать нос в ее сумку. Во всяком случае, подобная мысль не могла прийти ему в голову при обычных обстоятельствах. Но почему она пыталась спрятать сумку? Теперь ответ на этот вопрос был очевиден. Было что-то внутри этой сумки, что она хотела скрыть от его глаз. А в спешке не успела переложить содержимое из одной сумки в другую. Замочек открылся легко, и он почти сразу обнаружил письмо – целых четыре страницы.


Ты эгоистичная, неблагодарная сука, и если думаешь, что можешь просто свалить, когда захочешь, то знай, что тебя ждет куча неприятностей, так как и я могу кое на что претендовать. Попробуй понять, что я имею в виду. Если ведешь себя как сучка, знай, что и я могу поступать также. Ты получила от меня что хотела, но лишь потому, что я пожелал тебе это дать. Ты вообразила, что можешь все уничтожить, и что мы равны. Настоящим письмом хочу тебе сообщить, что этого не будет и, как уже сказал, тебе лучше понять, что я имею в виду. Можешь быть уверена, я тебе отплачу по заслугам …


Его горло сжималось, пока он просматривал остальную часть письма: на первой странице не было обращения, как и подписи на последней. Но не могло быть никаких сомнений в сути послания – она настолько очевидна, что только умственно отсталый искал бы другие доказательства: жена ему изменяла – и вероятно уже не один месяц.

В центре его лба пульсировала острая боль, кровь стучала в ушах, на несколько минут его мыслительные процессы притупились.

И все же, как ни странно он полностью контролировал остальные части тела, и рука его не задрожала, когда он налил обычную дозу виски. Чаще всего он добавлял немного воды, сейчас глотнул чистого виски: первый маленький глоток, потом глоток побольше, потом еще два глотка обжигающей жидкости – и бокал опустел. Он налил снова, снова выпил. Последних капель из бутылки как раз хватило на третий бокал, который он выпил медленно, со знакомым чувством поднимающегося тепла, медленно заливающего сознание. И что парадоксально, и совсем неожиданно, порочная ревность, несколько минут назад угрожавшая заглушить все его чувства, уступала место все более ясной мысли о любви к собственной супруге.

Это новое осознание напомнило ему тот день, когда не вполне подготовленная, но чересчур самоуверенная, она провалилась, сдавая экзамен на водительские права. Когда она с тихой печалью объясняла ему, где ошиблась, он ощутил поднимающуюся волну сочувствия к ней. В тот день он осознал ее уязвимость, а готовность защитить ее от будущих разочарований была так сильна, что он был в состоянии застрелить экзаменатора, обвинившего его жену в неподготовленности.

Бокал опустел – бутылка тоже, и Томас Бауман медленно, но уверенно спустился по лестнице, держа в левой руке пустую бутылку, а в правой – письмо. Ключи от «Метро» лежали на кухонном столе. Он взял их и сунул в карман плаща. Прежде чем сесть в машину, спрятал бутылку в пакет с кухонными отходами и отнес в мусорный контейнер у забора. Потом поехал – надо было немедленно сделать кое-что небольшое и легкое.

До его места работы в Чиппинг-Нортоне было не более мили, и пока он ехал, до него дошла ясная логика того, что он вознамерился сделать. Спустя всего пятнадцать минут после возвращения на Чарлбери-Драйв, едва положив письмо в сумку, он полностью осознал яростную ненависть, которую вызывал у него человек, отнявший у него любовь и верность его жены – человек даже не имевший смелости подписаться.



Женщина с серой сумочкой стояла у могилы, красно-желтая глина облепила ее туфли. Дождь почти перестал, и молодой викарий напевал погребальный псалом монотонно, медленно и с назидательным достоинством. Из доносившихся обрывков разговоров Маргарет Бауман поняла, что старик воевал на передовой на стороне союзников в Нормандии до последних дней войны. И когда один из его соратников по Британскому Легиону в память о Годовщине[1] положил цветы на крышку гроба, она почувствовала, как слезы наполнили ее глаза. И прежде, чем успела отвернуться, большая слеза подобно чернильной кляксе, упала на ее перчатку.

– Ну, вот и все! – сказала подруга в желтых сапожках. – Боюсь, что в этот раз можно не рассчитывать на портвейн и сандвичи с ветчиной.

– Разве обычно это едят после похорон?

– Конечно, людям нужно что-то бодрящее. Особенно в такой денек.

Маргарет не сказала ни слова, пока не села в машину.

– Хочешь, заскочим в паб? – спросила ее спутница.

– Нет, не сейчас. Думаю, лучше вернуться домой.

– Неужели будешь заниматься готовкой?

– Обещала мужу приготовить что-нибудь перекусить, когда вернусь, – сказала она тихо.

Дама в желтых сапогах вела машину, больше не делая попыток повлиять на ее решение; она знала, что самым разумным было как можно быстрее отвезти домой свою неспокойную подругу, а после присоединиться к остальным в местном пабе.



Маргарет Бауман сбросила туфли у входа.

– Я вернулась! – воскликнула она.

Но ей никто не ответил. Быстро осмотрев кухню, гостиную и спальню – а потом и гостевую спальню, она осталась довольна. «Метро» не было у гаража, но может он загнал ее внутрь из-за дождя. А может, поехал в ближайший паб, если и так, она все равно была довольна. В гостевой спальне она открыла дверцу гардероба, достала сумку: напрасно она встревожилась и уже сожалела, что отклонила предложение пойти в паб с остальными. Куча коробок для обуви слегка перекосилась, она их подровняла и с облегчением пообещала себе впредь быть более внимательной.

Она разогрела оставшееся со вчерашнего вечера куриное ризотто, но несколько кусков, которые успела проглотить, имели неприятный вкус. Какую кашу сама заварила! В такую ужасную историю попала! Она сидела в гостиной и слушала часовые новости, при этом узнала, что курс фунта на Токийской фондовой бирже слегка поднялся за прошедшие сутки. В отличие от ее настроения. Она включила телевизор и посмотрела первые два забега в Ньюбери, вообще не поняв какие из лошадей первыми пришли к финишу. И только когда третий забег скользнул по краю ее сознания, она услышала скрип тормозов «Метро». Он поцеловал ее легко в щеку и голос его был неожиданно трезв, когда он задал ей несколько вопросов о похоронах. Но она была уверена, что выпил он предостаточно, и ничуть не удивилась, когда он сказал, что хочет вздремнуть после обеда.

Однако Томасу Бауману некогда было спать, в голове его уже начал формироваться план действий. Комната с ксероксом на почте была пуста, и он сделал копию письма. Какое-то время он взирал на ряды почтовых фургонов, припаркованных за окном. Почтовые автомобили (он никогда не рассматривал их с этой стороны) были полностью анонимны: прохожие не интересовались личностью водителя, скрытого (и защищенного от прямых взглядов) в кабине красного таинственного фургона. Они могли перемещаться почти незаметно с одного места на другое без страха огрести штраф от полицейских на оживленных улицах Оксфорда.

В письме мужчина, причинивший столько горя Маргарет, просил ее о встрече без десяти час в понедельник у библиотеки на Саут-Парейд – и да! он, Том Бауман, тоже будет там. Вряд ли будет трудно нанять одну из этих машин, это он устроит. Более того, он часто ожидал Маргарет как раз на этой улице у библиотеки, где она брала книги, и хорошо помнил, что на перекрестке Саут-Парейд и Мидл-Вей была небольшая почта с почтовым ящиком на стене. Едва ли можно было найти более подходящее место…

Внезапно его поразила одна мысль: сколько времени пролежало в сумке это письмо? На нем не было даты, ничто не подсказывало, какой точно понедельник имелся в виду? Возможно, речь шла о прошедшем понедельнике? Он не мог быть уверенным вполне, но был убежден, что письмо пришло ей на работу, и было получено день или два назад. И он считал, что Маргарет поступит так, как хотел тот мужчина. Оба предположения Тома Баумана оказались правильны.

В понедельник, без десяти час, в боковое зеркало машины он увидел Маргарет, которая шла в его сторону, и откинулся на заднее сиденье, пока она не отошла на два-три метра. Минутой позже, точно у библиотеки, остановился «Маэстро». Водитель открыл левую дверцу, после чего быстро поехал вперед уже с Маргарет Бауман.

Когда «Маэстро» достиг перекрестка на Вудсток-Роуд, почтовый фургон отделяли от него три машины. С этого момента потянулась цепь событий, которые приведут к убийству – спланированному медленно и точно, и совершенному с ловкой жестокостью.

ТРЕТЬЯ ГЛАВА


Декабрь


Год завершен, – промолвил Бог, – Дошит его наряд. Я заключил червей в песок, Устлал листвой края дорог И погасил закат. Томас Харди, «В канун Нового года»
Бульвар с трехполосным движением Сент-Джилс обозначали в трех или четырех местах массивные уличные таблички (белыми буквами на черном фоне), созданные в литейной мастерской близлежащей деревни Джерико. А так как Оксфорд считался центром образования, то и правописание названия улицы соответствовало требованиям кафедры английского языка. Но немногие из главных действующих лиц данной истории имели углубленные познания в области грамматики, так как они были теми людьми, которых, согласно принятой в Оксфорде и Кембридже терминологии, сразу – причем с полным основанием – можно было причислять к «черни», а не к «лордам».

В северном конце Сент-Джилс, там, где на треугольном газоне возвышался памятник из камня жертвам двух мировых войн, бульвар разделялся на Вудсток-Роуд налево и Бэнбери-Роуд направо. Двигаясь направо (случайно именно на этой улице жил главный инспектор Морс), современный посетитель всего через сто метров мог узреть перед собой ряд достаточно однообразных зданий, стиль которых определяют как «венецианская готика»: с заостренными арками над входами и многочисленными окнами, которые со своей стороны были разделены небольшими мраморными колоннами. Как будто Раскин стоял за спинами архитекторов, которые чертили и оформляли свои проекты в 70-х годах XIX века. Большинство из этих зданий (из желтовато-бежевого кирпича с лиловой черепицей на крышах), кажутся современникам суровыми и педантичными. Но подобная оценка выглядит ошибочной: церковная строгость многих домов смягчается приятными глазу рядами оранжевых кирпичей, а заостренные контуры арок подчеркнуты лиловыми и оранжевыми мотивами, как будто средиземноморская блудница накрасила веки чересчур яркими тенями.

Но этот вид меняется, если двинуться на север вдоль Парктауна, где недавно появились дома из свежих оранжево-красных кирпичей, что сразу добавило тепла и доброты после отталкивающих фасадов «венецианской готики». Крыши их покрыты красной черепицей, и отделка окон почти целиком белая. Эти архитекторы были всего на пятнадцать лет моложе первых, но, освободившись от духа Раскина, они выровняли горизонтальную часть окон, которые стали выглядеть вполне разумно и просто. Таким образом, жилые здания на полмили севернее Сент-Джилс, дали начало новой эпохе. Это было время, когда первые «партии» ученых покинули свои обители в колледжах и начали жениться и размножаться, что в свою очередь увеличило когорту прислуги и домработниц в просторных домах предместий, которые со своей стороны разрослись в последние десятилетия на север к Бенбэри и Вулсток-Роуд; их ежегодный прирост оставил не менее достоверные следы, чем годовые кольца большого дерева.



Между двумя кольцами, кратко описанными выше, находился отель «Хауорд», который сочетал оба стиля. Нет смысла описывать эту постройку (точнее постройки), но кое о чем надо сказать сразу. Десять лет назад, когда здание выставили на продажу, его купил некто Джон Биньон, бывший фабричный рабочий из Лидса. Он поставил один фунт в спортивной лотерее и (к удивлению остальной части нации) имел счастье угадать один ранний этап футбольного чемпионата, в результате чего выиграл целое состояние – 450 000 фунтов, которое и вложил в гостиничный бизнес.

В течение двух лет здание использовалось как полупансион, после чего было включено в список отелей. Ныне отель имел ресторан, цветные телевизоры, ванные в номерах и небольшой гимнастический зал для самых требовательных клиентов.

Последовательные успехи владельца позволили ему закупить дополнительные помещения, непосредственно примыкавшие к зданию с южной стороны. Во-первых, это позволило увеличить число туристов весной и летом. Во-вторых, он ввел в практику значительную часть «мертвого» сезона (особенно в праздники и уикэнды) оживлять рядом организованных со вкусом мероприятий по специальным ценам.

Именно по этой причине осенью, когда началась наша история, в турагенствах появились (третий год подряд) проспекты с рекламой отеля «Хауорд». В них отель предлагал трехдневный отдых на Рождество или Новый Год «по ценам, перед которыми трудно было устоять». Чтобы читатель ощутил вкус такого отдыха, ниже воспроизводится программа встречи Нового Года.

Вторник

Новогодний вечер

12:30 Бокал шерри! Джон и Кэтрин Биньон приветствуют тех гостей, которые смогли собраться в столь ранний час.

13:00 Легкий обед: прекрасное время для новых знакомств – или для встречи со старыми знакомыми.

После обеда возможна прогулка – всего десять минут пешком вниз по Карфакс – к центру нашего чудесного университетского городка. Для тех, кто предпочитает спортивные соревнования и развлекательные мероприятия, организованы турниры, в которых каждый может показать свои способности в метании дротиков, настольном теннисе, бильярде или видеоиграх. Награды!

17:00 Чай с печеньем; ничего – ну совсем ничего! – другого не будет. Умоляем, поддерживайте в форме свой аппетит для…

19:30 НАШ БОЛЬШОЙ ВЕЧЕРНИЙ БАЛ–МАСКАРАД.

Будет чрезвычайно забавно, если все – да, все! – придут на вечер в масках. Но, просим вас, не думайте, что будете обделены аперитивами, если не сможете прийти в костюмах. Тема этого года – «Мистика Востока», а для тех, кто предпочитает импровизацию, предоставим гардероб с костюмами в зале для игр на все послеобеденное время.

22:00 Соревнование на лучший костюм. Награды! Продолжение с баром и танцами, чтобы поддержать чудесную форму до…

Полночь Шампанское! С Новым Годом!

1:00 Отбой!!!

Среда

Новый год

8:30 – 10:30 Европейский завтрак (просим соблюдать тишину, ради всех нас – всех! – кто страдает легким похмельем).

10:45 ПОИСКИ СОКРОВИЩ НА КОЛЕСАХ, с подсказками, разбросанными по беззаботному и безавтомобильному (надеемся!) Оксфорду. Множество простых инструкций, которые не позволят вам заблудиться. Будьте авантюристами! Прогуляйтесь, глотните свежего воздуха! (Час или полтора будет вполне достаточно.) Награды!

13:00 Английский ростбиф на обед.

14:00 ТУРНИРЫ снова – для самых активных; возможность послеобеденного отдыха – для остальных.

16:30 Девонширский кремовый чай.

18:30 Руководитель пантомимы ждет вас, чтобы отвести на представление Алладин в Театре «Апполон».

По возвращении вас ожидает полный буфет, а конец вечера можете провести на дискотеке (играет группа «Пайпер Леман») пока ваша энергия (но не содержимое бара!) не иссякнет.

Четверг

9:00 Богатый английский завтрак в вашем распоряжении до 10:30. Последняя возможность попрощаться со старыми и новыми друзьями! Обещайте повторить приятные переживания снова в следующем году!



Конечно, и это знает каждый, подобная программа не может понравиться всем. В сущности, идея встречать Новый Год с полунасильственным вовлечением в турниры по метанию дротиков или переодеванием в самурая, или даже расслаблением в не совсем трезвом состоянии, причем на глазах остальной группы, заставила бы запаниковать некоторых и более уравновешенных граждан. Но вопреки всему, за прошедшие два года, многие пары были приятно удивлены открытием, (после мягких убеждений), что остались довольны групповой деятельностью, которую Биньон так смело рекламировал. Некоторые пары посетили мероприятие во второй раз, а одна семья – даже в третий.

Справедливости ради отметим, что никто из членов этих пар и не подумал бы влезать в маскарадные костюмы для собственного удовольствия, но они сделали это, глядя на мальчишеские выходки остальных. А истина была в том, что почти каждому из гостей требовалось совсем малое, а точнее никакое убеждение, чтобы облачиться в костюмы для новогоднего торжества – причем некоторые достигли блестящего или скорее чудноватого эффекта. И так получилось, что в этом году некоторые гости были так искусно замаскированы, так умело переодеты в чужую одежду, что даже давние знакомые с большим трудом распознали бы их.

Особенно человек, который получит первую награду в этот вечер.

Да, особенно он.

ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА


30/31 декабря


Нет ничего хуже чем желание поспать, возникающее когда ты не в кровати, и долго еще там не окажешься. Э.У. Хоу
Всегда, когда мисс Сара Джонстон чувствовала себя уставшей – а это обычно случалось ранним вечером – комично большие круглые очки, ограждавшие ее лучезарные глаза, постепенно сползали вниз по ее маленькому правильному носику. В подобные моменты голос ее звучал притворно учтиво, пока она говорила по одному из двух ультрамодных телефонов, в зависимости от того, по которому из них интересовались ее компетентным мнением. Кроме того, в подобных случаях некоторые из запоздалых гостей ожидавших регистрации в отеле «Хауорд», вероятно принимали выражения, с которыми она их приветствовала за сердечность, хотя это была скорее механическая формальность.

Но, по мнению Джона Биньона, эта невзрачная сорокалетняя женщина едва ли могла сделать что-то неверно. Он принял ее на работу пять лет назад, вначале девушкой на рецепцию, а затем, разглядев настоящее сокровище, менеджером – вопреки тому, что его жена (неприятная лишенная очарования женщина) все-таки настояла, чтобы именно ее имя появлялось в изданиях об отелях, а также в проспектах, рекламирующих организацию отдыха в специальных случаях.

Как Пасха, например.

Или Святая Троица.

Или Рождество.

Или, как видим, Новый год.

Так как Рождество уже миновало, Сара ожидала своего официального семидневного отпуска: целая неделя вдали ото всего и главное от новогодних праздников – по некоторым причинам они никогда не вызывали у нее энтузиазма.

Похоже, рождественские праздники стали привлекать предостаточно клиентов, и ради этого Джон Биньон решил поднапрячься и по-быстрому подготовить прикупленную пристройку для использования. Вначале он собирался получить разрешение на строительство одноэтажного коридора, связывающего отель и пристройку. Но, несмотря на расстояние всего в двадцать метров, сопутствующие проблемы оказались так сложны, что он решил организовать самостоятельное крыло, отдельное от основного гостиничного комплекса. Долгосрочным знаком подобного решения стал желтый кран в виде буквы «Г», в саду за пристройкой там, где раньше цвели хризантемы и наперстянки.

С конца августа пыль и цемент соперничали с лязганьем и стуком, которые отмеряли рабочие часы. С приближением зимы – особенно во время осенних дождей, строительная площадка превратилась в болото из темно-красной грязи. Грязь была повсюду, и, залепив все дорожки, подобралась к главному входу в отель. Биньон снизил на Рождество и Новый год гостиничные тарифы на 15 процентов в основном здании и на 25 процентов от цены трех двухместных и одного одноместного номера на первом этаже полуготовой пристройки. И это было прекрасное предложение: ни рабочих, ни шума, ни каких-либо неудобств во время праздников – кроме вездесущей грязи…

После отъезда Рождественских гостей Биньон принял решение 30-го декабря провести широкомасштабную акцию по уборке в качестве подготовки к приезду новогоднего контингента – основная часть гостей прибывала после обеда 31-го. Как всегда возникли трудности с работниками (половина свалилась с гриппом), нанять временных работников в такое время было нереально, поэтому впрягли всех, включая самого Биньона, его недовольную супругу Кэтрин, Сару Джонстон и ее помощницу с рецепции – Кэролайн. Вооружившись с утра 30-го лопатами, вениками, пылесосами и щетками, они провели такую атаку на ненавистные помещения, что в тот же вечер все номера и коридоры и в основном здании, и в пристройке были полностью очищены от грязи, оставшейся не только после Рождественских гуляк, но и после всех их предшественников. Когда все было закончено, Сара почувствовала себя страшно усталой, что редко с ней случалось, несмотря на то, что подобные непривычные физические усилия – ни в малейшей степени! – не были ей неприятны. Все тело болело, но подобная физическая деятельность усиливала предвкушение начавшегося недельного отпуска.

В девять часов утра, утра 31-го, ее разбудили настойчивые звонки в дверь. Набросив халат, она открыла дверь, за которой стоял Джон Биньон. Как поняла спросонья Сара, позвонила мать Кэролайн и сказала, что ее дочь простыла и не может встать с постели, а уж тем более выйти из дома. Отель попал в трудное положение, не могла бы Сара, если она будет так любезна, если это только возможно, поработать еще несколько дней! И конечно остаться на ночь в маленькой хорошенькой комнатке с окнами на пристройку.

Да. Если бы она была в состоянии помочь, она конечно бы это сделала! Единственное, что она не могла обещать, так это проснуться, глаза ее слипались, она лишь отчасти осознавала поток благодарностей, которые Биньон изливал на нее. Очнулась она, когда он, положив руку ей на задницу, наклонился и нежно поцеловал в щеку. Зная, что он неисправимый бабник, Сара впрочем, не испытывала к нему ни отвращения, ни привязанности; несколько раз, когда он проявлял известное внимание к ней, ему пришлось довольствоваться ее уверениями, что в данный момент для него нет особой надежды. Закрыв за ним дверь, она приняла две таблетки аспирина, надеясь притупить упорную головную боль, вымылась, оделась, собрала туалетные принадлежности и ночную рубашку. Выпив две чашки горячего кофе, она вышла из дома.

До отеля было двенадцать минут пешком, и прогулка пошла ей на пользу. Было морознее, чем накануне: густые тучи надвигались на страну с севера и обещали (по мнению синоптиков) снегопад перед Новым годом.

Проходя по Саммертауну, Сара почти столкнулась с выходившим из дверей мужчиной. Какой странной порой бывает жизнь! Он был среднего возраста, с поседевшими волосами и легкими залысинами, сильно располневший. Почему она его так упорно рассматривала? Почему так упорно сохранила некоторые подробности о нем в своем сознании? Она не могла бы ответить. Но была уверена, что и мужчина в свою очередь бросил на нее, хоть и мимолетно, слегка беспокоящий настойчивый взгляд.

Его же беглый осмотр был только знаком одобрения высоких скул, бросавших загадочную тень на ее лицо под оранжевым светом уличных фонарей, освещавших дорогу к его холостяцкому жилищу. Через несколько метров он полностью забыл о женщине и целенаправленно зашагал к своей ночной цели – во «Фрайяр».

ПЯТАЯ ГЛАВА


Вторник, 31го декабря


В большом спорте нет места справедливой игре. Зато в нем в избытке присутствуют ненависть, зависть, хвастовство, полное неуважение к каким бы то ни было правилам. Джордж Оруэлл, «Истинный дух спорта»
В связи с описанными в предыдущей главе событиями не удивительно, что с самого начала последовавшего позже полицейского расследования, память Сары Джонстон была изрядно запутана перемещениями людей, событий и фактов. Допрашивали ее разные люди, но, по сути, на ее воспоминания о событиях 31-го декабря можно было положиться не более чем на болтовню лживого и неверного любовника.

До 11:30 утра она была в зале для игр; вычистила зеленое сукно на бильярдном столе, поправила сетку на столе для пингпонга, проверила комплекты для монополий, анаграмм, разложила по местам бильярдные шары, мячи, дротики, карты и блокноты для записей результатов. Часть времени она провела в ресторане, и как раз помогала накрывать столы для холодного буфета, когда прибыли первые гости. Оказывается, их зарегистрировала в отеле сама госпожа Биньон, недовольная и нервная. В это время Сара сбегала наверх, в свою временную спальню и переоделась в униформу: кремовую блузку с длинными рукавами и черную до пят узкую юбку, которая исключительно хорошо подчеркивала линию ее талии и бедер.

Гости повалили после обеда, и у нее не осталось ни желания, ни времени для пустых удовольствий. Малочисленный персонал время от времени впадал в пререкания, но в тот день непрерывные хлопоты доставляли Саре странное удовольствие.

Большую часть времени миссис Биньон пыталась оставаться в стороне, ограничивая и без того спорные свои таланты деятельностью в ресторане и на кухне, и, в конце концов, отправилась к себе в спальню. Между перетаскиванием багажа по коридорам и наверх по лестницам мистер Биньон починил один подтекающий радиатор, один подмигивающий телевизор и один капающий кран в ванной. Сразу после обеда он обнаружил, что часть дискотечной аппаратуры не работает и провел следующий час в просьбах, увещеваниях, попытках подкупить кого-нибудь, кто бы имел хоть какое-то понятие о цепях и переключателях и помог бы спасти его отель от предстоящего бедствия.

Подобный (ничуть не редкий) кризис означал, что Сара была вынуждена распределять свое внимание в основном между рецепцией – несколько гостей позвонили, чтобы предупредить, что вероятно задержаться из-за плохой погоды – и залом для игр.

О, Боже – зал для игр!

Метанием дротиков (как поняла вскоре Сара) не ограничивались самые увлекательные забавы вечера. Один бывший бармен из Ист-Кройдена, крупный мужчина, который успел закинуть с какой-то ленивой точностью все дротики прямо в центр, обнаружил еще двух претендентов на чемпионский титул, причем один из них едва ли мог представлять какую-то угрозу – мелкая пожилая горничная откуда-то из Чилтернса. Она попискивала с юношеским восхищением каждый раз, когда ее стрелочки попадали в мишень, а не в деревяшку за ней.

К счастью игра в анаграммы, в которой участвовало с удовольствием достаточное количество гостей, закончилась прежде, чем начались споры, а финалом оказалось правописание слова «карибский». (Какое зловещее совпадение!)

Но все это было цветочками, по сравнению с изумлением, вызванным среди игроков в монополию одной дамой, работавшей кассиршей в бедфордском супермаркете. Обладая ловкими пальцами, она так быстро подхватывала рукой кости, выпавшие из цилиндрического стаканчика, что остальным игрокам не оставалось ничего, кроме как принимать результат, который она им молниеносно сообщала, без каких-либо доказательств. А после беспомощно наблюдать, как эта женщина перемещает свою фигурку по доске, туда, где ей выгоднее всего осуществлять свои предприимчивые начинания. Никто не протестовал вслух при этом, но скорость, с которой она разоряла собственников недвижимости, которые ей мешали, позже вызвала не только всеобщее недовольство, но и невольное восхищение. Несмотря на это она получила в награду бутылку дешевого сладковатого шерри, и так как она не выглядела женщиной, имеющей настоящий отель на Парк-Лейн или Мейфор, Сара ничего не сказала и ничего не сделала, чтобы ее остановить.

Турниры по бильярду и настольному теннису к счастью протекали без особых споров, и перед чаем дружеский возглас оповестил, что пожилая горничная (которая уже успела разобраться с бывшим барменом из Ист-Кройдена) сумела поразить мишень для дротиков тремя последовательными бросками.



Арбитр, консультант, рефери и судья – Сара Джонстон по ее мнению справлялась хорошо, соперничая с Соломоном в этот морозный и приятный вечер. Особенно, имея в виду, что она выполняла, действительно до сих пор выполняла, обязанности по регистрации гостей.

В главном здании отеля «Хауорд» было шестнадцать номеров – два апартамента, десять двухместных и четыре одноместных номера, а в частично готовой пристройке предлагалось еще три двойных и один одноместный. Список гостей на новогодние праздники состоял из тридцати девяти человек, среди которых – четверо детей. К полднику прибыли все за исключением двух семей и одного индивида. Все были зарегистрированы Сарой на рецепции, которая находилась справа от главного входа. Ее большие очки постепенно сползали все ниже по носу. Она уже глотнула бокал сухого шерри и съела пирожок с мясом, потом еще бокал вина (около двух часов), но это было все. Однако отсюда и далее она начала терять представление о времени (или так выглядело для тех, кто позднее ее подробно допрашивал).

Целый день сыпал мягкий пушистый снег и вскоре все было плотно покрыто снежинками, а прогноз погоды обещал дальнейший обильный снегопад в центральной и южной Англии. И может быть именно поэтому слишком мало гостей, а по мнению Сары – никто – не рискнул выйти на прогулку по Оксфорду после обеда, хотя (как она позднее сказала допрашивающим) они спокойно могли уйти (или даже могли приехать новые) и она не заметила бы этого, так как большую часть времени заполняла бланки, гостиничную документацию, распределяла вновь прибывающих по комнатам, отвечала на разные вопросы и тому подобное. После обеда еще две новые водопроводные неполадки потребовали внимания собственника по системе «сделай сам». Несмотря на это, когда предпоследняя пара была зарегистрирована, он стоял возле Сары и выглядел вполне довольным.

– Ну, Сара, не плохо для начала?

– Да, мистер Биньон, – ответила она тихо. Сара не любила подобные проявления фамильярности, и никогда не обратилась бы к нему просто «Джон».

В это время зазвонил телефон, и она удивилась быстроте, с которой он схватил трубку.

– Мистер Биньон? – Женский голос звучал издалека, и Сара больше ничего не могла расслышать. Владелец плотно прижал трубку к уху и повернулся к Саре спиной.

– Нет, я также сожалею! – сказал он… А после: – Нет, можно позвонить тебе попозже? В данный момент у нас много работы и я мог бы проверить и сказать тебе…

Сара не обратила внимания на этот беглый разговор.

Но что ей труднее всего было удерживать в сознании, так это имена людей и лица связанные, с этими именами. Некоторые были легко запоминающимися: например, мисс Фишер – богатая наследница недвижимости из Бедфорда. Мистер Додс, тоже (только с одним «д» в середине, девушка!) – его лицо она помнила совсем ясно. Фред Эндрюс с грустной физиономией – король бильярда из Кингдена. Мистер и миссис Смит из Глостера – часто используемое семейное имя; знакомый финт для человека, который провел хотя бы пару часов на регистрации.

А остальные? Действительно трудно связать имена с лицами. Балларды из Чиппинг-Нортона? Могла ли она вспомнить Баллардов из Чиппинг-Нортена? Согласно книге регистрации, они прибыли последними и Саре казалось, что она помнит миссис Баллард, стоящую перед стойкой регистратуры и притоптывающую сапогами облепленными снегом, что придавало ей вид эскимоса, прилагающего усилия, чтобы не замерзнуть.

Имена и лица… лица и имена… имена, которые звучали в ее голове – вначале сержант Филлипс, после сержант Льюис, наконец бесцеремонный и враждебный главный инспектор Морс, все пытались пробудить ее воспоминания и вывести из оцепенения. Аркрайт, Баллард, Палмер, Смит… Смит, Палмер, Баллард, Аркрайт.

Смешно это, с именами, думала Сара. Часто можно угадать человека по его имени.

Например, Аркрайт, которая отказалась от номера в Пристройке 4, так как «было опасным безумием ехать по дорогам, заметенным снегом» из Солихола. Дорис Аркрайт! Подобное имя должно быть у подозрительной и расчетливой старой зануды! И она не приедет – Биньон только что передал сообщение от нее.

Одним меньше: итак, гостей будет тридцать восемь.

Как ни странно, одна вещь, которая сильнее всего впечаталась в сознание Сары Джонстон, было ее решение (такое авторитетное) признать слово «карибский» в игре в анаграммы. Трудно было бы его забыть из-за одного очень странного совпадения. Позже этим же вечером судья в соревновании на лучший маскарадный костюм спросил ее, возможно ли еще раз дать приз «карибцу», так как один из гостей оделся в очень удачный костюм. Тема «Мистика Востока» (по мнению судьи) с трудом допускала подобную западно-индийскую интерпретацию. И все же (как тихо заметил один из гостей) это был «эфиоп», а во всех атласах Европы Эфиопия лежит на востоке – ну, хотя бы на Ближнем Востоке. А не зависело ли слово «Восток» (как сказал другой гость) от того, с какой стороны глобуса мы находимся в данный момент? Результатом этих споров было то, что в отеле «Хауорд» во второй раз в этот Новый год было принято решение в пользу «карибца».

Пройдет еще довольно много часов до и после наступившего Нового года, прежде чем некто обнаружит, что счет гостям сведен до тридцати семи.

ШЕСТАЯ ГЛАВА


31 декабря/1 января


Я советую вам остерегаться всех дел, требующих нового платья. Г.Д. Торо, «Уолден, или Жизнь в лесу»
В то время, когда происходили эти события, организовывалось предостаточно зрелищных мероприятий с маскарадными костюмами. В пабах, клубах, бальных залах, на дискотеках и вечеринках – как будто групповая мания охватывала собранных вместе мужчин и женщин, и заставляла их, почти через равные интервалы времени, прикрывать свои тела взятым напрокат реквизитом и на несколько часов превращаться в совсем других людей. За два года до этого (первое подобное мероприятие в отеле «Хауорд») тема новогоднего маскарада была: «Как мы будем одеты, если потонет корабль», что чрезвычайно сильно напрягло воображение, чувство юмора и способность к импровизации, поскольку этого требовалось достичь минимальными средствами. Темой следующего Нового года было: «Эта спортивная жизнь» и, так как она была предварительно объявлена в рекламном проспекте, многие гости подошли к этому делу достаточно серьезно и совсем отказались от импровизаций, привезя соответствующие костюмы с собой.

В этом году подобное мероприятие открывало перед участниками еще более широкие горизонты с предостаточным временем и возможностью одолжить необходимые костюмы, аксессуары и подходящий грим. Отель все еще располагал сборным гардеробом в игровом зале, но всего двое-трое из гостей копались в нем после обеда. В конце концов, все знали, что им предстоит, а многие выбрали отель «Хауорд» именно из-за маскарада. В подобных случаях считалось большим успехом, если кто-то останется в первой части вечера – а иногда и до конца – неузнанным даже для самых близких друзей. Это почти удалось самому Биньону в прошлом году, когда лишь под конец праздника его коллеги распознали лицо шефа, скрытое густой бородой и с глостерским кепи для крикета на голове.

В этом году энтузиазм гостей был так велик – за исключением шестерых, все остальные были в маскарадных одеждах – что даже Сара, которая по природе своей не была особенно общительна, почувствовала желание присоединиться к веселой группе употребляющей красные и синие коктейли в ресторане. Он находился в задней части первого этажа, а также служил и бальным залом – и все было почти готово к вечеринке.

Помещение было удивительно теплым, радиаторы запустили на полную мощность, а в большом старом камине пылал огонь на радость гостям и к ужасу управляющего отелем. Но в этот вечер огонь танцевал весело, без копоти, и взрослые вспоминали свое детство, когда тени на стенах казались им огромными, а поздно ночью прогоревшие дрова вдруг взметали искры. Чтобы усилить эффект, на каждом столе поставили по две высокие красные свечки, уже зажженные, а ореол вокруг них создавал маленькие островки теплого света в полутемной испещренной отблесками трапезной, и удлиненные желтоватые языки пламени отражались в блестящих столовых приборах.

Легче всего было рассадить гостей за тремя столами по тринадцать человек, причем для всех были сервированы только по два блюда. На каждом месте стояли карточки с именами тех, кто должен был сидеть за соответствующим столом, а также с двумя цифрами, обозначающими места за вторым столом (для третьего и четвертого блюда), и за третьим столом (для пятого и шестого блюда). Эта система была испробована Биньоном в прошлом году и, несмотря на то, что одна или две пары не сумели точно следовать указаниям по смене столов, эффект от социального общения был чрезвычайно успешен. Единственной проблемой при этой системе было неудобство в перемещении тарелочек с хлебом с места на место, но и этот конфликт был умело разрешен, когда булочки и масло переложили на общие подносы.



Без четверти восемь (ужин должен был начаться в восемь часов) произошло кое-что неприятное: о времени Сара могла сказать абсолютно точно. Одна гостья, занимавшая номер в пристройке, одетая как мусульманка в черное длинное платье, сказала Саре приглушенным паранджой голосом, что на стене в дамском туалете написана некая гадость, и они вместе пошли проверить. И Сара была полностью согласна с голосом под вуалью, надпись была не из приятных: «Я сошел с ума» было написано над одним из умывальников черным фломастером, а ниже добавлено: «И Биньон тоже». Господи! Достаточно было нескольких минут, чтобы затереть надпись губкой и шампунем хотя бы до степени нечитаемости.

Коктейли имели огромный успех, так как помогли даже самым зажатым незнакомцам начать спокойно общаться между собой. Сам Биньон, пышно представленный как Лорд-Верховный Исполнитель, в этом году не делал попыток скрыть свою личность, он любезничал с одной маленькой худенькой девочкой, одетой в красивый японский костюм. Мистическая притягательность Востока выявила разнородные реакции, вроде парочки действительно удачных попаданий. Самой потрясающей была одна женщина с гибким телом, одетая в костюм для танца живота, что предполагало минимум одежды, и что заставляло несколько пар глаз (не считая Биньоновых) искриться похотливым блеском.

Вскоре гости отправились к своим столам, чтобы начать с закуски – свежего грейпфрута с вишнями, который уже был сервирован, и следовавшего за ним консоме о’Риц[2].

Сара взяла один бокал с текилой «Санрайз» и двинулась обратно к рецепции в холл, где закрыла на ключ входную дверь отеля. Голова ее слегка побаливала и последнее, что ей хотелось – это ужин из шести блюд. Единственное о чем она мечтала, так это лечь пораньше и точно это она (обещала же себе!) сделает сразу после того, как поможет сервировать жареную форель с миндалем, а после свиные отбивные по-нормандски. (Ягодный торт, сыр, пирожные и кофе, как ее уверял Биньон, особых затруднений не вызовут). Она никогда не ела много, считая, что может легко поправиться. И уж точно она не собиралась встретить Новый год с лишними килограммами.

Коктейль был хорош, а до сервированного на закуску грейпфрута оставалось еще несколько минут, так, что Сара закурила одну из шести сигарет, которые она себе позволяла за день, глубоко вдохнула дым и с наслаждением опустилась на свой стул.

До восьми часов оставалось десять минут.

Спустя две-три минуты она услышала где-то вблизи шум. И внезапно, против всякой логики – в пустом полуосвещенном фойе было тихо, а из ресторана долетали радостные возгласы – ее охватило такое чувство страха, что ее волосы цвета меди встали дыбом. А после также внезапно к ней вернулось спокойствие. Из мужского туалета появился мужчина в пестром костюме, который при иных обстоятельствах вызвал бы у нее другие мысли, но сейчас она любезно ему улыбнулась. Мужчина, вероятно, потратил кучу времени, чтобы достичь такого убедительного вида – карибец с шоколадной кожей. Но может, он еще и не был полностью готов, так как, проходя к ресторану, протирал намазанные коричневой краской руки белым платком, цвет которого уже больше был похож на шоколад, чем на ваниль.

Сара отпила коктейль и почувствовала себя лучше. Просмотрела единственное письмо, которое очутилось на ее подносе этим утром: некая дама из Челтенема благодарила за «похвальную оперативность», с которой ей была забронирована комната. Сара подняла голову и увидела перед собой улыбающегося Лорда-Верховного Исполнителя.

– Еще один? – предложил он, кивнув на коктейль.

– Мм, было бы чудесно, – услышала она свой голос.

Что ей вспоминалось после этого? С уверенностью помнила, как сервировали столы после консоме. Как убрала бесчисленные вилки и ложки, лежавшие на месте, предназначенном для той зануды из Солихола, Дорис Аркрайт. Была на кухне, когда одна свиная отбивная свалилась с тарелки на пол, а после была старательно почищена и возвращена обратно. Выпила третий коктейль. Танцевала с Лордом-Верховным Исполнителем. Съела на кухне два куска торта. Танцевала в тусклом свете бального зала что-то вроде ча-ча-ча с загадочным «карибцем», который получил награду за самый удачный мужской маскарадный костюм. Сказала Биньону, чтобы тот не глупил, когда он подкинул идею перепихнуться вдвоем в ее временной спальне. Выпила и четвертый коктейль, цвет которого уже не могла вспомнить. Ее слегка подташнивало и, не дожидаясь пока пропоют «Старое доброе время»[3], она побежала наверх и, в конце концов, оказалась в постели.

Это были наиболее ясные моменты, того бурного вечера. («Но, вероятно, было и кое-что другое, мисс Джонстон?») Да, было и кое-что другое. Она вспоминает стук множества дверей, когда закончились песни и музыка – должно быть, прошло полчаса после полуночи – и стоя у окна (одна!), видела, как гости из пристройки возвращаются по комнатам: две женщины в светлых пальто, а между ними карибец, тот, что получил награду, он обнимал их за плечи. За ними шли еще трое: женщина в парандже, которая обнаружила надпись в туалете, а с двух сторон от нее – самурай и арабский принц. Группу завершал Лорд-Верховный Исполнитель, в наброшенном на маскарадные одежды темном тяжелом пальто. Да! Она совершенно ясно вспоминает, что видела их всех, включая Биньона, входящими в пристройку, а чуть позже Биньон вышел и закрыл резервным ключом боковую дверь пристройки – вероятно, чтобы уберечь гостей от нежеланных посетителей.



Сара проснулась незадолго до семи утра и некоторое время не могла понять, где она. Потом испытала поистине детское восхищение, когда отдернула занавески и увидела белое покрывало – на карнизе окна и на ветвях деревьев. Снаружи все выглядело достаточно морозно. А внутри она с удовольствием ощупала небольшой хорошо нагретый радиатор, благодаря которому было так уютно в комнате. Сквозь замерзшие стекла окна Сара бросила еще один взгляд на толстый снежный ковер – казалось, будто Всевышний махнул кистью в последние часы минувшего года и окрасил землю в ослепительно белой цвет. Сара подумала, а не залезть ли снова в постель, но отказалась от этой мысли.

Голова ее слегка побаливала, а она знала, что на кухне есть аспирин. Так ведь она все равно обещала помочь с завтраком. Лучше было встать, даже выйти и немного прогуляться по девственному снегу. Насколько она видела, не было ни одного следа на гладкой снежной поверхности, которая окружала странно притихший отель, и в сознании ее всплыла строка из стихотворения, которое ей всегда нравилось: «И чистый снег еще не смят…»[4]

Всего за несколько секунд вода в умывальнике стала совсем горячей, и она вытащила полотенце из сумки. Внезапно она заметила кофейного цвета пятно на правой ладони, а после такое же на белом полотенце, которое вероятно использовала вчера прежде, чем лечь спать. И, конечно, сразу догадалась, откуда оно. Неужели этот проклятый карибец испачкал ее блузку, когда левой рукой обвивал ее талию (возможно чересчур интимно) над узкой черной юбкой? Да! Так и было! К дьяволу! Голова у нее разболелась еще больше, пока она пыталась отчистить отвратительное пятно с кремовой блузки. А, ладно, едва ли кто-нибудь его заметит.

Было семь сорок пять, когда она вошла на кухню. Очевидно, она единственная болталась в такую рань по отелю. Но Сара Джонстон не знала, что в отеле есть еще и человек, который уже никогда не сможет прогуляться. В номере, обозначенном на табло для ключей на рецепции как «Пристройка 3», лежал мертвый мужчина. Окно комнаты на первом этаже было открыто, радиатор отключен, а температура его тела была такой же, как в эскимосском иглу. В конце года было морозно, и тело на покрывале двуспальной кровати в «Пристройке 3» совсем заледенело.

СЕДЬМАЯ ГЛАВА


Среда, 1го января, после полудня


Но если того одного смог добыть – Не ищи подтверждений нигде; Ибо Тысячный будет тонуть или плыть С тобою в любой воде. Редьярд Киплинг, «Один из тысячи»
Начальник полиции Оксфорда имел международную известность благодаря своим успехам в борьбе с терроризмом; этот Новый год принес ему меньше проблем, чем ожидалось. Из-за плохой погоды, воспрепятствовавшей пресловутым мирным гражданским шествиям от Карфакса до Гринхем-Комен, а также из-за отложенного матча первого дивизиона между Оксфорд Юнайтед и Эвертоном, большинство полицейских сил, мобилизованных и в городе, и в провинции, оказались не у дел. Правда, случился ряд катастроф на шоссе А40, но без серьезных ранений и больших пробок.

По сути это был достаточно спокойный новогодний день. В 18:30 шеф полиции уже собрался покинуть свой кабинет в Управлении полиции в Кидлингтоне, когда суперинтендант Белл, из Городского управления в Сент-Олдейтсе, позвонил и спросил, нет ли случайно среди персонала лишнего инспектора из Отдела уголовных преступлений.

Телефон долго звонил, прежде чем единственный обитатель холостяцкой квартиры на Бэнбери-Роуд в Северном Оксфорде приглушил звук финала Die Walkuere[5], и ответил.

– Морс! – сказал он резко.

– А, Морс! – (Полицейский начальник ожидал, что все и сразу узнают его голос, и в большинстве случаев так и было.) – Предполагаю, что вы только что выползли из постели и готовы к новой бурной ночи?

– И вас с Новым Годом, сэр!

– Ну, год, похоже, будет хорош для преступности, Морс: в нижнем конце вашей улицы произошло убийство. Предполагаю, что вы не имеете с ним ничего общего, разумеется.

– Я в отпуске, сэр.

– А, не имеет значения! Возьмете отгулы позже в январе.

– Или в феврале, – пробормотал Морс.

– Можно и в феврале! – согласился шеф полиции.

– Боюсь, что этим вечером я занят, сэр. Участвую в финале викторины в пабе, во «Фрайяре».

– Рад слышать, что есть люди, проявляющие такое доверие к вашим умственным способностям.

– Я действительно хорош, если исключить спорт и попмузыку.

– О, это я знаю, Морс! – Теперь шеф полиции говорил совсем медленно. – Я тоже верю в ваши умственные способности.

Морс вздохнул в трубку, сохраняя спокойствие, а начальник продолжил:

– У меня в распоряжении дюжина ребят, если вам потребуются.

– На дежурстве ли сержант Льюис? – спросил Морс, полностью сдавшись.

– Льюис? А, да. В сущности, он будет проезжать мимо и заберет вас. Я подумал, знаете ли, хм…

– Вы очень любезны, сэр.

Морс положил трубку и отошел к окну, где осмотрел необычно пустую, как бы оглохшую улицу. Только некоторые машины время от времени проезжали по обледеневшей мостовой. Вопреки всему этому, Льюис согласился приехать. Вообще-то, подумал Морс, он вероятно с радостью оторвется от просмотра телепрограммы новогоднего вечера.

На лице Морса появилось едва заметное злорадство, когда он увидел, как полицейская машина застряла в слякотной колее. Он махнул рукой мужчине, который вышел из нее – крепкому, на вид слегка простоватому человеку, для которого единственным недостатком в его спокойной жизни, полной добродетелей, было ненасытное пристрастие к яйцам и жареному картофелю, а также страсть к быстрой езде.

Сержант Льюис глянул вверх на окна квартиры и заметил жест, которым Морс поприветствовал его. Был бы Льюис внимательнее, он заметил бы в глубокой тени холодных синих глаз Морса проблески пламени почти радостного удовольствия.

ВОСЬМАЯ ГЛАВА


Среда, 1-го января, вечер


И потому я выхожу к вам, вооружившись иллюзией вменяемости, которая есть у столь многих из нас. А.Д. Баттон, вице-маршал авиации
Льюис припарковался позади двух полицейских машин у отеля «Хауорд», перед главным входом которого стоял полицейский в форменной фуражке с черно-белыми клетками. Его коллега в такой же униформе охранял вход в прилегающее владение ниже по Бэнбери-Роуд.

– Кто расследует случившееся? – спросил Морс первого полицая, проходя через фойе, и отряхивая снег с ног.

– Инспектор Морс, сэр.

– Знаете, где он? – спросил Морс.

– Не уверен, сэр. Я только что прибыл.

– Знакомы с ним?

– Никогда его не видел.

Морс прошел дальше внутрь, а Льюис похлопал полицейского по плечу и прошептал ему на ухо:

– Когда его увидишь, Морса то есть, он ведь главный инспектор и очень строг, так что – повнимательней, парень.

– Ну, разве мы не пара! – пробормотал Морс, пока они вдвоем стояли перед стойкой регистрации. В комнатенке с кассовым окошком сержант Филлипс из Городского отдела по борьбе с уголовной преступностью (Морс был с ним знаком) говорил с бледным и озабоченным человеком, представленным им как мистер Джон Биньон, владелец отеля. И вскоре Морс и Льюис знали от самого владельца столько же – то есть почти ничего – сколько и все остальные о недавно случившейся трагедии в отеле.

Двое детей из семьи Андерсенов только что закончили лепить снеговика, и уже смеркалось, когда подошел их отец мистер Джеральд Андерсен. И именно он заметил, что одно из окон с задней стороны первого этажа пристройки открыто. Увиденное его удивило, поскольку было морозно и дул северный ледяной ветер. Приблизившись, он увидел, как колышутся от сквозняка полуопущенные шторы. Он не стал подходить вплотную к окну, под которым (он это заметил) снег был нетронут. Вернувшись в отель, он рассказал о случившемся жене, потом по ее настоянию поделился беспокойством с владельцем – к 17:00. И это было все. В результате оба – Андерсен и Биньон, прошли в пристройку и по застланному ковром коридору приблизились ко второй справа двери, на ручке которой висела табличка с просьбой на английском, французском и немецком к возможным непрошенным посетителям не беспокоить обитателя комнаты. Постучав несколько раз, Биньон открыл резервным ключом дверь и сразу понял, почему человек внутри не в состоянии (очевидно уже достаточное время) реагировать на стук либо беспокоиться по поводу ледяных порывов ветра.

Человек на кровати был мертв, а комната холодна как могила.

Почти сразу слух об убийстве разлетелся по отелю. И, несмотря на неистовые протесты Биньона, большинство гостей (включая, как оказалось, всех из пристройки), наплевав на закон, упаковали багаж, подхватили чемоданы (в одном случае даже не оплатили счет) и покинули отель «Хауорд», до приезда сержанта Филлипса с Сент-Олдейтс в 17:40.

– Что? – взревел Морс, когда Филлипс объяснил, как позволил еще четверым гостям покинуть отель, после того как проверил их имена и адреса.

– Но ведь ситуация была очень сложной, сэр, и я подумал…

– Господи! Вам никогда не говорили, что при сомнительных обстоятельствах нужно задержать подозреваемых! А что делаете вы, сержант? Говорите им: «проваливайте»!

– Я собрал подробные…

– Просто замечательно! – ядовито ответил Морс.

Биньон, который стоял рядом совсем обескураженный, пока Морс (не без основания, надо признаться) распекал незадачливого Филлипса, решил прийти на помощь.

– Положение действительно было очень сложным, инспектор, и мы подумали…

– «Подумали»! – то, как Морс повторил это слово, припечатало того как наказание за подобное нахальство, и стало ясно, что ему с первого взгляда не понравился собственник отеля. – Мистер Биньон, вам ведь не платят, чтобы вы думали в таких случаях? Нет? Но мне-то платят! Платят даже и сержанту Филлипсу. И если я только что ругал его, так это потому, что я в принципе уважаю то, что он думает и что пытается делать. Но был бы вам очень обязан, если бы вы не высказывали свои мысли, пока я не попрошу вас об этом – можно?

В конце этой небольшой проповеди голос Морса стал холодным и ровным как снег, который Сара Джонстон видела этим утром. Сама она, сидя молчаливо в рецепции, была напугана новоприбывшим, и больше всего его резким тоном. Но по слухам, лицо найденного в Пристройке 3 трупа, было ужасно обезображено. И ее успокаивал тот факт, что в полиции оценили серьезность преступления и прислали человека из высших служащих Отдела уголовных преступлений. Однако он был странен, этот мужчина с пронизывающими глазами – глазами, которые вначале напомнили ей некоторых фанатичных политиков, которых она видела по телевизору – глазами, как бы направленными к далекому воображаемому горизонту. И все же это было не совсем так, и она это поняла, когда подавив первоначальный гнев, он посмотрел на нее так прямо и дерзко, что она была готова поклясться в тот момент, что он ей подмигнул.

Это был человек, которого она видела накануне!

Вошел еще один мужчина – сгорбленный человек, которого она уже видела раньше. В глазах Сары он тоже был странным представителем рода человеческого. На его печально опущенных тонких губах висела сигарета, а несколько прядей прямых черных свалявшихся на желтоватом темени волос делали его похожим на мелкого лавочника.

Как ни странно, в течение пятнадцати лет, которые они были знакомы – и уважали друг друга – Морс неизменно обращался к полицейскому врачу по имени, тогда как врач всегда называл Морса полным именем.

– Я здесь уже почти час, – начал врач.

– Медаль ожидаете, или что? – сказал Морс.

– Вы ведете следствие?

– Да.

– Ну, тогда идите и смотрите. Буду в вашем распоряжении, когда позовете.

Вышагивая непосредственно за Биньоном, Филлипсом и Льюисом, Морс пошел к пристройке, но посредине остановился и воззрился на огромный подъемный кран, вознесшийся на пятьдесят метров над землей, будто благословляя или проклиная оба крыла постройки, между которыми находился.

– Меня не смогли бы заставить делать эту работу, Льюис, – сказал он, пока его взгляд витал по нестабильной конструкции, на верхотуре которой предполагалось находиться оператору.

– В этом нет необходимости, сэр. Этим можно управлять и с земли, – Льюис указал на платформу, всего в двух метрах над землей, из железного пола которой под разными углами торчали рукоятки рычагов. Морс покачал головой и обратил свой взгляд с кабины крана на крестообразную железную мачту, черневшую на фоне нахмуренного темного неба.

Они вошли через боковую дверь пристройки, Морс по-быстрому осмотрел застланный ковром коридор, протянувшийся на десять метров перед ним. Его конец был обозначен досками, оттуда со временем откроется проход прямо в фойе. Морс прошелся до конца коридора и осмотрел временное препятствие: по наскоро зацементированному полу, поверх кирпичей, были набросаны разномастные балки. В результате строительной деятельности у законченной части пристройки пластом с метр лежал тонкий слой пыли, и было ясно видно, что никто не входил и не выходил оттуда. Морс обернулся и некоторое время рассматривал короткий коридор, по которому они пришли и множество грязных следов обуви (среди которых и их собственные) на темно-красном ковре, цвет которого был также неприятен Морсу, как и репродукция позднего Ренуара, висевшая на стене справа.

Стоя там и все еще оглядываясь на боковой вход, он отметил простую географию пристройки. Из коридора можно было выйти через четыре двери: направо были номера 2 и 1, и точно напротив 1 был номер 4, а за тесной не застланной ковром лестницей (временно закрытой, но без сомнения ведущей на незаконченный второй этаж) была дверь номера 3. Из того что он понял раньше, Морс не питал большую надежду обнаружить некие уличающие отпечатки пальцев на ручке двери, которую уже трогал Биньон, а может и другие. И все же он посмотрел на ручку с известной надеждой, а также и на треугольную табличку, которая все еще висела на ней.

– Слово «stören» пишется с умлаутом[6], – сказал Морс.

– Ja! Das sagen mir alle[7], – ответил Биньон. Морс, познания которого в немецком основывались на его страсти к Рихарду Вагнеру и Рихарду Штраусу, и который именно поэтому был не в состоянии вести разговор на этом языке, решил, что разумнее будет не затрагивать больше эту тему. А также решил, что Биньон может быть не такое уж ничтожество, каким показался из-за невзрачной внешности.

Внутри Пристройки 3 сразу справа дверь вела в маленькое тесное помещение с умывальником, унитазом и ванной с душем. В самой спальне мебель состояла из двух кроватей, сдвинутых вместе и заправленных белыми покрывалами, прикроватных тумбочек и телевизора в углу, а налево от двери был встроенный гардероб. И все же не мебель привлекла внимание Морса и Льюиса, застывших у двери. Перед ними на более удаленной части кровати всего в метре от окна лежало тело мертвеца. Морс всегда чувствовал отвращение при непосредственном осмотре трупов, но он знал, что должен это сделать. Однако то, что он увидел, было достаточно странно: мужчина в карибском наряде лежал на боку с лицом, повернутым к ним, а голова его утопала в большой свернувшейся луже крови, похожей на красное вино, выплеснутое на снег. Левая рука мертвеца была подвернута под тело, но правая выглядывавшая из длинного рукава голубой рубашки – без сомнения была рукой белого человека.

Морс, отводя глаза от этой кровавой сцены, перевел долгий и потрясенный взгляд на окно, потом посмотрел на телевизор, и наконец, втиснулся в маленькую туалетную.

– Появился ли человек, который будет снимать отпечатки? – спросил он Филлипса.

– В любой момент прибудет, сэр.

– Скажите ему, чтобы осмотрел радиатор, телевизор и унитаз в туалете.

– Что-нибудь еще, сэр?

Морс пожал плечами.

– Пусть решит сам. Я никогда особенно не рассчитываю на отпечатки.

– Не знаю, сэр, но ведь… – начал Филлипс.

Но Морс поднял руку, подобно священнику, благословляющему паству, и прервал то, что Филлипс вознамерился сказать ему.

– Я приехал сюда не для того чтобы спорить, молодой человек! – Он снова осмотрелся и уже собрался покинуть Пристройку 3, но вернулся в комнату и открыл ящик тумбочки под телевизором, а потом другой, внимательно заглядывая в углы.

– Ожидали найти что-нибудь? – спросил Льюис тихо, когда они вдвоем с Морсом возвращались в отель.

Морс покачал главой.

– Просто привычка, Льюис. Однажды в гостинице в Тенби нашел банкноту в десять фунтов, всего-навсего.