Елена Хаецкая

Страховка



На голографиях детских лет Бугго Анео предстает с тройным бантом над левым ухом, с большим воротником, где каждая складка выложена трубочкой. Только по тому и можно ее узнать, что улыбается знакомо: чуть кривенькой улыбкой, выставив с одной стороны кончик клычка.

Такой она была в тот день, когда отец впервые взял ее с собой в космопорт — посмотреть на отбытие «Императрицы Эхео». На «Эхео» вторым помощником летел один из его бесчисленных боевых товарищей, и отец незамедлительно отправился разыскивать приятеля, а дочку оставил возле бара, велев никуда не уходить. Оказавшись наедине с космопортом, Бугго впала в странное оцепенение. Она как будто не могла пошевелить ни рукой, ни ногой. Из бара, отгороженного от нижнего зала тонкой светящейся сеткой, время от времени доносилось короткое веселое шипение — автомат выплескивал в поднесенный стакан строго отмеренную порцию выпивки. В большом стеклянном окне стоял космос, черный, без звезд. По глубокой черноте медленно двигались корабли, опоясанные огнями, подгоняемые лучами прожекторов. Их бока вдруг выныривали из-за какого-то угла и оказывались совсем близко от стекла. Один раз Бугго ясно разглядела выбоину в металле корпуса, и внезапно девочку затопили смутные, почти неоформленные, но несомненные и сильные ощущения: соприкосновение с не имеющей осознаваемых пределов Вселенной и всем, что разбросано по ней.

Мимо Бугго проходили самые разные фигуры, мелькали, одуряя, лица, доносились голоса; время от времени кто-нибудь входил в бар, почти задевая Бугго рукавом, а девочка все стояла, не смея двинуться с места, словно боялась, что от единого ее жеста этот калейдоскопический мир рассыплется на мириады цветных осколков.

И тут на нее налетел отец, а с ним какой-то человек родом из Хедео, почти белый. Отец обнимал этого незнакомца за плечо и тискал его форменную куртку, а тот фыркал и предлагал выпить.

— Мой первенец, — представил отец оробевшую Бугго.

Целый миг темные, зеленовато-коричневые глаза хедеянца смотрели в белые, с прыгающими от волнения зрачками глаза девочки. И хотя перед ней был всего лишь человек, уязвимый и смертный, взгляд этих чужих глаз, из души в душу, напрямую, минуя преграды плоти, показался ей едва ли не ужаснее встречи с открытым космосом.

Незнакомец улыбнулся, моргнул, выговорил какую-то пустую приветливую фразу, и очарование разрушилось, оставив по себе только зарубку в памяти девочки.

Втроем они вошли в бар.

Здесь оказалось уютно и забавно, как если бы все посетители вдруг волшебным образом очутились внутри игрушечного электрокамина. Отец взял для всех троих легкое полпиво. Мужчины почти не обращали на Бугго внимания — вполголоса разговаривали между собой о чем-то незначительном. Потом чужак купил девочке конфеты. Бугго любила сладкое. В память о том вечере она даже сохранила фантики.

«Императрица Эхео» бесследно пропала — затерялась среди галактик. Никто так и не выяснил, что с нею случилось. Это придало завершенность первому прямому прикосновению Бугго к космосу. Она исследовала, сколько смогла, свою душу и обнаружила там достаточно сил, чтобы выйти навстречу Вселенной и встретить там прямой и страшный взгляд незнакомца — то самое, пугающее, обнаженное, не имеющее пределов.

Отец не противился желанию первенца поступить в звездную академию — напротив, всячески этому содействовал. Оказавшись в числе курсантов в основном благодаря протекции, Бугго училась спустя рукава, по нескольку раз пересдавая экзамены, и в конце концов получила назначение на тихоходный грузовой корабль, возивший древесину с Эльбеи в шестой и третий сектора, на Хедео и Лагиди, а оттуда — медь и сахарную свеклу.

Корабль назывался «Ласточка» и был когда-то военным, но очень давно. Остались орудийный отсек, оружейный склад (превращенный в обычный грузовой трюм); в рубке сохранилось место боевого штурмана.

Летная специальность Бугго значилась в дипломе «навигатор»; однако назначение на «Ласточку» многое меняло. Строго говоря, для старенького сухогруза, который вот уже восемнадцатый год совершал одни и те же рейсы на небольшие расстояния, не требовался даже обычный штурман. Поэтому Бугго, еще не ступив в рубку вверенного ей корабля, уже нацепила капитанские нашивки. Ее обязанности были немногочисленны и однообразны. В начале рейса она должна была сообщать маршрут бортовому компьютеру и распределять вахты, на которых дежурные офицеры будут бессовестно спать.

В подчинении Бугго теперь находились: грузовой помощник Караца, младший навигатор (он же офицер связи) Хугебурка, повар (он же судовой медик) по имени Пассалакава и восемь человек курсантов.

Караца был долговяз и морщинист; в каждом подозревая наклонность к расхитительству, он отличался угрюмым характером и на любое, самое несущественное замечание обижался тяжело и безмолвно. Однако этому человеку не нашлось бы равных в общении с докерами в портах Лагиди и особенно Хедео, где сильны были, помимо обычного воровства и лени, расовые предрассудки.

Пассалакава был северянин из Люксео: жирный, с иссиня-черной кожей, лысый, вечно засаленный и шумный. Он начал знакомство с новым капитаном с того, что уронил на нее масляный пирожок, из которого немедленно высыпалась на новенькую форму Бугго мясная начинка. Пассалакава был никудышный повар, а врачом считался лишь потому, что хранил у себя в каюте медикаменты; однако из торгового флота его не списывали, поскольку замены Пассалакаве на «Ласточку» не находилось.

Младший навигатор Хугебурка встретил Бугго в порту, когда та, хрустя свежей, только что со склада, летной курткой с неразглаженными стрелками, взволнованно шагала в сторону торговых причалов. Когда он выскочил из-за угла и преградил ей дорогу, она испугалась и не сразу смогла взять себя в руки даже после того, как незнакомый офицер отсалютовал и представился. Он сделал это таким грустным, почти безнадежным тоном, что Бугго охватили дурные предчувствия.

— Старший навигатор Бугго Анео, — не без усилия выговорила она наконец. — На должности капитана «Ласточки».

— Значит, это вы, — вздохнул Хугебурка. — Позвольте проводить вас на корабль.

Хугебурка был старше Бугго лет на десять. Невысокого роста, с ранними морщинами у глаз и рта, он выглядел пообносившимся, потертым, как вернувшиеся из похода брюки. Он был неудачником. Несколько раз его отдавали под суд и понижали в должности.

Впервые это случилось из-за женщины. Тогда Хугебурка — такой же новенький, похрустывающий и полный надежд, как сейчас Бугго — получил свое первое назначение: вторым штурманом на «Гордость Гэтао», прекрасный боевой корабль. Поскольку война закончилась, «Гордости» предстояло блистать на парадах и демонстрировать свои стати и выучку офицеров во время маневров, а ее команде — мирно обрастать чинами. Хугебурка, закончивший звездную академию с отличием, сразу же показал себя с наилучшей стороны. А через полгода начался его бурный роман с младшим лейтенантом Капито. Спустя два месяца этот роман завершился безобразной сценой в офицерской кают-компании. Участниками сцены стали, помимо Хугебурки, двое артиллеристов и старший помощник. Во время суда чести Хугебурка взял всю вину на себя. Неизвестно, на что он рассчитывал. Во всяком случае явно не на то, что произошло после. Капито скоропалительно заключила брак с одним из участников скандала и вышла в отставку, а Хугебурка был понижен до боцмана и переведен на «Стремление» — заслуженный боевой корабль, далеко не такой роскошный, как «Гордость Гэтао», но все же довольно уважаемый. Два года Хугебурка исправно разбивал кулаки о матросские зубы, пока ему наконец не вернули офицерские погоны и не допустили в рубку.

На «Стремлении» о нем кое-что знали. Хугебурка слыл грязным типом, и некоторые отказывались садиться с ним за один стол.

С особенной брезгливостью относился к нему старший лейтенант Сигниц. Принимая у Хугебурки пост, он всегда протирал панель салфеткой, которую затем выбрасывал, а однажды, сдавая ему вахту, не снизошел сообщить о сбое сканера наружного наблюдения. Сбой произошел за два часа до окончания вахты Сигница и вскоре повторился. Вполне доверяя показаниям приборов, Хугебурка не воспользовался ручным визором, результатом чего стала авария. Погибло несколько человек.

Обвиненный в преступной халатности, Хугебурка предстал перед трибуналом. Следующие четыре года он вывозил радиоактивные отходы и сбрасывал их в необитаемом секторе одиннадцать. Прошение о помиловании, направленное им в трибунал по прошествии этих лет, неожиданно было удовлетворено, и Хугебурка оказался на торговом флоте, сперва матросом, а затем — младшим навигатором.

Когда капитан «Ласточки» вышел наконец в отставку, кое-кто предлагал предоставить эту должность Хугебурке, но руководство флота решительно воспротивилось. Хугебурка был этому даже рад. На «Ласточке» он рассчитывал дослужить до старости, а потом, получая маленькую пенсию, забиться в какую-нибудь щель и там скрипеть остаток жизни. Тихонько так скрипеть, почти беззвучно.

Сопровождая нового капитана, он поглядывал на нее сбоку. Выразительный профиль: большой острый нос, нахальная прядь, взбитая над бровью, кривоватая улыбка, высвечивающая острый клычок с левой стороны. Наверняка любит ссоры и в разгар скандала крушит хрупкие предметы. Хугебурке подумалось: «Хорошо, что я не ее любовник».

Она о нем ничего не знала. Слухи утихли. Большая часть сплетен осталась на военном флоте. Для Бугго он всего лишь младший навигатор в должности старпома.

Бугго вдруг остановилась — перед самыми стеклянными воротами — и тихо, счастливо вздохнула. Какой-то исцарапанный сухогруз как раз заходил на посадку. Это происходило в десятке метров от ворот, совсем близко. Он выглядел древним, обтрепанным — и все же «Ласточка» была еще старше. А Бугго словно не замечала этого. Глядела, мечтательно сблизив пушистые белые ресницы, покусывала губу.

— Как красиво! — вымолвила она, словно помимо воли. И косо поглядев на кислое лицо своего старшего офицера, осведомилась: — Вы не находите?

— Я это уже видел, — отозвался он, осторожничая.

— Я тоже! — вскрикнула она. — Ну и что?

Он промолчал. Бугго засмеялась, взяла его за рукав:

— Думаете, я восторженная, да?

— Почему вас направили на «Ласточку»? — решился спросить Хугебурка.

Бугго подвигала бровями.

— Если говорить честно… Эй, а вы не разболтаете?

— Я — труп, — сказал Хугебурка так серьезно, что его слова можно было принять буквально.

— Ладно, — махнула рукой Бугго. — Я плохо училась. Вот почему.

Хугебурка поперхнулся.

— Что?

— Ну да. Что вы так выпучились? Я закончила академию хуже всех на нашем курсе.

— Ясно, — сказал Хугебурка и замолчал.

Бугго поглядела на него испытующе.

— Только не говорите, что вы были отличником.

— Не скажу, — обещал он. — Идемте.

Они вместе шагнули за ворота, и Бугго впервые оказалась на настоящем летном поле.

«Ласточка», как ни странно, ничуть не разочаровала ее. Конечно, корабль выглядел далеко не так внушительно, как это представлялось в мечтах, особенно на первом курсе, но зато Бугго была его капитаном.



Груз леса уже разместили в трюмах, когда новый капитан в сопровождении старшего помощника появилась возле корабля. Бригадир докеров беседовал с Карацей о чем-то крайне неприятном, но увлекательном. При виде Бугго оба на миг замолчали, глянули на нее раздосадованно, а после отвернулись и продолжили спор. Хугебурка, не изживший военных повадок, хотел вмешаться, но Бугго остановила его.

— Я подслушиваю, — объяснила она.

— …Конечно, вы предпочитаете грузить фрукты, — язвил Караца. — А еще лучше — бриллианты.

— Накинуть премиальные… — гудел бригадир.

— Бревно ведь не сопрешь, — гнул свое Караца.

— Тык-в-тык все уложили, — настаивал бригадир. — Как само выросло. Да и капитан ваш намекал. Если, мол, к сроку…

— Капитан Эба в отставке. Теперь он если на что и намекает, то только диванным клопам, а новый — уж не знаю, как решит.

Бугго быстро приблизилась к Караце, отсалютовала, вытянулась, уставилась в его мятое лицо преданным взором.

— Что? — спросил Караца гневно.

— Капитан «Ласточки» старший навигатор Бугго Анео к месту службы прибыла, господин грузовой помощник! — бойко, как комнатная собачка, протявкала Бугго.

— Что? — растерялся Караца.

Впервые за долгие годы Хугебурке захотелось смеяться.

— Дозвольте обратиться к господину бригадиру докеров!

Караца залился краской. В глубинах его морщин темно отсвечивало густо-свекольным, почти черным, а скулы и щеки стали серовато-розовыми. Он несколько раз шевельнул рукой, словно собирался взмахнуть ею, а затем передумал, втянул голову в плечи и отошел молча. Бригадир, не понимая происходящего, ждал довольно спокойно, пока Бугго внезапно не перестала тянуться струной и не заговорила непосредственно с ним:

— Вся сумма по контракту выплачена?

— Э… — выдавил бригадир.

— Дайте.

Бугго выхватила лист из его руки, проглядела, поставила подпись.

— Идите.

— Что?

— Вон! — произнесла она почти доброжелательно и повернулась к бригадиру спиной. Караца смотрел на нее странно. — Я правильно поняла: мы можем отправляться? — спросила его Бугго.

— Да, — хмуро сказал Караца.

Бугго бодренько полезла по трапу. Хугебурка и Караца смотрели, как виляет ее тесная форменная юбка. Караца вдруг плюнул и стал подниматься следом.

Внутри «Ласточка» выглядела так же неказисто, как и снаружи. Почти все свободное пространство, превращенное в грузовые отсеки, было забито бревнами и контейнерами. Кроме леса везли еще частную почту.

Кают-компания представляла собою узкое, как шланг, помещение. Там застоялся запах казенной пищи. С одной стороны имелись четыре иллюминатора, причем два из них были глухо закрыты стальными листами. Под иллюминаторами разместились столы: один офицерский и два для команды. В три ряда горели в потолке лампы, половина из которых вышла из строя и густо запылилась.

Им предстояло лететь на Лагиди — это шесть суток. Выгрузить там лес и часть почты. В порту «Лагиди-6» взять восемь тонн сахарной свеклы. Получить подтверждение готовности груза на третьи сутки полета.

Бугго подняла руку к устройству внутренней связи и вызвала Хугебурку.

— Объявляйте вылет. Встретимся в рубке.

В рубке было так же темно и тесно, как и везде на корабле. Перед бортовым компьютером втиснулся топчанчик, настолько здесь неуместный, что не сразу воспринимался сознанием. Это была старенькая дачная мебель из дешевого, но очень прочного пластика, с сиденьем, обтянутым пестренькой тканью и набитым синтетической ватой.

Двое курсантов стояли возле топчанчика боком, заслоняя сидящего на нем, и скучно моргали. Голос, который был Бугго уже знаком, говорил так монотонно, что тянуло в сон:

— Еще раз повторяю. Курс на Лагиди. Чему равно угловое расстояние? Господин Халинц, у вас чешется мозг?

Один из курсантов вынул палец из уха и сказал:

— Угловое расстояние равно семи, господин старший помощник капитана.

— Семи чего? — осведомился Хугебурка. И, не дождавшись ответа, прибавил, зевая: — Вероятно, семи пудингам… Убирайтесь к черту.

Курсанты молча удалились. Они двигались так синхронно, что Бугго заподозрила в них андроидов. Заметив теперь капитана, Хугебурка поднялся с диванчика и быстро отсалютовал. Бугго кивнула в ответ.

— Они настоящие? — спросила она, кивая на дверь, за которой скрылись две спины.

— Разумеется, госпожа капитан. Только люди бывают так тупы.

— Мы что, должны их обучать? — поинтересовалась Бугго.

— Это предполагается. Их направляют в рейсы для того, чтобы они набирались опыта.

Бугго вздохнула:

— А вот нас не направляли.

Старший помощник уныло глядел на своего капитана. Ему было трудно стоять, и он чувствовал себя ужасно старым.

Бугго сверкнула глазами:

— А давайте их тиранить!

— Что? — растерялся Хугебурка.

— Будем гонять их в столовую — пусть подают нам кофе в постель… Ставить на вахту — охранять бревна! И чуть что — мыть кают-компанию зубной щеткой! Вообще, разведем страшный террор… Давайте?

Хугебурка провел ладонями по лицу, зарылся пальцами в волосы. Он чувствовал, что его тормошат, вытряхивают из оцепенения, в которое он погрузился много лет назад, и сам не понимал, нравится ему это или нет. Поглядев на Бугго, он вдруг ухмыльнулся и сразу стал хищным.

— И непременно заведем гауптвахту, — сказал он мечтательно. — Это будет так негуманно! Так нетолерантно!

Бугго прищурилась.

— А теперь покажите мне, как прокладывать курс на Лагиди.



«Ласточка», кряхтя, тащила бревна и почту сквозь пространство, где грезили и бились страстью сотни миров, и сама являла собой малый осмысленный мирок.

Бугго заставила нерадивых курсантов починить и вымыть светильники в кают-компании, и когда это было сделано, выявилась накопившаяся за десятки рейсов грязь. Хугебурка хмуро маячил за левым плечом капитана, пока та в рабочем комбинезоне (юбка со злополучным пятном от пирожка закисала в пятновыводителе), тускло поблескивая капитанскими нашивками, расхаживала по кают-компании перед строем курсантов. Пассалакава, скрываясь, гремел кастрюлей, которую ему было велено вычистить.

— Господа! — разглагольствовала Бугго. — Вчера перед сном я перечитывала увлекательный устав торгового флота и обнаружила там пункт о допустимости и даже рекомендованности телесных наказаний для младшего состава.

— Не может быть! — вырвалось у одного из курсантов. Это был невысокий, худенький паренек из числа зубрил с плохой памятью, как на глазок определила Бугго. Сама она презирала эту породу, поскольку памятью обладала отменной, и если бы не лень…

— Ваше имя, господин курсант? — обратилась к нему капитан.

Хугебурка тотчас устремил на беднягу змеиный взор.

— Амикета, госпожа капитан, — отрапортовал паренек.

— Угу, — молвила Бугго. — К вашему сожалению, это правда. Пункт о телесных наказаниях был внесен в устав во времена Дикой Торговли, когда правительства пытались найти общий язык и хоть как-то упорядочить обмен товарами. С тех пор не поступило ни одного официального ходатайства о его отмене. Полагаю, господа, о нем попросту забыли. Но это означает также, что вас могут высечь или посадить на хлеб и воду до окончания рейса без всяких последствий для меня. Прошу это учитывать, когда будете оттирать всю здешнюю грязь. А вы, господин Амикета, следуйте за мной.

Амикета оставил своих товарищей наедине с тряпками и мыльным раствором и поплелся следом за Бугго. Он терялся в догадках. Конечно, он ляпнул… но ведь непроизвольно! Не в армии же они, в конце концов…

Хугебурке казалось, что он видит сон. Забавный сон. Жаль, что короткий. Скоро завопит вибробудильник, затрясет подушку: все, Хугебурка, хорош дрыхнуть, пора на вахту.

Они спустились в грузовой трюм и остановились под тусклой лампочкой. Видны были шершавые, будто шелушащиеся стволы, схваченные стальным тросом. Громадные их связки лежали в темноте — впереди, до самой переборки.

— Вот ваш пост, господин курсант, — молвила Бугго строго. — Прошу охранять с надлежащим усердием.

Амикета заморгал.

— Вопросы? — осведомилась Бугго.

— Что охранять?

— Груз! Еще вопросы?

— Зачем?

— Чтоб не сбежал! Я буду вас проверять! В качестве дисциплинирующего упражнения для ума рекомендую декламировать душеполезную таблицу умножения! Я буду подслушивать, учтите!

И Бугго с безмолвным старшим помощником за спиной удалилась.

Через четыре часа Амикету сменила плотная девица с плоским лицом и густыми рыжими волосами. Ее звали Фадило. Когда она появилась на трапе, Амикета, ошалевший от темноты и одиночества, поначалу даже не поверил собственным глазам.

— Ты здесь? — крикнула девушка. — Амикета!

Из динамика внутренней связи тотчас прозвучал резкий голос Хугебурки:

— Курсант Фадило! Уставное обращение — «курсант Амикета»! Еще одно нарушение — и я выверну лампочку, будете стоять в темноте.

— Пост сдан!

— Пост принят!

А шепотом:

— Ты как тут?

— Есть хочу. И спать. Скука.

— Как по-твоему, она нормальная?

— По-моему, ей замуж надо, — сказал Амикета чуть громче, чем требовала осторожность, после чего три ночи подряд его поднимали с постели и отправляли мыть отхожее место.

Эпоха гуманотолерантности сделала свое дело: люди в большинстве вырастали терпимыми к любой глупости и более всего опасались за целостность своего тела. Они питались экологически чистыми продуктами и не возражали резкостью на резкость. На военном космофлоте существовала целая наука по превращению человека гуманотолерантного в человека дееспособного.

А Бугго по природе не была ни гуманной, ни толерантной. Поэтому уже через два дня на «Ласточке» царил полный порядок. Пассалакава, которого теперь принуждали ежедневно мыть посуду, в том числе и после супа, страдал глубоко, но втайне.

На четвертые сутки полета курсант Халинц прихватил с собой на вахту маленькую трубку, купленную перед самым вылетом в порту у вертлявой карлицы, одетой в платье из длинных грязных лент. Карлица ласково вилась возле курсантов и предлагала им разную полулегальщину, составляющую атрибутику бывалого космоволка. Ребята охотно брали амулетки, «порошок воображения» и трубочки для его раскуривания, браслеты с кинжальчиками и пояса с вычурными гигантскими пряжками, которые при попытке сесть вонзаются в область подреберья.

Бессмысленное стояние под тусклой лампочкой раздражало Халинца, наверное, больше, чем остальных его товарищей. Это был нетерпеливый молодой человек, красивый и крепкий. Надеясь на свое физическое совершенство, учился он плохо. Направление на «Ласточку» для прохождения практики оказалось для него полной неожиданностью. Халинц воспринял это как оскорбление и несколько дней ни с кем не разговаривал. Старый капитан Эба, по крайней мере, не мешал Халинцу испытывать презрение к жалкому корыту, на котором они летали, что служило парню слабеньким утешением. Бугго отняла у него и эту последнюю отраду. Она заставляла уважать себя и бедную «Ласточку».

Халинц попытался ощутить себя космоволком. Не спеша набил трубку, зажег и стал ждать, жадно вдыхая дым.

Сладко и удушливо обтянуло горло и нёбо, обжигающе лизнуло язык. Халинц коснулся языком десен — запылали десны.

Стало весело и в то же время странно, потому что Халинц твердо был уверен: это веселье — не его собственное. Чье-то.

Халинц хихикнул, и голос прозвучал издалека, откуда-то из-за связки бревен. Бревна выглядели теперь маленькими и одновременно с тем угрожающими, как будто на самом деле (и Халинц смутно понимал это) были вовсе не бревнами, а злобными карликами. И там, за ними, прятался голос.

Халинц с трудом добрался до карликов и принялся искать и звать, но чем дольше он звал голос, тем более тот отдалялся, а потом вдруг откликнулся совсем рядом, но приглушенно — его придавило. Халинц наклонился, чтобы помочь ему выбраться. Как раз в этот момент послышался новый звук: как будто совсем близко пальнули из древней бронзовой пушки, и воздух вокруг затрясся, бесконечно вибрируя. Металлический трос лопнул. Невероятно тяжелые и очень твердые карлики набросились на курсанта и смяли его.

Бугго сидела в кают-компании, пила дрянной кофе и читала лоцманское описание космопорта «Лагиди-6», когда вбежала Фадило. Рыжие косы девушки, как показалось Бугго, стояли дыбом, подобно коровьим рогам. Лицо Фадило было цвета остывшего очага — грязно-пепельного, а вытаращенные голубые глаза так и подскакивали в орбитах.

Бугго положила на стол навигационные карты и затрепанную книжку.

— Курсант Фадило, вы в своем уме? — осведомилась она.

— Ой, мамочки… — бормотнула Фадило.

Бугго вылила кофе ей в лицо.

— Придите в себя! Что это у вас за пятна на комбинезоне?

Фадило провела пятерней по облитой груди, облизала пальцы, сморщилась.

— Там трос лопнул, — выговорила она. — А Халинца нет. Завалило. Не отзывается.

Бугго окаменела. Обе молча глядели друг на друга. Глаза Фадило постепенно становились обычного размера и уползали обратно в глазные впадины. Слышно было, как за перегородкой на кухонном столе шлепают пластиковые кругляшки игральных карт.

— Повторите, — сказала Бугго.

Фадило повторила, а после уронила руки на стол, голову на руки — заплакала.

Бугго рявкнула, обращаясь к перегородке:

— Господин Пассалакава!

В окне раздачи не спеша возникло лицо повара. В силу своей ширины оно умещалось там не все: видны были только круглая блестящая черная щека и веселый, немного сальный глаз.

— Аптечку, — велела Бугго. — Ну, что стоите? Берите аптечку и шагайте со мной. А вы, курсант Фадило, — она сильно толкнула безутешную девушку в бок, — немедленно соберите остальных — и в трюм.

Несколько мгновений Фадило смотрела на Бугго сквозь громадные слезы, которые тряслись в ее глазах, как две живые медузы; потом эти медузы оторвались и поползли по сереньким щекам, а когда залили губы, те очнулись и вымолвили:

— А вдруг он умер?

Бугго глянула в свою чашку, но кофе там уже не оставалось. Поэтому она просто повторила приказ. Вскочив, Фадило убежала.

За перегородкой голоса что-то обсуждали. Бугго прикрикнула:

— Господин Пассалакава! Скорее!

А после вызвала по внутренней связи Хугебурку.

Он явился почти мгновенно, грустный и собранный.

— Во втором грузовом курсанта завалило бревнами, — сказала Бугго.

— Имеет смысл выяснить, почему лопнул трос, — спокойно произнес старший помощник. — Особенно рекомендую расследование в том случае, если курсант погиб.

— Слушайте, Хугебурка, о чем вы сейчас думаете? — возмутилась она.

— Просто советую, — пояснил Хугебурка. — Не берите на себя чужой вины. Стальные тросы, особенно новые и исправные, сами по себе не лопаются. Груз устанавливали при прежнем капитане, а руководил работами господин Караца. Держите это в уме. Идемте.

Бугго, смущенная предостережением куда больше, чем несчастьем, стремительно зашагала к трапу. Курсанты сбились у входа во второй грузовой, как куры. Среди них грузно переминался Пассалакава. Бугго спрыгнула с последних трех ступенек.

— Фонари у всех?

Оказалось, только у двоих.

— Идем. Зовите его. Бревна перекладываем осторожно, беритесь только по двое.

— Когда найдете, не освобождайте сразу, — добавил Хугебурка. — Позовите меня или господина Пассалакаву.

В темноте бестолково запрыгали лучи фонариков. Куча рассыпанных бревен обнаружилась сразу. Лопнувший трос победоносно задирался над ней, изогнувшись причудливо, как металлический локон в витрине парикмахерской. Хугебурка распорядился, чтобы фонарики установили неподвижно. Сняли три бревна, увидели ногу. Сняли еще. Халинц лежал неподвижно, лицо залито кровью, лоскут кожи надо лбом сорван. Кровь еще текла, и Хугебурка кивнул, чтобы курсанта вытаскивали. Прямо под лампочкой уже ждали носилки.

— Привязывайте, — брезгливо распорядился Пассалакава.

— Повезло, что он жив, — вполголоса сказал Хугебурка капитану. — Но насчет троса все-таки стоит поинтересоваться. Сдается мне, это был очень старый трос. А накладную на новый я подписывал месяц назад.

До Лагиди оставалось менее трех суток пути.



— Странно, что он не приходит в сознание, — сказал Хугебурка, наблюдая за тем, как Пассалакава зашивает рану на голове курсанта.

— Может быть, шок? — предположила Бугго, но старший помощник покачал головой, о чем-то напряженно размышляя.

— У него еще лодыжка повреждена, — произнес Пассалакава. — Трещина — самое малое. Буду делать пока тугую повязку.

Халинц вдруг дернулся и отчетливо произнес:

— Невидимые обезьяны не плачут.

— Истинная правда, — пробормотал Хугебурка и повернулся к дверям каюты, где толпились курсанты. — Ребята, у кого еще есть наркотики?

Мгновенное замешательство сменилось шушуканьем. Бугго быстро сказала:

— Полагаю, ни у кого. Разойдитесь.

Курсанты скрылись.

Халинца забинтовали, укрыли одеялом и оставили, включив устройство внутренней связи у него в каюте на передачу, так что если он вдруг начнет стонать, хрипеть или звать на помощь, это услышит вся «Ласточка».

— А если он умрет молча? — спросила Бугго у своего старшего офицера.

— Значит, судьба его такая, — философски отозвался тот.

Они сидели в кают-компании и пили контрабандную злягу, вонючую, как сапог, и очень крепкую.

— Вы думаете, они прихватили с собой в рейс наркотики? — спросила Бугго.

— А у вас имеются сомнения? — Хугебурка поглядел ей в глаза холодно и пьяно. — Всегда предполагайте худшее, капитан.

Бугго опрокинула вторую стопку. Благодаря резкому запаху зляги Бугго не пьянела. Тело ее тяжелело, прирастало к стулу, а голова делалась все более и более ясной. И все-таки оставалась одна вещь, которая по-прежнему ускользала от понимания. Бугго угадывала ее наличие, но не могла даже предположить, в чем она заключается.

А заключалась она вот в чем. Трубка с раскуренным «порошком воображения» хоронилась под рассыпанными бревнами, тихо тлела и гаснуть не собиралась. Легкие призраки выбрались из ее красненьких недр и принялись бродить между сухими стволами, тыкаясь то туда, то сюда в поисках выхода. Кора под их прикосновением ежилась и чернела, а потом вдруг что-то выстрелило сразу в нескольких местах, и в темноте протянулся длинный яркий хлыст, который сразу же рассыпался монетами искр.

— На «Ласточке» случались аварии? — спросила Бугго у Хугебурки.

— «Ласточка» бывала даже в сражениях, — отозвался тот.

— А при вас?

— При мне еще нет. Но ведь и я здесь сравнительно недолго.

— Все-таки странно это — с тросом, — продолжала Бугго. — Завтра осмотрим все как следует.

Она с трудом поднялась и сразу упала обратно на стул. Хугебурка подхватил ее под мышки.

— Я провожу вас.

— А? Отлично! — Бугго обвисла у него на руке, и вдвоем они покинули кают-компанию.

А во втором грузовом становилось все светлее, и зарницы бродили уже по низкому потолку, вызывая к жизни подвижные тени.



Хугебурка разбудил капитана в пятом часу утра.

— В трюме пожар! — объявил он.

Бугго села, тряхнула головой.

— Не поняла ни слова, — проворчала она. — Еще раз.

— Пожар. Груз горит, — повторил старший помощник.

— Какой груз?

— Бревна.

— Слушайте, Хугебурка, вы когда-нибудь спите? — осведомилась Бугго и тут же изумленно ткнулась зубами в стакан с водой. Она сердито посмотрела на стакан, разглядела сквозь стекло пальцы, которые, как ей показалось, плавали прямо в воде, — красновато-коричневые, с обломанными черными ногтями.

— Пейте, — велел Хугебурка.

— Я сама. — Она забрала у него стакан (пальцы исчезли). После третьего глотка до Бугго добрался смысл всего сказанного прежде.

— Груз горит? — вскинулась она. — Погодите… На схеме были обозначены огнетушители… Где план грузовых трюмов?

— Огнетушители пусты, — бесстрастно сказал Хугебурка.

— Что? — не поверила Бугго.

— Пусты, — опять сказал старший помощник. — Я только что проверил.

Первое, что ощутила Бугго, было острое, почти невыносимое чувство идиотизма. Как будто весь мир вдруг бесстыдно явил свою первородную глупость, а главной дурой выставил ее самое, Бугго.

— А где же полные? — спросила она в полном соответствии с этой своей ролью.

— Вероятно, там же, где новый трос, — пояснил старший помощник.

— Что будем делать? Отвернитесь, я оденусь, — велела Бугго.

Хугебурка послушно уткнулся носом в стену и начал перечислять:

— Закроем переборки. Часть груза и почта уцелеют.

— Уцелеют?

— Возможно, — добавил он.

Визгнула «молния» на комбинезоне.

— Готово, — объявила Бугго. — Поднимайте остальных. Я зайду к Халинцу и сразу спущусь.

Халинц лежал у себя в каюте тихо. На бинтах выступили коричневые пятна, губы во сне оттопырились и влажно поблескивали. Бугго потрогала его руку, посчитала пульс. Халинц сладко, от души вздохнул и повернул голову на щеку.

— Болван! — сказала Бугго, сухо плюнула ему на одеяло и вышла.

Во втором грузовом трюме бушевал разъяренный дракон. Он ревел и рвался на волю. Хугебурка с уже обгоревшими бровями хлопал асбестовыми рукавицами и надсадно орал курсантам:

— Ты, рыжая! Навалишься всей массой, когда скажу! Так. Ты… Как тебя? Вурц? На второй рычаг. Руки оберни.

Бугго остановилась на нижней ступеньке трапа.

— Взяли! — захрипел старший помощник.

Переборка захлопнулась, и дракона заперли. Хугебурка повернул к капитану ощеренное лицо.

— Доступ кислорода все равно остался. Герметично не закроется. Там выбоина есть сверху, видели?

— Угу, — сказала Бугго, посмотрев на выбоину. И распорядилась: — Господин Хугебурка, вас прошу в рубку. Господа курсанты — в кают-компанию. И ждать! Ясно?

Им было ясно.

Компьютер воспринял приказ увеличить скорость несколько даже оскорбленно. Появилась надпись: «Программа ЛАГИДИ-ОСНОВНАЯ. Вы уверены, что хотите внести изменения?». А затем: «Программа ЛАГИДИ-ОСНОВНАЯ-ДОПОЛНИТЕЛЬНАЯ. Сохранить изменения?».

— Как скоро мы будем в порту? — спросила Бугго своего старшего офицера.

— При этой скорости — через восемнадцать с половиной часов, — ответил он и посмотрел на нее немного странно.

— Что вы хотели сказать? Говорите! — нетерпеливо приказала Бугго.

— Температура будет повышаться, — сказал Хугебурка. — Сильно. И давление, соответственно, тоже.

— Насколько сильно?

Хугебурка опустил голову, подергал себя за челку.

— Не знаю, — ответил он, глядя на свои колени. — Намного. Корпус может не выдержать. — Он метнул на Бугго быстрый взгляд. — Я рекомендую воспользоваться спасательными шаттлами.

Шаттлов было два. Раньше их полагалось три, но в нынешних условиях и двух вполне хватало, чтобы забрать с корабля весь экипаж и часть почты.

— Сообщим в порт приписки и в порт назначения, — решила Бугго.

Курсанты в кают-компании глядели взволнованно. Еще две-три аварии, а лучше — бой, и все, готова хорошая команда.

— Фадило и Вурц, возьмете носилки, заберете Халинца. Амикета, Фэйно — в грузовой-три. Всю частную почту, какая влезет, упихайте в два контейнера. Только письма и маленькие бандероли. Свое барахло оставьте здесь. Вопросы есть?

Она обвела их глазами. Вопросов не было.

— Встречаемся в транспортном.

Ребята быстро переглянулись.

— Живо! — сипло заревел Хугебурка, и они так и брызнули в разные стороны.

— Господин Караца, — продолжала Бугго, — вас я попрошу внимательнейшим образом собрать всю документацию. Эвакуируйте, пожалуйста, все бумаги и записи бортового компьютера.

— Записей нет, — сказал Хугебурка. — Компьютер не делает копий. Можно забрать сам компьютер.

Последнюю фразу Бугго пропустила мимо ушей.

— Значит, обойдемся без записей. Господин Пассалакава, вы не берете с собой ничего. Это все.

Бугго отвернулась.

В порту приписки на сообщение о пожаре отреагировали стоически: «Известие внесено во временную базу данных. Ждем уточнений». Иначе отнесся порт назначения. Из «Лагиди-6» с малыми интервалами пришло несколько панических воплей: «Только бревна?», «Какая компания страхует ваши грузы?», «Капитан Эба, вы сошли с ума!», «Сообщите точный список погибших».

Бугго отправила туда единый ответ: «Список погибших бревен уточняется. Страховая компания — ЛИЛИЯ ЛАГИДИ. Капитан Эба на пенсии. Подпись: капитан Бугго Анео».

Затем она отключила связь и побежала в транспортный отсек.

Тревожные юные лица обратились к ней, едва она показалась на пороге.

— Ребята, кто сумеет посадить шаттл? — заговорила Бугго на ходу.

Они снова запереглядывались.

— Да ладно, не все же вы тупые идиоты, — успокоительно произнесла она.

Вызвалась Фадило.

— Отлично. Вы, господин Хугебурка, поведете другой. Идите первым, чтобы курсант Фадило лучше ориентировалась.

Бугго смотрела, как втаскивают на борт контейнеры с почтой. Черное лицо Пассалакавы уже беспокойно маячило в иллюминаторе. Караца скрывался в недрах второго шаттла. Один за другим курсанты исчезали в люке. Бугго кивала каждому вслед.

Хугебурка поднялся предпоследним и тотчас выглянул опять.