Марианна Алферова
Беловодье
Все имена и фамилии изменены, названия некоторых городов и поселков вымышлены, дабы не подвергать опасности тех, кто оставляет СЛЕД НА ВОДЕ…
Глава 1
ТЕМНОГОРСК
Нет, в недобрый час приехала Тина в Темногорск! Какой бес-искуситель, обманщик или просто завистник уговорил ее направиться в это обиталище колдунов? Сначала услышала от подруг, потом в газетке прочла и кинулась собирать сумки.
И вот ранним утром стояла она на железнодорожной платформе и не знала, куда двинуться. Город был невелик, утопал в зелени и делился на две почти равные части — одну безликую, застроенную многоэтажками и утыканную остриями фабричных труб; вторую — одноэтажную, с оазисами роскошных каменных коттеджей. Особняки строились вдоль одной из улиц, тесня деревянные, приходящие в упадок домики. В те дни Тина еще не знала, что каменные дворцы принадлежали колдовской братии и построены они исключительно в тех местах, где прежде падала на землю тень Темной горы, срытой до основания в пору великих строек. Да, Темной горы не стало, а магическая сила каким-то образом сохранилась и питала колдунов. Правда, Тина удивлялась: неужто может у горы даже перед закатом быть такой длины тень? Ей отвечали, что тень не обычная, а магическая. Впрочем, мистические разговоры, полные тайных смыслов и намеков, Тина вела много позже. А в то утро…
В то утро Тина прозывалась Алевтиной Петровной Пузырькиной. Сжимая в руках две авоськи с вещами, она шла навстречу судьбе. Волосы ее, густые и черные, были заплетены в косу и связаны бантом, гардероб состоял из самосшитого платья, поношенного плаща и стоптанных босоножек. Но при этом мнения о себе Тина была самого высокого. Мнение других ее пока не интересовало. Периодически она доставала из кармашка обрывок газеты и сверяла адрес.
Ведьминская улица в тот день напоминала бурную реку с водоворотами, что катилась вниз, под гору, где посреди топкого пустыря, прозванного Утиным полем, поднимались пестрые палатки и раскрашенные фургончики торговцев амулетами, белыми мышами и книжной снедью. Здесь людской поток закручивался спиралью вокруг палаток, вскипая веселыми бурунчиками на островках желтого песка. Песок этот, насыпанный накануне, скрывал наиболее глубокие ямины на Утином поле. Ямы и лужицы поменьше так и остались, и отсвечивающий янтарем песок постепенно темнел и погружался в жирную, чавкающую «уткину» грязь.
Второй людской поток, не менее бурный, тек от торговых палаток наверх по Ведьминской к особняку Аглаи Всевидящей.
Новенький молочно-белый «мерседес», захваченный течением, застрял посреди дороги и теперь надсадно сигналил, как корабль, терпящий бедствие в море.
Тина остановилась перед высоченными воротами и осторожно постучала. В воротах открылось окошечко, в нем появилась бритая голова охранника:
— Чего тебе?
— Мне бы к госпоже Аглае.
— Записываем за месяц вперед, — буркнул охранник. — Запись — пять баксов. Наличными. Рубли не принимаем.
— Погодите, — запротестовала Алевтина. — Я не на прием. Я ассистенткой работать хочу.
— Ассистентки не треба, — объявила голова, и окошечко захлопнулось.
У Алевтины задрожали губы. Но она справилась с собой и постучала громче, настойчивее:
— Хочу поговорить лично.
— Вали отседова, козявка, — рявкнул охранник, — пока тебя в курицу госпожа не обратила.
Алевтина кинулась бежать и очнулась только у дверей магистра черной магии Гавриила Черного. У Гавриила охранника не было, и Тина зашла в приемную. Выкрашенные в черный цвет стены, черный сверкающий пол, потолок тоже черный. За полированным столом сидела секретарша, ослепительная блондинка в белом брючном костюме.
— Девочка, какие ассистентки, — устало махнула рукой блондинка, едва Тина заговорила. — Тут каждый день минимум три длинноногие приходят, трясут грудями и просятся на работу. Раздеваются по первому требованию и даже без всякого требования и в приемной, и в кабинете.
— Но у меня колдовской дар, — теряя уверенность с каждой минутой, упавшим голосом поведала Тина.
— Милая моя, в Темногорске у каждого второго колдовской дар. Главное — вовсе не дар, а Синклит… понимаешь, Синклит?
— Не понимаю, — призналась Тина. — Разве мы в Древней Греции?
— О чем нам еще говорить? — Секретарша поджала губы и отвернулась, давая понять, что разговор закончен.
Целый день Тина бродила по ухабистым и грязным улицам Темногорска, тычась в высокие ворота и железные двери. Порой охранники бросали на нее любопытные взгляды, порой ее пускали в приемную, но здесь все объяснения и заканчивались.
Наконец Тина рухнула на скамейку под огромным кленом и разрыдалась. Но слезы почти сразу высохли, даже плакать не осталось сил. Она достала косметическую салфеточку и долго терла разгоряченное лицо.
Какой-то сильно подвыпивший небритый парень в грязной куртке и мятых брюках плюхнулся рядом.
— Ну как, детка, плохо в Темногорске жить? — Он подмигнул Тине, будто сказал нечто чрезвычайно смешное.
— Плохо, — согласилась Тина. — Как и всюду.
Она хотела встать и уйти, но усталость тянула пудовыми гирями к земле.
— Вот и я говорю: хреново. Простым смертным всегда хреново. А колдунам — еще хреновее.
— А вы колдун? — недоверчиво спросила Тина. — С первого взгляда не заметно. Ну разве что со второго.
— Я — Слаевич. Слышала небось обо мне?
— Нет, — честно призналась Тина. — Я только про Станкевича слышала и еще про Сенкевичей. Но они все не колдуны.
Слаевич окинул ее презрительным взглядом:
— Ну, ты даешь. Слаевича и не знаешь? Да меня по всей России… Да что там — России, по всему миру знают. У меня такая сила… Если бы я свою силу водкой не гасил, я бы весь мир взорвал. От него бы только мокрое место осталось. Сечешь?
— Секу, — поддакнула Тина и поднялась, пересиливая усталость. — Я очень рада, что вы алкоголик, господин Слаевич.
— Э, ты куда? У меня хата свободная. Пошли ко мне.
Тина отрицательно мотнула головой:
— Я посещаю только люксы в пятизвездочном отеле.
— Ну и дура. У меня вскоре звездный час намечается. Я бы такое мог для тебя сотворить. А не хочешь, так катись. Жалеть не буду. — И он демонстративно повернулся к Тине спиной.
— Я тоже.
Она вновь пошла по Ведьминской. Кажется, в третий или четвертый раз за сегодняшний день. Остановилась зачем-то возле хором Аглаи Всевидящей. Прорицательница как раз вышла из ворот. Намеренно остановилась, демонстрируя импортную косметику, дорогие серьги и новый наряд: длинное кожаное пальто и сапоги на высоченных каблуках. Толпа тут же окружила Аглаю, какой-то журналист стал щелкать фотоаппаратом. Тина тоже остановилась посмотреть на Всевидящую. Позавидовала.
Тину ухватила за локоть какая-то тетка в платке и застиранном фланелевом халате, который она носила вместо платья.
— Угол не нужен? — спросила тетка. — Я дешево сдаю. Одна-единственная койка осталась. Последняя.
— Да, да, мне ночевка нужна!
Может быть, завтра удастся пробиться к Аглае Всевидящей?
Тетка не обманула. Койка нашлась в десятиметровой комнатушке. В этой крохотульке помещалось сразу две кровати. На одной из них лежала немолодая женщина в одном белье. Черное платье и платок, аккуратно сложенные, висели на спинке кровати.
— А ты кого ищешь? — спросила женщина, привстав.
Тина замялась, не зная, что и сказать. Кого она ищет? «Человека, — напрашивался ответ, — просто человека». Но она промолчала.
— А я сына ищу. В Чечне пропал. Может, жив. Я номерок к Роману Вернону взяла. Слышала про такого?
Тина отрицательно покачала головой, со стыдом признаваясь, что, обладая колдовским даром, не знает светил этого мира.
— Его хвалят. Скажу по секрету: у меня два номерка. Один — про запас. По два номерка в одни руки дают. Вот я и подумала: приедет издалека человек, в дороге умается, а ему необходимо к Роману Вернону попасть. А номерков, как всегда, нет, очередь на три дня вперед расписана. А тут я. Как чудо. Может, мне и зачтется это доброе дело.
— Мне нужен номерок. Просто необходим, — сказала Тина неожиданно для себя и молитвенно сложила руки.
— Я так и знала. — Женщина достала из сумочки кружок серебряной фольги с выдавленным номером и протянула Тине.
— Сколько я вам должна?
— Да ничего. Я же сказала — доброе дело.
Тина отыскала в сумочке заметку о темногорских колдунах. Да, Роман Вернон в тексте упоминался. Правда, вскользь. Было сказано, что он повелитель воды, а «господин Вернон» — псевдоним, все колдуны псевдонимами пользуются. На самом деле зовут его Роман Васильевич Воробьев, родился он в селе Пустосвятово и занимается исцелениями и снятием порчи, а также может находить пропавших. И все.
Женщины почти всю ночь проговорили, каждая рассказывала о себе. Вернее, говорила Валентина Васильевна. К утру стало Алевтине казаться, что роднее этой женщины у нее на свете человека нет. Она знала все про семью Валентины Васильевны, про мужа, про сына, что пропал на войне, про невесту сына, которая жениха не дождалась и вышла замуж за хозяина ларька, про друзей сына, про увлечения сына, про… Они заснули на рассвете и, если б хозяйка не грохнула в дверь кулаком, проспали бы до полудня.
Подходя к двухэтажному дому господина Вернона, Тина страшно нервничала. Она боялась, что и здесь какой-нибудь ражий тип столкнет ее с крыльца и не пустит дальше порога. Дом колдуна стоял в глубине участка, отгороженный от улицы сплошной кирпичной кладкой забора, деревянными воротами, а также густой сетью яблоневых веток. На крыльце распоряжалась бойкая тетка, вела списки, сверяла жетоны и деловито тасовала очередь по своему усмотрению. Охраны не было.
— А зачем господину Вернону охрана?! — почти с религиозным восторгом воскликнула распорядительница. — Его собственная колдовская сила охраняет.
— Сильнее Вернона никого в Темногорске нет! — поддакнула Валентина Васильевна.
«Они все здесь сумасшедшие, — решила Тина, — и я тоже сумасшедшая. Но я хотя бы иногда смеюсь над собственной глупостью. А они такие серьезные, что поневоле начинаешь чувствовать себя виноватой».
— Марфа Сталеновна, вы уж нас в конец очереди не отодвигайте, — попросила Валентина Васильевна и сунула в ладонь распорядительницы сложенную в несколько раз бумажку. Та глянула и скривилась: «денежка»-то была «деревянная».
Ждали долго. О Верноне рассказывали чудеса. Стоит ему показать фото, и он тут же отыщет пропащего. И будто бы находит он человека где угодно, даже под землей, в прямом смысле этого слова: если убит и закопан, колдун непременно укажет где.
— Вчерась при мне одной дамочке могилку аж в Сибири указал, — объясняла распорядительница ждущим в очереди.
При этих словах Валентина Васильевна вздрогнула и бросила на Тину умоляющий взгляд.
— Ваш сын жив! — Тина изо всей силы стиснула локоть своей новой подруги.
И в тот миг поняла, что нет, не жив. Давно уже не жив. Показалось, что внутри у нее все обрывается. Будто она сама, а не кто-то другой, в этой безвременной смерти виновата. И от вины той никак не откреститься. Оказывается, это так страшно, когда у тебя дар.
А Валентина Васильевна уже всходила на крыльцо. Как на эшафот.
«Я ошиблась», — попыталась упросить немилосердную судьбу Тина, но знала, что бесполезно, не поддастся на подобные уловки фортуна.
Валентина Васильевна пробыла в доме минут пятнадцать. А показалось — год. Вышла с потемневшим, совершенно чужим лицом, стала спускаться, беспомощно нашаривая рукой перила. Оступилась, едва не упала, и вдруг завыла в голос, припав к перилам, и принялась рвать с головы платок и бить себя кулаком в грудь. Люди к ней сбежались. Нет, не ошиблась Тина. И господин Вернон не ошибся.
— Девушка, чего ж вы сидите? Ваша очередь! — строгим голосом обратилась к ней Марфа.
Тина хотела подойти к Валентине Васильевне и сказать… Да что тут скажешь?! Надгробье гранитное метровой вышины человека не заменит.
«А мне теперь будет удача, она мое счастье выкупила», — пронеслась в голове у Тины кощунственная мысль.
Кабинет был погружен в полумрак, золотистый отблеск свечей ложился на бархатные шторы. Колдун сидел в глубоком кресле, сцепив в замок длинные пальцы. На столе перед ним стояла белая тарелка. И все. Ни черепов, ни четок, ни карт таро, ни прочей колдовской шелухи. Пахло странно. Так возле реки веет влагой и водорослями. Только здесь этот запах мешался с запахом горящего воска.
— Мне надо с вами поговорить. У меня дар. Настоящий, — выпалила Тина, все еще стоя у двери и не осмеливаясь подойти ближе. — Я вот что вам скажу: у Валентины Васильевны сын погиб. Я это поняла сразу. За локоть ее взяла и поняла.
У колдуна было необычное лицо — белое, с орлиным носом и надменным, изломленным в недоверчивой улыбке ртом. Длинные волосы, черные и блестящие, доходили почти до плеч. Но самое странное — золотистые огни свечей в его глазах отражались холодными голубыми бликами.
— Ну, это нетрудно, — недоверчиво покачал головой колдун. — Даже в кабинете я слышал, как она кричала на крыльце.
— Нет, я до все поняла. Я не вру. Но ей ничего не сказала. И вы не должны были. Как можно?
— Не тебе меня учить, что надо делать, — ответил он надменно. — Теперь она сможет его похоронить.
— Как я вам завидую: вы не сомневаетесь в собственной правоте.
Он слегка подался вперед:
— Зачем ты здесь?
— Мне нужно место ассистентки.
Он указал на стул:
— Сядь.
Она подошла и села. Закинула ногу на ногу. Огоньки свечей слегка заколебались. Она повернулась и дунула на ближайшую свечку. Пламя, вместо того чтобы накрениться, рвануло вверх, шипя и разбрызгивая искры. Колдун отшатнулся:
— Прекрати! Без фокусов.
— Без фокусов скучно. А я веселая. Вы заметили?
Он пододвинул к ней тарелку. Вода была так прозрачна, что, лишь колыхнувшись, выдала свое присутствие.
— Сконцентрируй внимание и подумай о ком-нибудь, — приказал господин Вернон.
— О ком? — спросила Тина. — Мне ни о ком не хочется думать.
— О простом человеке. Не колдуне. Но чтоб этот человек был тебе близок. Очень близок.
Тина подумала о Валентине Васильевне — кто ж теперь ей роднее этой женщины, которую Тина больше никогда не увидит?
— Положи руку на поверхность воды.
Она повиновалась.
И вдруг вода в тарелке замутилась. И на дне, как в зеркале, появилось растерянное лицо ее новой знакомой. А потом вода зарябила, и картинка пропала.
Колдун задумчиво кивнул:
— Дар у тебя в самом деле есть. Вот только я не пойму — какой.
— Я и сама не знаю, — совершенно не к месту хихикнула Тина.
— Впрочем, у меня были ассистентки и без всякого дара, — продолжал Роман Вернон, будто и не заметил ее нелепого смешка. — Тебе повезло. Сейчас место свободно. Я плачу двести баксов в месяц. Если будешь готовить, можешь жить в комнате наверху бесплатно. Одно условие соблюдать неукоснительно: никого в дом не приводить и никому ничего не рассказывать. Ослушаешься — сотру память начисто. Вплоть до младенческой поры.
— Ваша власть так велика? — недоверчиво спросила Тина.
— Моя власть огромна. И я не хотел бы испытывать ее на тебе.
— Вы научите меня своим… — она едва не сказала «фокусам», но вовремя спохватилась, — приемам?
— Это несложно. Вода — носитель информации. И вскоре ты сама сможешь находить потерянные кошельки, абортированных детей, мужей и жен в чужих постелях.
— Я бы предпочла более ценные находки.
— Не все ли равно? Ведь ищешь не для себя.
Она не могла понять, каков его цинизм — напускной или подлинный, изъевший ржавчиной душу. В принципе, ей было все равно. Пока. Но цинику служить не хотелось.
— А лечить? Ведь вы излечиваете? Исцеление недужных приносит самую громкую славу. Я слышала, вы многих вылечили. — Она хотела сказать совсем не то, не про славу, а про добрые слова. Но почему-то не посмела. Не хотелось выглядеть дурочкой.
В его узких серых глазах блеснули нехорошие огоньки:
— Слава мне не нужна. Ну, а твоей силы, может быть, и хватит, чтобы свести пару бородавок и справиться с застарелым геморроем.
— А как же Аглая Всевидящая? Или Гавриил Черный? Говорят, когда Гавриил приходит в палату к больному, воздух становится как на горном курорте.
— А больной при этом умирает на два дня раньше. Гавриил забирает энергию у пациента для своих эффектов, только и всего. Ведь энергию надо откуда-то брать.
— Разумеется, я помню про энергию и возрастание энтропии, хотя в школе у меня была тройка по физике, — призналась Тина. — Но если так, то откуда берете энергию вы? Или это тайна?
— Что ж тут скрывать? Я — водный колдун и черпаю силы из своей стихии.
— А можно быть повелителем кремния или азота? Все-таки элементов в таблице Менделеева больше, чем стихий.
— Ценю твой юмор, но положенные тебе пятнадцать минут вышли. Меня ждет следующий клиент. А ты иди. Вернешься в семь. Обсудим план завтрашнего дня и поужинаем.
Она шагнула к двери и вдруг, набравшись дерзости, повернулась к нему:
— Ваша секретарша означает одновременно и ваша любовница? — Она хотела спросить это шутливым тоном, но почему-то не получилось. Прозвучало слишком серьезно.
Он вновь рассмеялся:
— Это по желанию самой ассистентки. Но я заметил, что совмещение обязанностей вредит работе.
— Да, поговорка насчет двух зайцев все еще справедлива.
Он вышел из-за стола и распахнул перед нею дверь. Тине нестерпимо захотелось дотронуться до колдуна. Это желание было выше ее сил. Было как приказ. Она подняла руку…
«Дура! Что ты делаешь!»
А пальцы уже коснулись его кожи и скользнули по щеке.
«Не любит… Никого не любит…» — пришла как будто чужая мысль.
Она приподнялась на цыпочки и подалась вперед. Он тоже наклонился, делая вид, что хочет поцеловать, но тут же отпрянул. Он играл с нею.
— Тебе нужно ожерелье, — сказал он, касаясь пальцами ее шеи. — Сегодня вечером я подарю тебе водную нить.
«Сегодня мы уже будем вместе, — опять подсказал кто-то извне. — Ведь ты не можешь этому противиться».
Она тряхнула головой и отвернулась.
«Только не влюбляйся в него, дура! — предупредила она свое сильно бьющееся сердце. — Можешь спать с ним, но только не влюбляйся».
Но грош цена всем подобным предупреждениям. Грош цена…
— А что такое Синклит? — вдруг спросила она дрожащим голосом. — Вы член Синклита?
Взгляд у него сделался хитрым. Нет, не хитрым, а хитрющим.
— Синклит — это тайна. — И приложил палец к губам. — Лишь посвященных приглашают.
Колдун сдержал слово. В тот вечер он сплел для Тины водное ожерелье. Разрезал кожу на руке, залил водой, а из пореза извлек серебряную нить. Она блестела и переливалась и казалась живой. Тина следила за странной операцией, содрогаясь от ужаса и чуть не плача от восторга. Особенно когда Роман оплел серебряную нить косицами из собственных волос. Пряди мгновенно изменили цвет, из черных сделались желтыми, голубыми и красными. Колдун преподнес Тине дар, усиливающий ее дар. Что-то вроде возведения в степень. По математике в школе у Тины была пятерка. Когда Роман замыкал водное ожерелье у нее на шее, девушке казалось, что она вот-вот упадет в обморок.
А потом… потом она обняла колдуна и первой коснулась его губ.
«Не влюбляйся!» — напрасно остерегал голос.
Странно, но колдовское ожерелье Тининого дара не усилило. Как была у нее небольшая способность к колдовству, такой эта способность и осталась. И никакой новой склонности не открылось. Роман наблюдал за девушкой несколько дней и, кажется, сам был обескуражен. Он даже выспрашивал, не появилось ли у Тины какое-нибудь особое свойство? К примеру, умение двигать вещи одной силой мысли или убивать взглядом. Тина со смехом отвечала, что нет, не появилось. И отправлять на тот свет она никого не собирается.
Впрочем, что-то ожерелье в ней переменило. Едва услышит она голос Романа или только подумает о нем, как все внутри у нее переворачивается, под грудиной сдавливает томительно и сладко, сердце колотится, в такт пульсирует ожерелье. И ей хотелось взмыть в воздух и парить. Мчаться куда-то, делать глупости… В общем, это была совсем другая, новая Тина. Но признаться в этом ассистентка своему патрону не решалась.
С лета до осени жизнь Тины текла безмятежно: колдун не перегружая ее работой, поручив круг самых нехитрых обязанностей, но и этот круг Тина по возможности сузила. Вся тайна Романова колдовства сводилась практически к одному ритуалу: господин Вернон привозил из родного Пустосвятова чистейшую воду и с ее помощью делал практически все. Украсть эту тайну было невозможно, потому что никто, кроме господина Вернона, повелевать водой не умел. Раз в полгода Роман уезжал в Пустосвятово на три или четыре дня. И там налагал охранительные заклятия и ставил колдовские ловушки, чтобы никто реку его драгоценную не отравил и воду не испортил — намеренно, из зависти или по недосмотру, не имело значения.
Учеба колдовскому мастерству не отнимала слишком много времени у Тины. Роман готов был наставлять ученицу, но лишь в том, что она сама стремилась понять. А ей многочисленные заклинания, обряды, однообразные повторы непонятных действий казались нелепым спектаклем. Кое-что у нее получалось, но по сравнению с тем, что творил господин Вернон, Тинины ухищрения выглядели убогим шарлатанством. Единственное, что выходило неплохо у новой ассистентки, это поиск пропавших вещей. Особенно если просили отыскать что-нибудь по мелочи: кошельки, бумажники, документы. То ли природу этих вещей она понимала, то ли существовала какая-то тайная связь между Тиной и потерянными паспортами, но иногда в соседней с кабинетом гостиной колдун разрешал Тине устраивать свой собственный прием. На двери, ведущей в его кабинет, было даже написано: «Поиск паспортов, кошельков и драгоценностей — у ассистентки Тины Светлой». Прозвище Тина придумала себе сама. Она брала за прием куда меньше Романа, и к ней приходило порой человек шесть или семь за день.
Поначалу Тине нравилось проводить приемы, затем все чаще стала нападать тоска. Как в любом, даже самом интересном деле, в колдовстве было много однообразия, а нудятина выводила Тину из себя. Она воображала прежде, что у колдуньи каждый день ярок и не похож на другой, и едва что-нибудь сделаешь удачное, как сразу приходит громкий успех: слава, репортеры, огромные деньги и фото на первых страницах престижных журналов. Каких именно — Тина не знала, потому как ни одного престижного журнала за всю жизнь не держала в руках. А колдовство оказалось работой, как все прочие, однообразной и трудоемкой, к тому же приходилось все время общаться с людьми. А люди частенько встречались пренеприятные. Успех и слава доставались Роману, Тину никто не замечал. Не то что бы господин Вернон присваивал славу ассистентки, напротив, он всегда подчеркивал даже самые мелкие ее заслуги. Просто окружающие хотели славить Аглаю Всевидящую, Гавриила Черного и Романа Вернона. Никого не интересовала Тина Светлая, которая умела искать кошельки. Тина порой обижалась до слез и все больше разочаровывалась в колдовской профессии.
Любовь была куда интереснее. Любовь, как чувство почти колдовское, мистическое, всеохватывающее, была для Тины в новинку. И она предалась любви и в любви буквально растворялась. Ежечасно, ежеминутно любовь присутствовала в ее жизни. Если шла в магазин, непременно покупала то, что нравилось Роману, а уж потом то, что приглянулось лично ей, Тине. В газетах она выискивала все, связанное с колдовством, и если упоминалось имя господина Вернона, то радовалась, а если его не упоминали — негодовала. Все заметки про Романа она коллекционировала. Когда Романа не было рядом, она разговаривала с ним вслух и не находила это нелепым. Обожала целоваться с ним на людях, а по ночам просыпалась и долго смотрела на него, спящего. Во сне он иногда разговаривал. Вернее, вдруг начинал бормотать: «Уйди, оставь, убирайся…» или даже кричал: «Отхлынь!» Видимо, в снах кто-то из колдунов ему досаждал. И нередко. Тина знала, что во сне колдуны уязвимы. И потому в такие минуты непременно шептала охранные заклинания. Колдун успокаивался, переставал бормотать, а Тина осторожно касалась губами его щеки. И такая ее жалость охватывала, что хоть кричи. Все внутри переворачивалось от той жалости, и на глазах выступали слезы. Странно ведь: Роман удачлив, красив, силен, не обделен ни вниманием, ни богатством, а вот, поди ж ты, жалела она его, и все тут. Так жалела, будто он был самым несчастным человеком на свете, калекой от рождения, ненавидимым людьми и судьбой. И чем искусней делалось его колдовство, чем громче становилась слава, тем сильнее была ее жалость. И ничего с этим Тина не могла поделать.
Романа такое обожание забавляло, он посмеивался над ассистенткой, но всегда добродушно и остроумно. Иногда колдун попрекал ее леностью, но опять же насмешливо и как бы между прочим. Возможно, его устраивало отсутствие рвения у единственной ученицы: раскрывать перед Тиной тайны своего мастерства не входило в его планы. Пусть учится, чему сможет научиться. Эта позволительная формула ограничивала возможности ассистентки Романа Вернона не меньше, чем ее отвращение к однообразию. Но той осенью Тина была счастлива.
А потом…
Все началось в один из осенних дней, когда на прием к Роману Вернону явился парнишка лет двенадцати или тринадцати и потребовал, чтобы колдун нашел убийцу его отца. Кажется, о той смерти писали в газетах. Убийство не громкое, а скорее странное. Во всяком случае, журналисты обратили на него внимание. Колдун что-то такое показал пацану в тарелке с водой, но что именно — Тина не знала. Когда паренек ушел, Роман заперся у себя, потом вдруг прекратил прием и куда-то уехал до самого вечера.
Вернулся он поздно, провел всю ночь в кабинете, а под утро поднялся наконец в спальню и сказал Тине сухо и как бы не о себе:
— Ехать надо. Дело серьезное. Ищут убийцу.
Она не удивилась. Его и раньше темногорские следователи приглашали подсобить в каком-нибудь сложном деле, но всегда участие Романа в раскрытии преступлений держалось в тайне.
Колдун велел Тине раздеться. Она решила, что на прощание Роман решил позабавиться в постели. И не угадала. С головы до ног отер он ее тело полотенцем, смоченным в пустосвятовской воде. Потом произнес заклинание.
— Это защита, — пояснил кратко. — Не сильная, но действенная. На месяц хватит. Надеюсь, что управлюсь быстрее.
Утром он уехал. И не вернулся вечером. Тина не беспокоилась. На дверях дома и на воротах повесила объявления, что приема в ближайшие дни не будет. Но люди приходили — то ли читать не умели, то ли не верили написанным словам. Являлись обезумевшие от горя женщины или наглые личности мужского пола и требовали немедленно вернуть им Романа Вернона, потому как к приехали издалека и затратили кучу денег и времени. Один даже утверждал, что Тина обязана компенсировать его расходы.
— Я ж теперь после дефолта голый! — кричал незадачливый посетитель. — Ограбили! Сволочи! Всех вас стрелять надо!
Так что через два дня Тина вообще перестала кого-либо впускать во двор, а ворота закрыла на замок да еще наложила охранительное заклинание — Роман научил ее этому в первую очередь. Все-таки кое-что она умела. Сама Тина ничего не делала, валялась в постели, читала, смотрела видак. По Темногорску вдруг поползли слухи, что за городом нашли три трупа. И будто эти трое изувечены каким-то особенным образом, так что теперь трупы напоминают египетские мумии, только без благовонных масел и пелен.
Про изгнание воды Тина знала, Роман даже объяснял ей в общих чертах, как применять это заклинание в качестве самозащиты. Но Тина не подумала связать тех троих мертвецов с господином Верноном.
Еще одна вещь должна была насторожить Тину гораздо больше, чем предупреждение Романа и известие о странных трупах. Исчезла Марфа. На другой день после отбытия колдуна. Куда? Почему? Неведомо. Потом заговорили, что она в Пустосвятово купила домик с большим садом и оставила служение. Когда такие, как Марфа, уходят, это тревожный знак. Это звонок колокольчика: динь-динь, беда! Но Тина, как уже было сказано, не тревожилась.
Но еще до того, как слух о Марфином отступничестве достиг Темногорска, заглянул к Тине следователь Сторуков. Что у него за дело к господину Вернону, не сказал. Спросил, где Роман и не было ли каких вестей. Спрашивал Сторуков как бы с неохотой и кивал, когда Тина отвечала «не знаю». А потом следователь сказал, хмуро глянув на Тину:
— Я знаю, что этих троих убил Роман Воробьев. Но доказать не могу. Они умерли от обезвоживания. Никто так не убивает. И потому ни один суд не примет этого дела к рассмотрению, даже если я захочу найти улики и свидетелей. Но хозяин этой троицы знает, чьих рук это дело. Учти.
— Что учесть? — зачем-то спросила Тина.
— Учти, что лучше иметь дело со мной, чем с ними.
Она вполне однозначно поняла его слова: достала из сумочки сто баксов и положила на стол перед следователем. Надо сказать, что августовский дефолт, случившийся как раз в том году, почти ничуть колдуна не коснулся: Роман всегда брал за работу только баксами. Впрочем, как и вся колдовская братия.
Сторуков деньги спрятал и предупредил:
— У меня еще одно дело неприятное. Один свидетель видел, что Роман Воробьев увез из Темногорска мальчишку тринадцати лет. И с тех пор пацан исчез. Учти, — добавил со значением.
— Учту, — отозвалась Тина.
На другой день явились какие-то люди — хмурые, в черных кожаных куртках, требовательно постучали в ворота. Тина могла не открывать — заклятия ограждали. Но чего-то испугалась и открыла.
Люди в черной коже вошли в дом, по-хозяйски расположились в гостиной. Вернее, один из них, явно главный, сел, остальные встали за его спиной и за спиной Тины.
— Где Воробьев? — спросил главный.
— Не знаю. — Она пожала плечами и, кажется, только теперь ощутила беспокойство.
— Лучше ответить.
Главный был невысокого роста и полный, с бычьей шеей и светлым ежиком на голове, причем ежик начинался почти сразу над бровями.
«Штампуют их, что ли, таких мордатых?» — подумала Тина.
— Да не знаю я. Уехал он. А куда — не сказал. Может, на море с любовницей подался, почем я знаю.
— Давай договоримся. — Главный был осторожен, памятуя, в чьем доме находится. — Я тебе пятьсот баксов даю, а ты мне толкуешь, где твой босс.
— Я господина Вернона за пятьсот баксов не продаю! — неожиданно дерзко выкрикнула Тина.
И тут же один из подручных вмазал ей ладонью по лицу. Не сильно, но хлестко. И очень больно. Щека так и вспыхнула. Тина закричала и схватилась за скулу. Обидчик ее тоже заголосил — рука у парня мгновенно потемнела и скрючилась.
Гости переглянулись.
— Колдунья, — прошептал бритоголовый парнишка помладше и попятился к двери.
Только к Тининым способностям происшедшее не имело никакого отношения: сработала Романова защита, усиленная колдовскими ловушками дома.
— Не трогать ее! — остерег главный. — И вообще тут поосторожней. — Он обвел внимательным взглядом гостиную, но ничего не заметил, да и не мог заметить. Однако он был умен и не стал испытывать еще раз, на что способны господин Вернон и его ассистентка. — Слушай, красотка, я тебе две тысячи зеленых даю, толкуй, где твой Воробей, и уходим.
— Как же! — нахально крикнула Тина. Она уже поняла, что Роман даже на расстоянии ее защитил. Эти, в коже, ее больше пальцем тронуть не посмеют. — Никто Романа Вернона не найдет, если он того не хочет. А вот он вас найти может в любой момент, в лужу любую посмотрит и увидит, что вы тут, в его доме, творите! И тогда — берегитесь.
Главный покосился на своего подручного — тот все еще баюкал руку и тихонько поскуливал. Кисть, что торчала из рукава, сделалась черного цвета.
— Нам лишь потолковать с ним нужно, и ничего больше, — осторожно настаивал главный.
Тина улыбнулась, не скрывая чувства превосходства, — ассистентка Романа Вернона не может снизу вверх смотреть на таких парней. Была бы сильной колдуньей, в слякоть зеленую обратила бы всех. Эх, дура, учиться надо было!
— Пятьсот баксов! — крикнула она задорно.
— Что? — не понял главный. Обычно требовал он.
— Пятьсот баксов, или рука у этого мерзавца, что меня ударил, отвалится, а потом он и сам копыта отбросит.
Главный вновь окинул взглядом гостиную. Выругался. И достал бумажник…
Дня три за домом следили — немудреный Тинин дар сообщал об этом постоянно. Наконец «наружку» убрали. Потом заходил какой-то другой мент — не Сторуков — и тоже выспрашивал. У Тины сразу появилось подозрение, что не для органов внутренних дел этот посетитель старался, а совсем для других ребят. Этому она ничего не сказала. Лишь пожимала плечами да повторяла раз за разом: не знаю.
В те дни Алевтина пожалела, что столь малому научилась у Романа. Ведь она могла стать самой лучшей колдуньей, могла сейчас такое учудить, что весь Темногорск только о ней бы и говорил! А она неведомо на что растратила дни. Вдруг Роман не вернется? Тина плакала от ужаса при этой мысли. После долгих колебаний, промучившись ночь без сна, решила колдуна найти. Произнесла отворяющее заклинание, вошла в кабинет. Все другим ей показалось здесь в отсутствие Романа. В груди так сдавило, что не вздохнуть. И ожерелье на шее стало дергаться, причиняя боль. Тина втянула воздух поглубже, задернула шторы, зажгла свечи. Достала из буфета тарелку кузнецовского фарфора — одну из трех, — налила пустосвятовской воды, положила на поверхность ладонь — невесомо. Так, как учил колдун. И стала думать о Романе. Не где он сейчас, не что с ним, а просто о нем. Поначалу поверхность замутилась. А потом стала алой как кровь, и явился какой-то лесок, котлован с водой, и вдруг полыхнуло в глубине огнем. Тина взвизгнула и вскочила. Изображение тут же пропало.
«Беда с ним! Беда!» — стучало сердце.
«Опасность рядом с ним!» — пульсировало ожерелье.
На другой день она попробовала вновь искать Романа, но в этот раз ничего не вышло: вода замутилась, но изображение так и не проступило. Ночью она проснулась и лежала без сна. Прислушивалась. Мнилось: кто-то ходит по дому. Но нет, почудилось. Утром она спрятала в спальне, в ящике комода, кухонный нож, которым резала мясо. Это она-то, ученица Романа Вернона, наделенная водным ожерельем, решила положиться на обычную сталь!
Заходил Слаевич. С тех пор как Тина поселилась в доме господина Вернона, Слаевич относился к Тине подчеркнуто вежливо, даже ручку при встрече целовал. Слаевич за чаем поведал, будто убит один из боссов мафии, человек в своем роде уникальный, и будто теперь пошла среди оставшихся большая волна всяких ихних переделок, перестрелок, стрелок и уж неведомо, что у них там еще имеется. И главная странность — не первый тип от бандитов является к темногорским колдунам за поддержкой, но никто помочь браткам не может, хотя колдуны и пытаются.
Сколько деньков промелькнуло с тех пор, как исчез Роман? Тринадцать? Четырнадцать? Может, и больше — Тина не считала. Время утратило свое значение и власть. Оно просто текло, как течет вода из оставленного незакрытым крана — однообразно и бессмысленно.
И вот ночью она проснулась. Внезапно. Будто ее тряхнули изо всей силы. Внизу по дому кто-то ходил. Осторожно. Но она отчетливо слышала шаги. Вот человек направился на кухню. Вот заглянул на веранду. Сердце Тины заколотилось. В висках, на шее, в горле пульсировало так, что не вздохнуть. Кто мог пробраться в дом колдуна, если дом берегут неснимаемые заклятия? Кто посмел? Кто пересилил?.. Тина готова была кричать от ужаса, но губы онемели. А незваный гость направился к кабинету. Вот пытается открыть дверь. Отворяет. Входит. О, Вода-царица! Как же так! Ведь кабинет оберегают самые сильные заклинания! Выходит — ослабели? Что теперь? Что?
Тина вытащила из ящика кухонный нож. Вышла. Спускалась осторожно, чтоб ни одна ступенька не заскрипела под босой ногой. А что, если прибегнуть к изгнанию воды, что, если… Ведь она знает… Роман учил… Одно прикосновение… Но внутренний страх сковал ее, как мороз воду. Не только губы не шевельнулись — мысли замерли, вмерзли в эту глыбу страха. Тех, в коже, не боялась ни секундочки. А тут перетрусила, как крольчиха.
«У меня же сила, дар…» — уговаривала себя Тина. Но все равно не могла произнести заклинание.
Дверь в кабинет стала отворяться. Тина сжала нож так, что онемели пальцы. Она уже не могла дышать — ожерелье ее душило. Ударить! Только бы суметь ударить! Она занесла руку и…
Тут в глаза брызнуло водой, но водой не прозрачной, а белой, будто молоком облили. Вода разлилась, все затопляя, начала густеть, темнеть. И вдруг превратилась в черное непроглядное полотно. Где-то по краю полотно светилось красным и зеленым. Но как ни скашивала Тина глаза, ничего разглядеть не могла…
Она очнулась у себя в спальне. Было часов двенадцать, осеннее низкое солнце уже заглядывало в окна. Она лежала голая на кровати среди измятых простыней. Поначалу — никакой тревоги. Легкое, какое-то обалделое состояние… Потом… Она вскинулась, провела ладонями от груди к бедрам. Пыталась вспомнить. Ничего. Тьма. Провал. Но… эти следы на простынях, и еще… Сомнений не было — этой ночью кто-то побывал в ее постели. О, Вода-царица! Кто же это? Кто? Она не помнила. Что ж выходило? Ее изнасиловали.
Она вскочила и тут же осела на пол, скорчилась от стыда, отвращения к самой себе. Ни единой царапины или синяка на теле. Тому, неведомому, она уступила без всякого сопротивления. Испугалась? Подчинилась, как шлюха?! Дрянь! Дрянь! И вдруг ее будто током ударило! А как же Романове заклинание? Почему не спасло? И вообще — почему все заклинания утратили силу? Объяснение было одно. Заклинания теряют силу, если колдуна уже больше…
Но даже мысленно она продолжать не хотела. Завыла в голос.
В тот же день решила Тина ехать в Пустосвятово.
В родном селе водного колдуна она побывала всего два раза с Романом, заходила к его отцу и мачехе, и однажды пришли они к дому Марьи Севастьяновны. Но в гости Роман ее не позвал — оставил за порогом. «С матерью знакомить не хочет, не невеста чай», — разъяснила для себя Тина. Но почему-то не обиделась.
Честно говоря, она не ведала, что теперь хочет отыскать в Пустосвятово. Но надеялась, что какой-то намек, какой-то след найдется.
Но в Пустосвятово она не попала, дошла лишь до автобусной остановки.
Остановил Тину на улице мужчина лет тридцати. Темные длинные волосы, бородка, взгляд печальный. Лик будто с иконы. Одет в длинное темное пальто. Ворот расстегнут, и видно, что под пальто алая рубашка с вышивкой.
— Зря ждешь, — покачал темноволосый головой. — Не вернется он.
Тина споткнулась. Да, именно споткнулась, а не остановилась. Чуть не упала. Схватилась рукой за фонарный столб.
— Он другу-у-ю нашел, — продолжал мужчина нараспев, глядя на девушку жалостливо. — Другу-у-ю любит.
И Тина вмиг поверила: да, Роман теперь с другой, разлучнице отдал сердце без остатка. Тина застонала. В груди сдавило, и ноги стали подгибаться.
— В-вы… кто?.. — выдавила с трудом. — И з-з-зачем… г-г-говорите… т-т-т-такое…
Она вдруг начала заикаться, хотя никогда прежде с ней такого не бывало.
— Зовут меня Николаем, — отвечал тот. — Может, слышали — Микола Медонос? Слышали же, конечно. Я в том доме, что под золотым знаком, живу. А говорю я правду всем и всегда. И тебе тоже. Жаль мне тебя, голубушка. Жаль, что темная сила тебя околдовала, душу выпила. Ты ж красавица, тебе счастливой положено быть. А ты страдаешь. И никто не поможет…
— Никто… — закивала Тина, и слезы покатились по щекам сами собой, и стало легче. Чуть-чуть, но легче.
— А я помогу, — пообещал Медонос. — Потому как женщин наших русских несчастных всех люблю. Всех без исключения. Вот, возьми. — Он вложил в безвольную Тинину ладонь пузырек темного стекла. — Поставь в спальне возле кровати. Он и вернется… Скоро…
Ожерелье проклятое так шею сдавило — не вздохнуть. Нить пульсировала, билась, дергала, как больной зуб.
Тина зажала пузырек в ладони и побрела назад, домой. Ее шатало. Один раз она даже упала, но пузырек не выронила.
— Пьяная! — фыркнула ей вслед какая-то бабка.
— Пьяная, — подтвердила Тина и рассмеялась лающим смехом, больше похожим на рыдания.
Добрела наконец до своих ворот, калитку отворила, хотела сделать шаг и… Пузырек у нее в руке взорвался. Осколки брызнули во все стороны. Кожу не пробили — Романова защита спасла. Но две косточки в кисти переломались. А следом вспыхнул рукав пальто. Тина взвизгнула. И тут же сверху, с перекладины ворот, рухнул огромный ком снега и пламя сбил — Романовы заклинания вновь действовали.
Тина рванулась назад, на улицу, захлопнула калитку и помчалась по Ведьминской. Вот же глупая! Как не заметила колдовской ауры, причем враждебной? Околдовал ее этот Микола, точно околдовал.
Тина бежала — но не в больницу, нет, а к Михаилу Чудодею, главе темногорских колдунов. Как ассистентку Романа Вернона колдовской Синклит обязан был ее защитить от подобных пакостей.
Михаил Чудодей выслушал ее внимательно, боль с поврежденной руки снял, но переломы не залечил — человека с водным ожерельем может исцелить лишь водный колдун. А таковых в Темногорске, кроме Романа, больше не числилось. Пришлось Тине ехать в больницу и накладывать гипс.
Вечером Чудодей зашел справиться о здоровье. Посидел на кухне, чаю попил, поинтересовался, нет ли вестей о Романе, а потом, вздохнув, добавил:
— Вы ошиблись, Алевтина Петровна. Миколы Медоноса в Темногорске нет. Это точно. Отсутствует уже недели две. Так что кто-то другой вам пузырек с огненным зельем подсунул.
— Кто именно?
— Огненных колдунов много, по имени назвать не могу. Возможно даже — не член Синклита. Кто-то из Романовых завистников. Может, вы сами знаете? Встречали прежде?
— А не мог Медонос вернуться тайно? — не желала сдаваться Тина.
— Чтобы дать вам пузырек? Да так неумело? Простите, Алевтина Петровна, мне это кажется более чем странным. Вы в другой раз осторожней будьте. Разве Роман Васильевич не научил вас, как от подобных нападений защищаться? Это, знаете ли, нехитрая наука. Если забыли, ко мне приходите, я вас заклинаниям научу.
Тина вздохнула:
— Научил, конечно…
Да что там учить! Ожерелье предупредило: опасность. Дергалось как сумасшедшее. А Тина внимания не обратила, в тот миг ума лишилась.
— Может, помочь чем надо? — спросил Чудодей.
— Чем тут поможешь?.. — вздохнула Тина.
И едва не выкрикнула: «Ведь правду, правду человек говорил!»
Так что в Пустосвятово она отправилась только на следующий день. Рука в гипсе, в сердце такая муть, что хоть в голос вой. О, Вода-царица! Да что ж это такое! Беда к беде!
Дом Воробьевых долго не могла найти; все постройки, давно не крашенные, покосившиеся, в окружении старых яблонь, увешанных поздними яблоками, казались схожими. Адрес Тина забыла. Наконец вдруг нашла дом. Когда в третий раз проходила мимо, что-то в спину толкнуло. И шагнула к нужной калитке. Пес загавкал. Тина уверенно направилась к крыльцу. Постучала. Дверь не отворили. Только форточку.
— Чего надо? — спросил не слишком приветливый женский голос.
Тина даже толком не успела разглядеть, с кем разговаривает.
— Я знакомая Романа Васильевича Воробьева. Он куда-то уехал, вот я и хотела узнать…
Договорить ей не пришлось.
— Пошла вон! — завопила женщина, и форточка захлопнулась. Звякнули стекла.
Тут и дара никакого не надо было, чтобы понять: женщине что-то известно. Тина вновь постучала.
— Я сказала: убирайся! — раздалось из-за двери. — Или собаку спущу.
Пес мгновенно почуял настроение хозяйки и разразился лаем.
Тина бросилась к калитке, решила, что вернется к этому дому потом, побродит вокруг маленько, может, встретит не мачеху Романа, а его отца. Впрочем, Тина была уверена, что Воробьев-старший тоже ничего не скажет. Оставалась одна надежда — на Марью Севастьяновну.
В этот раз Тина плутала недолго: почерневший, покосившийся дом запомнила очень хорошо. Да и стучать в дверь не пришлось. Старуха, закутанная в платок, в зимнем пальто с облезлым воротником, стояла у крыльца. Просто стояла и ничего не делала. Будто вся работа и по дому, и в саду закончилась. А вот времени осталось хоть отбавляй. И старуха в печальном одиночестве по капле избывала время.
— Марья Севастьяновна, — негромко позвала Тина.
Старуха повернулась. И тут девушка увидела, что один глаз у старухи закрыт куском марли.
— Что тебе? — спросила Марья Севастьяновна устало. — Руку залечить? Так я теперь не лекарю.
— Нет, я не из-за руки. — Тина вошла во двор. Немного с опаской. Знала, что мать у Романа колдунья. — Я вашего сына ищу. Он как уехал из Темногорска, так о нем никаких вестей. А его какие-то мерзавцы искали. Я боюсь.
Старуха усмехнулась. Сверкнули белоснежные зубы. Не вставные.
— Пусть ищут. Не найдут.
— А вы бы не могли… по тарелке… Как Роман. У меня не получается. То есть раз получилось, а потом — никак. Может, силы не хватает?
Старуха отрицательно мотнула головой:
— Теперь не могу. У тебя ожерелье есть? — спросила резко. И как-то нехорошо глянула единственным глазом. Завистливо, что ли.
— Есть, — призналась Тина.
— Тогда еще раз попробуй. И не просто о Ромке думай. Нет, не просто. А с болью. Тогда пробьет.
Тина на всякий случай набрала в Пустосвятовке две канистры воды, чтоб посвежей была, а значит — и посильней. Вернувшись, сразу же заперлась в Романовом кабинете. В этот раз пробиться удалось. Она увидела старинную усадьбу, обветшалую, запущенную, штукатурка на двухэтажном здании ободрана до самой кирпичной кладки, колонны портика сделаны заново, дверь тоже новенькая, хотя видно, что дубовая. И из этой двери выходит Роман Вернон. Одет он в какое-то старье; прежде длинные волосы не обстрижены, а как будто ободраны и торчат во все стороны непокорными вихрами. Тина обмерла, нечаянно толкнула тарелку, изображение дрогнуло и пропало.