Амальрик стоял, привалившись к стене, не шевелясь, зная, что сейчас настанет его черед. Как завороженный, он следил за рогами огромного оленя-вожака, уверенный, что тот первым бросится на него. В голове не было ни единой мысли. Лишь желание, чтобы кошмар этот кончился как можно скорее. Он мог лишь надеяться, что окажется не таким живучим, как бедняга-волкодав, и умрет быстро.

Но нежить не тронула его.

Он не знал почему. Но, растоптав пса, они стояли недвижимо, застыв, точно часовые; незрячие глаза слепо пялились в пустоту.

Казалось, кукольник ушел, бросив своих марионеток.

Должно быть, их Поводырь не видел, кто пал под копытами чудовищ.

Уверившись, что повержен Амальрик барон Торы, посланник в Аквилонии августейшего короля Нимеда!

Медленно, не решаясь поверить в чудесное избавление, каждый миг ожидая удара в спину, немедиец двинулся прочь, все так же держась за стену.

Пройдя десяток шагов, он оглянулся.

Олени стояли неподвижно, точно вновь обратившись в чучела, и ему показалось, что очертания их тел туманятся и расплываются, теряя четкость.

Впрочем, скорее всего, у него просто мутилось в глазах.

Он оглянулся на мертвого пса.

– Благодарю тебя король Вилер! – прошептал он. – Как несправедливо: твой дар спас мне жизнь, а я отнял ее у тебя. Но пусть душа твоя услышит меня из Небесных Чертогов… Прости меня король, за все то зло, что я причинил тебе и Аквилонии! Теперь я понял, что посеял зло еще большее. Клянусь, король, что исполню то, о чем ты просил, и искореню скверну, возросшую на той земле, что ты безмерно любил!

Он ушел, терзаясь мыслью, что не сумеет похоронить Зверя.

– Что за странная вещица! Вы позволите взглянуть, месьор?

Голос жреца вырвал Валерия из забытья. Не сознавая, что делает, он протянул Орасту талисман. В тот же миг он опомнился, захотел отдернуть руку – но пальцы юноши уже сомкнулись на амулете.

– Оберег Кулла! – восхищенно прошептал Ораст.

– Я не мог и надеяться, что Небо будет настолько милостиво к своему недостойному слуге, что дозволит мне увидеть если и не сам Талисман, то хотя бы его искусную копию.

Он задумчиво повертел в руках золотой диск. Драгоценный метал мерцал в зыбком лунном свете, и казалось, что диск с человеческим лицом, окаймленный солнечными лучами, попеременно прямыми и изогнутыми, соткан из ночного тумана.

Валерий не мог оторвать глаз от него. Амулет притягивал взор, рождал в его мозгу вереницу неясных, миражных образов, участниками которых были не люди, но боги, демоны и странные существа, напоминающие чешуйчатых гадов. Словно искры голубоватого света, вспыхивающие на полированных гранях предмета чудесным образом, воскрешали в его памяти все то, что он когда-нибудь слышал о Валузии.

В его прозрачных глазах мелькали отблески далеких зарниц, пожаров и траурных шествий. Армии сражались посреди мрачного дола. Полузвери-полулюди пожирали трупы, совокуплялись, порождая еще более ужасные создания, а вдалеке рати нежити громили города, чарами наводили безумие на беспомощных людей. По темным улицам, зловеще освещенным багровым пламенем факелов, бродили жуткие фигуры с головами ежей, козодоев, крыс и огромными ножницами вместо рук. Невдалеке псоглавцы раскапывали кладбища и открывали крышки гробов, чтобы вызволить из плена скалящиеся скелеты в полуистлевших саванах. На ветках смоковниц вместо плодов висели человеческие головы, в реке вместо воды текла кровь. Розовые, пенящиеся волны лизали берега из костей, а солнце было черным.

Его вернул к действительности голос жреца.

– Жаль, конечно, что это подделка! Но, разумеется, ожидать, что возродится истинный талисман, давно канувший во тьму веков, было бы слишком большой дерзостью. Как видно, Податель Жизни, Хранитель Горнего Очага не видит среди простых смертных тех, что достойны обладать таким могуществом.

Валерий с удивлением посмотрел на Ораста.

– Мне дико слышать твои слова, жрец! Ты говоришь об Обереге так, будто это величайшая ценность, а не просто фамильная реликвия Антуйского Дома.

Он вырвал у жреца талисман.

– Митра не видит достойных! – передразнил принц восторженный возглас жреца. – Да, я знаю, что эта штуковина может защитить от меча или копья, но и только-то. Никому не ведомо происхождение этой вещицы, но сильно сомневаюсь, что она смогла бы уцелеть со времен Кулла. Да был ли на самом деле этот твой Кулл…

Он и сам не понимал, отчего так набросился на митрианца.

Ораст осторожно прикоснулся к его предплечью.

– Успокойся, принц. Я не хотел тебя задеть своими словами. Да и не в них дело. Ты как-то связан с этим талисманом, ведь правда? Что-то ты сделал такое в своей жизни, что заставляет тебя усомниться в моих словах. Тебе не хочется, чтобы они оказались правдой. Ты желаешь уверить себя, что эта вещь – просто безделушка. И если ты преуспеешь в этом, то твоя мятущаяся душа успокоится. Пусть так.

Он обнял себя за плечи, стараясь превозмочь холод.

– Я отказываюсь от своих слов! Нет Оберега Кулла, есть лишь фамильная реликвия твоих предков. Простое золотое украшение, плод труда безвестного ювелира.

Валерий покраснел. И порадовался, что в камере довольно темно. Не хватало еще, чтобы этот юнец заметил его смущение.

– Ты прав, жрец, – промолвил он глухо, – мне и впрямь хочется убедить себя, что золотой диск не более чем семейная драгоценность. Но не стоит прятаться от правды. Поведай, что известно тебе об этой вещи. Клянусь, я выслушаю тебя до конца. Говори, жрец, не заставляй меня рисовать в воображении своем картины гораздо худшие, чем действительность.

Ораст раздосадовано пожал плечами.

– Право, не знаю, будет ли интересно месьору… Валерий подошел к юноше поближе. Он понимал, что вспышкой ярости обидел этого странного человека, который был для него полной загадкой и, стремясь загладить неловкость, грубовато промолвил:

– Ничего! Впереди бессонная ночь, и добрый рассказ поможет скоротать время. Так что не бойся утомить мой слух. Говори!

– Мне известно гораздо меньше, чем ты думаешь. Все, что я знаю об этом предмете, я почерпнул из книг… – и предотвращая каверзный вопрос своего собеседника, добавил, – …в библиотеке бельверуского монастыря, где я провел отроческие годы.

Как-то раз мне на глаза попался старинный том, написанный неким Адалазием из Рокемалля еще в пятый год от Восшествия Митры. В нем излагалась валузийская легенда о сотворении мира, называвшаяся «Битва при Иокундиаке» и приводились поздние комментарии немедийских жрецов.

Мудрость древней Валузии почти не дошла до наших дней, а воспоминания о ней можно найти разве что в сказках невежественных селян. Насколько мне известно, письменных источников почти не сохранилось, особенно на моей родине, где древние культы истреблялись огнем и мечом.

Поэтому, принц, ты легко можешь представить мое волнение, когда я наткнулся на заплесневелый фолиант. Но, как на грех, он был написан на старонемедийском, и понял я не очень много, но все же того, что мне удалось прочитать, оказалось довольно, чтобы взбудоражить воображение.

Древние мудрецы полагали, что когда наш мир возник на Срединном Столбе Та-Терха – Дома Богов, – его населяли лишь звери, гады, птицы и демоны. Но однажды Богиня Лугов и Полей, Гор и Степей, Черная Кобылица Нантосфельта сошлась с Повелителем Пещер, Демоном Нуаду, и от той греховной связи родились странные существа с безволосыми телами и разными конечностями.

Так появились первые люди, прародители рода человеческого.

Шли эоны.

И род людской основал страну, и страна эта стала называться Ва-Лусия, и столь возгордился мудростью своей и силой, что стал презирать Древних Богов, перестал строить храмы, принялся глумиться и поносить Черную Кобылицу Нантосфельту, покровительницу Полей, Холмов и Долов; Найдайю – Богиню-Щуку, Владычицу Рек, Озер и Заводей; Цернунноса – Бога Лесных Кущ, и Суцеллоса – Пестрого Козодоя, чьей вотчиной было Небо.

И разгневались тогда Зверобоги, и повелели тысячу зим лить ливням, извергаться огнедышащим горам, трястись земной коре и свирепствовать ураганам.

И нашел Великий Мор на род человеческий.

Тогда взмолились их князья и пали ниц перед Богами и вознамерились купить милость Небожителей обильными жертвами.

Но посмеялись Древние над своими неблагодарными слугами и повелели приносить гекатомбы не из плоти коз и баранов, но из тел человеческих.

С тех пор алтари пропитались кровью. Жестокие жрецы воздвигали на жертвенных камнях пирамиды из дымящихся сердец и отрубленных голов. И хохотали Звероликие, наслаждаясь своей местью, и от смеха того содрогалась земная твердь, вздымались буруны и вихрился воздух.

Напрасно князья взывали к милости Древних, напрасно строили им новые капища и приносили обильные дары. Ничто не могло поколебать кровожадных Зверобогов.

В ту пору мир не знал Животворящего пламени, люди не пекли хлеб, а ели растертые зерна злаков; не варили похлебки, а поглощали мясо сырым; не грелись у очага, а ловили тепло одеждами из шкур животных.

И никто из смертных никогда не видел солнечных лучей, ибо к Своду Небесному было прибито Черное Светило, отчего мир был сумрачен, словно накрытый чудовищным пологом.

Но был рожден герой Гаэлий, кто восстал против Кобылицы, Оленя, Щуки и Козодоя, вознамерившись освободить мир от гнета Звероликих! И началась Великая Битва при Иокундиаке, что шла тысячу зим.

Когда пал храбрец Гаэлий на поле боя, то упавший меч подобрали его сыновья, а затем – внуки. И так колебалась Твердь, так колыхался Небесный Свод, так дрожал Срединный Столб Та-Терха, что в мирах горних и дальних забеспокоились Боги не кровожадные и бесноватые, но справедливые и мудрые, с ликами не Звериными, но Человеческими.

И сжалились над несчастным миром Молодые Боги – два брата, что звались Митра и Ариман. И снизошли Братья в наш мир, и низринули Древних, и однажды утром проснулись люди, и закрыли глаза от ослепительного света – то скакали по небе Огнегривые Кони Подателя Жизни.

С тех пор как Солнцеликий даровал людям Небесный Огонь, на род людской снизошла мудрость. Стали процветать науки, ремесла и искусство, а кровь людская не окропляла алтари. Ее заменил можжевеловый сок, а вместо тел человеческих в жертву Хранителю Горнего Очага стали приносить солод, хмель, мед, зерно и редко – туши тельцов…

Наступил Золотой Век. И продолжался он до тех пор, пока не поссорились братья и не решили поделить этот мир. Долго спорили они, но наконец пришли к согласию, решив, что половину суток на земле правит Митра, а вторую – Ариман.

И, дабы закрепить это решение, Мудрые Боги сотворили два талисмана-оберега, кои, по их разумению, должны хранить вечно Равновесие между Светом и Тьмой.

Первый – кроваво-красный камень, такой яркий, что кажется внутри него бушует огонь. Его имя – Сердце Аримана.

Второй – золотой диск с человеческим лицом, окаймленный лучами попеременно искривленными и прямыми. Позже его стали называть Оберег Кулла. Истинное же имя его неведомо…

Один из них не может существовать без другого. Их нельзя уничтожить, но если бы случилось такое, то рухнул бы Та-Терха, Дом Богов, раскололись бы вдребезги все Тринадцать Небесных Сфер и воцарился Вечный Хаос.

…Под конец речь Ораста становилась все более бессвязной. Похоже, ему уже давно не приходилось говорить столь долго. Видно было, что он устал, но Валерий все же не удержался и спросил:

– Постой, а разве Ариман не злое божество гирканцев? Помнится, на Востоке я слышал об этом…

– Все мироздание – не более чем Вечная Борьба Добра и Зла, Хаоса и Порядка, Света и Тьмы! То, что я рассказал тебе, – легенда, поэтический пересказ древних событий. И из нее, сколь ни старайся, не почерпнешь точных сведений, словно из дворцовой хроники. Неважно, какими словами именуется Свет. Одни народы именуют его Митрой, другие Асурой, третьи Иштар. То же и с Тьмой – где-то она нарекается Сетом, где-то Нергалом или Эрликом… Не знаю, существуют ли все эти многочисленные боги в действительности, или это лишь разные названия одного и того же.

Валерия передернуло от такого святотатства. Подумать только – этот чернокнижник еще смеет рассуждать о Митре. И как только не отсохнет у него язык!

Но вслух не выказал своего возмущения, а только спросил:

– Но почему тогда талисман называется Оберег Кулла?

– Этого точно никто не знает. Я привел тебе одну версию его происхождения – ту, что мне ведома. Но есть и другая. Якобы талисман этот – дело рук тайных аколитов Пресветлого, которые, как говорят, противостоят в Хайбории Черному Братству. Что же касается Кулла, то с помощью этого Оберега он сумел очистить Валузию от таинственной расы змеелюдей. Правда это или нет? Боюсь, нам не суждено узнать.

– Но как талисман попал к Куллу и куда он делся потом?

Ораст пожал плечами.

– В немедийских летописях можно найти сведения о том, как этот легендарный воитель возглавил поход против змеелюдей, но чудовища были сильнее и одолевали.

И тогда Митра даровал Куллу право быть Вечным Хранителем Оберега и пользоваться его священной силой. Это право должно было перейти после его смерти к наследникам. Говорят, тот, кто носит его, неуязвим для меча и магии, но только если Хранитель праведен и блюдет единство державы. Пока владели талисманом потомки Кулла, процветала и крепла Валузия, а затем Аквилония. Но когда утратили магический амулет – порвалась связующая нить, и настало время огня и крови. В некоторых книгах его именуют – Время Жалящих Стрел! Валерий вздрогнул. То, что говорил Ораст, напоминало пророчество слепой колдуньи.

– Ты рассказал об одном талисмане. Но что со вторым? Сердцем Аримана?

Ораст усмехнулся.

– Если бы я знал это, принц, то я сейчас не сидел бы с тобой рядом в сыром каземате. То, о чем ты любопытствуешь, – величайшая тайна! Никто не ведает, где искать Сердце Аримана! В магических книгах сказано, что его последним Хранителем был Ксальтотун из Багряного Пифона – величайший колдун всех времен и народов. Говорят, его мумия до сих пор покоится в потайном саркофаге. В древних летописях есть пророчество: восстанет ахеронский чародей, Тот, Кто Спал Тысячу Зим, и низвергнет этот мир. Знай, принц: тайна Сердца – то, ради чего все чернокнижники Хайбории с легкостью пожертвовали бы дюжиной будущих перерождений. Куда уж нам, ничтожным…

– Постой! Как ты сказал? Тайна Сердца – Тот, Кто Спал Тысячу Зим…

Он забормотал, в волнении расхаживая по камере.

…Четверо, облеченные Властью Сердца, пробудят Зло! И тогда восстанет из Мрака Тот, Кто Спал Тысячу Зим – и содрогнется твердь, и потекут реки крови, и потемнеет небо, и вороны будут кружить над пепелищем…

Слова Марны, казавшиеся ранее бессмысленными, неожиданно нацелились значением, огненными письменами вспыхнув перед его взором.

Но почему ведьма решила, что он, наследник Антуйского Дома, окажется причастен к поискам Сердца Аримана? Ведь ему куда проще вернуть себе Оберег Кулла – магическую реликвию, что принадлежит ему по праву… И он осторожно поинтересовался у Ораста, кивнув на солнечный диск, зажатый в кулаке:

– Но откуда тебе знать, что этот амулет ненастоящий? Мне кажется, сам Митра едва ли различил бы их.

Ораст засмеялся, но Валерий понял, что своим вопросом разрушил тот тонкий наст приязни, что возник между ними, напомнив жрецу о его занятиях колдовством. Товарищ по несчастью насупился и снова стал обращаться к принцу подчеркнуто отчужденно:

– Любой, обладающий хоть начатками магических знаний, мгновенно узрел бы разницу между ними, месьор! Эта вещица прекрасна, спору нет, но она холодна, точно осенний лед. Она из мертвого золота, и красота ее преходящая, человеческая. Будь этот амулет наделен силой Митры – я ощутил бы жар, даже не коснувшись его.

Валерий зачарованно слушал жреца.

Чернокнижие прежде не внушало ему ничего, кроме ужаса, ибо он был уверен, что все колдуны подобны бесноватой Саломее и, подобно ей, грезят лишь кровью и бесчинствами. Но сейчас перед ним был не безумец, но ученый муж; суждения его были здравы, речь ясна и благозвучна, а в душе ощущался огонь, горевший ярко и чисто – огонь, которого так недоставало самому принцу.

И если бы не знать, что перед ним человек, убивший короля…

– Нет, я не могу поверить, – побормотал он в ответ собственным мыслям, позабыв, о чем беседовали они с Орастом прежде.

Разум его силился соединить воедино два несовместимых образа – и отступал в бессилии.

– Что могло толкнуть такого, как ты, на подобное бесчинство?!

Жрец сокрушенно покачал головой. За окнами башни светало, и лица узников казались серыми в предрассветной мгле. Но глаза Ораста горели, точно у дикой кошки, и взгляд, казалось, способен был прожечь камень.

– Месьор, я молю вас поверить мне! Я говорил вам правду. Никогда – о, никогда! – я не подумал бы зломышлять против вашего венценосного дядюшки.

Он знал, что может смело позволить себе утверждать это, ибо никто не сумел бы доказать обратное.

Лгал ли он? Пожалуй, нет!

Незрелый ум его, распаленный игрой воображения, уже не мог отличить истинное от выдуманного, и жрец сам уверовал в то, что говорил Валерию.

– Женщина погубила меня. Ненавистная колдунья!

Да… Марна! Валерий содрогнулся от омерзения и стыда: эти чувства были тесно переплетены в его душе, каждый раз, когда он вспоминал слепую ведьму. И ему известно было не хуже, чем кому иному, на что та способна. У него не было сомнений, что Ораст не лжет, и доверчивый жрец и вправду пал жертвой ее коварных чар.

– Прости, что усомнился в твоей искренности. – Валерий склонил голову. – Ведовство сильно в нашей юдоли скорби, и, воистину, с его помощью творятся грязные дела. Мне на себе довелось испытать это, и я верю тебе.

– Да! – Черные глаза Ораста полыхнули ненавистью. – Черные дела, месьор! Но заразу чернокнижия надлежит выкорчевать без остатка. И я клянусь Митре, что если когда-нибудь выйду живым из темницы – я возьму карающий меч Солнцеликого в свои руки, дабы без устали и пощады разить скверну.

Он и сам не заметил, как заговорил теми же словами, какими вещал, отправляя на костер колдунов в родной Немедии.

Не зря красноречивого жреца считали там грозой чернокнижников, не ведая, однако, чем занимается тот, когда остается один, в тиши своей укромной кельи.

Но таково было чудесное свойство души Ораста – он быстро забывал.

И во всякий миг искренне верил в то, что говорил, а пылкое сердце подсказывало ему нужные слова, что зажигали не только слушателей, но и его самого. И в этот миг он больше не был учеником колдуньи, грезящим о славе и господстве над миром. Прошлое изменилось, постыдные страницы были сожжены, и самый прах их канул в небытие. В воле Ораста было переписать его заново.

Валерий же видел лишь огонь, воспламеняющий жреца, не догадываясь о том, что питало его, и не мог не преисполниться уважения к нему. Вот перед ним был человек целеустремленный, которого никакие препоны не могли заставить свернуть с однажды избранного пути.

Как он мечтал обладать хотя бы долей подобной твердости!

– И все же ты сам занимался колдовством? – спросил он Ораста. – Что могло привести тебя к магии?

Разве не ведомы тебе были опасности, таящиеся в ее черных безднах?

Улыбка превосходства озарила худое лицо жреца.

– Для того, кто идет вперед, освещая путь факелом Митры, не страшны никакие бездны. Лишь жажда познания вела меня!

Он смутился на миг, вспомнив Релату и сотворенное им колдовство, но тут же заставил себя забыть о ней. Он чист перед самим собой! Ведь чары Скрижали разрушились со смертью Вилера. Релата снова свободна в своем выборе. И он не сомневался – она выберет достойнейшего.

Он ощутил восхитительную легкость. Воспоминания не бередили больше душу. И то, что соперник, похитивший у него сердце красавицы, был здесь, рядом с ним, бессильный воспользоваться плодами не ему принадлежащей победы, наполняло его торжеством и позволяло быть великодушным.

– Сердцем я чист перед Митрой! И потому верю – Солнцеликий выведет меня из темницы, и его волею я сумею отмстить обидчикам.

И вновь огонь его слов согрел Валерия. Месть! Как сладостно было это слово!

– Да, месть, – прошептал он чуть слышно. – Клянусь, я отдал бы все, за одну лишь возможность…

Узники взглянули друг на друга, крепче любых уз скованные общим стремлением. Ораст протянул Валерию руку. Принц, не колеблясь, принял ее.

Внезапно, коснувшись пальцев жреца, Валерий вспомнил наконец, где видел этого человека.

Мимолетная встреча в доме Тиберия, накануне отъезда… он совершенно забыл об этом. Вероятно, юноша состоял при бароне писцом или секретарем – он не узнал его сразу в жреческом балахоне. Они встретились случайно, когда он собирался уезжать после ночи, проведенной с Релатой, преисполненный сомнений и тревог. Неудивительно, что лицо жреца не задержалось у него в памяти.

Теперь ему стало понятно, откуда юноша мог знать лесную колдунью. Та, должно быть, притянула несчастного к себе, наведя на него чары – как сделала это с самим Валерием, – околдовала и заставила выполнять свою волю. Неудивительно, что он так ненавидит это Исчадие Тьмы!

– Но зачем этой Марне было убивать короля? – поразился он вслух. – Что могла выгадать сельская ворожея от смерти сюзерена Аквилонии?!

Ораст опустил голову.

– Боюсь предполагать, но мне кажется, принц Нумедидес был к этому причастен. Разве не встречался он с ней незадолго до этого?

Прозрение снизошло на душу Валерия. Словно ливень омыл слюдяное оконце, и картина гнусного преступления предстала перед его внутренним взором с ужасающей отчетливостью.

Конечно, Нумедидес!

Эта змея! Этот подлый шакал, трупоед!

Не зря оставался он один на поляне с колдуньей! Не зря отмалчивался, когда Валерий позже пытался расспросить его, о чем они говорили! Тогда совершился их сговор. Именно тогда его кузен оплатил Марне ее черные услуги.

Лишь теперь все стало ясно Валерию, и он ужаснулся, как мог не понимать этого раньше. Если бы он догадался, если бы предупредил короля…

Принц застонал от сознания собственного бессилия. Рука жреца ободряюще коснулась его локтя.

– Митра поможет нам отомстить! – прошептал Ораст.

И в душе Валерия вспыхнул наконец огонь, и он вновь, впервые за долгое время, ощутил себя по-настоящему живым.

Время до утра они провели в молчании. Каждый думал о своем.

Ораст – о Скрижали Изгоев, колдовском фолианте, что заставил его запятнать душу убийством, и, возможно, сложить голову на плахе.

Все, что вещала слепая колдунья, оказалось вздором! И его жертва была напрасной. Он отнял жизнь у мудрого владыки огромной державы и взамен не получил ничего.

Несколько мгновений назад он едва не рыдал от счастья, думая, что Релата сумеет наконец освободиться от приворота… До каких же пор он будет обманывать сам себя?

Ведь ясно же – ведьма солгала ему, преследуя свои корыстные цели от сговора с Нумедидесом. Даже если он весь бы выкупался в крови короля, а не только омыл в ней руки, веки и губы – это не приблизило бы его ни на сенм к разгадке тайны колдовской книги. Скрижаль Изгоев будет все так же хранить свои тайны, и если и откроет их, то кому-нибудь другому, ибо самому Орасту уже не суждено узреть таинственный труд пифонских чародеев.

Не спали чары и с Релаты! В этом не могло быть сомнений! И когда на шею этого худощавого желтоволосого принца опустится секира палача, несчастная девушка будет обречена на вечную скорбь о своем возлюбленном. До той поры, пока не погаснет огонек ее души…

То, о чем они только что грезили с Валерием, – тоже обман! Свежий воздух они сумеют глотнуть, лишь когда будут идти под дробь барабанов к лобному месту.

Остается лишь смириться и достойно принять смерть!

…Думы Валерия были отличны от мрачных предвидений жреца. Он терзался в сомнениях насчет Оберега Кулла.

Жрец лжет! Ну, может не лжет, а заблуждается! Ибо существует подлинный оберег – тот, что он держал в маленьких детских ладошках, тот, что защитил его от зубов оборотня и был похищен коварным Гретиусом.

Валерий вспомнил, как беспечно играл с магическим талисманом, который оказался Сосредоточием Силы, могущим в умелых руках ввергнуть Мироздание в Хаос, и ему сделалось страшно.

То, что настоящий амулет оказался у его бывшего наставника, Валерий не сомневался. Если бы этот коварный пес не подобрал его в траве, он сумел бы вернуть золотой диск на место, и его отважный отец пошел бы в бой с Оберегом Кулла у сердца. Но Митра справедлив – Гретиусу, лживому слуге Солнцеликого, краденое сокровище не принесло счастья. Ибо умер он не как подобает наставнику принцев, в покое и смирении, окруженный толпой плачущих прихожан, а словно бешеный пес от клинка безумца.

Кара свершилась! Пусть даже руками Нумедидеса!

Но как странно, что амулет Митры вновь, через столько столетий, послужил изгнанию демонов! Валерию вспомнилась чудовищная фигура Цернунноса, с рогами, упирающимися в небеса; его кузен, в исступлении выкрикивающий ругательства; золотой диск, впивающийся в замшелую плоть древнего бога, и его яростный рев, полный ненависти и боли.

Может ли так случиться, чтобы тот талисман был поддельным? Нет – тот оберег был истинным.

Но откуда тогда появился этот, что он держит сейчас в руках? И кто безвестный мастер, сотворивший его?

Принц напряг память. Четверть века назад о чем-то таком ему рассказывал Жамес… Но что он говорил? Нет, не вспомнить! Детские впечатления надежно покоились под более поздними напластованиями слов, образов и мыслей, словно речное дно под слоями ила.

Но кто мог заказать тому мастеру сотворить копию? Орантис Антуйский? Фредегонда? И зачем? Разве только чтобы обмануть неведомых чернокнижников, что наверняка охотились за талисманом Митры. Но вряд ли их удалось бы провести. Вон этот юнец – неофит, но и тот сумел отличить копию от подлинника.

Нет, тут что-то другое. Но что?

Когда его мать вручала святыню своему брату Вилеру, он не подозревала, что в руках ее подделка. Но если она сама заказала ее, то должна была определить это по едва заметному клейму…

Валерий покачал головой.

Нет, не сходится. Не намеренно же дочь Хагена хотела обмануть своего брата? Если только…

От волнения Валерий вскочил со своей соломенной подстилки и возбужденно заходил по камере. Ораст с опаской посмотрел на него.

Если только… Его мать могла догадаться, что Вилер – убийца ее мужа! Выходит, она каким-то образом проведала об этом и отдала подделку нарочно, зная, что брат ее будет лезть в самое пекло и рано или поздно сложит голову от вражеской стрелы или меча.

Значит, дар королю – месть, которая завершилась спустя четверть столетия?

По спине его пробежали мурашки. Принц почувствовал, что вплотную приблизился к какой-то страшной тайне.

То, что он подменил талисман, знал только он и Жамес. Даже его братец, и тот не догадывался об этом. Со старым ювелиром они говорили об этом, когда Нуми побежал за Гретиусом. Стало быть, его мать не ведала, что в кипарисовом ларце покоится подделка, отлитая Жамесом из горсти золотых монет. И именно тот талисман она считала настоящим, отдав брату подделку.

Так где же он – третий Оберег, изделие старого ювелира Жамеса?!

Аой.

ВРЕМЯ БЕГСТВА

Барон Торский внезапно пришел в себя и увидел, что находится в крытой галерее, что вела в его апартаменты. Она была совершенно пустынна. Серый предрассветный свет, сочащийся из окон, делал ее похожей на мираж.

Амальрик провел рукой по лицу. Он не помнил, как дошел сюда.

Но это не самое главное. Важно другое. Вперед идти нельзя.

Там могла быть засада.

Ловушка.

Но сейчас ему все было безразлично. Что-то надломилось в душе немедийского барона.

Он, не боявшийся ничего на свете, с презрением встречавший любую опасность, впервые изведал страх. И это сломало его. Точно копыта оборотней прошлись по самой душе Амальрика, разбив вдребезги нечто драгоценное и хрупкое – его уверенность в себе.

И что бы ни случилось с ним дальше, Амальрик был уверен в одном. Ему не скоро удастся стать прежним. А может быть, и никогда.

Призрак оленя навеки поселился в его сердце.

…Пошатываясь, он дошел до конца галереи и свернул налево, туда, где находилась внутренняя дверь в покои посланника. В отличие от парадной внешней, ведущей во двор, этой пользовались лишь слуги да сам барон, когда желал прийти или уйти незамеченным.

Дверь была незаперта. Это показалось ему странным, но не настолько, чтобы вызвать тревогу. Он вошел.

И с первых же шагов почуял неладное.

Даже не потому, что никто не вышел ему навстречу. Слуги не знали, когда ждать возвращения господина, и потому неудивительно, что в столь поздний час замешкались со встречей. Нет. Барон встревожился, ибо почувствовал без тени сомнения, что во всем доме некому выйти к нему.

Апартаменты дуайена были совершенно безлюдны. Выглянув в коридор, ведущий в комнаты прислуги и на кухню, Амальрик лишний раз убедился в этом. Гулкая, звенящая пустота встречала его.

В обычное время в помещениях посольства проживало никак не меньше четырех дюжин народу. Личные слуги и конюшие, повара и писцы, лекари, гонцы и брадобреи, и это не считая сыновей мелких немедийских дворянчиков, по протекции получивших место при бароне, где, считалось, им предстоит набраться опыта, чтобы надеяться впоследствии занять в посольском корпусе Немедии должность поважнее. Правда, с первого дня их появления в Тарантии, Амальрик ставил им единственное непременное условие – служба их должна проходить в кабаках, игорных домах и Кварталах Утех. Этим он убивал сразу двух зайцев: бестолковые хлыщи коротали дни подальше от его глаз, и не надоедали ему своим нытьем. И, порою, им удавалось нащупать что-нибудь интересное – новую сплетню, свежий слушок. Надо ли уточнять, что юнцы брались за дело с усердием, с каким едва ли уселись бы писать посольские депеши.

Но и так, не могли же они все испариться в одночасье!

С чувством нарастающей тревоги Амальрик обошел пустынные комнаты, приемные покои, заглянул в опочивальню и столовую.

Ни души.

Лишь странное ощущение чужого враждебного присутствия, не оставлявшее его всюду, куда бы он ни направился. Точно чьи-то злые глаза, прищурясь, смотрят в спину.

В его личных покоях царил беспорядок – словно кто-то торопливо рылся в его вещах, да так и бросил, не доведя дело до конца. И лишь одно-единственное помещение понесло реальный ущерб – потайная комнатка за опочивальней, где барон занимался на досуге составлением ароматов, душистых масел и прочими опытами.

Кто-то перевернул там все вверх дном, перебил склянки и реторты, разворошил угли в жаровне. На каменных плитах пола, в луже масла, явственно виднелись отпечатки сапогов. Испачкавшись, человек разнес грязь дальше, и жирные следы цепочкой протянулись по афгульским коврам ручной работы, украшавшим пол в спальне.

Барон впервые ощутил гнев.

Теперь он доподлинно знал, что случилось в его отсутствие: не удовольствовавшись смертью Амальрика, Нумедидес послал солдат к нему – устроить облаву.

Слуги, должно быть, схвачены, хотя какая принцу корысть сажать за решетку полсотни невинных душ, которых, к тому же, придется теперь кормить, содержать и охранять за казенный счет, барон понять не мог.

Впрочем, после сегодняшнего едва ли стоило искать логику в поступках принца.

Теперь он пожалел, что не убил этого жирного ублюдка пару недель назад, когда была такая возможность.

Но кто же мог предвидеть, что так все обернется…

Теперь он знал, что будет раскаиваться в этом, покуда жив. Но сейчас нельзя тратить времени на бесплодные сожаления.

Пора уходить!

Удивительно еще, как стражники не догадались оставить в апартаментах засаду. Амальрик спустился на первый этаж и прошел в свой кабинет. Надо будет взять кое-что перед уходом.

Внезапный шорох за окном, едва слышный, точно ветка царапнула ставню, привлек внимание немедийца, и он мгновенно насторожился. Рука потянулась к бедру и упала бессильно, не найдя на привычном месте клинка.

Взгляд барона заметался по сторонам в поисках оружия.

– Месьор! Месьор! – внезапно услышал он пронзительный шепот снаружи, со двора. – Это вы, месьор?

Крадучись, Амальрик подошел к окну и осторожно приоткрыл тяжелые створки. Маленький рыжеволосый человечек в пестром одеянии глядел на него снизу вверх из темноты.

– Ах, месьор! Как я счастлив видеть вас! Я заметил силуэт, но не мог поверить, что вы вернулись.

Менестрель Валерия.

Несколько мгновений Амальрик недоуменно смотрел на него. Помнится, в конце вечера поэт был смертельно пьян – откуда же он взялся во дворе? И как ему удалось уцелеть?

Но болтать у открытого окна, точно красотке с пылким влюбленным, им было, пожалуй, небезопасно. Не раздумывая, барон перегнулся через подоконник и потянул Ринальдо обе руки.

– Поднимайся! – прошипел он сквозь зубы. Менестреля не пришлось упрашивать дважды. Втянув его в комнату, Амальрик поспешно захлопнул створки окна и, опасаясь, как бы еще чей-то праздный взгляд не приметил их снаружи, задернул заодно и шторы.

– Здесь были стражники Нумедидеса? – спросил он.

– Да, да, месьор! – горестно закивал поэт. – Они пришли, когда вас не было. Целый отряд. Сотня ратников, не меньше!

Барон уже достаточно пришел в себя, чтобы понять, что стражников было не больше десятка.

– Зачем они приходили?

– Не знаю, месьор. Кажется, искали вас. Топали, кричали, размахивали мечами. Ужас охватил нас и сковал наши члены, месьор, подобно великому Куллу, когда он впервые узрел морское чудище Левиафана!

Ринальдо содрогнулся, заново переживая ночной кошмар.

– Согнали всех, будто баранов, заковали в кандалы и погнали прочь. Должно быть, на каторгу.

– А не в тюрьму? Менестрель покачал головой.

– Нет, я слышал, как их капитан велел вести всех к воротам. А там их, наверняка, продадут в рабство.

Поэтическое воображение, как обычно, оказалось у Ринальдо сильнее здравого смысла. Скорее всего, догадался барон, немедийское посольство попросту выдворили из Тарантии. Нимеду, вероятно, принц направит соответствующую ноту, где он, барон Торский, будет обвинен в измене и покушении на венценосную особу – и эпизод замнут, к вящему удовлетворению всех сторон.

Амальрик пожал плечами.

Даже если бы он обрел смерть в коридорах Лурда и прах его был смешан с грязью или развеян по ветру, самодержцы нашли бы способ уладить это небольшое недоразумение. Иные соображения, куда более значительные, чем судьба какого-то посланника, играли первостепенную роль в их решениях. Да, от своего сюзерена Амальрику едва ли стоит ждать помощи.

Маленький менестрель не сводил с него преданных глаз. Барон с подозрением покосился на него.

– Хорошо. Но как же удалось спастись тебе!

Поэт смущенно шмыгнул носом. На белой, чувствительной, как у всех рыжеволосых, коже, проступил багровый румянец.

– Видите ли, месьор, ваше вино… Чудесное вино, я ничего не хочу сказать – но уж больно крепким оно оказалось. Желудок у меня, как бы это поточнее – взбунтовался… Но мне совестно было тревожить слуг, и я подумал, если я выберусь во двор, а потом вернусь и вздремну еще немного, никто не увидит в том худого. Благо, комната, где меня уложили, оказалась на первом этаже.

Он неловко хохотнул.

– А когда я уже возвращался, то увидел солдат. Митра свидетель, месьор, никогда в жизни мне не было так страшно! Я просидел в кустах все это время, лишь под конец осмелился заглянуть в окно. Но они забрали только слуг.

Амальрик подумал, что должен был бы ощутить гнев. Еще сегодня утром он пришел бы в ярость при одной мысли, что какие-то мужланы осмелились хозяйничать в его покоях. Но сейчас весть эта не вызывала ничего, кроме щемящей досады.

– Нам надо выбираться отсюда, – сказал он менестрелю задумчиво. Тот судорожно закивал в ответ. – Сдается мне, воздух Тарантии стал вреден для моего здоровья.

– Но ворота… Стражники…

Барон пожал плечами и отозвался с уверенностью, которой сам не чувствовал:

– Тебя никто не ищет. Если мы выйдем пешком прямо сейчас, на нас едва ли кто обратит внимание. Охрана на воротах не ровня Черным Драконам. Деревенщины. Немедийского посланника они способны опознать, только если дюжина герольдов будет бежать впереди, провозглашая его ранг и должность. На двух собутыльников, которые едва ноги волочат после бурной ночной попойки, они даже не обратят внимания.

Ринальдо кивнул покорно, заранее согласный с любым решением немедийца. Возможно, посланник ничего не смыслил в поэзии, однако с ним менестрель чувствовал себя уверенно, как за каменной стеной, и это было решающим доводом.

– Ступай к Южным воротам, – велел ему барон. – И жди меня там, за конюшнями. Заодно посмотри пока, все ли спокойно вокруг. Я скоро подойду.

Поэт хотел было воспротивиться, но, наткнувшись на тяжелый взгляд барона, осекся, не решившись возразить.

Крадучись, он вышел в коридор. Чуть слышно скрипнула дверь, и Амальрик вновь остался один.

Проходя из одной комнаты в другую, он методично принялся собирать вещи. Все, что могло ему понадобиться в пути, ибо он знал, что за помощью обратиться не к кому. Большинство заговорщиков перешли на сторону Нумедидеса, да и прочие едва ли рискнут помочь опальному немедийскому дуайену. Так что рассчитывать, как обычно, приходилось лишь на самого себя.

Прежде всего, деньги! Только золото и драгоценности – они занимают меньше места.

На случай внезапного бегства у барона давно был заготовлен потайной пояс, надевавшийся под платье, куда поместились все его сбережения.

Следующий шаг – бумаги!

Он перешел в библиотеку.

Митра! Как жаль будет расставаться со всеми этими томами, собранными по крупицам сокровищами мудрости, что Амальрик ценил едва ли не превыше всех прочих своих богатств. Но книги с собой не унесешь. И он отвернулся от забитых до отказа полок, не желая лишний раз травить душу.

Из документов пригодилось немногое. Списков заговорщиков, хвала небесам, он никогда не составлял, держа в памяти все детали обширнейшего плана, который так долго и с болью выстраивал – и в одночасье стал свидетелем его крушения. Точнее, заговор продолжал существовать. Только теперь он обходился без своего творца и вдохновителя.

Больно и обидно! Но Амальрик запретил себе тратить время на пустые сожаления.

Руки его ловко нашарили в ящике стола потайной рычаг – и вот уже в столешнице открылся секретный ящичек, о котором не знала ни одна живая душа, ибо мастер, соорудивший тайник для барона, был давно мертв.

Амальрик извлек оттуда подорожную, дававшую право беспрепятственного пересечения границы посланцу короля Аквилонии; подобный же документ, выписанный правителями Зингары, Офира и наконец Немедии. За исключением последнего, все они были попросту выкрадены у менее бдительных собратьев дуайена.

Теперь, по крайней мере, он мог быть уверен, что беспрепятственно пересечет любую границу.

Так, теперь главное! Оружие. Амальрик прошел в оружейную и распахнул шкафы. За исключением так нелепо утраченного шипа ядозуба, вся амуниция была на месте. Ах, нет, не хватало туранского кривого клинка – должно быть, позарился кто-то из стражников. В остальном же ему было из чего выбрать.

Амальрик торопливо экипировался.

В дверях он оглянулся, в последний раз обозревая пустынные апартаменты. Не забыл ли чего? Он не ощущал печали, покидая покои, что больше двух зим служили ему пристанищем. Барон никогда не испытывал привязанности к жилищу, считая это чувство нелепейшим из предрассудков.

Ничто не удерживало его здесь.

Он шагнул за порог через парадную дверь, что вела во двор замка.

Где был встречен радостным возгласом:

– Смотри, командир, твоя правда! Пташечка-то вернулась в гнездышко!

Амальрик окаменел.

Навстречу, ловко охватывая его в кольцо, вышли шестеро стражников, и барон узнал в них наемников из Вольного Отряда Нумедидеса. Сердце его упало. Будь это Черные Драконы, с ними еще можно было договориться. Альвий, даже если бы не встал открыто на его сторону, непременно польстился бы на золото барона и дал тому шанс ускользнуть.

Но от этих спасения не было.

Выгадывая время, Амальрик попятился.

Но за спиной была закрытая дверь, и вести за собой наемников в дом ему не хотелось. В тесных комнатах им легче будет окружить его и зажать в угол. Барон понял, что, если хочет уцелеть, то должен выгадать время. Самым спокойным и надменным тоном он осведомился:

– Могу ли я знать, кто вы такие и по какому праву задерживаете меня? Напомню, я посланник короля Нимеда, и аквилонские законы не имеют надо мной власти.

– Во поет-то! – присвистнул восхищенно тот же голос. – Эй, Невус, а ты, поди, так не смог бы!

Наемники захохотали. Один из них выступил вперед, и Амальрик узнал черноволосого северянина, их предводителя.

Вот ведь как встретиться довелось, Конан-киммериец, подумалось ему невольно, но вслух он не сказал ничего. По лицу северянина невозможно было определить, узнал ли тот барона.

Впрочем, едва ли. Тот очень изменился за эти годы.

– Мы получили приказ арестовать тебя, барон, – произнес северянин невозмутимо. Риторика дуайена, как видно, не сильно подействовала на него. – Кром! Лучше бы тебе подчиниться по доброй воле!

– Ну, разумеется.

Амальрик печально улыбнулся, всем видом своим показывая, что вынужден подчиниться неизбежному, и медленно двинулся вниз по ступеням, навстречу солдатам.

Те, видя, что враг готов сдаться, невольно расслабились.

В тот же миг руки немедийца метнулись к потайным ножнам на запястьях. Мгновение – и два острых тонких кинжала серебристыми молниями взвились в воздух. Первый вонзился в глазницу наемнику, которого называли Невусом… это был тот самый прием, что сразил жреца в храме Митры. Но второй нож, предназначенный киммерийцу, пролетел мимо цели.

В последний миг северянин успел уклониться.

Замешательство наемников помогло барону выгадать драгоценные мгновения.

Он метнулся в брешь в рядах наемников, образовавшуюся, когда пал Невус. Их разделяло не меньше десяти шагов, когда опомнившиеся наконец солдаты бросились в погоню.

Теперь немедийцем владела лишь одна мысль: любой ценой увести погоню прочь со двора. Здесь слишком людно. В любой миг их могут заметить, набегут подкрепления – и он пропал!

Но куда бежать?!

Хвала Митре, башни, где были апартаменты посланников, располагались вдали как от казарм, так и от служб дворца, так что поблизости не было ни воинов, ни челяди; да и час был еще ранний. Небо едва начало светлеть на востоке.

Однако необходимо было торопиться. Амальрик чувствовал, как утекают сквозь пальцы, точно вода в клепсидре, драгоценные мгновения.

Решившись, он подбежал к открытой галерее, что шла вдоль стены, соединявшей все три башни между собой и, недолго думая, вскочил на перила. Затем, подтянувшись за низко нависавшую черепицу, подтянулся и птицей взмыл на крышу галереи.

По ту сторону стены не было ничего, кроме закрытого прогулочного садика с фонтаном и посыпанными речным песком дорожками. Скрыться там было негде, но наемники могли этого и не знать. Пусть решат, что он собирается бежать таким путем. Возможно, это заставит их утратить осторожность.

Расчет его отчасти оправдался. Двое наемников, выкрикивая проклятья, торопливо принялись карабкаться за ним.

Как только первый из них показался на крыше, Амальрик подскочил к нему. Руки наемника цеплялись за черепицу. Точным ударом меча барон снес ему череп. Окровавленный труп свалился на камни.

Немедиец бросился к его товарищу.

Яростный рев донесся снизу.