Настройки шрифта

| |

Фон

| | | |

 

Тот резко ударил его по рукам, освободился. Толпа моментально сомкнулась. На лицах присутствующих не было более улыбок, они приготовились карать.

Началось, успел подумать Антон. Сейчас мечтой его было испариться, стать прозрачным, невидимым, неосязаемым, недоступным для ожесточенно стиснутых кулаков и выкидных «перьев», наверняка спрятанных этими бравыми ребятами до поры до времени. «Надоело нам без дела наши перышки таскать…» — вспомнилась ему развеселая песенка подворотен.

Но тут случилось такое, чего никто, за исключением Кима, предсказать не мог. Ким распахнул плащ и рывком извлек на свет длинный обоюдоострый меч. Сверкнуло лезвие. Меч вибрировал в руках Кима, издавая низкий звук, словно рвался на свободу из сильных пальцев, вел себя, как живое существо.

Парни отпрянули. Антон услышал сдавленное восклицание. А еще через секунду наступила тишина, нарушаемая лишь хриплыми завываниями магнитофона.

— Иди сюда, — сказал Ким ровным голосом. — Иначе всех положу.

— Нет, — выдавил из себя бритоголовый.

— Иди сюда, — повторил Ким строже.

Парень шагнул вперед. Шагнул словно лунатик, загипнотизированный световыми бликами на лезвии меча. Ким ждал его в напряженной позе, чуть присев на расставленных ногах, держа меч обеими руками и выставив его вперед: острие на уровне глаз бритоголового.

— А теперь побеседуем, — сказал Ким.

— Рассказать кое-что важное. Этот старик, убитый… Ну, предположим, что убитый. Он не занимался тяжелым физическим трудом. Чем бы он ни зарабатывал себе на жизнь, тяжелой физической работой он не занимался. Не работал на стройке, не таскал камни. Это может тебе пригодиться при установлении личности.

Антон перевел дыхание.

— Да, ты права, — серьезно кивнул Матвеев. — Это точно подарок. Знать бы еще, в какую сторону идти.

«Все не так плохо, — решил он. — Видно, Ким знает что делает. Но как он их всех!!!»

— Ты иди, это главное. А жизнь сама подскажет тебе направление, — произнесла Зина, сама не веря в свои слова и недовольная тем, что попыталась избавиться от Матвеева такой избитой фразой.

— Ты меня внимательно слушай, — продолжал тем временем Ким, обращаясь к бритоголовому. — Очень внимательно. И запоминай, что скажу. Надолго. Понимаешь?

Но он ничего не понял — стал что-то сосредоточенно записывать в блокноте, глядя на оформленный Кобылянским протокол вскрытия. Зина тяжело вздохнула. Даже вот так, сосредоточенный, в рабочей обстановке, он был удивительно хорош собой! Глаза ее просто не могли оторваться от его лица. И она испытывала очень странное чувство — словно сдерживая восторг, заглянула в запертый проем, за которым вдруг обнаружилась выворачивающая душу бездна…

Парень смолчал, стиснув зубы. Он смотрел на Кима с ненавистью. Ким аккуратно положил меч плашмя на его плечо. Если бы парень рыпнулся, Ким в один момент снес бы ему голову. Но бритоголовый и сам это отлично понимал. И стоял смирно.



— Ты ведь парень умный, — вел «беседу» Ким. — Соображаешь, что к чему. Не то что все эти ублюдки. Только вот кто тебе идейки разные паршивые подкидывает, вот вопрос.

— Я не понимаю…

Последняя пара в этот утомительный день подходила к концу. После вскрытия Крестовская вернулась в институт. Заведующая кафедрой не сказала ей ни единого слова. Только после двух пар Зина почувствовала, что очень сильно устала. Проводить вскрытие, возвращаться к прошлому было нелегко. Она просто автоматически начитывала на занятиях плановый материал.

— День четырнадцатого июля помнишь? — с нажимом спросил Ким. — Со стрельбой и погромами, помнишь? Ну?!

Для интересных лекций тоже необходимо вдохновение. А вдохновения у Зины не было. В конце занятия она дала краткую самостоятельную работу студентам. Это дало возможность присесть за стол и просто отключиться от тупого автоматизма своих действий. Крестовской никогда не нравилась такая сухая начитка, она всегда стремилась рассказывать интересно, старалась привлечь внимание студентов, заинтересовать аудиторию. Но в этот раз у нее не было сил.

— Помню, — признался парень; ненависти в его глазах не осталось, один только страх.

Наконец пара подошла к концу. Зина принимала листочки с самостоятельной работой студентов, как вдруг дверь в аудиторию приоткрылась. К своему удивлению, она обнаружила за ней ночного вахтера Михалыча. Он переминался с ноги на ногу и выглядел растерянным.

— А кто у нас в тот день Муравьем был тоже помнишь?

— Я… э… хотел с вами поговорить, — произнес он.

— Помню…

Студенты начали выходить из аудитории. Двери теперь были нараспашку, но вахтер все равно не входил.

— Ага, вот уже вроде и два правильных ответа. Я же не ошибаюсь, дорогой мой друг. Мой меч таких как ты за версту чует… и находит… Значит, помнишь? Но может быть, стараешься забыть?

— Что-то случилось? — нахмурилась Зина.

— С-стараюсь.

— Нет, ничего… Просто я вспомнил что-то… За ту ночь… Вот, хотел рассказать…

— А вот это неправильный ответ. Помнить нужно!

— Хорошо, я слушаю, говорите…

Парень застонал вдруг и закрыл глаза.

— Нет, — прошептал он одними губами.

— Зинуля! — почти оттолкнув старика, в аудиторию влетела Дина Мартынова, новая подруга Зины. — Я тебя не видела столько дней! Я только сейчас узнала, какой кошмар ты пережила…

— Даже не знаю, что с тобой теперь и делать, — задумался Ким. — Поезд ушел. Четырнадцатое не вернешь.

— Ну так я… э… попозже зайду, — старик-вахтер отступил назад.

— Не вернешь, — эхом повторил бритоголовый.

— Лучше я к вам сама зайду, — сказала Зина, — сейчас вот запру аудиторию, и сразу спущусь.

Тусовка в молчании внимала.

— Ну, ладно… — все еще не решаясь уйти, мялся старик.

— Хорошо, — решил наконец Ким. — Запоздавшее возмездие — это всегда новое зло. Я тебя отпущу. Но есть одна просьба. Рассказывай обо мне. Рассказывай. Друзьям, родственникам и просто знакомым. Живет, дескать, такой парень по имени Ким. Мэн крутой, чувак что надо. Он, этот Ким, Муравьев чувствует и ищет. И до тебя вот добрался. Рассказывай. Мало ли до будущего Муравья дойдет. Смотришь, когда власть он получит, то вспомнит обо мне и призадумается. И не будет слишком с ней, властью, баловать. Понял?

— Зинуля, что-то серьезное? Я могу тебя подождать! — предложила Дина.

— Понял, — парень приободрился.

— Нет, все в порядке, — Зина пожала плечами. — Я тоже очень рада тебя видеть. Так что оставайся.

— Молодец, — похвалил Ким.

Потоптавшись еще мгновение, старик ушел. Какое-то время подруги болтали о всяких пустяках, затем переключились на смерть в соседней аудитории.

Постоял, о чем-то раздумывая, потом приподнял меч и лезвием, самым концом, сделал надрез на щеке парня. Тот вскрикнул не столько от боли, сколько от неожиданности. Потекла кровь.

— Какой ужас! Кошмар просто! — кудахтала Дина. — Я бы умерла от ужаса, найдя такое…

— Это тебе на память, — сказал Ким, убирая меч, повернулся. — Пошли, Антон. Совсем стемнело.

— Все в порядке, — усмехнулась Зина, — я в морге работала, я привыкла к смерти.

Никто не пытался их догнать. 

— Как к такому можно привыкнуть? — В глазах Дины читалось искреннее удивление.



— Поверь, можно, — грустно ответила Крестовская, как будто разговаривая сама с собой. — Смерть — это не самое страшное в жизни. Есть вещи гораздо страшней.

Поздно ночью Богом Забытый Город словно вымирает. Трудно, практически невозможно, встретить прохожего на улице в это время. Темно и пусто. Но не тихо. Слышен шорох, скрип, топотание, еще множество звуков на пределе слышимости. Город меняется, как змея, сбрасывающая кожу; как жук, вылезающий из старого хитинового панциря. Каждую ночь город меняет облик…

Выйдя из аудитории, они распрощались, и Зина заспешила вниз, в каморку вахтера. Но Михалыча на месте не было.



— Вахтера ищешь? — крикнула, пробегая мимо, знакомая сотрудница. — Так ты его не жди, скоро не придет! Он в подвале, попросили полки в книжном хранилище прибить.

>

По совместительству Михалыч выполнял разные ремонтные работы. Платили ему за них дополнительно, работал он хорошо, и в общем обе стороны были довольны.

Итак, самое время рассказать историю Кима, художника-оформителя и славного Витязя. Будем надеяться, она не займет много места. 

Крестовская тяжело вздохнула. На улице было темно. Ей хотелось есть, горячего чая и спать, вдавившись лицом в подушку. Усталость наваливалась на нее с такой силой, что она еле стояла на ногах.

>

В конце концов, что такого важного увидел вахтер? Обо всем можно поговорить и завтра! И, развернувшись, Зина пошла домой.

Полны чудес сказанья давно минувших днейПро громкие деянья былых богатырей.Про их пиры, забавы, несчастия и гореИ распри их кровавые услышите вы вскоре. 

Улица была практически пустынна. Крестовская старалась не идти рядом с темными, пустыми подворотнями. Все было настолько тихо, что шаги ее словно отпечатывались от стен. Как вдруг…

Ким лежал на кушетке. В препаршивом настроении. Кроме всего прочего этому способствовала и погода. Небо заслонили неумолимые тучи, злорадно моросил дождь. Серая погода, серый мир, серые мысли.

Она даже не услышала, а скорее почувствовала, что за ней кто-то идет. Кто-то преследовал ее, пытался идти размеренно, почти в такт ее шагам… По спине потекли липкие капли ледяного пота…

Еще за окном дымил завод. В непосредственной близости от микрорайона. Последнее время рядом с проходной завода было беспокойно. «Зеленые» устраивали пикеты, расклеивали листовки, чего-то требовали, чего-то добивались. На них ходили смотреть, как на достопримечательность. Приводили детей. Еще бы — «зеленые» в городе, где всю жизнь слово «экология» считалось бранным! «Зеленых» исправно гоняла милиция. Завод исправно травил горожан.

Дойдя до освещенного перекрестка, Зина резко обернулась… Никого не было… Ни души… И тут она испытала такой приступ ужаса, что у нее едва волосы не зашевелились на голове…

С неделю назад у Кима сорвался заказ. Дворцу Молодежи (в просторечии — ДМ, Дом Мудаков) срочно понадобилось оформить выставочный зал. У Кима там на полставки фотографом работал закадычный дружок, помог выйти на администрацию. Был даже выплачен (и такое случается!) аванс и умеючи, со вкусом, пропит. Но потом администрация увидела эскизы, наброски, в ужасе отшатнулась и наотрез отказалась от дальнейших Кимовых услуг.

Крестовская побежала… И услышала, что человек, преследующий ее, тоже бежит. Но она же видела — за ней не было никого! Зина двинулась в ближайшую открытую парадную, рассчитывая, что преследователь пробежит мимо. Но, постояв там, поняла, что возле подворотни никто не прошел…

«Я понимаю, — оправдывался директор, невероятного объема толстяк в очках и с бородкой, — я понимаю, новые веяния в искусстве, авангард, поп-арт, молодежная культура, НО НЕ ДО ТАКОЙ ЖЕ СТЕПЕНИ!». Заказ сорвался.

Ее била дрожь. С разумной точки зрения объяснить все это было невозможно. Кто ее преследовал — призрак? Что за чертовщина начала с ней происходить?

А три дня назад приходила Надя. Наверное, мириться. Увидела горы пустых бутылок, неумытые рожи непроспавшихся с вечера собеседников (с болью и дрожью ожидали гонца за пивом), швырнула ключ на пол, бросила через плечо: «Свинья!», ушла, хлопнув дверью.

Зина пошла по улице… И снова звук шагов… Полумертвая от охватившего ее страха, она добралась наконец до, слава богу, многолюдной улицы Красной армии…

Ничего теперь Киму не оставалось. Кроме как лезть в петлю.

Теперь можно было уже не бояться. Но чувство липкого ужаса, охватившее ее, не поддавалось контролю. Оно вошло в кровь, отравило ее…

Кушетка стояла у дальней от окна стены, и пол перед ней был завален окурками, осколками бокалов, засохшими рыбьими хребтами, смятыми тюбиками из-под краски. Присутствовали в том наборе и пустые ампулы: недавние гости отнюдь не являлись представителями высшего света. Но Киму на все это было совершенно наплевать. Он и плюнул. Лежал на кушетке, смотрел в потолок, курил одну за другой папиросы, пока не кончилась пачка.

То, что испытала Зина, было похоже на настоящую паническую атаку… Но она слышала шаги в реальности, а значит, психическая атака здесь ни при чем.

Звонок в дверь.

Выйдя на улицу Красной армии, Крестовская поняла, что значит идти среди живых людей, посреди нормальной жизни… Только вот вернуться к этой нормальной жизни она уже не могла. То, что Зина пережила, не оставляло ее, делало чувства острей, заставляло прислушиваться к любому шороху.

Идите вы на хер, думает Ким.

Вот и ее дом. Зина подошла к своему подъезду и вдруг застыла. Напротив подъезда, со стороны забора, которым было огорожено строительство на площади, стоял человек.

Вставать ему не хочется. Ему хочется умереть.

Он прятался в тени, и лицо его было просто невозможно разглядеть. Мужчина высокого роста. Несмотря на то, что дождя нет, на нем был плащ-дождевик с капюшоном, надвинутым так низко, что черты лица полностью терялись в этой темноте.

Не открою, думает Ким. Я страшно заболел. Убыл в творческий отпуск. Уже третий день, как меня закопали.

Света вокруг не было, поэтому плащ казался черным. Мужчина не двигался, не прятался. Зина машинально отступила к подъезду.

Еще звонок. Дли-и-инный. Сволочь!..

Не было никаких оснований считать, что он следит за ней. Этот человек мог ждать кого угодно, быть просто случайным прохожим… Но каким-то шестым чувством Крестовская поняла, что это не так. Она метнулась к подъезду, взлетела на второй этаж и припала к окну на лестничной клетке…

Пусть хоть дверь ломают, не открою. Вот ведь суки, умереть спокойно не дадут. Что вам всем нужно от бедного оформителя?

Мужчины на месте не было. Очевидно, он ушел в тот момент, когда она скрылась в подъезде. Ей захотелось скулить от страха. Сомнений не оставалось: этот страшный человек следил за ней.

Неизвестный продолжал трезвонить. Три коротких звонка, опять длинный, снова три коротких.

Кто это может быть? Кто-нибудь из вчерашних не допил? Ким вдруг разозлился. Ну ты меня достал, звонарь!

С неожиданной энергией Ким вскочил с кушетки, раздавил пальцами тлевший окурок, направился, потирая кулак, в прихожую. Дернул задвижку.

Глава 8

— Здравствуйте! — сказал посетитель.



— Ты ошибся, — Ким хотел захлопнуть дверь, но незнакомец молниеносно просунул носок лакированного ботинка в щель между дверью и косяком.

Темнота обнимала. Она стала счастьем, в котором не горел даже ночной фонарь. И можно было спрятать в ней свое лицо, не выворачивая на нем притворную счастливую улыбку. Самый верный способ полюбить темноту — это привыкнуть к правде.

— Я к вам, Ким, к вам.

Ночь обнимала как человек. И казалось, в ней полностью растворилось, ушло самое страшное. Навсегда исчезли разочарования и предательства — нельзя было разглядеть. И равнодушие. Самое страшное на свете — это равнодушие. Именно оно было в глазах Виктора Барга, когда он смотрел на нее. Но ночь скрывала и не такое. Темнота — верный друг. В ней глаза отражаются блеском, и кажется, что они живые. Ночь — единственное время, когда стоит жить.

Был он маленький, круглый, розовощекий, в тесном по его габаритам костюмчике и с веселыми искорками в глазах.

Вытянувшись в кровати и прислушиваясь к звукам в темноте, Крестовская лежала без сна, думая о том, как много теряет человечество от того, что спит ночью… Мысли перескакивали одна через другую, но это не доставляло ей дискомфорта. Напротив. Даже с мыслями ночью можно было жить.

— Кто вы такой? — спросил Ким злобно, но тут же догадался: — А-а! Александр Демидович переменил решение…

Именно тогда раздался звонок в дверь. Зина не поняла поначалу, что происходит. Просто плавала в вязком мареве без сна, как вдруг…

Незнакомец, энергично тесня Кима животиком, проник в прихожую и закрыл дверь.

— Не знаю никакого Александра Демидовича, — жизнерадостно заявил он.

Резкий, обрывистый, три раза. Она так и вскочила на постели. Три раза — это ей. Теперь оказалось счастьем, что сна не было ни в одном глазу. Зина быстро поднялась с кровати, накинула теплую шаль. Страха не было. Почему-то была полная уверенность в том, что это не арестовывать ее пришли. Почему она так свято верила в это — ни за что не смогла бы сказать.

— Тогда какого рожна?..

Мельком проскользнула мысль о том, как боялась она еще год назад такого вот ночного ареста, ночного звонка в дверь. Как собирала вещи и ждала… Куда все это ушло? Зина не понимала. Теперь, решительно набросив шаль на плечи, она просто шагнула вперед.

— Спокойно! Я все объясню, — он вытолкнул Кима в гостиную. — Сколько здесь хлама! — восторженно закричал незнакомец. — Я знал, знал… Так и должно быть. Не имея достойного ориентира, стихийное начало находит выход… как бы это сказать по-русски…

Коридор был пустым и тихим. Все спали. Наручные часики показывали половину третьего ночи. Зина удивилась тому, что так долго пролежала без сна.

— А тебе какое дело? — грубо оборвал его Ким. — Не нравится — уматывай.

Звонок повторился. Она вздрогнула. Не хватало еще, чтобы проснулся кто-то из соседей! Паника в квартире будет обеспечена. Крестовская быстро пошла к двери.

— Почему же, мне очень все нравится, — быстро нашелся маленький пройдоха. — И я убежден, Ким, вы тот самый человек, который нам нужен.

— Кто здесь? Кто это? — громко произнесла, пригнувшись к замочной скважине.

— «Нам»?

Ответом ей было молчание. Зина поежилась. Никаких звуков… Учитывая человека в плаще — это было уже слишком! Крестовская начала испытывать злость. Сама не понимая, что делает, она распахнула дверь… и застыла. Там никого не было. Никого. Пустой, темноватый коридор.

— Сейчас объясню.

— Кто здесь… — дрожащим голосом повторила в тишину Зина. Зубы ее стали выбивать мелкую, противную дрожь.

Только тут Ким заметил у незнакомца огромный черный тубус. Толстяк держал его в одной руке, энергично при этом размахивая другой.

Ведь ей не послышалось! Она еще не сошла с ума! Отчетливо слышала звонки, причем дважды. Ошибиться было невозможно. И вот…

— Неизбежность! — рявкнул незнакомец вдруг. — Вы — Витязь, Ким. И быть Витязем вам предначертано с момента рождения. Неизбежно, рано или поздно, но неизбежно, вы придете к нам…

Зина ступила вперед, вышла за дверь. Выглянула на лестницу. Ни души. Полная тишина. Дом спал. Какой-то мистический ужас, внезапно охвативший ее, когда она разглядела следящего за ней человека, возобновился с новой силой, просто захватил ее с головой.

— Пошел вон, — сказал Ким почти миролюбиво. — Придурок. С лестницы спущу. Собственноручно.

Оставаться в коридоре дольше было невозможно. Еле живая, Крестовская быстро захлопнула дверь, заперла на все замки и почти бегом вернулась в свою комнату. Сбросила шаль на пол. Забралась под одеяло с головой. Все ее тело содрогалось словно в припадке. Никогда еще ужас не охватывал ее с такой мощью…

— Что такое? — незнакомец на секунду растерялся.

— Это мой дом, и ни одна собака…

Но очень скоро пришел сон — быстрый, душный, как грозовое облако, сон без сновидений, который накрыл ее с головой. Зина провалилась в него будто в бездну, но даже во сне продолжала дрожать.

— Подождите, подождите… Вы меня неправильно истолковали, уважаемый Ким. Дело это, конечно, сугубо добровольное. По-другому нельзя. Но у вас столь выраженные данные: художник-авангардист, гордый независимый человек. Поймите…

Проснулась она на рассвете, резко, словно ее ударило током. Села на кровати. Часы показывали 6 утра.

— Издеваешься?

И тут Зина вспомнила. Вахтер. Он же хотел рассказать ей о чем-то. А вдруг это важно… Крестовская стала одеваться.

— Вы не дослушали, Ким…

К ее огромному удивлению, корпус института был не заперт. Неужели кто-то пришел на работу до нее? Зина сразу заглянула в клетушку вахтера. Там никого не было.

— Да я тебя знать не хочу, не то что…

Откуда-то издалека раздалось шарканье по полу, звякнула дужка ведра. Из-за угла появилась старуха-уборщица. Крестовская бросилась к ней:

— Я объясню. Все просто, все очень просто. Вы — Витязь, а я ваш Оружейник.

— А где Михалыч?

— Как?..

— А бог его знает… Не видала сегодня.

Посетитель подмигнул, открыл свой тубус и вытащил из него длинный тяжелый меч… 

— Как не видала? А дверь кто открыл?



— Так не заперто было. А шо?

— Значит, вас не больше, не меньше, а ровно тридцать три человека? — уточнил Антон. — А сколько тогда Оружейников?

— Что? Дверь была открыта?

— Ну во-первых, мы смертны. И нас порой становится меньше указанного числа. А вот сколько у нас Оружейников, никто специально не подсчитывал. По идее, должно быть столько же. Но кто может знать наверняка?

— Ну!

— Что-то мне напоминает это число…

— А Михалыч, вахтер?

— Еще бы… 

— Да не явился на работу твой Михалыч! Кому он сдался, алкаш старый! Не пришел, видать, напился, синяк старый, дома. Уж в этот раз не сойдет ему с рук! Я и завхозше сказала, шо нету Михалыча… Получит свое, старый черт!

Зина бросилась искать завхоза и очень скоро обнаружила ту в подвале. Пожилая женщина перекладывала какие-то коробки в подсобке.

— Доброе утро! Вы Михалыча видели, вахтера?

Тридцать три богатыря,В чешуе златой горя,Все красавцы молодыеВеликаны удалые,Все равны как на подбор;Старый дядька ЧерноморС ними из моря выходитИ попарно их выводит… 

— Доброе… Михалыча? — растерявшись, повторила завхоз. — Так не явился он на работу!

— Вот теперь поговорим о более сложных вещах, — заявил Оружейник, прихлебывая из блюдца и отдуваясь. — Гораздо все сложнее устроено в мире, чем принято думать. Вы, Ким, слышали, конечно, о «Книге перемен»? Там все построено на единстве и извечной борьбе двух начал: темного — инь и светлого — янь. Небо и земля, день и ночь…

— Как не явился? Он же вечером полки в подвале прибивал! — едва не закричала Зина.

— Не только о «Книге перемен», — перебил собеседника Ким язвительно, — но, представьте себе, и Канта почитывали, и Гегеля, и Андреева. Единство и борьба противоположностей, силы света — силы тьмы, Дуггур и Аггур. Все это мы проходили. Давайте по существу. Все равно за посланника Миров Просветления вы не сойдете.

— И точно… Был Михалыч. Вот теперь вспомнила. Так куда же он делся?

— Это я у вас хочу спросить! Почему он ушел, когда?

— Повторюсь, — Оружейник поднял ладонь. — Все гораздо сложнее, чем принято считать. И потому сложнее, что нам приходится иметь дело именно с единством. Здесь проявляются нюансы. Судите сами. Порядок и хаос. Вроде бы понятно: порядок, закон суть олицетворение разумного начала; хаос, бардак суть олицетворение стихийного. Одно — добро, другое — зло. Ну а если приглядеться? Без стихии нет движения, прогресса. Прогресс по смыслу своему — стихия. Да и разум, кстати, тоже. Упорядоченно мыслят только компьютеры, но ведь мы, люди, не считаем их разумными. А порядок, доведенный до абсолюта? Разве ж это не зло? Все правильно, все хорошо, все по закону, но невыносимо скучно и страшно живому человеку в мире, где установлен абсолютный порядок. Я хочу сказать, нельзя вот так с маху разрубать мир на порядок и хаос, тем более представлять их в виде неких абсолютов.

— Да не знаю я ничего… — совсем растерялась завхоз.

— Я думал о чем-то подобном, — признался Ким, раскуривая «бычок», — и пришел примерно к тем же самым выводам. Но что дальше?

Зина бросилась в отдел кадров и еле умолила молоденькую девчонку, сидевшую там, найти ей адрес вахтера Михалыча. На уговоры ушло долгое время — девчонка только хлопала ресницами и не понимала ничего.

— Счастливы будут те, — продолжал Оружейник невозмутимо, — кто научится в равной мере использовать и разумное, и стихийное — оба начала. Для человека, а тем более для человечества это почти непосильная задача. Однако у Витязей есть реальный шанс решить ее. Здесь, на Земле, это невозможно, к сожалению, и пусть развитие идет своим чередом. Но есть еще один мир, где живут люди и где сделать это Витязям вполне по силам. Называют его Пеллюсидар… 

Михалыч жил на Мясоедовской, рядом с Еврейской больницей. Крестовская поспешила на кафедру, где было уже достаточно много людей. К счастью, Матвеев ответил почти сразу — снял телефонную трубку после второго гудка.



— Очень важно! Нужно приехать немедленно… С машиной! — прокричала Зина, не обращая никакого внимания на коллег, которые прислушивались к каждому ее слову.

— Вот пока все, — сказал Ким. — Мы уже пришли, — они остановились у двери, ведущей в дом. — Я обитаю на третьем этаже. Будь осторожен, здесь лестница…

— Понял, — ответил сообразительный Матвеев.

— Что, у вас лампочек нет?

Потом Крестовская ворвалась в кабинет к заведующей:

— Иногда бывают и лампочки. От Муравья зависит.

— Мне нужна замена на два дня — на сегодня и на завтра!

Одолели лестницу, потом Ким долго искал ключи, нашел, открыл дверь:

— Что вы себе позволяете? — заведующая надулась, как индюк.

— Проходи.

— То, ради чего я здесь! Вы ведь прекрасно знаете, кто устроил меня на работу! — выпалила Зина.

Антон шагнул в темную прихожую, обо что-то сразу споткнулся. Ким включил свет и запер дверь. Антон посмотрел под ноги. Под ногами на полу валялись рога. Самые натуральные. Оленьи.

— На два дня? — заведующая тут же деловито принялась писать в календаре. — Ладно. У вас все?

— Стихийное начало, замешанное на неизлечимой лени, — с улыбкой сказал Ким, перехватив взгляд Антона.

— Все, — Зину тошнило от всего этого. Но ничего поделать она не могла.

Киму принадлежала трехкомнатная квартира с большой кухней и раздельным санузлом. И везде: и в комнатах, и на кухне, и в санузле — царило то самое «стихийное начало».

Спустившись вниз, стала ждать Матвеева. По дороге к дому вахтера Зина ругала себя последними словами. Было уже понятно, что с Михалычем произошла беда. Как же она могла это допустить? Как произошло такое? Ведь она должна была понимать, что любое слово, любая мелочь может оказаться жизненно важной! Кто-кто, а она это должна была это знать! И вот теперь… Все только из-за ее глупости. Ну что ей стоило спуститься в подвал и расспросить Михалыча там?! Зина мучительно страдала.

— Будешь жить здесь, — объявил Ким, открывая перед Антоном дверь одной из трех комнат.



Антон заглянул. Внутри стояла тахта, а весь пол в комнате был отдан на откуп связкам книг.

Село Роксоланы, 1939 год

— Все никак руки не доходят библиотеку разобрать, — пожаловался Ким. — Хочешь сейчас ложись, хочешь — приходи чай пить.

Дорога спускалась под уклон, оминая разросшиеся деревья. Разбитая грунтовка была практически непроездной: тут и там попадались рытвины, ухабы, камни… Ехать было очень тяжело. Именно поэтому автомобиль передвигался крайне медленно, перекатываясь по колдобинам. И скорость меньше 10 километров в час чрезвычайно раздражала всех пассажиров. Однако они понимали ситуацию, да и ничего поделать не могли. Лучше было двигаться вот так, совсем медленно, чем идти пешком.

— А продолжение?

Несмотря на то что наступила весна, темнело все еще рано. Впрочем, весна значилась только по календарю. Воздух был холодный, ветки деревьев были покрыты изморозью. А изо рта уставших путников шел пар.

— Что «продолжение»?

Солнце садилось стремительно. Но в этом быстро меняющемся калейдоскопе красок тому, кто был любопытен, все-таки удалось рассмотреть сверкающую в лучах закатного солнца спокойную, зеркальную гладь лимана — на повороте, где дорога шла под уклон, при самом въезде в село, среди редких домов… Лиман никогда не бывает похож на море: его величественная, мощная гладь всегда излучает спокойствие и тишину. На нем не бывает волн. Не бывает и бурь. Именно поэтому к лиману хорошо приезжать с неспокойной, мятущейся душой, похожей на рваное облако посреди калечащих, острых камней сомнений. Если море — это движение, мощь, путь, то лиман — тишина, спокойствие. Мерцающее, застывшее величие природы, дарованное людям, чтобы они помнили о важных и величественных мгновениях вечности…

— Продолжение истории будет?

Но из троих мужчин, сидевших внутри салона автомобиля, за исключением шофера, который вообще не смотрел никуда, кроме расстилавшейся перед ним дороги, на величественную гладь лимана взглянул только один, сидевший рядом с водителем на переднем сиденье. Его осанка, кожаный планшет с документами, лежавший у него на коленях, то, как испуганно и подобострастно застыли за его спиной тревожные спутники — все это свидетельствовало о том, что этот человек здесь главный. Это было начальство, привыкшее к подчинению, привыкшее командовать, и с каждым прожитым годом привыкавшее делать это еще больше.

Сим подумал.

А между тем начальство было молодо и довольно красиво — с мужественным, уверенным, сильным лицом… Такие лица очень нравятся женщинам. Красивы были и темные, почти черные, очень выразительные глаза и непокорные вихри черных волос, обстриженные по стандартному требованию к военной форме.

— Поздно уже. Давай я завтра дорасскажу.

Несмотря на то что мужчина был в штатском — обычном сером костюме из дорогой, импортной ткани, и в черном плаще, — в его принадлежности к органам НКВД нельзя было сомневаться. Только представители этой страшной организации могли держаться с такой вызывающей самоуверенностью, выражая спокойствие, граничащее с наглостью, что для всех остальных, как правило, означало смертный приговор.

Тут Антон почувствовал сильную усталость и понял, что действительно хватит на сегодня. От переизбытка впечатлений болела голова, глаза слипались. Перспектива раздеться, скинуть с гудящих ног ботинки и упасть на тахту, забраться под одеяло показалась ему в этот момент несоизмеримо более привлекательной, чем предложение куда-то идти, что-то пустое слушать, пить чай.

Двое, жавшиеся на заднем сиденье, были самыми обыкновенными людьми. Одеты они были тоже в штатское. Безликие, невыразительные — они были идеальной картинкой свиты, которая всегда играет короля.

— Тогда буду спать.

Было видно, что они напуганы, подавлены, ощущают себя не в своей тарелке. А оттого смотрели в пол, и никакой лиман, сверкающий в уходящем вечернем свете, их не интересовал.

— Я завтра с утра уйду, — предупредил Ким. — Появлюсь после обеда. Ты здесь не стесняйся, хозяйничай. В холодильнике продукты есть. Только вот на улицу не выходи. Прогноз на завтра неблагоприятный. Лучше до моего прихода не высовывайся. Хорошо?

— Красиво-то как! — произнес командир, любующийся красотами природы, вполоборота и бросив презрительный взгляд на своих спутников. — Соберитесь, тюлени, подъезжаем.

— Григорий Николаевич, еще два дома, и мы на месте! — не отрываясь от баранки, сказал шофер.

Антон согласно кивнул.

— Отлично, — кивнул Григорий Бершадов. — Это был именно он.

— Григорий Николаевич… Мы по плану действуем? — подал тихий голос один из мужчин с заднего сиденья.

— Спокойной ночи, Ким.

— Запомни, — Бершадов бросил на него проницательный, недружелюбный взгляд, — планы существуют только у вас, военных дуболомов. Оттого вы всегда и проигрываете. В нашем деле только один план — никаких планов! Будем действовать по обстановке.

— Понятно, — вздохнул мужчина.

— Спокойной ночи.

— И учтите, — снова обернулся Бершадов, — если вы мне все дело провалите, пойдете в расход сразу!

— Ты мы его это… арестуем… или того? — спросил второй мужчина, которого, по всему было видно, не напугали слова начальника. Чувствовалось, что он более опытный, чем его товарищ.

Антон разделся, лег и почти сразу заснул. Ему снились Оружейники, обоюдоострые мечи, поющие в руках, «Книга перемен» и почему-то перекошенная рожа бритоголового.

— Посмотрим, — хмыкнул Бершадов, и на его лице появилось выражение, по которому было ясно: больше вопросов не задавать.

Автомобиль завернул на главную улицу поселка и покатил к самому концу села.



— Нужный дом — второй с конца, стоит на отшибе. Поближе к лиману, — сказал шофер. — Где остановиться?

— Проезжай его, остановись в поле, так, чтобы с дороги было не видно, — скомандовал Бершадов. — К дому пойдем пешком.

>

Машина быстро выехала за пределы села Роксоланы. Мелькнули уже зажженные в домах огоньки. Шофер свернул налево и остановился в небольшой лесополосе за поселком. Кусты и уже наступившая темнота скрыли автомобиль полностью.

— Отлично, — произнес Бершадов, осмотревшись по сторонам, — здесь не разглядеть. Ты, — повернулся он к водителю, — сидишь и ждешь. Двигатель заглушить, но из машины не выходить.

На этом день первый нашего Героя в Стране Чудес, а с ним и первое действие заканчиваются. Таким образом, начало повести положено, с чем Автор читателей и поздравляет. Можно подвести некоторые итоги.

Он вылез первым, подавая пример своим спутникам. Те последовали за ним.

— Приготовиться! — тихо скомандовал Бершадов, доставая пистолет. Оружие появилось и в руках остальных мужчин.

Итак, Антон П. очутился в мире Пеллюсидара и познакомился там со славным Витязем Кимом. Однако у Антона осталось еще много вопросов, на которые пока никто из его новых знакомцев не дал удовлетворительного ответа. Во-первых, чем конкретно занимаются Витязи в Богом Забытом Городе? Во-вторых, что имел в виду бармен Фил, говоря о «курсе», которого Антон не знает? И наконец, что подразумевал Ким, поминая неоднократно «Муравья» и «неблагоприятный прогноз»? Но главное, в чем Антон не до конца еще уверен, это — не является ли все, с ним происходящее, направленной или спонтанной галлюцинацией?

Нужный им дом представлял собой обычный бревенчатый одноэтажный сруб с двумя окнами и крышей, крытой камышом. Окна его были освещены.

Мужчины подошли к ближайшему окну и заглянули внутрь. Сквозь тоненькие ситцевые занавески отлично можно было рассмотреть все, что происходит в комнате.

Сомнения обоснованные. Кто не разделяет данного мнения, читайте «Сумму технологии» Лема; там все подробнейшим образом изложено. А Автор тем временем начнет 

За дощатым столом, освещенным свисающей с потолка керосиновой лампой, ужинала семья. Во главе стола сидел мужчина лет сорока, с длинной окладистой бородой. Женщина с изможденным лицом чистила вареную в мундире картошку и раздавала детям — мальчику и девочке лет шести, по виду двойняшкам. Мальчик весело болтал под стулом ногами.

>

— Ой, — как-то по-домашнему, с удовлетворением кивнул Бершадов, внимательно вглядываясь в лицо сидящего за столом хозяина, — это он. Ошибки быть не может.

— Засаду под окнами устраивать будем? — шепотом спросил один из подчиненных.

— А зачем? — усмехнулся Бершадов. — Все равно он уже никуда не уйдет! А в доме, похоже, больше никого нет.

Он неожиданно взбежал на узкое крыльцо и загромыхал кулаком в дверь.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ 

— Кто здесь? — послышался изнутри голос женщины.

— Открывайте! Важное дело к вашему мужу! — грубо произнес Бершадов.

— Уходите… — внезапно попыталась перечить женщина.

Хайки, пайки, крайки, файки, гилита, валоба дори.
— Нам дверь высадить? — уже спокойно поинтересовался Бершадов.

За дверью всхлипнули, звякнула цепочка… Оттолкнув открывавшую ему женщину, Бершадов ввалился в комнату. Подчиненные следовали за ним.



Женщина прижала к себе испуганных детей. Хозяин дома поднялся со стула, сжимая кулаки. Он побледнел, кровь отхлынула от его лица.

— Вы… Опять вы… — трагическим шепотом произнес. На его лице появилось выражение муки.

Антон проснулся в 18.03. На лицо сквозь стекло окна падал луч света. Он сразу вспомнил где находится и подумал: «Надо будет перевести часы. По местному времени». Он сел.

— Забирай детей и вон из дома! — Бершадов обернулся к женщине. — И чтоб до утра сюда не возвращалась. И учти: второй раз повторять не буду! Я не всегда бываю таким добрым.

Заплакав, женщина принялась лихорадочно одевать детей.

— А что с мужем будет? — дрожащим голосом спросила она.

Кроме тахты и книг в комнате никакой другой мебели не было. На это обстоятельство Антон обратил внимание еще ночью, но сейчас, при свете дня, запущенность Кимовой берлоги особенно бросалась в глаза. Было много пыли, беспорядочная груда книг занимала пол.

— Никакой он тебе не муж! — огрызнулся Бершадов. — Скажи спасибо, что я не за детьми пришел. Аморально воспитываются у мамаши с сожителем!

Женщина, замолчав, быстро вывела детей из дома. Хлопнула входная дверь. Бершадов запер ее, потом вернулся в комнату.

Антон подошел к окну с немытыми стеклами и никогда, по всему, не знавшему занавесок. За окном наблюдалась неширокая улочка. На уровне второго этажа дома напротив можно было прочесть надпись-вывеску: «Хлеб». В общем, не будь в зените невероятного огненного шара, не вытворяй странности горизонт, Антон засомневался бы, а не заночевал ли он у кого-нибудь из приятелей-студентов на дому и не приснился ли ему Ким со всей своей Плутонией: слишком уж знакомым показался ему пейзажик за окном. Впрочем, он не обратил внимания на одну маленькую деталь: на вывеске значилось не «Хлеб», а «Хлебъ».

— Я же говорил: мы тебя из-под земли достанем! — усаживаясь сверху на стул, усмехнулся он. — Я предупреждал? Предупреждал. Так что пеняй на себя!

— Ничего я вам не скажу! — Хозяин отскочил к стене.

— Дом обыскать, — спокойно скомандовал своим людям Бершадов.

Начался обыск — быстрый и профессиональный. В доме было очень мало вещей. Судя по хмурому лицу Бершадова, результата у этого обыска не было.

— Тебе лучше все сказать, как есть, — он не спускал с лица мужчины злых глаз. — Я же говорил: достану тебя хоть из-под земли! Так что лучше тебе сразу признаться!

— Не в чем, — хмуро произнес тот.

— Ой ли! — задорно рассмеялся Бершадов. — Ты живешь здесь под чужим именем. А председатель колхоза знает, что ты беглый монах? Вернее бывший? Ты детей без закона наплодил. А вам это запрещено, кажется. Как же так — монах и дети? Неувязочка!

— Дети мои чисты перед Богом! — отрезал хозяин. — А я… Греха моего в том нет. Если уничтожен монастырь, монах имеет право жить в миру. Я ничего не нарушил.