Измайлов Андрей
Весь из себя !
Андрей ИЗМАЙЛОВ
ВЕСЬ ИЗ СЕБЯ!
Была пристальная Луна. Готические тени резали город на черное и белое. Окна уже спали. Мареев зябко ежился, прячась в пиджак поглубже. Лето улетучилось. Просилась осень. Пора на куртку переходить. Свежо. Потому что поздно. Так поздно, что светофоры моргали желтым светом на пустых перекрестках. А радио если еще и говорило, то о погоде на завтра.
- И о погоде! - раздался голос ниоткуда в никуда. Где-то в городе зевнуло окно и выпустило в форточку: - Завтра с утра ожидается сильный туман. К середине дня с отдельными прояснениями. К вечеру давление возрастет. Возможны осадки.
- Ерунда! - громко сказал Мареев голосу, взбадривая себя твердостью тона.
Ежился он не только от ночной прохлады. Темно, пусто, малознакомо. То есть он ходил от института домой и этим путем. Но редко, но днем. Только тогда, когда выпадал полупустой день. Брусчатка, узкие щели переулков, пряничные домики. Прогулка. Выпадал такой день редко, потому Мареев предпочитал автобус. Тот шел кружно, огибая негабаритные для него улочки. И получалось быстрее.
Было поздно настолько, что неясно, будет ли еще автобус, или уже все. И Мареев шел домой пешком. Не по двум транспортным катетам, а по гипотенузе. Отнюдь не прогулка. Пряничные домики обернулись в ночи угрюмыми храминами. Каждый поворот мрачно обещал засевшего в засаде арбалетчика. Брусчатка горбилась мокрой панцирной шкурой чего-то такого из мезозоя. И гремела под каблуками так, что эхо рисовало за спиной толпу догоняющих, агрессивных, нехороших. Луна пялила набрякший глаз, заливая мертвенной бледностью... И прочая, и прочая.
- Ерунда! - повторил Мареев. Он снова поежился, но не оглянулся. Вдруг сзади не эхо, а реальная толпа этих... нехороших. Он крепче до судороги сжал за ручки сумку с Ящиком.
О, Ящик, о! Это вам не просто ящик, это вам - Ящик! Мареев не только его собрал, но собрал в срок, собрал так, что Таисии и не снилось. Удача, что институтского вахтера полусон сморил, и страж безразлично отжал педаль вертушки, безразлично-бдительно сказал:
- Пропуск!
- Вот!
- Хорошо! А что в сумке?
- Бомба!
- Хорошо... - и пропустил.
Нет, не бомба это! Ящик это! Для Таисии. Для ее ДЕМОСа, как окрестили, сократив, Дом Молодежного Средоточия. Для ДЕМОСа такой Ящик будет такой бомбой! Только бы донести до дома без приключений...
- Ерун-да! Да!
Хотя полнолуние все-таки действует на нервы.
\"При полной Луне просыпаются злые духи\". Мистика, не научно. Как предсказание погоды. Это просто биоритмы. Биоритмы - научно. Теперь научно. Мареев с утра посмотрел, что у него: из переплетенных дисплейных змеюк следовало - эмоциональный, физический, интеллектуальный минус. И ни при чем тут какая-то Луна. А минусы, если о них знать и не валить на злых духов, то можно перемочь.
Две смены подряд над схемами отколдовал - какой тут физический минус! Тренажер до рабочего ума довел и Ящик успел отладить - какой тут интеллектуальный минус! А завтра! Завт... сегодня! Он сядет к своему Тренажеру! К Своему Тренажеру, на который претендовали и Струнин, и Шумскис, и Кончушко, и друг-Гридасов... Вы все отличные ребята, и будем работать вместе - но к Тренажеру сядет он, Мареев. Наконец-то сбудется! А потом Таньку - из садика, и весь вечер вместе. А еще потом - Ящик лично в руки Таисии, и... должна же она оттаять! Какой тут эмоциональный минус!
Чихать хотел Мареев на минусовые биоритмы. И на луну тоже. Она, однако, тускло отблескивала на чешуе брусчатки, вселяла кисло-сладкую дребезжащую опаску. Мареев выселил из себя эту опаску волевым, но незаметным усилием.
- А вот и кафе! - экскурсировал вслух самому себе, минуя кафе. - А вот и \"Сувениры\"! - разгонял густую тишину, минуя магазинчик. - А вот еще кафе! Еще \"Сувениры\"! Снова кафе! Опять \"Сувениры\"! Кафе! \"Сувениры\"! Кафе!..
Все! Средневековье позади. Уже знакомая магистраль. По ней и автобус ходит. Днем, не сейчас. Асфальт под ногами. Почти бесшумный. Нормальные типовые дома. Привычные, без гнета веков. Новый район. Его, Мареева, район. Асфальт, коробки - и никаких арбалетчиков. Уф! И никаких кафе, никаких \"Сувениров\".
- Вот и гастроном! - сообщал Мареев облегченно. - Вот уже и \"Мебель\"! Аптека! Пра-аходим неизвестно что!
\"Неизвестно что\" было солидной о трех низких ступенях дверью с черно-зеркальной табличкой: ХРУЭМ ПРСТ. Ниже, прихватывая обе створки, лепилось опечатывающей \"контролькой\" объявление на печатном листке:
\"Требуется сторож. Пенсия сохраняется. Ночь-сутки-сутки-ночь-ночь-сутки. Через три на пятый. Все остальное льготно. Каждый четвертый - бесплатно\".
Мимо ХРУЭМ ПРСТ Мареев ездил на работу, каждый раз лениво прикидывая: что это? Взять что ли у Кириллова справку на совместительство? Сторож все требовался и требовался. Каждый раз гасил пустую затею. Откуда время выкроить, пусть и через три на пятый? И так по две смены отсиживать приходится, чтобы хоть что-то успеть. С другой стороны, ему бы не помешало: все остальное льготно, каждый четвертый - бесплатно. Ведь на Таньку прорва уходит, помимо четверти заработка. Но Кириллов все одно не даст справку: инженер не пенсионер, ему нельзя по совместительству. Даже в ХРУЭМ ПРСТ. Буде оно даже в двух шагах от дома. Да, всего ничего - пара кварталов.
Так что пришел. Почти пришел. Уже ХРУЭМ ПРСТ. Сейчас - на цыпочках мимо подъездной дежурной бабы Баси, или надменно - мимо баба-Басиной напарницы Липы, и - дома! Сейчас - ноги в тапки, кусок колбасы в зубы, чай в кружку и сорок минут чтива. Нет, двадцать! С утра нужна голова. А друг-Гридасов потерпит лишний день, не отберет же на середине. Сам подсунул, хотя знает, какая запарка с Тренажером. А теперь отбирает. Не отдаст ему Мареев, пока от корки до корки... Втягивающая вещица.
\"МЕРТВЫЕ НЕ ПОТЕЮТ\". На английском, на английском. Кто же у НАС будет ТАКОЕ переводить! Во-первых, фантастика. Во-вторых, действие происходит непонятно где и когда. В-третьих, герой то ли положительный, то ли отрицательный: мало говорит, много крушит инопланетные челюсти и куда угодно проберется, прикинувшись кем угодно. ТАКОЕ у НАС не переведут. Разве что лет через тридцать, когда книжка состарится и преобразуется в классический образчик чего-то там. Чтиво, мол, и есть чтиво! Вот Марееву и нужно чтиво после двусменного коловращения. И не через тридцать лет. Осилит Мареев, осилит! Какой же итээр, работающий на импортной технике и мучимый специальной аппаратурой, языка не знает! Заодно и практика. Потому, кстати, он предпочитает чтиво, а не зриво. (\"Что ты маешься со словарем! - теребил Гридасов. - Про этого Бэда уже фильм успели снять! По \"видикам\" вторую неделю кассета в городе бродит. Хочешь отведу? Есть к кому!\"). Нет, любопытно, конечно, как такое можно снять. Но сначала чтиво, потом зриво. И то если время будет. Это ведь надо идти к кому-то, высиживать, хлебать леденящий душу чай десятой разбавки в ожидании того, кто еще должен подойти, и сразу начнем... Лучше уж дома, одному, в тапках, с куском колбасы.
Уже близко. Сейчас, сейчас. Пара кварталов. Уже ХРУЭМ ПРСТ. Добрался!
- Художественное Руководство Умственно-Эмоциональных Меньшинств! предположил Мареев вслух.
- Педагогический Реабилитационный Суггестивный Трест... Тамбур... Тупик...
- Он и так и сяк пытался расшифровать ХРУЭМ ПРСТ. Каждый раз. И чем далее, тем идиотичней получалось. Он произнес очередную вариацию в полный голос, продолжая борьбу с полнолунием, биоритмами, минусами.
Дом действительно был рядом, опаска растворилась, и Мареев оглянулся: еще примут за сумасшедшего или за хулигана.
Далеко позади, у \"Мебели\" в переулок шарахнулась сухопарая тень, сверкнув лунным бликом на кожаном плаще. Дом был уже близко, а \"Мебель\" далеко. И Мареев храбро протрубил в сложенную трубочкой ладонь:
- Йо-хо-хо! И бутылку брома! - угрожающе помотал сумкой с увесистым Ящиком.
Зря он. Зря.
- Йо-хо-хо! - отозвалось многоголосо уже впереди. Не эхо. И шаркающий быстрый свербящий накатный звук. Навстречу.
Трое. На скейтах! Скользяще! С булавками в ушах. Пегие волосы дыбом. По куцей перчатке на брата. Лавировали-лавировали и вылавировали...
\"При полной Луне просыпаются злые духи\". Мистика! Просто минусы в биоритмах! Спокойно. Они просто тренируются. У них такое увлечение. Мы увлекались битлами, а они - скейтами. Брейком. Не знаем их, потому боимся. У нас хорошая молодежь! Просто мы ее не знаем. Лучше бы уж арбалетчик в Старом городе! От него хоть знаешь, чего ждать! И не курит Мареев, если сейчас спросят. Нету закурить! Что с него взять?! Ящик! Ведь раскурочат Ящик! Неделю собирал. Для ДЕМОСа же! Для вас же, волков! У нас самая лучшая молодежь! Ящик! Через проходную с риском для премии...
\"Что в сумке? Бомба!\" Жаль, что не бомба!..
Они выписывали кренделя, восьмерки, чуть не мертвые петли. Вокруг и около Мареева. Вроде и не глядя, игнорируя. Но уже чиркали его плечом по касательной.
Где прохожий?! Где хоть один прохожий?! Сам спугнул, дурак! Двоих бы не тронули! Ящик! И рубль последний! На работе утром надо занять. Если будет утро! Не убежать. Стыдно. И догонят! На скейтах-то!.. Спокойно! У них просто такое увлечение. Они тренируются. Они может быть даже в кружок ходят, в ДЕМОСе! Йо-хо-хо! Бутылка брома! Черт дернул Мареева!
\"Мертвые не потеют\"! Был бы Мареев как Бэд, он бы их всех троих...
Толчок в плечо был на скорости. Мареев еле удержался, балансируя сумкой с Ящиком.
Что делать?! Что?! Выход?! Достойный выход?!
\"На тридцать третьем году жизни нелепо ушел от нас...\" Нужен достойный выход! Нужен хоть какой-нибудь выход! Если он есть! Думать, думать! Интеллектуальный минус в биоритмах!..
- Ай\'м сорри! - проорал Мареев, вложив в крик все имеющееся произношение. Иностранца не тронут. Не должны! Обычай! Традиция! У нас достойная смена. Не тронут. Мир-дружба! Турист! Взаимопонимание!
Скейты круто развернулись. Плавно подплыли вплотную. Закружили, сжимая шуршащим хороводом.
- Ай\'м сорри! - повторил Мареев. Крепежная заклепка лопнула от еще одного толчка, сумка повисла на одной ручке, распахнув зев. Оттуда выставил клавишные зубы Ящик.
Не надо! Не должны! Мир-дружба!
Скейты осеклись, выстрелив искры из асфальта. Застыли. Все трое смотрели на сумку, на Ящик. Обменялись:
- Дека!
- Фирма!
- Аск!
Сверкнули глазки. Мареев понял. Вдруг и ясно понял, что \"ай\'м сорри\" не остановит этих гребешковых. Наоборот, подстегнет. Иностранец? Турист? И пусть чувствует себя как дома! А каково у иностранцев дома, эти гребешковые знают - насмотрелись \"видиков\". И сейчас начнется! И плакал Ящик. И последний рубль. Вот сейчас! Вот уже вот!
- Убью-у!!! - гукнул Мареев отчаянно, роняя сумку. (Бряц!) Принял позу Бэда с обложки \"Мертвые не потеют\".
Кого он убьет?! Это не гопники старой формации - не только количеством, но и качеством берут. Не только с азами, но и с ятями карате знакомы. А Мареев? Только позу с обложки, дальше - ни бум-бум... Сейчас ему будет бум-бум! Вот они все трое уже поднимают глаза от сумки с Ящиком на Мареева.
- Чего-чего?!
- Убью-у!!! - всполошенно и безнадежно выдохнул Мареев. И было это паникующим \"Сдаюсь\". Неуклюже передернул суставами и... зажмурился. Лучше не видеть, как из тебя делают табака.
Была предвкушающая тишина. И круги в глазах, которые (он ждал: ну!) взорвутся. Ну?!
Мареев открыл глаза. Все три \"гребешка\" отхлынули метра на три. Как от кошмара. Им было страшно. Им было страшно! Мареев шевельнулся - свело руку от непривычного положения. Он шевельнулся, и всех троих прорвало:
- А-а! - дернулись на скейтах прочь от него, потеряли равновесие, рухнули вповалку. - Дяденька! Не надо! А-а!!! Не надо, дяденька!!!
Зеркало отражало то, что отражало. Мареев как Мареев. С торчащей изо рта зубной щеткой. Голый после прогревания в ванне. (Только так перед сном. А то пятки, сколь ни зарывай в спальник, сколь ни натягивай носки, мерзнут. И на душе всю ночь неуютно из-за холодных пяток). Хоть и выбралась она, душа из пяток, заняла свое место в организме - никто не знает где, но место это есть, вот туда и заползла... А то ведь как ушла в пятки, упала, обвалилась полчаса назад. Но Мареев-то! Эк он их! Троих! Пальцем не тронул, а они - фр-р-р! Вот что значит внушительная внешность! Он отодвинулся подальше, чтобы втиснуть в зеркало свое поясное отражение. Повел плечами напрягая мышцы. Обнаружил какой ни есть, но рельеф. Мареев скорчил физиономию, развернулся и без доводки лягнул себя в зеркале. Как Бэд из \"Мертвые не потеют\". Как Бэд - не получилось. Влажный кафель под ногой коротко визгнул, и Мареев чудом не приложился головой о край ванны. Устоял, нервно хихикнул. Так недолго и щетку проглотить. И без бойцовых ляганий хорош! Марш спать! Ничего лишнего!
Ничего лишнего в комнате не было. Неровная книжная кладка вдоль стены - по колено. Линяющий клочьями чемодан - плашмя. Ледоруб и моток каната на стене. Еще выходной костюм на плечистой вешалке, цепляющейся за гвоздь. И газета между. То ли чтобы костюм не пачкал обоев, то ли наоборот. Ну и на кухне два табурета, стол. Так что ничего лишнего.
Жила-была у него жена с характером и соответствующим именем - Ада. Семь лет длилось адское сосуществование, и вот теперь она по прежнему жила, но как жена уже была. Как так получилось, что получилось так? Много тому аналогий, версий, газетно-моральных сетований - стоит ли из общей тенденции выдергивать частный случай. И нечего въедничать: \"Куда вы смотрели семь лет назад, когда сочетались?\" За семь лет, известно, все клетки у человека целиком и полностью меняются. Так что совсем другой, новый человек получается. И хватит о том! Просто в результате Мареев оказался в однокомнатной квартире, а бывшая жена-Ада с пятилетней Танькой - в другой однокомнатной квартире, но кооперативной. Такой размен. А захочет он повидаться с ребенком, мать ребенка сама решит - нужно это или нет.
Но вот завтра Мареев Таньку точно из садика заберет, и хотел бы он посмотреть, кто ему воспрепятствует! Хоть на один вечер, хоть не надолго.
Да! Надо ведь и Ящик вручить Таисии. То-то будет! Если только Ящик не ушиб себе внутренности. Включил. Моргает, не фонит. Ажур! Это вам не просто ящик! Это вам Ящик! Не зря ДЕМОС приставал. Знал, к кому.
Дом Молодежного Средоточия приставал медоточиво и методично. К институту.
\"Сделайте! Ну, сде-елайте! Вы ведь шефы. Мы и договор заключим, и все оформим\". Слали бумаги, звонили по телефону.
\"У вас такие возможности! У вас весь цвет инженерной мысли! А подрастающее поколение просит, хочет, нуждается, требует!\"
Нет, никак... У института такие насыщенные программы, разработки, задачи...
\"А какие? А можно нашим методистам к вам? Просто ознакомиться. Зато потом мы со знанием дела сможем профориентировать подростков, поднимать престиж инженерии. Они же, подростки, все у нас в ДЕМОСе днюют-ночуют\".
Святое дело! Пустили. В огород.
И пришли. И Таисия пришла. В группу Мареева. Давным-давно Мареев свалял дурака, втрескавшись а Аду. Теперь же сменил клетки, стал другим человеком - тут пришла Таисия. У нее были колодезные глаза - и Мареев утоп. А когда тонешь, начинаешь судорожно болтать руками-ногами, чтобы только воздуха глотнуть. И! Как раз поэтому обычно тонешь. Мареев так и сделал. Суматошно болтал языком, показывал, рассказывал: дисплей, терминал, кривая, десять миллионов операций в секунду, комп четвертого поколения... Шумскис вдумчиво вглядывался в экран отключенного терминала. Кончушко и Струнин напряженно грызли кончики карандашей, поворотившись к прошлогоднему графику дежурства ДНД. Тонет человек, а помочь нечем. Друг-Гридасов протянул соломинку:
- Костя! Мареев! Тут с импульсом не того...
- Здорово!.. Так вот, Таисия... простите?.. Михайловна! Там у нас еще Тренажер... - не ко времени соломинка. Утоп. Зенки выпученные, пена у рта. - Он еще не налажен. Но уже скоро наша группа... Позволит в миниатюре смоделировать все цепи, каждое звено. Весь аппарат управления. Любого предприятия. От деловых качеств до психологической совместимости. Тренажер! Чтобы надежно. Как альпинисты в связке. Когда я был на Бештау... Вы тоже увлекаетесь? Верно! Горы - это... это... Вы отпуск где проводите?
И обошлось без всяких бумаг и звонков. Просто Таисия сказала:
\"Синтезатор\". Сказала: \"Я в этом ничего не понимаю, но очень нужен. Для нашего Дома Молодежного Средоточия. Для ДЕМОСа. У нас же подростки. И каждый требует...\" Сказала: \"Знаете, такая штука. Еще на клавишу нажимаешь, а она - любым голосом и любым инструментом играет\".
Подумаешь, голосом! Подумаешь, любым инструментом! И затонувший Мареев взялся за Ящик. И сделал. Для ДЕМОСа, для Таисии. На то он и цвет инженерной мысли!
Не то что гопники, у которых хватает фантазии только на \"Дека! Фирма! Аск!\" Еще как не аск!
Не то что Гридасов, у которого хватает фантазии только на \"видик\". Удивил, подумаешь!
Потому и за тренажер сядет Мареев, а не Гридасов. Так в конце концов Кириллов и решил. И правильно! Гридасов тоже цвет инженерной мысли. Даже Шумскис - цвет. И Кончушко, и Струнин. Но кто из них способен на Ящик? Ага! То-то.
Мареев огладил модно-шершавую панель, легонько провел пальцем по клавишам. Эх, на сон грядущий послушать разве неизвестную никому классику?! Нет, усилитель нужен, акустическая система. Завтра у Таисии в ДЕМОСе и подключит.
Спать надо. Сил надо набираться. Как там с силами? Мареев проследил по бумажной ленте с биоритмами, прикнопленной к двери. На завтра был физический плюс и два минуса - интеллектуальный и эмоциональный. Так что сил хватит, благодаря плюсу, а минусы он пересилит. Не впервой. И вообще, все врут календари!
- Не так ли? - обратился он к одинокой картинке на стене.
Маски скупой гравюры кривились в радости и грусти.
\"Театр\" Красаускаса. Или нет! Мареев сморгнул - ОБЕ маски горевали. Так не бывает. Мистика! А если не бывает, значит и нет. Мареев еще раз сморгнул и отвернулся от эстампа. Не бывает!
Он достал из линяющего чемодана постельную принадлежность в лице надувного матраса. Вдохнул в него жизнь. Достал вторую постельную принадлежность в лице спальника, который с ним и на Памире побывал, и на Кавказе, и на Тянь-Шане. Улегся. Пристроил переноску на чемодане-тумбочке. Не утерпел, направил свет из своего угла в стену, в гравюру. Ну вот! Он правильно решил, что не бывает. Показалось. На самом деле все как положено: одна улыбается, другая скорбит.
Раскрыл чтиво.
\"Мертвые не потеют\". Двадцать минут...
\"Шкрабы осторожно сжимали кольцо. Бэд изобразил испуг. Заметался, выкатив глаза. Шкрабы поверили, подобрались на расстояние одного броска. Их фасеточные глаза налились красным. Клешни подрагивали от нетерпения. Бэд прыгнул, впечатав пятку в грудь шкраба, который навис сзади. Хрустнуло. Одновременно Бэд секуще выбросил вперед ладони. Разрубил хитиновую броню двух шкрабов, теснящихся перед ним. Брызнуло белое. Он локтями сшиб...\" Во чтиво, во бред-то! Сшиб... Сшиб... Вроде, головы сшиб, если так перевести. Или не головы? Ну, ясно. В общем сшиб. А! Конечно, головы! Роллин - катиться. Что еще может покатиться, если сшибить? Головы! Или что там у шкрабов?
\"Перевернулся в воздухе, упал на спину. Шкраб кинулся сверху, выпустив жало. Бэд принял его на колено, переломил. Жало вонзилось в песок. Песок из голубого стал черным. Мертвый шкраб все равно убивал. Убивал песок.
Бэд поднялся. Со шкрабами кончено. Надо спешить. Синий карлик уже наполовину погрузился в Гряду. Успеть! Успеть добраться до Хранителя Мозга. Тот остался без шкрабов, но защищен Грядой. Успеть! Командор торопит. Командор ждет захвата Мозга именно от него, от Бэда. Командор не любит ждать.
Фонн, висевший серьгой на ухе, пискнул. Бэд сжал мочку двумя пальцами.
- Командор вызывает Бэда! - размеренно заговорил фонн.
- Командор вызывает Бэда!\"
...И тут рявкнул телефон. Ничего себе! Кому это припекло в ночи?! Мареев дотянулся до трубки, сдернул:
- Да!
- Командор вызывает Бэда! - размеренно заговорила трубка.
- Командор вызыва...
- Гридасов! - предположил Мареев, накаляясь. - Иного времени ты не нашел?! Шутник долбаный!
- Командор вызывает Беда! - продолжила трубка через паузу.
Голос был не гридасовский, жесткий, армейский, пожилой. Мало ли каким голосом вздумается шутить другу-Гридасову! Конечно, Гридасов! Больше некому. Это в его духе.
Трубка все долдонила.
- А пошел ты! - Мареев отмерил тоном равные пропорции понимания, мистификации и возмущения неуместностью оной.
Потом снилось что-то бестолковое.
Он надавил на кнопку лифта. Кабина застонала где-то далеко внизу, кряхтя пошла на подъем. Долго! Махнул рукой, запрыгал по лестничным маршам - быстрее будет.
Проспал! Почти проспал. В такой день! А какой день? Открыл глаза с ощущением: хорошо! Ах, да, Тренажер, Танька, Таисия. А на часах-то!!! Бегом-м-м!
Просвистал мимо бабы-Баси, привычно ткнул пальцем в дырку почтового ящика. Пусто.
- Вы из какой квартиры, гражданин?
- Из своей, из своей!
- Погодь, очки надену! Я женщина слабая и боюсь. Что-то я тебя не знаю! Ку-уда! Стой, бандюга! Милицию сейчас! Милиц!.. - баба-Басин шум отрезало хлопнувшей тяжелой дверью.
Мареев мчал к остановке автобуса, хмыкая по поводу старческой глазной немощи. Еще хорошо, что не Липа. Липа в десять утра заступит. Вот она бы вцепилась. Откуда у нее, у Липы, злость? Впрочем, как раз Марееву известно - откуда и почему именно к нему. Бог ей судья. Автобус!
Впихнулся, втесался, вмялся. Последним. Некуда уже, некуда! Все-таки сзади очень мягко, почти бестелесно вместился еще пассажир. Мареев нащупал заготовленный пятак, выпростал руку, протянул было ее туда, вперед, в автобусный кашеворот. Задержался на миг и, чуть откинув голову, спросил за спину:
- Будете передавать?
- Проездной, - сказал бестелесный.
Марееву очень захотелось обернуться и посмотреть. Характерный голос! Чуть квакающее \"р\", баритон с трещинкой. Неужто? Повернутъся бы. Вроде случайно. Да тут и не пошевелиться. Ничего! Вот на остановке все равно пропускать сходящих. Тут-то...
Не успел. Ведь надо \"вроде случайно\", а не сразу - зырк! И когда он все же оглянулся, то увидел только спину - тонкокожий черный плащ, крепкий кирпичный затылок, подобранный под \"бокс\". Та-ак! К чему бы? Да какое Марееву дело, в конце-концов! Креститься надо, если кажется.
Основная масса вывалилась. Стало просторно. Проехали ХРУЭМ ПРСТ. Холодильно-Рефрижераторная Усыпальница Экспериментальной Медицины. Перспективно-Ретроспективный Стационар Транквилизаторов... А, ну его! Через две - институт. Лучше Мареев пока за чтиво...
\"Бэд стоял у отвесной Гряды. Гряда была в трех ярдах. Три ярда пустоты. Хранитель Мозга включил защиту - пустота была вязкой, непробиваемой. Гарпун должен впиться в край Гряды. Струя, бьющая из основания Гарпуна, мгновенно застывала прочной, туго натянутой струной. Взобраться по струне - дело минуты для Бэда. Но три ярда пустоты не пропускали Гарпун - он раз за разом падал к ногам Бэда, наткнувшись на невидимую защи...\"
Мареев резко вскинул голову от книги. Он почувствовал на себе взгляд и на сей раз не стал церемониться. Но никакого плаща, никакого затылка. Просто две соплюхи пялились громадными глазищами. Да нет, глаза как глаза. Просто обведены сразу и зеленым, и бордовым, и черным. Вот мода! То ли у проституток волна пошла: работать под малолеток. То ли у малолеток: работать под проституток. И реакция на его взгляд... Раньше хихикнули бы о чем-то своем и спрятались. А эти ухмыльнулись о чем-то своем и продолжают глазеть.
А с другой стороны! Почему нет? Есть на что посмотреть. Молодой блестящий инженер, интеллектуал - \"Мертвые не потеют\" в оригинале читает, вчера толпу хулиганов победил. Во цвете лет, в расцвете сил. Самое время таким соплюхам почтительно шептаться о нем и поедать глазами. Что они и делали. Сквозь шепоток проступало: \"тусовка\", \"по видику\", \"я сразу зависла\" и почему-то: \"но скажу, потому что не могу молчать и выдерживать\"...
Мареев сделал вид, что продолжает читать, а сам непроизвольно прямил спину, слегка выпячивал челюсть, скупым жестом перекидывал страницу за страницей: во как я быстро читаю! Сам же иронизировал внутрь: пижонство в человеке неискоренимо. Тебе это надо? Нет. Так... Настроение! Тренажер, Танька, Таисия. Кстати, Тренажер! Пора. Так и проехать недолго.
Соплюхи, нашушукавшись, догнали его уже на автобусной ступеньке:
- Вы не распишетесь? - одна протягивала фломастер, другая пальцами натянула собственную майку (а больше не на чем).
Мареев по-взрослому снисходительно подмигнул и шагнул на тротуар. Двери схлопнулись, автобус увел малолеток дальше. Обойдутся. Пижонство пижонством, но автограф - перебор. Или они теперь так шутят?
Громкая связь на входе в институт занудно оповещала:
- Всех, кто не прошел ежегодный медицинский осмотр, настоятельно просим закончить его в кратчайший срок. Напоминаем: завтра последний день. Все непрошедшие не будут допущены...
Подождут, никуда не денутся. Не сегодня. Завтра. А сегодня - и-иэх!
- Тренажер! Завтра, завтра, не сегодня - так... м-м... говорят труженики, жертвуя даже здоровьем ради новых успехов в труде, да!
Мареев миновал вестибюль, обогнул четырехметровую фантазию \"Мирная НТР\" - эбонитовые шары, никелированная путаница металла, оргстеклянное разноцветье. Вперед!
Назад! В проходной инженерного корпуса он налетел на заклиненную \"вертушку\". Перехватило в груди. Больно, черт!
- Стой! Куда?
- На работу! - еще спасаясь утренним настроением, через силу сказал Мареев.
- Пропуск!
- Да вот же пропуск!
- Чей!
- Мой, мой! Чей же еще!
Настроение растаяло, воспарило раздражение. Вышел, паразит, на пенсию и куражится. А до пенсии, интересно, над кем измывался? Тараканище! Мареев, как дебилу - букварь, сунул книжку в усы вахтеру.
Тот ловко цапнул пропуск. Долгим взглядом изучил фотографию. Долгим взглядом изучил Мареева. Потом - опять фотографию. Потом опять... Как дебилу демонстрируя: кого решил обмануть, ишь нашелся!
- Пропуск я передам куда следует! - объявил вахтер и, опустив плексигласовый щит, наглухо закуклился в своей будке. Стал набирать номер по местному телефону.
Мареев проследил: 34-03. Начальнику первого отдела. Вот гад! Первый отдел-то тут при чем! Да и вообще что за дела! Тренажер ждет! Пропуск отобрал! Власть вкушает!
Мареев треснул кулаком по будке. Вахтер, шевеля ответственными губами, докладывался. Мареев треснул еще раз. И еще. Вахтер солдатски кивал в трубку. Выпорхнул обрывок: \"который обманной внешностью\". Закончил разговор, осмыслил глаза, обнаружил Мареева на прежнем месте. Приподнял щит на сантиметр, чтобы только звук проходил. Звук прошел:
- Иди-иди отсюда! Я по начальству доложил!
Мареев пошел. Он пошел к местному телефону тут же на стене. Сейчас он этому вахтеру! Он ему!.. Так они в своей охране и делают план в борьбе за дисциплину. Промурыжат у \"вертушки\", бдительность проявят, а потом: \"Гражданин опоздал!\"
Вчера хоть бомбу проноси, а сегодня... И так чуть не проспал, в последнюю минуту успел! Его Тренажер ждет, его работа ждет, парни ждут, а тут!.. Он сейчас непосредственно Кириллову позвонит, он ему скажет!
Мареев, суча ногами от ярости и нетерпения, слушал длинные гудки. Где они все?! А, отозвались! Люська, секретарь.
- Люсь! Ну-ка, дай Кириллова!
- А кто это? - непробиваемый тон охранницы начальника. Люська есть Люська.
- Я это, я! Мареев!
- С-сейчас... - голос у Люськи стал перепуганным. Странно перепуганным.
- Слушаю. Кириллов... - и этот какой-то контуженный!
- Матвей! - распаленно задышал Мареев. - Ты начальник кабэ или кто?! Тут меня этот кретин не пропускает!
- Ку-куда?
Что же такое с железным Матвеем? Чем его с утра пришибли?
- В корпус, в корпус! Куда же еще?
- Да? Э-э... почему? - судя по голосу, его не интересовал ответ. Просто говорил, чтобы что-то сказать.
- А я знаю?! На часы посмотри - я вовремя! Пропуск в порядке! А он отнял и \"вертушку\" закрыл! И по 34-03 еще звонит! Какую-то обманную внешность приплел!.. Ну?!
Сейчас Матвей проснется-отряхнется и заревет возмущенной белугой. Наверно, с утра пораньше взгрели из головного института. Тем более полезно эмоцию перебить.
- Ну?!
- У них такая служба... Наверное, какие-то причины... Позвонил, говоришь? По 34-03?.. Ничего не поделаешь. Что-нибудь надо придумать. Попозже. Завтра... Или послезавтра...
Околесица! И это Матвей?!
- Ты что?! Свихнулся? Тренажер ждет! - явно с Кирилловым что-то стряслось. - Что с тобой стряслось?!
- С-со мной? Со мной к-как раз ничего. Извини, тут дела.
- Погоди, - взбесился Мареев. - Погоди, я сейчас к тебе подойду!
- Не-ет! - вдруг заверещала трубка совершенно непотребной панической нотой.
Мареев сильным вихрем пронесся по коридорной кишке от проходной инженерного в административный корпус. Вечные курящие безработники жались к стенкам: па-аберегись!
Люська разбирала почту. Груда конвертов, пакетов - очень важно. Головы не подняла, а наоборот еще ниже склонилась над столом. Путь в кабинет она перекрывала, как только она и умела. А умела. Граница на замке! Только непреклонности не было в Люське, ее всегдашней непреклонности: через мой труп! А была в ней обреченность. Как если бы напирали превосходящие силы, и надежды удержаться никакой, но надо до последнего, а там - пусть через труп, у которого, главное, совесть осталась чиста. Пугающие Люськины серьги, свисающие до ключиц розовыми гроздями, мелко дрожали.
Мареева, что ли, здесь опасаются?! Мареев, что ли, превосходящие силы?! Свихнулись, точно! Это же он, Мареев! Он и Кириллову на дню минимум трижды звонит и минимум однажды заявляется приватно поскандальничать. Люська!
- А его нет! - Люська с усилием подняла голову, будто в каждой серьге у нее по пуду. И, держа вес, натужно выдавила: - Он уехал. Срочно. Ему в головном по наряду получать аппаратуру. И ревизировать.
На рогатой вешалке висели замшевый Люськин пыльник и понурый плащ-ветеран Кириллова. Чтоб Марееву не был знаком этот плащ! Еще со студенческой скамьи.
- Вот же его плащ!
- А он на машине. За ним приехали.
- Я две минуты назад звонил!
- А он минуту назад уехал. За ним приехали, и он уехал. Он же вам сказал, что - дела...
Вам? Кому - вам! Ему, Марееву? С каких-таких пор Люська с ним на вы?
Она делала вид, что целиком и полностью поглощена вскрытием корреспонденции. Ножницы, хрустя, лязгая, чавкая, расстригали широкоформатные конверты в один мах. Большие ножницы, впору газон ими ровнять. Два конца, два кольца. Оба кольца были схвачены судорожно-белыми пальцами, а концы - опасные, пронзительные - упреждали возможный рывок Мареева к двери кабинета. Целили в живот, в грудь, в лицо. Ничего себе!
Пусть! Мареев сел и раскрыл чтиво.
\"Мертвые не потеют\". Он дождется, пока этот балаган кончится. Должен ведь этот балаган кончиться! И он будет тут сидеть, пока... Все равно некуда деваться.
Читать не получилось. Атмосфера сгущалась. Как в транспорте: сидя и уткнувшись в книгу, ощущаешь присутствие и уже не читаешь, а ждешь, когда же взрыв: \"Расселись тут, молодежь! А их так воспитали!\" Вот и Мареев не мог сосредоточиться на тексте, ждал. И взорвалось:
- Что вы тут сидите! - Люська была на грани истерики, выкрикнулась умоляюще-умиротворяюще. - Матвей Сергеевич все равно сегодня не примет! У него дела, понимаете?! Де-ла! Он же предупредил! Он с утра как белка в колесе! Его нет! И не будет! Он устал! Взмок! Пот градом катит!
Может, у Люськи обычный женский бзик? Беспричинная раздражительность и вообще...
- Мертвые не потеют! - погасил Мареев и скорчил зверскую гримасу. Благо, книжка вот она.
- Ой-ей!
Вот это пошутил! Люська выскочила из-за стола и спиной прижалась к дермантиновой двери квадратно-гнездовой обивки. Ножницы растопырились рачьей клешней.
А за дверью, там внутри, в кабинете... некий шорох.
\"Его нет! И не будет!\" Не похоже. А на что это вообще похоже! Дурдом! Марееву работать надо, а тут...
- Так, - сказал Мареев. - У меня впечатление, что мне морочат голову. - Он достал пачку и стал намеренно-нервно выбивать оттуда сигарету.
Болгарские канули в один день по всему городу, а у него еще блок. Потому что не курит толком, а так, под настроение. Как раз и настроение. Сейчас вечный стрелок Люська загорится при виде \"Родоп\", и они мирно, как бывало...
- Здесь не курят!
Люська ли это вообще?! Ведет себя неадекватно. Говорит... говорит тоже неадекватно. И по сути, и по тону, и по... выговору. Вот именно. С самого начала. Будто... Будто... А, вот! Станции метро так объявляли в Олимпиаду. По-русски, но не по-русски. Секретарь Кириллова - Люська. Для Кириллова не просто секретарь. Уж Мареев-то знает. Она же два раза в месяц - кассир.
\"Ты не кассир! Кассира убили, а сами сели!\" Ножницами расчленили, зажарили в бельевом тазу и съели. А сами сели, да!.. Бредятина!
- Ладно, - с достоинством смирился Мареев. - Я его в коридоре подожду.
Вышел, прижег, затянулся. Дрова и дрова. А еще \"Родопы\"!
Что? Там, у Люськи, где \"его нет! и не будет!\" невнятный пробормот. Кто-то с кем-то. Не сама же с собой! Вслушался. Люська:
\"...застукала его за сеансом связи...\"
Мареев раздавил \"дрова и дрова\", предупреждающе кашлянул (я предупредил, а вы как хотите!) и резко дернул ручку.
Люська рухнула обратно в кресло. Квадратно-гнездовой вход в кабинет Кириллова был закрыт. Но только что. Голову на отсечение - только что! Взрезанная корреспонденция порхнула со стола вверх и в стороны, как поднятая свистом голубятня. Свиста не было, а вот волна воздуха была. От двери. Но не входной, а дермантиново-кабинетной. И ее не только захлопнули миг назад, но еще навалились всем телом с той стороны - не пуская, если будут ломиться. Очень ясное впечатление возникло.
Люська, не выпуская ножниц, подметала пол ладонью, сбивая бумажки в стаю. Хрупко звякали серьги, волосы упали вперед, занавесили лицо, обнажив затылок. Затылок прямо-таки провоцировал, чтобы по нему треснуть в сердцах.
Мареев мысленно так и сделал, а наяву насупил голос и официально осведомился:
- Сегодня будет считаться, что я на работе? (Кивок). Тогда я пройду медкомиссию. (Кивок). Ну, я пошел. (Кивок). А то еще надо успеть подорвать всю эту контору к псам собачьим!
Он готовил себя к уговорам очереди: мужики, мне ребенка из садика еще забирать, мне надо... Но, оказалось, готовил зря... Обычно неколебимые мужики (у нас тоже ребенок! у нас - на смену заступать! у нас тоже срочно!) специфически расступились, как перед \"звездой\" экрана ли, футбола ли, эстрады ли - впереди-позади-вокруг толпа, но не препятствует движению, смыкаясь за, размыкаясь перед. А толпа - ого-го! Сказано же: \"Все непрошедшие не будут допущены...\" Мареев мимолетно удивился, отметил нестройное шу-шу-шу. Вошел.
- Мареев Константин Андреевич.
- А на самом деле? - врач был со смоктуновщинкой. Оскал: то ли \"рад видеть\", то ли \"щас горло перегрызу!\" Общение с пациентами определенного толка накладывает все-таки свой отпечаток. Кто придумал психиатра в ежегодной медкомиссии?! Хотя, судя по сегодняшнему дню, не дурак придумал.
\"Мареев Константин Андреевич\". И ведь смотрит, псих в халате, в его, мареевскую, карточку, но: \"А на самом деле?\"
- Наполеон Бонапарт! - вызвал на неприязнь Мареев. - И уточнил: Первый. Который император.
- Вот это уже ближе к истине! - профессионально-баюкающе пропел псих...х-хиатр.
- Что?!
- Ничего, ничего. Все у нас хорошо. У вас ведь все хорошо?
- На Корсике? - передразнил Мареев врачебный оскал.
- На Корсике, - подтвердил врач и сообщнически сощурился. Мол, мы-то с вами зна-аем, что ни на какой не на Корсике, а... сами знаете где.
- Трудно! - напоказ вздохнул Мареев.
- Понимаю. Понима-аю. Поможем! Непременно поможем!.. Что вы здесь видите?! - врач внезапно сунул под нос пеструю мозаичную картинку, где сквозь мешанину и наслоение красок явственно проступала большая толстая \"М\".
Мареев не первый раз проходил медкомиссию и был знаком с этим, так сказать, тестом. Но его подмывало сдерзить под спудом всех нынешних ненормальностей с психом-психиатром в придачу. Подмывало и подмыло:
- Небо в алмазах!
- Правильно! - оскал у врача заполз аж за уши. - Ностальгия... поделился он раздумчивым соображением с мареевской карточкой, что-то туда корябая. - Жевать не лень?
- Лень! - понесло Мареева.
- Неврастения умеренная, - сообщил врач карточке. - Как у вас с ганглием?
Мареев расплошно бросил на себя взгляд, спохватился:
- А что, собственно, вас интересует? С ганглием?
- Не беспокоит? Не перенапрягается?
- Не должен! - наугад заявил Мареев, придав категоричной твердости голосу.
- Правильно! Пра-авильно! Пациент пребывает в уверенности. В то время как... А мне вот сдается, - сказал врач уже не карточке, а непосредственно Марееву, - сдается мне, что ганглий-то у вас расша-атан. Утомился ваш ганглий.
\"Беспокоит, перенапрягся, расшатан, утомился\". Махровый букет! Мареев не стал уточнять. И так уже этот... в халате что-то накропал в карточку. Дошутился!
Потом врач крутил Мареева на спецстуле. Потом бил молотком по колену. Потом... словом, весь комплекс. И лабиринт Роже Ламбера, за который сел напарником сам псих...хиатр. Тут-то Мареев ему показал! Подумаешь, Роже Ламбер, когда он, Мареев, целый тренажер разработал! Сейчас этот халат убедится и перестанет скалиться!
Халат убедился и сел за стол переговоров с мареевской карточкой. Переговаривался с ней по-латыни. Звучало это... Звучало это... Короче, это звучало! Одновременно врач держал запястье Мареева свободной рукой, слушал пульс.
Мареев чуть не подпрыгивал от нетерпения. Как боксер перед объявлением результата, когда рефери еще не приподнял вверх его кулак в перчатке, но \"мы-то с вами зна-аем!\". Сейчас формальности закончатся и свободен. И прямо к Кириллову: \"Я-то нормален! Вот справка - н-на, н-на! А ты?! А ну пусти к тренажеру! Зря что ли я...\"
- Все! - умиротворенно сказал врач, закрывая карточку. - Свободны! Следующий!
- А... заключение? - не понял Мареев.
- С моим заключением вам сегодня лучше отдохнуть. И завтра... предварил псих...х-хиатр мареевский задохнувшийся вопрос. Вот тебе и рефери! - И послезавтра. И потом. Оч-чень интересный случай! - оскал зашкалило. - Вы не хотели бы к нам в клинику? На недельку? На две? Оч-чень интересный!.. - уже совсем маловнятно, уже кому-то невидимому, неприсутствующему, не Марееву.
- Доктор!!! Вы же сами видели! Я же лабиринт Ламбера! Я же Роже!.. У меня ведь работа! - безнадежно воззвал Мареев.
- Лабиринт. Ламберинт. Жероже! - вкусно повторил врач. - И у меня работа. Так что - насчет клиники? С вашим ганглием! Подумайте, подумайте.
- И не подумаю! Вы что, серьезно?! А куда мне теперь...
- Н-не знаю, не знаю. Медицина тут... - вскинулся: - Жевать, говорите, лень?
- Не лень! - отказался от прежнего показания Мареев. Вдруг это что-то решит.
- Ну и сходите пообедайте!
\"Вы что, серьезно?!\" Это уже было совсем серьезно. Все-таки врач. Или он в отместку за \"Бонапарта\"? Сходите пообедайте! А и пообедаю! На какие шиши, между прочим? У парней занять, у Гридасова? Так не пропускают в инженерный корпус!
О, Люська! Может, кончилось ее помешательство? Процедура, правда, не из приятных - занимать у Люськи. Одолжить все равно одолжит, как всегда и как всем. Но сначала долгие сетования: у нее оклад девяносто, а у вас всех под триста! и все к ней! она не госбанк! ладно уж, но учтите - из казенных! А больше не у кого. И что ему, спрашивается, еще остается?
...В приемной был какой-то фон. Мареев не сразу, но сообразил селектор включен. Вот и фонит. Но если включен, значит в кабинете есть Кириллов.
- Не был еще? - для проформы спросил Мареев, даже не ожидая ответа. Был. Есть. Ясно, что есть. Кто селектор-то включил из кабинета?
- Нет! - ринулась наперерез Люська. Кудреватая болонка, защищающая хозяина от своры громил, дрожащая от ужаса, но исполняющая долг. Последний. - И не будет. Уже не будет!
Из селектора донеслось: короткая пробежка на приглушенных цыпочках и хрипловатое, сдерживаемое дыхание. Слушает! Кто слушает? Сбрендили, чесслово!
- А плащ?! - уличил Мареев.
- Он позвонил из головного! - отбивалась кудреватая болонка. Сказал, тепло. Сказал, погода.
\"Завтра с утра ожидается сильный туман. К середине дня с отдельными прояснениями...\" Был Марееву такой прогноз, был. Туман действительно гуще некуда. Где они, обещанные прояснения?
- Ладно! - громко сказал Мареев, чтобы селектору было слышно. - Я его дома поймаю! Я его из-под земли достану! - и, не успев перестроиться, рявкнул тем же тоном, обернувшись к Люське: - Деньги есть?!
Мареев застыл столбом. И взгляд у него застыл. Такого эффекта он не ожидал.
Люська, страшно торопясь, жуткими рвущими движениями выворачивала сумочку, вытряхивая содержимое на стол. Глянула жертвой, как-то по-своему истолковала мареевский столбняк, кинулась к сейфу. На стол зашлепали пачечки, опоясанные бандеролькой:
- Вот! Все! Профсоюзные! Больше нет! Хоть убивайте, нет!
Мареев внушительно и внушающе повертел пальцем у виска.
Люська отреагировала - она, повторяя жест, поднесла руку к своему уху, коснулась серьги. Замерла. Всхлипнула и спешно стала выдирать перламутрово-розовые грозди.
Всему должен быть предел. Мареев оставил надежду побороть необоримое. Уж лучше посох и сума. Он подчеркнутым хватом выудил из кучки на стол десятку, подчеркнуто посмотрел ее на свет, подчеркнуто положил ее в нагрудный карман, похлопал по нему и подчеркнуто произнес:
- До получки. Сразу отдам.
- Что вы, что вы! Не надо!
У Люськи на тумбочке забебекал телефон. Означать это могло только одно - кто-то осторожненько набирал номер. Будучи внутри, в кабинете.
Да ну вас всех совсем! У Мареева вдруг зашевелились и забегали мурашки. Не снаружи, а внутри. Как перед дракой с очевидным неблагоприятным исходом.
- Чтобы проникнуть в институт, втереться в доверие, а потом захватить... Тс-с! Об этом - вслух!.. Да брось, все свои! - чего только краем уха не поймаешь в оголодавшей толпе.
Струнин, Кончушко, Шумскис уже впали в русло ленивой, ползучей очереди - слева раздача, справа никелированный трубчатый ограничитель. Обеденный перерыв. И все уже здесь. Ушли далеко вперед. Но Мареев сейчас нагонит их - и он сейчас все-о выяснит!
Он взял липкий поднос, помахал им, обращая внимание коллег на себя: на мою долю тоже возьмите! Обратил.
Они смотрели чужо. Вот те на! Да разве он виноват?! Он сам готов рвать и метать, что не допустили до Тренажера, а они... Чужо и мимо: подвел, не пришел - и не будем сейчас выяснять, кто виноват, кто не виноват; мы же интеллигентные люди, что нам объясняться! Та самая пауза в отношениях, которая длится определенное время. А потом, наказав общим молчанием, полным игнорированием, парламентски официально сделают одолжение:
\"Ну, хорошо! Слушаем!..\" Вот гуаноюки! Да ему, Марееву, самому без Тренажера много хуже, чем Тренажеру без него! Эх, он бы им сейчас разъяснил! Но обиженная пауза вызывает ответное чувство.
\"Мы же интеллигентные люди\". Не хотите, - как хотите, дело ваше!
Гридасов! Гридасов флажковал ему подносом. Он припоздал к обеду и только вливался в горловину упорядоченной очереди. Мареев бросился на сигнал.
\"Стоял он тут, стоял! Говорю, стоял!\" Друг есть друг. И пока вынужденно неспешно шествовали, подпираемые задними и подпирающие передних, пока набирали на поднос, перекинулись:
- Как там у вас?
- Нормально. А ты?
- Ненормально! Погоди, сейчас рядом сядем... Нет, сметану я не буду брать. Какая-то жидкая...
- Зажрались у себя там! - околпаченная, в фартуке с оборками, раздатчица лихо-базарно самоутверждалась обычным для себя методом. - Еще выбирают! Усилиновых тюбиков вам не хо-хо?!