«Кино» по сути представлял собой бильярд-клуб и слыл одним из самых респектабельных заведений Москвы подобного типа, закрытых для тех, кто не имел отношения к искусству и шоу-бизнесу. Максиму не довелось побывать там ни разу, ни по долгу службы, ни ради любопытства. Хотя он знал, что клуб посещают многие известные актёры, режиссёры, телеведущие и шоумены. Однако едва ли эти люди каждый раз надевали смокинги и галстуки-бабочки. Столичная богема удивительно демократична, а иногда вызывающе беспардонна. Во всяком случае, Максим бы постеснялся заявиться куда-либо в присутственное место небритым и в грязной рубахе навыпуск, поверх таких же джинсов. Поэтому он выбрал вельветовый пиджак в тонкий рубчик, светло-серого цвета, узкие прямые брюки в тон пиджаку и тонкую шелковую рубашку цвета беж. В молодости Максим любил модно одеваться и по сей день не переболел этой болезнью.
Туфли он надел с узкими носками и красивыми замшевыми вставками.
Оглядел себя в зеркале и остался доволен: до молодого денди уже не дотягивает, но в принципе ещё есть порох в пороховницах. Тридцать пять лет с ходу не дашь.
Без четверти восемь он подъехал к дому номер четырнадцать на проспекте Жукова. Дачный сезон ещё не начался, хотя погода стояла прекрасная - плюс двадцать, лёгкий ветерок, редкие облака, солнце, но всё же по субботам автомобильная жизнь столицы замирала, и пробок на дорогах становилось меньше. А по воскресеньям кататься по Москве было одно удовольствие.
Марина выпорхнула из подъезда ровно в восемь.
Максим вышел из машины, галантно распахнул дверцу, разглядывая женщину.
На ней был классический двубортный тренчкот с широкими лацканами и отлётной кокеткой на спине, белого цвета, до колен, очень экстравагантный. А также берет, высокие сапоги-чулки и сумочка с расцветкой леопарда. В этом наряде Марина выглядела молодо и эффектно, тем более что у неё была стройная фигура и лицо феи утренней зари. Она была просто умопомрачительно красива, и Максим с трудом удержал себя от лишних слов. Протянул ей букет роз, поцеловал пальцы.
Она кинула взгляд на его костюм, и по выражению глаз он понял, что Марина не ожидала увидеть на нём соответствующий стилю заведения наряд.
Усадив спутницу, Максим сел сам и повел машину к центру города, по Хорошёвке, по третьему кольцу и к Олимпийскому проспекту. Пока ехали, говорили мало. Марина пожаловалась на шумных соседей, - и Максим, посочувствовав, рассказал ей о своём друге и подчинённом Геннадии Пашкевиче, который приобрёл на Горбушке СД-диск под названием «Месть». Два француза, Иван Дюваль и Жан Ибес, записали на диск хит сезона, содержащий оглушительный грохот отбойного молотка, визг пилы, скрежет мусоровоза, скрип тормозов и гул транспортёра. Эту «музыку» долго не выдерживал ни один нормальный человек, поэтому, по мысли создателей «арии», она должна была прокручиваться для надоедливых соседей. Геннадий так и сделал и за три дня отучил своих шумолюбивых соседей затевать скандалы по ночам.
– Французы, между прочим, разбирают «Месть» влёт, - добавил Максим.
Марина посмеялась, посетовала, что она побаивается отстаивать свои права на тишину таким способом, и Максим пообещал ей помочь, поговорить с соседями, а если не поможет, пару раз включить французскую «Месть».
В половине девятого они поставили «Хёндэ Революшн» Разина в ряду джипов и «Мерседесов» возле клуба, направились ко входу. Максим взял с собой на всякий случай удостоверение офицера ФСБ, но всё обошлось без предъявления документов. Марина показала клубную карточку, и их пропустили.
Под плащом-тренчкотом на дочери Гольцова оказалось невесомое разлетающееся платье с блёстками, делающее Марину невероятно женственной. Колье из белого металла с камешками, браслет такого же фасона и серёжки дополняли гарнитур.
На неё оглядывались, кое-кто из гостей здоровался, посматривая при этом на Максима, и он понял, что Марину здесь видели с другим мужчиной. Впрочем, скорее всего это был её муж.
– Веди, - сказал Максим, когда она взяла его под руку. - У нас есть программа или мы просто поужинаем?
– Можем поиграть в бильярд, если хочешь, можем послушать музыку, сегодня здесь поёт Меладзе и ВИА Гра.
– Я как ты.
– А я хочу просто посидеть за столиком и отдохнуть.
– Тогда пошли сразу в ресторан.
Они направились мимо бара ко входу в зал ресторана.
Взгляд то и дело выхватывал среди посетителей клуба знакомые лица.
Пробежал вечно юный Дима Харатьян, важно прошествовал отпустивший бороду, но от этого не ставший более серьёзным и мужественным Дима Маликов, прошли мимо Никита Михалков с каким-то пузатым и бородатым господином, похожим на Пласидо Доминго. С криками проследовала на второй этаж группа неряшливо одетых молодых людей во главе с солистами известного среди молодёжи дуэта «Трень-хрень».
– Все сливки, - заметил Максим вполголоса, кивая на улыбающегося Олега Павловича Табакова, поддерживающего под локоток юную полуодетую даму.
– Ещё не все, - улыбнулась Марина. - Модных писателей не хватает и шоуменов, они приходят попозже.
– Кого ты считаешь модными писателями? Кого ругают или кого хвалят?
– И тех, и других. Здесь часто Илья Сенокосов ошивается, эпатажная личность. Я пробовала читать его опусы - скулы сводит! А многим нравится.
– Как говорил классик: нет той чепухи, которая не нашла бы себе читателя.
– Чехов.
– И я вместе с ним.
Их посадили в уголке зала, между стеклянной вазой с живыми цветами и декоративной колонной. Принесли меню.
Несмотря на субботу, народу в ресторане было мало, что, в общем-то, не огорчило Максима. Всё-таки чувствовал он себя не в своей тарелке, находясь под впечатлением встреч с известными личностями.
– Ты какую кухню предпочитаешь? - спросила Марина.
– Вкусную, - улыбнулся Максим. - В таких заведениях огромную роль играет профессионализм главного повара.
– Предлагаю познакомиться с местной грузинской кухней. Здесь работает очень хороший повар, грузин, Вано Чонишвили, его все знают.
– Давай попробуем.
Максим пробежался глазами по рецептам, изучая ассортимент. Мяса на ночь он старался не есть, разве что в тех случаях, когда требовалась физическая нагрузка, но всё же на этот раз не удержался и заказал хашламу и аджапсандали.
Марина тоже заказала мясо - харио и чашушули {хашлама - варёная телятина со свежими овощами; аджапсандали - овощное рагу; харио - телятина с грецким орехом и зеленью; чашушули - грибы, жаренные с луком и кинзой}.
– Что будете пить? - возник рядом официант в строгом лиловом пиджаке.
Максим вопросительно посмотрел на спутницу:
– Шампанское, вино или что покрепче?
– Сухое красное, - сказала Марина. - Если можно - «Шабли».
– У вас есть «Шабли»?
– У нас есть всё, - вежливо подтвердил официант.
– Бутылочку. Я тоже выпью граммов двести.
Официант удалился, принёс бутылку, открыл, налил в бокал на пол пальца - попробовать. Марина пригубила, кивнула:
– Оставьте.
– К вину нужны устрицы, - сказал Максим.
– Какой категории предпочитаете? - почтительно склонился к нему официант. - Португальские, категории «2», европейские - «два нуля»? {Категории «2» весят до 60 г, «00» - до 100 г}
– Какие посоветуете?
– Европейские круглые.
– Несите. А икры белуги альмас у вас нет?
Официант покачал головой, он был озадачен.
– К сожалению, нет.
– Жаль.
Официант ушёл. Марина с интересом посмотрела на Разина:
– Ты понимаешь толк в устрицах?
– По долгу службы, - ухмыльнулся Максим. - Иногда приходится посещать крутые рестораны, да и за бугром я бывал не раз. А устрицы уважали даже древние греки и римляне, знавшие толк в еде. Этот деликатесный моллюск водится только на морском мелководье, там, где реки впадают в море, - он любит сочетание пресной и солёной воды. Особенно устричное фермерство развито во Франции, европейская устрица остреа эдулис {ostrea edulis} категории «два нуля» как раз разводится на средиземноморском побережье Франции.
– Ты говоришь как специалист. Может быть, у тебя имеется своя устричная ферма?
Максим засмеялся:
– К великому сожалению, нет. Но я вряд ли смог бы управлять такой фермой. Мне ближе свинарники и коровники российской глубинки. Я родом из Навли, Брянской губернии. Так что внутри я весь -.русская деревня.
– Странно, - задумчиво проговорила Марина.
– Что странно?
– Это папины слова. Хотя вы с ним совсем разные люди.
– Может быть, нас всё же что-то объединяет?
– Ещё не разобралась. А про какую икру ты говорил?
– Икру белуги альмас. Это я просто выпендрился. Дело в том, что ещё совсем недавно за попытку отведать икры изнеженным восточным гурманам отрубали правую руку. Ею мог наслаждаться только один человек в мире - персидский шах.
– А теперь?
– Шахский режим пал, и теперь икру альмас могут отведать и простые смертные. Но она очень дорогая. Я слышал, что стоимость одной порции икры на Национальной неделе салатов в Оксфорде достигала тысячи долларов.
– Ого! Неужели ты ел эту икру?
– Не довелось, - развёл руками Максим. - Говорят, её добывают из белуг, возраст которых перевалил за сто лет, и поэтому у икры удивительно нежный вкус. Так что немного найдётся людей, способных заплатить за килограмм икры под двадцать пять тысяч долларов.
– Наши бандиты могут.
– Не только бандиты, крутые бизнесмены тоже, хотя многие из них, отведавших икры белуги альмас, уже сидят.
– Разве между этими явлениями есть какая-то связь? Или икра как лакмусовая бумажка: съел - значит, ворюга и бандит, садись в тюрьму!
Максим снова засмеялся; близость красивой женщины кружила голову, хотелось шутить, говорить умно и смеяться.
– Такой связи, конечно, нет. Однако позволить себе купить полкило икры альмас может не каждый гурман, зато - каждый «новый русский». А большинство из них - криминальные мальчики. Но хватит о грустном, давай выпьем за встречу, если не возражаешь.
– С удовольствием.
Они чокнулись, сделали по глотку вина.
Заиграла музыка.
На танцевальном подиуме зала появились первые танцующие пары.
К столику подошёл небритый молодой человек восточной наружности, в белом костюме и чёрной шелковой рубашке.
– Потанцуем? - наклонился он к Марине.
Девушка посмотрела на Максима.
– Прошу прощения, - вежливо сказал Разин, - дама пока не танцует.
– Понятно, - кивнул парень, ещё раз окинул Марину масленым взглядом и отошёл.
– Плейбой, - сказала она со смешком.
– Ну, сюда вряд ли придёт человек с улицы. - Максим проводил парня глазами. - Это, наверное, какой нибудь диджей или ведущий музыкальных телепрограмм. Лицо знакомое. Хотя я не люблю небрежно бритых мужиков. Есть в этой так называемой моде некий оттенок презрения к окружающим.
– Отцу всех туркмен тоже не нравятся небритые мужики.
– Кому?
– Туркменбаши, Сапармурату Ниязову. Он недавно издал указ, запрещающий носить в Туркмении длинные волосы, усы и бороды. Указ действует даже в отношении гостей государства, так что тебе придётся укоротить волосы и бриться до зеркального блеска.
Максим хмыкнул:
– Ну, этому деятелю не впервые удивлять мир. Высочайшим повелением он запретил прослушивать музыку в автомобилях, а заодно балет и оперу, под тем предлогом, что «нормальным» туркменам эти виды искусства не нужны.
– Зато он сам пишет стихи.
– О да, кроме поэмы «Рухнамэ» издал ещё два сборника стихов и поэм, которые тотчас же подсуетившиеся чиновники ввели в обязательную школьную программу.
– Туркменский эквивалент брежневской «Малой земли».
– Или гитлеровского «Майн Кампфа». А как тебе налог на невест, который он ввёл на территории Туркмении? Плати в казну полста тысяч долларов и женись на понравившейся туркменке, ежели ты иностранец.
– Тебя это как-то задевает? - прищурилась Марина. - Уж не собрался ли ты жениться на туркменке?
Максим засмеялся:
– Ты же не туркменка?
– Ну и что?
– Я предпочёл бы жениться на тебе.
– «Бы»?
Максим посерьёзнел, испытующе заглянул в глаза собеседницы, ставшие вдруг печальными.
– Ты готова к серьёзному разговору?
Она покачала головой:
– Нет… я пошутила… не знаю… не спеши. Мне нравится встречаться с тобой, но… я не одна…
– Чепуха! Стеша будет мне как родная дочь!
– Я не одна, - повторила Марина упрямо, - и сама не знаю, чего хочу. Не торопи меня.
– Я и не тороплю.
– Спасибо, благородный идальго. - Она положила на его руку свою прохладную ладошку. - Не обижайся. Я знаю, что… - Глаза девушки вдруг остановились, лицо изменилось, она кого-то заметила.
Максим оглянулся.
К их столику подходили трое молодых людей, в том числе тот самый небритый смуглолицый парень в белом, что несколько минут назад хотел пригласить Марину на танец. Его спутниками были кряжистый белобрысый амбал с круглой короткостриженой головой и субтильного вида, высокий, худой, узкоплечий парень с шапкой рыжих вьющихся волос, бородатый и усатый. Не обращая внимания на Максима, он положил руку на плечо Марине:
– Пошли подвигаемся.
– Э-э, парни, - миролюбиво, но твёрдо сказал Максим, - дама не танцует.
– А ты не вякай, - наставил на него толстый палец белобрысый амбал. - Ты здесь ноль.
Максим посмотрел на Марину:
– Ты хочешь танцевать?
– Н-нет.
Максим точным движением пальца сбросил руку пышноволосого рыжего красавца с плеча девушки.
– Ребята, повторяю тихо-мирно: мы хотим поужинать и послушать музыку. Найдите тех, кто хочет танцевать, их много.
– Фил, убери таможню, - буркнул рыжеволосый; от него пахло смесью дорогого одеколона и пива. - Пошли, Марин, твой хахаль подождёт.
Белобрысый двинулся к Максиму, надавил мощной короткопалой дланью ему на плечо:
– Сидеть, крутой!
В ту же секунду палец Максима воткнулся ему в кадык. Максим сатанел, когда его принимали за лоха, и с удовольствием ставил зарвавшихся мордоворотов на место.
Парень икнул, схватился за горло, присел. Глаза его выпучились, налились кровью.
«Лицо кавказской национальности» в белом костюме попыталось ударить Максима в ухо, но майор уклонился, встал и тычком - тремя пальцами вместе - нашел живот смуглолицего, а вместе с животом - солнечное сплетение. Кавказец, или скорее армянин, охнул, согнулся пополам.
Максим взял за руку рыжеволосого красавца, слегка повернул в суставе так, что тот с тихим воплем сунулся носом в стол.
– Я же сказал, падаль, дама не танцует! Неужели вы не понимаете русский язык?
– Отпусти его, - прошептала Марина, глядя на Максима округлившимися глазами. - Это Вадим… мой муж… бывший.
Максим отпустил руку рыжеволосого:
– Извини, не знал. В отличие от Черчилля, я не люблю хамов и свиней. Парни, выход в другом конце зала. Вас проводить?
– М-мы… с-са… - просипел белобрысый, тяжело поднимаясь, сунул руку в боковой карман пиджака.
– Уходим, - бросил рыжеволосый, тряхнул волосами. - Мы ещё поговорим, Мариночка, я к тебе заеду на днях.
К столику уже спешили официант и охранник в чёрном костюме, но троица во главе с бывшим мужем Марины уже двинулась к выходу.
– Всё в порядке? - спросил охранник на всякий случай.
– Да, нормально, - кивнул Максим. - Ребята ошиблись столиком. Извините, я на секундочку.
Он догнал ковылявшего рыжеволосого, крепко взял за локоть, развернул к себе и сказал, глядя в его расширяющиеся зрачки:
– Упаси тебя Бог искать встречи с этой женщиной! Покалечу! Понял?
Белобрысый спутник Вадима попытался было схватить Максима за шею, но тот не глядя щёлкнул его по носу, и парень отступил, схватившись за нос.
– Понял, я спрашиваю?!
– П-п-п… - закивал рыжеволосый.
– Отлично!
Максим отпустил его, вернулся к столику.
Троица выбралась из зала, сопровождаемая невозмутимым охранником. На столик ещё некоторое время с любопытством посматривали завсегдатаи клуба, потом перестали.
– Что ты ему сказал? - поинтересовалась погруст невшая Марина.
– Посоветовал обходить твой дом стороной. Или я снова спешу?
– Нет, всё правильно… хотя ты меня снова удивил.
– Чем?
– Ты всегда так действуешь?
– Как?
– Прямо… и жестоко.
– Во-первых, не жестоко, а жёстко. Во-вторых, повторюсь, не люблю хамов и свиней. В-третьих, если не защищаться - унизят и растопчут! Компромиссов в этом деле быть не должно.
– Может быть… не уверена. А что ты говорил про Черчилля? С чем не согласен?
– Это ему приписывают знаменитую фразу: «Я люблю свиней. Собаки смотрят на нас снизу вверх. Кошки сверху вниз. Свиньи смотрят на нас как на равных».
Марина улыбнулась:
– Ты довольно начитан.
– Спасибо за комплимент. Служба такая, приходится много читать.
– Ты так и не рассказал, чем занимаешься.
Максим почувствовал неловкость, однако говорить правду о своей работе и признаваться в том, что по долгу службы он вёл слежку за отцом Марины, не имел права.
– Обычная канцелярщина, работа с документами.
– Секретными?
– Бывает, что и секретными. Ну, а тебе как работается в гимназии?
– Проблем хватает, но в общем всё нормально. Платят только мало, приходится подрабатывать. У меня трое постоянных учеников разного возраста, поэтому почти все вечера у меня заняты.
– А как Стеша?
Марина бросила на собеседника изучающе-недоверчивый взгляд.
– Что именно тебя интересует?
– Всё. Как она учится, чем занимается в свободное время, как восприняла твой развод.
– Учится хорошо, хотя и не на все пятёрки. Два раза в неделю мы с ней ездим в «Валери-клуб» на теннис. Она любит заниматься бисероплетением, рисует, хотя меньше, чем год назад. А что касается развода… она иногда задаёт такие взрослые вопросы, что я не сразу нахожу ответы. Во всяком случае, наш развод она перенесла спокойно, даже утешала: не переживай, мамочка, нам и вдвоём хорошо, я закончу институт, стану директором и буду получать много денег.
– Директором чего?
– У нас есть знакомый, он менеджер в одной рекламной компании, так вот Стеша мечтает стать там директором.
Максим засмеялся:
– Красиво жить не запретишь. Давай выпьем, чтобы мечты твоей дочки исполнились. Хотя нет, лучше пожелать ей того успеха, какого она достойна.
Марина подняла бокал, с новым интересом - и сомнением - посмотрела на него:
– Ты искренне желаешь ей добра?
– Да как же можно иначе? - удивился он.
– Ты так любишь детей?
– Да как же их можно не любить? - снова удивился он. - Я давно мечтаю о ребёнке, но Варвара, моя бывшая, не хотела детей, говорила, что ещё рано, надо пожить для себя, а потом для детей. Впрочем, это уже другая история. Потанцуем?
Марина подала ему руку, и они присоединились к танцующим.
Танцевали, пили вино, потом снова танцевали, забыв о визите бывшего мужа. Максим больше молчал, боясь потерять возникшее ощущение близости. Поэтому когда Марина предложила заехать к ней на кофе, он только суеверно скрестил пальцы на руке. Предложение выпить кофе ещё ничего не значило.
Однако интуиция не подвела. Неизвестно, что повлияло на Марину больше всего, схватка ли Максима с подвыпившей компанией мужа, беседы, его отношение к детям, но как-то само собой получилось, что они вдруг оказались в объятиях друг друга. И дочь Гольцова превратилась в покорную и страстную женщину, о которой Максим всегда мечтал.
Сладкая, нежная, дурманящая голову, тёплая женская покорность. Покорность, заставляющая ощущать себя защитником и владыкой вселенной. Той вселенной, которую они представляли в данный момент…
Очнулись оба спустя много-много времени.
Побежали в душ. Закутались в махровые полотенца. Пили сваренный Мариной капуччино. Снова целовались.
– Где Стеша? - поинтересовался Максим, откровенно пьяный от переполнявших его чувств. - Почему не дома?
– Она у подруги. Я не знала, что ты так относишься к детям, иначе оставила бы её здесь. Или ты подумал, что я завлекла тебя сюда специально?
– Конечно, - с серьёзной миной кивнул Максим, - уверен. Ты меня соблазнила, беззащитного, и теперь как истинная леди должна выйти за меня замуж. Пойдёшь?
Марина улыбнулась. Ей тоже было хорошо. И спокойно.
– Ты такой беззащитный, что палец в рот не клади. Хочется обнять и плакать. А замуж я не спешу. Уже есть опыт, отрицательный.
– Я серьёзно. Выходи за меня.
Глаза Марины потемнели, с губ сбежала улыбка.
– Такими вещами не шутят.
– Я и не шучу.
Не сводя с Максима тревожных, вопрошающих, сомневающихся и одновременно полных веры и надежды глаз, она потянулась к нему…
Уснули они в начале пятого утра.
В половине восьмого Максима разбудил мобильник. Он с трудом нашёл трубку:
– Слушаю.
– Майор, собирайся в Жуковский, - послышался голос полковника Пищелко. - В понедельник твоя группа должна быть там.
– Что-то стряслось?
– Объект тот же - Гольцов. Понаблюдайте за ним пару дней, ещё раз напугайте, только качественно, а потом этапируйте в управление.
Максим помассировал горло - внезапный спазм помешал ему задать вопрос «зачем?»
– Не слышу ответа.
– Есть, - просипел Максим.
В трубке заиграла мелодия отбоя.
Максим снова посмотрел на дверь спальни и подумал, что не сможет объяснить Марине интерес конторы к её отцу. Он и сам не понимал, что стоит за приказом полковника «ещё раз качественно напугать» Арсения Васильевича Гольцова.
–
Сомнения
–
Пасха…
На душе кошки скребут, не поймёшь, то ли праздник, то ли печальная традиция…
Снег почти сошел, сыро, холодно. По небу ползут клочковатые облака, готовые пролиться дождём, лишь изредка позволяя солнцу бросить бледный луч на соскучившуюся по теплу землю.
Арсик с бабушкой идёт в сосонник за ползучей травой, которую потом родители отнесут на кладбище, украсят могилы похороненных здесь стариков. В лесу снега больше, зато теплее, нет ветра, пробирающего до костей на открытых пространствах.
Набрав полмешка травы, усталые бабушка и внук плетутся обратно, обходя лужи и ручьи.
Потом все вместе, родители, тётки, дядьки, идут на кладбище, раскладывают на могилках нехитрую снедь: варёные яйца, сало, лук, солёные огурчики, конфеты, сухари. Медленные разговоры, воспоминания, слёзы в глазах бабушки и мамы. Есть не хочется, но отказаться нельзя.
Арсений с трудом проглатывает ложку приторно-сладкой кутьи, шелушит яйцо, поглядывая по сторонам. Вокруг такие же компании, поминающие умерших, тихие разговоры, редкие улыбки, чёрные одежды. Печальное зрелище. Побыстрей бы закончилось всё. На кладбище не поозоруешь. То ли дело - Первомай через неделю.
Деревья только-только начали пробуждаться от долгого зимнего сна, и каждое окутывала легкая кисейная зелень, сливающаяся - если посмотреть издали - в дымно-прозрачное желтовато-зелёное облако. Чудо весенней акварели, заставляющее мечтать о скором наступлении лета.
Солнце светит с ослепительно голубого небосвода, словно пытаясь наверстать упущенное зимой. Лицу тепло, спине холодно, на лужицах хрупкий ледок.
Арсений сидит на скамеечке перед домом, сжавшись в комочек, руки под мышками, зачарованный весенним чувством ожидания. По спине ползут мурашки, зябнут колени, но он сидит, не спуская широко раскрытых глаз с ледяного узора на лужице, и ни о чём не думает, просто ждёт, весь - переживание будущего, сгусток эмоций, частичка природы, частичка весны.
На улице появились дети, соседские мальчишки и девчонки, кто с флажками, кто с березовыми ветками в руках, украшенными белыми самодельными цветами. Всем им, как и Арсению, предстоит участвовать вместе с другими школьниками в торжественном шествии, посвященном Первомаю. Никто из них не задумывается, чему посвящен, для чего организован и кому служит праздник, для всех это праздник весны, предвещавший каникулы, и душа буквально купается в незримых потоках предвкушения весёлых игр.
- Арсик, пора собираться, - зовёт мать.
Арсений с трудом отрывает взгляд от кружевного пятна изморози - вскоре лучи солнца растопят и эти последние следы зимы - и бежит в дом. Стакан горячего молока, ломоть хлеба с маслом - весь завтрак. Берёзовая ветка с цветами в руку - и вперёд, за остальными, в школу с радостным ощущением встречи с друзьями…
Кто-то деликатно кашлянул.
Арсений Васильевич вздрогнул, выплывая из бездн воспоминаний, поднял глаза на посетителя.
– Ты не заболел часом? - спросил Толя Юревич, озабоченно глядя на заведующего лабораторией. - Я уже пять минут тут стою, а ты и ухом не ведёшь.
– Детство вспомнил, - виновато улыбнулся Гольцов. - Посмотрел в окно, там дождь, а дождь всегда вызывает у меня приступы ностальгии. Что у тебя?
– Мы закончили тестирование системы, можем отрабатывать программу лётных испытаний.
– Завтра и, если можно, без меня.
– Разве ты в отпуск уходишь?
– Как ты догадался? Хочу съездить в Муром, к сыну, помочь ему надо с ремонтом квартиры. Потом поеду к дочке в Москву. А там посмотрим.
– Хорошо, завтра так завтра. На машине поедешь или на поезде?
– Ещё не знаю.
– Если на машине, то будь осторожен, не бери попутчиков. Вчера в криминальных новостях по телику передали, что у нас орудует банда, промышляющая нападениями на водителей. Есть жертвы. Личный шофёр нашего председателя гордумы соблазнился лёгким заработком, так его потом на свалке нашли.
– Живого?
– Мёртвого.
– Откуда же стало известно, что он соблазнился лёгким заработком?
– Это ты у ментов спроси. Рисковать, однако, не рекомендую.
– Успокойся, - усмехнулся Арсений Васильевич, - я редко кого подвожу, да и то только знакомых. Но всё равно спасибо за предупреждение.
– Не за что. - Юревич вышел.
Арсений Васильевич откинулся на спинку стула, выпятив губы, посвистел, пытаясь расслабиться, но не смог. Мешало возникшее утром и до сих пор зудящее комаром ощущение подглядывания. Кто-то следил за ним из толщи стены, буравил спину недобрым взглядом, а стоило Гольцову оглянуться, взгляд перемещался по стене на потолок, и начинало казаться, что наблюдатель сидит в люстре или же прячется в крохотной головке пожарного сигнализатора.
– Не дождётесь! - пробормотал Арсений Васильевич. - Не на того напали! Не испугаюсь!
В кабинет робко заглянула Оксана Петрова со стопкой белых листов в руке:
– Можно, Арсений Васильевич?
– Заходи.
Девушка осталась у двери, нервно перебирая листки, преданно глядя на начальника лучистыми серыми глазами.
– Вы на меня сердитесь?
– С чего ты взяла? - удивился Арсений Васильевич.
– Мы давно не встречались…
– Ах, вот почему ты такая невесёлая. Я уж думал, не справилась с заданием. У меня проблемы… были. Чуть освобожусь, и мы встретимся.
– А сегодня нельзя?
Арсений Васильевич хотел было ответить отказом, но заглянул в готовые наполниться слезами глаза и передумал. Оксана любила его и готова была делать всё, что он прикажет. Огорчать её не хотелось. Хотя и доводить их отношения до серьёзных зависимостей тоже не хотелось.
– Вечером я заеду за тобой. Жди у ресторана «Ракета». Лицо девушки осветилось радостью. Она кивнула, сделала официальный вид и упорхнула.
Арсений Васильевич покачал головой. Чего греха таить, Оксана ему нравилась, да и любовницей была великолепной. Красивое тело, полные бёдра, высокая грудь, милое лицо, мягкая, добрая, покладистая. Она заслуживала большего, чем быть просто любовницей. Однако он любил другую. Свою жену. Ту, которую встретил тридцать с лишним лет назад в троллейбусе в Рязани и с которой познакомился на студенческой вечеринке.
– Что она во мне нашла? - вздохнул Арсений Васильевич, глядя на своё отражение в дисплее. - Или права поговорка: любовь зла, полюбишь и козла?
Посидев минуту в полной прострации, он снова вздохнул, подумав: ну и что мне с тобой делать? Неужели не понимаешь, что наша связь недолговечна? Мне пятьдесят пять, тебе двадцать пять. Где ты и где я? В каких временах?
Ты сам даёшь ей надежду, проворчал внутренний голос. Возьми и скажи, что жениться на ней не собираешься, она и перестанет надеяться. Зачем назначил встречу?
Так ведь хочется! - виновато шмыгнул носом Арсений Васильевич.
Баб кругом одноразовых хоть сачком греби, захотел - вызвал.
С ними знакомиться надо, ухаживать…
Дурак, это не те бабы, за кем надо ухаживать. Вот за Оксаной действительно надо ухаживать, цветы дарить.
Её я уже знаю, мне приятно, да и ей тоже, причём без всяких цветов.
Это так кажется.
Да некогда мне цветами заниматься!
Тогда молчи и не комплексуй! Жизнь возьмет своё, даже вопреки твоим желаниям. Всё просто, не усложняй.
Я и не усложняю. Если бы на мне не висел крест экзора, я бы, может быть, и не думал ни о чём.
Только дураки ни о чём не думают.
Я тоже дурак, улыбнулся Арсений Васильевич, понимая, что лукавит сам с собой. Детство всё ещё жило в нём, несмотря на нынешнее понимание вещей, и прощаться с ним не хотелось.
Будешь обзываться, перестану с тобой общаться, обиделся внутренний голос.
Извини, вздохнул Арсений Васильевич в третий раз, я пошутил. Есть такой индуистский термин: ванапрастха - следующий за семейным возрастной период, удаление от бытовых дел. Мы с тобой как раз подошли к нему, так что жениться я не собираюсь. А Оксану жалко.
Жалко, согласился внутренний голос.
В дверь постучали, вошёл Женя Шилов, смущенно поскреб в затылке:
– Василич, мы тут кроссворд решаем, слово из девяти букв, система мировоззрений, первая буква «п».
– Парадигма, - рассеянно ответил Арсений Васильевич. - А что это вы кроссворды решаете в рабочее время?