Андрей Столяров
Мечта Пандоры
1
Вернув документы, лейтенант угрюмо откозырял:
— Ничего не могу поделать. Отгоните машину к дому и ждите.
У него было темное, обветренное лицо. Он не говорил, а выдавливал из себя слова. За спиной его от канала через всю улицу тянулась цепь солдат — ноги расставлены, на груди автоматы, в петлицах — серебряные парашюты.
Я достал удостоверение. Если оно и произвело впечатление на лейтенанта, то внешне это никак не выразилось.
— Хорошо, — так же угрюмо сказал он. — Вы можете пройти. Но я бы советовал обождать.
Он помолчал, видимо, рассчитывая, что я соглашусь. Набережная за оцеплением была пустынна, солнечна. Доносилась стрельба — справа, из середины квартала…
— Хорошо, я дам сопровождающего, — лейтенант стал еще угрюмей. Мотнул головой. Вразвалку подошел сержант в пятнистом полевом комбинезоне. На шее у него болталась прозрачная пластинка величиной с ладонь.
— Проведешь, — сказал лейтенант. — Я сообщу по рации.
Сержант окинул мгновенным взглядом мой светлый, выутюженный костюм, прищурился на галстук:
— Испачкаетесь, сударь.
Я знал, как обращаться с десантниками, и поэтому уверенно двинулся вперед, как бы не сомневаясь, что он последует за мной. Так оно и оказалось.
Мы пошли по набережной.
— Вы все-таки держитесь сзади, — уже нормальным голосим сказал сержант, догоняя. — И ни в коем случае не отходите от меня.
— Что тут у вас происходит? — спросил я.
— Операция.
Больше он ничего не добавил.
Мы свернули во двор — узкий, извилистый. Стены в черных подтеках смыкались вверху, вдавливаясь в небо. Все время казалось, что мы сейчас упремся в тупик, но неожиданно открывался новый проход. Отовсюду слышалась стрельба. Сдвоенно выстрелил карабин; затем, сплетаясь в едином звуке, хлестнули автоматные очереди, и, наконец, солидно застучал тяжелый пулемет, судя по звуку — «гокис», пули у него размером с небольшой огурец…
Это было уже серьезно. В последний раз я слышал «гокисы» год назад во время мятежа в Порт-Хаффе. Тогда сепаратисты из «Феруза» внезапно, в считанные минуты профессионально положив напалмовые кассеты вдоль пригорода и блокировав огненным полукольцом войска МККР, двинули танки по шоссе прямо на Ролиссо, где находились международные армейские склады. Если бы они захватили оружие, то могли бы отрезать весь север и держать жесткую оборону этой территории по крайней мере несколько месяцев. Главнокомандующий вооруженными силами страны то ли растерялся, то ли действительно был связан с сепаратистами, как говорили потом: он, вместо того чтобы подорвать склады, выслал наперехват артиллерийскую школу — недоученных курсантов, подкрепив их саперным батальоном из резерва. Штурмовые танки «Мант» прошли сквозь них, как сквозь масло, — я уже потом, после гибели Аль-Фаиза видел на шоссе месиво исковерканных орудий и тел, в котором копошились подразделения Красного креста и добровольные санитарные дружины.
Нас выбросили на исходе ночи. Небо начинало светлеть. Десятки капсул неспешно, одна за другой вываливались из пузатых с маленькими крыльями, неуклюжих на вид транспортных самолетов и долго, уменьшающимися точками летели вниз и у самой земли эффектно распахивали зонты — пружинили на воздушной подушке.
Сверху все было отлично видно. И огненный, голубой полукруг, опоясавший порт, и серебрящуюся спокойную Ниссу, и артиллерийские вспышки за мостом, который уже был захвачен сепаратистами, и ближе к земле — пропитанные флюофором светящиеся зеленые знамена передового полка «Меч пророка», чьи танки на лобовой броне несли изречения девятого калифа Али.
Мы садились прямо на склады. Вдали уходи разрывы, но мы все-таки надеялись здесь закрепиться — у нас были податомные базуки, которые в случае попадания если и не пробивали броню, то вынуждали «Мантов» остановиться на минуту-две для смены оплавившейся оптики, а за это время можно было навести канальную мину. И вот, когда мы начали выпрыгивать на сырую бетонную площадку перед складом, оттуда, со сторожевых вышек, тяжелыми басами заговорили «гокисы». Оказывается, Аль-Фаиз еще за четыре часа до выступления выслал вперед ударную группу; она без шума вырезала охрану и заняла ключевые посты. Но мы узнали об этом потом. А в тот момент занявшаяся огнем капсула вызвала наши крики предостережения. Мы разворачивались к вышкам так, чтобы там увидели голубые нашивки на наших робах. И командир десанта, югославский майор, приказал осветить прожектором его форму с надписью «Международные войска», — но вторая очередь, выкинувшая его из луча и свалившая прожектор, поставила все на свои места.
Я очнулся тогда только утром в госпитале, когда Аль-Фаиз и двенадцать его имамов, окруженные в здании аэровокзала, покончили счеты с жизнью, выбросившись на мостовую.
…Двор вывел нас на боковую улицу. Тут слабо, но ощутимо пахло чесноком. Я покосился на прозрачную пластинку. Это был противогаз.
— Теперь осторожно, — предупредил сержант.
И сразу же над нашими головами раздался звук — будто пилой по дереву. Мы отшатнулись. Чуть выше, над нами в темном кирпиче появился десяток красных лунок со сколотыми краями.
— Весело тут у вас, — сказал я, отряхивая кремовый пиджак.
Сержант блеснул зубами сквозь кирпичную пыль:
— Это ничего — пугают. А вот у них есть один с карабином, так бьет, подлец, как в тире.
— Откуда у них «гокисы»? — спросил я. — Или это ваши стараются?
— У них все, что хочешь, есть, — сержант вытер лицо, оставив на нем красные полосы. — Надо перебираться на ту сторону. Видите подворотню?
До подворотни было метров сорок.
— По одному и — быстро, — приказал сержант. Выскочил и, будто нырнул, почти падая, перебежал улицу. Запоздало ударила очередь, выбила искры из асфальта, зазвенело стекло. Я кинулся, не дожидаясь, пока очередь кончится. По мне не стреляли.
— Вот мы и на месте, — сказал сержант. Он закурил.
— Хороший автоматчик уложил бы вас запросто.
— Под хорошего автоматчика я бы и не полез.
Он открыл обшарпанную дверь на первом этаже. В квартире царил хаос. Мебель была перевернута, на полу сверкали сотни зеркальных осколков. Полированную стенку наискось прочерчивала пулевая дорожка. По бокам выбитого окна стояли капитан-десантник и совсем молоденький лейтенант. У обоих на шее висели пластинки противогазов. Очень сильно пахло чесноком.
— По приказу начальника охраны… — шагнув вперед, начал докладывать сержант.
Капитан резко повернул к нему белое, засыпанное известкой лицо и крикнул сорванным голосом:
— К стене!
Мы едва отскочили. Автоматная очередь прошла по полу, брызнули зеркальные фонтаны.
— Засекли все-таки, сволочи, — сказал капитан.
Лейтенант ежесекундно вытирал лицо ладонью:
— Надо менять позицию.
— Поздно, уже поздно, — проговорил капитан и опять навис над рацией:
— Хансон, слышишь меня? Хансон! Что там у вас?
— Заняли чердак, — донеслось в ответ. — Через минуту начинаем. Я сообщу.
— Балим! — закричал капитан. — Через минуту закроешь окна. Плотно закроешь, понял? Чтобы носа не могли высунуть!
— Не высунут, капитан, ничего не высунут, — неторопливый голос был с сильным южным акцентом.
— Видишь, где у них пулемет?
— Вижу.
— Вот. Чтоб больше ни я, ни ты его не видели.
— Понял, капитан. Все будет в ажуре, капитан!
Капитан повернулся к нам:
— Ну?
— Сержант доложил.
— Какой Август? Август на той стороне, — капитан с неприязнью посмотрел намой злополучный костюм, ужасно сморщил лицо. — Сейчас туда не пройти. И здесь вам делать нечего. Отправляйтесь во двор. Он не простреливается.
Я достал удостоверение. Капитан не успел даже взглянуть на него — рация, казалось, накалилась:
— Начинаем, капитан!
И он в ответ весь напрягся:
— Балим! Балим! Огонь!
Впереди бешено стучали десятка два автоматов. Капитан скомандовал:
— Пошли!
Мой сержант перекинул автомат в руку, лег, раскинув ноги, у соседнего окна.
Переулок хорошо просматривался — широкий, пустой. Стены его домов были исцарапаны пулями. У тротуара дымилась покореженная легковая машина. Ветер переворачивал зеленые бумажки, застилавшие асфальт. На углу, из высокого дома с зарешеченными окнами выдавалась узкая, в два этажа полукруглая башенка, пронизанная солнцем.
Стреляли по ней.
На крыше дома появился человек — во весь рост. Замахал руками. Слева выскочил взвод десантников и побежал мимо догорающей машины.
— Быстрей, быстрей! — застонал капитан в рацию.
И вдруг откуда-то сверху, перекрывая автоматную суету, отчетливо застучал «гокис». Пули его с визгом рикошетировали от мостовой. Обрушился пласт штукатурки. Поднялась белая пыль. Двое бегущих сразу упали, остальные, помешкав секунду, нырнули в ближайший подъезд. Один десантник то ли растерялся, то ли еще почему, но на какой-то миг застыл на середине переулка. Когда он опомнился, момент был упущен. «Гокис» отсек его от подъезда. Десантник рванулся в другую сторону. Вжался там в глухую стену спиной, глядя, как быстро-быстро по асфальту приближаются к нему выщербленные лунки.
Сержант у окна выругался, автомат в его руках заколотился нескончаемой очередью. Я заметил, что сжимаю пистолет — когда только успел его вытащить? — и сунул его обратно подмышку.
— Балим, я тебя расстреляю, — страшным голосом прорычал капитан.
— Они перешли на третий этаж! — закричал Балим.
Десантник у стены, наконец, решился — прыгнул вперед, надеясь перескочить через смертельные лунки. Очередь поймала его в воздухе. Он переломился надвое.
— Балим, что же ты, Балим, — горловым шепотом сказал капитан.
И вдруг все стихло. Только сержант бил и бил вверх по башенке. Я потряс его за плечо, он очумело оглянулся, бросил автомат, высморкался на пол.
— Капитан! Хансон передал — они уже в квартире!
— Ага! — капитан, соскальзывая, выбрался через окно, зашагал к дому с башенкой. Лейтенант молодцевато выпрыгнул за ним. У меня оборвалось сердце, но выстрелов не было. Я тоже вылез. Отовсюду появившиеся десантники смотрели на башенку. Ждали. Негромко переговаривались. Некоторые поднимали зеленые бумажки — купюры по сто крон каждая. Высокий, черный человек что-то темпераментно объяснял капитану, помогая себе руками. Капитан его не слушал.
Все расступились. Пронесли двоих на носилках, все в бинтах. Один непрерывно стонал и плакал.
Подошел Август. Я не сразу узнал его застывшее лицо.
— Одного все-таки взяли, — сказал он.
— Ведут, ведут, — пронеслось среди десантников. Они подались вперед.
Из парадной дома с башенкой двое в комбинезонах волокли третьего — коленями по мостовой, он бился в их руках и кричал.
Август увидел меня, моргнул голыми веками.
— Ты? Ну, слава богу!
И тут же забыл про меня.
2
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ДОКЛАДА ПОСТОЯННОЙ ИНСПЕКЦИОННОЙ КОМИССИИ ПРИ МЕЖДУНАРОДНОМ КОМИТЕТЕ ПО КОНТРОЛЮ НАД РАЗОРУЖЕНИЕМ (МККР) ПО ОБСЛЕДОВАНИЮ ОБЪЕКТА 7131 (БИОЛОГИЯ), НАУЧНО— ТЕХНИЧЕСКОГО КОМПЛЕКСА «ЗОНТИК», ШТАТ АРИЗОНА, США
Основание для инспекции — заявление профессора Чарльза Ф.Беннета, Принстонский университет, о характере научных работ, которые велись в комплексе «Зонтик» и которые шли вразрез с частью пятой «Декларации о разоружении» — «Медицински неоправданное воздействие на психику человека физическими, химическими или иными средствами с целью модификации его поведения» — и вразрез с частью второй «Декларации прав гражданина» — «Насильственное изменение индивидуальных качеств личности».
…Инспекцией научно-технического комплекса «Зонтик» установлено наличие проводящихся в нем в настоящее время исследований химического воздействия на психику человека препаратами группы «Октал» с целью модификации поведения по типу реакций «Страх».
…Шестая лаборатория объекта (бывший руководитель — профессор Ф.С.Нейштадт), на которую указывал заявитель, в настоящее время не восстанавливается, в планах реконструкции не значится и тематика ее исключена из предполагаемого направления исследований.
…Суммируя вышеизложенное, комиссия подтверждает наличие в данном комплексе исследований, нарушающих вышеуказанные пункты «Декларации о разоружении» и «Декларации прав гражданина», и рекомендует МККР:
1. Полностью расформировать научный персонал комплекса «Зонтик».
2. Демонтировать оборудование комплекса и передать его МККР.
3. Привлечь директора комплекса «Зонтик» профессора Г.Р.Микоэлса и руководителей лабораторий профессоров Н.Ф.Липкина и У.Ч.Олдингтона к судебной ответственности в рамках Международного гражданского права по статье «Личная ответственность за создание и разработку запрещенных систем вооружений».
ПРИЛОЖЕНИЕ (выдержки из заявления профессора Чарльза Ф.Беннета)
…Обращаю особое внимание МККР на исследования в шестой лаборатории комплекса «Зонтик», руководитель — профессор Ф.С.Нейштадт. Я лично не был знаком с профессором Нейштадтом, но примерно за год до подписания «Деклалации о разоружении» у меня состоялась доверительная беседа с одним из его сотрудников, моим близким другом, имени которого я здесь не привожу по этическим причинам. Мой друг сообщил мне, что профессором Нейштадтом разработан принципиально новый способ модификации психики человека. Речь идет о создании в коре головного мозга, в среде уже существующих нейрофизиологических связей локального, совершенно автономного блока управления с четкой реализацией записанной в нем программы. В отличие от существующих к настоящему времени способов модификации эмоциональных или логических функций коры головного мозга, которые влекут за собой частичную деформацию психики, новый метод позволяет полностью сохранить сложившуюся к моменту воздействия психофизиологическую картину личности с ее мировоззренческим, социальным или бытовым содержанием. При этом явления амнезии или диффузии психики не наблюдаются. Способ, которым производится запись программы, мне неизвестен. Включение программы осуществляется индивидуальным или общим словесным шифром.
Мой друг, в искренности которого я не сомневаюсь, сообщил мне, что профессором Нейштадтом в сотрудничестве с научным отделом Министерства обороны создается техника серийной записи подобных блок-программ. Она может быть использована в соответствующих целях среди военнослужащих или гражданского населения. Первые опыты в этом направлении на добровольцах из ВВС прошли успешно. По словам моего друга, профессор Нейштадт обладает гипертрофированным честолюбием, не признает никаких моральных категорий и одержим стремлением к личной власти.
Считаю своим долгом человека и гражданина сообщить эти сведения МККР и просить МККР провести тщательное расследование по делу профессора Нейштадта.
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПОКАЗАНИЙ ПРОФЕССОРА Г.Р.МИКОЭЛСА, БЫВШЕГО ДИРЕКТОРА НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОГО КОМПЛЕКСА «ЗОНТИК», В МЕЖДУНАРОДНОМ СУДЕ В ГААГЕ (верховный судья процесса Э.Штритмайер (ФРГ)
ВОПРОС. Подсудимый, знали ли вы, что исследования, которыми занимался ваш комплекс, запрещены «Декларацией» и могут проводиться только с особого разрешения и под контролем МККР?
ОТВЕТ. Мы никогда не ставили перед собой военных целей. Наши исследования носили сугубо медицинский характер. Они необходимы для изучения и лечения некоторых шизоидных и параноидных состояний психики человека.
ВОПРОС. Подсудимый, вы не ответили на вопрос.
ОТВЕТ. Да, знал. Но я хочу подчеркнуть, что исследования проводились исключительно на добровольцах. Все испытуемые предварительно знакомились с программой эксперимента и его возможными последствиями. В настоящее время все они чувствуют себя удовлетворительно и получили оговоренную правилами денежную компенсацию.
ВОПРОС. Что вы можете сказать о работах шестой лаборатории, руководимой профессором Нейштадтом?
ОТВЕТ. Мне об этом ничего неизвестно.
ВОПРОС. Не кажется ли вам странным, подсудимый, что, будучи директором комплекса, вы не знали о характере работы подчиненной вам лаборатории?
ОТВЕТ. Шестая лаборатория только формально входила в комплекс. Фактически она подчинялась не мне, а непосредственно Министерству обороны. У лаборатории были собственные средства, она самостоятельно закупала оборудование и самостоятельно планировала исследования. Профессор Нейштадт имел право увольнять или принимать на работу любого сотрудника. Я не знал даже приблизительно о направлениях работы шестой лаборатории. Мельком слышал, что испытуемых там называют фантомами.
ВОПРОС. Почему?
ОТВЕТ. Да потому, что все отчеты шестой лаборатории, минуя меня, шли сразу в Министерство. Могу только сказать, что профессор Нейштадт был безусловно очень талантливым ученым и понимал свою ответственность перед человечеством. Мы все сожалеем о его гибели. Он никогда не позволил бы себе ничего противозаконного.
ВЫДЕРЖКИ ИЗ ПОКАЗАНИЙ ГЕНЕРАЛА А.Д.КРОММА, БЫВШЕГО НАЧАЛЬНИКА ОТДЕЛА НАУЧНЫХ ИССЛЕДОВАНИЙ МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ В МЕЖДУНАРОДНОМ СУДЕ В ГААГЕ (верховный судья процесса Э.Штритмайер (ФРГ)
ВОПРОС. Подсудимый, научно-технический комплекс «Зонтик» находился в ведении вашего отдела?
ОТВЕТ. В определенной мере.
ВОПРОС. Поясните суду ваши слова.
ОТВЕТ. Мой отдел действительно контролировал некоторые институты, но в подавляющем большинстве случаев мы лишь предоставляли дотации научным центрам для выполнения необходимых нам исследований. И по отношению к ним я осуществлял только общее руководство работами, не вдаваясь в детали.
ВОПРОС. И комплекс «Зонтик» не был исключением?
ОТВЕТ. Да.
ВОПРОС. Что вы можете сказать о шестой лаборатории?
ОТВЕТ. О ней я узнал только после происшедшей там катастрофы. Ее исследования не входили в компетенцию моего отдела. С профессором Нейштадтом знаком не был.
ВОПРОС. Вы здесь слышали показания профессора Микоэлса. Он утверждает, что шестая лаборатория подчинялась Министерству обороны и доклады о результатах ее исследований получал непосредственно ваш отдел.
ОТВЕТ. Я могу повторить: о деятельности шестой лаборатории я ничего не знал. Если такие доклады и существовали, то я их не видел.
ВОПРОС. Что вы можете сказать о причинах гибели шестой лаборатории?
ОТВЕТ. Сразу после катастрофы мы провели расследование. У экспертов нет единого мнения.
ВОПРОС. А ваше личное мнение?
ОТВЕТ. Я не эксперт.
БЕЗ УКАЗАНИЯ ИСТОЧНИКА
СВЕДЕНИЯ О ПРОФЕССОРЕ Ф.С.НЕЙШТАДТЕ, БЫВШЕМ РУКОВОДИТЕЛЕ ШЕСТОЙ ЛАБОРАТОРИИ НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОГО КОМПЛЕКСА «ЗОНТИК»
Фредерик Спенсер Нейштадт родился в 1961 г. По окончании Гарвардского университета (штат Массачусетс) получил диплом по специальности биология (нейрофизиология). Уже в первые годы учебы проявил незаурядные научные способности и склонность к экспериментальной работе. Пять лет работал в лаборатории профессора Н.М.Хэйла (недостоверно, профессор Хэйл умер в 1997Ъг., данные о штате лаборатории в архиве университета отсутствуют). Направление исследований — «Патофизиологические состояния головного мозга человека» (недостоверно, данные о плановой тематике в архиве университета отсутствуют). С 1994 г. работал в научно-техническом комплексе «Зонтик». С 1998 г. — руководитель шестой лаборатории этого комплекса.
Предполагаемое направление исследований — волновые резонансные регуляции психики человека. Открытые публикации по результатам исследований отсутствуют. Данные о сотрудниках лаборатории отсутствуют. Осенью… года (за две недели до прибытия инспекции МККР) в лаборатории профессора Нейштадта произошел взрыв выраженной силы, сопровождавшийся интенсивным многосуточным горением нетушащихся зажигательных смесей типа напалм-кремний. В этих условиях восстановить документы или оборудование лаборатории оказалось невозможным. Человеческие останки не идентифицировались. Предположительно, профессор Нейштадт и его сотрудники погибли в момент взрыва.
БЕЗ УКАЗАНИЯ ИСТОЧНИКА
ГИПОТЕТИЧЕСКИЕ РЕЗУЛЬТАТЫ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ЛИЦ (ФАНТОМОВ), КОДИРОВАННЫХ В ШЕСТОЙ ЛАБОРАТОРИИ НАУЧНО-ТЕХНИЧЕСКОГО КОМПЛЕКСА «ЗОНТИК»
Попытка переворота в Парабайе
В ночь с двадцать шестого на двадцать седьмое июля часть офицеров генерального штаба Парабайи, опираясь на взводы охраны, арестовала и расстреляла весь руководящий состав генштаба и военного министерства. Были подняты по тревоге гарнизон города и офицерское училище. От имени расстрелянного военного министра танковому полку, находящемуся в летних лагерях, был отдан приказ войти в столицу. К утру двадцать седьмого июля мятежники блокировали президентский дворец, захватили радиостанцию и обратились с воззванием к армии и народу. Мятеж был поддержан частью офицеров ВВС, которые, не посвятив в свои планы рядовой состав, подняли в воздух подчиненные им подразделения и барражировали небо над столицей. Утром двадцать седьмого июля после отказа президента страны сложить с себя полномочия и сдаться дворец был подвергнут интенсивному артиллерийско-пулеметному обстрелу. Основная часть войск не поддержала мятежников. Рядовые ВВС и курсанты офицерского училища, выяснив обстановку, заявили о своей верности правительству. Командование принял на себя начальник оперативного управления генштаба. К вечеру двадцать седьмого июля мятежники были рассеяны; руководители мятежа, будучи окружены в здании генштаба, покончили жизнь самоубийством. По данным Министерства обороны Парабайи, офицеры, возглавившие мятеж, в разные сроки проходили подготовку в США.
Виндзорский инцидент
Девятого августа группа военных техников станции слежения и обороны второго пояса Солнечной системы «Виндзор» (Марс, Эритрейское море), расстреляв большую часть обслуживающего персонала, в том числе командира станции слежения полковника Нигата (Япония), захватила пульты управления ракетами «земля-космос» и в течение четырех дней требовала передачи под свой контроль всех станций слежения и обороны Марса, а также эвакуации с планеты международных сил, угрожая начать ракетный обстрел крупнейших столиц Земли. Переговоры с террористами оказались безрезультатными. Боевой крейсер «Хант» (СССР), высланный Советом безопасности МККР, получив прямое попадание ракетой «земля-космос», тем не менее сумел игловыми радиолучами парализовать работу систем наведения и высадил десант, который после двухчасового боя захватил станцию слежения «Виндзор». Часть террористов была уничтожена во время перестрелки, трое, блокированные в диспетчерской, покончили с собой, около десяти человек на бронетранспортерах прорвались на космодром и, захватив пассажирский лайнер «Мико», вышли в открытое пространство, предположительно к границам Солнечной системы. Интенсивный лучевой поиск корабля оказался безрезультатным. Лайнер «Мико», захваченный террористами, относится к типу малогабаритных пассажирских лайнеров, вооружения не несет и опасности для Земли и передовых станций не представляет.
3
Замысловатым ключом я открыл дверь и присвистнул: по квартире словно прошел смерч. Громили ее долго и тщательно. Мебель предварительно разбирали на детали и каждую часть ломали по отдельности. Из дивана были выдраны все пружины, и они были разбросаны по всей квартире. От люстры осталось белое пятно. Как сахар. Непонятно, как был достигнут такой эффект. Книги, вероятно, сначала разрывали по корешку, а потом выдирали все страницы. Обои висели печальными языками, обнажив ноздреватую штукатурку. Кухонный агрегат был превращен в груду мятого металла.
На такую работу потребовалось много времени и энергии. Она вызывала уважение.
В одной из комнат точно посередине стояла совершенно целая низкая лакированная тумбочка — странно аккуратная среди разгрома. На ней лежал лист бумаги. От руки печатными буквами крупно было написано одно слово — «убирайся». Вместо подписи стоял значок — полукруг с поперечными черточками.
Я сел на тумбочку. У меня было несколько версий. Первая — здесь всем предоставляют такие квартиры. Так принято. Эта версия была удобна тем, что разом все объясняла.
Версия вторая — хулиганство. Версия третья — маньяк. Версия четвертая… Версия пятая… Версия сто сорок шестая — звездные пришельцы. Изучали земную жизнь.
Я тяжело вздохнул, так как знал, что мне сейчас предстоит. Я разделся, повесил одежду на сохранившийся гвоздь и принялся за работу.
Обыск занял ровно три часа. Я перемазался известкой, выпачкался машинным маслом, разодрал себе локоть чем-то острым и поранил колени осколками стекла. Но в итоге через три часа на тумбочку легли два серых, тонких кружочка с выпуклостью в центре — наподобие кнопки.
И, с некоторой оторопью глядя на эти высокого класса, сверхчувствительные дистанционные микрофоны, я вдруг понял, что ни одна из версий не подходит.
Я оделся и поехал в Дом.
Дом стоял на тихой зеленой заасфальтированной улице. Вход в него украшали шесть колонн, по которым, ослепительно вспыхивая, бежали вверх хохочущие и плачущие лица, встающие на дыбы кони и написанные разноцветными буквами короткие и загадочные слова.
Я не сразу понял, что это афиши.
Навстречу мне вывалилась радужная стайка молодежи. Они шли, будто плясали, высоко подпрыгивая. Одна из девушек, оступившись, ударилась об колонну, и та лопнула с печальным звоном, обнажив блестящий, решетчатый круг в асфальте. Все захохотали. Упавшая вскочила, визжа повисла на высоком парне. Над кругом задымился голубой туман: колонна восстанавливалась.
С некоторым сомнением я потрогал свой галстук, но потом подумал, что для инспектора строгий и чуть старомодный вид даже обязателен.
На этаже, где помещалась администрация, народа оказалось неожиданно много. Здесь сновал все такой же молодняк. Меня они не замечали, друг друга — тоже. И все они двигались как бы пританцовывая. На гудящих воздушных карах проплыла пустая рама для мнемофильмов. Ее поддерживали мужчины в синих халатах. Бородатые ребята, по пояс голые, лоснящиеся, работали у стен с декорационными фломастерами, пена которых застывала, образуя причудливую лепку.
У двери с надписью «Дирекция» невероятно тощий, изнуренный человек, как ветряк, размахивал руками. Одет он был наподобие новогодней елки — цветные тряпочки, бляшки, зеркальца; сквозь них просвечивали желтые ребра. Его собеседник пятился назад на коротеньких ножках.
— Нет, нет, нет! — фальцетом кричал тощий. — Кто у нас режиссер? Я режиссер! И я не позволю! Никаких драконов — ни трехглавых, ни огнедышащих! Сугубый реализм. Учтите это! Я так вижу!
— Витольд, — пытался убедить его собеседник. — Ну совсем маленький дракончик. Вроде ящерицы. Пусть себе летает…
Тощий его не слушал:
— Ни драконов, ни ящериц, ни морских змеев. Запомните!
И потряс пальцем перед носом толстого собеседника. Тот воззвал:
— Бенедикт, хоть ты скажи…
Третий участник разговора — высокий и громоздкий — только сонно прикрывал веки, думал о своем. На обращенные к нему вопли солидно кивнул.
Тощий застыл с поднятым пальцем.
— Ни одной запятой не дам переставить. Все. Я — сказал, — высокомерно уронил он и пошел по коридору так, будто все его суставы были на шарнирах.
— Могу я работать в таких условиях, Бенедикт? — театрально воскликнул толстый.
— М-да… — подумав, изрек высокий. Заметил мой взгляд:
— Вы ко мне?
Я назвался.
— Вот, очень кстати, — сказал высокий. — Инспектор из Столицы. По вопросам культуры.
— От сенатора Голха? — растерянно спросил толстый.
— Не только. Возникла необходимость общей инспекции, — туманно ответил я.
— Боже мой! Это же нелепо! — толстый всплеснул руками. — Какой инспектор? Зачем нам инспектор? Я вчера говорил с… Он ни словом не обмолвился об инспекторе.
— Герберт, — предостерег высокий. — Инспектор разберется сам. — Повернулся ко мне. — Разрешите представиться, директор Дома — Бенедикт, — вежливой улыбкой поднял верхнюю губу, показал крепкие зубы. — Наш финансовый бог — советник Фальцев.
— Очень, очень приятно, — расшаркался советник. По лицу его было видно, что он испытывает совсем другие чувства.
— Как здоровье сенатора? — заботливо спросил директор.
— Неплохо, — отрезал я.
— Как же так… — растерянно начал советник.
Директор его перебил:
— Прошу вас, — он указал на дверь и распорядился. — Герберт, пришли Элгу.
Финансовый бог поперхнулся. У меня возникло ощущение, что я ляпнул что-то не то.
В кабинете директор усадил меня за обширный стол-календарь, исписанный множеством пометок.
— Итак, господин Павел?
— Может быть, без господина? — предложил я.
— Отлично, — с готовностью согласился директор. — Я для вас просто Бенедикт.
— Меня интересует ваш Дом. Хочется познакомиться поближе. Гремите.
— Да, Дом у нас замечательный, — сказал директор. — Уникальный Дом. К нам приезжают специально из других стран, чтобы принять участие в Спектакле. Знаете, в Италии есть фонтан Грез: если бросишь туда монетку, то обязательно вернешься. Так и у нас. Кто хоть один раз участвовал в Спектакле, тот обязательно приедет еще.
Директор все время улыбался, а глаза его оставались холодными. Мне это не нравилось. Он вполне мог быть фантомом. Впрочем, торопиться не следовало. Фантомом мог оказаться кто угодно. Даже я сам.
— Разумеется, это далось не сразу, — продолжал директор. — Кропотливая работа. Пристальное изучение вкусов молодежи. Ее духовного мира. Вы знаете, у молодежи есть свой духовный мир! Что бы там ни писали наши социологи!
Мне очень хотелось прочитать заметки на столе. Такие торопливые записи могут сказать о многом. Я скосил глаза. Но директор как бы невзначай нажал кнопку, и поверхность стола очистилась.
— Чрезвычайно интересно, — промямлил я.
— Мы ведь не просто копируем историю, — все усердствовал директор. — Мы воссоздаем ее заново. Разумеется, в чем-то отступая от действительности
— но в рамках. Иного я бы и не допустил. — Он поднял широкие ладони. — Какой смысл рассказывать. Сегодня у нас ввод нового Спектакля. Надеюсь, вечер у вас свободен?
— В какой-то мере, — уклончиво ответил я.
— Обязательно приходите! — с энтузиазмом воскликнул директор. — Мы ставим восемнадцатый век. Морское пиратство. Я распоряжусь, чтобы вам оставили марку.
В это время в кабинет вошла светловолосая женщина. Чрезвычайно сексапильная.
Директор обрадовался:
— Элга! Наконец-то! Познакомьтесь, Павел — Элга. Она как раз занимается этой… культурой.
Элга обещающе улыбнулась. Ее короткая юбка едва доходила до середины бедер, декольте на блузке располагалось не сверху, а снизу, открывая живот и нижнюю часть груди.
— Элга вам все покажет, — директор был сама любезность. — Тем более, что она специалист. А меня, извините, Павел, ни одной свободной минуты.
— Буду рад, — сказал я, поднимаясь.
— Пойдемте, — предложила Элга и посмотрела на меня многозначительно.
Я поймал взгляд директора — тоже многозначительный. Очевидно, предполагалось, что теперь новый инспектор поражен в самое сердце.
В коридоре топтался мрачный парень в синем халате. Челюсть у него выдавалась вперед. Увидев директора, он произнес голосом чревовещателя:
— Бенедикт…
— Я уже все сказал, — пресек его директор.
Парень посмотрел на Элгу, потом с откровенной ненавистью на меня и высказал свою точку зрения:
— Ладно. Монтировать камеру — Краб. Записывать фон — Краб. Ладно. Вы Краба не знаете. Вы Краба узнаете.
— Я занят, — еле сдержался директор.
Парень напирал грудью.
Я хотел дослушать этот захватывающий диалог, но Элга увлекла меня вперед. Мы прошли мимо бородатых ребят, занимающихся лепкой. Один из них присвистнул и произнес довольно явственно:
— Элга опять повела барана.
Бараном был, конечно, я.
— Кто это? — спросил я.
— А… художники. Хулиганят — непризнанные гении. — Элга фыркнула. У нее это получилось на редкость привлекательно.
— Нет, вот этот парень с лицом гориллы.
— И верно, похож, — она легко рассмеялась. — Это Краб, мнемотехник. Странный какой-то человек. Все время что-то требует. Бенедикт устал с ним.
Я оглянулся. Мрачный парень весьма агрессивно втолковывал что-то директору. Тот, морщась, кивал. Вид у него был затравленный. Бенедикт действительно устал.
— Что бы вы хотели осмотреть, господин Павел? — спросила Элга.
— Все.
— Благодарю, — она прямо-таки обдала меня синевой. Я подумал, что радужка глаз у нее подкрашенная.
— Все — это очень много, Павел. Может быть, мы сначала посидим где-нибудь, Павел?
Мое имя таяло у нее во рту.
— Сначала немного посмотрим, — извиняясь, сказал я.
Элга передернула плечиком:
— Вот режиссерская. Там готовят сегодняшний Спектакль.
Режиссерская представляла собой громадную комнату без окон. Под светящимся потолком были развешаны десятки волновых софитов для стереокраски, а в центре на разномастных стульях сидели около шести человек. Режиссер, похожий на елку, жестикулировал. Сбоку от него я увидел Кузнецова. Гера задумчиво курил. Он то ли не обратил внимания на открытую дверь, то ли играл свою роль — по легенде мы были незнакомы.
Больше я ничего заметить не успел. Режиссер повернул к нам изъеденное до костей лицо и спросил, срываясь на крик:
— В чем дело? Я занят, занят, занят!
Элга закрыла дверь, словно обожглась.
— Ввод Спектакля, — смущенно пояснила она. — Витольд всегда так нервничает.
Я промолчал. Я думал: как хорошо, что в паре со мной работает Кузнецов. Спокойный и рассудительный Гера Кузнецов, на которого при любых обстоятельствах можно положиться даже больше, чем на самого себя.
Элга повела меня в техотдел. Я не разбираюсь в голографии и тем более в волновой технике, но, по-моему, оборудование у них первоклассное, выполненное в основном по специальным заказам. Там же, в зале, в прозрачном кресле, возведя черные глаза к потолку, полулежал парень в шикарном тренировочном костюме; он затягивался тонкой, как спица, сигаретой, а выпускал зеленый дым. Парень даже не посмотрел на нас, но сигарета замерла в воздухе, и я понял, что он слушает разговор самым внимательным образом. Выходя, я равнодушно обернулся и поймал его пронзительный и сразу погасший взгляд.
Вообще Элга оказалась неплохим гидом, особенно когда забывала о своей задаче — обольстить инспектора из Столицы. Я искренне был заинтересован ее рассказом, и поэтому она говорила много и охотно. В результате я узнал, что ей двадцать семь лет, что она не замужем — все попадались какие-то хухрики, что она хотела бы иметь самостоятельную работу, а ее держат ассистентом, что она давно бы ушла, если бы не Спектакли, что все в Доме держится на Витольде, а директор в искусстве — ни дуба не варит, что он, директор, уже не раз делал ей определенные предложения, но, она в гробу видела этого зануду, что директор и Витольд ненавидят друг друга, но почему-то работают вместе, хотя давно могли бы и разойтись, что Элге приходится выполнять некоторые особые поручения, какие — она не уточнила, и поэтому многие относятся к ней плохо.
Из всего этого в какой-то мере можно было составить общую картину, но ничего существенного понять при этом было невозможно. Элга была очень мила, и мне приходилось ежесекундно напоминать себе, что фантом, пока не включена программа, ничем не отличается от обычного человека.
Кроме того, у меня не выходил из головы погром в моей квартире. Сомнений не было — я засветился. Но каким образом? Ведь я появился в городе только вчера и о моем прибытии знали три, от силы четыре человека? А если громить квартиру, то причем тут микрофоны? Получалась какая-то ерунда.
Сдавленный хрип донесся из-за низенькой двери слева. Так хрипят загнанные лошади. Я посмотрел на Элгу. Она ползала плечами. Я потянул дверь. В маленькой, похожей на кладовку комнате, где стояли рулоны бумаги и высокие бутыли коричневого стекла, угрюмый Краб, оскалясь, стиснув квадратные зубы, душил зажатого в угол советника Фольцева. Финансовый бог уже посинел, слабыми пухлыми руками рвал кисть, сдавившую горло.
— Отпустите, — сказал я.
Краб повернул заросшее лицо:
— Чего?
— Вполне достаточно.
— Исчезни, — посоветовал Краб.
— Я ведь могу вызвать полицию, — пригрозил я. — Есть двое свидетелей.
Отпущенный советник стал кашлять, давиться слюной, сгибаться, насколько ему позволял живот. Лицо у него из синего стало багровым. Вдруг он замахал руками:
— Оставьте нас! Пожалуйста! Я вас прошу!
И опять согнулся, выворачивая легкие в кашле.
Мы пошли дальше. Я деликатно молчал. У Элги был такой вид, словно ее осенило.
Мы спустились в библиотеку. Она располагалась в подвале. Светился матовый потолок. Уходили вдаль деревянные стеллажи. Было очень тихо. За барьером у раскрытой книги сидела девушка, с таким печальным лицом, словно она всю жизнь провела в этом подвале.
Элга меня представила.
— Анна, — сказала девушка. Она была в сером платье с белым кружевным воротничком — как в старом фильме.
— У вас, вероятно, много читателей? — спросил я. И мне вдруг стало стыдно за свой бодрый тон.
— Нет, — сказала она. Сейчас мало читают, больше смотрят видео. А с тех пор, как начались Спектакли, — тем более.
Я перевел взгляд на раскрытую книгу.
— А я привыкла, — сказала она. — С детства читаю. Это отец меня приучил.
Элга фыркнула. Теперь мне это не показалось привлекательным. Я смотрел на Анну. Она — на меня. Я спросил о чем-то. Она что-то ответила. Элга начала нетерпеливо пританцовывать.
Послышались шаркающие шаги.
— А вот и папа, — сказала Анна.
Из-за стеллажей появился согнутый старик в вельветовой куртке, поправил старинные роговые очки.
Мы немного поговорили. Я явно не был в ударе — вдруг забыл, какие вопросы следует задавать инспектору. Кажется, этого никто не заметил.
Старик любовно гладил корешки:
— Книги — это моя давняя страсть. У меня и дома неплохая библиотека. Старая классика. Есть издания прошлого века. Конечно, сейчас принято держать звукозаписи — знаете: группа артистов читает «Войну и мир». Не спорю, есть удачные трактовки, но я привык сам. А мода — бог с ней, с модой.
Я все время смотрел на Анну. И она тоже смотрела, без смущения. Элга прекратила улыбаться.
Когда молчать дальше стало неудобно, я обратился к старику:
— Сегодня у вас новый Спектакль?