Крис Картер
Просто человек. Файл №620
Что такое, по-вашему, человек? Глупый вопрос. Вопрос, ответ на который никому не нужен. Разве трудно отличить человека от собаки или таракана? Каждому представителю вида homo sapiens, за исключением разве что младеницев и страдающих нарушениями психики, отлично известно, что человек — это двуногое без перьев. Две руки, две ноги, глаза, нос, половые признаки, социальный статус, годовой доход, номер медицинской страховки…
Что вы говорите? У вас нет номера страховки? Как это может быть? Страховки нет? И дохода нет??? С ума сойти… Знаете, оставьте, пожалуйста, ваши координаты, возможно, специальный агент Фокс Малдер захочет с вами поговорить. Он, знаете ли, аномалиями занимается… координат тоже нет?! А вы уверены, что сами-то вы есть на этом свете?
Однако исключения лишь подтверждают правило. И на практике никто никогда не задается вопросом, что же это за зверь такой — человек. Царь природы, носитель разума. Единственный на этой планете Потому как ни у собаки, ни у таракана разума нет. И, как следствие, нет ни положения в обществе, ни счета в банке. Одни сплошные инстинкты.
Но вот беда , у нас, единственных и неповторимых светочей разума, стереотипы восприятия зачастую разум опережают. Если с хвостом и кусается — видать, собака или что-то вроде. Если жужжит и щелкает — машина. Если никто никогда не видел, но все почему-то уверены, что существует — не иначе, божество. А если в пиджаке и при галстуке — значит, человек. У любого нормального человека есть семья, работа, друзья-приятели, страховка, налоговый инспектор, команда, за которую он болеет, свое мнение по поводу современного искуства, китайской кухни, политики правительства, сексуальных меньшинств, абортов, свободы совести. А коли и нет, то были или будут. Не бывает людей без стремления к комфорту телесному и положению общественному. Не бывает — и все тут. Нет, конечно, в теории мы все способны допустить, что в мировой популяции вида homo sapiens такие выроженци встречаются. Но, как ни забавно, встретив одного выроженца на улице, большинство из нас просто не поверит, что он и в самом деле ну ни капельки не стремится к тому, что для нас так важно. «Он просто притворяется, хочет казаться оригинальным, чтобы привлечь внимание», — скажем мы.
Но зато ни у кого почему-то не возникает сомнений в том, что человек вполне может обойтись без чести, без совести, без любви, к ближнему ( не обязательно взаимной ), без уважения к чужому мнению, без собственных идеалов, собственных, а не навязанных чадолюбивыми родителями, авторитетным государством или глянцевым журналом. Более того, все эти излишества постепенно вытесняются из общественной морали. За ненадобностью. Зачем любить ближнего или уважать его мнение? Достаточно, в соответствии с действующим законодательством, воздержатся от нехороших поступков в его отношении — не убивать его, ближнего, не грабить, не оскорблять в прессе, сексуально не домогаться. А то по судам затаскают. А если точно знаешь, что не затаскают — тогда можно и попробовать.
И зачем нужна совесть, этот внутренний цензор, если тебе наглядно и просто обьяснили, что можно, а что нельзя, цензоры внешние?
Честь? А что это такое, напомните мне, пожалуйста…
Вот так и получается, что человек — это тот, у кого дача на этаж выше, чем у соседа. Хотя бы во сне. Но,боюсь, еще остались люди, которые с этим не согласятся…
Ладно, оставим философию. Точнее, подойдем к проблеме сущности человеческой с другой стороны. Что такое, по-вашему, бейсбол?
Правильно, это любимая игра американцев.Можно даже сказать, культовая. Это и национальная гордость, и связующее звено поколений. Для гаражанина Соединенных Штатов кожаная перчатка кетчера, подаренная в детстве отцом, столь же священна, как звезды и полосы. Он может годами вспоминать виденную в детстве игру — как баттер отбил крученый мяч, как он бежал по базам, как пасовали аутфилдеры, как взревел стадион после особенно удачного броска. Для среднего американца нет ничего более захватывающего, чем бейсбольный матч. Для среднего не-американца нет ничего скучнее.
Все очень просто. Мяч круглый, поле… нет, не квадратное. Поле в форме прямоугольного сектора круга. Как большой кусок торта. По круглой его стороне — забор. В углу — «дом». Три базы и «дом» образуют квадрат, вписанный в сектор поля. В центре квадрата — питчер, игрок защиты. В «доме» — баттер с битой наперевес, игрок нападения. Рядом с ним, на корточках — кетчер с перчаткой, игрок защиты. Задача питчера — не просто бросить мяч, а так, чтобы он попал в «зону броска» — прямоугольный шириной с плечи баттера, а высотой — от его колен до плеч, да еще, чтобы при этом баттер отбить мяч не смог. За бросками следит судья, стоящий за «домом». Если питчер бросил мяч правильно, а баттер даже не попытался мажнуть битой его — питчеру засчитывается «страйк». А если баттер махнул, но мяч не отбил, — «страйк» засчитывается, независимо от того, куда летел мяч. Но если питчер не попал в зону, а баттер не шелохнулся, питчеру засчитывается «болл».После четырех боллов баттер без забот занимает первую базу. И если питчер угодит мячом в ьаттера, происходит та же самая история. Элемертарно, ен правда ли? Если баттер удачно отбил правильно брошенный мяч, он из баттера превращается в раннера и бежит по базам — в порядке нумерации, то есть против часовой стрелки. Остановиться может на любой, как получится. Тут в игру вступают аутфилдеры защиты и пытаются отправить его в аут — осадив зажатым мячом, либо опередив его в пробежке до первой базы, либо поймав мяч на лету.
Особый шик — если отбитый мяч перелетает через забор на дальнем краю поля, тогда все игроки нападения, стоящие на базах, бегут к «дому» — «хоум ран».
Задача нападающих — обежать все базы и вернуться в «дом». Задача защитников — отправить трех нападающих в аут. Когда одна из сторон достигает своей цели, этап игры — иннинг— заканчивается. После этого команды меняются ролями, и все начинается сначала. Всего иннингов по идее девять, но ничьих в бейсболе не бывает; если к концу девятого иннинга команды набрали равное число очков, играют дальше. И так часами…
К чему это я? Да все к тому же, к вопросу о сущности человеческой. Как, вы не понимаете, при чем здесь бейсбол? Что ж, придется начать с самого начала…
Штаб-квартира ФБР,Вашингтон
Суббота, первая половина дня
Специальный агент ФБР Дэйна Скалли с грохотом обрушила на стол очередную гору папок. Пылинки взметнулись столбом и весело закружились в солнечном луче, ухитрившемся проникнуть в душный подвал архива. Крошечное окошко под потолком весело подмигивало золотым глазом.
«Еще несколько часов в таком режиме, и я определенно наживу себе аллергию на пыль, — подумала Скалли. — А также на штат Нью-Мексико, газеты сороковых годов и Фокса Малдера».
— Сегодня в Городе Ангелов отличный денек для бейсбола! — жизнерадостно вещал комментатор в динамиках крошечного телевизора.
К бейсболу Скалли всю жизнь была равнодушна. Как и к футболу, баскетболу, регби, хоккею и прочим способам убийства времени, так вдохновенно почитаемым в американском (да и не только) обществе. Точнее, к психопатии вокруг. Она никогда не видела смысла в лихорадочном собирании карточек игроков, шумных походах на стадион всей семьей или тем паче в пристальном наблюдении с помощью телевидения за тем, как совершенно посторонние мужчины бегают по полю, перебрасываются мячами или лупят по ним палкой.
Однако сейчас она неожиданно ощутила симпатию к телеболтуну. Денек был отличный не только в Лос-Анджелесе и не только для бейсбола. И выходной вдобавок. Гробить его на раскопки архивов — совершенно непростительно. А вот Малдер, похоже, этого не понимает…
Она покосилась на напарника. Специальный агент Фокс Малдер, как обычно, забрался в дальний угол, водрузил свои ходули на стол, обложился со всех сторон огромными подшивками старых газет и изучал их с видом археолога, обнаружившего новый вид палеомента, не меньше. «Похоже, он совершенно искренне полагает, что сегодня самое время искать неизвестно что в замшелых подшивках убогой прессы пятидесятилетней давности, — подумала Скалли, пристально разглядывая увлеченного напарника. — Вряд ли мне удастся переубедить его. Собственно, это никому не под силу. Разве что в эту комнату сейчас вошел бы зеленый человечек собственной персоной и пригласил бы нас на пикник. Однако кто может мне запретить хотя бы попытаться высказаться? Попытка — не пытка, так, вроде бы, говорил кто-то из негуманных политиков?»
— День такой чудесный, слышишь, Малдер? Тебе никогда не хотелось открыть жизнь на этой планете? — задушевным тоном обратилась она к охотнику за истиной.
— Я ее уже открыл, Скалли. Но лучше бы не открывал, — вздохнул тот, перелистывая страницу.
Однако его пессимизм почему-то не прижился. Наверное, денек и в самом деле был что надо. Даже Малдера проняло — он оторвался от созерцания очередной газетной страницы, некоторое время молча смотрел на напарницу и вдруг жалобно спросил:
— А со всем классом мороженым не поделишься?
Скалли повертела в руках вафельную трубочку, купленную в кафе за те десять минут, на которые ей удалось улизнуть от отбывания архивной повинности. Малдеру, конечно, и в голову бы не пришло так легкомысленно тратить время, а теперь вот, значит, вкусненького захотелось…
— Это не мороженое. Это обезжиренный рисовый пудинг, — Скалли едва сдержалась, чтобы не показать язык. Школьные воспоминания сделали свое дело.
— Пустой желудок — и то вкуснее, — Малдер сделал еще одну попытку погрузиться в волны черной меланхолии, но вынырнул и завистливо вздохнул: — Умеешь ты наслаждаться жизнью, Скалли.
Эта сентенция показалась Скалли более чем сомнительной. Никогда бы она не отнесла себя ни к прожигателям жизни, ни даже к просто жизнерадостным обывателям. Однако, во-первых, все познается в сравнении — рядом с заработавшимся Малдером и Мать Тереза за куртизанку сойдет, а во-вторых, чем не повод высказать все, что спецагент Скалли думает о сегодняшнем безобразии?
— Зато ты у нас умеешь выжать жизнь как лимон. А в эту благословенную субботу ты ее и вовсе изнасиловал. Малдер, с твоей легкой руки мы, как слепые кроты, роемся в архивах ФБР, выискиваем объявления о смертях в штате Нью-Мексико с сорокового по сорок девятый год. Можно хотя бы узнать, с какой целью? Или это государственная тайна?
«Тайна государства под названием „Фокс Малдер“», — добавила она про себя.
— Мы ищем аномалии, Скалли. Знаешь, сколько сообщений о летающих дисках появилось в Нью-Мексико в сороковые годы? — объяснил Малдер таким тоном, словно речь шла о заполнении налоговой декларации или чем-то еще более обыденном.
У Скалли, несмотря ни на что, было слишком хорошее настроение, чтобы в очередной раз объяснять Малдеру, в какой палате ему место. Надо же — в субботу, в законный выходной, мобилизовать себя и ни в чем (ну почти ни в чем) неповинную напарницу на поиски каких-то неведомых аномалий в покрытых плесенью архивах пятидесятилетней давности!
— Мне наплевать, — вместо этого беззлобно сказала она, отдавая должное обезжиренному рисовому пудингу. — Мы ищем иголку в стоге сена. Эти бедняги уже полвека лежат в земле. И, если хочешь знать мое мнение, совершенно ни к чему их тревожить.
— Не могу больше слышать твои клише, — вздохнул Малдер. — «Труд — отец вдохновения».
— «Целесообразность — мать труда», — отбила мяч Скалли.
— «Дорога к славе вымощена тяжким трудом».
— Ешь, пей, веселись, ибо все на свете бренно!
— И мороженое мечтает стать обезжиренным рисовым пудингом! — Малдер вдруг вскочил, перегнулся через свою бумажную баррикаду и попытался отобрать у Скалли вафельную трубочку.
Скалли неожиданно для самой себя совсем по-детски взвизгнула, и некоторое время они с хохотом боролись. Кончилось все тоже совсем как в детстве — рисовый пудинг добровольно отказался от роли трофея, выскользнул из хрупкой вафли и подтаявшим белым сугробчиком шмякнулся прямо на разворот подшивки, которую так пристально изучал Малдер.
Скалли присмотрелась к пострадавшей странице, мысленно поблагодарив судьбу за то, что пудинг и впрямь был обезжиренным. К ее безграничному изумлению, это оказались спортивные бюллетени сорок седьмого года.
— Малдер! Ну ты и жулик! — рассмеялась она. — Вешал мне лапшу на уши о каких-то аномалиях, а сам все это время читал про бейсбол!
— Просматривал турнирные таблицы, — с беспредельно серьезным видом пояснил напарник. — Для знатоков это все равно что теорема Пифагора. При правильном подходе из них извлечь массу информации. Вся сумятица и азарт игры спрессованы в маленькие рамки цифр. Смотришь на эту рамку и в точности представляешь себе, что произошло солнечным днем сорок седьмого. Язык цифр чрезвычайно утешителен. Они говорят о том, что хоть что-то в этом мире остается неизменным. Это…
— Скучно! — перебила разглагольствования жулика Скалли. — Малдер, можно личный вопрос?
— Ни в коем случае, — согласился он.
— Тебе мама никогда не говорила — иди на улицу, поиграй? — Скалли подпустила в голос шутовскую нотку поддельной жалости.
Но Малдер уже сменил наигранную серьезность на самую настоящую. Скалли хорошо знала это выражение его лица: Фокс взял след, теперь ему хоть кол на голове теши — не остановишь. Устремился, неугомонный…
— Это же Артур Дэйлс! — он вглядывался в заляпанную пудингом фотографию.
Скалли равнодушно посмотрела на снимок. Это была явно не постановочная газетная фотография — корреспондент поймал игрока в момент разговора с человеком в полицейской форме. Впрочем, не похоже, что имело место официальное разбирательство. Высокий афро-американец и полицейский, действительно сильно похожий на агента ФБР в отставке Артура Дэйлса, смотрели друг на друга как старые знакомые. А вот третий человек в кадре выглядел отнюдь не дружелюбно. Он стоял чуть в стороне, и в жестком прищуре его глаз не было ничего от поклонника бейсбола.
Это лицо было агентам хорошо знакомо. Хотя его владелец часто менял внешность.
Не успела Скалли как следует разглядеть снимок, как Малдер издал какой-то неопределенный звук, резко вырвал страницу из подшивки и решительно зашагал к выходу.
— Портишь государственное имущество! — полушутя возмутилась ему в спину Скалли. — Безбожник! — сокрушенно пожаловалась она захлопнувшейся за спиной Призрака двери.
Вашингтон, округ Колумбия
Около двух часов пополудни
По дороге мысли Малдера были заняты Охотником. Имени у этого субъекта, наверное, не было. По крайней мере, земного. Потому что он не был землянином. В «Секретных материалах» он проходил как Охотник За Клонами или просто Чужой Охотник. О нем почти ничего не было известно. В альянсе колонизаторов и правительства он, по-видимому, играл роль чистильщика — появлялся всегда внезапно, уничтожал все доказательства заговора, зачастую вместе с людьми, оказавшимися, на свою беду, вовлеченными в тайну, и так же мгновенно исчезал. После него оставались проплешины пожарищ, в которых безвозвратно гибли все улики, в том числе — трупы. Внешность он менял, как хамелеон, и был бы, наверное, совсем неуловим, если бы не имел странной привычки время от времени пользоваться одной и той же личиной. Вот и сейчас она его подвела. Малдер хорошо запомнил это лицо — почти лишенная мимики холодная маска, ледяные серые глаза, высокий лоб, тяжелая челюсть. Кто знает, что заставляло его вновь и вновь использовать обличье кинозлодея времен холодной войны? Вряд ли это были сентиментальные чувства, в существовании которых у близкой к совершенству машины для убийства Малдер сильно сомневался. Возможно, причина была чисто технического плана — например, эта матрица легче ложилась на его истинное лицо. А может, дело тут в чем-то другом. И еще одна привычка его выдавала — любимое оружие и способ убийства. Узкий стилет, удар в основание черепа. Тоже наверняка не случайный обычай…
Адрес Артура Дэйлса Малдер выяснил в отделе кадров ФБР. Его приятно удивило, что основатель «Секретных материалов» живет в Вашингтоне — в последний раз они встречались во Флориде. Там Дэйлс, помнится, обитал в убогом трейлере. Вашингтонская его берлога тоже не отличалась благополучием. Малдер долго плутал подозрительными переулками, прежде чем отыскал грязный подъезд многоквартирного дома. Нужная квартира обнаружилась на первом этаже. Огромный коридор с обшарпанными стенами тянулся через все здание. Двери выглядели соответственно. Звонка, конечно же, не было — вместо него рядом с дверью топорщились два проводка с оголенными кончиками. Малдер решил не рисковать и попробовать достучаться.
— Где тебя черти носят? — раздалось из-за двери в ответ на стук.
Послышалось шарканье шлепанцев, и дверь приоткрылась. В ограниченной цепочкой щели показалась старческая физиономия. Точнее ее половина. Обрюзгшая, неухоженная. Из квартиры тянуло неопрятной кислятиной.
— Прошу прощения, сэр, мне нужен Артур Дэйлс, — опешивший от такой радушной встречи Малдер несколько замешкался с ответом.
— Я Артур Дэйлс, — заявил старик.
— Ничего подобного, — Малдер ошалело помотал головой.
— Не умничай, сопляк, — прошамкал хозяин квартиры. — Мне лучше знать, как меня зовут.
— Прошу прощения, сэр, — от удивления Малдер стал повторяться, — но я знаю Артура Дэйлса. Вы не Артур Дэйлс, — сказал он, надеясь, что его голос звучит достаточно твердо.
— У меня есть брат Артур Дэйлс, — пояснил старик. — Младший. Имя то же, человек другой. Тот Артур перебрался во Флориду. У наших родителей вообще туго было с именами. Могу подкинуть вам еще одну головоломку, мистер Малдер. Сестру нашу тоже звали Артур. И рыбку в аквариуме.
— А откуда вам известно мое имя?
«Все страньше и страньше», — подумал Малдер, начиная воспринимать происходящее как какой-то не слишком правдоподобный бред.
— Брат мне рассказывал о вас, — равнодушно проскрипел Артур Дэйлс старший. — Говорил, что после его ухода на пенсию, вы стали главным психом в ФБР. Бывало, ночи напролет сидим, все про вас толкуем. Так-то вот…
Дэйлс покачал головой и вдруг закончил совершенно другим тоном:
— Если вы не принесли чего-нибудь пожрать из китайского ресторана, то желаю здравствовать!
Дверь с грохотом захлопнулась. Однако удаляющегося шарканья не последовало. «Интересно, упоминал ли брат, как трудно иногда бывает от меня отделаться?» — подумал Малдер и стал говорить громче, обращаясь к потрепанной филенке.
— Мистер Дэйлс, я принес фотографию вашего брата. А может, вашу. Она давнишняя, сделана в Розвелле, штат Нью-Мексико.
— В Розвелле? — раздалось из-за двери. — Я служил в полиции Розвелла. Это я.
Малдер решил, что оживление в голосе старика вполне сойдет за интерес к теме беседы.
— А сняты вы с легендой черного бейсбола Джошем Эксли, — продолжал он, вдохновленный успехом. — Который бесследно исчез в конце сезона сорок седьмого года, принесшего ему шестьдесят побед.
— Шестьдесят одну! — безапелляционно заявили по ту сторону древней филенки.
— Шестьдесят одну в сорок восьмом, — возразил Малдер, чтобы хотя бы вовлечь неразговорчивого свидетеля в спор.
— В сорок седьмом!
— Хорошо, в сорок седьмом, — примирительно сказал агент. — Меня не столько бейсбол интересует, сколько третий человек на этой фотографии. Я почти уверен, что это Охотник с другой планеты…
Дверь приоткрылась на этот раз без цепочки, но Дэйлс все равно придерживал ее, не давая широко распахнуться.
— Где уж вам интересоваться бейсболом, мистер Малдер, — неожиданно горько произнес он. — Вам, как мне поведал мой брат, правительственные заговоры подавай, пришельцев, истину с большой буквы…
— Ну почему же, я люблю бейсбол, — не очень убедительно стал оправдываться Малдер. Он почувствовал, что наступил на любимую мозоль старика.
— Неужто любите? — недоверчиво прищурился тот. — Сколько очков заработал Микки Мэтвол?
— Сто шестьдесят три.
Дэйлс попытался снова захлопнуть дверь, но Малдер был начеку и придержал ее носком ботинка.
— Справа, — добавил он. — Еще триста семьдесят три слева. Всего пятьсот тридцать шесть.
Старик отпустил дверь и молча пошел в глубь квартиры. Малдер решил, что это можно счесть за приглашение. За неимением лучшего.
В доме вашингтонского Артура Дэйлса царила, пожалуй, еще большая разруха, чем в трейлере его брата. В трейлере, по крайней мере, не наблюдалось такого огромного количества хлама. Комната, в которую хозяин привел агента, буквально утопала в бессмысленных вроде бы мелочах. Системы в их нагромождении не улавливалось никакой. Слой пыли, покрывавший эти руины, был столь основательным, что давешний архив показался бы по сравнению с этой комнатой просто стерильным. Дэйлс неопределенно махнул рукой в сторону продавленного дивана — единственного островка в пыльном хаосе и пошаркал куда-то в сторону рассохшихся стеллажей.
— Одного вам, несчастному слепцу, не понять, — все так же сокрушенно вещал он, раскапывая вековые залежи. — Бейсбол — ключ к самой жизни. Философский камень, если угодно. Если б вы хоть что-то понимали в бейсболе и молились бы его богам, вы бы давно уже разрешили все свои вопросы насчет пришельцев и заговоров…
— Очень может быть, сэр…
Малдер почему-то чувствовал себя виноватым. Засаленный халат Артура Дэйлса, все эти груды милых сердцу старика безделиц, даже слова, которые он сейчас говорил — все было не для посторонних глаз и ушей. У агента было ощущение, что он влез в чужую душу, словно слон в посудную лавку: одно неловкое движение — и весь этот хрупкий мир, такой нелепый на взгляд постороннего, рухнет, разобьется вдребезги. Малдер скованно устроился на краю дивана, засунув кисти рук между коленями.
— Мистер Дэйлс, я предполагаю, что события в Розвелле, участником которых вы оказались, дали толчок к заговору между правительством и пришельцами, меняющими обличье.
— Не утомляйте меня, агент Малдер, — отмахнулся старик. — Мой брат Артур открыл «Секретные материалы» в Федеральном Бюро Преследований еще до вашего рождения. Он работал в ФБР и гонялся за пришельцами, когда вы смотрели передачу «Мои друзья марсиане». Обличье, говорите, агент Малдер? — Дэйлс хитро прищурился. — А скажите, от любви человек может сменить обличье?
Малдер никак не ожидал такого поворота.
— Ну… От любви к женщине мужчина иногда меняется…— промямлил он, не понимая, к чему клонит собеседник.
— При чем тут женщины? — фыркнул Дэйлс. — Я вам о любви говорю, о страсти, о такой же, с которой вы доказываете существование внеземной жизни. Вы верите в то, что страсть, настоящая страсть, способна изменить вашу природу, превратить человека в нечто человекоподобное?
Малдер не нашелся, что на это ответить. Однако у него самого накопились вопросы.
— А что конкретно говорил обо мне ваш брат?
Старик сделал вид, что не расслышал, продолжая сосредоточенно шарить на полках пизанского стеллажа. Малдер решил зайти с другой стороны, хотя не слишком надеялся, что на этот раз будет услышан. И еще он надеялся, что стеллаж не рухнет на голову единственного свидетеля событий полувековой давности.
— Мистер Дэйлс, если вы с братом и вправду знали об этом Охотнике и планах колонизации нашей планеты, почему никому не сказали?
— Нам бы никто не поверил, — проворчал Дэйлс.
— Я бы поверил.
— Вы еще не созрели…
— Почему? — искренне возмутился Малдер. — Я давно созрел, даже перезрел. Настолько перезрел, что уже гнить начал. Последние десять лет только и делаю, что подбираюсь к сердцу тайны. Все время кажется, что вот теперь-то оно совсем близко, только руку протяни… Танталовы муки какие-то…
— Сердце тайны, сердце тайны…— протянул нараспев старик, ворочая что-то на полке. — А, вот он!
Он повернулся к гостю с видом Санта Клауса и приторным рождественским тоном («Малыш, ты хорошо учился, поэтому я приготовил тебе отличный подарок…») провозгласил:
— Мистер Малдер, вам бы лучше оставить в покое сердце тайны, а вместо этого заняться тайной сердца. Намек поняли?
Малдер недоуменно заморгал. В руках у отставного полицейского была деревянная фигурка питчера на подставке.
— Что это?
— Этот парнишка носил кличку Пит-бутончик. Вы ему — деньги на расходы, а он вам — историю бейсбола, пришельцев и охотников, — на лице старика сияла все та же пряничная улыбка довольного Санта Клауса.
— Вы меня за ребенка держите, — обиженно вздохнул Малдер, роясь в карманах в поисках мелочи.
Пятидесятицентовик канул в щель на спине фигурки. Пит-бутончик, повинуясь действию рычажка, приподнял кепку.
— Отлично, — удовлетворенно откликнулся Дэйлс. — Вот с этого и надо начинать. Первое, что надо знать о бейсболе — он не дает вам состариться…
Розвелл, штат Нью-Мексико
Муниципальный стадион
29 июня 1947 года
К лету сорок седьмого Артур Дэйлс уже три года служил в полиции Розвелла, штат Нью-Мексико. Он полгода как получил чин сержанта и с гордостью носил неудобную и душную (в пустыне-то!) иссиня-черную форму. Он был молод, холост, не курил и почти не пил. Кроме того, он был достаточно хорош собой, чтобы иметь успех у женщин. Последнему мешала только некоторая застенчивость, да еще принципиальность, которую нынешняя молодежь сочла бы старомодной. По тем же причинам он так и не сделал карьеры в полиции, но речь не о том…
В тот безбожно солнечный день (отличный денек для бейсбола!) он пришел на стадион, когда игра подходила к концу. Обидно, конечно, но работа есть работа. У служебного выхода он приметил автобус — белый, с тремя красными полосами. Пробегавший мимо сорванец — один из тех, что тучами сшиваются на стадионах, не брезгуя черной работой за одну возможность наблюдать все игры и по-свойски здороваться с игроками — неохотно притормозил и объяснил сержанту, что именно это и есть автобус «Серых», он их каждый раз в гостиницу возит.
Дэйлс с завистью посмотрел вслед умчавшемуся по своим сверхважным делам мальчишке и остался ждать в раскаленной тени автобуса. Вскоре характер шума толпы на стадионе изменился, похоже, игра закончилась. Дэйлс был опытным болельщиком, иногда ему даже казалось, что по отдаленному гулу стадиона он может судить об игре с не меньшей уверенностью, чем те, кто слушали комментарии по радио. Единодушный вскрик всего стадиона при удачном ударе или броске, вздох разочарования, перекрываемый злорадством болельщиков другой команды, если баттер впустую махнул битой, либо питчер не попал в зону, и страшный гвалт во время пробежки… В самом начале службы в полиции Дэйлсу приходилось регулировать движение на одной из прилегавших к стадиону улиц.
Вскоре сержант увидел того, кто был ему нужен. Он машинально поправил шляпу, глубоко вздохнул и решительно зашагал навстречу покидавшему стадион игроку.
— Мистер Эксли? Мистер Эксли, меня зовут Артур Дэйлс, я работаю в полицейском управлении Розвелла.
— Я нарушил закон? — холодно поинтересовался лучший нападающий штата.
То ли игра не задалась, то ли Джош Эксли был не в настроении. А возможно, он просто устал от любителей автографов. Дэйлс открыл было рот, чтобы объяснить, но его перебили.
— Он свистнул! Вторую базу украл на третьей подаче! Я свидетель! Сержант, я все видел! В нынешнем году это уже пятидесятый раз! — товарищ Экса по команде явно был из породы балагуров. Шляпа задорно сдвинута на затылок, ноги будто вот-вот в пляс пустятся.
— Нет, сэр, насколько мне известно, вы ничего не нарушили. Мое начальство поручило мне охранять вас, — Дэйлс держался официально, хотя этот парень, Экс, ему сразу понравился. Было в нем что-то…
— Это меня надо охранять! — снова встрял балагур. — А Эксли в восемь вечера уже в постели!
— Спасибо вам, сэр, но я могу за себя постоять, — твердо ответил Эксли и поспешил к автобусу.
Сержант Дэйлс предвидел что-то в этом духе и заранее продумал целую речь. Он решительно остановил Эксли, снова набрал полную грудь воздуха и спокойно, с расстановкой произнес, глядя тому прямо в глаза:
— Мистер Эксли, в отличие от вас я не живая легенда спорта. И у меня нет предубеждений против негров, евреев, коммунистов, гомосексуалистов или даже канадцев и вегетарианцев. Но я не люблю, когда в моем городе убивают людей любой масти и любых убеждений. Поэтому либо вы сажаете меня в автобус, либо я сажаю вас в участок. Поскольку мы все еще в Америке, выбор за вами. Сэр, — добавил он и только теперь развернул листовку ку-клукс-клана, которую все это время держал в руках.
Крупные буквы призывали сделать бейсбол чистым и белым. Чуть ниже сияла нулями кругленькая сумма, которую борцы за чистоту предлагали за голову Джоша Эксли, нападающего «Серых».
Эксли едва взглянул на бумагу, зато гораздо внимательнее посмотрел в глаза полицейского. Дэйлс спокойно выдержал этот взгляд. Он был хорошим полицейским, любил свою работу и верил, что поступает правильно. Это ведь очень легко — ничего не бояться. Достаточно верить, что поступаешь правильно…
Старик в засаленном халате сутулился на диване, свесив перевитые узловатыми венами кисти рук между колен, и смотрел на фигурку Пит-бутончика, стоящую на низеньком столике. Лак на столешнице потрескался и местами облез.
— Тогда он вдруг улыбнулся, — говорил он, словно бы самому себе. — Улыбнулся — и развел руками, сдаюсь, дескать. Это я тогда впервые его улыбку увидел. Здорово он умел улыбаться. И видно было сразу — вот свободный человек, который не трясется над всякими пустяками, не вгрызается в жизнь, пытаясь силой отобрать то, что ему, как он считает, положено, а просто живет и радуется каждому вдоху и выдоху, каждому шагу по этой земле. Я с тех пор таких, пожалуй, больше и не встречал…
Старик замолчал. Малдер не перебивал его. Чувство вины за то, что он без приглашения лезет в чужую душу, болезненно покусывало где-то в пустом желудке.
— А еще — я почему-то тогда сразу подумал, что теперь мы с ним — друзья. Бывает так иногда, знаешь человека всего ничего, но что-то происходит, какая-то искра между вами проскакивает, и уже понимаешь, что это — настоящий друг, каких судьба нечасто дарит. И слов не надо. Даже если он сразу после этого взгляда прыгнет в поезд, уедет на край света, и вы больше никогда не увидитесь, ты все равно знаешь, что у тебя есть друг в этом мире. Что ты не один. А бывает, годами знакомы, вроде и хороший парень, и положиться на него можно, а все равно не то…
Гостиница игроков команды «Серых» находилась до неприличия далеко от стадиона, приходилось два часа тащиться на автобусе, так что, пока ехали, стемнело. На юге темнеет рано.
— Сержант Дэйлс, а вы порядочный человек? — это тот балагур прицепился, игроки между собой звали его почему-то Пини.
— По мере сил…— откликнулся Дэйлс. Длинная дорога ведь всем надоедает, скучно.
— Тут вот ребята говорят, что судьи к нам будут благосклоннее, если мы вырядимся в такие формы, как у вас! — дружный смех поддержал весельчака.
— Да уж. И название смените. «Серые» — на «Иссиня-черные», — сдержанно подыграл Дэйлс.
Продолжение последовало не вполне уважительное — Пини немедленно завладел форменной шляпой полицейского, а взамен нахлобучил ему на голову свою и пошел кривляться…
Дэйлс не помнил, что его тогда разбудило. Словно толчок какой-то внутренней тревоги, у полицейских так бывает. А может, ухаб на дороге. Но весь автобус дружно похрапывал — уморились ребята. Он даже не сразу понял, где находится. А когда проснулся, спохватился, что он тут не просто так, а на работе. А человек, которого он должен охранять, спит двумя рядами дальше от кабины. «В следующий раз надо будет рядом садиться, — подумал он. — Или сзади. Хотя что могло в дороге-то случиться?» Он обернулся на сиденье, морщась от боли в затекших мышцах и отыскал глазами Эксли. Экс мирно дрых, подсунув под голову свернутую тючком куртку. Места в автобусе было навалом, расселись по одному, и Экс, как всякий нормальный человек, разумеется, расположился у окна. В черноте окон отражался слабо освещенный салон. И Экс отражался. Плечо, руки, на груди сложенные… и абсолютно невозможная зеленая безгубая рожа!
Дэйлс мигом забыл о боли, вывернул шею, как только мог, и несколько секунд тупо таращился на эту ерунду: Экс каким был, таким и сидит, а в отражении — чепуха из детского комикса! Не зная толком, зачем, сержант вскочил, рванул, спотыкаясь в темноте, по проходу и стал тормошить человека с лицом Экса и отражением марсианина…
— Ты чего, Артур? — недоуменно зевнул Джош. — У тебя такой взгляд, как будто черного первый раз видишь.
Дэйлс очумело заморгал. Экс был нормальный. Как всегда. И отражение было нормальным. Обычное отражение не вовремя разбуженного человека. «Примерещилось, наверное,» — решил он тогда.
Вашингтон, округ Колумбия
Квартира Артура Дэйлса
Вторая половина дня
— Ловко придумано! — Малдер, забывшись, вскочил и заходил по комнате, перешагивая длинными ногами через груды старых журналов и прочего мусора, покрывавшие большую часть пола. — «Они уже здесь! Пришельцы у нас дома!»
Не присутствовавшая при этой беседе его напарница, Дэйна Скалли, неоднократно замечала, что, как только речь заходит о пришельцах, заговорах, клонах и прочих излюбленных его темах, Малдер из в общем-то тактичного и сдержанного, хорошо воспитанного молодого человека с оксфордским образованием, моментально превращается в форменного носорога, напористого и безапелляционного, словно вышибала в техасском кабаке самого низкого пошиба.
Вот и сейчас: куда, спрашивается, делось уважение и сочувствие к пожилому джентльмену, которое агент источал минуту назад?!
Однако вашингтонский Артур Дэйлс, в отличие от Дэйны Скалли, никогда не питал иллюзий на счет манер спецагента Малдера. Он не удостоил того даже взглядом — лишь вяло отмахнулся:
— Это не я придумал.
— Да чтобы я поверил, что Джош Эксли, великий из великих бейсболистов, — пришелец?! — возмущению Малдера не было предела. Истина вновь ускользала, на этот раз канула в недра старческого слабоумия.
— Они все пришельцы, — спокойно кивнул Дэйлс. — Все великие.
— И Малыш Рут пришелец? — саркастически усмехнулся Малдер.
— Да, — кивнул Дэйлс, словно речь шла о погоде в прошлый четверг.
— И Джонни Маджо?
Старик опять невозмутимо кивнул.
— И Вилли Нэйс??? — Малдер даже начал размахивать руками, что обычно было ему не свойственно. Поверить было невозможно. Совершенно невозможно. Не верить — немногим легче.
— Да, мистер Малдер.
— А Мэнтел? Копнер? Гибсон?
— Боб и Ликерк, — продолжил за него Дэйлс. — Да ни один из великих в наш мир не вписывается. И в любой другой тоже. Все они пришельцы, Малдер, пока не выйдут за белую линию, на газон бейсбольной площадки.
В дверь постучали.
— Как часы…— пробормотал старик, шаркая к двери.
Малдер машинально пошел за ним, не желая прерывать дискуссию.
На пороге стоял этакий современный Том Сойер. — бойкий мальчонка в комбинезоне и огромной кепке, из-под которой выбивались непослушные выгоревшие до соломенного цвета лохмы.
— Малыш, лекарство принес? — ласково спросил Дэйлс.
Парнишка молча протянул ему пакет, из которого торчало горлышко бутылки.
— Молодец. Дайте на чай парню, — распорядился хозяин.
Малдер стал рыться в карманах. Утверждение о том, что все великие игроки — пришельцы, упорно не желало укладываться у него в голове — ворочалось там с грацией бегемота, с хрустом круша привычное с детства представление о реальности.
Мелочи не нашлось, и агент протянул пацаненку бумажную купюру, даже толком не посмотрев, какого достоинства. Слишком увлекся безнадежными попытками вписать то, что так спокойно утверждал Артур Дэйлс, в рамки собственной картины мира.
— Это, видимо, надо понимать в переносном смысле? — сделал он еще одну попытку, протягивая чаевые.
— Переносный смысл для таких юнцов, как вы, агент Малдер, — строго сказал Дэйлс. — У меня на переносный времени нет. Осталось только на прямой.
— Ну, вы Рокфеллер! — присвистнул мальчишка, проворно припрятал деньги и умчался по переулку, перепрыгнув через тело пьянчуги, храпящего у стены.
Розвелл, штат Нью-Мексико.
Муниципальный стадион
30 июня 1947 года
Точно такой же Том Сойер был и на муниципальном стадионе в Розвелле. Артур Дэйлс с ним познакомился еще в тот день, когда впервые поджидал Эксли у служебного входа. Хотя знакомством в полном смысле слова это назвать, пожалуй, нельзя. Во всяком случае спустя полвека его обычно безотказная память упорно не желала выдавать имя мальчишки. Возможно, он и вправду не знал его имени. А про себя так и звал этого пацаненка Томом, а его чернокожего приятеля для простоты — Геком. Хотя тут и наблюдалось некоторое расхождение с Марком Твеном…
Том и Гек болели за Экса и не пропускали ни одной игры с его участием. Сидя на скамейке запасных, Дэйлс слышал их перепалку, видимо, по поводу вчерашней игры.
— Экс опять класс показал! Семьсот шестьдесят! Малыш с ним рядом не стоял! — восхищенно частил Том.
— Кому нужен новый рекорд? — розвеллский Гек отличался от марк-твеновского не только щзетом кожи, но еще и рассудительностью. — Экс ведь не в высшей лиге, это не считается!
— Считается! — горячился Том.
— А вот и нет!
— А вот и да!
— А вот и нет! Сам ты не считаешься!
«Как бы не подрались», — озабоченно подумал сержант, но тут же напрочь забыл о пацанах. Экс, щурясь против солнца, стоял на первой базе, а за спиной у него двое крепких парней на трибуне вдруг обстоятельно огляделись, слаженно встали и потянули из-за пояса…
Сработал инстинкт. Очертя голову Дэйлс ринулся по полю к Эксли. В два прыжка преодолев разделявшее их расстояние, он повалил игрока на землю, и только тогда вновь посмотрел на трибуну. Крепыши в ковбойских шляпах достали пистолеты… и, хохоча во всю глотку, принялись обстреливать пробегавших мимо Тома и Гека водяными струями.
Дэйлс-помог Эксли подняться и тщательно отряхнул его плечи. Странное было ощущение: с одной стороны, вроде прав, а с другой — дурак дураком…
— На тебя пчела села, — объяснил он, хотя Экс его ни о чем не спрашивал.
— Здоровая, как видно? — без малейшей издевки улыбнулся тот.
— Чуть башку не снесла, — кинул полицейский и пошел обратно к запасным.
— Артур! — окликнул его Экс. — Спасибо, — просто сказал он, когда сержант обернулся.
— Сержант Артур Дэйлс защитил ,мир черного бейсбола! — провозгласил балагур Пини.
Игроки одобрительно заржали, но Дэйлс не обиделся. Все эти насмешки уже не играли никакой роли. Теперь он точно знал, что все сделал правильно, и, если понадобится, он снова станет мишенью для плоских острот. Это лучше, чем не успеть, если опасность окажется реальной.
— Не знаю, как для вас, мистер Малдер, а для меня это всегда было самым главным — не идти против собственной совести, — Артур Дэйлс неожиданно вынырнул из воспоминаний и грустно посмотрел на сидящего рядом агента. — Против собственных понятий о том, что должно. Можете считать меня старомодным, если хотите. Да только это и тогда, полвека назад, уже было отнюдь не современным. Может, я дурак. Умные люди никогда не забывают о мнении начальства. Может, паршивая овца, отщепенец. Добродетельные члены общества всегда в первую очередь заботятся о том, как бы от упомянутого общества не отколоться, да не вызвать его, общества, неодобрение. Но, поверьте мне, когда старость берет за горло… да не обязательно старость, в любом возрасте порой приходит черная тоска, садится и объясняет тебе, что ты — ничтожество, пустое место, только зря коптил небо все эти годы, и что ей ответишь? Так вот я хотя бы могу спокойно смотреть этой тоске в глаза. Может, я и впрямь не открыл пороха, ничего особенного не достиг, даже детей не наделал — но моя совесть чиста. Да, я многого не сумел, что-то сделал недостаточно хорошо, кого-то не смог понять, кого-то — убедить… кого-то — защитить. Но зато я никогда не делал ничего такого, за что мне было бы потом стыдно. Кроме разве что кое-каких детских огрехов, вроде разбойничьего налета на бабушкин буфет да первой и последней в жизни сигареты, за которую от отца по губам получил. Тоже в первый и последний раз. Мне будет не страшно умирать, мистер Малдер…
Малдер смущенно промолчал, но Дэйлс уже снова был в сорок седьмом, на стадионе Розвелла.
И все-таки он не успел. Да и мудрено было не проморгать — крученый мяч угодил Эксу в голову. Видать, питчер имел что-то против черных в бейсболе, а, может, против Эксли лично. Джош упал как подкошенный. Тут уж все кинулись на поле, но Артур поспел первым. Столпились, кто-то подложил под голову пострадавшему перчатку кетчера.
Экс вроде бы очнулся — заморгал и посмотрел вокруг непонимающим взглядом.
— Имя свое помнишь, сынок? — спросил кто-то.
— Джош! — выдохнул Эксли и вдруг снова уставился в одну точку.
— Эй! Очнись! Ты знаешь, где ты? Экс вдруг с усилием оторвал голову от перчатки и быстро заговорил, бегая глазами по столпившимся вокруг него людям. Он говорил минуту, а может, две. На абсолютно непонятном языке — мягком, певучем, начисто лишенном гортанных звуков, зато богатом шипящими и придыханиями. Будто шум ветра в щелях старого дома…
— А откуда ты родом? — спросил тогда Дэйлс.
Экс замолчал, взгляд его стал осмысленным.
— Из Мэйкэна, — уверенно ответил он. — Мэйкэн, штат Джорджия.
Дэйлсу показалось, что люди вокруг хором вздохнули с облегчением. Эксли помогли встать, повели прочь с поля, подбадривая его и друг друга немудрящими шуточками. Перчатка, которую подложили под голову Джоша, осталась лежать на подстриженной траве.
Надо сказать, что сержант Артур Дэйлс был очень аккуратным, даже педантичным молодым человеком. Забытая кожаная перчатка — это никуда не годится. Он хотел ее подобрать, чтобы отдать потом кетчеру, но неожиданно обжегся. Кожа почему-то была горячей. А на перчатке, там, где лежал затылок Эксли, пузырилась какая-то непонятная зеленая ерунда. В конце концов он подобрал перчатку, обернув руку носовым платком, и пошел в управление, рассудив, что до вечерней игры с Экса вся команда глаз не спустит.
В управлении он первым делом позвонил в отдел химической экспертизы. Потом вышел на межгород и попросил соединить его с полицейским управлением Мэйкэна, штат Джорджия.
— Полицейское управление Мэйкэна, что вам угодно? — ответил скучный голос на другом конце страны.
— Меня зовут Артур Дэйлс, я из полиции Розвелла, — представился он. Проверьте, пожалуйста, данные на вашего земляка. Его зовут Джош Эксли.
— Вам нужна информация на Джоша Эксли? Минуточку, — некоторое время в трубке раздавались только помехи. Потом ответил уже другой голос.
— Джош Эксли? Да, есть такой. Цветной мальчик, шести лет. Пропал лет пять назад. Вам известно его местопребывание?
— Шести лет? — переспросил сержант. К нему как раз подошел Тед Дикси, эксперт.
— Сэр, вам нужно провести химическую экспертизу?
— Погоди, — мотнул головой Дэйлс. — Значит, сейчас ему одиннадцать? Нет, это не он.
— Обожаю мою работу! — вздохнул Тед, забрал перчатку и ушел, задевая грузным телом стулья в тесном помещении.
— А другого нет? Определенно? — продолжал расспрашивать Дэйлс.
С места не сойти, — убежденно сказали в Мэйкэне. — Простите, коллега. Я не разобрал, откуда вы звоните? — все так же участливо поинтересовался собеседник.
— Розвелл, штат Нью-Мексико, — повторил Дэйлс, в тот момент не очень задумываясь над тем, зачем, собственно, коллеге из Мэйкэна понадобилось это уточнять…
К началу вечерней игры Дэйлс опоздал. На трибуне он заметил Тома и Гека, азартно болеющих за «Серых».
— Привет, ребятки! Как самочувствие?
— У Экса, прямо скажем, хреновое, — со вздохом откликнулся Том.
— Да? Ну, со всяким бывает, — попытался утешить парнишку Дэйлс.
— А шпионы «Янки» тут как тут, — Гек показал на троих представительных джентльменов в дорогих «стетсонах», на правой трибуне. — После такой паршивой игры они вряд ли возьмут его в высшую лигу.
— Эксли, давай! — заорал Том. Но Экс упустил мяч. Трое в «стетсонах» встали и решительно пошли к выходу.
— Два «болла», два «страйка»! — объявил судья.
Следующий мяч Экс отбил — через забор, прямиком в табло. Пластиковые цифры с грохотом обвалились. Игроки «Серых», стоявшие на базах, рванули к «дому».
На обратной дороге команда традиционно клевала носами. Экс сидел на своем любимом месте у окна. Дэйлс подошел к нему и тихо окликнул:
— Экс! Ты зачем на поле вышел?
— Как зачем? Я выиграл! — улыбнулся он.
— Ты всю игру провалил! — жестко сказал Дэйлс. — Сказать, почему? Потому что ты не Джош Эксли! Джошу было шесть лет, и он пропал в Мэйкэне, как раз когда ты появился в Розвелле.
— В Мэйкэне? Да я сроду там не был, — Экс по-прежнему добродушно улыбался. Совершенно невозможно было поверить, что этот парень замешан в чем-то противозаконном.
Дэйлс твердо решил не поддаваться обаянию этого типа.
— А когда тебе по башке заехали, ты говорил, что там родился!
— Ну и что? — пожал плечами Экс. — Я с детства всякую тарабарщину несу, — и он снова заговорил на том певучем языке, — Да шучу я, Артур. Успокойся.
— Я спокоен, — жестко сказал Дэйлс. — А вот ты что-то скрываешь. Потому и отбрыкиваешься от высшей лиги, что репортеров боишься. Как бы не начали копать вокруг тебя и не раскопали что-нибудь. Вот ты и провалил игру, специально для засланных. А детишки расстроились. И твой народ тоже.
Джош перестал улыбаться.
— Ты вот что, — серьезно сказал он. — Брось про мой народ. Что ты знаешь о моем народе?
— Знаю. Я знаю, что лгуны бывают всех мастей, — отрезал сержант. — Ты что-то скрываешь, Экс, и я докопаюсь до твоей сути.
— Пока ты тут все не перекопал, задумайся, под того ли копаешь? — Экс снова улыбался, но теперь — с легким укором.
Дэйлс еще раз дал себе слово не клевать на эти уловки и решительно зашагал на свое место.
Розвелл, штат Нью-Мексико
Мотель «Домашний кактус»
ночь на 1 июля 1947 года
Во всех мотелях стенки картонные. За исключением тех, в которых они из туалетной бумаги. «Домашний кактус» был не просто мотелем, а на редкость паршивым мотелем для цветных. Но для охраны это было даже удобно.
Этой ночью Дэйлса разбудили глухие удары, доносившиеся из номера Экса. Артур несколько раз тихо окликнул его по имени, но Экс не ответил. Звуки ударов продолжались.
Сержант осторожно, чтобы не заскрипела проклятая проволочная сетка на кровати, встал, взял с тумбочки служебный кольт и, как был — в трусах и майке, на цыпочках подошел к дверям комнаты Эксли. Дверь оказалась закрыта, но замки в этом паршивом мотеле были чисто символическими — он легко отжал язычок с помощью перочинного ножа.
В комнате было темно, тусклый свет дрянного торшера вычерчивал тощий и узкоплечий, совершенно не похожий на Джоша Эксли, силуэт. Силуэт размахивал бейсбольной битой. Дэйлс тихонько прикрыл за собой дверь, занял позицию для стрельбы и окликнул незнакомца. Фигура с битой резко обернулась, свет упал на ее лицо.
У Дэйлса перехватило дыхание. Это было именно то лицо, которое он видел в темном стекле автобуса прошлой ночью. Зеленовато-серая безволосая кожа, огромные черные глаза — сплошной зрачок без белка и радужки, крошечный подбородок, впалые щеки, узкий безгубый рот.
Кажется, Дэйлс заорал. Да, наверное, он верещал, как школьница, перед носом которой мальчишки размахивают живым мышонком. Кажется, невероятное существо в комнате Экса тоже завизжало. Сколь времени они вопили, глядя друг на друга, теперь уже никто не скажет. Удивительно, что другие обитатели мотеля не сбежались на шум. Хотя, может быть, кто-то и подслушивал. Или даже подсматривал. Иначе откуда бы Стивену Спилбергу стали известны подробности этой мизансцены. Но об этом Артур стал задумываться только несколько лет спустя. А той ночью в глазах у сержанта Дэйлса позорнейшим образом потемнело…
Когда он пришел в себя, то понял, что сидит в кресле, и кто-то отпаивает его водой.
— Спасибо, — машинально поблагодарил он, открыл глаза — и увидел все то же зеленое чудовище.
Сознание снова покинуло сержанта Дэйлса. Второй раз оно вернулось от довольно чувствительного похлопывания по щекам. Однако ночной кошмар продолжался — увидев хрупкую кисть руки с небывало тонкими и гибкими пальцами (кажется, их все же было пять), Дэйлс предпринял новую попытку уйти в беспамятство.
— Какая глупость! — проворчал незнакомый голос. — Ты же крутой полицейский, а кисейная барышня. — Артур, да погоди ты падать в обморок. Выслушай меня. Артур, это же я. Я, Экс!
— Какой странный сон, — пробормотал полицейский и попробовал сам похлопать себя по щекам. Голова закружилась. — Очнись! Очнись, Арти!
— Ты не спишь, — не отставал незнакомый голос. — Это мое настоящее обличье. Истинное.