СЕКРЕТНЫЕ МАТЕРИАЛЫ
НАШ ГОРОДОК
(Файл №224)
Русская версия Вячеслава Рыбакова
Окружная дорога А-7
Дадли, Арканзас
От привольной, стремительной езды, почти полета по пустынному ночному шоссе головная боль немного унялась, на пользу пошла езда; но все равно затея этой девки казалась идиотской. Даже и в мягких да керамических удобствах мотеля переспать с ней — наверняка не Бог весть какое блаженство; а тащиться за полночь кормить голыми задницами москитов куда-то в лес, на, понимаете ли, природу, на мягкий мох под ослепительными звездами, глядящими сквозь черные кроны — словом, за всей этой хипповой романтикой для тинэйджеров, на которой Пола настаивала, настаивала, да и сумела настоять, — было верхом нелепости. Про себя Джордж Кернс не раз уже пожалел, что попался на эту удочку. Только предвкушение удовольствия употребить внучку главы предприятия, которое он твердо рассчитывал в ближайшем будущем утопить, подогревало его упорство; иначе он давно бы плюнул и отправился отлеживаться к себе в номер. Головные боли в последние дни становились порой просто невыносимыми, и обезболивающие, прописанные местным эскулапом, почти не помогали. Кончать здесь дела и уносить ноги. Подумать только, когда-то он жил тут. Да не просто так, а, извините за выражение, в браке. Какое счастье, что удалось вырваться.
— Вот сюда, — вкрадчиво сказала Пола.
От шоссе в чащу ответвлялся какой-то Богом забытый проселок. «Только этого не хватало», — подумал Кернс, подтормаживая. Но не стал возражать и спорить. Себе дороже. Скорей бы с этим покончить — и домой.
Хотя, честно говоря, девка его возбуждала даже сейчас, когда в затылке то и дело приглушенно били поселившиеся там дней десять назад молоточки. Только бы не принялись лупить всерьез... Девочка, что и говорить, была аппетитная. Она сидела очень прямо, выставив грудь, чуть повернувшись на сиденье в сторону Кернса — словом, со знанием дела сидела, и обтянутые джинсами круглые коленки выразительно смотрели Кернсу прямо в глаза. «Встанет, — кося на эти коленки и ощущая приятное содрогание где-то в животе, уверенно подумал Кернс о своих причиндалах, — прекрасно встанет. Только бы начать — тогда уж и головная боль не помеха».
Машина, вальяжно раскачиваясь, будто на волнах, съехала на песчаную обочину, чуть зарулила носом в проселок и остановилась в паре ярдов от бетонки. Хватит.
— Хватит, — сказал Кернс.
— Какой ты... — Пола надула губки и посмотрела искоса, загадочно. «Похоже, у нее что-то не то на уме, — подумал Кернс. — Не поманежить ли она меня вздумала, тварь? Ну, такое даром еще никому с рук не сходило. Я тогда не просто закрою фабрику, но сдеру с них такой штраф, что ее папаша по миру пойдет. Подумать только! «Хорошие люди, хорошая еда!» Куриный бог нашелся...»
— Обычный, — Кернс пожал плечами и улыбнулся, от души постаравшись, чтобы улыбка получилась ласковой. Он не был уверен, что ему это удалось, но все же галантно продолжил: — Обычный влюбленный.
Пола чувственно вздохнула.
Кернс заглушил мотор.
Тишина сразу навалилась такая, будто уши оторвались и улетели. Неприятная тишина. Черт бы побрал эту природу.
— Совсем ни к чему было забираться в такую глушь, — сказал Кернс и положил наконец ладонь женщине на колено; во время езды по темной дороге он, мужчина положительный и осторожный, не рисковал снимать рук с баранки. Пола подождала мгновение, давая ему угадать нежность и тепло ее кожи под грубой джинсовой тканью, а потом мягко сдвинула его ладонь. Он чуть скривился. «Играет, курица. Курица, внучка куриного бога. Хороший каламбур пришел на ум, надо запомнить». От раскачивания машины на ухабах голова у Кернса заболела сильнее. Это было уж вовсе ни к чему. Он уламывал эту недотрогу целую неделю; было бы полным идиотизмом сейчас оказаться не в состоянии реализовать предоставленный шанс.
— Это не глушь... — ответила Пола. — Это слияние с природой, с вечностью...
«С вечностью сливаются только на кладбище», — подумал Кернс, но вслух этого не сказал. Некоторым женщинам перед тем, как раздвинуть коленки, обязательно надо выслушать или произнести несколько отработанных веками красивых банальностей. Ладно, не жалко. Кому-то, чтобы завестись, нужен порнофильм, кому-то «Виагра», а кому-то сонеты Шекспира. И прекрасно, у нас демократия; сам живи и другим не мешай. Если у этой идиотки киска мокнет только когда в голую спину впиваются отсыревшие коряги — будут ей коряги. И все-таки Кернс не удержался:
— Знаешь, мы все-ж-таки не школьники. Можно было поехать в мотель...
Она загадочно улыбнулась и покачала головой отрицательно.
— Не-а, — проговорила она, будто школьница. — Никто не должен нас увидеть вместе.
— Да никто бы и не увидел. Мало ли людей ночует в мотелях...
— Что ты, Джордж. Городок-то маленький.
«Мне ли не знать», подумал Кернс. — А вот не замечал же я тебя, когда жил тут. Даже не помню, встречались мы в ту пору или нет».
Он снова попытался положить ладонь ей на ногу, уже повыше колена, но она, открыв дверцу со своей стороны, грациозно выскользнула из машины в почти непроглядную тьму, нарушенную лишь светом габаритов машины. Черные призраки ветвей и впрямь маячили беспросветными пятнами на фоне ярких созвездий, черт бы все это побрал. Пола вновь улыбнулась и неторопливо попятилась. Теперь и она стала похожа на призрак — смутно белели лицо, шея и руки и чуть мерцала одежда. Шаги ее были совсем неслышными. И впрямь мох, будь он проклят. Голова все-таки разболелась сильнее, и стало поташнивать — наверное от ворвавшегося в салон свежего, прохладного воздуха, пахнущего прелью и дикой ночью. Пользуясь тем, что Пола его сейчас не видит, Кернс торопливо запустил руку в карман куртки, вытащил пузырек с таблетками и, сыпанув в горсть сразу несколько, заглотил их разом. Разжевал, стараясь дышать носом, глубоко и медленно. «Не везет, — подумал он мельком. В затылке будто пустил, примериваясь, пробную очередь пулемет. Омерзительное ощущение. Нет, затих — то ли от таблеток, то ли сам по себе...
— Джо-ордж, — вкрадчиво пропела женщина из темноты. Он обернулся на голос. Пола стояла уже ярдах в пяти-шести поодаль, чуть изогнувшись, чтобы откровеннее круглилась линия бедра. Кряхтя, Кернс стал выбираться из машины; предусмотрительно подцепил с заднего сиденья теплый плед.
— Иду, — пробормотал он, действительно идя к ней, но когда между ними осталось не более фута и он уж протянул свободную от пледа руку, чтобы положить ее на плечо красотке, та снова попятилась. А потом, как резвая лань, завиляв обтянутыми ягодицами, порхнула куда-то в едва видимые кусты.
— Пола, да сколько можно! — в сердцах сказал Кернс, послушно следуя за ней. Она опять остановилась, глянула на него через плечо и опять таинственно улыбнулась. — Ну договорились же!
— А вдруг я передумала? — манерно произнесла она. Ты же сам говорил, я молодая и капризная...
«Убью», — тварь, подумал он с ненавистью.
— Сладкая моя, сказал он, — ты уже достаточно покапризничала, пока я тебя уговаривал, правда?
— Правда.
— Ну так и давай уже. Расстелем здесь плед, с дороги нас не увидят, даже если кто-то и проедет в такой час... Все как ты хотела, детка.
Она опять отступила на шажок. «Как это она не споткнется ни разу, — с раздраженным недоумением подумал Кернс. — Сплошь ведь кочки да корни... Зараза. Ведьма». Ему стало не по себе.
— Нет, — сказала детка с удовольствием.
«Все, — подумал Кернс, — поворачиваю и ухожу. Даже уезжаю. Пусть сливается тут с вечностью до утра».
Но похоть и тщеславие покамест были сильнее; вместо того чтобы повернуться и уйти, он послушно сделал шаг вслед за этой лесной нимфой и сразу зацепился обо что-то носком туфли. Плеснув руками и едва не выронив плед, равновесие Кернс удержал, но от резкого движения пулемет в затылке опять дал короткую очередь. Пола серебристо засмеялась.
— Ну что ты дуришь? — уже грубо спросил он. — Почему нет?
Она повернулась и темной тенью скользнула в чащу.
— Потому что сначала ты должен меня поймать, — сообщила она, удаляясь.
Грузно и неуклюже Кернс затопал вслед; плед цеплялся за ветви, хлеставшие, нежданно вылетая из темноты, по рукам, а то и по лицу. Свет огней машины совсем пропал за деревьями.
И тут вдруг Кернсу стало страшно.
Он остановился и прислушался, стараясь дышать как можно тише. Но слышал лишь стук сердца, гул собственной крови. В лесу была мертвая тишина.
— Пола?! — неуверенно, на пробу крикнул он, но ему никто не ответил. Почему-то его это не удивило.
«Ну, все, — подумал он, чтобы хоть как-то себя утешить и успокоить. — По миру пущу и твоего отца, и тебя. По миру пущу! Доклад уже готов, отправлю его завтра же утром. Инспекция появится со дня на день. Вот тогда посмотрим, кто за кем будет бегать! И для чего! Сука!»
Он затравленно огляделся. Тьма. Влажная, вязкая тьма, невнятные звезды в осколках неба, настриженных чернотой низких грузных ветвей; бездна.
— Пола! — хрипло крикнул Кернс. Голос у него сорвался, и волосы отчего-то встали дыбом. Никто не ответил.
И тут он увидел поодаль свет.
«Ага», — облегченно подумал он, но облегчение тут же снова сменилось недоумением и тревогой — то бы странный свет. Дерганый, неровный, красный...
Факел.
«Какой кретин в наше время бродит по лесу с факелом?»
А вон показался из-за дерева еще один.
И еще.
«Да что за хренотень у них тут», — подумал Кернс; душа у него ушла в пятки. Он обернулся, чтобы бежать — но оказалось, что и с другой стороны, отсекая его от направления, куда, начни Кернс искать машину, он побрел бы, надвигается неровная, словно старушечьи зубы, вереница рвущих ночь факелов. И она была совсем уже неподалеку.
Кернс, покрывшись холодным потом, попятился и, потеряв равновесие на очередном корне, повалился на спину. О пулемете под затылком он уже забыл, а когда все тело пронзила острая боль от твердого дерева, вломившегося куда-то в лопатку, стало вообще ни до чего. Не сдержав стона, он постарался встать. «Вот тебе и отсыревшие коряги, — почему-то пришла в голову глупая и совсем уж неуместная мысль,— не у девки под спиной отсыревшие коряги, а у меня под спиной... — Вереница факелов колыхалась уже совсем рядом. И тут Кернс увидел, как из-за спин факельщиков, раздвинув черные в багровом свете фигуры, к нему шагнул голый человек в жуткой, аляповато и грозно размалеванной первобытной маске.
— Эй... — сипло выговорил Кернс. — Послушайте...
В голосе Кернса не было никакой уверенности в том, что это те самые люди, которые выведут его к его автомобилю.
Близкие факелы давали достаточно света, даже слепили; Кернс не различал лиц факельщиков, он видел только черно-белую маску и не в силах был отвести от нее глаз. Идиотская, нелепая, совершенно неуместная в культурном американском лесу; невыносимо страшная. Оскаленная. Появись она перед Кернсом в городе, днем, он бы лишь посмеялся — но теперь его будто кинули в жидкий азот. Он просто остекленел от непереносимого, животного ужаса.
— Что?.. — выдавил Кернс, но в ответ опять не прозвучало ни слова; и Кернс увидел, как голый в маске вытягивает из-за спины громадную, тоже совершенно нелепую и неуместную секиру — и поднимает ее в неторопливом замахе.
Кернс закричал.
Потом его отчаянный вопль будто срубили. Навсегда переставшая болеть голова мячиком поскакала по корням и кочкам, а туловище просело и опрокинулось наземь.
Штаб-квартира ФБР
Вашингтон, округ Колумбия
Скалли терпеть не могла ни малейшей недобросовестности — ни со своей стороны, ни со стороны коллег. Например, она терпеть не могла опозданий. Особенно собственных. Особенно тех, что произошли по причинам, от нее независящим. Простояв лишних пять минут в непредугаданном заторе и тем самым заставив кого-то терять время, ожидая ее, она ощущала себя так, будто на нее выплеснули ведро помоев; невольная расхлябанность марала ее с головы до пят и на какое-то время — пока дальнейшая точная, выверенная, безупречная работа не скрадывала это отвратительное чувство — ставила ее, Дэйну Скалли, в никчемные ряды разгильдяев и бездельников.
Именно в таком состоянии она явилась в кабинет к Скиннеру.
А беседа с шефом лишь подлила масла в огонь. Тот не стал долго распространяться о новом задании, сухо бросив после нескольких вводных фраз: «Агент Молдер введет вас в курс дела». Но и этих фраз хватило, чтобы понять: их обоих кидают в глушь и на чушь; явно чтоб заткнуть какую-то неведомую им, формально — рядовым агентам, организационную прореху.
Нельзя сказать, что Скалли так уж нравилось заниматься профилирующими темами проекта «Секретные материалы». Сказать по правде, ей уже поперек горла встали пришельцы, маги и мутанты. Возни много, опасность — выше средней, а карьерный результат — нулевой. Да и просто, по-человечески... Даже поговорить обо всем этом, кроме Молдера, не с кем. Про неудачи никто слушать не будет, да и самой не очень-то сладко рассказывать о провалах и непонятках. Но, что самое неприятное, даже об удачах, как бы редки они ни были, тоже никому не расскажешь — ведь никто же не поверит. Либо еще хуже... «Вы представляете, Хэрри, на той неделе мы изловили говорящего чернобыльского мутанта, бывшего русского доктора наук, приплывшего сюда в гальюне арабского танкера и поселившегося в канализации... И, знаете, вовремя успели — он уже начал размножаться!» Дружище Хэрри только хмыкнет и пожалеет, что пригласил ее поужинать, вот и все. Мало ли мутировавших от родных условий русских докторов наук теперь живет и размножается в американской канализации, подумаешь — невидаль... А уж Молдер, души не чающий в дурно пахнущих монстрах и зеленых человечках, на поверку всегда оказывающихся розовыми слониками, подчас доводил Скалли до бешенства, которое едва удавалось скрывать.
Но постепенно она, сама того не заметив, прониклась ощущением собственной уникальности. Пусть карьеру на летучей посуде не сделаешь, пусть гордиться (с общепринятой точки зрения) нечем, однако то, что они с напарником занимаются делом, которым не занимается больше никто — исподволь сыграло свою роль. Оказывается, снобом можно стать на чем угодно. Наверное, на каждой помойке есть свой сноб, думала Скалли, быстро шагая по пустынному коридору штаб-квартиры ФБР от кабинета Скиннера к кабинету Молдера. И в каждом Чернобыле, наверное... Во всяком случае, то, что им с Молдером на сей раз поручено расследовать обыкновенное исчезновение обыкновенного федерального чиновника, да еще, как намекнул Скиннер, оказавшегося на ножах с местной администрацией (то есть коллизия была как на ладони), ей показалось просто унизительным. Просто унизительным. И раздражение, с которым она влетела к начальнику, после разговора с ним только возросло.
Что чувствует пушка, когда из нее стреляют по воробьям?
Ее тошнит.
Однако Молдер, к удивлению Скалли, выглядел как всегда. Спокойное лицо, безмятежные глаза бродячего проповедника... Когда Скалли вошла, напарник отложил какое-то личное дело — видимо, нового их «пациента»; с цветной фотографии на первой странице глядело энергичное, узкое лицо с хитрыми глазками и плотоядными губами — лицо стопроцентно делового человека. Людей с такими лицами естественно видеть лишь в их собственных офисах; не на пикнике, не на дружеской вечеринке, не в библиотеке — лишь на спортплощадке, упоенных тем, как ловко и исполнительно шевелятся у них руки-ноги, и за начальственным столом, упоенных тем, как ловко и исполнительно шевелятся под ними их подчиненные. Они очень любят свое тело и свои полномочия. Видимо, неплохой человек, заключила Скалли; несколько ограниченный, но неплохой.
— Привет.
— Привет, Скалли.
Похоже, он сразу понял, в каком она состоянии. В чуткости ему не откажешь. Если только он не увлечен погоней за очередной недобитой тарелкой с Арктура.
— Это, конечно, не румынские колдуны и не переселение душ, — Молдер мягко улыбнулся, — но человек все-таки исчез. Как в воду канул. Его никто не видел уж месяцев десять.
Скалли присела на краешек стола. Молдер видел ее насквозь. И она с удовольствием ответила ему в тон, словно они уж с полчаса обсуждали это дело:
— Но неужели ты не видишь, Молдер, что с нами поступили, как с пешками. Кому и
чему в жертву приносят наше время и наш опыт — не знаю и даже знать не хочу, но мне это действительно неприятно. Что, в Арканзасе перевелись местные шерифы? Или они тоже все разом исчезли, и нам предстоит поискать заодно и их?
— Нет, шериф округа на месте. Судя по всему, очень ответственный и добросовестный малый... я успел просмотреть его отчет.
— Мне покажешь?
— Вон лежит. Только не вижу в том смысла, там сплошные «не». Не видали, не слыхали, не упоминали, не знали... Я так думаю, нам надо просто-напросто немедленно ехать туда.
— Даже немедленно? — Скалли презрительно скривилась. — На охоту за дикими гусями, которые давно уже улетели летовать на канадских озерах?
Молдер опять улыбнулся. Скалли с приятным удивлением ощутила, как буквально через пару минут общения с напарником вся ее злость, все раздражение куда-то испарились. Нет, все же ей повезло с Молдером. Его бесхитростная мина и полудетские увлечения — по сути, прекрасный транквилизатор.
— Скорее, за домашними курами, — проговорил Молдер.
Скалли недоуменно подняла бровь.
— Курами?
— Джордж Кернс был федеральным инспектором по птицеводству, приписанным к предприятиям города Дадли, штат Арканзас. Ничего не вспоминаешь?
Скалли запнулась. Что-то страшно знакомое...
— Хорошие люди, хорошая еда...
— Точно. Вотчина куриного императора мистера Чейко. Крупнейшая фабрика в стране.
— И он ухитрился поссориться с императором?
Молдер утвердительно покивал, сделав в то же время сострадательную мину и даже чуть причмокнув: мол, теперь поняла?
— Ну хорошо, — Скалли поджала губы. — В конце концов, я же не оспариваю законность дела. Да, подозрительно... Я понимаю, что вы со Скиннером имеете в виду. Я только не понимаю, почему это скинули нам. Они же отрывают нас от нашего главного дела!
Молдер с удовольствием посмотрел на Скалли. Похоже, ему было приятно, что она уже и сама не считает обычные расследования их главным делом. Скалли, смутившись, прикусила язык. «Не хватало еще, чтобы Фокс решил, будто я тоже увлеклась пришельцами», — подумала она.
— Может, они только думают, что отрывают, — проговорил Молдер. — Представь себе: в тот день, когда, как считается, пропал Кернс... во всяком случае, тогда на фабрике и в городке его видели в последний раз... одна женщина, Джеральдина Асприн, проезжала поздно вечером по федеральной трассе И-10 близ Дадли... и она, — Молдер коротко и взволнованно, с вожделением вздохнул, и Скалли приготовилась к худшему, — видела странные огни на поле близ городка. То ли огненные шары, то ли костры невероятных размеров...
«Так и есть, — подумала Скалли. Ей сразу стало жаль обычного, тупого, стандартного расследования исчезновения человека. Какая нелепость: еще минуту назад она сердилась, что ей придется заниматься этим обычным, стандартным... — Нет, милочка, — сказала она себе с сарказмом. — Не придется. Вот уже и странные огни на поле... Тарелки, не иначе. Вот кому понадобился куриный инспектор. Его птицеводческий опыт оказался позарез необходим в другой Галактике».
Она постаралась не измениться в лице.
— Странные огни? — полностью владея собой, с совершенно серьезным лицом переспросила она.
— Да. А рядом, между прочим — горный массив Уошито. Живущие там индейцы до сих пор убеждены, что огненные шары возникают иногда на том поле и забирают души людей, умерших нехорошей смертью.
— Ах, вот оно что, — невозмутимо сказала Скалли. — Но, Молдер, я думаю, это, скорее всего, не более чем легенды.
— Я тоже так решил поначалу, — увлеченно ответил напарник и, порывшись в бумагах на столе, извлек из сухо шуршащего вороха какую-то фотографию и протянул ее Скалли. — Однако легенды не оставляют следов.
Скалли присмотрелась. Фотография была сделана, видимо, с вертолета, идущего или даже зависшего на небольшой высоте. Травянистый луг был обезображен широкой круглой проплешиной, обугленной, спекшейся и почерневшей.
— Кострище? — предположила Скалли.
Молдер пожал плечами.
— Очень уж большой костер должен был быть, — сказал он с сомнением. — Двенадцать футов в поперечнике эта плешь... Кому и зачем в августе понадобилось бы жечь такой костер? Это же не Вайоминг... Арканзас.
— Пикничок... — без энтузиазма предположила Скалли.
— На пикничках тоже не жгут таких костров. Да нет, не исключено, однако... Знаешь, я, хоть и не сразу, но вспомнил один фильм... запись... которую видел еще в колледже. Про одну маленькую психиатрическую больницу. После того как я это увидел впервые, меня долго преследовали кошмары, — Молдер, не вставая с кресла, потянулся к пультику дистанционного управления. Скалли опять чуть картинно подняла бровь.
— Я была уверена, что у тебя не бывает кошмаров. Все, что пугает нормальных людей, для тебя — нечто вроде недостижимой мечты.
— Бывают, Скалли, бывают...
Экран телевизора замерцал, и потом, словно прорвав мутную пелену, из глубины кинескопа выскочил лихорадочно мечущийся по палате, явно обитой чем-то белым и мягким, щуплый, небритый человечек. Он грыз ногти. Он сутулился, глядя себе под ноги. И он говорил, говорил, говорил... бессвязно, невнятно, и так же нескончаемо, как кружил взад-вперед.
— Два огненных шара. Два, именно два. Я хорошо помню. А из них высыпались такие огневики... и шасть за мной. Рожи у них то черные, то белые... одновременно и черные, и белые! Они хотели меня съесть, я это сразу понял. Зубастые такие! И, понимаете, им очень удобно есть мясо, они же огненные, и зубы у них огненные, стало быть, мясо они глотают уже сразу жареное... Но я быстро бегаю! Им меня было никак не догнать. Меня — догнать. Ха! Нет, в рай так не попадешь. Может, они и не съели бы меня целиком, но уж изрядно бы покусали, отъели бы много, им же хотелось в рай, очень хотелось. Но я убежал! Я очень быстро бегаю!
Молдер остановил изображение. Человечек замер, кривобоко согнувшись и грызя ногти чуть ли не на трех пальцах сразу.
Потом изображение померкло.
— Да, — сказала Скалли. — Это очень существенная информация.
И все же не выдержала — улыбнулась.
И Молдер беззащитно улыбнулся ей в ответ.
— Да я понимаю, сказал он, откладывая пульт. — Это выглядит совершенно однозначно. Да только вот... Этот вот Трэйтон Джонс... Семнадцатого мая шестьдесят первого года он свернул на обочину федеральной трассы И-10 и слегка прикорнул, он устал, весь день за рулем... И больше он ничего не помнит. Только огневиков. Джонса нашли в тридцати милях от места, где он остановился вздремнуть. Машина исчезла бесследно. И было это... — Молдер сделал паузу. — Было это, Скалли, на том самом поле близ Дадли, штат Арканзас.
Скалли ничего не ответила. Взглянула на фото, на огромную черную проплешину посреди луга — и тяжело вздохнула.
Что чувствует пушка, когда из нее стреляют по миражам? Пусть даже это миражи танков?
Ее тоже тошнит.
Федеральная трасса И-10
Дадли, Арканзас
Застарелое кострище, сразу поняла Скалли, когда они, выйдя из оставленной на обочине машины, пересекли широкое кочковатое поле и подошли к границе зеленого, живого, — и черного, мертвого. Пепел и зола уже слежались и не пачкали воздух, даже когда Молдер сделал еще шаг, вступив в черную зону. Застарелое кострище — и не более того. Какая нам разница, кому и зачем понадобился в поле не просто костер, а большо-ой костер? У нас, слава Богу, демократия. Какой костер тебе понадобился, такой и жги. Если он не под домом соседа.
Молдер ковырялся в земле носком своего полуботинка.
— Смотри-ка, — сказал он. И ногой подбросил поближе к Скалли вывороченную из горелой земли и пепельного праха потемневшую, погнутую вилку.
— Пришельцы ужинали, — предположила Скалли.
— Мясом заблудших автомобилистов, — подтвердил Молдер.
«Хорошо, что Молдер не фанатик», — подумала Скалли, рассеянно оглядываясь. От проселочной дороги, окаймлявшей поле, размытый тряским маревом прокаленного воздуха, в их сторону неторопливо двигался какой-то человек. А совсем неподалеку из земли, из обычной, вспаханной, не обугленной земли торчало что-то... невразумительное. Вбитая в землю разлапистая коряга? Корень дерева, перевернутый раскоряченными жилами к небу?
— Что это, Молдер? — спросила Скалли. Молдер непонимающе обернулся, потом проследил ее взгляд. Сделал несколько шагов по пепелищу и подошел к коряге ближе. Присмотрелся, потом зачем-то коснулся ее ладонью.
— Это ведьмин костыль, — сказал он, возвращаясь к Скалли. Человек подходил все 6лиже — высокий, широкоплечий, с открытым, сильным лицом не слишком умного, но оттого тем более добропорядочного и честного гражданина Соединенных Штатов Америки. — Интересно... — пробормотал Молдер. — Давненько я их не видел. По старому поверью, вбив такую штуку в землю, можно отогнать злых духов. Каких же духов тут отгоняют, хотел бы я знать, и кто? — он говорил вполголоса, потому что человек был уже совсем близко и, видя, что оба агента смотрят на него, широко заулыбался. Теперь на его куртке вполне отчетливо была видна звезда шерифа. На лбу его проступали отчетливые капельки пота, они, как его звезда, отблескивали в ослепительном свете солнца.
— Привет, ребята! — громко сказал человек. — Я шериф Фэррис, я заметил вас от поворота. Чем могу помочь?
— Добрый день, — вежливо ответил Молдер, а Скалли только кивнула. — Мы из ФБР. Агент Молдер, — он показал значок, — агент Скалли, — чуть повел в сторону Скалли ладонью. Потом мужчины обменялись крепким рукопожатием. На какую-то долю мгновения Молдеру показалось, что это не только рукопожатие, но одновременно и небольшое соревнование: кто кому раздавит ладонь. Он мог бы поклясться, что начал соревнование не он. Но на вызов шерифа он ответил — и тот сразу, так и не сняв широкой белозубой улыбки, отработал задний ход. Может, все это получилось случайно. «Но, — подумал Молдер, — судя по крепости рукопожатия, драться с ним не рекомендуется. Возможно, именно это шериф Фэррис и вознамерился с первых же секунд знакомства довести до моего сведения? Только вот зачем? Ревнует? Это его земля, его вотчина, и столичных пришельцев он жаловать не намерен? Наверное, — вздохнул Молдер. — Столичных пришельцев никто не жалует. У всех — своя жизнь, свой уют, и пришельцы с федеральных высей, с их полномочиями, с их стремлением все приводить к единому знаменателю и обусловленной этим стремлением неизбежной глупостью, никому не нужны».
— Мы расследуем исчезновение Джорджа Кернса, — объяснил Молдер.
— О! — шериф даже рассмеялся. — Я был бы счастлив помочь вам, чем могу, но боюсь, все это впустую. Не уверен даже, что тут есть, что расследовать. Я сам занимался этим делом всю прошлую осень. Дохлый номер.
— Ну как же, шериф! — никак не в силах разделить оптимизм Фэрриса, возразила Скалли. — Ведь как ни посмотри, человек — пропал.
Солнце, поднимаясь все выше, палило теперь безо всякой пощады. Тени забились людям под ноги, словно ища защиты от сверкающих водопадов густого, тяжелого света.
Шериф пренебрежительно дернул плечом.
— Мы не нашли ни малейших следов чего-либо предосудительного. Моя бы воля — закрыл бы дело за отсутствием состава преступления. Тела ведь тоже так и не нашли. Хотите знать мое мнение?
— Безусловно, — ответил Молдер. Еще как.
Скалли только кивнула.
Шериф почесал пальцем сбоку носа. Прищурился, глядя на кострище так, будто видел его впервые. Почему-то он не спешил сообщать свое мнение.
— Почему вы не упомянули в заявлении о пропаже человека без вести этот вот костыль? — спросил Молдер, поняв, что мнения может не дождаться.
Шериф опять почесал сбоку носа. Извлек из кармана брюк просторный носовой платок и вытер вспотевшее лицо.
— А при чем тут? — спросил он, пряча платок. — Где костыль, а где Кернс... Думаете, этот господин гулял по полям в окрестностях нашего городка? Он либо вынюхивал что-нибудь на фабрике, либо слонялся по кабакам, либо, уж извините, мэм, — Фэррис коротко и смущенно глянул в сторону Скалли, — за юбками бегал. Ему было не до красот природы... Большинство стариков, живущих вон там, на холмах, цепляются за свои суеверия. Что тут сделаешь? Борются за урожай, как умеют, — шериф еще раз ослепительно улыбнулся.
— А почему здесь так выжжена земля? — наконец вступила в разговор Скалли. Насколько она понимала Молдера, главным признаком появления огненных шаров (или вообще чего-нибудь экстраординарного) Молдер считал именно этот выжженный круг, на краю которого они сейчас все трое стояли.
Шериф сокрушенно мотнул головой.
— Что тут скажешь, — проговорил он. — Это — да, это я опять недосмотрел. Незаконное сжигание мусора. Я продолжаю штрафовать, они продолжают сжигать. Им дешевле потратиться на штраф, чем платить за транспортировку для утилизации в отведенные для этого законом места. Непорядок, конечно... Но такого везде хватает. Не нарушают законы только мертвецы, а тут — живые люди... — он в который уже раз показал зубы.
«Хорошая улыбка, — подумал Молдер, — открытая. Честная. Я так и думал, судя по рапортам, что здесь хороший шериф, — и тут он перехватил искоса брошенный на него короткий, насмешливый взгляд Скалли.
— Это единственное кострище в округе? спросил Молдер. Он точно знал, что не единственное; с вертолета было замечено и сфотографировано два. Но ему было интересно, что ответит Фэррис.
— Нет, — слегка помрачнев, ответил Фэррис, — не единственное. Там, поодаль, я на днях видел еще одно.
Молдер облегченно вздохнул.
— Может быть, вы все же выскажете нам обещанное мнение! — спросил он.
— Конечно, выскажу, — решительно ответил шериф. Пожевал губами. — Надо знать этого человека... Кернса. У него все в жизни рушилось. На работе, дома... Он разругался со всеми. Его попытки развалить работу фабрик Чейко, по-моему, были безнадежны... и то, что он исчез, только доказывает это. С женой он не жил уже много лет, хотя продолжал то и дело наезжать в наш городок и останавливаться тут на месяц, на два, на три... Чтобы показать, как он поднялся там, в столице, пока мы тут копошимся в своем, мол, болоте... А на самом деле ни черта он не поднялся, я наводил справки — в департаменте его ни в грош не ставили, и победоносный скандал на наших фабриках был ему нужен, как воздух, это был его последний шанс. А скандала не получилось.
— Вы точно знаете, что не получилось? — спросил Молдер, который точно знал, что ситуация к моменту исчезновения Кернса так и оставалась неопределенной.
— Ну... почти точно. Да что говорить! Его жена ведь тут до сих пор живет, они так и не развелись... И он, представьте, у нее на глазах, на глазах у всего нашего городка...
— Что? — с интересом спросила Скалли.
Шериф смешался. Как всякий нормальный, сильный мужчина, готовый делом доказать все это любой женщине в любой момент, он терпеть не мог говорить о делах альковных в присутствии дам. Ничего нельзя называть своими именами. Для всего приходится подыскивать приличествующие, нейтральные формулировки. Отвратительное занятие. «Будь здесь лишь я, — подумал Молдер, — шериф бы громогласно хохотнул и сказал прямо: а вот то и вот это, так и так! А тут приходилось рулить, юлить...»
— Увлекался другими женщинами, — вырулил шериф.
— Понятно, — сказала Скалли.
— Я так понимаю, он плюнул на все и удрал с какой-нибудь... э... красоткой, — облегченно продолжал Фэррис, миновав самое опасное место своего мнения. — Хороший повод начать все сначала, если кругом ничего целого не осталось, все переколотил.
«Надо будет побеседовать с его женой», — подумали одновременно Скалли и Молдер.
— Это ваше мнение или это ваши домыслы? — спросил Молдер мягко. — Кто-нибудь
в городке считает так же?
— Ну, честно говоря, я разницы не вижу, — насупился шериф. — А если вам нужно подтверждение моих слов, поговорите... да хоть с его женой поговорите. Слухами земля полнится, честное слово. Вдруг жена что-нибудь да знает.
— Поговорим, — сказал Молдер. Оглядел в последний раз раскаленное, млеющее в струйчатом мареве поле; потом — иссохшее кострище. Взгляд его задержался на вилке. И
взгляд шерифа задержался на вилке. И Молдер это почувствовал.
— Хотя, с другой стороны, я с ней уж несколько раз говорил, — пробормотал шериф Фэррис. — Не знает она ничего.
— Не знает так не знает, — решительно проговорила Скалли и первая шагнула к машине.
«Забавная была у них ситуация, — размышляла Скалли, пока их «таурус», как привязанный, хвост в хвост за «лендровером» Фэрриса летел среди просторных, тающих в полуденном сиянии полей. — Если все так, как он говорит. Муж, бросивший (или выставленный за дверь?) жену (женой?), гордо и самодовольно (против воли и опричь души выполняя распоряжение департамента?) возвращается через несколько лет карьерных скитаний по столичным краям в края родные. Кто тут активная сторона, кто потерпевший? Принято считать, что в таких делах, как бы фактически ни ткалась уродливая ткань жизни, виноват — всегда мужчина. Так уж повелось. Но, судя по дальнейшему (если прозрачные намеки шерифа верны), — действительно наш исчезнувший показал тут себя, и только самого себя, во всей красе. Интересно, жена тоже работает у Чейко? Надо уточнить, но, собственно, практически все занятое население Дадли занято именно на куриных угодьях этого могучего старика, одного из основных кормильцев страны. И вот бывший муж возвращается туда, где до сих пор прозябает его жена. Возвращается, неизмеримо выше ее статусом и жизненным опытом, и начинает военные действия, одним из побочных следствий которых наверняка окажется то, что и женщина, с которой не сложилась у него жизнь, кое-как зарабатывающая в одиночку себе на бензин для автомобиля, окажется вовсе без работы. А может, это для всех нас — побочное следствие? А он лишь для того и затеял все? Психика людская — топкие, вонючие джунгли, переплетенные тугими лианами комплексов. Особенно мужская психика. Ведь пока суд да дело, Кернс, опять-таки если верить шерифу, унижал бывшую подругу жизни всеми иными доступными способами... Жаль. У Кернса на фото такое хорошее лицо. Лицо настоящего американца. Он мне так поправился поначалу.
Да, но тогда... тогда его побег с какой-нибудь очередной красоткой кажется совершенно невероятным. Не укладывается в психологическую картинку. Кернс нипочем не оставил бы дело незавершенным. Исчезнуть вместо того, чтобы окончательно растоптать ту, с которой его связывала столь глубокая, многолетняя взаимная ненависть... Отказаться от триумфа накануне триумфа? Невозможно.
Возможно.
И даже вполне вероятно, более чем вероятно. В одном-единственном случае: если триумф сорвался. Грозил сорваться, и Кернс это уже знал, но не знал, кроме него, еще никто в городке.
Надо еще раз тщательнейшим образом оценить его рапорты, рекомендации и судебную перспективу процесса, который мог быть ими вызван. В сущности, решение будет именно тут: если процесс срывался, и игра Кернса оказывалась блефом, провалившимся блефом — значит, он сбежал и спрятался. Если выигрыш был у него в руках — значит... значит... значит, его, скорее всего, нет в живых. Обуреваемый жаждой мести жене маньяк, сам того, вероятно, не понимая, вызвал на поединок все местное производство, все доллары Чейко, все население городка, накрепко связанное с куриной индустрией. Такое не могло окончиться хорошо».
Молдер вел машину и ни о чем не думал. Все, что до прилета сюда казалось ему загадочным или хотя бы двусмысленным, в первый же час расследования на месте получило самые прозаические, самые приземленные и, честно сказать, малосимпатичные объяснения.
Что чувствует пушка, когда ее ствол используют в качестве канализационной трубы?
...Нет, судя по тому, как выглядел и как был обставлен дом Дорис Кернс, она отнюдь не бедствовала. Ничего особенного, конечно, — но достаток ощущался во всем. Средний, нормальный, сытный американский достаток.
Столь же средней, похоже, была и сама Дорис. На таких не оглядываются в толпе. И вообще не оглядываются. Их просто не замечают. Конечно, ей давно уже перевалило за сорок, но она, похоже, относилась к тому типу женщин, которые очень мало меняются с возрастом — лишь помаленьку ссыхаются и блекнут. Окончательно блекнут. Не обменявшись ни словом, и Скалли, и Молдер одновременно решили для себя, что Дорис Кернс всегда была блеклой. Никакой.
«Такие, если их не задевать всерьез, бывают очень преданными», — подумал Молдер.
«Такие, если их задеть всерьез, бывают очень опасными», — подумала Скалли.
Шериф даже не присел — прислонившись плечом к косяку двери, он стоял чуть поодаль, на границе гостиной и прихожей, и подчеркнуто не принимал участия в беседе. Но Молдеру, может быть, после того странного рукопожатия, которым они с Фэррисом обменялись при первой встрече, все время казалось, что каким-то образом шериф все же участвует, только он не мог понять, каким образом и с какой целью. И он, и Скалли сидели к шерифу спиной, но Молдер и спиной ощущал, что шериф отнюдь не безучастен, отнюдь не скучает, в десятый раз по воле и прихоти заезжих профессионалов выслушивая лепет несчастной женщины, — нет. Он слушает внимательно и внимательно смотрит поверх голов обоих агентов прямо в лицо миссис Кернс. Это можно было понять по тому, как миссис Кернс время от времени чуть вскидывала взгляд.
Но говорила она очень спокойно, негромко, лишь чуть-чуть торопясь — но не так, как торопятся от волнения, от желания высказать наболевшее или, наоборот, поскорее покончить с травмирующим, неприятным разговором; так торопится хозяйка, боясь, что пирог подгорит в духовке.
— Он все всегда от меня скрывал. Всегда. Знаете, как это бывает? Не твоего ума дело, крошка... Ты все равно не поймешь, сладкая... Не забивай себе голову, утеночек, займись лучше ужином... У него был ужасный характер.
— Но, может быть, он действительно не хотел надоедать вам своими мелкими повседневными проблемами? — спросила Скалли. — В конце концов, не так уж много мужей обсуждает с женами свои дела. И, насколько мне известно, это не случайно: именно тех, кто часто заводит такие разговоры, жены считают смертельно скучными занудами. Последствия подчас бывают самыми фатальными для многих браков, миссис Кернс.
— Мне нет дела до того, сколько жен и сколько мужей по всей стране что именно предпочитают, — несколько косноязычно но, в сущности, вполне понятно ответила миссис Кернс. — Меня интересовала лишь одна супружеская пара Америки: Джорджи и Дорри.
«Трудно с ней не согласиться», — подумал Молдер.
«Трудно с ней разговаривать», — подумала Скалли.
— Отношения в этой паре были не самыми радужными? — осторожно спросила
она.
Губы Дорис чуть покривились.
— О, не надо бояться меня поранить неловким словом, — сказала она. — Все давно
прошло. Да, я уже через несколько лет после свадьбы стала подозревать, что у мужа появились грешки. Но у меня никогда не хватало духу что-то с этим поделать. Сказать ему прямо... Теперь я думаю, что это к лучшему. Думаю, я избавилась от больших неприятностей, причем безо всяких усилий со своей стороны.
— Значит, вы полагаете, что ваш муж вас бросил и сбежал с какой-то женщиной?
Дорис бледно улыбнулась.
— Муж бросил меня давным-давно, — ответила она. — Примерно когда мне стукнуло
сорок. Его отъезд из городка был просто формальностью. Отъезд... приезд... потом опять
отъезд... Меня это уже не касалось.
«Так ли?», — с сомнением подумали Молдер и Скалли одновременно.
— Во время его последнего приезда вы с ним общались? — опять задала вопрос Скалли. Молдер отмалчивался. Впрочем, такой разговор с женщиной женщине лучше и вести. Молдера все время подмывало обернуться и посмотреть в лицо шерифу. Наконец он нашел предлог: зажужжала муха, пролетев почти у виска агента, и он, словно бы провожая ее взглядом, на миг развернулся на стуле. Шериф по-прежнему подпирал косяк, сложив руки на груди, и спокойно смотрел на мисс Кернс.
— О да, конечно, — как ни в чем не бывало ответила та. — Здесь его дом, и он жил здесь.
«О Господи», — подумал Молдер.
«Ни черта себе», — подумала Скалли.
— Но, разумеется, — продолжала миссис Кернс, — ни он, ни... ни я не делали попыток возобновить супружеские отношения. Я, разумеется, для него не готовила, он питался отдельно. Пользовался своим кабинетом, спальней и туалетом. По утрам мы здоровались.
«Воссоединение семей», — саркастически подумала Скалли.
«Несчастные люди», — сочувственно подумал Молдер.
— Вы представляете, где и с кем он может жить сейчас?
— Не знаю и знать не хочу, — ответила Дорис Кернс чуть резче, чем следовало.
Молдер шумно втянул воздух носом и подал голос наконец. По первому же его вопросу Скалли решила, что мысли у них с напарником, как это обычно и бывало, идут параллельными путями.
— Он готовил свой доклад для департамента дома?
— Не знаю, — равнодушно ответила миссис Кернс.
— Но о существовании самого доклада, вообще о сущности инспекционной поездки мистера Кернса вы что-то знали? Окончательное заключение он должен был подать в департамент буквально через два-три дня. Это неопровержимо следует из его предварительных и промежуточных сообщений.
Миссис Кернс вздохнула чуть утомленно.
— Поймите, — терпеливо проговорила она. — Даже когда мы спали вместе, муж не говорил мне о своих делах ничего. Ничего. И уж тем более теперь, когда мы едва десятком слов перебрасывались за день. Вы никак не хотите этого понять.
— Но свои бумаги он хранил дома?
— Наверное, — пожала плечами Дорис.
— Сразу после исчезновения Кернса, — сказал шериф, и оба агента обернулись к нему, — мы с разрешения миссис Кернс тщательно осмотрели его кабинет. Ни бумаг, ни файлов в памяти компьютера... Словно бы он и не занимался нашей фабрикой несколько месяцев кряду.
— Странно, — проговорил Молдер, вновь поворачиваясь к миссис Кернс. В ее глазах светилось какое-то странное облегчение. Словно ей смертельно надоело отвечать на вопросы, а шериф ей хоть слегка, да помог, взяв течение беседы в свои руки. «Наверное, так оно и есть, — подумал Молдер, — разговор-то не из приятных».
— Да, с готовностью согласился шериф. — Мы решили, что он перед бегством все уничтожил. На мой взгляд, это лишнее доказательство того, что все его обвинения были высосаны из пальца, а когда он понял, что это скоро поймут и в департаменте, он сжег и стер все материалы, чтобы их искусственность, вымученность не бросилась в глаза первому же следователю. И смотался подальше, чтоб не позориться.
Похоже на правду, подумала Скалли.
— Скажите, миссис Кернс, — спросила она, — ваш муж никогда не получал угрожающих писем? Не было странных звонков по телефону, попыток шантажа или давления? Что-то вы можете сказать по этому поводу?
— Конечно, — ответила миссис Кернс. — Все время трезвонили и, если подходила я,
клали трубку. Я была уверена, что это его подружки хулиганят.
Молдер неожиданно поднялся.
— Благодарю вас, миссис Кернс, — сказал он и, покопавшись в бумажнике, протянул тоже вставшей женщине (в глазах ее снова светилось облечение) визитную карточку. — Вот наши телефоны. Если муж попытается связаться с вами, или как-то даст о себе знать, или вы что-либо узнаете о нем окольными путями, — позвоните мне или агенту Скалли. Или... — он запнулся, — или вы что-то сами вспомните. Тогда позвоните, пожалуйста, тоже.
Еще раз пожав плечами, миссис Кернс взяла карточку и сказала:
— Хорошо. Конечно. Только — вряд ли...
Фабрика «Чиплята Чейко»
Дадли, Арканзас
Таблетки, назначенные доктором Рэндолфом, и поначалу-то не слишком помогали, а теперь, спустя пару недель, вовсе перестали оказывать хоть какое-то действие. Пола, как и было ей предписано, с утра после завтрака проглотила две, запив их апельсиновым соком. Она делала это совершенно рефлекторно, хотелось хоть в малой степени ощущать себя хозяйкой собственного тела, повелительницей его здоровья и нездоровья, недомоганий и страхов — глотание таблеток по расписанию, строго соответственно рекомендациям, создавало до поры до времени такую иллюзию. Но, похоже, иллюзии приходил конец. Теперь таблетки можно было глотать горстями.
Именно это Пола и сделала, едва придя на фабрику и переодевшись в рабочий халат. В зале конвейера было душно, и Пола надела тонкий халатик буквально на голое тело, все, кроме трусиков, сняв с себя и оставив в своем шкафчике под номером 873. И все равно она была в испарине. Скользкая и неприятно холодная. Даже самой себе — неприятно. Прежде такого никогда не случалось. Душно было всегда, но Пола никогда не переносила духоту так плохо, как в последние дни. Голова буквально разламывалась. И тошнило. И все плыло перед глазами. Она отвинтила крышку с пузырька, потом, не считая, высыпала на ладонь с десяток веселеньких розовых таблеток и кинула в рот. «Становлюсь наркоманкой, — подумала она. — Только вот прихода нет как нет, одна нескончаемая ломка».
Пол словно бы покачивался. Будто Пола не к конвейеру шла, а собралась развлечься катанием на лодке.
Надо снова сходить к Рэндолфу...
Надо снова сходить к Рэндолфу...
Надо снова сходить к Рэндолфу...
Надо снова сходить к Рэндолфу...
Конвейер задавал ритм, и мысли невольно подстраивались под скорость движения розовых цыплячьих тушек, быстро едущих мимо Полы одна за другой, одна за другой. На долю Полы приходилось четыре операции с каждой из тушек, неаппетитно и даже как-то скабрезно насаженных на специальные штырьки конвейера кверху шеями — безголовыми, унылыми и бессильными, словно отработавшие свое мужские члены; потом тушка ускользала дальше, в следующие проворные пальцы, — и Пола, даже если бы захотела проделать какую-то пятую операцию, не успела бы. Было б уже не достать. «Надо — снова — сходить — к Рэндолфу...» — по одному движению на каждое слово.
Это превращалось в бред.
Вчера, едва живая добравшись до дому и рухнув в ванную — горячая вода хоть чуть-чуть, да облегчала боль — Пола впервые вспомнила, что Джордж тогда тоже пару раз нехотя обмолвился о принявшихся донимать его головных болях. Вот, например, в последний вечер, когда они садились в машину... Тогда она прогнала эту мысль. От нее делалось не по себе. Не хотелось вспоминать ни Джорджа, ни того, что было с ним связано. Но теперь воспоминание вдруг вернулось сызнова. Ведь Джордж тоже ходил к Рэндолфу.
Джордж тоже ходил к Рэндолфу.
Джордж тоже ходил к Рэндолфу.
Джордж тоже ходил к Рэндолфу!
Джордж то...
Автоматически работающие пальцы левой руки, опустившись на очередную едущую мимо тушку, ткнулись во что-то неожиданное, непривычное. Ямка... выпуклость... Правая, вооруженная разделочным ножом, рука стремглав покинула уплывающую предыдущую тушку, метнулась навстречу новой, и взгляд тоже метнулся к ней.
Пальцы левой руки торчали из человеческой глазницы.
Потому что, насаженная на цыплячий штырь, на Полу ехала отрубленная голова Джорджа с вытекшими глазами и бессильно отвисшей нижней челюстью. Сивая прядка волос приклеилась ко лбу.
— Пола, — озабоченно спросил сосед, заметивший, видимо, как кровь отхлынула от лица женщины. — С тобой все в порядке?
— Да! — решительно бросила она и несколько раз энергично кивнула.
Главное, чтобы никто ничего не заметил. Пола бросила по сторонам короткие взгляды. Все занимались своим делом, десятки рук однообразно плясали кругом едущих мимо нескончаемых куриных трупов. Одним молниеносным движением Пола сорвала голову Джорджа с конвейера и кинула вниз, на пол. Под станину. Там никто ее не увидит. Потом она глубоко вздохнула и, не выпуская из правой руки разделочного ножа, пошла прочь. Теперь она знала, как избавиться от головной боли.
— Пола, ты куда? — встревоженно крикнул заботливый сосед, с изумлением увидев, как красивая девушка, на которую он давно и безуспешно положил взгляд, ожесточенно сорвала очередную цыплячью тушку с конвейера, кинула ее зачем-то на пол, ногой затолкнула подальше под опоры машины и торопливо покинула рабочее место. — Пола!
Девушка даже не обернулась.
* * *
Получасом раньше Скалли и Молдер вошли в здание фабрики. Оба еще находились под сильным впечатлением грандиозной по размерам букв надписи, громоздившейся над главным входом фабрики:
«Чиплята Чейко
Хорошие люди, хорошая еда»
«Шутники, — с симпатией думала Скалли. — Нет, правда, забавно. Хорошие люди, хороший дизайн. Запоминается». А Молдер недовольно покачивал головой: ему казалось непозволительным уродовать благородный английский язык в угоду амбициям миллионера. «Даже цыплят перекроил под свою фамилию повелитель кур, — думал Молдер неприязненно. — Конечно, созвучие уж очень заманчивое оказалось, для рекламы удобно: «Чи-Че». И все равно неприятно. Если так пойдет — оглянуться не успеем, как, скажем, веское ученое слово «артефакт» начнут писать как «артефакс», чтобы хорошо увязывалось с пипифаксом».
Шериф, как всегда, сопровождал агентов, отстав на пару ярдов, а рядом с ними бодро вышагивал длинными своими ногами инженер, которого пять минут назад шериф представил агентам — Джек Харолд его звали — и втолковывал:
— Это, конечно, очень радует — что федеральные власти чуть ли не год спустя после событий все же вспомнили о нас и решили разобраться в деле. Да только дела-то, полагаю, никакого нет.
— Возникла мысль, — проговорила Скалли, — что исчезновение Кернса может иметь
какое-то отношение к докладу, который он собирался подать в департамент. Насколько можно было ожидать по его предварительным сообщениям, это должен был быть чрезвычайно критический доклад.
Инженер от души засмеялся.