Юсси Адлер-Ольсен

Тьма в бутылке

Посвящается моему сыну Кесу
Благодарности

Выражаю сердечную благодарность Ханне Адлер-Ольсен за ежедневное вдохновение, поддержку и неоценимую помощь мудрыми советами. Спасибо также Элсебет Веренс, Фредди Мильтону, Эдди Кирану, Ханне Петерсен, Мику Шмальстигу и Карло Андерсену за необходимые и подробные замечания, Анне С. Андерсен за острый глаз и богатое разнообразие стиля. Отдельное спасибо Хенрику Грегерсену из газеты «ЛокальАвисен» (Фредерикссунд), Гитте и Петеру К. Раннес, а также Датскому Центру Авторов и Переводчиков «Хальд» совместно со Стивом Шайном за гостеприимство в особо интенсивные периоды творчества. Благодарю Бо Тистеда Симонсена, заместителя главы судебно-генетического отдела. Спасибо комиссару полиции Лайфу Кристенсену за щедро переданный опыт и поправки, касающиеся работы полиции. Инженеру Яну Андерсену и вице-комиссару полиции Рене Конгсгарту за разъяснительные занятия в стенах полицейского ведомства и полицейскому Кнуду В. Нильсену из копенгагенской Ассоциации помощи в организации похорон полицейских за предоставленный комфорт и оказанное гостеприимство.

Спасибо вам, мои замечательные читатели, посетившие мой сайт www.jussiadlerolsen.dk и вдохновившие меня на дальнейшее творчество своими письмами на мой электронный адрес jussi@dbmail.dk.

Пролог

Наступило уже третье утро, и запах смолы и водорослей начал въедаться в одежду. Под полом эллинга тихо плескалась ледяная каша, омывая сваи и пробуждая воспоминания о временах, когда все было хорошо.

Он приподнял верхнюю часть тела с лежанки, состоявшей из бумажного мусора, ровно настолько, чтобы иметь возможность разглядеть лицо своего младшего брата, от которого даже во сне веяло холодом и болью.

Скоро он проснется и примется с недоумением осматриваться вокруг. Обнаружит тугие кожаные ремни, стягивающие запястья и живот. Услышит стук цепи, которой прикован к стене. Увидит метель и свет, силящийся проникнуть сквозь просмоленные доски. И тогда он начнет молиться.

Бесчисленное множество раз отчаяние вспыхивало во взгляде брата. Вновь и вновь молитвы о милости Иеговы доносились сдавленным хрипом из уст, плотно заклеенных лентой.

Однако они оба знали, что Иегова не удостоит их ни единым взглядом, ибо они отведали крови. Крови, подмешанной похитителем в стаканы с водой, из которых он дал им попить, прежде чем рассказал, что в них содержится. Они испили воды с запретной кровью, и вот они осуждены навечно. А потому стыд жег их изнутри даже сильнее, чем жажда.

«Как ты думаешь, что он с нами сделает?» — вопрошал взгляд младшего брата. Но откуда ему было знать ответ? Он лишь инстинктивно чувствовал, что скоро все кончится.

Он вновь откинулся назад и в очередной раз осмотрел слабо освещенное помещение. Глаза его скользнули вдоль ригелей и сквозь запутанную паутину, отметив все выступы и неровности. Ветхие одно- и двухлопастные весла, висевшие на стенах. Прогнившие рыболовные сети, давным-давно принесшие свой последний улов.

И вдруг он заметил бутылку. Солнечный луч мгновенно скользнул по бело-голубому стеклу и ослепил его.

Она была так близко, и все-таки как же сложно было до нее дотянуться! Она торчала прямо позади него, зажатая между двумя досками, из которых был сложен пол. Он сунул пальцы в щель между досками и осторожно уцепился за горлышко. Воздух вокруг почти превратился в лед. Заполучив бутылку, он намеревался разбить ее и перерезать осколком ремень, сковывающий запястья, а как только ремень ослабнет, он онемевшими руками отыщет пряжку на спине и расстегнет ее, избавится от ленты, парализующей рот, скинет ремни, стягивающие талию и бедра, и, как только цепь, прикрепленная к кожаному ремню, падет, он бросится к брату и освободит его. Крепко прижмет его к себе и будет держать в своих объятиях до тех пор, пока их тела не перестанут дрожать.

Затем он изо всех сил примется резать стеклом деревянную дверь. Посмотрим, сможет ли он выдолбить доски в местах, где крепятся петли. А если случится страшное и автомобиль приедет раньше, чем работа будет закончена, он будет поджидать этого человека — караулить его за дверью с разбитой бутылкой в руке. Вот что он собирался сделать, так он себе представлял.

Он подался вперед, сложил ледяные пальцы за спиной и попросил прощения за свои злые мысли. Затем принялся дальше расцарапывать щель, чтобы заполучить бутылку. Он скреб и скреб до тех пор, пока бутылка не накренилась так сильно, что он мог взять ее.

Он навострил уши.

Неужели звук двигателя? Точно. Похоже на мощный мотор большого автомобиля. Но — приближается ли этот автомобиль к ним или просто проезжает мимо?

На мгновение звук усилился, и он так яростно потянул за горлышко, что хрустнули суставы на пальцах. Однако звук стал затихать. Может быть, это ветряная установка, которая воет и грохочет где-то снаружи? Возможно, и что-то другое. Он так и не понял.

Теплое дыхание просочилось через ноздри наружу и паром застыло в воздухе у самого лица. В данный момент он не испытывал особого страха. Чем больше он думал о Иегове и его милостивых дарах, тем лучше ему становилось. Сжал губы и продолжил дело. И как только бутылка наконец поддалась, он так яростно принялся колотить ею по доскам, что брат рывком поднял голову и в ужасе начал озираться.

Он бил бутылкой по половицам снова и снова. Сложно было размахнуться ею руками, связанными за спиной, слишком сложно. В конце концов, когда пальцы уже были не в состоянии удерживать бутылку, он бросил ее, повернулся и тупо уставился на нее. Пыль в тесной каморке летела с ригелей вниз.

У него не получилось разбить ее. Он просто был не в состоянии. Разбить какую-то ничтожную бутылку. Неужели это следствие того, что они пили кровь? Значит, Иегова их покинул?

Он взглянул на брата, который медленно завернулся в подстилку и рухнул на лежанку. Он молчал. Даже не пытался ничего промычать губами, залепленными лентой.

Потребовалось некоторое время, чтобы собрать все необходимое. Самым сложным оказалось растянуть цепь настолько, чтобы кончиками пальцев дотянуться до смолы, сочившейся из досок. Все остальное находилось в пределах досягаемости: бутылка, деревянная щепка от половицы, обрывки бумаги, на которых он сидел.

Тогда он стащил один ботинок и так глубоко ткнул щепкой в запястье, что глаза невольно наполнились слезами. Минуту или две кровь капала на блестящий ботинок. Затем он выдрал большой кусок бумаги из подстилки, окунул щепку в кровь, повернул торс набок, потянув за собой цепь, таким образом, чтобы видеть то, что он пишет за спиной. Сконцентрировав все свои способности, он мелкими буквами поведал об их беде. Подписав сообщение, скатал листок бумаги и запихнул его в бутылку, не забыв затолкать в горлышко немного смолы. Он выпрямился и несколько раз убедился со всей тщательностью, что все сделано правильно.

Едва закончив, он услышал глубокий звук гудящего двигателя. На этот раз сомневаться не приходилось. На секунду задержав взгляд на брате, он изо всех сил вытянулся в направлении света, пробивающегося сквозь широкую щель в стене — это было единственное отверстие, через которое можно было вытолкнуть бутылку наружу.

Затем дверь отворилась и небольшая фигура вошла внутрь в облаке белых снежинок.

Тишина.

Раздался шлепок по воде.

Бутылка была отпущена.

1

Карл проснулся, ожидая очутиться в более приятной обстановке.

Первое, что он заметил, — это источник кислоты, прорвавшийся у него в пищеводе; а затем, открыв глаза, чтобы осмотреться в поисках чего-нибудь, что могло устранить дискомфорт, обнаружил на соседней подушке искаженное лицо женщины, изо рта у которой слегка подтекали слюни.

«Проклятие, это же Сюссер», — пронеслось в его мозгу, и он попытался вспомнить, каких дров успел наворотить минувшей ночью. Прежде всего, Сюссер. Его не расстающаяся с сигаретой соседка. Балаболка предпенсионного возраста и мастерица на все руки из мэрии Аллерёда.

Ужасная мысль промелькнула в его голове. Карл медленно приподнял одеяло, после чего со вздохом облегчения констатировал — несмотря ни на что, он все еще был в трусах.

Карл выругался снова, спихивая жилистую руку Сюссер со своей груди. Такой головной боли у него еще не было с тех пор, как Вигга покинула дом.

— Благодарю, обойдемся без подробностей, — предупредил он, встретив на кухне Мортена и Йеспера. — Только объясните мне, что эта дама забыла на моей подушке.

— Старая ведьма весит целую тонну, — заметил его пасынок, поднося к губам только что открытый пакет с соком. Когда Йеспер научится пользоваться стаканом, не мог бы предсказать даже Нострадамус.

— Извини, Карл, — сказал Мортен, — но она никак не могла найти ключи, а ты все равно уже вырубился, вот я и подумал…

«Больше никаких гриль-вечеринок с Мортеном», — пообещал Карл сам себе и бросил взгляд в комнату на кровать Харди. С тех пор как две недели назад его старый коллега въехал в квартиру, ощущение домашнего уюта затрещало по швам. Вовсе не потому, что регулируемая по высоте кровать занимала четверть площади комнаты и частично загораживала вид на сад, и не потому, что висящая капельница или переполняющиеся мешки с мочой причиняли Карлу какое-то неудобство; даже не потому, что полностью парализованное тело Харди непрерывно испускало поток зловонных газов. Нет, причиной произошедшей перемены было чувство вины — за то, что у самого Карла обе ноги здоровые и он может перемещаться на них, когда и куда захочет. И еще ощущение, что он постоянно должен оправдываться за эту свою способность. Жертвовать чем-то. Все время что-то делать для обездвиженного мужчины.

— Успокойся, — упредил его Харди, когда они несколько месяцев назад обсуждали плюсы и минусы его перемещения из специализированной клиники спинномозговых травм в Хорнбэке. — Здесь между твоими посещениями проходит целая неделя. Так тебе не кажется, что я могу иногда обойтись и без твоего непосредственного внимания, если переберусь к тебе?

Но дело было в том, что Харди мог просто тихо дремать, как сейчас, и все же он присутствовал. Его присутствие отражалось на мыслях, на планировании дня, на словах, которые необходимо было тщательно взвешивать, прежде чем произнести вслух. Это было утомительно. А, что ни говори, в собственном доме невозможно испытывать постоянное утомление. К тому же добавлялись чисто практически вещи — стирка, смена белья, уход за внушительным телом Харди, закупка в магазинах, общение с медсестрами и представителями власти, приготовление еды. Конечно, с этим помогал и Мортен, но все же.

— Как спал, дружище? — осторожно спросил он, подойдя к постели Харди. Старый коллега приоткрыл глаза и медленно улыбнулся:

— Ну вот, отпуск и закончился. Добро пожаловать к штурвалу, Карл. Четырнадцать дней истекли, они были тяжелыми. Но мы с Мортеном справимся. Только передай привет парням от меня, ладно?

Карл кивнул. Как же тяжело сейчас Харди! Если бы кто-нибудь мог поменяться с ним местами хотя бы на один день…

Раздобыть бы где-нибудь один день для Харди.



Помимо охранников в будке, Карл не встретил ни одной живой души. Весь персонал полицейского управления словно ветром сдуло. Коридор между колоннами по-зимнему серый и неприветливый.

— Что, черт возьми, происходит? — закричал Карл, проходя в коридор подвала.

Он ожидал шумного приветствия, рассчитывал ощутить резкий запах мятной жвачки Ассада или услышать, как Роза напевает какую-нибудь классическую мелодию, но все словно вымерло. Неужели они покинули судно, пока он пребывал в двухнедельном отпуске по случаю переезда Харди? Карл заглянул в комнатку Ассада и в недоумении осмотрелся — ни фотографий престарелых тетушек, ни молитвенного коврика, ни коробок с сахарным печеньем. Даже лампы на потолке были выключены.

Он прошел по коридору и включил свет в своем офисе. Безопасные владения, где он уже раскрыл три дела и еще два оставил нераскрытыми. Место, в котором не действовал запрет на курение и где все старые дела, находящиеся на рассмотрении в отделе «Q», в целости и сохранности были аккуратно разложены по трем стопкам, согласно непогрешимой системе Карла.

Он замедлил шаг, увидев перед собой совершенно неузнаваемый полированный стол. Ни пятнышка. Ни клочка. Ни единого плотно исписанного листа бумаги, на который можно было положить уставшие ноги, а затем выбросить в мусорное ведро. Ни одного файла. Словом, все ветром сдуло.

— Роза! — закричал он настойчиво.

Голос полетел по пустому коридору. Карл, прямо как Палле, один на целом свете.[1] Он оказался последним живым человеком, петухом, лишенным курятника. Королем, готовым отдать свое царство за коня. Он схватил телефон и набрал номер Лизы, сидящей на третьем этаже в отделе убийств.

Прошло двадцать пять секунд, прежде чем трубку подняли.

— Секретариат, отдел «А», — произнес голос фру Серенсен, самой ненавистной Карлу сотрудницы. Это была волчица Ильза[2] собственной персоной.

— Фру Серенсен, — по-кошачьи мягко прозвучал его голос. — Это Карл Мёрк. Я сижу здесь в абсолютном одиночестве. Что случилось? Вы не знаете, где Ассад и Роза?

Ей потребовалась какая-то миллисекунда на то, чтобы бросить трубку. Вот паразитка.

Он встал и направился к месту дислокации Розы чуть дальше по коридору. Возможно, там удастся найти разгадку тайны исчезнувших материалов. Эта мысль казалась ему вполне логичной ровно до той мучительной секунды, когда он обнаружил, что на стене между офисами Ассада и Розы висело штук десять мягких оргалитовых плит с прикрепленными к ним делами, которые две недели назад лежали на его столе. Стремянка из полированной лиственницы отмечала место, где было приклеено последнее дело. Это было дело, которое им пришлось бросить. Уже второе подряд нераскрытое.

Карл сделал шаг назад, чтобы получить полную картину бумажного ада. Что, черт возьми, делают его бумаги на этой стенке? Ассад и Роза совсем сошли с ума? Так, может, поэтому этих придурков выставили?

Иначе быть не могло.



На третьем этаже обстановка была такая же. Никого. Даже место фру Серенсен за стойкой зияло пустотой. Офис начальника отдела убийств. Офис заместителя. Кухня. Комната совещаний. Везде пусто.

Что за чертовщина, подумал Карл. Может, была угроза взрыва? Или реформа полиции зашла настолько далеко, что сотрудников выгнали на улицу и приготовились продавать здание? Неужели новый министр юстиции рехнулся? A TV2 разогнали?

Он почесал в затылке, снял трубку и позвонил вниз охранникам.

— Карл Мёрк на проводе. Куда подевались отсюда все люди?

— Большинство на собрании в Мемориале.

— В Мемориале?! До 19 сентября еще больше, чем полгода. Зачем? Не на годовщину же интернирования датской полиции![3] Так что они там забыли?

— Глава полиции пожелал обсудить с несколькими отделами подробности реформы. Извини, Карл, мы думали, ты в курсе.

— Но я только что говорил с фру Серенсен…

— Видимо, она переадресовала звонки на свой мобильный.

Карл покачал головой. Всю жизнь они были недоумками. Не успел он переступить порог управления, как министр юстиции придумал что-то новенькое.

Он уставился на мягкое и манящее кресло начальника отдела убийств. Здесь, по крайней мере, можно побыть с закрытыми глазами без свидетелей.

Через десять минут он проснулся от того, что шеф положил ему на плечо свой кулак, мягкие смеющиеся глаза Ассада находились в десяти сантиметрах от его лица. Так, спокойствие кончилось.

— Идем, Ассад, — он привстал с кресла, — живо пошли в подвал срывать бумаги со стены. Понял меня? Где Роза?

Ассад покачал головой:

— Мы не можем, Карл.

Мёрк поднялся и заправил рубашку в брюки. Что он имел в виду? Конечно, они сейчас пойдут и сорвут. Разве не он сам определяет, что делать?

— Идем. И Розу захвати. Сейчас же!

— Подвал закрыт, — пояснил заместитель начальника Ларс Бьерн. — Осыпается асбест из изоляции труб. Приходили из инспекции по контролю за рабочими условиями. Такие вот дела.

Ассад закивал:

— Да, нам пришлось отнести вещи наверх, и нам тут не очень нравится. Но зато мы нашли отличное кресло для тебя, — добавил он, словно это известие могло кого-то утешить. — Да, остались только мы вдвоем. Роза не хочет сидеть наверху, так что она решила продлить себе выходные, но чуть позже подойдет.

Наверное, такой же эффект можно было произвести, пнув его в самую болезненную часть тела.

2

Она сидела, уставившись на свет свечей, пока те не догорели и ее не окутала тьма. Он и прежде много раз оставлял ее в одиночестве, но только не в годовщину свадьбы.

Глубоко вздохнула и встала. Она уже не замирала у окна в ожидании. Не писала его имя на стекле в образовавшемся от ее теплого дыхания круге.

Когда они встретились с ним, ее активно предостерегали. Подруга выражала свое сомнение, мать высказывалась прямо. Он был слишком стар для нее. В его глазах сидели злые занозы. Человек, на которого нельзя положиться. Поступки которого нельзя предугадать.

Поэтому она уже очень давно не виделась с матерью и подругой. От этого росло отчаяние, потребность в связи с ними стала огромна, как никогда.

С кем ей поговорить? Рядом никого не осталось.

Она смотрела на пустые прибранные комнаты, поджав губы, и на глаза наворачивались слезы.

Услышав, что ребенок зашевелился, взяла себя в руки. Вытерла нос пальцем и сделала два глубоких вздоха. Если муж ей изменяет, пускай и он на нее не рассчитывает. В жизни наверняка есть еще много всего интересного.

Муж проник в спальню беззвучно, лишь тень на стене разоблачила его. Широкие плечи, открытые объятия. Он лег и привлек ее к себе, не говоря ни слова. Теплый и нагой.

Она ждала нежных слов и исчерпывающего объяснения. Наверное, боялась еле уловимого запаха другой женщины и отяжеленного муками совести промедления, но вместо этого он схватил ее, грубо повернул и в порыве страсти сорвал с нее одежду. Луна освещала его лицо и разжигала ее страсть. Теперь время ожидания, разочарований, тревог и сомнений ушло прочь.

Последний раз он был таким шесть месяцев назад.

Слава богу, это случилось снова.



— Дорогая, тебе придется смириться с тем, что я уеду на некоторое время, — погладив малыша по щеке, неожиданно объявил он за завтраком, так рассеянно, словно речь шла о какой-то ерунде.

Она нахмурилась и поджала губы, чтобы на мгновение подавить в себе намерение задать неизбежный вопрос, затем положила вилку на тарелку и уставилась на омлет с кусочками бекона. Ночь была долгой и все еще всплывала ощущением нежности в области живота, воспоминаниями о завершающих ласках и теплых взглядах, и до сего момента заставляла забыть о времени и пространстве. Но только до сего момента. Потому что в эту секунду в комнату пробралось бледное мартовское солнце, как непрошеный гость, и ясно осветило данность: ее муж куда-то собрался. Опять.

— Почему ты не можешь рассказать мне, чем занимаешься? Я твоя жена. Я никому не скажу.

Вилка в его руке застыла в воздухе. Взгляд начал мрачнеть.

— Нет, на самом деле, — продолжала она. — Сколько времени пройдет, прежде чем ты будешь снова таким, как этой ночью? Мы вновь пришли к тому, что я понятия не имею, что ты делаешь и где на самом деле находишься мыслями, когда сидишь здесь.

Он взглянул на нее чересчур проницательно:

— Разве ты не знала с самого начала, что я не могу говорить о своей работе?

— Знала, но…

— Вот пускай так и будет.

Он уронил вилку с ножом на тарелку и повернулся к сыну с неким подобием улыбки.

Она дышала медленно и глубоко, но изнутри ее переполняло отчаяние. Это правда. Задолго до свадьбы он дал ей понять, что у него есть задания, о которых не принято говорить. Возможно, он намекнул на какую-то связь с разведкой, точно она уже не помнила. Однако, насколько ей было известно, люди, находящиеся на службе в разведке, вне работы жили вполне нормальной жизнью, а вот их с мужем семейную жизнь никак нельзя было назвать нормальной. Если, конечно, разведчики столь же усердно не тратили время на альтернативные задания типа супружеской измены, ибо в ее понимании все сводилось именно к этому.

Она собирала тарелки и размышляла, не выдвинуть ли ему свой ультиматум прямо сейчас, рискуя вызвать гнев, которого она хотя и опасалась, но реальные масштабы которого пока себе не представляла.

— Так когда я увижу тебя снова? — спросила она.

Он с улыбкой посмотрел на нее:

— Буду где-нибудь в районе следующей среды. Предстоящая работа займет восемь-десять дней.

— Хорошо, вернешься как раз к своему турниру по боулингу, — язвительно заметила она.

Он встал и со спины прижал ее к своему огромному телу, обхватив руками под грудью. Когда-то, чувствуя его голову на своем плече, она начинала трепетать. Но теперь отстранилась.

— Да, — сказал он, — я точно успею вернуться к турниру. Так что совсем скоро мы с тобой освежим в памяти события минувшей ночи. Договорились?

После того как он ушел и стих звук автомобиля, она еще долго стояла, скрестив руки, с рассеянным взглядом. Одно дело — жить в одиночестве. Другое — не иметь ни малейшего понятия о том, во имя чего ты должен платить такую цену. Шанс уличить такого человека, как ее муж, в какой-либо форме обмана, был минимальным, и она это знала, хотя никогда и не пыталась. Пространство его перемещений было огромным, а он был осторожным человеком, это демонстрировала вся их жизнь. Пенсии, страховки, двойная проверка дверей и окон, чемоданов и дорожных сумок, всегдашний порядок на столе — и никогда ни единого клочка бумаги или забытой квитанции в кармане или в ящике стола. Он был человеком, который не оставлял после себя лишних следов. Даже его запах сохранялся не больше пары минут после того, как он покидал помещение. И как же в таком случае уличить его в измене? Разве что нанять частного детектива, но откуда взять на него деньги?

Она выпятила нижнюю губу и медленно выпустила изо рта вверх теплую струю воздуха. Этот жест всегда предшествовал у нее принятию важного решения. Прыжку через самую высокую перекладину, выбору платья на конфирмацию… Да, озвученному согласию стать женой своего теперешнего мужа, а также выходу на улицу, чтобы проверить, не окрасится ли жизнь в иные краски на мягком естественном свете.

3

Скажем прямо: крупный добродушный сержант Дэвид Белл любил выезжать за город, усаживаться на берег и созерцать, как волны разбиваются о выступающие из воды скалы. Далеко-далеко у деревушки Джон ОʼГроутс, самой северной точки Шотландии, где солнце светило вдвое меньше по времени, но вдвое прекраснее. Здесь Дэвид родился, здесь же он и умрет, когда придет черед.

Дэвид был прямо-таки создан для неистового океана. Так почему же он влачил свое жалкое существование на шестнадцать миль южнее, в полицейском участке на Банкхэд-роуд в городе Вик? Нет, ленивый портовый городок ничего не имел против него, он никогда не скрывал этого.

Именно поэтому начальство отправляло именно его, когда необходимо было урегулировать какие-либо беспорядки в северных деревеньках. И Дэвид приезжал на служебном автомобиле и грозил возбужденным парням вызвать офицера из Ивернесса, после чего все успокаивалось. Здесь не желали, чтобы чужаки из города топтались во дворе, уж лучше лошадиная моча в «Оркней Скаллсплиттер». Было довольно обидно, что те, кто погружался на паром до Оркнея, проходили мимо.

Но как только страсти были погашены, его ждали волны, и если сержант Белл и любил потратить на что-то время, то именно на них.

И если бы не хорошо известная всем любовь к созерцательности Дэвида Белла, то бутылка так и сгинула бы к чертовой матери. Но сержант все-таки оказался в нужном месте в своей выглаженной форме; ветер теребил его волосы, фуражка лежала рядом на камне. И, таким образом, нашлось, кому извлечь бутылку из воды.

Вот так все и случилось.



Бутылка крепко застряла в траловой сети и немного поблескивала, хотя время и заставило ее изрядно поматоветь, и самый юный матрос на катере «БрюДог» сразу заметил, что она не совсем обычная.

— Выкини ее обратно в море, Симус, — крикнул шкипер, увидев внутри листок. — Такие бутылки приносят несчастье. «Бутылочная чума», так мы прозвали это явление. Дьявол скрывается в чернилах, и только и ждет, чтобы его освободили. Неужели ты не знаком с подобными историями?

Но юный Симус не знал никаких историй и предпочел передать бутылку Дэвиду Беллу.

Когда сержант наконец-то вернулся в участок в Вике, один из местных пьянчужек успел разгромить два офиса; сотрудники уже утомились удерживать хулигана на полу. Вот почему Белл скинул пиджак и бутылка выскользнула из кармана. И вот почему он поднял ее и поставил на подоконник, чтобы сосредоточиться на процессе усмирения пьяного идиота, сев ему на грудную клетку и слегка перекрыв доступ воздуха. Но, как получается всегда, когда вы прижимаете подлинного потомка викингов в Кейтнессе, тут коса нашла на камень. И пьянчужка так основательно разделал Дэвида Белла под орех, что у того все мысли о бутылке растворились в четких голубых вспышках, которыми взорвалась его измученная нервная система.

А потому всеми забытая бутылка так и простояла долгое время в ярко освещенном солнцем углу на подоконнике. Никто не замечал ее, никого не волновало, что конденсат, образовавшийся вследствие яркого солнечного света и скопившийся на стенках, не самым лучшим образом воздействует на бумагу, запрятанную внутри. Никто не взял на себя труд прочесть самую верхнюю строчку из полустершихся букв, а потому никто и не задумался, что конкретно имелось в виду под словом «ПОМОГИТЕ».



Бутылка вновь попала в чьи-то руки только тогда, когда некий недоумок, считавший, что его несправедливо оштрафовали за неправильную парковку, распространил целое море вирусов по внутренней компьютерной сети викских полицейских участков. В подобных ситуациях обычно вызывали эксперта по информационным технологиям Миранду МакКаллоу. Когда педофилы шифровали творимый беспредел, когда хакеры заметали следы после осуществленных банковских операций, когда грязные на руку представители государственных органов чистили свои жесткие диски, все начинали молиться именно на эту женщину.

Ее усаживали в офисе, сотрудники которого чуть не плакали, и обслуживали ее так, словно она королева. Постоянно наполненные термосы с горячим кофе, распахнутые настежь окна и радио, настроенное на волну «Радио Шотландия». О да, Миранду ценили повсюду, где она появлялась.

Благодаря открытым окнам и развевающимся занавескам она заметила бутылку в первый же день своей работы.

Какая аккуратненькая бутылочка, подумала она, перелопачивая бессчетные столбцы цифр, скрывавших вредоносные коды, и удивилась, обнаружив внутри какую-то тень. Поднявшись со своего места на третий день, вполне удовлетворенная проделанной работой и имея предположение о том, вирусов какого типа можно ожидать в будущем, она подошла к подоконнику и выудила бутылку, которая оказалась значительно тяжелее, чем предполагалось. Да к тому же теплая.

— А что там внутри? — поинтересовалась она у сидевшей неподалеку секретарши. — Письмо?

— Понятия не имею, — последовал ответ. — Однажды ее поставил туда Дэвид Белл. Мне кажется, чисто для прикола.

Миранда посмотрела бутылку на свет. Кажется, на бумажке видны буквы? Сложно было разглядеть что-то из-за конденсата на внутренних стенках.

Она покрутила ее и слегка наклонила.

— А где этот Дэвид Белл? На службе?

Секретарша покачала головой:

— К сожалению, нет. Несколько лет назад его убили недалеко от города. Они преследовали угнанный автомобиль, и все закончилось весьма трагично. Ужасная история. Дэвид был милым парнем.

Миранда кивнула, почти не слушая. Теперь она была уверена, что на бумаге что-то написано. Но ее привлекло даже не это, а то, что лежало на дне. Если поднести матовое стекло чуть ближе к глазам, создавалось впечатление, что там находилась коагулирующая масса перемешанной с водой крови.

— Как вы думаете, можно мне забрать бутылку? У кого мне спросить?

— Спросите Эмерсона. Он несколько лет работал с Дэвидом. Он, скорее всего, разрешит. — Секретарша повернулась лицом к коридору. — Эй, Эмерсон! — крикнула она так, что задрожали стекла. — Зайди-ка на секунду.

Миранда поздоровалась. Это был плотный добродушный парень с придающей его лицу печальный вид линией бровей.

— Можно ли вам забрать это? Да конечно, ради бога. Я, по крайней мере, не хочу иметь с ней ничего общего.

— Вы о чем?

— Наверняка это пустые домыслы, но Дэвид получил бутылку незадолго до своей гибели и говорил, что постарается ее откупорить. Ему дал ее рыбак, паренек из его родного городка, но спустя несколько лет после этого катер затонул вместе с тем самым мальчишкой и всем экипажем, и Дэвид подумал, что ради паренька он обязан посмотреть, что там внутри. Но Дэвид умер, так и не успев с ней ничего сделать, и это, наверное, дурной знак, правда? — Эмерсон покачал головой. — Так забирайте ее поскорее, с этой бутылкой не связано ничего хорошего.



Тем же вечером Миранда сидела у себя в таунхаусе в пригороде Эдинбурга Грантоне и пристально рассматривала бутылку. Около пятнадцати сантиметров в высоту, бело-голубая, слегка уплощенная, с довольно длинным горлышком. Похожа на флакон из-под духов, но великовата. Видимо, бутылка от одеколона, и, вероятно, достаточно старая. Миранда постучала по стенке. Изготовлена из толстого стекла. Она улыбнулась. «Какую тайну ты в себе скрываешь, моя дорогая?» — произнесла она, сделала глоток красного вина и принялась штопором отковыривать то, чем было закупорено горлышко. Этот комок состоял из некоей субстанции, пахнущей смолой, однако длительное нахождение в воде привело к невозможности определить происхождение вещества.

Миранда попыталась выловить клочок бумаги, но он был ветхим и влажным. Затем перевернула сосуд и ударила но дну, однако бумажка не сдвинулась ни на миллиметр. Тогда она отнесла бутылку на кухню и пару раз обрушила на нее топорик для рубки мяса. Это помогло — бутылка разбилась на множество синих кристаллов, которые разлетелись по столу, как колотый лед.

Миранда посмотрела на листок, лежавший на разделочной доске, и почувствовала, как нахмурились ее брови. Она блуждала взглядом по стеклянным осколкам и глубоко дышала.

Возможно, это была не такая уж и хорошая идея.



— Да, — подтвердил коллега Дуглас из технического отдела, — это кровь. Никаких сомнений. Ты верно определила. Кровь и сконденсировавшаяся влага въелись в бумагу характерным образом. Особенно вот здесь, где почти полностью стерта подпись. Ну да, цвет и характер впитывания совершенно типичные.

Он осторожно вытащил клочок пинцетом и снова посветил на него синим лучом. Следы крови по всей площади. Кровь высвечивается в каждой букве.

— Надпись сделана кровью?

— Несомненно.

— И ты, как и я, считаешь, что заглавная строчка содержит просьбу о помощи. По крайней мере, похоже на то.

— Да, я тоже так думаю. Однако сомневаюсь, что мы сможем восстановить что-то, помимо первой строки — письмо изрядно пострадало. Кроме того, ему, по-видимому, много лет. Теперь мы можем приступить к обработке и консервации, а затем, возможно, нам удастся восстановить время его написания. И, конечно, его стоит дать посмотреть эксперту-лингвисту — вероятно, он сможет определить, на каком языке оно написано.

Миранда кивнула. У нее уже была одна версия.

Язык, по ее предположению, был исландским.

4

— Карл, а вот к нам и пожаловал надсмотрщик за рабочими условиями, — Роза стояла в дверях и не думала двигаться с места. Возможно, она надеялась, что противоположные стороны разнесут друг друга в пух и прах.

Это был некрупный мужчина в прилежно выглаженном костюме, он представился как Джон Студсгорд. Такой карлик, и столько власти. Если не брать в расчет плоскую коричневую папку под мышкой, он вполне вызывал доверие. Доброжелательная улыбка, рука, протянутая для рукопожатия. Однако первое впечатление улетучилось, как только он открыл рот.

— При последней проверке в данном коридоре и в подвале были выявлены следы асбестовой пыли. Вследствие этого обстоятельства необходимо провести изоляцию трубы, чтобы сделать помещения пригодными для дальнейшей эксплуатации.

Карл поднял глаза к потолку. Чертова труба! Единственная на весь подвал, и вся рассыпается.

— Смотрю, вы тут обустроили офис, — продолжил зверек с папкой. — Надеюсь, вы согласовали это с соответствующей директивой полицейского управления и правилами пожарной безопасности?

Он собирался расстегнуть свою папку, так как наверняка там у него уже была припасена пачка бумажек, дающих ответ на этот вопрос.

— Какой офис? — переспросил Карл. — Вы имеете в виду помещение для отчетного архива?

— Отчетный архив? — на мгновение мужчина растерялся, но затем продолжил наступление: — Я не знаю, как это у вас называется, но ясно вижу, что здесь проводится большая часть рабочего времени за занятиями, которые я бы назвал напрямую относящимися к выполнению трудовых обязанностей.

— Вас смущает кофемашина? Так мы ее уберем.

— Вовсе нет. Меня смущает все. Письменные столы, доски для заметок, полки, вешалки, ящики с бумагами, канцелярские принадлежности, копировальные аппараты.

— Так! А вы знаете, сколько ступеней отсюда до третьего этажа?

— Нет.

— То-то. Может быть, вам также неизвестно, что наш отдел недоукомплектован и что мы потеряем половину рабочего времени, если будем скакать наверх всякий раз, когда необходимо сделать какую-то копию для архива? По-вашему, видимо, будет лучше, если по улицам будут разгуливать убийцы, чем мы будем выполнять свою работу?

Студсгорд намеревался возразить, но Карл пресек его попытку, подняв руку.

— Где асбест, о котором вы упомянули?

Мужчина нахмурился.

— Мы не обсуждаем, где и как. Мы обнаружили загрязнение асбестом, а этот материал провоцирует возникновение раковых опухолей. Его невозможно просто взять и стереть половой тряпкой.

— Роза, ты присутствовала при проведении инспекции? — спросил Карл.

Она показала пальцем в дальний угол коридора:

— Они обнаружили какую-то пыль вон там.

— Ассад! — Карл заорал так громко, что мужчина отступил на шаг назад. — Идем, Роза, покажешь мне.

В это время Ассад выскочил из своего офиса.

— Ассад, пошли. Возьми ведро, тряпку и свои чудесные зеленые резиновые перчатки. У нас есть задание.

Они прошли пятнадцать шагов по коридору, когда Роза остановилась и показала на какую-то белую порошкообразную пыль под своими черными ботинками.

— Вот! — констатировала она.

Человек из Инспекции по контролю за рабочими условиями протестовал и пытался объяснить, что их действия будут бесполезны, что это не устранит вред, что здравый смысл и инструкции требуют, чтобы загрязнение было удалено регламентированным способом.

Последнее возражение Карл отклонил:

— Ассад, отныне, смыв дерьмо, не забудь вызвать ассенизатора. Нам нужно было возвести стену, которая отгородила бы загрязненную, по мнению Инспекции, зону от нашего отчетного архива. Мы ведь не хотим видеть возле себя этот хлам, правда?

Ассад медленно покачал головой:

— Какое помещение ты только что имел в виду? Архив?..

— Ассад, давай уже, мой. Этот человек спешит.

Чиновник одарил Карла враждебным взглядом.

— Мы с вами свяжемся, — это было последнее, что он сказал, устремившись по коридору с крепко прижатой к животу папкой.

«Свяжутся они!» Да уж, можно себе представить.



— А теперь, Ассад, объясни мне, в чем тайный смысл того, что мои дела развешаны на стене? Надеюсь, что это копии.

— Копии? Если ты хочешь, чтобы висели копии, я тут же все сниму, Карл. И ты получишь копии всего, чего только пожелаешь. Я обещаю.

Карл сглотнул.

— Ты, что, прямо мне в лицо утверждаешь, что там сушатся подлинники моих дел?!

— Ну да. Но ты только взгляни на придуманную мной систему! Если она не кажется тебе великолепной, просто скажи. Все в порядке. Я не обижусь.

Карл откинул голову назад.

— Не обижусь, — повторил он. Четырнадцать дней отсутствовал на рабочем месте, а его подчиненные успели свихнуться от вдыхания асбестовой пыли.

— Смотри, Карл, — сияя от радости, Ассад достал две катушки с лентой.

— Ну да, вижу — ты откопал моток синей ленты и моток красной ленты с белыми полосочками. Теперь ты сможешь перевязать кучу свертков с подарками к Рождеству, которое наступит через девять месяцев.

Ассад стукнул его по плечу:

— Ха-ха, Карл. Отлично. Теперь я тебя узнаю.

Карл покачал головой. Совсем невесело было думать, что его предстоящая отставка будет связана с определенным возрастом, до которого было пока довольно далеко.

— Взгляни, — Ассад вытянул синюю ленту, оторвал кусочек скотча, прикрепил один конец ленты на одно из дел шестидесятых годов, протянул моток через множество страниц, перерезал ленту и второй конец приделал к делу восьмидесятых. — Не правда ли, чудесно?

Карл соединил руки сзади на затылке, словно пытаясь удержать голову на месте.

— Потрясающий шедевр, Ассад. Жизнь Энди Уорхола[4] прожита не зря.

— Энди кого?

— И что ты такое сделал, Ассад? Пытаешься связать эти два дела?

— Ну да, представляешь, если два дела действительно связаны, можно это просто увидеть, — он снова показал на синюю ленту. — Вот тут! Синяя лента! — Он щелкнул пальцами. — Значит, эти дела могут быть связаны.

Карл сделал глубокий вздох.

— Ага! Тогда я, кажется, знаю, для чего нужна красная…

— Ну да, на тот случай, если мы доподлинно знаем, что дела связаны. Правда, отличная система?

Карл снова вздохнул.

— Правда, Ассад. Однако в данный момент, кажется, у нас нет связанных между собой дел, и все же будет лучше, если они будут лежать у меня на столе, чтобы мы могли их просматривать, оʼкей?

Это не было вопросом, тем не менее последовал ответ:

— Да, шеф, оʼкей. — Ассад стоял и перекатывался с пятки на носок в своих стоптанных ботинках «Экко». — Тогда я через десять минут приступлю к копированию — верну тебе оригиналы и развешу копии.



Маркус Якобсен вдруг как-то постарел. В последнее время на его рабочем столе скопилось много дел. В первую очередь разборки криминальных группировок и эпизоды с перестрелками в Нёрребро и прилегающей округе, а также несколько странных пожаров — поджоги с огромными экономическими потерями и, к сожалению, с человеческими жертвами. Причем все случились в ночное время. Если Маркусу в среднем удавалось поспать три часа в сутки на прошедшей неделе, это был максимум. Возможно, и стоило пойти ему навстречу, что бы при этом ни лежало на сердце.

— Что стряслось, босс? Почему ты выцепил меня наверх? — поинтересовался Карл.

Маркус возился с начатой пачкой сигарет, бедняга. Эту привычку он так и не смог преодолеть.

— Карл, я понимаю, что у нас на этаже твоему отделу отведено не слишком много места, но, строго говоря, я все-таки не могу позволить тебе сидеть в подвале. А теперь еще позвонили из Инспекции по контролю за рабочими условиями и рассказали мне, что ты отказался выполнять директиву их человека.

— Маркус, всё под контролем. Мы построим в середине коридора стену с дверью и тэ дэ. Так что вся грязь окажется изолирована.

Круги под глазами Маркуса вдруг стали заметнее.

— Вот это все я не желаю даже слушать, — заявил он. — А потому вы с Розой и Ассадом вновь переберетесь сюда. Я не хочу проблем с контролирующим органом. Проблем и так хватает. Ты в курсе, как мне сейчас не хватает времени. Только взгляни на это. — Он указал на новый крошечный экран на стене, в котором TV2 резюмировал последствия вражды группировок. Требование разрешить похоронной процессии в честь одной из жертв пройти по улицам Копенгагена привело к нешуточному огню. Сейчас полиции приходилось искать виновных и усмирять уличный переполох. Да уж, Маркуса Якобсена совсем придавили.

— Хорошо, если ты переселишь нас сюда, следствием явится то, что ты в ту же секунду развалишь отдел «Q».

— Не шантажируй меня, Карл.

— И потеряешь восемь миллионов в год в виде грантов. Я не ошибаюсь, именно восемь миллионов было выделено отделу «Q»? Подумай хорошенько, действительно ли так высока цена бензина, заливаемого в то ржавое ведро, на котором мы потом разъезжаем, и, ах да, плюс, конечно, зарплата Розе, мне и Ассаду. Восемь миллионов. Вдумайся еще разок.

Глава отдела по раскрытию убийств вздохнул. Он находился между лезвиями ножниц. Без этого гранта его собственный отдел лишится как минимум пяти миллионов в год. Хитроумное перераспределение. Чем-то напоминает выравнивание в коммунальной сфере. Своего рода легальный грабеж.

— Принимаю ваши предложения по решению вопроса. Заранее благодарю, — наконец сказал он.

— Где ты рассчитывал нас посадить? — спросил Карл. — В туалете? У подоконника, где вчера сидел Ассад? А может, у себя в офисе?

— В коридоре есть место, — было видно, что Маркус Якобсен заранее скрючился, произнося эти слова. — В скором времени мы, вероятно, найдем другое место. Это ведь всегда предполагалось, Карл.

— Ладно, отличное решение, договорились. Но мы хотим получить три новых рабочих стола.

Карл спонтанно встал и протянул руку. Как-никак о чем-то договорились.

Начальник слегка отстранился.

— Минуточку, — сказал он. — Я чувствую в этом предложении какой-то подвох.

— Подвох? Вы закажете три лишних стола, а когда придут из Инспекции по контролю за рабочими условиями, я пришлю Розу, чтобы хоть как-то украсить пустующие стулья.

— Ни к чему хорошему это не приведет, Карл. — Маркус выдержал небольшую паузу. По-видимому, он сдался. — Но время покажет, как всегда говорит моя старая матушка. Присядь, Карл, у нас есть одно дело, на которое ты должен взглянуть. Помнишь коллег из шотландской полиции, которым мы помогали три-четыре года назад?

Карл неуверенно кивнул. Неужели сейчас он невольно ввергнет отдел «Q» в пучину извлекаемых из волынки звуков, похожих на треск паяльного аппарата и рубленого хаггиса?[5] Только не это. Довольно было того, что иногда приходилось иметь дело с норвежцами. Но еще и шотландцы!..

— Мы посылали им несколько проб ДНК, взятых у задержанного в Вестре шотландца, ты помнишь. Это было дело Бака. Таким образом, они раскрыли дело об убийстве. Теперь они прислали нам кое-что новенькое. Точнее, посылку прислал нам полицейский из Эдинбурга по имени Гильям Дуглас. В посылке письмо, которое они обнаружили в бутылке. Проконсультировавшись с лингвистом, они оказались перед фактом, что письмо, скорее всего, из Дании. — Он поднял с пола коричневую картонную коробку. — И хотят услышать от нас, как поступить с делом, если нам удастся что-то обнаружить. Так что, Карл, вперед!

Он протянул коробку и сделал знак, чтобы ее забрали и ушли.

— И что мне с ней делать? — спросил Карл. — Может быть, отдадим в Почту Дании?

Якобсен улыбнулся.

— Весьма остроумно, Карл. Так уж получается, что работники нашей почты не специализируются на раскрытии тайн; скорее уж, они их сами создают.

— У нас там, внизу, сейчас полно работы.

— Да-да, Карл, несомненно. Но все-таки изучите, это всего лишь маленькая вещица. К тому же она отвечает всем критериям отдела «Q»: старая, непонятная, и никто не желает к ней притрагиваться.

Опять я получил одно из тех заданий, которые мешают мне прирасти голенями к ящику стола, подумал Карл, по дороге вниз прикидывая вес коробки.

И все-таки — часом больше, часом меньше, это вряд ли каким-то образом отразится на дружественных отношениях между Данией и Шотландией.



— До завтра я управлюсь, Роза мне поможет, — заверил Ассад, прикидывая в уме, в какой из трех стопок по системе Карла изначально лежало дело, которое сейчас он держал в руках.

Карл заворчал. Коробка из Шотландии стояла перед ним на столе. Дурные предчувствия не покинули его, и аура, окружавшая картонную упаковку в таможенной клейкой ленте, определенно не предвещала ничего хорошего.

— Так у нас новое дело? — с интересом спросил Ассад, приковав взгляд к коричневому параллелепипеду. — А кто открыл коробку?

Карл воздел указательный палец к потолку и проорал в коридор:

— Роза, иди уже наконец сюда!

Прошло пять минут, прежде чем она появилась. Существовал некий тщательно отмеренный промежуток, за который до нее доходил сигнал о том, кто определял, что делать и, в особенности, когда. К этому уже привыкли.

— Роза, что ты скажешь на то, чтобы получить свое первое самостоятельное дело? — Карл деликатно подтолкнул к ней коробку.

Он не видел ее глаз, спрятанных под иссиня-черной челкой, но едва ли они светились от радости.

— Наверняка что-то о детской порнографии или торговле людьми. Я угадала, Карл? Что-то, к чему ты сам не хочешь прикасаться. Так что мой ответ — спасибо, нет. Если у тебя у самого не хватает духа этим заняться, пускай наш маленький погонщик верблюдов повозит эту грязь по манежному кругу. А мне есть чем заняться.

Карл улыбнулся. Ни ругани, ни хлопанья дверями. Она практически в прекрасном настроении. Он вновь подпихнул коробку.

— Здесь письмо, которое долгое время пролежало в бутылке. Я его еще не видел. Мы можем хотя бы распаковать его вместе.

Роза сморщила носик. Скептицизм был ее верным спутником.

Карл отстранил картонные закрылки, стряхнул пенопластовые шарики, выудил бумажную папку и положил ее на стол. Затем еще порылся в пенопласте и обнаружил пластиковый пакет.

— А тут что? — спросила она.