Парс протянул Куликову цилиндр. Тот взял, взглянул недоверчиво и наклонился, словно стараясь рассмотреть его получше. Когда он поднял голову, выражение лица было по-мальчишески восторженным. Потом он вдруг нахмурился, губы сжались, и восторг сменило какое-то мстительное торжество. Он крепко стиснул цилиндр в ладони.

VIII

Состояние, в котором находился теперь Парс: тревожные мысли и тягостное волнение, — это мало вязалось с тем образом, который существовал как во мнении о нем окружающих, так и в его собственных глазах. Парс всегда считал себя настоящим ученым, уравновешенным и хладнокровным; он привык ставить перед собой трудные задачи и решать их. В этом он видел смысл своей жизни. Ясному уму мешает беспокойное сердце. Занятия менбиа были искушением, на которое он пошел сознательно, желая закалить свои чувства. Но существовала еще одна, тайная причина.

В его семье «менбиа» было словом запрещенным. Парс еще помнил гневные проклятия покойного деда. А отец, стоило лишь разговору зайти о Трепсе, о сканнере или о тех, кто упорно не желал расставаться с этой игрушкой, холодно пожимал плечами и отворачивался, ожидая, когда тема иссякнет. Парса приучили презирать менбиа, и он его презирал.

Но однажды к нему зашел Фелс, товарищ детства — молодой ученый, которому также прочили блистательную будущность, и предложил просмотреть вместе фильм. Парс только поморщился. Но Фелс поставил ленту, и тут же у него в руках появился предмет дискообразной формы. Парс понял, что это и есть сканнер. Он равнодушно взглянул на экран. Там юноша с мечом шел на огромного великана. Великан размахивал чудовищной палицей с таким остервенением, что, казалось, шансов остаться в живых у юноши нет никаких. Но вот он увернулся раз, другой, с необычайной ловкостью подскочил к великану и… Парс пожал плечами, совсем как отец, и отвернулся.

— Я вижу, тебе это не по сердцу, — сказал Фелс, убирая изображение. И добавил ехидно: — Вот только я не уверен, что у тебя так получится, даже если ты и захочешь…

В этих словах, вероятно, и следовало видеть цель его неожиданного визита. Но уже в дверях он остановился и помахал сканнером.

— Кстати, — проговорил он, — на сегодняшний день это самый мощный сканнер на планете.

Не принять вызова Парс почел бы для себя малодушием. Сначала он занимался менбиа, скрываясь от всех. Потом об этом случайно проведал отец, и они поссорились. Парс был готов пойти и на большие жертвы ради достижения цели. Менбиа его увлекало, но не слишком. Главное — он пообещал себе, что станет мастером, и не просто мастером, а знаменитостью в кругу любителей ментального боя. Он обязательно обгонит Фелса.

И Парс добился своего. На очередных соревнованиях сканнер Фелса оказался лишь вторым. Конструкция первого принадлежала ему, Парсу.

После этого он решительно порвал с менбиа и принес извинения отцу. Он был чрезвычайно горд тем, что добился своего, не потеряв рассудка, не превратившись в фанатика ментального боя. Но еще более он гордился теми открытиями, которые пока хранил в тайне. Долгое время Парс изучал проблему аккумуляции энергии в экстренных условиях. В своем доме он оборудовал небольшую лабораторию, и в ней ему удалось решить ряд важных задач в этой области. Накопленную энергию можно использовать, и Парсу пришла в голову мысль: самостоятельно посетить иные миры. Подобные путешествия находились под строжайшим контролем правительства, которое держало в руках монополию на энергию. Но Парс презирал запреты.

Одна мысль порождала другую. Нарушив один запрет, он не побоялся нарушить и другой.

Подобно тому, как сканнер Трепса был усовершенствованием старых сканнеров, Прибор был усовершенствованием сканнера Трепса. В его основу легла идея ментального воздействия на реальный объект. Парс не торопился обнародовать свое достижение. Прежде всего надо было тщательно испытать Прибор, но проводить испытания здесь значило открыто вручить его в руки правительства. Прибор, сканнер, Фелс, менбиа, кино, дед — все это причудливо сплелось в голове Парса, и наконец через это хитросплетение проступили контуры новой идеи — снять собственный фильм. Проводить съемку на планете было бы безумием, и Парс решил отправиться в другие миры отнюдь не праздным путешественником.

Никогда раньше он не думал о том, чтобы заняться киносьемками. Дед умер, когда Парс был еще юнцом. Но что такое «настоящее кино», по выражению деда, Парс запомнил. И честолюбие подсказало ему: если уж снимать фильм, то настоящий. Единственно доступные ленты, на которых Парс упражнялся в менбиа, были всего лишь каноническими боевиками. Но он верил в себя.

Ему сразу повезло: на Земле он встретил Куликова. Парс стал подталкивать его, понуждать к действиям. Он попросил принести новые кассеты, надеясь, что Куликов, или, скорее, то, что снимет камера в биополе Куликова, натолкнет его на идею, которую можно будет развить. Парс не знал обстановки и условий жизни на планете, куда он попал, но его вера в себя была безграничной: уж он сумеет воздействовать на Куликова таким образом, что из его похождений выйдет настоящий фильм. Оказалось, что достаточно элементарного толчка, и Куликов бросился в нужную сторону. Пока Парс ломал себе голову, как бы поаккуратнее вручить Куликову Прибор, обстоятельства сложились таким образом, что Куликов напросился на это сам, без вмешательства Парса. Теперь Парс становился в некотором роде режиссером фильма. Получив навыки Парса в менбиа, Куликов мог крайне обострить сюжет.

Теперь фильм был готов. Парс нарушил сразу два запрета. Но сенсоры охраны, установленные им вокруг дома, безмолвствовали. Никто к нему не приходил. Но это мало волновало Парса; главное было другое. До сих пор ему грозило лишь изъятие отснятой ленты и публичное осуждение.

До того момента, как Куликов завладел приемником, Парс как бы оставался в стороне. Теперь же отвественность за происходящее перекладывалась на плечи Парса.

IX

Неуверенно, прислушиваясь к самому себе, Куликов сделал два коротких шажка, повернулся, шагнул смелее и неожиданно прыгнул на стену; оттолкнулся от нее вверху, безукоризненно выполнил сальто и без труда приземлился на ноги. Его переполняла мощная спокойная сила. «Ну что ж, — подумал он весело, — теперь мы с вами можем и поговорить!» Куликов улегся на диване, покатывая Прибор по ладони. «Откуда они узнали о кассетах? Неужели Тиграшка?»

Он вскочил и, накинув куртку, выбежал наружу. Он пробегал последний пролет, когда входная дверь отворилась и грозный рык прокатился по гулкой лестнице. Это был кобель Ванечка со второго этажа, толстый и злобный ротвейлер, которого боялись все, не исключая Куликова. Однажды он покусал соседку, и хозяйка бегала хлопотать, чтобы не вышло истории. «Мы же с вами интеллигентные люди», — говорила она с умильным лицом при этом. Куликов помнил, как однажды Ванечка, еще в бытность свою неразумным щенком, весело прыгал вокруг него и потявкивал, напрашиваясь на ласку. Но сразу же вышла хозяйка и неинтеллигентно отстегала Ванечку ремешком.

— Отойдите скорее, отойдите к стене! — надрывно орала она теперь. Куликов было посторонился по привычке, но тут вспомнил про Прибор и, несколько сдержав шаг, продолжил спокойный спуск вниз по лестнице.

— Отойдите, вам говорят! — взвизгнула хозяйка. Вполне вероятно, что, не будь этих истерических криков, Ванечка не стал бы с такой яростью рвать поводок.

В нескольких шагах от неистово шумящей пары Куликов неожиданно резко присел на корточки. Испуганный кобель Ванечка шарахнулся под ноги хозяйке и зарычал оттуда, но уже не столь агрессивно. Молниеносный прыжок — и Куликов был уже рядом и щелкнул его прямо по носу. Ванечка захрипел от злобы и кинулся в угол, увлекая за собой хозяйку.

— Покорнейше извиняюсь, — с трудом сдерживая смех, сказал Куликов. — Но я очень тороплюсь. Я думаю, вы понимаете, мы же с вами интеллигентные люди.

После этой мальчишеской выходки ему стало совсем весело. Он летел по улице, отталкивая прохожих, обдавая их мокрой грязью и не оборачиваясь на возмущенные возгласы.

Тигран по обыкновению разговаривал по телефону. Он поднял глаза и, увидев Куликова, ошеломленно на него уставился. Куликов сделал один шаг и вдруг, распластавшись в воздухе, пролетел над столом, вырвал трубку из рук Тиграна, бросил ее на рычаг, щелкнув одновременно Тиграшку по носу, как кобеля Ванечку полчаса тому назад, и приземлился на ноги сбоку от стула. При этом он еще успел вытянуть из нагрудного Тиграшкиного кармана авторучку и засунуть тому за шиворот. Тигран смотрел совсем обалдело. Куликов уселся на стол. Потом протянул руку и, покрепче ухватившись за спинку, приподнял стул вместе с Тиграном.

— Значит, так, — сказал он, осматривая Тиграна с ног до головы. — Слушай внимательно и отвечай обдуманно, понял?

— Ты чего это, ты чего… — забормотал Тигран.

— Кому сказал про кассеты?

Свободной рукой Куликов подобрал валявшийся на столе пятак, подбросил, поймал и согнул его двумя пальцами.

— Я… не… не… — пролепетал Тигран, заикаясь.

— Кому сказал про кассеты, дурак? — повторил Куликов.

Тигран, казалось, совсем лишился дара речи.

— Ну ладно, — сказал Куликов. — Подумай. — Тряхнув, он поставил стул на пол.

Тигран понемногу приходил в себя, а Куликов, сидя рядом на столе, с трудом боролся со смехом.

— Я тебе помогу, — начал Куликов. — Кто такой Афиноген, говори!

— Не знаю я! — Глаза Тиграна забегали. Куликов протянул руку к спинке стула.

— Я ведь не шучу!

— Ты не связывайся с ними, Петруха, не связывайся, а! — испуганно затараторил Тигран. — Я ведь думал как лучше. Ты им отдай кассеты, и дело с концом! Они же хорошо заплатят!

Куликов расхохотался. Приободрившийся Тигран ответил несмелой улыбкой.

— Ладно, — сказал Куликов и похлопал Тиграна по плечу. — Я тебя прощаю. Показывай дорогу.

Они проехали несколько остановок на ненавистном Куликову трамвае. Вышли, и у одного из домов, не доходя до арки, Тигран остановился.

— Зайдешь туда, — шепотом сказал он, показывая рукой в темноту арки, и увидишь. — Там ждут.

— Что, вечно ждут? — усмехнулся Куликов. Тигран серьезно кивнул.

— Увидишь.

Куликов свернул под арку. Посреди небольшого дворика была песочница и чахлое деревце. На краю песочницы сидел здоровенный парень и курил. В углу двора на детских качелях устроился второй. Куликов сразу узнал тех двоих, что отделали его два дня назад. Он улыбнулся и сжал в кармане цилиндр, все тело налилось уверенной силой.

— Батюшки! — сказал куривший, поднимаясь с борта песочницы. — Кто к нам пришел? Парнишка наш дорогой!

— Я же говорил: одумается, — сказал второй.

— Ну и куда теперь? — небрежно спросил Куликов, останавливаясь.

Они вошли в подъезд, одолели один пролет, и куривший отворил обитую жестью дверь, подобную тем, за которыми обычно размещаются котельные или избирательные участки. Коридор был пуст, слева — голое помещение с зарешеченными окнами, впереди — еще одна дверь. В углу комнаты, куда они попали, стоял широкий стол, за которым устроился щеголеватый мужчина лет пятидесяти в легкой молодежной курточке. За его спиной просматривалась еще одна комната.

— Какие гости! — Щеголь приподнялся за столом и опустил брови, отчего глаза его сощурились, а лицо стало насмешливым. — Рады, рады бесконечно. Как нашли дорогу? Тигран? Ох уж этот Тигран! Ну, давайте знакомиться. Афиноген. — Он протянул руку.

Спиной Куликов ощущал двух громил, но, не двигаясь, продолжал сжимать в кармане цилиндр и смотрел на протянутую руку.

— Поздоровайся с дядей, заморыш! — прохрипел разговорчивый громила.

Куликов несильно, левой пяткой ударил разговорчивого по голени; тут же, не оборачиваясь, молниеносным движением выбил у молчаливого резиновую дубинку, которую минуту назад заметил у него в руках. Потом отступил к стене.

— Ну зачем же грубить, ребята? — сказал он, улыбаясь.

Молчун кинулся на Куликова. Тот боковым ударом остановил молчуна на полдороге и схватив его за отвороты куртки, отправил в сторону говоруна, начинавшего приходить в себя. Потом посмотрел на Афиногена.

Тот и глазом не моргнул.

— Да, неуклюжие ребята, — спокойно сказал он. — И грубияны страшные. Я подыщу себе других, вежливых… Однако не будем терять время. Где кассеты?

Куликов направился к столу. Стол был старый, роскошный, двухтумбовый. Куликов наклонился, ухватил его за ножку, и рывком перевернул, поставив перед Афиногеном днищем кверху.

Афиноген и бровью не повел.

— Аркадий! — позвал он негромко.

Из соседней комнаты выскользнул стройный парень.

— Сделай его! — приказал Афиноген.

Аркадий не стал атаковать сразу. «Присматривается, — думал Куликов. — Да, не чета этим двум кретинам. Посмотреть приятно». Ни страха, ни даже озабоченности он не чувствовал: слишком уж был уверен в ментальной силе Парса. Он стоял не двигаясь, по-прежнему сжимая в руке цилиндр. Его радовала возможность порезвиться с сильным противником.

Аркадий налетел стремительно, выбросив в прыжке правую ногу. Ментальным ударом Куликов заставил его раскрыться. Затем тривиальным прямым правой он послал Аркадия в нокаут. «Вот так, — подумал он. — Пусть Парс знает: и мы кое-что умеем».

— Ну как? — поворачиваясь к Афиногену, спросил Куликов. — Теперь тебе, надеюсь, понятно, кого «сделают» в следующий раз?

Афиноген сидел неподвижно: Куликов шагнул к нему и, приблизив свои глаза к лицу Афиногена, сказал:

— Не говори никому, не надо! Это была его любимая цитата.

Продрогший Тигран ждал его на улице.

— Ну что? — бросился он навстречу Куликову.

— Они одумались, — сказал Куликов.

— Что???

— Ну что, что… Одумались. Я им растолковал всю непривлекательность их действий, и они решили впредь зарабатывать себе на жизнь честным трудом. Да, кстати, тебя назначили блюстителем нравственности.

— Меня???

— А что, ты не согласен? — засмеялся Куликов. — Будешь обо всем докладывать прямо мне, минуя секретаря. Если они снова ступят на путь войны, то так легко не отделаются. Можешь им это передать.

X

Утром Куликов на работу не пошел. Не пошел и назавтра. Заскочивший проведать больного друга Толик обнаружил его лежащим на диване.

— Ты что, заболел? — заботливо спросил Толик.

— Нет, — буркнул Куликов, не пошевелившись даже для того, чтобы подать ему руку.

— А как же работа? Они справку потребуют.

— Плевать я хотел на бюллетень!

Толик сконфуженно замолчал. Куликов лежал на диване, устремив взгляд в потолок и не испытывал желания поддерживать разговор.

— Ты подумай, какой будет скандал, когда у тебя справки не окажется, — проговорил наконец Толик.

Куликов вскочил, свесив ноги на пол.

— Чего ты лезешь? — почти закричал он. — Что хочу, то и делаю! Ясно?

— Да я… ничего… Я только узнать… Я ведь беспокоился… — смущенно проговорил Толик.

Но Куликову уже стало стыдно.

— Ладно, — сказал он, — за беспокойство спасибо. И давай, иди, иди домой. Я завтра появлюсь.



Он действительно появился на следующий день, спокойно воспринял выговор, а на дела совершенно махнул рукой. Ближе к вечеру его поймал Петренко и спросил про задачки. Куликов молча отвел Петренко к своему столу, вытащил из ящика листки, сунул их Петренко в руки и ушел, не произнеся ни единого слова.

Неприятности на работе ему были невыгодны. Хотя он и считался молодым специалистом, однако терпение начальства тоже было не бесконечным: рано или поздно его выгонят. А Парс предпочитал встречаться с ним здесь, в трамвайном парке. Конечно, он мог изменить место их встреч, но это было связано с определенными трудностями. Подобные трудности не позволяли Парсу появляться чаще, чем раз в неделю.

С цилиндром Куликов не расставался. Однако мальчишеская радость, которая владела им в первый день, теперь сменилась совсем другими чувствами. Пришла боязнь. Он боялся ходить по улице, смотреть по сторонам, случайно задеть кого-нибудь плечом; вдруг на него прикрикнут, и это разозлит его. После работы он спешил скорее добраться до дома и запирался в своей комнате. Он ощущал что-то похожее на всемогущество пигмея.

И тут родилась идея. Парс говорил, что создал свой прибор на основе сканнера. Не значит ли это, что его можно использовать в качестве сканнера? Куликов договорился с Николаем, и тот привез ему свой видеомагнитофон. Ожидания оправдались. Но, что замечательнее всего, цилиндр не терял свойства Прибора: вторгаясь в фильм, Куликов продолжал получать от Парса ментальные импульсы. Без всякой тренировки он становился мастером менбиа.

Теперь все свободное время Куликов проводил запершись у себя в комнате. Он модифицировал фильмы с самого начала: входил в одного героя, затем в другого, в третьего… Число переделанных лент росло, Николай невозмутимо выкладывал деньги за каждую. Он не лез с расспросами, и это казалось удивительным. Куликов как-то задумался над странным поведением Николая, но одна мысль немедленно потянула за собой другие, куда более неприятные. А размышлять о собственных поступках Куликов не желал. Он чувствовал, что изменился за последнюю неделю.

Неделя подходила к концу. Наступил день встречи с Парсом.

Вечером позвонил Толик.

— Привет! — робко сказал Толик. — Ты это… На дежурство идешь?

— Да, — холодно ответил Куликов.

— Так я заезжаю с видиком, как обычно? Куликов помолчал. Потом сказал:

— Спасибо, я как-нибудь обойдусь.

— Ну ладно тогда, — обиженно проговорил Толик.

— Пока! — равнодушно бросил Куликов и положил трубку.

Через полчаса появился Николай. Теперь за кассетами приходил он. Засунул в сумку переделанные и выложил на стол новые — сырье. Затем достал бумажник и отсчитал купюры, которые Куликов бросил в ящик. Завтра он положит их на сберкнижку. «Еще немного, — подумал он, — и можно покупать свой видео. — Но почему-то эта мысль теперь его не радовала. — Что такое видео? Чепуха! Греза!»

В трамвайный парк Николай вез его на своих «Жигулях». Видеомагнитофон и телевизор лежали на заднем сиденье. Николай вслух расхваливал переделанные кассеты. Говорил он ровно и без видимых признаков восторга — настоящий деловой человек! Но если только у Куликова появится свой видео, плевать он хотел на этого делового человека! Пошлет всех подальше: и его, и Толика, и Тиграшку! Он заведет свое дело. Оригинальные кассеты нынче ценятся высоко.

Имея Прибор, он мог позволить себе не только кассеты. Кассеты, видео, деньги — все это чепуха! Вот только бы договориться с Парсом! Без Парса он ничто. Парс мог выключить Прибор в любую минуту, и тогда он сразу лишится всего. И уничтожить Прибор Парс мог при первом желании. Вот он есть в руке; раз! — и нет ничего! Парс застраховался от чужой самодеятельности. Куликов помнил его предупреждение накануне их прощания.

Они уже подъезжали к парку, когда Николай стал толковать о том, как бы он помог Куликову, если бы присутствовал при переделке фильмов. Куликов поначалу не особо вслушивался, но потом сообразил, о чем идет речь, и взглянул на Николая с удивлением. За последнее время это был первый случай, когда тот решился вызвать Куликова на откровенный разговор. «А все-таки интересно, — подумал Куликов, — как он себе представляет механизм переделки? Должна же у него быть какая-то разумная версия». Но Николай, заметив удивленный взгляд, осекся и переменил тему. Вероятно, он опасался, как бы излишняя заинтересованность не повредила их деловым отношениям.

В парке, приняв дежурство, Куликов расписался во всех журналах, сообщил о своем заступлении по телефону в диспетчерскую и залез в кресло. Теперь предстояло ждать несколько часов, пока вернутся в парк последние трамваи.

Появился Петренко. Присел на табурете.

— За задачи пришел тебя благодарить, — сказал он. Куликов молча кивнул головой.

— А Валька как уважать меня стал! — сказал Петренко: — Это, говорит, ничего, папа, что ты последнюю решить не смог у нас, говорит, в классе Олег Чарушников, первый спец по математике, и тот не решил!

Он еще что-то говорил, но Куликов не слушал. Сообразив наконец, что начальник не склонен разговаривать, Петренко умолк и вскоре ушел, обиженный таким равнодушием.

«Ну вот, еще одного человека обидел! — неожиданно кольнуло Куликова. — Он же со всей душой! А-а, плевать!»

Но он уже вспомнил Толика, а потом всю эту сумасшедшую неделю: фильмы, драки, опять фильмы, деньги Николая. «Гнусно, до чего гнусно!» — думал он.

Все реже доносился визг открывающихся и закрывающихся ворот, стук колес на стыках рельс, крик водителей-перегонщиков. Рабочий день подходил к концу.

Все стихло наконец в парке, а до появления Парса оставалось около получаса. Куликову вдруг почудилось, что со стороны ворот донесся какой-то слабый звук. «Петренко, наверное, устроиться никак не может», — подумал он. И опять неожиданно — тот же звук, как будто позвякивание железки о бетонный пол, а затем брань вполголоса. «Заблудился он там в темноте, что ли?» На всякий случай Куликов сжал в ладони Прибор. Но все было тихо. Он занялся видеомагнитофоном, и тут боковым зрением заметил: как будто тень мелькнула за трамваем. Куликов выпрямился.

— Эй! — крикнул он. — Кто там?

Тишина. «Неужели показалось? Нервы, что ли? Да какие нервы! Я же точно видел!»

— Выходите, вам говорят! Нечего тут в прятки играть!

Первым из-за трамвая вышел громила с простуженным голосом. Он усмехнулся угрюмо, и в руке у него был зажат кусок ржавой трубы. За ним появился Аркадий и с равнодушным видом упер в бок вагона поднятый локоть. С другой стороны, чуть подальше, отрезая Куликову путь к воротам, стояли молчун и незнакомый коренастый крепыш, оба с дубинками. Третьим в этой группе был Афиноген в своей молодежной курточке. На лица всех троих падала густая тень.

— Значит, здесь ты и работаешь, милый? — ласково проговорил Афиноген.

— А вы, ребята, я вижу, за добавкой пришли? — ответил Куликов.

Вся тяжесть последних дней слетела вмиг, и он снова чувствовал по-мальчишески веселую злость.

— Перестань, парень! — раздраженно сказал Афиноген. — Мы сегодня к шуткам не расположены.

— Отдай кассеты, шушера! — прохрипел говорун.

Он не успел еще поднять свою трубу, как уже падал спиной, раскинув руки, в смотровую яму, с грохотом обрушивая кучу металлолома. Аркадий, вместо того чтобы идти ему на помощь, метнулся в глубь депо. Куликов — за ним. Аркадий вскочил в темный салон одного из трамваев и полетел к противоположному концу вагона на соединение с молчуном, который громко топал где-то в той стороне.

— Петруха! Ты что там шумишь? — услышал вдруг Куликов глухой голос Петренко из-под трамвая. Очевидно, именно под этим вагоном он и устраивался на ночь. «Еще не хватало!» — подумал Куликов. Аркадий перескочил в другой трамвай, потом в третий: они кружили невдалеке от освещенной конторки. Где-то рядом носился и молчун. Почти настигнув наконец Аркадия, Куликов отчаянно сжал цилиндр и попытался сбить его с ног. Аркадий ловко ушел от удара и неожиданно напал сам, пришла пора защищаться Куликову.

— Петренко! — заорал он. — Сиди в яме и не высовывайся!

Очевидно, Аркадий настраивал себя всерьез. Куликов несколько расслабился, выкрикивая предупреждение Петренко, и тут же на него обрушился целый вихрь быстрых, не всегда точных ударов. Один пришелся в боковое стекло, которое треснуло и обрушилось. Но у Аркадия не было Прибора и ему не помогал Парс, мастер ментального боя. Аркадий не мог выйти победителем.

— Петруха, держись! — услышал Куликов, но уже совсем в другой стороне, у конторки. Петренко, видно, сообразил что к чему, только не сориентировался спросонья в темноте и побежал на свет. «Но там же крепыш с Афиногеном!» — промелькнуло у Куликова в голове. Два яростных удара — и Аркадий, распластавшись, лежал на сиденье. Сквозь разбитое стекло трамвая Куликов видел свой стол с видеомагнитофоном, кресло и крепыша с Петренко, которые совсем сблизились: один — с дубинкой, другой — с гаечным ключом. Афиногена не было рядом: по всей вероятности, он почел за лучшее убраться подальше. И вдруг Куликов вспомнил: «Смотри, Петренко, береги голову!» Врач! Операция! На него по темному салону беззвучно надвигался молчун. «Выпрыгнуть в окно? Броситься к ним? Нет, не успею!» Все это он успел продумать в одно мгновение. Молчун был совсем близко. «Не успею!» И тут он ощутил в руке тяжесть цилиндра. Да, оставался только один выход. Петренко неуклюже размахивал гаечным ключом, а крепыш поднимал дубинку, точно как молчун в двух шагах от Куликова. «Береги, Петренко, голову!» Цилиндр, пущенный словно снаряд, решил дело. Никогда самому Куликову не удалось бы бросить его так сильно и так точно, но Парс был настоящим мастером. Крепыш упал, а у Петренко вырвалось изумленное восклицание. Все! Теперь Парс ему, Куликову, больше не подмога. Он повернулся к молчуну и сжал кулаки. Теперь одна надежда оставалась — на собственные силы.

К счастью, молчун тоже изумился и повернул голову на возглас Петренко. Собрав всю свою силу в кулак, Куликов ударил — по-простому, без хитростей. Молчун удивленно охнул и тяжело осел, роняя дубинку.

Это была настоящая победа! Его, не Парса!

Он подходил к конторке, гордо улыбаясь.

— Ну ты даешь! — восхищенно приветствовал его Петренко. И вдруг закричал, указывая пальцем за спину Куликова: — Петруха! Осторожнее!

Тот обернулся.

Говорун пришел в себя, вылез из ямы и прихрамывая подкрадывался к Куликову сзади. Он был в ярости, и кусок ржавой трубы покачивался в его руке.

XI

Смотреть дальше Парс не мог. Он выключил изображение. Все это он уже видел, когда в первый раз просматривал пленку. И мертвого Куликова видел — там, на Земле, в тот вечер. Появился Парс слишком поздно; успел только удалить камеру и ликвидировать Прибор — искать его не было времени. Он уничтожил следы своего пребывания и исчез.

С того вечера прошла ровно неделя. Монтаж был закончен, свою задачу Парс решил. Насколько приблизился он при этом к «настоящему кино», Парс не мог знать определенно. Но одну дедовскую заповедь он помнил. «Если у фильма счастливый конец, — говорил дед, — то надо хорошенько подумать, прежде чем причислить его к подлинному искусству». Скорее всего, за деда тут говорило раздражение: с появлением сканнера Трепса концовки фильмов не блистали разнообразием. Все фильмы завершались торжеством того героя, в которого входил мастер менбиа. Без сомнения, несчастливая развязка еще не служила гарантией качества ленты. Но, по крайней мере, Парс мог утешать себя тем, что на один шаг приблизился к таинственному «настоящему кино».

Правда, это не только не утешало теперь Парса, но, наоборот, служило поводом к тягостным раздумьям. Он взглянул со стороны на свои действия и признался себе, что с самого начала желал подобной развязки. Он подталкивал Куликова к подобной развязке; он заставил его впутаться в такие дела, которыми Куликов всегда брезговал; он дал Куликову Прибор и тем самым до предела обострил ситуацию. Он, Парс, виноват во всем, что случилось, — вот та мысль, которой он мучился последние дни.

«Что за несуразности? — уговаривал себя Парс. — Что значит виноват? Кто такой Куликов? Инструмент, которым я воспользовался для достижения намеченной цели. Неужто мне жаль его, пустого заносчивого парня, который забыл свои принципы во имя денег и того, чтобы порезвиться с глупой игрушкой?»

Но все было напрасно. «Я должен был сразу понять, что задача мне не по плечу», — думал Парс. Теперь он вспомнил, как смутное беспокойство тревожило его еще в то время, когда события только развивались. Куликов ему сразу понравился, а симпатия к человеку, которого собираешься использовать в качестве безликого инструмента, — не слишком удачный помощник. Он не прислушался тогда к своим чувствам, он самоуверенно их проигнорировал. И теперь за это расплачивался. Неделя, проведенная в видеозале наедине с отснятой лентой, довершила дело. Куликов стал для Парса близким человеком. Парс решил задачу, но потерял уверенность и покой.

Один вопрос преследовал Парса неотступно: почему Куликов бросил цилиндр? Ведь бросить его — значило обезоружить себя. С Прибором в руках Куликов оставался неуязвимым, без Прибора он мог рассчитывать лишь на собственные силы. И ради кого? Ради этого жалкого, бесполезного алкоголика, с которым Куликов и двумя словами не обмолвился? «Впрочем, нет, было однажды, — вспомнил Парс, — решал задачки для его сына». Он включил поиск, и через минуту-другую на экране появился Петренко. Вот он сидит на табурете. Взгляд смущенный и робкий. Вот он, неуверенно улыбаясь, протягивает листки. Куликов раздражен, но помочь обещает. Петренко уходит. Куликов лениво принимается за задачи, оживляется и скоро уже пишет не отрываясь. Остается последняя. Куликов теперь не видит ничего вокруг, так он увлечен. Грызет карандаш, начинает быстро записывать, останавливается, сердито все перечеркивает. За спиной у Куликова появляется он, Парс, заглядывает в листки. Забавная задачка!

Для Парса эта детская штучка никакой сложности не представляла. Он решил ее мгновенно, еще тогда, в парке. Теперь он вспомнил условие и снова шутя получил ответ. Но какая-то слабая неясная мысль беспокойно зашевелилась у него в голове. «Интересно, осилил он задачу или так и, бросил нерешенной?» — подумал Парс. И снова включил «поиск». На экране высветилась комната, диван, видеомагнитофон Николая и Куликов с листком в руке. Задачка не выходит. Куликов берет в руки Прибор и, сжав его в ладони, снова ищет решение. «Нет, парень, нет, — подумал Парс, — тут я тебе помочь не в силах. Такого прибора, что передавал бы еще и способности интеллекта, мы пока не создали. Вот ведь как: оказывается, он все-таки вспомнил про Петренко. А я-то считал, что, заполучив Прибор, он ко всему на свете интерес потерял». Неясная мысль уже начинала принимать определенные формы, уже поднималась, требуя, чтобы ее наконец заметили. Парс встал и подошел почти вплотную к экрану, стараясь разобрать, что пишет Куликов. «А ведь он сейчас решит!» И наконец та мысль: «Погоди, погоди… А какое здесь эффектное может получиться преобразование!» Зазвенел телефон. Куликов вышел из комнаты и, вернувшись, за задачки больше не брался. Но Парс вдруг забыл и про Петренко, и даже про Куликова. Он быстро ходил взад-вперед по своему видеозалу с креслом посередине и огромным экраном в полстены. «Какое эффектное преобразование!» — повторял он про себя, потирая ладони и улыбаясь. Подобное возбуждение он испытывал крайне редко, лишь когда чувствовал, что он на пороге нового открытия. Вдруг он остановился как вкопанный и взглянул на часы. Как раз сейчас время очередной встречи с Куликовым. Ровно неделя прошла, и лимит энергии еще не исчерпан. «Конечно, — удивляясь своему оживлению, думал Парс, — конечно, я думал об этом все последние дни, только об этом — потому и обнаружил преобразование». И впервые в жизни Парс поступил необдуманно. Он всегда с особой тщательностью взвешивал, анализировал догадку, прежде чем проверить ее на практике. Но теперь времени на размышления не оставалось.

Из-за трамвая он видел слабо освещенный стол с видеомагнитофоном. В кресле сидел грустный Толик, рядом на табурете Петренко, сгорбясь и сцепив ладони замком. Оба молчали.

— Ы-ых! — сдавленно произнес вдруг Петренко, не поднимая головы, и мстительно заскрипел зубами.

— Все из-за того, что связался с этими… Сидел бы сейчас здесь, с тобой и смотрел кино. — Толик грустно махнул рукой.

— Не сметь! — заорал вдруг Петренко и даже привстал с табурета. Он был заметно пьян, совсем не слегка, как бывало обычно. — Не сметь! Он настоящий мужик был, ясно? — Петренко опустился на табурет и вновь скрипнул зубами.

— У меня тут кассета есть, — после некоторого молчания сказал Толик. — «Белое солнце пустыни». Это его любимый фильм был… Может, посмотрим?

Парс вышел из-за трамвая и уверенно зашагал к столу. Толик испуганно обернулся и вскочил со своего места.

— Что вам надо? Кто вы такой?

— Я друг Петра Куликова, — спокойно сказал Парс.

— Вот я сейчас тебе устрою, друг! — взвизгнул вдруг Петренко и, покачиваясь, кулаками вперед, двинулся на Парса.

— Знаем мы таких друзей! — сказал Толик, возбужденно блестя глазами.

— Стойте! — властно проговорил Парс. — Сначала выслушайте. У меня осталось совсем мало времени. Вы потом сами пожалеете.

Петренко остановился на полдороге, недоверчиво и подозрительно глядя на Парса. У того в руке неожиданно появился диковинный предмет, отдаленно напоминающий кассету.

— Одну минуту, — сказал Парс и, отстранив Петренко, шагнул к столу.

— Что вы делаете? — вскричал Толик.

Но крышка была уже снята. Быстрые пальцы летали над раскрытым видеомагнитофоном; появлялись и исчезали невиданные инструменты.

— Что вы делаете? — отчаянно повторил Толик.

— А вы думаете, эта допотопная машинка так сразу и станет показывать? — с усмешкой ответил Парс, не отрываясь от своего занятия.

Какая-то спокойная сила исходила от него, и Петренко с Толиком не осмеливались вмешаться.

— Но вы же мне все испортите! — с тоской проговорил Толик.

— Тебе не испорчу, не беспокойся. Немного изменю, только и всего. Преобразую слегка. — Парс выпрямился. — Знаете, я, пожалуй, так это и назову: преобразование Куликова.

Петренко с Толиком неуверенно переглянулись.

— А вот себе — точно испорчу, — продолжал Парс. И голос его вдруг стал грустным. — Все, над чем не один месяц бился, все испорчу. Она ведь у меня единственная: не сделал копии, не успел.

Он помахал кассетой и вставил ее в видеомагнитофон. Экран засветился, и на нем — Куликов. Сидит в кресле и ожидает его, Парса.

— Вот мы сейчас и посмотрим, — сказал Парс и, прежде чем Толик и Петренко успели понять, что происходит, включил сканнер.

Темнота навалилась на него, закружила, швырнула с силой на что-то твердое, и он сразу потерял сознание. Когда он очнулся, то увидел над собой слабо освещенный бок трамвая и рекламную надпись. Он поднял голову. У стола спиной к нему сидел Куликов. «Получилось! Получилось!» — подумал Парс с восторгом. И вдруг вспомнил: в его распоряжении всего несколько минут. Сейчас появится Афиноген с громилами. А он, Парс, даже не продумал своих действий. Впервые с помощью сканнера он оказался внутри фильма не ментально, а в действительности; ментальное боевое искусство атаки здесь не помощник, надо владеть искусством боя настоящего. Чувство беспомощности нахлынуло на Парса. Сам-то, сам-то он сделать ничего не мог! Но Парс быстро взял себя в руки. Любая задача имеет решение, значит, и у этой оно должно быть.

«Ну да, конечно! — сообразил он. — Элементарно!» И, стараясь не шуметь, отполз от света за трамвай. Встал в темноте и принялся глазами отыскивать вагон, под которым, как он помнил, минут через десять должен проснуться Петренко. «Кажется, этот». Он уже наклонился над ямой, когда услышал голос Куликова:

— Эй! Кто там? Парс прыгнул в яму.

— Выходите, вам говорят! Нечего тут в прятки играть! Парс прислушался. Точно! Где-то рядом раздавалось негромкое похрапывание. Согнувшись, он полез под трамвай и сразу наткнулся на спящего Петренко. Парс затаил дыхание. «Ну уж с этим-то я, наверно, управлюсь», — подумал он.

Со стороны конторки раздались голоса, потом грохот металлолома. Это упал говорун. Петренко зашевелился в темноте. Промедление становилось опасным, и Парс, выставив руки, упал прямо на Петренко; тот вскрикнул, просыпаясь, но Парс уже всей тяжестью придавил его к полу и зажал рот рукой. Петренко попробовал вырваться, но Парс держал его крепко. Над их головами раздался топот: пробежал Аркадий, затем Куликов. Обрушилось стекло. Парс изо всех сил удерживал брыкающегося Петренко и отпустил, только когда в депо все стихло. Почувствовав, что невидимые руки больше не прижимают его к полу, Петренко громко заорал, но Парс уже убегал по смотровой траншее. Пробежав изрядное расстояние, он вылез, сел на край и перевел дыхание.

У стола под лампочкой сидел в кресле Куликов и с усмешкой наблюдал, как молчун, косясь опасливо, оттаскивает за ноги говоруна, который как рухнул со своей ржавой трубой, так ее и не выпустил. Крепыш уполз сам, без чужой помощи. Возле кресла стоял Петренко и обалдело пялился на эту сцену. Куликов приказал ему не вмешиваться.

Когда болтающаяся голова молчуна скрылась за вагоном, Петренко повернулся к Куликову и начал рассказывать, быстро размахивая руками, как на него накинулись в темноте, зажали рот, не давали шевельнуться, как он хотел бежать на помощь, но те не пускали. Их было двое, нет, даже трое, никак не меньше чем трое.

— Одному я как дал хорошенько… — взахлеб рассказывал Петренко.

Из-за трамвая вышел Парс. Петренко замолчал и, ткнув Куликова в плечо, сказал:

— Смотри. Еще один.

— Это свой, — сказал Куликов и поднялся навстречу Парсу. Потом взглянул на часы и спросил: — Ты чего это так рано? Еще десять минут осталось.

— Стреляли, Петруха, стреляли! — ответил Парс, и Куликов впервые совершенно явственно разглядел на его обычно бесстрастном лице довольную улыбку.

XII

Парс отдыхал в кресле посередине своего видеозала. Изображения он не включал. На душе у него было спокойно, как не бывало ни разу за последние дни, начиная с момента гибели Куликова. Он был виновен в ней, и он сделал все, чтобы снять с себя вину. Он выполнил свой долг, хотя и тяжелой ценой — уничтожив плод длительных раздумий и трудов. Он испортил фильм. То, что оставалось на ленте, уже никак не назовешь «настоящим кино». Развязка самая тривиальная: враги повержены, добро торжествует, счастливый победой Куликов остается жить дальше, работать в трамвайном парке и мечтать о карьере кинокритика.

Задачи своей Парс не решил.

Но теперь его это мало расстраивало. Как-никак, человеческая жизнь в обмен на фильм — не такая уж и неудачная сделка. К тому же, впервые за всю историю их цивилизации удался локальный скачок во времени, и первооткрывателем был он, Парс.

Парс много лет уже проявлял интерес к проблеме перемещения во времени, однако заняться ею всерьез не решался: и не такие умы терпели здесь сокрушительное поражение. Гибель Куликова оказалась тем толчком, который заставил его интеллект заработать в данном направлении. Хотя Парс и не желал признаться самому себе в слабости, но все эти дни, монтируя фильм, он не переставая искал возможное решение. Он знал: только скачок во времени способен вернуть Куликову жизнь, а ему, Парсу, — потерянное спокойствие. Мысль использовать для локального скачка сканнер, место в пространстве, где планируется скачок, и то же место, отснятое на пленку в момент времени, удаленный от настоящего на время скачка, — мысль эта уже вызревала, и тут — простенькое преобразование, на которое натолкнул его мальчишка из цивилизации, отставшей на пару тысяч лет, мальчишка, у которого ветер в голове, который ленив и тем не менее сумел откликнуться на просьбу бесполезного пьяницы. «Да, — подумал Парс, — преобразование Куликова. Именно так я его и назову».

Он вспомнил, как они расставались. Куликов уговаривал Парса продолжить упражнения менбиа, но тот был неумолим. Дело даже не в том, что подходил к концу запас энергии. Парс решил оставить Куликова в покое: он слишком далеко завел его, снимая свой фильм; нечего парня искушать, у него хорошие задатки — должен выкарабкаться. Пусть теперь без Парса, без сканнера и Прибора взглянет на себя со стороны. Афиноген со своей бандой больше не полезет, это наверняка.

А у Парса масса дел образовалась. Надо хорошенько обдумать, разобраться в своем новом открытии. Наука о временных скачках — сплошное белое пятно, такие несуразности могут вылезти, о каких даже и не подозреваешь. Что, к примеру, считать за пространственный радиус скачка — не трамвайный же парк? Здесь, на планете Парса, никаких скачков не произошло, хотя из прошлого в будущее он не возвращался. Это один из многих вопросов, которые пока что в голове у него никак не укладывались. Ответы на них придут со временем.

Неожиданно загудели и тут же смолкли сенсоры охраны дома. Парс включил камеры кругового обзора. «Странно, — подумал он, — неужели неполадки?» Он отключил камеры и опять погрузился было в размышления, но дверь отворилась и в видеозал один за другим, громко переговариваясь, стали входить какие-то люди. «Выследили, все-таки, — промелькнуло в голове у Парса. — Я так и думал, что это рано или поздно произойдет». Но тут в одном из входивших он узнал своего старого приятеля Фелса. Он присмотрелся к остальным и тоже узнал их: члены клуба менбиа, его бывшие соперники, самые знаменитые мастера. Они входили и, демонстративно не обращая внимания на Парса, рассаживались на мягком полу.

Парс вспомнил, как еще в детстве они с Фелсом развлекались тем, что подбирали ключи к самым совершенным сенсорам охраны. Давний опыт пришелся теперь Фелсу кстати.

Настроение у вошедших было самое радостное. Но только не у Фелса: этот казался озабоченным. По разговорам Парс понял, что его фильм не является больше тайной. Он вопросительно взглянул на Фелса, ожидая объяснений.

— А что мне было делать? — угрюмо ответил Фелс. Они всегда понимали друг друга без лишних слов.

— Поздравляю! — холодно сказал Парс. — В одной области ты можешь считать себя непревзойденным специалистом.

Он хотел добавить «в области шпионажа», но сдержался. Фелс и так все понял.

— А что мне было делать? — с каким-то отчаянием повторил он.

— Надеюсь, ты поделишься со мной своими достижениями? — с иронией продолжал Парс. — Как тебе удалось меня вычислить?

На губах у Фелса показалась бледная улыбка.

— Не беспокойся, — сказал он, — в окна к тебе я не заглядывал.

«Что именно ему известно? — думал Парс. — Про фильм он знает. Что же еще?» Он раззадоривал себя этими вопросами, стараясь возродить азартную атмосферу их прежних встреч. Но вдруг почувствовал, что ответы ему безразличны, что их соревнование теперь — дело безвозвратного прошлого. А он-то надеялся, приступая к созданию Прибора, получить удовлетворение от победы!

Парс даже мог себе представить, как Фелс его выслеживал. Задача не так и трудна: неподалеку лаборатория, ведущая наблюдение за энергетическим полем вокруг его дома, — вот и межпланетные прогулки раскрыты. Выявлять съемочную аппаратуру научились давно. А если прибавить сюда смекалку Фелса, действительно недюжинные способности…

— Мы посмотрим твой фильм, а потом я тебе все расскажу, — сказал Фелс.

Парс с безразличным видом махнул рукой.

— Можешь не рассказывать.

Но Фелс как будто желал объясниться.

— Ты пойми, — заговорил он вдруг с какой-то заискивающей ноткой в голосе, — ты пойми, у меня не было выхода. Я создал сканнер, который не может быть побит. Никогда, понимаешь? Это предел, совершенней не придумаешь, я в этом уверен. И тут я слышу, что ты тоже… затворился… и тоже хочешь…

Парс не знал, что ответить. Насколько он помнил, Фелс впервые открыто заговорил об их негласном соревновании. Это значило, что он признал себя побежденным. Теперь он боялся лишиться последней надежды — своего детища, нового сканнера. Парсу и жаль стало Фелса, и немного обидно за него.

— Успокойся, — сказал он, — я не смог создать более мощную модель сканнера.

Фелс, казалось, несколько приободрился.

— Так ты покажешь нам свой фильм?

«И все-таки похоже, что они не знают про Прибор и про скачок», — опять подумал Парс.

Последние слова Фелса вызвали шум одобрения среди собравшихся мастеров менбиа. Они предвкушали удовольствие. Посмотреть новую неканоническую ленту — это же настоящий праздник!

Парс не стал возражать. Снятый фильм уже не занимал его. «Пусть себе наслаждаются, переделывают, сколько им хочется, — думал он. — Никакой ценности фильм теперь не представляет. Все равно он уже испорчен». Парс включил изображение, а сам устроился в дальнем углу видеозала.

На экране пошли знакомые кадры: темные трамваи, стол под тусклой лампочкой, Куликов в кресле, в маленьком телевизоре — Бельмондо, бегущий по крыше, Парс опустил глаза и задумался. Скачок во времени притягивал все его мысли.

Время шло. Изредка Парс поднимал глаза на экран. Кадры сменялись один за другим. Непрошеные гости жадно всматривались в незнакомую ленту. На их лицах был написан неприкрытый интерес. Увлекала сама необычность материала, это понятно. Пока что никто не пытался вмешаться в действие. Парс знал негласное правило: входить в фильм было принято во второй его половине, когда начнут разворачиваться основные события.

Когда в очередной раз Парс пришел в себя, Куликов на экране вновь дежурил в парке, устроившись у стола с видеомагнитофоном. «Это которое уже дежурство? — подумал Парс. — Четвертое, кажется? Сейчас я должен появиться и отдать ему Прибор». В глубине, за трамваями раздался слабый звук: что-то звякнуло. Куликов насторожился. Опять тот же звук.

— Эй! — крикнул Куликов. — Кто там?

Из-за ближайшего вагона появился Афиноген со своей бандой. «Да это же испорченный конец!» — сообразил Парс. — Его я еще не видел. Сейчас он их отделает. А Петренко, бедный, — усмехнулся Парс, — барахтается там, в яме. Так он и не понял, кто его удерживал. Но почему, почему фильм до сих пор не изменен? — Парс с удивлением оглядел находящихся в комнате. — Неужели Фелс решил не пускать в ход свой сверхновый сканнер? Неужели его проняло увиденное, и он не станет портить ленту?» Нет, сканнер был у Фелса в руках. И сам он походил на спящего, как и следует, когда сканнер включен. Остальные продолжали с интересом наблюдать за происходящим на экране. Очевидно, они полагали, что Фелс уже вошел в главного героя.

— Отдай кассеты, шушера! — просипел говорун.

Через секунду, раскинув руки, он уже летел с грохотом в смотровую яму. Куликов помчался вслед за убегающим Аркадием. Фелс зашевелился и обернулся к Парсу. Вид у него был смущенный.

— Что-то, кажется, со сканнером случилось, — сказал он. — Блок воздействия как будто не работает.

«А я-то олух, думал, что у него какие-то чувства пробудились! — обругал себя Парс. — Что он не до конца увяз в своем менбиа!

Слова Фелса послужили сигналом. В руках сидящих появились сканнеры, у каждого особая модель. «Теперь уж они устроят соревнование! — неприязненно подумал Парс. — Эти родного отца готовы продать, лишь бы развлечься».

И тут услышал такое, что даже вскочил со своего места и сделал несколько шагов в сторону экрана. Это был голос Петренко.

— Петруха! Ты что там шумишь?

«Я же ему рот зажал! — пронеслось в голове у Парса. — Я точно помню: он только мычал и пробовал кусаться!»

— Петренко! Сиди в яме и не высовывайся! Треснуло и обрушилось стекло в салоне трамвая.

— Петруха, держись! — кричал Петренко.

Ошеломленным взглядом Парс обвел сидящих в видеозале. Те были поражены не менее, чем он. Но их изумило другое. Они возбужденно размахивали сканнерами и громко переговаривались. Парс понял: все сканнеры отчего-то не срабатывали, ни один не мог войти во взаимодействие с лентой. Фильм был недоступен, проникнуть в него никому не удавалось.

По темному салону трамвая на Куликова шел молчун. У освещенного стола крепыш с дубинкой готов был наброситься на Петренко. Куликов размахнулся и бросил цилиндр.

Долго потом Парс не мог понять, что же произошло. Почему на ленте оказался первоначальный, неизмененный вариант? Почему не срабатывали сканнеры? Парс предвидел, что скачок во времени — таинственная, неисследованная область науки и загадки появятся непременно, но столкнуться с такой путаницей не ожидал. Да и был ли он, скачок во времени? Может, использовав преобразование Куликова, Парс открыл всего лишь новый способ проникновения в фильм? Что же произошло? Неужели он в фильме, а не в действительности спас Куликова?

А тот со счастливой гордой улыбкой подходил к конторке.

— Ну ты даешь! — восхищенно сказал Петренко. И вдруг закричал:

— Петруха! Осторожнее! Куликов обернулся.

Трясущийся от ярости говорун был совсем рядом. Куликов растерянно поднял кулаки, но сделать уже ничего не мог. Говорун легко отмахнулся от удара и с силой опустил ржавую трубу прямо ему на голову.

Геннадий Ануфриев

Домохозяин

Когда я покупал в магазине «робота домашнего хозяйственного» (РДХ «Витязь», модель 365), ласково именуемого в обиходе Витей, я еще не знал, какие неприятности мне это принесет. Моя ошибка заключалась в том, что я не прислушался к словам продавца:

— Только имейте в виду: он не понимает тропов.

В ответ на мой недоуменный взгляд продавец пояснил:

— То есть переноса смысла с одного понятия на другое. Короче говоря, он все понимает буквально.

— Буквально? — обрадовался я. — Так это же здорово! Значит, не будет никаких хлопот.

В тот момент я совершенно упустил из виду, что эти самые тропы обожает моя жена. Ее речь прямо пересыпана разными словечками и выражениями второй половины XX века. Хобби у нее такое. В ее оправдание надо сказать, что она историк по профессии. Но обо всем по порядку. Итак, я привел Витю домой. — На мой звонок дверь открыла жена.

— Явился не запылился, — ворчливо сказала она. И тут ее взгляд упал на стоявшего позади робота. — А это что за фрукт?

Я открыл было рот, чтобы пояснить, что это «робот домашний хозяйственный», модель 365 и т. д., как вдруг он шаркнул вперед и четко представился:

— Я не фрукт, а робот РДХ «Витязь», модель 365. Можно просто Витя.

Могу поклясться, что при этом он скромно потупил свои глазные линзы.

— Он может делать более сотни операций по домашнему хозяйству, — поспешно сказал я. — Варить обед, мыть посуду, стирать, гладить, подметать полы.

— Ясно, — прервала меня жена. — Не фонтанируй. И она посторонилась, пропуская нас в дом.

Утром я проснулся от легкого жужжания, доносившегося из соседней комнаты. Взглянув на сладко посапывавшую жену, осторожно встал, сунул ноги в шлепанцы и вышел. Витя деловито пылесосил ковер.

— Доброе утро, — вежливо поздоровался он.

— Привет, — буркнул я. — Не рано ли ты взялся за работу?

— Долго спать — здоровым не стать, — изрек робот. — Уже семь часов.

Вздохнув, я отправился в ванную. Когда, приняв душ и побрившись, я вернулся в комнату, Витя уже закончил уборку. Распахнув дверцы в животе, он вытряхнул пыль в мусоросборник и повернулся ко мне.

— Что бы вы хотели съесть на завтрак?

— Ну, хотя бы гренки. И кофе покрепче, если можно.

— А ваша супруга? Я пожал плечами.

— Тогда приготовлю что-нибудь на свое усмотрение. Он скрылся на кухне.

Когда жена вышла из спальни, я сразу увидел, что она опять встала с левой ноги. Не ладится у нее эта работа о мумиях древнеегипетских фараонов. Едва кивнув мне, она исчезла в ванной, и громкий плеск воды напомнил мне о наводнениях в низовьях Нила.

Полный мрачных предчувствий, я отправился завтракать. Правда, румяные и мастерски поджаренные, аппетитно пахнущие гренки несколько улучшили мое настроение. Для жены робот приготовил диковинное блюдо — в чашке подрагивало нечто напоминающее желе с живыми глазами…

— Сколько раз просила не класть носки на сушилку для волос! Тебя касается, рыцарь нахального образа!

Это жена.

— Извини, дорогая, — быстро сказал я. — Посмотри, Витя приготовил для тебя что-то особенное.

Покосившись на мои гренки, она взяла ложку и, зачерпнув из чашки желе, поднесла ко рту.

Дальнейшее я увидел, как на замедленных кинокадрах: выпученные глаза жены, падающую на пол ложку и разлетающиеся во все стороны брызги.

— Ч-что эт-то… т-такое?! — еле выговорила она, срываясь на крик. — Что это за дрянь, я спрашиваю?!

— Кубосница, — спокойно ответил Витя, который в это время колдовал с электронной духовкой.

— Что?!

— Кубосница, — абсолютно ровным голосом повторил робот. — Высококалорийное и витаминизированное блюдо, очень популярное на планете Брак системы Проциона. Между прочим, сила тяжести там в 2,4 раза больше, чем на Земле.

Последнее замечание робота показалось мне не совсем уместным. И, видно, не только мне.

— Может быть, на планете Брак кубосница и популярна, — жена с убийственной иронией выговаривала каждое слово, — если тамошние желудки выносят такую гад… тяжесть, но мой земной желудок привык к более легкой пище. Кажется, благодаря этой жестянке придется отправиться на работу голодной! И тебе спасибо, бурбон! — это уже адресовалось мне. — Приятного аппетита!

И она удалилась, хлопнув дверью.

— Что ваша супруга имела в виду, когда говорила о жестянке? И что такое бурбон? — робот задавал вопросы не повышая голоса, но его глазные линзы странно поблескивали…