Мерилин Мэнсон



Долгий, трудный путь из ада

Глава I. Когда я был червем

Меж всех вещей, что могут быть созерцаемы под сводом небес, ничто не выглядит столь возбуждающим человеческий дух, насилующим человеческие чувства, вызывающим ужас или восхищение, как чудеса, монстры и мерзости, сквозь которые мы видим труды природы вывернутыми, изуродованными и обезглавленными.\"Истории Чудес\", 1561.


1. Человек, которого ты боишься

КРУГ ПЕРВЫЙ - ЛИМБ



Адом для меня в то время был подвал моего деда. В нем воняло как в общественном сортире и было невыносимо грязно. Сырой цементный пол был устлан пустыми пивными банками и прочим дерьмом и не подметался, наверное, с тех пор, когда мой отец был еще ребенком. Соединенный с внешним миром одной лишь деревянной лестницей, приделанной к шершавой каменной стене, этот подвал был запретным местом для всех, кроме деда. Это был его мир. Болтающаяся на стене выцвевшая красная сумка для клизм ясно говорила о том, что Джек Энджюс Уорнер абсолютно не волновался о своем суверенитете, который мог быть нарушен его внуками и прочими посторонними людьми. У правой стены подвала пристроился обшарпанный белый медицинский шкафчик, напичканный какими-то коробками, набитыми всяким барахлом, презервативами. высохшими до такой степени, что их можно было порвать, взяв в руки, резиновыми перчатками, ржавыми банками от дезодорантов, а довершал эту нелепую коллекцию игрушечный Монах Тук, чья голова почему-то была загнана кем-то внутрь туловища. За лестницей ютилась небольшая полочка, уставленная банками с краской, в которых, как я позднее обнаружил, хранилось порядка двенадцати шестнадцатимиллиметровых пленок с порнофильмами. Одну из стен вершало маленькое окно с настолько грязным стеклом, что глядя сквозь него, можно было смело почувствовать себя грешником, взирающим на мир из темноты ада. Но что больше всего интриговало меня в этом подвале, так это рабочий стол. Он был старый и небрежно сколоченный, будто его сделали столетия назад. Покрывал стол кусок темно-оранжевой ворсистой материи, до безобразия засаленной сотней различных грязных инструментов, побывавших на нем за долгие годы его существования. Единственный ящик был неуклюже приделан к этому нелепому сооружению и был всегда заперт. Над столом красовалось большое грязное зеркало в деревянной раме. Обычно такие зеркала вешают на двери, но это было старательно прикреплено к потолочному перекрытию… для чего, я мог только догадываться. Все это произошло, когда мой двоюродный братец Чад и я начали наши ежедневные дерзкие вылазки в тайную жизнь деда. Я был поджарым тринадцатилетним веснушчатым шкетом с жутким подобием стрижки на голове, он был поджарым двенадцатилетним веснушчатым шкетом с кривыми зубами. Мы не мечтали ни о чем ином, кроме как о карьере детективов, шпионов или частных сыщиков. Мы старались как можно сильнее развить в себе мастерство разоблачать различные несправедливости и разгадывать загадки. Во-первых, все, что мы хотели сделать тогда - это пробраться вниз и следить за дедом без его ведома. Но когда мы начали врубаться, что спрятано в подвале, наши мотивы несколько изменились. Набеги на святую святых Уорнера-старшего стали чем-то большим, нежели попытки просто последить за ним. Почти каждый день мы совершали все новые и дикие открытия. Я не был дылдой, но если аккуратно становился ногами на дедовский стул, мог дотянуться до щели между зеркалом и перекрытием. Там-то я и нашел пачку чудовищных черно-белых фоток. Они были не из журналов: пронумерованные карточки выглядели как открытки из почтового каталога. Это были снимки начала семидесятых, на которых женщины развлекались с половыми органами лошадей и свиней, похожими на мягкие кожаные штопоры. Конечно, я имел честь видеть Плейбой или Пентхаус и раньше, но данные фотографии были чем-то совсем иным. Они были какими-то нереальными -все женщины улыбались солнечными и невинными улыбками детей-цветов, трахаясь с животными и облизывая их чудовищные \"приборы\". Там же мы обнаружили и не менее интересные журналы Водный Спорт и Черная Красавица. Боясь украсть целый журнал, я взял лезвие и аккуратно вырезал некоторые страницы. Мы отнесли их в сад и спрятали под большими белыми камнями, лежащими около дороги. Годы спустя, когда мы вернулись за ними, они так и лежали в нашем тайнике, намокшие, грязные и покрытые дождевыми червями и плесенью… Однажды ранним вечером мы с Чадом, сидя в столовой после очередного безмазового дня в школе, решили, что пора ознакомиться с содержимым дедовского ящика. Наша бабка Беатриса пыталась насильно запихнуть в наши желудки свой коронный мясной рулет и желе. Она была родом из дико богатой семьи, наша дорогая бабуля, но при этом носила вечно сползающие чулки и парик, который явно не хотел ровно сидеть на ее голове. Над столом в ее комнате висел пожелтевший портрет Папы Римского в медной раме. Импозантное фамильное древо, наглядно показывающее, что Уорнеры пришли в Америку из Польши и Германии, где они звались Уонамакерами, висело на стене рядом. Вершало все это большое полое деревянное распятие с золотым Иисусом. Под кухонным столом наводилось вентиляционное отверстие, ведущее к столу в подвале. Сквозь него мы могли слышать, как дед сухо кашляет внизу. Когда я был еще совсем мелким, он был госпитализирован с раком горла, сколько я себя помню, я так никогда и не слышал его настоящего голоса, один лишь сипящий хрип. Мы подождали, пока он выберется из подвала, уничтожили мясной рулет, вылили желе в вентиляционный люк и рванули к лестнице. Мы услышали лишь, как бабушка прокричала нам вслед: \"Чад, Брайен! Не забудте помыть тарелки!\" Мы были рады, что все, что она сделала, так это только закричала. Обычно, если нас заставали таскающими еду со стола, болтающими или кривляющимеся, пятнадцать минут, а то и час на коленях нам было обеспечено. К тому же под колени подкладывалась швабра, так что покинуть место экзекуции без синяков и ссадин было практически невозможно. Мы с Чадом работали быстро и тихо. Подняв с пола ржавую отвертку, мы начали аккуратно выдвигать ящик до такой степени, чтобы в него можно было хотя бы заглянуть. Первое, что мы увидели, был целлофан. Тонны целлофана, в который было что-то завернуто. Мы не могли даже догадаться, что там могло быть. Чад просунул отвертку глубже…Там были волосы и кружева. Он сунул отвертку еще глубже и, ящик выдвинулся окончательно. В ящике мы обнаружили накладные груди, лифчики, нижнее белье и кучу спутанных женских париков. Мы начали разворачивать целлофан, но как только содержимое открылось нашим глазам, сверток с глухим стуком упал на пол. Может быть, я был еще слишком молод для такого шоу, но то, что я увидел, было просто тошнотворно. Это были искусственные фаллосы. Огромные, темно-оранжевые и нереальные, как порноснимки, найденные нами за зеркалом. Я заставил Чада поскорее запихнуть их обратно. Но когда мы стали задвигать ящик назад, дверь подвала скрипнула. Я и Чад замерли на мгновение, но потом он судорожно схватил меня за руку и увлек под фанерный стол, на котором размещался нехилый макет железной дороги - одно из хобби деда. Пол под столом был усыпан какими-то запчастями, искусственным снегом и сосновыми иголками, которые неприятно кололи колени и локти. Шаги приближались Дед явно не замечал ни нас, ни приоткрытый ящик, который Чад так и не успел задвинуть до конца. Мы слышали, как Уорнер-старший шаркает по комнате и сипло дышит через дыру в своей глотке. Затем раздался щелчок, и игрушечные поезда начали движение по полю макета. Модные черные ботинки деда остановились прямо напротив нас. Старик сел на стул. Потихоньку его нога стала постукивать по полу, как если бы он качался в кресле, а дыхание стало громче звука поездов. В моей голове промелькнула чудовищная аналогия со старой газонокосилкой, которую тщетно пытаются вернуть к жизни, однако представить такой звук исходящим из человеческой глотки было бы под силу не каждому. После десяти минут, пролетевших как столетие, голос сверху позвал: \"Раввин на ослике! Где ты?!\" Это была моя бабка Беатриса. Поезда остановились, нога перестала отстукивать ритм. \"Джек, что ты там делаешь?!\" -кричала она. Дед что-то гаркнул сквозь свою дырявую, глотку. \"Джек, ты можешь сходить к Хини?!\" Дед рявкнул еще более раздраженно. Потом замер на минуту, видимо, обдумывая, идти ему или нет, а затем медленно поднялся. Мы были спасены… Задвинув ящик, мы выскользнули из подвала и направились во двор, где хранили игрушки. Игрушками нашими, кстати, была пара духовых ружей. Помимо слежки за дедом у нас было еще два хобби: лесок за домом, где мы постреливали по зверям и девчонки по соседству, к которым мы приставали с подростковыми домогательствами. Временами мы шлялись по городскому парку. гоняя малолеток, играющих в футбол, и устаивали перестрелки, порой даже друг между другом. Чад, кстати, до сих пор ходит с пулей под кожей. В тот день мы расположились недалеко от дома и стали тренироваться в сбивании птиц с деревьев. Это было жестоко, но мы были подростками и не особо обращали внимание на моральную сторону дела. В тот день я был явно в ударе и даже умудрился подстрелить белого кролика, выскочившего из кустов. Когда мы подошли к сраженной мишени, он был еще жив, и кровь сочилась из его глаза, растекаясь по шкуре. Его рот судорожно открывался и закрывался, зверек глотал воздух в последних попытках вернуться к жизни. Впервые я почувствовал сострадание к животному, которое подстрелил. Я поднял камень и остановил его страдания резким ударом по голове. Мы вернулись домой, наши предки уже ждали нас в буром отцовском Кадиллаке Купэ де Виль, его четырехколесной гордости с тех пор, как он получил работу менеджера в магазине ковров. Отец никогда не заходил в дом за мной, только если это было совсем необходимо, и редко разговаривал со своими родителями. Обычно он ждал на улице, как если бы боялся, что, переступив порог, снова вернется в свое детство. Наш двухквартирный дом всего в двух минутах езды вызывал не меньшее чувство клаустрофобии. После свадьбы моя мать перевезла своих родичей вместе с собой в Кантон. Так вот они, Уайеры (в девичестве мою мамашу звали Барб Уайер), жили с нами по соседству. Они были родом из сельской местности штата Вирджиния, отец (соответственно, мой второй дед) был механиком, а мать - обычной толстой домохозяйкой. Чад заболел, и я не приезжал к родителям отца еще неделю. Однако любопытство относительно тайной жизни деда неуклонно росло. Чтобы убить время до продолжения нашего расследования, я играл на заднем дворе с Алюшей, которая по многим причинам оставалась тогда моим самым близким другом. Алюша была сукой аляскинского маламута размером с волчицу с разноцветными глазами: один из них был зеленый, а другой - голубой.

Игры дома, правда, сопровождались у меня приступами легкой паранойи с тех пор, как мой сосед Марк вернулся на Трэнксгивен Брейк из военного училища. Марк -пухлый белобрысый парень, и я привык смотреть на него, как на авторитета, так как он был на три года старше меня и слыл хулиганом. Мы стали зависать вместе, когда мне было восемь или девять, в основном потому, что у него дома функционировало кабельное телевидение, а я очень любил смотреть сериал о Флиппере. Телик стоял в цокольном этаже, где также находился ящик для грязного белья и еще какая-то дребедень. После просмотра Флиппера Марк обычно затевал игру типа \"Тюрьмы\", которая заключалась в сажании в этот ящик. Это была необычная тюрьма: охрана была настолько суровой, что не дозволяла узнику брать с собой в камеру ничего, даже собственную одежду. Так вот, когда мы однажды торчали голыми в этом проклятом ящике, Марк начал гладить меня и даже потрогал за член. После нескольких таких \"заключений\" я раскололся и все рассказал моей мамаше. Она сразу пошла к его родителям, и, хотя они и обозвали меня лгуном, поспешили сплавить Марка в училище. С того момента наши семьи стали лютыми врагами, и я всегда чувствовал на себе затаенную злобу бывшего друга. С тех пор как вернулся, он не сказал мне ни слова, лишь злобно глазел на меня из окна, и я жил в страхе, что когда-нибудь он придумает страшную месть для меня, родителей или собаки. Но вот пришло время снова вернуться в дом деда и продолжить игру в детективов с Чадом. На сей раз мы пребывали в решимости раскрыть тайну до конца. После изничтожения половины содержимого наших тарелок, мы извинились перед бабушкой и осторожно направились в подвал. Еще с верхней ступеньки мы услышалигудение игрушечных поездов. Дед был там. Стараясь не выдать своего присутствия ни малейшим шумом, мы осторожно проникли в комнату. Он стоял спиной к нам, и мы могли видеть его несвежую фланелевую клетчатую рубаху, из которой он практически не вылезал последнее время. Воротник стягивал его потную шею. Также не первой свежести эластичная резинка, удерживающая металлический катетер над Адамовым яблоком плотно обхватывала горло. Волна страха медленно окутала наши тела. Спустившись в подвал, мы спрятались за лестницей, стараясь не вскрикнуть при прикосновении гирлянд паутины, опутавших все пространство за ней. Из нашего тайника нам было хорошо видно все, что происходило в подвале. Дед сидел около большого черного трансформатора, с помощью которого управлял движением поездов. Я снова перевел взгляд на шею деда. Пожелтевшая кожа висела складками на костях и мясе, и я провел параллель с ящерицей. Остальна кожа на лице Уорнера-старшего тоже отличалась интересной гаммой: серая, как птичий помет, за исключением носа, вечно красного после долгих лет употребления алкоголя. Его руки огрубели от постоянной тяжелой работы, а ногти были темны, как крылья жука. Дед не обращал внимания на поезда, бешенно носящиеся вокруг него. Его штаны были наполовину спущены, один из журналов красноречиво раскрыт на коленях. Он тяжело дышал и быстро двигал правой рукой вверх-вниз. В то же время, сжимая в левой руке желтый клетчатый платок, он вытирал слизь, выделяющуюся из его горла. Мы знали, что он делает, и нам захотелось дать деру прямо сейчас, но мы вжались в узкое пространство за лестницей и не могли сделать ни шагу. Внезапно его сип прервался и дед развернулся на стуле в нашу сторону. Наши сердца замерли. Он встал и штаны сползли до лодыжек. Мы вжались в стену и больше не могли смотреть на то, что он делает. Я был готов кричать. Тысячи диких, извращенных картин пронеслись в моем воображении. Кашлянье, сип и шарканье ногой начались снова и мы смогли выдохнуть. После нескольких томительных минут жуткий шум донесся из его глотки. Создалось ощущение, будто кто-то повернул ключ зажигания у многотонного грузовика. Я отвернулся в тот момент, когда белый поток спермы брызнул из его желтого морщинистого пениса, словно внутренности из раздавленного таракана. Когда я осмелился посмотреть вновь, он уже вытирал свое \"хозяйство\" тем самым платком, который использовал для удаления мокроты из горла. Мы дождались, пока он уйдет из подвала, и выскользнули следом, поклявшись никогда больше не посещать это адское место. Возвращаясь домой, я поведал предкам, что случилось. Мне показалось, что мать поверила мне меньше, чем отец. Однако позже она рассказала, что много лет назад, когда дед еще работал водителем грузовика, он попал в аварию. Когда врачи раздели его в больнице, случился конфуз: они обнаружили женское белье под обычной рабочей одеждой. Когда мы подъехали к дому, я сразу же направился на задний двор к Алюше. Она лежала на траве, блюя и биясь в конвульсиях. Когда приехал ветеринар, мой лучший друг был уже мертв. Врач сказал, что ее отравили. Я улыбнулся сквозь слезы. Я знал, чьих это рук дело.



2. Те, кто отдал себя року, будут повешены

Брайен Уорнер был неприметным подростком. Тощий как ветка. Я в любой момент мог прийти к нему домой и послушать что-нибудь типа Queensryche, Iron Maiden или Judas Priest. Я был большим знатоком в этом деле, нежели он. Я даже не предпологал, что увлечение хзви метал сподвигнет его стать тем, кем он является сейчас. Наверное, он просто счастливчик.

Нейл Рабл, выпускник Школы Христианского Наследия 1987-го года.



Брайен Уорнер и я учились в одном классе Христианской Школы в Кантоне, Огайо. Мы оба сопротивлялись религиозному прессингу со стороны преподавателей. Он еще и тогда представлял себя сатанистом. Я отвергала саму идею Бога и Сатаны, потому что изначально была агностиком, но недавно я стала ведьмой.

Кэлси Восс, выпускница Школы Христианского Наследия 1987-го года.



Я спрашивала Мэрилина Мэнсона: \"Действительно ли я подтолкнула тебя на какие-то поступки в твоей жизни?\" До сих пор я думаю: \"Неужели то что я делала, я могла сделать по-другому?\"

Кэролайн Коул, преподаватель Школы Христианского Наследия.



Джерри, иногда мне кажется, что мы уже катимся к Армагеддону. Рональд Рейган. Из беседы с Преподобным Джерри Фарвеллом.

Конец Света все не наступал, несмотря на пророчества. Мне промывали мозги на религиозных семинарах каждую пятницу в Школе Христианского Наследия, доказывая, что все признаки Конца Света налицо. \"Вы узнаете, что Зверь уже выбрался из Преисподней, поскольку услышите адское лязгание его зубов\", - могла выдать миссис Прайс перед рядами вжавшихся в парты шестиклассников. \"И все, дети и родители, будут страдать. Те, кто не носят метку, его номер, будут обезглавлены перед своими семьями и соседями.\" На вершине своего монолога миссис Прайс могла сделать паузу, покопаться в папке со снимками апокалипсиса и извлечь наружу фотоснимок штрих-кода с номером 666. Это означало, что мы уже подошли к Концу Света: штрих-код был знаком Зверя, предсказанным в Откровениях. Мы должны были знать, что автоматы в супермаркетах настроены так чтобы контролировать человеческий разум. Они предупреждали, что скоро эти сатанинские штрих-коды заменят деньги, и каждый, кто будет носить знак на руке, получит все. \"Если вы отвергните Христа, - продолжала миссис Прайс, - и сделаете себе эту татуировку на руке или макушке, вы останетесь живы, но будете потеряны навеки\", -она поднимала карточку с изображением Иисуса, спускающегося с небес и произносила: \"жизнь\" На других семинарах она показывала карточку с газетной вырезкой, на которой был изображен Джон Хинкли, совершивший в свое время покушение на Рональда Рейгана. Она могла держать ее и читать из Откровения тринадцатого: \"Поймите номер Зверя: это человеческий номер, и этот номер - 666\" Факт, что сочетание шести букв во всех трех именах Рейгана и есть тот же самый знак, означал, что Антихрист уже пришел на землю и мы должны готовиться к пришествию Христа и молиться. Мои учителя считали это неоспоримым фактом, предсказанным в Библии. Они свято верили. И это было наглядно видно в их ежедневном предвкушении апокалипсиса, в том, как они были уверены, что должны быть спасены -умереть, но жить на небесах, свободными от страданий. Тогда же у меня начались ночные кошмары, продолжающиеся и поныне. Я был запуган рассказами о Конце Света и Антихристе. Я был охвачен этими страхами, просматривая фильмы \"Изгоняющий Дьявола\" и \"Омен\", читая книги \"Столетия\" Нострадамуса, \"1984\" Джорджа Оруэлла и новеллу по фильму \"Вор В Ночи\". В комбинации с еженедельными мучениями в Христианской Школе все это делало апокалипсис настолько реальным и близким, что я постоянно сталкивался с мыслью, что произойдет, если я узнаю, кто Антихрист на самом деле. Что если и я ношу этот проклятый знак на себе, под кожей или на заднице. Что если я сам Антихрист?



КРУГ ВТОРОЙ - ПОХОТЛИВЫЙ



Несмотря на все ужасы, которыми нас пугала миссис Прайс, я начинал осознавать, что испытываю к ней тупое сексуальное влечение. Наблюдая ее, входящую в класс словно сиамская кошка, ее пухлые губы, эффектную стрижку и шелковые блузки, ее \"трахни меня\"-тело и \"воткни мне в задницу\"-походку, я врубался, что за христианским фасадом скрывается темпераментнейшая женщина. Я был епископалианцем, но для нашей школы это не имело значения. Это не останавливало миссис Прайс. Однажды она начала урок, спросив: \"Есть ли хоть один католик в классе?\" Никто не ответил, и тогда она погрузилась в долгие разглагольствования о различиях между католической и епископальной церковью. Она рассказывала о неправильной интерпретации Библии и фальшивых идолах, в частности Деве Мари.

Я сидел офигевший, не зная, на кого мне обижаться -на нее или моих предков, взрастивших меня епископалианцем. Также нас посещали заезжие лекторы, которые дружно рассказывали, как они были проститутками, наркоманами и черными магами, пока не нашли Бога, выбрали его путь и родились заново. Все это напоминало вечеринку Общества Анонимных Сатанистов. Порой они предлагали каждому из нас подняться на кафедру, воздеть к потолку руки и быть спасенным. Я частенько думал, мог ли я это сделать, мог ли встать перед всем классом и объявить, что чист, честен и праведен. Местом, от которого я просто тащился, был каток для роллеров. Я мечтал стать чемпионом по роликам и упросил предков ссудить мне сумму в четыреста баксов для покупки умопомрачительных коньков. Моей партнершей по катанию была Лайза, хрупкая девчушка, ставшая моим первым разочарованием. Она была из очень религиозной семьи. Ее мать работала секретарем у преподобного Эрнеста Энгли, одного из самых жутких телевангелистов нашего времени. Наши катания с Лайзой обычно заканчивались употреблением \"суицида\" - безумного коктейля из колы, 7up и пива, после чего мы шли в церковь Энгли. Преподобный был одним из самых страшных людей, которых я когда-либо встречал: его абсолютно прямые зубы блестели, как надраенный кафель, челка, уложенная на макушку, напоминала шапку из волос, вытащенных из сливного отверстия в ванной, он всегда носил синий костюм и ярко-зеленый галстук. От него за версту несло искусственностью во всем, начиная с внешнего вида и заканчивая именем, которое при желании можно было произнести как Ирнест Энджел, то есть \"убежденный ангел\". Каждую неделю он собирал целое варьетте убогих людей на сцене и выставлял их напоказ миллионам телезрителей. Он мог положить руку на ухо глухого или глаза слепого и сказать что-нибудь типа \"Злой дух выходит\" или \"Скажи, детка\". В апогее шоу присутствовавшие бросали на сцену деньги. Это был дождь из тысячи четвертаков, серебряных долларов, не говоря уже о совсем мелких монетах. Стены его церкви украшали пронумерованные литографии с изображением жутких сцен типа четырех всадников апокалипсиса, скачущих на закате по городку вроде Кантона, оставляя за собой кучу перерезанных глоток. Службы длились по пять часов, и порой меня затаскивали в отдельную комнату, где проводились специальные семинары для молодежи. Там высказывали недовольство, что я развращаю других подростков тем, что слушаю рок, говорю о сексе и вообще уделяю слишком много внимания преходящим радостям материального мира. Лайза и ее мамаша были очарованы этой церковью в частности потому, что Лайза с детства была полуглухой, а Преподобный восстановил ей слух в течение одной службы. Каждый раз, когда они подвозили меня домой после служб, я представлял, как мамаша Лайзы моет дома руки, потому что она меня касалась. Это меня несколько угнетало, но я все равно таскался с ними, поскольку это был мой единственный шанс быть с Лайзой вне катка. Однако скоро наши отношения прекратились. Я понял, что создал себе идеал, забыв о том, что все далеко не идеальны. Это случилось, когда мы ехали домой из церкви, болтая на заднем сиденье мамашиного авто. Лайза начала прикалываться какой я тощий и я заткнул ей рот ладонью. Она продолжала смеяться и выплюнула комок зеленых соплей в мою руку. Моя любовь была разбита. Я увидал монстра за маской. До сих пор помню зеленую жижу меж своих пальцев и смеющееся лицо Лайзы. Крушение иллюзий продолжалось. Однажды я принес в школу фото, которое моя бабка Уайер сделала в самолете при перелете из Западной Вирджинии в Огайо. На фото получился ангел, летящий сквозь облака. Я хотел поделиться со своими учителями тем чудом, которое видела моя бабка. Они не поверили мне, сказав, что это монтаж, и отправили домой, обвинив в богохульстве. Это была моя самая честная попытка присоединиться к их христианским идеям, к их вере, и я был жестоко за нее наказан. Это подтвердило все мои опасения - я не могу быть спасен, как многие другие. Я покидал школу, трясясь от страха, что мир закончится, я так и не попаду на небеса, а значит, и никогда не увижу своих родителей после смерти. Но шли месяцы, и мир, а с ним и миссис Прайс, и Брайен Уорнер, и новообращенные проститутки оставались целы и невредимы. В конце концов я начал недолюбливать Христианскую Школу и сомневаться во всем, что я говорил раньше. Мне становилось ясно, что страдания, об освобождении от которых они молятся - это страдания, которые они сами взяли на себя и пытаются втянуть в это нас. Зверь, которого они боялись, жил в них самих. Этот Зверь был создан их собственным страхом. Зерна осознания самого себя благополучно пустили во мне корни. \"Дураками не рождаются, - напиcaл я однажды в своей тетрадке по этике, - дураки растут и подпитываются институтами типа Христианства.\" В тот же день после ужина я поведал обо всем предкам. \"Послушайте, - сказал я, - я хочу ходить в обычную школу. Я не.хочу принадлежать этой школе. Все. что мне нравится, они ненавидят.\" Они ничего не могли на это сказать. Не потому что они хотели видеть во мне семинариста, просто они хотели, чтобы я вырос приличным человеком. Обычная школа рядом с нами была не самым хорошим местом. Но мне надо было туда идти.



КРУГ ТРЕТИЙ - ПРОЖОРЛИВЫЙ



Во мне рос бунтарь. В Школе Христианского Наследия я не мог выложиться на полную катушку. Это место держалось на законах и конформизме. Там даже были странные правила ношения одежды: по понедельникам, средам и пятницам мы должны были надевать синие штаны, белую рубашку и что-нибудь красное по вкусу. По вторникам и четвергам мы носили темно-зеленые штаны, белую или желтую рубашку. Если волосы касались ушей, они должны были. быть немедленно подстрижены. Все были словно из инкубатора и о какой-либо индивидуальности, читай-выпендреже, не могло идти и речи. Начиная с двенадцати лет я начал затяжную кампанию по изгнанию самого себя из школы. Начал ее невинно - с конфет. Я очень хотел прикоснуться к запретному плоду. В данном случае под запретным плодом я имею ввиду шоколад, который нам почему-то запрещали наравне с алкоголем, сексом, наркотиками и порнографией. И алкоголь, и конфеты, за исключением пироженных Литтл Дебби, подававшихся в школьной столовой, проносились в школу контрабандой. Я стал затариваться конфетами в соседнем маркете и старательно впаривал их одноклассникам во время ланча. Мое преступление оказалось недостаточно тяжким, так что я остался в школе, получив лишь строгий выговор. Моим вторым проектом стал журнал. Я назвал его Стюпид, то есть Тупой. Его талисманом был парень, ничуть не похожий на меня: с лошадиными зубами, большим носом и в бейсболке. Я продавал журнал по двадцать пять центов. Это была чистая прибыль, так как ксерокопию я делал бесплатно на работе у отца. В школе все изголодались по сальным шуточкам, и журнал шел на ура, пока я вновь не был пойман и не стал на время банкротом. Наша училка Кэролайн Коул, высокая строгая дама в очках и с вьющимися волосами, собранными в пучок над птичьим лицом, затащила меня в свой кабинет, сунула мне в руки мое творение и потребовала немедленных объяснений комиксов про мексиканцев, скатологию, а в особенности рисунка, названного Снаряжение Для Приключений И Сексуальной Помощи Кувача. На рисунке был изображен лупоглазый усатый мужик, украшенный двумя искусственными членами, засунутыми в кобуры, кулоном в форме собачьего пениса, кисточками на сосках, одетый в чулки и трусы с гульфом и держащий в руках рыболовную удочку и кнут. Спустя время многие люди продолжали задавать мне глупые вопросы, только уже о моем собственном имидже. Я вспылил и бросил журнал в воздух… Покраснев от гнева, словно помидор, миссис Коул велела мне встать в угол и взяла в руки указку. Так я получил три быстрых и крепких христианских удара. Тогда же я начал слушать рок-н-ролл и даже стал делать на нем деньги. Человека, который подогнал мне первый рок-альбом, звали Кейт Кост. Он был крупным, но очень вялым и неуклюжим подростком, выглядевшим старше своих лет. После прослушивания альбома \"Love Gun\" Kiss и прыганья с игрушечной винтовкой по комнате я решил вступить в Kiss Fan Army, что и сделал, получив членскую карточку и обзаведясь сувенирами в виде игрушек Kiss, комиксов и маек. Отец даже сводил меня на первый концерт в моей жизни. Это было в 1979-м году и это были, соответственно. Kiss. Порядка десяти тинейджеров спросили у отца автограф, так как он был одет как Джин Симмонс на обложке альбома \"Dressed To Kill\" - в зеленый костюм и черный галстук и к тому же был в гриме. Человеком, который погрузил меня в мир рок-н-ролла окончательно, был некто Нейл Рабл. Он курил и рано потерял невинность. Я сделал его своим идолом. Он открыл для меня все, что связано с Ронни Джеймсом Дио. Другим источником информации о музыке была, как ни странно. моя собственная школа. Если Нейл знакомил меня с миром хэви метал, то там я познавал мир классического рока. Я знал, что такое Led Zeppelin, Black Sabbath и Элис Купер. Кстати, некоторые учителям могли додуматься до того, чтобы повернуть ручки магнитофона. заставив пленку крутиться назад, и пытаться прочесть зашифрованные сатанинские послания. Любая экстремальная музыка была для них сатанизмом. Они могли показывать нам фото музыкантов как наглядную агитацию апокалипсиса, но смотря на эти фото, я понимал, что хочу иметь длинные волосы и серьгу в ухе.. Но первое место в их хит-параде ненависти занимал, как ни странно, безобиднейший Фредди Меркьюри и больше всего они ненавидели песню \"We Are The Champions\", потому что считали ее гимном гомосексуалистов, а если прокрутить пленку задом наперед, во всей этой галиматье они слышалирефрен \"My Sweet Satan\".Так же в первую десятку хит-парада входили Electric Light Orchestra, Дэвид Боуи и Адам Энт. Вскоре стены моей спальни покрылись постерами из Хит Пэрэйдера, Серкаса и Крима. Каждое утро я просыпался и первое, что я видел, были физиономии Дэвида Боуи, Motley Crue, Rush и Black Sabbath. Они протягивали мне свои тайные послания. Дабы совершить еще какой-нибудь проступок и хорошенько на нем подзаработать, я переключился с конфет и журналов на музыку. Все соседские дети, ходившие в Школу Христианского Наследия, были тощими стопроцентными американскими детьми-доходягами, зацикленными на Библии и учебе. Старший брат Джей и я не имели ничего общего. Он также был зациклен на Библии. Я думал только о сексе и рок-н-ролле. Младший брат Тим был более безумным, чем Джей. Как Нейл Рабл стал для меня металлическим гуру, так я стал учителем для Тима и проводил с ним кучу времени, прослушивая различные записи. Я начал совершать регулярные велосипедные прогулки к месту, именуемому Куонсет Хат, самому крупному магазину по продаже пластинок и кассет в городе. Я выглядел точно по возрасту - на пятнадцать лет, но никто не остановил меня, когда я вошел в торговый зал. Так я начал снабжать школу кассетами. Помнится, альбом W.A.S.P., купленный за семь баксов, я загнал за двадцатку.



КРУГ ЧЕТВЕРТЫЙ - СКУПОЙ



Вдоволь наторговав кассетами, я вдруг понял, что проданное можно спереть обратно. Поскольку все в школе строилось по принципу честности, ящики в раздевалке не запирались. Во время урока я частенько отпрашивался в сортир, а сам шел в раздевалку и тырил пленки из ящиков. Это была прекрасная система, но и она продержалась недолго. Однажды я снова обнаружил себя нос к носу с миссис Коул. Ничего объяснять ей не пришлось. Она знала, что я покупаю, продаю, а теперь еще и ворую проданные кассеты. Она знала что я продолжаю делать журналы и записываю грязные песенки о мастурбации вместе с кузеном Чадом и мы называем свой проект Большой Берт И Уродцы. Моей финальной выходкой был поход в ненавистный дедов подвал, похищение самого огромного искусственного фаллоса и перемещение его в ящик стола миссис Прайс. Заодно я раскрыл ее секрет, как когда-то раскрыл тайну деда: в ее столе лежала подборка достаточно откровенных любовных романов. В свое время мы с Чадом добивались внимания двух сестричек, кидая при них камни в проезжающие машины и стараясь тем самым спровоцировать аварии. Моя выходка с фаллосом была чем-то подобным. Этим фокусом я хотел показать миссис Прайс, что безумно ее хочу. К нашему разочарованию, на следующий день никто не сказал ни слова об этом инциденте. Правда, я узнал, что миссис Коул вызывала моих родителей в школу, но это не касалось последней выходки. Она говорила о дисциплине и богобоязни. Еще я понял, что если хочу покинуть эту школу, то должен сделать это добровольно, сказав обо всем учителям. И я сделал это.



3. Тинэйджер - дилетант

\"Я знаю несколько новых шуток, - сказал Кот в Шляпе, - много хороших шуток. Я их вам покажу. Ваша матушка не будет возражать всему этому.\" Др. Леусс, \"Кот в Шляпе\"

Я лежу на своей кровати, закинув руки за голову под пряди уже порядком отросших волос и слушаю шум стиральной машины в подвале отчего дома. Это была моя последняя ночь в Кантоне, Огайо, и я решил провести ее один, вспоминая последние три года в общей школе. Все вещи -записи, постеры, книги, футболки, журналы, фотки, письма любви и ненависти -были давно упакованы для переезда в Форт Лодердейл. Христианская школа хорошо подготовила меня к общей. Я избавился от всех табу и больше не подпускал их на расстояние вытянутой руки. Как только я поменял школы, все, что я хотел получить - секс, наркотики, рок и оккультизм -пришло ко мне само. Я понял, насколько тупыми бывают люди и что не может быть вещей страшнее, чем война, организованная религия, бюрократия и высшая школа. Смотря назад, я сознавал, что прежде жизнь была полна сомнений и любой прыщик на моем теле мог вывести меня из душевного равновесия. В ту последнюю ночь в Кэнтоне я понял, что прежний Брайен Уорнер умирал, но у него был шанс переродиться -неизвестно, в худшего или в лучшего… В кого-то абсолютно другого.



ПОСВЯЩЕНИЕ ЧЕРВЯ



Под конец второй недели в общей школе я понял, что приговорен. Мало того, что я поступил в учебное заведение, где не было никого из прежних друзей, так еще после первой недели занятий умудрился загреметь в больницу. Обычная прививка от гриппа вызвала у организма дикую аллергическую реакцию. Мои руки и ноги взрывались как пузыри, шея покрылась сыпью, а дыхание было затруднено из-за распухших гланд. Доктор сказал, что я мог умереть. В то время я обрел в школе первого друга и первого врага. Другом была Дженнифер, девица с рыбьим лицом и большими губами. Я встретил ее в школьном автобусе, и мы подружились. Врагом же моим стал Джон Кроуэлл, здоровый парень, не вылезавший из джинсовки и майки Iron Maiden, с огромной расческой, вечно торчавшей из заднего кармана штанов. Когда он шел по школьным корридорам, другие ребята старались обходить его стороной. К тому же этот дылда был бывшим бойфрендом Дженнифер, и я автоматически попал на первое место в его список по раздаче пинков. В первую неделю, пока я валялся в больнице, Дженни приходила ко мне практически каждый день. Однажды я затащил ее в туалет и нагло пристал к ней. Прежде я не заходил так далеко с женщинами. Была у меня Джилл Такер, белобрысая министерская дочка, с которой мы целовались на детской площадке Христианской школы, три года спустя я втюрился в Мишель Джилл, худенькую курносую девицу с каштановыми волосами и большим ртом очевидно неплохо подходившим для минетов. Однако мои шансы быстро испарились после одной прогулки, во время которой она пыталась научить меня французскому поцелую. Я не понял ни цели, ни техники и стал посмешищем в школе после того, как она протрепалась об этом чуть ли не каждому. Помня о своем горьком опыте, я решил потерять свою невинность с Дженнифер в этом проклятом туалете. Но все, что она разрешила -так это пощупать ее плоскую грудь. Всю вторую неделю в больнице она выглядиела все скучнее и скучнее и, наконец, бросила меня. Больницы, повышенная сексуальность и неудачные эксперименты с женщинами были обычным явлением для меня в тот отрезок жизни. Вспоминаю и еще одну кудрявую девчонку с большим носом, чье имя до сих пор ассоциируется у меня с катком для роллеров. Мы катались вместе, а выйдя на улицу, очутились нос к носу со здоровым чернокожим парнем, по кличке Лягушка. Он оттолкнул ее в сторону и, не говоря ни слова, накатил мне в лицо. Я упал, а он, нагло смотря на меня сверху вниз, заявил: \"Ты танцевал с моей подружкой!\" Кровь сочилась из моего шатающегося переднего зуба. Сейчас, когда вспоминаю этот случай, не считаю его недоразумением, ведь я был порядочным слюнтяем и неженкой. Я никогда не был увлечен этой девчонкой, но, как мне кажется, она во многом повлияла на мою карьеру певца. Кстати, Лягушка каким-то образом вычислил мой номер и звонил на следующий день, извиняясь и, даже предлагая мне работать с ним на халтурах, но я отказался. Вернувшись в школу после болезни, я одиноко слонялся по коридорам на переменах. Никто не хотел водить дружбу с худосочным длинноволосым парнем с покрытой сыпью шеей, торчащей из футболки Judas Priest. Но однажды ко мне подошел Джон Кроуэлл и предложил сотрудничество, так как нас объединяло одно чувство - наша ненависть к Дженнифер. Мы вступили в альянс. Однажды поздно вечером я. Джон и мой братец Чад подрулили на моем голубом Форде Гэлэкси 500 к ночному супермаркету и сперли в нем двадцать рулонов туалетной бумаги. Мы бросили их на заднее сиденье и помчались к дому Дженнифер. Прокравшись во двор, мы принялись раскручивать рулоны и украшать дом на свой вкус. Вдруг в доме зажегся свет. Мы припустили к сосне, растущей у забора, я спрыгнул первым, а Чад, прыгавший следом, приземлился аккурат на меня. Меня унесли прочь с вывихнутым плечом и вновь поврежденной челюстью.Вернувшись в школу, я окончательно понял,что пора становиться мужчиной. Я хотел досадить Дженнифер, я хотел быть на равных с Джоном, который ее периодически трахал. Я хотел, чтобы никто никогда не смог устыдить меня в том, что я девственник. В конце концов, в десятом классе Джон предложил мне кандидатуру - Тину Поттс. Тина была похожа на рыбу еще больше, чем Дженнифер, имела еще более пухлые губы и вообще была одной из самых никудышных девчонок в школе. Единственными достойными местами в ней были сиськи и задница, к тому же, со слов Джона, она трахалась, а это было самым главным. Итак, я начал втихаря от всех окучивать Тину. После нескольких недель тусовок я ненавязчиво пригласил ее прогуляться по парку. Она согласилась. По старой доброй традиции мы с Чадом совершили очередной экскурс в подвал любимого дедушки и стырили там несколько презервативов, а также слили полбутылки бабушкиного виски в мой термос. За полчаса, что мы добирались до дома Тины, термос был опустошен, и я чувствовал себя порядком поднабравшимся. Чад вернулся домой, а я позвонил в дверь. Мы пошли в парк и сели на склоне холма. Через несколько минут моя рука уже скользила к ней в трусы. Первая мысль, пришедшая мне в голову после столь решительного поступка, была о том, что Тина оказалась слишком волосатой. Наверное, у нее не было мамы, которая могла научить дочку сбривать все, что вылезает за границы бикини. Следующее, что я помню, так это то, что я яростно тискал ее грудь, а \"барометр\" в моих штанах указывал на приближение оргазма. Я понял, что надо тормознуть, и предложил ей спуститься к подножию холма. Прямо у бейсбольного поля я завалил ее на землю, не заботясь о том, что нас может кто-то увидеть. Я стянул ее облегающие трусики, спустил свои штаны и извлек из кармана трофейные кондомы. Спустя секунду я уже входил в святую святых Тины Поттс. Возбуждение было настолько сильным, что я кончил после первой фрикции. Чтобы не пасть в грязь лицом, я прикинулся, что ничего не произошло и сказал что-то типа: \'Тина, наверное, нам не стоило этого делать… так быстро.\" Она не возражала. Возвращаясь домой, я периодически нюхал свою руку и балдел от этого. По соображениям Тины, мы не имели секс, но в своих глазах и глазах друзей я стал героем. Я не разговаривал с ней после этого, а вскоре познакомился с обалденной девчонкой, Мэри Бет Крогер. Я приложил все свое актерское мастерство, чтобы пригласить ее на вечеринку. К моему счастью, она согласилась. Мы затарились пивом и пришли ко мне домой. Расположившись рядом с ней на диване, я понял, что чувствую себя неловко и не знаю, с чего начать. Но все мои страхи развеялись, когда она вдруг разделась и, не заботясь о презервативе, запрыгнула на меня. Мэри Бет трахалась как зверь, но на следующий день в школе не подала и виду, что между нами что-то было. Все, что осталось от наших взаимоотношений - это неслабые царапины на моей спине, после чего в наших кругах малышка стала называться не иначе как Мэри Бет КрЮгер. Тем временем моя первая женщина, Тина, была на седьмом месяце беременности. Самое смешное, что отцом ребенка оказался не кто иной, как Джон. Я редко видел его после этого, но думаю. что было бы забавно, если они поженились.



НАКАЗАНИЕ ЧЕРВЯ

КРУГ ЧЕТВЕРТЫЙ -РАСТОЧИТЕЛЬНЫЙ



После месяцев мастурбации я познакомился с еще одной девицей, ее звали Луиза. Я встретил эту белокурую бестию на юношеском футбольном чемпионате в пригороде Кэнтона - Льюисвилле. Тогда я не знал, что она была тиной поттс Льюисвилла - местной потаскушкой. У нее были тонкие губки, плоский носик, и при этом она походила на мулатку и чем-то на Сюзанну Хоффс из Bangles. Она стала первой девчонкой, сделавшей мне минет. Но, к несчастью, это было не все, чем она меня одарила. Практически каждый день, пока моих предков не было дома, я затаскивал ее к себе в спальню. Мы слушали Rush и Дэвида Боуи и, поскольку я уже мог контролировать оргазм, имели нормальный подростковый секс. Она наставила мне кучу засосов, так что моя шея конкретно болела. Правда, это мне было только на руку, поскольку в школе я ходил с ними, как с орденами почета. После недели безудержных страстей Луиза перестала отвечать на мои телефонные звонки. У меня зародилось подозрение, не забеременела ли она часом, поскольку я не всегда пользовался резиной, и, не дай Бог, теперь заставит оплачивать ребенка до конца моих дней. После того, как я не слышал ее несколько недель, я решился позвонить ей сам, накрыв телефонную трубку платком на случай, если придется говорить с кем-нибудь из ее предков. К счастью, трубку сняла сама Луиза. \"Прости, что я не звонила тебе так долго, - извинилась она, - я болела.\" \"Чем болела? - запаниковал я. -Тебя не лихорадит? Не тошнит по утрам?\" И тут я догадался, что она была просто шлюхой и не хотела иметь парня, способного повредить ее репутации. Несколько дней спустя на уроке математики мои яйца начали зудеть. Этот зуд продолжался весь день и под вечер перекинулся на кожу под лобковыми волосами. Придя домой, я сразу же направился в ванную комнату и принялся изучать свое \"хозяйство\". Я моментально обнаружил несколько прыщиков над своим пенисом. Я выдавил один, и из него вышла капля крови. Я думал, что это был кусочик мертвой кожи, но, присмотревшись, с ужасом обнаружил, что \"это\" имеет ножки и… двигается! Я заорал от горечи и страха. Не зная, что делать, я побежал к маме. \"О, Господи, у тебя вши! -воскликнула она. -Наверное, ты подцепил их в поликлинике!\" К слову сказать, тогда я ходил к дерматологу, так как был довольно прыщавым и подолгу лежал на кушетке под ультрафиолетовыми лучами. Матушка решила, что с этой кушетки ко мне и переползли вши. Она и не догадывалась, что ее сын трахал девчонок и легко мог подцепить венерическое заболевание. Мой папа был несколько иного мнения о моем половом воспитании и собирался отметить мое вступление в зрелую жизнь бутылкой шампанского, да и вообще имел тайную мысль лишить меня девственности при помощи проститутки. Мать купила мне лекарство от вшей, и я мужественно сбрил лобковые волосы (сбривать с себя растительность было для меня тогда делом непривычным) и принялся воевать с насекомыми. Насколько себя помню, я больше никогда не страдал венерическими болезнями, а мои предки, наверное, до сих пор думают, что я девственник.



ОЧАРОВЫВАНИЕ ЧЕРВЯ



Джон Кроуэлл и я стояли на вершине холма напротив его дома, попивая Мэд Дог, который купили у более старшего парня. Мы не думали ни о чем, просто наблюдали солнце, облака и небо, предвещавшее дождь. Внезапно нашу расслабуху прервал визг тормозов и взрыв гравия, и зеленый GTO пронесся по подъездной дороге к дому Джона. Он остановился напротив нас, дверь медленно отворилась, и из нее показалась нога в черном казаке. Большая голова, похожая на череп, возникла над дверью. Волосы кудрявые и всклокоченные. Глаза глубоко запали в глазницы. Когда он вышел из машины, я заметил, что его торс, руки и ноги выглядят неестественно большими, как у Ричарда Рамиреза или Ночного Сталкера. В правой руке он держал пушку. Подняв руку, он выпустил в воздух всю обойму и подошел к нам. Человек взял нашу бутылку, осушил ее в несколько секунд, пробормотал что-то невнятное в духе текстов Оззи Осборна и проследовал в дом. \"Это мой брат, чувак\", - сказал Джон, и его лицо, бледное от страха минуту назад, засияло гордостью. Мы пошли следом за братцем и увидели, как он закрыл за собой дверь спальни и повернул ключ. Джон не совал нос в его комнату, но знал, что там господствуют черная магия, хэви метал, саморазрушение и наркомания. Как и подвал моего деда, эта комната вызывала множество страхов и желаний. В надежде, что брат смотается из дома рано вечером, мы с Джоном поплелись на задний двор к сараю, вернее, к деревянному скелету того, что раньше было сараем, где у нас была припрятана бутылка Южного Комфорта. \"Хочешь увидеть кое-что забавное?\" -спросил меня Джон. \"Конечно,\" - ответил я, падкий на все забавное, особенно если это рекомендовал мой приятель. \"Но, мать твою, ты мне, мать твою, обещаешь, что не расскажешь об этом, мать твою, никому.\" \"Обещаю.\" \"Обещаний недостаточно, - засомневался Джон, - поклянись на своей траханой маме… Нет, я хочу, чтобы ты поклялся, что если что, то твой член скукожится, усохнет и никогда больше не послужит тебе!\" \"Я клянусь, что если я проболтаюсь, мой член ссохнется и умрет!\" - торжественно провозгласил я. \"Молодец! -Джон больно ткнул меня в плечо. - Пошли!\" Мы зашли за сарай и стали карабкаться на сеновал. Первое, что мы увидели, была солома, покрытая высохшей кровью, птичьими трупиками, расчлененными змеями и ящерицами и полуразложившимися кроликами. \"Вот, - Джон указал на кроваво-красную пентаграмму, намалеванную на полу, - здесь он совершает свои черные мессы.\" Все это напоминало плохой фильм ужасов о подростках-чернокнижниках, творящих все, что им заблагорассудится. На стенах я разглядел измазанные кровью фотки различных учителей и бывших подруг, нанизанные на гвозди, вбитые в стены. \"Хочешь увидеть что-то еще более страшное?\"- спросил Джон так, как если бы он был звездой фильмов ужасов. Я колебался. Возможно, увиденного уже было достаточно на сегодняшний день, но мое любопытство не давало мне покоя. Джон поднял с пола потрепанную копию Некрономикона, и мы вернулись в дом, где Джон наполнил рюкзак фонариками, охотничьими ножами, чипсами и еще какой-то дребеденью. Мы направлялись в место, где его брат продал душу дьяволу. Чтобы попасть туда, мы должны были пройти сквозь длинную водосточную трубу, начинавшуюся недалеко от дома, и проделать путь под городским кладбищем. Мы медленно двигались по мутной воде, периодически натыкаясь на крыс, не видя ни входа, ни выхода и содрогаясь при мысли, что со всех сторон нас окружают мертвые тела. Я не думаю, что был более напуган когда-либо еще. На полпути нашей одиссеи каждый маленький шум уже вызывал дикое эхо, и я с ужасом думал, что слышу стук костей за стенами трубы и ожившие мертвецы пытаются прорваться к нам и сожрать нас живьем. Когда мы наконец выбрались из этой проклятой трубы, то обнаружили, что покрыты слоем паутины и грязи. Итак, мы стояли в самом сердце темного леса. Сквозь ветви деревьев где-то в полумиле от нас различались очертания огромного старого дома. Пробравшись сквозь заросли сорняков к зданию, мы увидели, что все его стены исписаны пентаграммами, перевернутыми крестами и отборнейшими матерными словами. Открыв ставни, мы залезли в окно и принялись изучать комнату, освещая ее фонариками. Все, что мы увидели, так это крыс, паутину, битое стекло и пустые пивные банки. Тлеющие угли в углу явно говорили о том, что здесь недавно кто-то был. Я повернулся, но Джон исчез. Я испуганно позвал его. \"Иди сюда!\"- крикнул он с лестницы, ведущей на второй этаж. Начиная паниковать, я взлетел по лестнице вслед за ним. Посреди открывшейся мне комнаты лежал грязный желтый матрас, обрамленный ожерельем из змеиных шкур, использованных презервативов, шприцев и страниц из \"голубых\" порножурналов. Мы прошли в соседнюю комнату, которая была полностью пуста и южную стену которой украшали пентаграма и какие-то руны. Джон вытащил из рюкзака Некрономикон. \"Что, мать твою, ты делаешь?!\" - воскликнул я. \"Открываю двери ада, чтобы вызвать призраков, что когда-то жили в этом доме,\" - произнес он и нарисовал пальцем круг на пыльном полу. Но когда он замкнул круг, скрипучий звук донесся снизу лестницы. Мы замерли в тишине, стараясь различить что-нибудь во тьме. Ни звука, только бешенно колотился пульс. Джон встал в круг и принялся искать нужную страницу. Металлический скрежет, намного громче, чем предыдущий звук, раздался снизу. Алкоголь в нашей крови мгновенно превратился в адреналин, и мы со всех ног помчались вниз - по лестнице, в окно, прочь из этого ужасного дома. Спускался закат и начал накрапывать дождь. Решив больше не испытывать свои нервы, мы не пошли сквозь трубу, а бежали через лес в полной тишине. Когда мы вернулись в дом Джона, его брат молча бродил по комнатам, смотря в никуда покрасневшими глазами. Похоже, наркотики снизили его агрессивность. Белый кот разлегся у него на руках. \"Смотри, это демон, вселившийся в животное. Он помогает брату в магии,\"- шепнул мне Джон. Невинный, белоснежный котяра моментально превратился в моем сознании в чудовище. Брат опустил его на пол, и его уши тотчас прижались к голове, а глаза уставились на меня. Кот оскалил клыки и начал шипеть. \"Чувак, кот собирается убить тебя, - сообщил Джон. - Когда ты ляжешь спать, он выцарапает твои глаза и откусит язык, если ты, вздумаешь кричать.\" \"Пошли со мной,\" - промычал его брат, смотря куда-то поверх нас. Да, это свершилось: теперь мы не должны были таскаться за его спиной, как детективы. Нам было дозволено попасть в запретную комнату; наверное, желание Джона войти во врата ада сработало. Стены обители брата были увешаны фотографиями Оззи Осборна, а прямо напротив нас сиял черным светом постер Зловещего Жнеца на коне. Повсюду были понатыканы красные свечи, а заднюю стену украшал небольшой алтарь, задрапированный черной материей и также окруженный свечами. На вершине его, над черепом, пентаграммой и принесенным в жертву кроликом высился желтый прозрачный цилиндр, наполненный жидкостью, напоминающей мочу. Пушка лежала на столике рядом с кроватью. \"Хочешь покурить?\" - спросил брат Джона, снимая цилиндр с алтаря. \"Это?\" - неуверенно спросил я. \"Да, это\" \"Чувак, я не делаю этого больше,\" - нагло соврал я, но, к несчастью, у меня не было выбора. Мне показалось, что братья выбьют из меня все дерьмо, если я не присоединюсь к ним. Так я употребил свой первый наркотик, который через несколько минут заявил о себе в моем сознании и моем теле. В смеси с Мэд Догом, бутылкой вина, припасенной нами, и \"Blizzard Of Ozz\", играющим на всю комнату, наркота хорошо дала по голове. Факт, что никто не любит меня в школе, отодвинулся на второй план, и я погрузился в созерцание происходящего вокруг. Я сидел, дрожа и раскачиваясь из стороны в сторону, когда лицо братца начало искажаться в моих глазах и он стал изрекать имена демонов и древних духов, призывая их убивать людей: учителей, что опускали его, девчонок, что предавали его, друзей, кто отвергал его - каждый, кто перешел его дорогу, был проклят. Достав финку из кармана, брат Джона сделал длинный надрез на своем большом пальце и опустил его в сосуд, наполненный бело-коричневым порошком. \"Страшный Ангарру! - начал он, - Ниннхизидда! Тебя призываю. Змей Глубин! Тебя призываю, Ниннхизидда, Рогатый Змей Глубин! Тебя призываю, Крылатый Змей Глубин! Ниннхизидда!\" Он сделал паузу и поднес кровавый порошок к своим губам. \"Я вызываю тебя. Создание Тьмы, словами тьмы! Я вызываю тебя. Создание Ненависти, делами ненависти! Я вызываю тебя, Создание Падших, ритуалом падения! Я вызываю тебя. Создание Боли, словами боли!\" Я косился на пушку, молясь, чтобы брат Джона не взял ее в руки. Проходили минуты, а может быть, часы. Кальян ходил по кругу, однако вода в нем для большего кайфа уже была заменена вином. Black Sabbath играл через колонки, а может быть в моей голове, кот шипел, комната кружилась… Крутящийся червь, коим я себя чувствовал, подполз к кальяну и сделал из него внушительный глоток. Тогда… я не знаю, что произошло. Все почернело, и я понял, что стал холстом, на котором братья Кроуэлл могли изобразить все, что хотели. Я проснулся от кошачьего шипения в пять утра. Животное все еще наблюдало за мной. Я ощупал глаза - они были целы. Тогда я блеванул. Потом еще и еще. И когда я корчился над унитазом, то понял, что могу практиковать черную магию и совершать вещи, которые другие люди совершать не могут. Еще я понял, что не люблю кальян из-за противного вкуса воды.



ЧЕРВЬ СБРАСЫВАЕТ КОЖУ



Первый раз я понял, что в нашей семье что-то неладно, когда мне стукнуло шесть. Отец подарил мне книгу о жирафе, предлагая изучать ее, как будто я был персонажем книги и пускался в различные приключения с животными. Единственной проблемой было то, что мое имя читалось как Брэйн (Мозг) на протяжении всей книги, дабы разрушить имидж жирафа, чей мозг якобы соединен с его собственной задницей. Я не думаю, что отец до сих пор понял свою ошибку - он назвал меня настоящим именем. Всю жизнь отец чем-то пугал меня. Если я хотел родительского внимания, то обычно получал его со шлепком ремня по заднице. Когда он приходил домой с работы и видел меня, валяющимся в холле и рисующим какую-нибудь ахинею, то обязательно находил способ подшутить надо мной - частенько это был переполненный пылесос, включенный на выдувание. Моя мать объясняла эти бредовые поступки как одну из составляющих частей посттравматического синдрома, полученного после Вьетнамской войны. Именно этот стресс заставлял его порой вскакивать ночью и крушить вещи. Когда, будучи подростком, я приводил приятелей домой, он любил задавать им следующий вопрос: \"Вы когда-нибудь пробовали член более вкусный, чем мой?\" И каков бы ни был ответ, они все равно оставались с его членом во рту, в переносном смысле, конечно. Частенько мы ездили с ним на мотоцикле в уединенное место, где он учил меня стрелять из ружья, штыком которого собственноручно проткнул вьетконговского солдата. Я унаследовал от него кучу амбиций, которые может остановить только пуля, чувство юмора, страсть к сиськам и аритмию сердца.



КРУГ ПЯТЫЙ - ГНЕВНЫЙ



Вообще-то я рос маменькиным сынком, испорченным мамой и не благодарным ей за это. Я был достаточно хилым ребенком, потому что она старалась держать меня дома и постоянно быть при ней. Когда у меня появились первые прыщи, мать сказала, что это аллергическая реакция на яичные белки, и я долго считал, что это именно так. Она хотела, чтобы я был похож на нее, зависел от нее и никогда не покидал ее. Когда я уже достиг двадцати двух лет, мать постоянно приходила ко мне в комнату и плакала, пока однажды не сказала, что видела силуэт Иисуса в дверном проеме. После этого она перестала сокрушаться и переключила свое внимание на домашних крыс, которыми, как она считала, я кормлю свою змею. Ее любимицей стала самая больная крыска по имени Мэрилин, с которой она возилась больше всего, чтобы продлить ей жизнь. Я думаю, таким образом она старалась переключить свою любовь с меня на животное. В детстве все мы считаем, что наши семьи абсолютно нормальны, но с годами многие иллюзии разрушаются. В девятом классе я начал чувствовать себя все более замкнутым, одиноким и сексуально закомплексованным. Я сидел за партой и резал себе предплечье перочинным ножом. У меня до сих пор остались шрамы под татуировками. Большую часть своего образования я получал после школы, когда уходил в мир фантазий, читая книги типа \"Никто Не Выйдет Отсюда Живым\" Моррисона, занимаясь написанием гротескных поэм и рассказов и слушая записи. Я начал воспринимать музыку как универсальное лекарство, как путь в мир, где нет законов и правосудия. Но главным человеком, который принес в мою жизнь столько комплексов, все равно оставалась моя мать. Очевидно, некоторую язвительность по отношению к ней я перенял от своего отца. Был период, когда родители дико кричали друг на друга: отец обвинял мать в измене. Он всегда был очень ревнивым, и даже первый мамин бойфренд. Дик Рид, скромнейший парень, хорошо получал от отца с того момента, как они познакомились с матерью в возрасте пятнадцати лет. В своей комнате среди всевозможных киссовских сувениров я имел коллекцию бутылочек от одеколона Эйвон, сделанных в форме различных автомобилей, и одна из них однажды отправила мою мать в больницу. Как-то вечером она зашла ко мне и стала рассказывать, где была сегодня. Почему-то она вывела меня этим из-себя, и я в гневе запустил в нее стеклянным авто, разбив ей губу. Шрам до сих пор остался на ее лице, как напоминание о том, что не стоит заводить еще одного ребенка. Швырнув бутылкой, я набросился на нее с кулаками, повалил на пол и пытался задушить. Она не сопротивлялась, а только плакала, и я никогда не прощу ее за это. Когда я лежал на кровати в ту последнюю ночь в Кантоне, я ненавидел своих родителей намного сильнее, чем прежде. Теперь мне предстояло жить в Форт Лодердейле, так как отец получил новую работу агента по продаже мебели в этом городе. Все, через что я прошел - грязный секс, наркотики и унижения в школе - осталось позади, что ждало меня впереди, я не знал. Но все нужно было начинать заново. Я чувствовал горечь и злобу не только по отношению к предкам, но и по отношению ко всему миру.



4. Дорога в ад устлана отказными письмами

Я был одинок, и вскоре открыл несогласованные маннеризмы, делавшие меня непопулярным в школе. Одинокий ребенок, я занимался таким вещами, как написание рассказов с вымышленными персонажами, и думаю, что с самого начала мои литературные амбиции смешивались именно с чувством изолированности. Я знал, что могу легко обращаться со словами и имею силу спокойно лицезреть неприятные факты, и понял, что это создало для меня собственный мир, в который я мог погрузиться, дабы спрятать себя от каждодневной жизни.

Джордж Оруэлл, \"Почему Я Пишу\"



КРУГ ПЯТЫЙ - ЗАМКНУТЫЙ



20 января 1988

Брайен Уорнер 3450,

Бзнкс Роуд, 207

Маргейт, 33063



Джон Глэйэер

Журнал Ночных Ужасов

1007, Юнион Стрит

Шенектэди, Нью-Йорк 12308



Посылаю Вам мой первый рассказ \"Вся Семья\". Он написан специально для Вашего журнала. Предлагаю его на Ваше рассмотрение и надеюсь, что Вы сделаете возможной его публикацию. Заранее благодарю за время, которое Вы мне уделили и надеюсь на скорейший ответ.

Брайен Уорнер.



БРАЙЕН УОРНЕР

ВСЯ СЕМЬЯ



Он надеялся, что магнитофон до сих пор работал. Это был один из тех портативных магнитофончиков, что используются в школах и библиотеках. Тедди не понимал иронии своего поступка - Энджи знала, кто купил его для брата. Тедди вытер кровь, вымел волосы из угла и понял причину своего недовольства ситуацией. \"Мама, очевидно, запретит мне смотреть телевизор\", -резюмировал он, глядя на бардак, который устроил. \"Черт с ней. Черт с ними всеми. Почему она обидела Пег? Почему?\" Он пнул труп, лежащий за ним. Ее застывшие глаза смотрели на него с пустым очарованием. \"Ты сука. Ты убила Пег.\" Мертвый взгляд его сестры не давал ответа. (Он удивлялся, почему) Он приподнял ее голову за волосы и увидел, что шея окровавлена и высохшая кровь на щеке образовала издевательскую тень. Зубы сестры были сжаты. Мама могла вернуться домой совсем скоро. Он должен был успеть выкопать могилу. Тедди встал и поплелся в комнату, где валялось изуродованное пластиковое тело Пег. Из бескровной груди торчал кухонный нож, а рот в форме буквы \"О\" застыл в немом крике. Он поднял голову Пег и тупо посмотрел на лишенную воздуха, безжизненную фигуру. Убаюкивая ее голову, он заплакал, и в каждой слезе были тысячи желаний вернуть ее назад. Он был рад, что Энджи умерла - он заслужила последний удар. Гладя волосы Пег, Тедди вдруг почувствовал неприятный запах, исходящий от сестры, лежавшей в нескольких шагах от него. Он понял, что это был запах мочи, так как она обмочилась при ударе. Тедди пнул ее еще раз и все по тому же поводу - она убила Пег. Он всегда был прав. Он поцеловл Пег в щеку и осторожно положил ее голову на ковер. Мама всегда говорила ему не прикасаться к Пег и не заниматься с ней оральным сексом, но он не хотел и слышать. Он слишком любил Пег. Когда мама прятала ее, он все равно умудрялся находить свою подружку и заниматься с ней любовью. Вернувшись в комнату, Тедди не преминул полюбоваться на Энджи в обнаженном виде. Раньше он всегда разглядывал ее белье в шкафу, но саму ее никогда не видел совсем раздетой…Он был очарован темным пушком между ног - у Пег такого не было. Он прикоснулся к ее бедру и резким движением откинул ее ногу. Бедняжка была уже совсем холодна, с момента смерти прошло около четырех часов. \"Я ненавижу тебя,\"- произнес он, глядя в глаза трупа. Он снова коснулся ее бедра, но на сей раз не отдернул руку, а медленно провел пальцами по коже до самой промежности и раздвинул ноги сестры окончательно. Он засунул руку во влагалище Энджи. Она была намного мягче Пег, и, хотя ее тело было холодно, внутри оно еще хранило тепло. Тедди почувствовал ужасное сексуальное желание по отношению к своей мертвой сестре, но вовремя остановился - мать могла вернуться совсем скоро. Она ненавидела разврат. Все, что она любила, так это шить и смотреть \"Семью Фьюд\". Ей очень нравился этот Ричард Доусон. Она была такая уступчивая и такая аморфная. Она была очень старомодная, и он так много старался от нее скрыть. Он имел Пег уже десять лет: когда ему было восемнадцать, он заказал ее по каталогу в порножурнале. Энджи тогда было всего лишь пять, но сейчас она превратилась в прекрасную молодую женщину. На самом деле он не хотел ненавидеть ее, но она убила Пег. Он побрел в гараж, взял лопату и принялся рыть яму в саду. Он должен был успеть. Почва оказалась мягкой, и не прошло и получаса, как могила была готова. Время поджимало, и он поспешил вытереть полотенцем кровь в комнате. Взяв Энджи за руки, Тедди оттащил ее на несколько шагов: лужица уже практически впиталась в ковер, оставив лишь темное пятно. Когда он тащил Энджи через гостиную, его посетила идея. Это была лучшая из идей, что когда-либо приходили ему в голову. Если бы его мама врубалась в разврат, ей бы неприменно понравилось то, что он придумал. Он бросил руки Энджи и вернулся в свою комнату. Вид растерзанного тела Пег вызвал в нем новый прилив боли. Рана на ее груди казалась еще больше, чем раньше. Но она была уже немолода, он знал это: может быть, это и к лучшему, что она умерла. Тедди выдернул нож, и отнес резиновое тело куклы на задний двор. \"Прости, Пег\", - сказал он, глядя в нарисованное лицо. Он не мог похоронить ее прямо сейчас - сначала надо реализовать свою задумку. Он должен был поторопиться. Вернувшись в комнату сестры, он снял джинсы и склонился над трупом. Запах смерти был едок и неприятен, но жизнь казалась ему более страшной.Он был больше, чем наблюдатель, а на разглядывание не оставалось времени. Он мог спрятать ее потом. Как Пег. И когда Тедди, отрешившись от всего, приступил к акту некрофилии, мамина машина медленно подъехала к дому. Мама смотрела из окна авто на кучи мусора, сваленные около дома и втихаря ругала сына. Это все он, проклятый Тедди. Совсем как его отец. Тедди наконец закончил свое грязное дело, но еще некоторое время не выходил из влагалища, продлевая сладостные мгновения. \"Тедди, разве я не говорила тебе вынести мусор?\" -провозгласила мать с порога входной двери. Она сморщилась, увидев крысу, перебежавшую ей дорогу. Целый список наказаний возник в ее голове, когда она проходила по гостиной. Тедди замер. Как объяснить все маме? Он должен спрятать Энджи. Если она увидит это… \"Тедди!\" Когда мать вошла в комнату, он смотрел на нее из своей нелепой позиции. Она возвышалась над ним, словно дерево над травинкой. Паника испарилась, он поспешно встал, натягивая штаны. \"Тедди, почему ты не вывез мусорные ящики?\" \"Хм?\" - он был явно сконфужен нелепым вопросом. \"Ох, не волнуйся,\" - он оглянулся на Энджи. Помедлив секунду, сын выпалил: \"Мама, это был позор, она убита,\" - он чуть не проговорился о Пег. \"Хм, она мертва?\" \"Мама, я не хотел ее убивать!\" -это была уже явная ложь. \"Ты видел ее снова,\" - мать сияла. \"Нет, мама, я больше ее не видел. Клянусь!\" \"Я говорила тебе не заниматься извращениями, но сейчас я поймала тебя, надругавшимся над мертвой сестрой. Что я могу сделать с таким негодным мальчишкой?\" Ее слова ужаснули его. Что если она отлучит его от телевизора? Что если она заставит его снова принимать эти пилюли - как она их называла? Селитра? Он умел прятать их под языком, а потом незаметно выплевывать в окно. \"Плохой мальчик должен быть наказан. Так мы сохраним семью вместе\", - резюмировала она и изо всех сил ударила Тедди по голове железным бидоном, который не выпускала из рук. Оглушенный, он рухнул на ковер. Когда Тедди очнулся, первое, что он почувствовал - была боль в глазах, вернее, что-то с силой давило ему на веки. К его голому паху прижималась резиновая плоть Пег, а под ним была земля. Проклятая мама и ее шитье! Он дотронулся до век и понял, что они сшиты аккуратными стежками. \"Тедди, - позвала мать сверху, - ты был плохим мальчиком. Ты не хотел приглядывать за Энджи. Ты как твой отец. Я тоже преподала ему урок.\" Он услышал, как она вонзила лопату в землю и взмолился о пощаде. Кусок земли упал на его лицо, закрыв нос и рот, его руки были крепко связаны. \"Пусть семья воссоединится!\" Мама закончила засыпать могилу, а Тедди все еще пытался освободиться. Он пробовал отплеваться, но рот был наглухо забит землей. Мама наверху все еще говорила о дисциплине и наказании, когда из-под его век просочились кровавые слезы.



15 марта 1988

Джон Глэйэер

Журнал Ночных Ужасов

1007, Юнион Стрит

Шенектэди, Нью-Йорк 12308



Брайен Уорнер 3450,

Бэнкс Роуд, 207

Маргейт, 33063



Привет, Брайен! Спасибо за \"Вею Семью\". Мне понравилась идея, но я бы предпочел кое-что немного изменить. Несомненно, Вы пишете очень неплохо и весьма убедительно, и мне хотелось, чтобы Вы прислушались к моему пожеланию. Во первых, Брайен, я рекомендую Вам ознакомиться с самобытным типом произведений, которые мы публикуем - подпишитесь на Ночные Ужасы\" Я могу выслать Вам следующие четыре номера всего лишь за 12$ на первый год и по 16$ на последующие года. Я надеюсь. Вы здорово сэкономите на этой подписке - более 35% - и заодно поддержите нашу кровожадную компанию. Если Вы серьезно намерены посылать свои работы в наш журнал - мы платим два с половиной цента за слово - дерзайте, пуст\" наш журнал станет Вашим ключом к удаче.

С уважением, Джон Глэйэер, редактор.



28 марта 1988

Брайен Уорнер 3450,

Бэнкс Роуд, 207

Маргейт, 33063



Джон Глэйзер

Журнал Ночных Ужасов

1007, Внион Стрит

Шенектэди, Нью-Йорк 12308



Уважаемый Джон Глэйзер! Огромное спасибо за ответ. В конверте Вы найдете чек на четыре номера Ночных Ужасов. Я горю желанием получить первые выпуски. Высылаю Вам свои три новые небольшие поэмы - \"Частица Сопротивления\", \"Цветное Стекло\" и \"Отель Галюциноген\". Надеюсь, они больше придутся Вам по вкусу. Спасибо за Ваши замечания, жду ответ на мою подписку.

Всегда Ваш, Брайен Уорнер.



ЧАСТИЦА СОПРОТИВЛЕНИЯ



Когда вилка поедает ложку,

А нож колет

Лицо, отраженное в тарелке,

Обед окончен



ЦВЕТНОЕ СТЕКЛО



В тишине храма

Преклони колени

В поисках епитимьи

Когда идеалисты со вставными челюстями

Бросят бифштексы на блюдо

Зажгите свечи для грешных

Зажгите огонь!

Пророк-самодур, протестант-сказочник

Скажет диатоническую догму

И небрежно выпотрошит вас

Молись, Сходись!

Мир выглядит лучше через цветное стекло.

Зажгите свечи для грешных

Зажгите весь этот мир!

Ложь, Вероломство, Фальсификация

Все они словно губки, желающие

ВпитатьТретичные реалии жизни.



ОТЕЛЬ ГАЛЮЦИНОГЕН



Лежа в постели в созерцании

Завтрашнего дня, спокойно медитируя,

Я смотрю на одинокое пустое пятно

И замечаю, что мои глаза

Смотрят вверх, вниз и под множеством разных углов,

И я чувствую, что мое внимание отвлекается в сторону

От пустого экрана перед моими глазами

И переходит на пирамиду из восьми пустых пивных банок.

Я смыкаю веки и думаю,

Сколько часов прошло с тех пор,

Как я построил это удивительное сооружение

Из жестяных банок?

И я ли создал все это?

Или кто-то другой?

Я открываю глаза и снова смотрю на пирамиду.

Но пирамида вдруг превращается в пылающий костер.

Что за пророчество пришло ко мне

В образе гостиничного разносчика заказов,

Не волнующегося об этом послании,

А желающего только принятия его мной?

Но я не паду жертвой

Этого откровения неуместности.

Я не хочу признавать это извращение мысли.

Я не хочу



Я бросаю подушку

В эту адскую могилу, чтобы сохранить глаза

От ужасающего понимания,

И я слышу грохот падающих семи пустых банок,

Не восьми - Судьба ли это, дающая

Одному выжить?

Почему этот одинокий оловянный солдатик

Стоит, не повинуясь моей подушке.

Несущей разрушение?

Далее по какой-то непонятной, бредовой причине.

Банка начинает разрываться от горьких рыданий.

Скорбит ли она об ушедших друзьях,

Бывших для нее семьей?

Но нет, не в этом причина.

Это плачь дитя об ушедшей матери.

Кричащий ужас крушения надежд.

И эти вопли и стоны, не способные поднять

Раскиданные банки,

И я не верю своим глазам,

Этой уступке

Жестяных банок, поющих в какофонии

Своего маленького бунтарства,

Сопротивляющихся моей Доктрине Уничтожения,

Моей подушке (лежащей под кучкой жестяных анархистов).

Я боюсь, боюсь этих баночек,

Этих бунтарей-нигилистов,

Особенно одну, рыдающую как ребенок,

Я понимаю, почему мой страх растет,

Создает стену вокруг кровати,

Заглушает все вокруг,

Но этот рыдающий ползет по стене,

Не Великой Китайской, а, скорее, Берлинской.

Он начинает говорить.



Его слова глухо доносятся

Из дыры в его голове,

Словно похоронная музыка:

Глубокая, резонирующая

И печальная.

Он говорит мне: \"Сдавайся своим снам.

Мы маемся весь день,

Планируя твое обслуживание,

И очень невежливо игнорировать нас.\"

Я непроизвольно клюю носом

И он закрывает мои глаза

Нет!



Он дает мне защитные очки

И я засыпаю в тени.



Засыпаю в поле гиацинтов.



Вскоре я выплываю из сна и встаю,

Расчесывая спутанную шевелюру,

И иду в кухню,

Открываю морозильник,

И достаю очередную банку пива,

И когда я начинаю пить,

Я слышу плачь брошенного дитя.



5 июня 1988

Брайен Уорнер 3450,

Банке Роуд, 207

Маргейт, 33063



Джон Глэйэер

Журнал Ночных Ужасов

1007, Юнион Стрит

Шенектэди, Нью-Йорк 12308



Уважаемый Джон Глэйэер! Я получил первый выпуск Ночных Ужасов две недели назад и прочитал его целиком. Мне все понравилось, особенно рассказ Клайва Баркера. Единственное, я не получил ответа о своих стихотворениях, которые посылал Вам вместе с чеком на подписку. Я настроен еще более решительно на публикацию в Ночных Ужасах. Мне кажется, что это идеальное место для моих работ. Пожалуйста, напишите, прочитали ли вы мои стихи и согласны ли, чтобы я прислал Вам что-нибудь еще.

С уважением, Брайен Уорнер.



8 июля 1988

Джон Глэйзер

Журнал Ночных Ужасов

1007, Внион Стрит

Шенектэди, Нью-Йорк 12308



Брайен Уорнер 3450,

Бэнкс Роуд, 207

Маргейт, 33063



Привет, Брайен! Рад Вас слышать. Спасибо за теплые слова о нашем журнале. Да, я прочитал Ваши поэмы и порадовался им, но не думаю, что они подойдут для Ночных Ужасов. Простите, что я не ответил Вам сразу. Но прошу Вас, не бросайте Ваше занятие, мне действительно нравится то, что Вы делаете.

Всегда Ваш, Джон Глэйзер, редактор.



5. Я родился с недостаточным количеством средних пальцев

Давайте, девки, намажьте ваши губки, Снимите шляпки, трясите бедрами. Не забудьте прихватить свои хлысты, Мы едем на Бал Уродцев!

Др. Хук и Медицинское Шоу, \"Бал Уродцев\"



Когда у тебя есть друзья, ты сколачиваешь группу, когда ты одинок, ты пишешь. Вот так я и проводил свои первые месяцы в Форт Лодердейле. Пока мой отец трудился в Левитц Фарнитьюр, ставшим удачным местом для него, я торчал один дома и выражал свои наиболее изощренные фантазии в стихах, рассказах и новеллах. Я посылал их куда только мог, начиная с Пентхауза и заканчивая Шоу Ужасов и Американским Атеистом. Каждое утро, заслышав звонок почтальона, я мчался к двери, но если он и приносил что-нибудь для меня, так это письма с отказами и извинениями. Только один рассказ, \"Луна на воде\", в котором главным персонажем был писатель-алкоголик, хозяин кота по кличке Джими Хендрикс, и у которого близлежащий водоем поглотил все, что он любил, был опубликован в небольшом журнале Союз Писателей. Разочарования преследовали меня словно чугунный шар, прикованный к ноге, на протяжении всего первого года во Флориде. Чем больше я работал, тем больше неудач сыпалось на мою голову. При всем этом я вел достаточно цивильный образ жизни: жил с предками и посещал Бровардский Общественный Колледж, где изучал журналистику и театр, так как и то и другое было мне чертовски интересно. Чтобы быть более или менее финансово независимым от стариков, я, ко всему прочему, подрабатывал менеджером в местном музыкальном магазине, так что не был изолирован от новинок в мире музыки. Со мной вместе работали две девчонки, и одна из них - которая мне, естественно, нравилась - была сильно озабочена наркотиками и самоуничтожением. Ее звали Иден (как райский сад), но она отнюдь не хотела предаться райским наслаждениям со мной. Зато у меня к этой парочке было постоянное дело: обе любили покуривать, и я доставал им зелье в обмен на спертые в магазине записи. Охрана постоянно проверяла наши карманы и вещи при выходе с работы, но мы умудрялись проносить кассеты в пустом термосе, так что моя фонотека пополнялась тогда регулярно. Я с упоением слушал трофейные записи The Cramps, The Cure, Skinny Puppy и Jane\'s Addiction. Кстати, именно на концерт Jane\'s Addiction я безуспешно пытался вытащить упрямую Иден, но она всячески отклоняла мои предложения, и в результате я поперся туда один. После этого концерта в газете нашего колледжа - Обозреватель - появилась моя первая заметка о прошедшем шоу, названная \"Jane\'s Addiction возвращаются, чтобы шокировать толпу в Вуди\". Самое смешное, что несколько лет спустя мы дико угорели в одном из отелей Лос-Анджелеса с их гитаристом Дэйвом Наварро, который в наркотическом угаре пытался сделать мне минет. (Кстати, тот вечер он закончил в номере моего басиста Твигги Рамиреза, трахая двух дорогих проституток в ритме ZZ Top, оравших на всю комнату из магнитофона.) Так вот, некоторое время спустя меня все-таки уволили из магазина за регулярные прогулы (на кражах мы не попались) и маза с Иден на время обломилась. Только через некоторое время, после концерта Marilyn Manson And The Spooky Kids, на который она пришла и с удивлением обнаружила меня на сцене, я сумел завалить ее. Я трахнул ее и никогда больше не звонил. После увольнения я с головой погрузился в музыкальную критику, работая для местного развлекательного издания Сегодня Вечером. Его главой был неприятный хиппи Ричард Кент, не плативший мне ни цента. Он всегда ходил с хвостом поседевших волос на голове, завязанных ближе к макушке, и носил узкие темные очки. Этот тип постоянно шлялся по периметру своего офиса, высоко задрав голову, словно попугай, ищущий, что бы сказать. Если я что-нибудь у него спрашивал, он тупо смотрел на меня некоторое время. Я всегда думал, что может твориться в его голове, и надеялся, что он не отмочит что-нибудь нелицеприятное обо мне. Следующим местом работы на журналистском поприще стал для меня достаточно молодой журнал 25-я Параллель, владельцами которого были два педика Пол и Ричард. Я наплел им, что имею большой опыт в журналистике, они поверили всей этой ахинее и назначили меня шеф-редактором своего издания. Я зачастую пытался представить этих олухов, занимающимися сексом, но у меня как-то не получалось. Пол, мелкий итальяшка из Нью-Йорка, выглядел как отражение Ричарда в комнате смеха, ведь его любовник был вдвое длиннее, прыщав и имел лошадиные зубы, выглядя при всем при этом как ряженый на Хэллоуине. Пол и Ричард были безнадежной парой, они часто торчали в офисе, погруженные в свои личные проблемы и даже плача. Единственно, почему периодичность журнала была постоянной, так это из-за продажи по почте различных записей, достававшихся им на халяву. Я писал нон-стопом в развлекательную рубрику только потому, что был без ума от рока. Я даже пытался комбинировать журналистику и писанину об ужасах.



25-я Параллель, апрель 1990

МЫ ВСЕГДА ПРИЧИНЯЕМ БОЛЬ ТЕМ, КОГО ЛЮБИМ

(Путешевтвне В Мир СвязыванияИ Наказаний)

Брайен Уорнер



Ощущение грязного секса и запах кожи ворвались в мои чувства и овладели моим обонянием, как только я вступил в темницу Госпожи Барбары. После путешествия с завязанными глазами в сопровождении ее слуги мое зрение долго привыкало к приглушенному свету в этой комнате пыток. Низенькая дородная женщина, что называла себя Госпожой Барбарой, действительно являлась специалистом в области связывания и подчинения, и ее дом боли как нельзя лучше доказывал это. \"Когда кто-то фантазирует, я превращаю его фантазии в реальность, - сказала она, расхаживая между своими принадлежностями. - В своих коммерческих сеансах я использую многие виды орудий пыток, я провожу генитальные пытки, связывание и прокалывание кожи. Я связываю людей в таких позициях, которые максимально неудобны, и оставляю их так на долгое время. Если сеанс прошел хорошо и человек оказался достойным рабом, напоследок я позволяю ему помастурбировать.\" На стене напротив двери - ряд зеркал в человеческий рост, и на каждом висит по какому-нибудь рабочему инструменту Госпожи. Я проследовал за ней направо к одному из мест пытки, и она показала мне на пару жокейских шлемов, упряжи, электрошоковое оборудование, используемое для натаскивания собак, различные ошейники, пару шпор и наручники для сковывания рук, ног и больших пальцев. Далее на стене в избытке наблюдались клещи, хомуты, клеммы и специальные грузики для вытягивания наиболее нежных частей тела. \"Все это очень хорошо служит при генитальных пытках, - улыбается она, беря клещи, и щелкая ими в воздухе, словно металлическими лобстерами, - и когда они едят раков после посещения моей темницы, то всегда думают обо мне.\" На той же стене разместилось более тридцати резиновых, кожаных и металлических обручей от одного до четырех дюймов в диаметре. Видимо, их привезли из Китая для проверки сексуальной выносливости. Она обратила мое внимание на костюм, состоящий из кожи и цепей, выглядящий как наряд для Извращенных Тинейджеров Черепашек Ниндзя. Она объяснила, что это наряд для стягивания гениталий. Я думаю, что такое приспособление найдешь далеко не в каждом секс-шопе. Здесь же находилось зеркало, с помощью которого Госпожа разглядывала труднодоступные места при издевательствах над своими клиентами. Далее моим глазам предстал набор из шипастых ошейников, масок и цепочек класса сосок-пенис. \"Я заставляю мужчин танцевать, и все это звенит в нужном порядке\", - с гордостью заявила она. На противоположной стене комнаты Госпожа Барбара хранила более опасные орудия: цепи, различные ремни и хлысты, настоящий средневековый цеп-молотилку, который ласково назвала \"разрушитель яиц\", и прочие жуткие принадлежности. Ящики, стоявшие у стены, хранили электронные мышечные стимуляторы, клизмы, свечи, резиновые перчатки, презервативы, флаконы с искусственной кровью, перья, щетки, вазелин и коробку бенгальских огней. Я поинтересовался, зачем ей бенгальские огни. \"По праздникам типа Дней Рождения или Четвертого Июля я вставляю их в пенис клиенту и поджигаю\", - ехидно ответила она. Я осторожно присел на покрытую черной материей огромную кровать и заглянул под нее. Там, где нормальные ребята хранят свои запрещенные родителями игрушки, находилась узкая клетка для спанья. До того как Госпожа Барбара начала заниматься всем этим за деньги, она много лет практиковала подобные развлечения в свое удовольствие, так что ее хобби растянулось на сорок пять из ее пятидесяти семи лет. \"Я жила в Калифорнии и познакомилась с человеком, которому тогда был двадцать один год, - говорит она, закуривая сигарету, - Он дразнил меня коровьим хлыстом и настолько вывел из себя, что я отняла у него этот хлыст, заставила раздеться и в таком виде выгнала на улицу.\" С тех пор она стала обслуживать мужчин в их изощренных желаниях, хотя девственности лишилась только в шестнадцать лет. В конце концов, переехав во Флориду, она стала обслуживать мужчин за деньги. Сейчас она берет за сеанс 200 долларов вне зависимости от его продолжительности. Посетители, чей возраст колеблется от девятнадцати до семидесяти четырех лет, находят ее по следующему объявлению: \"Откровенная, зрелая женщина примет раба на любой период времени.\" Обычно это бизнесмены, у которых есть семьи, юристы, а также пожарники, полицейские, летчики и футболисты. Смеясь, она говорит: \"Обычно мужчины звонят мне после праздников и выходных, когда устают после долгого общения с женами.\" Она обслуживает не только разовых клиентов, у нее есть пара постоянных рабов. Один из них - изможденный джентльмен по имени Стэн. Несмотря на то, что он почти вдвое выше Госпожи Барбары, ее тираническое искусство заставляет его валяться у ее ног, словно домашнего кота. Пока мой фотограф, Марк Серота, готовился к съемке, Госпожа приказала Стэну раздеться перед камерой. \"Они не принимают решений, - рассказывает она, - независимо от того, что говорить или что одевать. Я тотально контролирую их жизни. Я - все для них. Они превратили свои жизни в суету и никогда не имели успеха у женщин. Я даю им все, они даже не успевают думать.\" Вполне понятно, что такой человек, как Стэн, живет у нее и выполняет любое ее желание, будь оно сексуальным или каким-нибудь другим. За это он платит ей энную сумму каждую неделю. Он даже не знает, что Госпожа сохраняет большинство его денег, и когда он решится уйти от нее, она обязательно выдаст ему подъемные. Наконец вернулся Стэн. Я был несколько шокирован его видом Он был абсолютно гол, волосы на его теле были сбриты, и оно было украшено несколькими виденными мной металлическими обручами: они негромко зазвенели, когда он вошел в комнату. Стэн подобострастно подполз к креслу и Госпожа Барбара ловкими движениями приковала его к нему. \"Тебе больно?\" - спросила она его, стягивая кольца. \"Да,\" - прохрипел Стэн. \"Сделаем чуть-чуть неудобнее. резюмировала она, закрепляя его ноги под неестественным углом. Красные пятна образовались на груди, стянутой кольцами, и я спросил, как он себя чувствует. \"Держусь… но я не могу передать чувства, которые испытываю.\" Камера начала щелкать, когда Госпожа Барбара что-то крикнула в сторону двери. В комнате появился ее второй слуга. Боб, достаточно пожилой мужчина, который служит Госпоже с разрешения своей жены. \"Моя жена принимает все это, но не участвует в этом, - объясняет он, - она знает о моих заветных фантазиях. Я никогда не лгу своей жене и не хожу к другим женщинам, только сюда.\" Независимо от того. Боб это или Стэн, Госпожа Барбара продолжает вести свой гедонистический образ жизни. Свободное время она проводит, катаясь на яхте и ныряя. Она ест, где хочет и что хочет и никогда не боится за удовлетворение своих сексуальных желаний. \"У Стэна не бывает эрекции, пока я ему не прикажу. Все его функции зависят только от моих команд.\" Хочу заметить, что ее никогда не арестовывали за ее деятельность, и она спокойно зарабатывает свои деньги. Я решил, что пора возвращаться назад в яблочнопирожную-и-нет-секса-до-свадьбы Америку, одел повязку на глаза и проследовал за Госпожой Барбарой на улицу, полную солнечного света. Когда я ловил такси, она шепну мне: \"Они думают, что я восхитительна. Как же не быть здесь, если тебя так обожают.\"

Вскоре я встретил женщину, которая подвергла меня мучениям, более страшным, нежели это могла сделать Госпожа Барбара со всем своим набором инструментов. Ее звали Рэчел. Мне было девятнадцать, ей -двадцать два, а встретились мы в Реюнион Рум, небольшом клубе, в который меня всегда пускали, потому что я был журналистом. Она была столь прекрасна, и ее красота была еще более болезненной для меня, потому что я чувствовал, что мне не видать близости с ней, как своих ушей. Она была моделью, ее рыжие волосы были подстрижены а-lа Бетти Пейдж, она обладала прекрасной фигурой, а миловидность ее лица усиливали изящные скулы. За время нашей непринужденной болтовни я узнал, что Рэчел находится в прохладных отношениях со своим последним бойфрендом, который до сих пор живет с ней, но ищет место, куда бы податься. Когда я понял, что она скрывается от него, меня потихоньку начало обволакивать ощущение некой конфиденциальности наших отношений и в моей душе затеплилась надежда. После нескольких дней нашего общения она уехала в Париж и собиралась провести там месяц, что давало мне возможность все обдумать и впоследствии аккуратно подбить к ней клинья. Письма, которыми мы обменивались через Атлантику, доходили за считанные дни. Когда она вернулась, наши отношения стали еще более страстными, чем прежде. Но вскоре я был наказан. Однажды вечером, изнывая от нехватки ее общества, я сбросил ей на пейджер мольбу о звонке. Через минуту мой телефон запищал. \"Почему вы звоните по этому номеру?\" - спросил меня неприятный мужской голос. \"Это номер моей подружки,\" - ответил я. \"Это также номер моей невесты,\" - безаппеляционно ответил он. Я почувствовал, что мое сердце замерло. \"Ты знаешь, -собрался я с силами, - что она спала со мной?\" Он не взбесился и не стал угрожать мне. Он был в шоке, как и я. Я ходил убитый несколько месяцев, когда, наконец, она позвонила. \"Я не знаю, как тебе это сказать… Короче, я беременна.\" \"Зачем ты мне это говоришь?\" - ответил я как можно холоднее. \"Я не знаю, от кого из вас.\" \"Ну что ж, я думаю, мы решим, что от него.\" - сказал я и повесил трубку до того, как она успела что-либо возразить. Два года спустя я снова ее встретил. Она выглядела точно также, только носила полицейскую форму и смотрелась как мечта любого мужчины-мазохиста - голубая форма и фуражка делали ее обворожительной. \"Ты можешь встретиться с моим сыном, - сказала она, - он похож на тебя.\" Моя челюсть отвисла, как только я представил себя в роли отца семейства или беглеца, платящего алименты. Понаблюдав за моей реакцией пару минут, она театральным жестом отвела нож (мы обедали в кафе) от моей груди и добавила: \"Но я знаю, что он не от тебя. Я проходила тест.\" С тех пор, как Рэчел так прокинула меня, я дал себе слово никогда ни перед кем не раскрываться и никому не доверять. Я больше не хотел, чтобы чувства руководили мной, я должен был остановить эту тенденцию быть открытым и незащищенным перед людьми особенно перед женщинами. Я хотел быть знаменитым, но стезя музыкальной журналистики не хотела приводить меня к вершине славы. Проблема была даже не в журналах, а в самих музыкантах. Каждое интервью все больше pазрушало мои иллюзии. Им бы нечего сказать, и я чувствовал что все больше хочу быть по другую сторону стола. Я брал интервью у Дебби Хэрри, Малькольма Макларена и Red Hot Chili Peppers, писал промо-биографии для Ингви Мальмстина и прочих металлических задниц. Тогда же я сделал несколько заметок о Тренте Резноре и Nine Inch Nails. Когда я впервые увидел Трента, он сидел в углу гримерки перед саундчеком, пока его тур-менеджер Шон Бивен занимался подготовкой к выступлению. Когда мы начали беседовать, он слегка оживился, но все равно я был для него только очередным журналистом. Беседа со мной была для него лучшим способом убить время в городе, где он никого не знал. Когда Трент появился у нас с гастролями в следующий раз, я открывал его концерт.



Глава II. Деформография

Он раздраженно вскинул руки. \"Не хочу показаться слишком саркастичным, но я даже немного угрожаю вам, дабы вы поняли, насколько безумны! Ведь вы говорите о проклятом литературном псевдониме, становящемся реальностью!\"Стивен Кинг, \"Темная Половина\"


6. Проблемные детки…