Джеффри Лорд
Кровавые луны Альбы
Июль — август 1994 по времени Земли
Джеффри Лорду — за кофе, вечера в Марчэнтере и уроки Ремесла.
Меня сюда привел мой древний грех. А может, то был подвиг? Нет ответа. Как встарь, горит луна кровавым светом, Но стал тяжел мне боевой доспех, И я бегу от воинских утех, Готовя губы для воды из Леты
Теодор Ашкерц
«Обездоленный», 1870
ПРОЛОГ
.. тону во времени, его секунд крупой Засыпан, заметен, как снегом хладный труп, И безразлично мне, земля есть шар иль куб, И все равно, какой идти теперь тропою… Забудь себя, смирись! Так ведено судьбою.
Ш.Бодлер
— Кто ты, отрок?
— Мое имя Орландо, наставник.
— Из какого ты рода, Орландо?
— Я наследник благородного дома Седрика Смелого, наставник.
— Какому богу ты служишь?
— Я служитель Хейра Пламенноокого, наставник.
— Ведомо ль тебе предназначение твое?
— Вернуть в мир изгнанного бога…
Затверженные ответы срывались с губ без запинки. Привычный ритуал вызывал почти раздражение. Пустые слова!.. Раз за разом старик заставляет его твердить одно и то же. Словно что-то непоправимое случится, если в день посвящения наследник Западного Дома ошибется хоть в единой букве!
Даже мысль о всех бесчисленных предках, что, достигнув возраста мужчины, повторяли до него этот древний обряд, не вызывала у мальчика трепета. Да и что может заставить дрогнуть сердце отрока в тринадцать лет, когда он грезит лишь победами на поле брани и любовном ложе! Уж, по крайней мере, не замшелые легенды и россказни об усопших богах.
Легенды… При одной мысли о полутора тысячах стихов «Песни о Четырех», которую ему пришлось заучить наизусть перед церемонией, мальчика пробирала дрожь. И надо признать, крепкая рука не скупящегося на подзатыльники Вегура, его наставника, помогла здесь куда больше, чем все назидания жрецов. Зато теперь Орландо, хоть среди ночи его разбуди, с любого места мог отбарабанить бесконечную историю борьбы Хейра, Друззы, Фригги и Тунора, четырех духов стихий, издревле соперничавших за власть на земле.
\"В начале времен Властитель Ветров Тунор Небесный сочетался браком с Друззой Среброволосой, Хозяйкой Тверди. Пенорожденная Фригга, Несущая Воду, наречена была супругою Хейра Пламенноокого, Кующего Молнии. Но возжелал Тунор Небесный Фриггу Белопенную и поведал Фригге о страсти своей. Трижды преклонял он колени перед насмешницей, и трижды тушила она хладностью своей пламень, его снедающий. И семь раз преклонял он колена сызнова, и семь раз ускользала струйкой водяной прелестница. И тринадцать капищ сотворил он ей, и тринадцать ристалищ посвятил он ей, и тринадцать рубищ уготовил он ей.
Выл стылый Норд Северный — но не любила она… Нес зной Зюйд Южный — но не любила она… Ткал вуаль Ост Восточный — но не любила она… А унес страсть Вест Западный — и покорилась она…
И соединились на ложе порока Вода и Воздух. И имя сему было — Блуд.
И праведен был гнев Хейра Горны Возжигающего. И обратил он пламя праведное на вотчину Тунора Легковейного. И раскален был воздух добела, и почернели облака, и треснул от жара Свод Небесный. И взмолился Тунор Неправедный, и пришла блудница на помощь своему греховному пастырю, и разверзлись хляби небесные, и сто дней и ночей истекал водой Купол Над Миром.
Еще пуще разгневался Хейр Бронзоволикий, и поклялся он отомстить надругавшимся над очагом его…
И снизошел он на землю, к верным аколитам своим, и выковал в потайной кузнице два талисмана: Меч и Амулет. И наречен был Меч — Асквиоль, и наречен был Амулет — Ариан, и была заложена в них тайная смертоносная Власть Пламени. И должен был Асквиоль принести погибель Тунору Быстролетному, а Ариан — изменнице Фригге Полноводной, но лишь когда те обретут сущность земную в телах людских.
Но проведала о том Друзза Опустошенная, покинутая и униженная, отринутая и поверженная. Сперва предложила она Хейру Всепожирающему союз, семенем страсти скрепленный. Трижды алкала она стать наперсницей Того, Кто Несет Огнь Во Взоре, и трижды отверг он любовь Нивы Благословляющей, и породил в сердце Матери Тверди страсть. И было имя той страсти Отмщение. И поклялась она на хрустале, на малахите, на песке, на горе, на глине, на сланце, на яхонте и льде, что Будет Сделано…
Беззвездной и безлунной ночью, наслав на Хейра Мерцающего чары сонные, пришла она к аколитам его и, заплатив бесстыдством своим за сокровище, обрела Асквиоль. А потом пришла она сызнова и, заплатив бесстыдством своим за сокровище, обрела Ариан. Но не успела скрыться чаровница с добычей своей, ибо очнулся от дремы Хейр Обжигающий и рек: «Трепещи!» И скакал он на Медведе Черном, имя которого Ночь, но не настиг. И скакал он на Коне Медногривом, имя которому Утро, но не настиг. И скакал он на Саламандре Огненной, имя которой Отчаяние, и была она без изъяна.
И настиг.
Настиг.
Настиг!
И покарал.
Покарал, обратив ее в Древо Древнее и вознамерившись испепелить сие Древо.
И воззвала тогда Друзза Опаленная к супругу своему неверному, Тунору Взыскующему. И услышал ее клич Тунор Неистовый, протрубил в рог заоблачный, и пробудились в небесных пещерах Псы Разрушения — Вихрь, Шквал и Смерч.
И дрогнул Хейр, Страха Не Ведающий, ибо бессильно пламя первородное пред стихией воздушной, неукротимой и необузданной…
Сорок дней бушевали стихии. Сорок дней горела земля. Сорок дней ветры задували пламя. Но никто не мог взять верх. И тогда вступила в битву Фригга Злокозненная…
И дрогнул Хейр, Страха Не Ведающий, ибо бессильно пламя первородное пред стихией воздушной, неукротимой и необузданной… Но еще более бессильно Пламя Первородное пред Влагой Всепоглощающей.
И стали вершить суд свой над Поверженным Блудница, Стыда Не Знающая, и Прелюбодей, Спелой Плоти Алкающий.
И минуло сто лет…
И минуло трижды сто лет…
И минуло трижды по трижды сто лет…
Но не хватило сил им уничтожить Хейра Пламенноокого, ибо неистребимо до конца Пламя Первородное. И наложили они заклятье ужасное, заковав Душу Огнедышащую в талисман магический, и сокрыли тот талисман в глубокой пещере, в самом дальнем уголке Альбы, страны, что на краю Мира.
И возрадовались они, ибо не осталось, по их разумению, ни следа, ни памяти о мятежном боге.
Но ждали своего часа смертоносный Асквиоль и прекрасный Ариан… \"
Мальчик перевел дух. Помимо воли, напевный речитатив этих старых преданий зачаровывал воображение, тревожил и не давала покоя. И, как ни храбрился Орландо, он вынужден был признать, что предстоящая завтра церемония внушает немалые опасения.
Конечно, за право взять в руки настоящее боевое оружие и срезать ненавистную детскую прядку он готов был заплатить любую цену… но в душе не мог малодушно не позавидовать сверстникам-приятелям и младшим братьям, для коих обряд взросления не принесет столь мучительных испытаний. Однако положение Наследника обязывало…
Ибо он был не просто наследником королевства, не просто первым среди нобилей этого края. Орландо Западному надлежало со временем сменить отца на посту Пурпурноликого, как издревле именовали верховного жреца запрещенной веры огнепоклонников. И, как в свое время отцу его, деду и прадеду, дать обет и посвятить всю жизнь свою тому, чтобы вернуть в мир пламенноокого Хейра…
***
В одиночестве шагая по пустынному коридору, скупо освещенному смоляными факелами, вставленными в скобы на каменной стене, мальчик подумал о том, какой недоброй усмешкой проводил его в путь отец. Седрик Смелый, жесткий, фанатичный, подверженный частым приступам беспричинной ярости, не внушал сыну ничего, кроме страха. Всеми силами в обычные дни Орландо старался лишний раз не попадаться на глаза отцу — да и тот не слишком интересовался успехами своих детей, посвящая жизнь молитвам и фехтованию.
Но сегодня дело иное. И правитель края, Пурпурноликий, собственноручно возглавил церемонию посвящения сына. Сам прочел молитвы, выслушал ответы на ритуальные вопросы, помазал фосфором веки, обрядил Орландо в священную мантию, вытканную из алого виссона, испещренного таинственными рунами, и сопроводил к Вратам, ведущим в подземелье
И теперь, слушая, как гулким шепотом отдаются его шаги в прорубленном в скале проходе, в этой плотной, давящей тишине, оставив уже всякие попытки взбодриться — ибо пение и свист его звучали здесь испуганно-фальшиво, и он предпочел в конце концов молчание, — теперь Орландо вспоминал последний их с Седриком разговор, у самого порога.
— Куда ведет этот ход? — спросил он отца.
Кустистые брови нахмурились, глаза грозно сверкнули из-под век, изъеденных многолетними втираниями. Должно быть, правитель считал, что наследнику пристало бы шагнуть в неизвестность безмолвно… Но все же отозвался.
— В тайное святилище Хейра Кующего Молнии.
Орландо знал, что время слов истекло. Но медлил, всеми силами оттягивая момент перехода из пасмурного дождливого утра в темный коридор, из которого, казалось, нет возврата.
— А что я должен там делать… отец? — Боги, он чуть было не сказал «папа»!
— Увидишь сам, — неожиданно Седрик улыбнулся. — Хейр ждет тебя. Иди…
Мальчик почувствовал, как его пробирает дрожь. Он не хотел покидать этот мир, мир скользких камней крепостных стен, мир свинцового северного моря, прелой осенней листвы и скупого солнца. Но, чувствуя напряженные взгляды за спиной, он превозмог себя и сделал первый шаг.
Коридор выглядел бесконечным. Казалось, он вышел уже далеко за пределы замка. Может быть, уже идет под лугом, или даже приближается к лесу, что едва зыбился у бледного окоема, если взглянуть с крепостной стены…
Орландо неудержимо захотелось развернуться и побежать обратно, выскочить из подземелья, оказаться на воздухе, вдохнуть полной грудью его свежесть, насладиться солнечным светом… Но он не мог! Он должен был идти вперед. Вперед. Вперед…
Его била дрожь, то ли от холода, то ли от волнения, а быть может, от страха. Орландо прикрыл горящие воспаленные веки. Нет, он не боится… Здесь просто очень сыро, и в этом причина… И, запахнув поплотнее на обнаженной груди ритуальную красную накидку, потирая руки в жалкой попытке хоть немного согреться, мальчик ускорил шаг.
Вскоре он ощутил, как что-то неуловимо изменилось вокруг. Пол коридора, до того ровно уходивший под уклон, выпрямился. Откуда-то неожиданно донеслось дуновение ветерка — дрогнул огонь факелов, заметались по стенам длинные изломанные тени. Скоро должна быть развилка…
А, вот и она! Левый ход выводит на поверхность, к лесу; посвященные в замке частенько пользовались им. Ему же надо направо. Туда, куда лишь раз в поколение ступала нога Наследника Рода.
Вегур накануне вечером объяснил мальчику план подземелья. Да, с этого места начинается настоящий лабиринт. Теперь самое главное — не ошибиться… Он остановился, припоминая.
Вчера все казалось так просто… Направо, второй направо, пятый налево, прямо, направо, прямо, тридцать шагов — отметина на стене. Он старался как можно точнее выполнять все наставления, но страх нарастал с каждым шагом. А что, если он все же перепутал?.. Где-то ошибся… И теперь угодит в одну из смертоносных ловушек, которыми так стращал его наставник! Или заблудится и будет бродить здесь, как привидение, до конца дней своих…
Орландо остановился. Его била дрожь — и теперь он ясно знал, что это не от холода. Пятый налево — или направо? Или четвертый? Он так долго идет уже по этому коридору… проход все сужается, а пятого поворота нет как нет!..
Ему захотелось кричать, но он знал, что от крика станет только хуже. И, упрямо стиснув зубы, двинулся дальше.
Последний факел остался далеко за спиной. Впереди была кромешная тьма, и, мало-помалу погружаясь в нее, мальчик все больше замедлял шаг. Словно входишь в холодную черную воду… При мысли о чудовищах, поджидающих его во мраке, к горлу Орландо подступила тошнота. Он внезапно ощутил напряжение в мочевом пузыре и, подойдя поближе к стене, торопливо справил нужду, коря себя за святотатство. Подумать только — осквернить священный лабиринт… Он вжал голову в плечи, ожидая, что праведный гнев бога испепелит его на месте. Он выждал минуту-другую, но ничего не произошло. Все было по-прежнему. В вязкой тишине был отчетливо слышен шум падающих вдалеке капель…
«Надо идти, — сказал он себе. — Если я ошибся где-то в начале, то теперь уже поздно возвращаться. Дороги все равно не найти…» Казались, кто-то стер все воспоминания, словно по грифельной доске прошлись мокрой тряпкой… Он помнил лишь, что по последнему коридору остается сделать тридцать шагов.
Тридцать шагов… Неуверенных, на подгибающихся ногах, с остановками и тщетными попытками разглядеть хоть что-нибудь в чернильной тьме…
Тридцать шагов… Ему показалось, что тридцать вечностей миновало с тех пор, как он пустился в путь. Но вот и нужная отметина на стене! Глубокая зазубрина в камне, трещина, куда надо всунуть пальцы, нащупывая рычаг заветного механизма… Из последних сил мальчик нажал на него — и едва не упал, когда стена подалась под его руками.
Слепо, по-совиному моргая от непривычно яркого света, Орландо завертел головой. Перед глазами плыли багрово-черные круги, ноги подкашивались. Отступив на шаг, он прислонился к стене, чтобы не упасть
Но вот постепенно зрение его прояснилось, и чудесное зрелище предстало взору.
Он находился в хрустальной пещере.
Пол, стены и потолок сияли всеми цветами радуги, вспыхивали алыми, зелеными, синими, золотыми огнями, мерцая, светясь и переливаясь, словно он оказался внутри хрустальной шкатулки, играющей в солнечных лучах. Пораженный, мальчик зажмурился на миг, не в силах поверить в это великолепие, и губы его, помимо воли, зашептали молитву Хейру Неистовому.
При звуках его голоса зал славно ожил. Огни вспыхнули ярче, разбегаясь по стенам тысячами искристых метеоров, словно одно лишь имя бога огня пробудило их к жизни. Но теперь мальчик заметил и другое — источник свечения, которого он не видел прежде, на алтаре у дальней стены.
У него не было сомнений, что это именно алтарь. Как не было сомнений и в том, что пещера эта и есть истинный храм божества. На массивном столе из чистого хрусталя лежало то, что должно было считать главной реликвией. То, ради чего — теперь Орландо осознал это с непреклонной ясностью — он и пришел в святилище.
Секира! Огромный бронзовый топор!
В игре слепящих огней мальчик даже не сразу понял, что это боевое оружие. Искристая пелена окутывала его так платно, что очертаний топора почти невозможно было разглядеть, но каким-то шестым чувством он уже знал, что это отличное оружие, знал, как уверенно и надежно ляжет оно в руку, как силен будет замах, как засвистит отточенное лезвие…
Не видя ничего вокруг, слепо и бездумно, обуянный единой внезапной страстью, он шагнул вперед.
«Хейр, Отец Огня, — шептали пересохшие губы, — раб и слуга твой пришел к тебе… Пламени твоего жаждущий пришел к тебе… Тепла взыскующий пришел к тебе… Опали и очисти душу мою, дабы мог я служить тебе в свете и упоении…»
Его никто не учил этим словам; они пришли сами, из неведомых глубин, проложили себе путь из тьмы, обожгли губы. И, словно отвечая на зов, топор вспыхнул еще ярче.
Кто ты, отрок? — вспомнились ему слова обряда. Но теперь они не казались более пустыми и бездушными; они исполнились смысла, обрели суть, запылали негасимым светом в душе.
Кто ты, отрок?
Мое имя Орландо.
Из какого ты рода, Орландо?
Я наследник благородного дома Седрика Смелого.
Какому богу ты служишь?
Я служитель Хейра Пламенноокого.
Известно ли тебе предназначение твое?
Вернуть в мир изгнанного бога.
Вернуть в мир изгнанного бога…
Вернуть в мир…
Вернуть…
Изгнанного — вернуть!..
Мальчик сделал еще шаг вперед. Еще. И еще.
Каждый шаг давался с неимоверным трудом, словно он пробирался сквозь вязкую непреодолимую субстанцию, сковывающую движения. Она выталкивала его, отвергала, вытесняла из себя — но он не замечал ничего. Упрямо, на волосок за раз, не спуская глаз с топора, продвигался он вперед. И на каждое его усилие алтарь отвечал новой огненной вспышкой.
И вот ему осталось всего три шага. Два. Один.
Полшага, и чуть потянуться… Сопротивление становилось все сильнее. Все силы уходили на неравную борьбу… Топор притягивал к себе… Орландо был не волен более над своими поступками и движениями, высшие силы вели борьбу за его тело — борьбу, в которой он стал не более, чем безвольной пешкой. Он чувствовал, как его разрывает на части.
…И пальцы его сомкнулись на рукояти топора. Огненная вспышка расколола мозг мальчика на части. Мир закружился в бешеном круговороте и погрузился во тьму. Сжимая вожделенную добычу, Орландо без чувств рухнул на хрустальный пол.
***
В себя его привел голос.
— Кто ты, отрок?
Вечная игра в вопросы и ответы. Почти не задумываясь, он покорился ей.
— Мое имя Орландо. Я наследник Западного Дома.
Но в ответ, вместо ожидаемых слов, раздалось вдруг злобное пронзительное завывание.
— Орландо! Орландо из Западного Дома!
Тысячами надтреснутых колокольчиков жуткий вопль отразился от хрустальных стен, эхо искажало его, делая еще страшнее.
— Ор-лан-до… Ор-ла-нд-о… 0-р-л-а-н-д-о…
Изумленный, мальчик нерешительно приоткрыл глаза. В пещере все было по-прежнему — первым делом он убедился, что топор у него в руках — и ни следа невидимого собеседника.
— Кто ты такой?
Оружие придало ему уверенности. Он понемногу начал приходить в себя. Вой зазвучал громче, так, что закладывало уши, — и вдруг прекратился, внезапно, словно ножом отрезало.
Зловещий голос ворвался в уши сотней раскаленных игл.
— Ты проклят, несчастный! Отныне жизнь твоя превратится в ад. Ты проклят, ничтожный червь, отродье жалкого рода! Ты проклят с той минуты, когда коснулся этого топора… И будет выть ветер в разрушенных стенах ваших домов, и вороны будут клевать мертвые глазницы ваших воинов, смерть будет уделом всего, чего коснутся твои ладони, несчастный… Трепещи же, ибо своими руками ты обрек себя на вечные мучения…
— Что? — Орландо вдруг почувствовал, что его нерешительность сменяется яростью, и крепко сжал рукоять тяжелого топора. — Как ты смеешь оскорблять мой род, тварь! Выходи! Выходи, и я покажу тебе силу будущего Пурпурноликого! Клянусь, кто бы ты ни был, я покараю тебя! Покараю — за то, что ты посягнул на честь слуги Хейра Горны Возжигающего! Выходи, не прячься!
— Хейр — падший бог! — Бесплотный голос сочился ненавистью. — Клянусь Пенорожденной Фриггой! Я лишен обличья своего и сущности в вашем измерении, и не могу сражаться с тобою, ничтожный Я Тот, Кто Без Имени, обреченный Истинными Богами сторожить реликвию. Девяносто девять потомков вашего рода пытались проникнуть сюда, не ведая, что стремятся они навстречу гибели своей. Тридцать три из них дошли, но ни один не посмел прикоснуться к бронзовому лезвию. Последний из тридцати трех был твой отец…
— Мой отец, — выдохнул Орландо, — он дошел сюда…
— Он дошел сюда, — эхом отозвался Тот, Кто Без Имени, — дошел, но не посмел взвалить на себя ношу, которую не смог бы вынести, ибо радости бытия — густое вино да семя, проникающее в лоно девы, звон золота, мечей и пышные пиры — сладостней печали, благостней горя, праведней смерти… Но было сказано: сотый изопьет до дна чашу скорби — и оборвется Род, Пламени Взыскующий…
Орландо прислонился к стене. Несмотря на холод, пот стекал по его лицу, разъедая намазанные фосфором веки.
— Откажись… — голос стал тягуч и вязок, как мед лесной, — откажись, пока не поздно… Проклятие Истинных Богов обретет силу только тогда, когда ты покинешь эту пещеру вместе с топором… Откажись…
— Что будет со мной? — Орландо пытался унять дрожь в руках, но тщетно.
— Ты будешь проклят навеки! Ты будешь источать вокруг себя разрушение и тлен! Все, кого ты любишь или полюбишь в грядущем, будут обречены… Ты никогда не сможешь познать прелесть семейного очага, ты не сможешь зачать потомков, ибо уже в утробе матери дни станут мгновениями… Ты должен будешь истребить в себе все чувства, но ни одному человеку еще не удавалось сотворить это… Ты будешь носить на себе Печать Зла, заражая проказой все вокруг… Ты…
Мальчик поднял лицо к потолку грота, и мерные слова зазвучали у него в голове.
«Но не хватило сил им уничтожить Хейра Пламенноокого, ибо неистребимо до конца Пламя Первородное. И наложили они заклятье ужасное, заковав Душу Огнедышащую в талисман магический, и сокрыли талисман магический в глубокой пещере, в самом дальнем уголке Альбы, страны, что на краю Мира…»
Орландо крепче сжал рукоятку топора, и лезвие его вспыхнуло ярким светом. Казалось, Поверженный Бог говорит с ним.
«Ты должен!»
Он встал.
Выпрямился.
Расправил плечи.
— Чего стоит жизнь человека и даже целого рода, когда речь идет о богах? — отчеканил он, и сам удивился собственным словам. — Я готов принести в жертву себя и всех своих близких во имя Хейра Пламенноокого! Он основал наш род. Мои предки ковали Асквиоль и Ариан Я должен возродить его любой ценой!
— Этого не случится, ничтожный, ибо сильны Фригга Водами Окаймленная и Облачный Тунор, и страшен гнев их! Но ты — выбрал! Иди же! Иди и вкуси горечь божественного проклятья!..
***
Как он выбрался из хрустальной пещеры, как проделал обратный путь по подземным коридорам, мальчик не помнил. Должно быть, волшебное оружие само вело его. Но когда он вошел наконец в верхний храм, то со всех ног кинулся к выстроившимся в ожидании жрецам в алых одеждах.
— Послушайте! Вы только послушайте!.. — Сейчас это был обычный мальчишка, возбужденный, слегка испуганный и довольный собой. — Послушайте, что со мной было!
Но ему не дали договорить.
Высокая мрачная фигура выступила навстречу. Отец! Угрожающим жестом он вскинул руку. Сердце у мальчика сжалось.
— Что это такое? — Седрик стал белым как мел. На висках вздулись синие вены. — Как ты осмелился, как… — Он кивнул на топор в руках сына. — Где ты взял это? Отвечай!
— В святилище…
— Что-о?! — Гнев отца обжег мальчика. Он вдруг вспомнил, что, если верить стражу-призраку, у Седрика не достало смелости и истинной веры вернуть реликвию миру. Может, поэтому он и превратился в фанатикабезумца, искупая давнишний юношеский позор, усердно творя молитвы в пламенном круге. Но недетские мысли эти унеслись так же быстро, как и появились. И Орландо сжался, пытаясь уйти от ярости правителя.
— Бог велел мне взять этот топор, — тихо сказал он.
— Бог?! — В негодовании Седрика теперь звучала неприкрытая насмешка, — Бог — велел — тебе — взять — топор? Тебе? Да как ты посмел, святотатец? — Голос его сорвался на визг. — Хватайте его! Во имя Хейра Золотоглазого! Этот дерзкий щенок посягнул на святилище нашего Бога!
Повинуясь жесту Пурпурноликого, жрецы бросились к мальчику. В потрясении своем он и не помыслил о защите.
Оглушенный, остолбеневший, словно со стороны он наблюдал, как обезоруживают его жрецы, заламывают за спину руки, срывают с плеч алый виссон. Он силился понять происходящее — и не мог. Лишь одно слово билось испуганной птицей в мозгу: Проклятье… Проклятье. Проклятье!
Голос сказал, что отныне он проклят. Что все, кто любил его, отвернутся от него. Что все, кто полюбит его в будущем, примут смерть от его же руки. Что он обречен на скитания, одиночество и предательство. Что он не найдет покоя, пока не исполнит свое предначертание. Но, обещал голос, предначертания этого не исполнить ему во веки веков… И вот проклятье начало сбываться!
Молча, не пытаясь ни защищаться, ни возражать, выслушал он молниеносный приговор.
За святотатство и осквернение святилища, за оскорбление божества и кражу отец приговаривал его к лишению права наследия и вечному изгнанию. Кроме того, на левом плече его будет выжжено клеймо преступника. До тех же пор стражам надлежало препроводить его в темницу и держать там на хлебе и воде, покуда…
…Ему не удалось дослушать грозную речь повелителя. Гулкий набат колоколов ударил в уши, заставил затрепетать сердце, разлился по венам, наполнив душу смятением.
По ком звонит колокол, наставник мой?
Он проклинает Орландо.
А кто это — Орландо, пестун мой?
Звереныш, в сумрак ушедший…
А в чем же вина его, пестун мои?
Он в душу впустил проказу…
Запыхавшийся перепуганный гонец ворвался в храм, спеша пасть ниц перед жрецами. Но прежде, чем те успели возмутиться новому богохульству, тот успел выкрикнуть, задыхаясь:
— Господин мой! Враг в крепости!
Седрик воздел обе руки, призывая к молчанию. Гомон мгновенно стих.
— Враг?! — рявкнул властитель. — Какой еще враг? Что ты мелешь, ублюдок?
— Помилуй, господин! Хорса Изрольский, бастард, твой племянник, побочный сын твоего изгнанного брата, обманом привел свою дружину через северный лес… Изменник Вегур, наставник сына твоего, открыл им ворота. Они перебили охрану и захватили твою жену и дочерей, повелитель!
Седрик Смелый взревел от бешенства, пена выступила у него на губах. Один взмах отнятого у сына топора — и голова гонца запрыгала по брусчатке пола. Густая струя темной крови забрызгала алые мантии жрецов, и те в панике бросились врассыпную.
Пурпурноликий схватил Орландо за волосы и притянул к себе голову сына.
— Смотри и торжествуй! Смотри на дело рук своих! Слушай колокола своей скорби! Ты погубил свою мать и сестер и предал огню наше родовое гнездо! Смотри и торжествуй! Недолог тот час, когда реки крови потекут по нашей земле, а поля будут удобрены телами твоих братьев… Ты, ты осквернил нашу землю, притащив из пещеры этот ужас! Чего ты добился, мразь! Тридцать три наших благородных предка, тридцать три нобиля предпочли собственное бесславье смерти близких. Смелость не в том, чтобы принять ношу; смелость в том, чтобы отказаться от нее. Но я успею еще кое-что сделать в своей жизни! Я раздавлю ядовитую гадину, которая принесла чуму в Дом Седрика…
Он взмахнул топором. Раздался свист лезвия, рассекающего воздух. Орландо втянул голову, ожидая удара, но ничего не произошло. Когда мальчик открыл глаза, то увидел тело отца, нелепой куклой валявшееся на полу, а рядом — своего двоюродного брата Хорсу. Тот вытирал клинок об алую виссоновую мантию павшего Пурпурноликого. Потом он вырвал бронзовую секиру из мертвых рук Седрика и, заметив, что Орландо открыл глаза, криво ухмыльнулся.
— Давно я мечтал перерезать глотку дядюшке! С тех самых пор, как он изгнал из феода своего брата, а вместе с ним и меня… Теперь представился случай… — Хорса взмахнул топором. — Эй, я не хочу лить кровь своих родичей, поэтому можешь убираться на все четыре стороны. Теперь наша ветвь рода будет властвовать на этих землях… И я, бастард Хорса, сяду на трон из ясеня… Хвала Тунору!
Орландо стоял, не в силах вымолвить ни слова.
Снаружи доносились дикие крики, топот множества ног, звон стали и предсмертные хрипы раненых. Потянуло паленым…
Хорса торжествующе захохотал. В глазах его багровели отблески далеких пожаров.
Последний оплот огнепоклонников в Альбе был уничтожен. Тунор праздновал победу.
Сегодня, после многих лет разлуки, вернувшись в дом, где я когда-то рос, я чувствую, что все кругом — чужое…Х. Л. Борхес
Глава 1. На Земле
Чирк… Чирк… Чирк…
Одна, вторая, третья попытка, и все бестолку — сигара никак не желала раскуриваться. Ричард Блейд досадливо отбросил обгоревшую толстую спичку и, порывшись в ящике стала, достал оттуда пьезозажигалку. Конечно, прикуривать сигару с помощью зажигалки все равно, что играть в гольф на компьютере, но похоже, в Айдене он совершенно разучился всем тем незатейливым вещам, которые любой джентльмен должен делать безукоризненно. Раскурить сигару, хотя бы…
Вздохнув, Блейд затянулся ароматным дымом «Суматра Кум Лауд». Кажется, раньше он предпочитал этот сорт — во всяком случае, коробку именно с такими сигарами он нашел в своем дорсетском коттедже. И хотя кубинские сигары, по мнению сослуживцев, были ничуть не хуже голландских, он, как всегда, имел собственное мнение на этот счет.
Вкус сигары казался необычным. Еще бы! На этот раз Хейдж с такой стремительностью выдернул его из Айдена, что Аррах бар Ригон не успел толком подготовиться к переходу в мир холодильников и эскалаторов, к преобразованию в Ричарда Блейда, шефа отдела МИ6А. Обидно было и то, что преемник лорда Лейтона вызвал его как раз тогда, когда он решил наконец сесть за мемуары.
В Айдене к его услугам были только старые добрые гусиные перья, выделанная телячья кожа да чернила из древесных орешков. Но именно эти архаические приспособления и придавали некое очарование творчеству. Если бы текст начитывался на диктофон, разве он сумел бы придумать такое эффектное начало? И Блейд улыбнулся, вспомнив первые строки своих хроник.
\"Кто ты?
Странник. Герой. Пророк. Властелин. Беглец. Изгой. Я был королем и рабом, охотником и жертвой, отроком и старцем. Сотни раз я вонзал меч в плоть врага и сотни раз был повержен…
Как имя твое?
Блейд, Талзана, Ричар, Рисарс, Чард… и еще множество. Имя мне — легион!\"
Недурно, черт возьми! Блейд стряхнул слоистый пепел сигары и переключился на другое, мысленно проигрывая заново их разговор с Хейджем. Суть его сводилась к тому, что научный руководитель проекта «Измерение Икс» нашел способ осуществлять наводку на те миры, где уже побывал странник. При этом своеобразными якорями или маяками служили отпрыски Ричарда Блейда, ментальные излучения которых Хейдж научился улавливать и регистрировать. Разумеется, теперь американцу не терпелось проверить свою гипотезу, и он предложил Блейду на выбор несколько миров, от Альбы до Иглстаза и Гартанга.
Еще одной причиной планируемого эксперимента являлось страстное желание Джека Хейджа разузнать, обладают ли потомки Блейда хотя бы зачатками того уникального свойства, спидинга, что позволяло их отцу проникать в иные реальности. Если это так, то из них со временем могли бы вырасти новые странники, способные достичь чужих миров.
Как-то американец с досадой заметил, что Блейд зря не позаботился о продолжении рода здесь, на Земле, — в таком случае все было бы гораздо проще… Но Блейд лишь мысленно порадовался своей предусмотрительности, с ужасом представив, как его дети один за другим исчезают в неведомых реальностях, грозящих либо смертью, либо увечьем. Нет уж, покорно благодарю! Слава Богу, что его отпрыски, если они и впрямь существуют, далеки от подвалов Тауэра!
Странник посмотрел на кончик сигары: огонек уже приближался к его пальцам. Пора принимать решение! Хейдж предоставил ему на выбор десяток миров, которые можно было бы навестить еще раз, и он обещал поразмыслить на сей счет.
Но время, отведенное для раздумий, истекло, и он подошел к телефону.
На другом конце линии Хейдж снял трубку;
— Ричард? Наконец-то! Я уже начал беспокоиться… — Он сделал паузу, потом осторожно осведомился. — Ну как? Выбрали?
Блейд молчал, мучительно вспоминая Альбу, мир, посещенный им во время самого первого путешествия. Смутные фантомы скользили перед ним, сознание надежно хранило тайну… Он надеялся, что экспедиция в эту реальность поможет воскресить в памяти утраченное. Хейдж также подтверждал это, не преминув отметить, что синапсические связи в мозгу неизбежно восстановятся в момент эмоционального или физического потрясения.
На счет потрясений Блейд был спокоен; в каждом из миров Измерения Икс хватало и того, и другого.
— Ричард! Почему вы молчите? — напомнил о себе голос на другом конце линии. — Так куда же вы хотите отправиться? Вы решили?
Блейд посуровел и бросил взгляд на стену, где висел огромный топор, привезенный некогда из Канады; там такими валили неохватные сосны.
— Да, Джек. В Альбу!
Глава 2. Замок на побережье
Кто ты?
Странник. Герой. Пророк. Властелин. Беглец. Изгой. Я был королем и рабом, охотником и жертвой, отроком и старцем. Сотни раз я вонзал меч в плоть врага и сотни раз был повержен. Я перемерил десятки людских оболочек. Мои пальцы ласкали полчища женских тел, в ступни въелась пыль бесчисленных дорог, а глаза впитали кровь сотни ристалищ. Я дышал воздухом тридцати миров, а сердце рвалось на куски от зноя бескрайних барханов и стужи ледяных пустошей…
Как имя твое?
Блейд, Талзана, Ричар, Рисарс, Чард… и еще множество. Имя мне — легион!
Где дом твой, странник?
Мой дом — Таллах… или нет, постой… Иглстаз, а может быть, Меотида или Киртан. Нет, не Меотида… Скорее Айден… или Катраз, Берглион, Уренир, Тарн, Брегга… Не помню, ничего не помню… Моя память — это память сонма людей, демонов и богов. Когда видишь смерть сотни раз, теряешь страх. Когда целуешь сотни женщин, любовь становится для тебя лишь сочетанием звуков, ибо понимаешь, что все уже пройдено и каждый новый опыт — что только вариации старых впечатлений. Меч, копье, топор, огнемет и бластер стали продолжением моих рук. Я — Никто и Ничто. Я — Машина Убийства, Автомат Любви, Механизм Выживания… Я — Ричард Блейд…
***
Он открыл глаза и увидел бескрайнее ночное небо. Такое чистое, что ясно виднелись миражи опалесцирующих туманностей. Но среди созвездий не было ни одного знакомого…
Он пошевелил пальцами и почувствовал сырость песка, на котором изломанной куклой валялось его тело. На этот раз колыбелью воскрешения ему служил пологий берег, острившийся кусочками гальки.
Он вдохнул полной грудью, и запах йода, соли, морских водорослей, горьковатый дымок костра, невесть откуда долетевший сюда и еще не растворившийся в безбрежности морских ароматов, до отказа заполнил его легкие, пробуждая смутный водоворот неясных воспоминаний, блеклыми тенями скользивший по пустым клеткам его стерильного сознания. Он попытался впитать в себя незнакомые ароматы и пробудить память об этом месте, в котором, как ему мнилось, он когда-то уже побывал. Он знал, ничто другое не пробуждает так память, как запах. В стародавние времена индейцы, обитатели его земной отчизны, носили на поясах мешочки с благовониями, вдыхая аромат сушеных пахучих трав в тот миг, когда хотели запечатлеть в памяти важное событие. Запах… Не раз острое обоняние выручало его, пробуждая, казалось бы, давно забытые воспоминания… И сейчас они тяжко всплывали из глубин памяти. Море… Свежесть… Золотое мерцание… Горечь отвара на языке… Темнота и блаженство… Невыразимое словами блаженство… Он отогнал наваждение. Было ли то с ним?.. В яви или во сне? Нет! Словно темная портьера спустилась, закрывая бледный отсвет декораций. Он не помнит… ничего не помнит…
Тогда он напряг слух, и скрип уключин, плеск весел о воду, конский храп и скрежет доспехов, вихрем ворвавшиеся в его истерзанный разум, заставили тело сжаться заученным движением, свернуться в тугой клубок мышц и изготовиться к нападению или бегству. Выбор зависел от числа вновь прибывших.
Ричард Блейд воскрес. Воскрес в очередной реальности Измерения Икс, в юной своей плоти, отягощенной зрелым разумом.
Сознание постепенно возвращалось к нему; он уже был способен ощущать холод. Мгновений, проведенных в этом мире, хватило для того, чтобы натренированные органы чувств услужливо подсказали кое-что о температуре окружающей среды, рельефе местности и преимуществах пустынного ландшафта. Он мысленно возблагодарил судьбу за очередную удачу, очнуться нагим посреди базарной площади, полной людей, или под копытами атакующей конницы было бы куда неприятнее…
Блейд напряг мышцы и мгновенно расслабил их. Он проделал это упражнение трижды и почувствовал, как живительная энергия наполняет каждую клеточку тела. Странник ощупал кончиком языка зубы, потрогал упругие десны, коснулся пальцами мускулистого поджарого живота… Вроде бы опять цел… Хвала Создателю, ему еще ни разу не случалось очнуться в океане кипящей лавы или в безбрежной пучине дна морского! И хотя его пребывание в новом мире в таком случае ограничилось бы считанными мгновениями, они стали бы весьма неприятными… Да, весьма неприятными!
Завершив более обстоятельную ревизию своей телесной оболочки, он остался доволен осмотром. Тело было в порядке, но привычное желание двигаться, бежать, действовать уступило место осторожности, и Блейд поглубже вжался в сырой песок, боясь, что его обнаружат. На берегу разыгрывалось некое действо, и странник весь превратился в зрение и слух.
Что там? Опять воины, кони, тайные ночные встречи? Блейд усмехнулся. Ему было абсолютно неинтересно, что происходит вдалеке. Он поймал себя на этой мысли, и ему стало смешно и грустно. Смешно оттого, что уже ничто его не может удивить в этом мире, и грустно по той же причине… К тому же смертельно хотелось курить и становилось зябко.
Небольшой (судя по производимым им звукам) отряд тем временем приближался, и странник уже мог разглядеть в сгущавшихся сумерках силуэты пятерых всадников. В форме их доспехов и убранстве упряжи было что-то неуловимо знакомое, но Блейд никак не мог ухватить за хвост постоянно ускользающее воспоминание. Что ж, рассудил он, придет время, и все встанет на свои места. Единственное, что могло помешать прозрению — вражеская стрела или добрый удар топором по затылку. Но до сих пор звезды были благосклонны к нему. Остается надеяться, что он еще не исчерпал до конца тот запас удачи, который судьба благосклонно отпустила ему.
Всадники спешились. Один из них подошел к самой воде, высек кресалом искру и, запалив небольшой смоляной факел, начал совершать им круговые движения над головой, всматриваясь в морскую даль. Его спутники стояли чуть поодаль, картинными позами своими напоминая восковые манекены мадам Тюссо.
Странник напряг слух. Да, сомнений не было: со стороны моря приближалась лодка. Углубившись в наблюдения за неожиданными визитерами, он упустил, что скрип уключин был первым звуком, услышанным им в этом мире. Он усмехнулся, подумав, что у обычных людей «в начале было слово», а на его долю в новой реальности достались всего лишь конское ржание и скрежет ржавых весельных петель.
Всмотревшись в едва различимый силуэт судна, странник понял, что перед ним галера. Внушительные размеры не позволяли ей подойти к берегу, однако у Блейда возникли сомнения по поводу того, что хозяева этого корабля вообще рискнут войти в гавань: изогнутый нос и стремительные очертания корпуса позволяли предположить, что это судно принадлежит местным джентльменам удачи. Странник отметил, что подсознание его по каким-то неуловимым признакам занесло галеру в соответствующий реестр, поставив на выходе штамп «Внимание — опасность!» Это еще раз доказывало, что он уже гостил в этом мире. Однако подробности предыдущего визита по-прежнему покоились на самом дне памяти, упорно не желая всплывать на поверхность. Блейд с философским спокойствием решил, что сущность человеческой натуры такова, что в моменты, когда пристало думать о душе, почему-то всегда вспоминается нечто весьма далекое от этого священного предмета. Скажем, нагая фигурка последней подружки или почти забытый вкус шабли во льду, урожая двадцатилетней давности… Он мысленно покачал головой, осуждая капризы своей памяти.
Лодка тем временем застыла в десяти шагах от берега, и из нее грузно выпрыгнул внушительного роста и телосложения моряк, зверское выражение лица коего не оставляло сомнений в профессиональной принадлежности хозяев судна. Мореход, не привыкший к суше, плюхнулся в воду, подняв целый фонтан брызг и вдосталь зачерпнув соленой влаги голенищами сапог из толстой кожи. Грубая брань нарушила вязкую морскую тишину, и гигант, стащив мокрые сапоги, яростно швырнул их на песок, оставшись босиком.
Блейда это весьма порадовало — как неоспоримое свидетельство процветания той социальной группы, к которой относился вновь прибывший. «Вероятно, — подумалось ему, — последняя экспедиция этих джентльменов была весьма удачна, раз мелкие неудобства вроде промоченных ног заставляют проявлять такую расточительность!» Он отметил, что пока посланец из вод морских выделывал свои тяжеловесные антраша у самой кромки прибоя, встречавший его воин, до этого момента старательно державшийся в стороне от света факела, сделал несколько размеренных шагов навстречу и протянул руку в перчатке, нетерпеливо щелкнув пальцами. Глава делегации с пиратской галеры вынул из-за пазухи свиток, опоясанный шнурком, на конце которого болталась большая аляповатая печать, и сунул ее в простертую длань. Воин, ни слова не говоря, передал пергамент стоявшему за спиной оруженосцу, развернулся и пошел к своему коню. Раздалось ржание, затем — глухой стук копыт, и маленькая кавалькада умчалась прочь, к высокой громаде замка, венчавшего скалу. Босоногий посланец, не переставая сквернословить, заплюхал к лодке. Опять заскрипели уключины, и шлюпка, из которой доносились постепенно затихающие проклятья, заскользила к маячившему вдалеке силуэту галеры.
Странник чуть приподнялся, пытаясь получше разглядеть человека, принявшего свиток. Что-то было неуловимо знакомое в его поступи, манере опираться рукой на эфес меча, привычке садиться в седло. Что-то знакомое, но он никак не мог уловить, что именно — ведь лица воина ему так и не удалось разглядеть.
Здраво рассудив, что пара сапог на дороге не валяется, Блейд крадучись подобрался к валявшейся на песке обновке. Сапоги оказались ему чуть великоваты, зато пошиты были крепко, а металлические подковы на каблуках существенно увеличивали силу удара ногой. Негромко рассмеявшись, он представил, как выглядит со стороны — абсолютно голый, но в сапогах с отворотами, точно кот из сказки Перро. Оставалось только сожалеть, что раздражительный флибустьер не скинул пару штанов и не оставил на пляже меч, окорок и бутылку какого-нибудь местного пойла. Однако тот явно не спешил возвращаться, чтобы исправить свою ошибку; и, оглядев пустынный берег, Блейд рассудил, что утро вечера мудренее и что ночевать ему придется прямо тут. Холод почти не ощущался; его тренированное тело уже адаптировалось к местным погодным условиям. Он растянулся на песке и попытался напрячь память. Проклятье! И замок на скале, и это побережье, и движения неведомого всадника — все это являлось разрозненными частями мозаики, которую надо было соединить в единое целое. Картина, однако, не складывалась.
Поворочавшись, Блейд стянул один ботфорт и стал внимательно его рассматривать. Кожа, из которой был изготовлен сапог, напоминала свиную; на внутренней стороне выжжено клеймо — тисовый лист в круге. Подковки, в виде полумесяца с закругленными углами, были сделаны из металла, напоминавшего медь. Больше из осмотра сапога ничего выжать не удалось. Не густо! Блейд покачал головой. Теперь он знал, что обувь здесь шьют свободные мастеровые и что они хоть раз в своей жизни видели дерево…
Устроившись поудобнее, он расслабился, смежил веки и сквозь надвигающуюся дрему прошептал:
— Где я? Что это за страна, название которой стерлось в моей памяти?
Какой-то миг ему казалось, что стоит найти ответ на этот вопрос, как все встанет на свое место, и прозрачные фантомы, затаившиеся в подсознании, обретут плоть, звук и вкус. Но ответ пришел неожиданно — вместе с ударом, обрушившимся на его голову и пославшим его в темную пропасть небытия. Красная пелена застлала взор Блейда, и сквозь нарастающий гул в висках он услышал то имя, которое так силился вспомнить…
— Альба, ублюдок кайры! Страна, в которой жалкие голодранцы не должны осквернять взоры владык Крэгхеда…
***
Перед глазами Ричарда Блейда проплывали странные звероликие твари. Они сражались, совокуплялись, размножались, наливались злобной силой и снова вступали в схватку… В голове, гудевшей после мастерски нанесенного удара, тяжело ворочались мысли. Наконец Блейд понял, что отвратительные волосатые морды — всего лишь грубо намалеванные фрески на потолке длинного коридора, по которому его тянут за ноги, а его затылок аккуратно пересчитывает каменные плиты пола. Он попробовал пошевелиться, но это не удалось; похоже, что руки у него были крепко связаны. Два дюжих стражника в просторных меховых накидках и высоких сапогах, перепоясанные короткими мечами без ножен, волокли его за ноги, точно бесчувственный куль. Несмотря на боль в затылке, Блейд скривил губы в невеселой усмешке. Редко, очень редко в новом мире его встречали с фанфарами, но почти в каждом случае появлялся некто, пытавшийся покуситься на целостность его драгоценного тела. Он попытался пнуть стражей, но потерпел полное фиаско — их стальная хватка парализовала движения, и вместо запланированного удара получилось нелепое дерганье ногами. Один из воинов осклабился:
— Смотри, Лайон, этот кусок ослиного помета очухался! Может, врезать ему еще раз?
Второй сплюнул на пол:
— Чего уж там! Немного осталось… Пусть насладится темницей Крэгхеда и поблагодарит его владетеля за кров и пищу.
— Ему надо и то, и другое, — отозвался с хриплым смехом первый. — Этот голозадый, похоже, даже собственные портки проиграл в кости!
Подтащив Блейда к дверям камеры, они открыли ее ржавым ключом и швырнули странника на вонючую солому.
— Благодари господина Крэгхеда за его доброту, — заржал первый страж и захлопнул решетчатую дверцу.
***
Тонкие пальцы с миндалевидными ногтями тянутся к резному ларцу из дорогой серебристой древесины. На крышке ларца — неведомые руны и искусно вырезанный полумесяц в сплетении дубовых ветвей. Пальцы оглаживают крышку, вынимают маленькую фигурку из воска, изображающую могучего воина с резкими чертами лица. Чем-то неуловимым — разрезом ли глаз, линией губ или формой черепа — он отличается от людей этого мира. Пальцы бережно ласкают колдовской амулет, укладывают на чистую полотняную тряпицу, затем неспешным заученным движением ставят рядом темную склянку с дымящимся зельем. Обмакивают высохшую дубовую веточку в варево и начинают мазать им восковую головку. «Он вернулся…» — шепчут пухлые надкусанные губы и монотонным речитативом заводят древние заклинания.
***
Тупая боль в голове постепенно прошла, и Блейд смог осмотреться. Его камера напоминала клетку в зоопарке: передней стены у нее не было, ее заменяла прочная решетка, сработанная из прутьев толщиной в руку взрослого мужчины. Это давало определенные шансы; какие — еще не было ясно. Он бросил взгляд на ноги — сапоги исчезли. Внезапно ярость охватила его. Нет, не только потому, что его треснули по голове и бросили в этот вонючий подвал, на перепревшую солому; и не потому, что его тащили волоком до гнусного каземата, словно баранью тушу… Нет, не только! У него подло украли вещь — вещь, которую он уже считал своей, — а этого Ричард Блейд стерпеть не мог. Любой предмет, принадлежавший ему, будь то меч, сапоги, собака или женщина, не мог без его ведома и желания перейти в собственность другого. Видно, подумал странник, этот мир разболтался в его отсутствие. Но ничего! Стоит напомнить ему, кто он такой, и научить уважать право собственности!
Но сначала надо было освободить руки.
Он попробовал пошевелить затекшими кистями — те почти не слушались. Впрочем, местные кретины связали ему руки перед грудью, а опыт подсказывал Блейду, что в камере всегда отыщется какая-нибудь безделица, способная послужить во благо отринутых судьбой.
В данном случае поиски не заняли много времени — на стене висела масляная лампа, источавшая скверный запах рыбьего жира. Блейд порадовался, что жители этого мира не отличались высоким ростом. Источник света располагался достаточно высоко для того, чтобы его мог достать обычный узник, но строители темницы явно не рассчитывали на шестифутовых гостей. Странник приподнялся на цыпочки и, преодолевая тошноту от усилившейся вони, попытался зубами дотянуться до металлической скобы, на которой крепился этот варварский светильник. С третьей попытки ему это удалось, но нестерпимый жар опалил ресницы, и Блейд, разжав зубы, не удержал свою добычу. Лампа покатилась по полу, забрызгивая каменную кладку раскаленным маслом, и, зашипев, погасла. Теперь он остался в темноте — камеру освещал лишь факел в конце коридора, а его света хватало лишь на то, чтобы не потерять ориентацию.
Так… Ладно… Попробуем что-нибудь другое… Взгляд странника остановился на медном крюке, вмурованном в каменную стену. Несомненно, подобное украшение служило для того, чтобы приковывать к нему беспокойных постояльцев. Подойдя к стене, Блейд попробовал выдернуть его связанными руками. Кисти слушались плохо, и проклятый крюк не пошевелился. Он утроил усилия, предпринял еще несколько попыток, но тщетно. Тогда, обследовав свое узилище снова, он обнаружил в углу глиняный кувшин, который был почти погребен под грудой прелой соломы и незаметен с первого взгляда. Блейд пнул его ногой, остро сожалея в этот момент, что лишился сапог. Посудина хрустнула и рассыпалась на куски. Опустившись на колени и выбрав осколок, показавшийся наиболее острым, странник принялся перепиливать веревку. Ему чудилось, что прошла вечность, соленый пот капал на ресницы и жег глаза… Потом — хлоп! — лопнуло одно волокно. Затем другое. Вскоре Блейд уже массировал затекшие кисти.
Оставалась самая малость — выбраться из этой дыры и познакомиться с хозяевами замка, доказав им, что он — нечто большее, чем нищий голодранец, ночующий на морском берегу. Увы, торжественное явление в этот мир у него не получилось. Конечно, было бы заманчиво возникнуть из пустоты прямо в тронном зале, заняв место придворного чародея, или, на худой конец, прослыть демоном, как в Киртане… Во всяком случае, валяться на соломе, провонявшей мочой былых постояльцев, он не собирался. Это было бы недостойно его! Недостойно Айдена, недостойно Британии, его родного Альбиона!
Альбион… Альбион… Что-то важное, связанное с этим понятием, он никак не мог вспомнить. Какое-то ключевое слово, произнесенное стражем на берегу…
Альбион. Аль-бион… А-л-ь-б-и-о-н… Альба… Альба… Альба? Альба! Конечно же, Альба!!!
Он едва не вскрикнул от радости: картины, запахи, звуки, угнездившиеся где-то на дне сознания, обрушились стремительной горной лавиной. Ну конечно же — Альба! Его первое странствие! Бронзовый топор… Айскалп, Дробитель Черепов… Похотливые ласки королевы Беаты… Друсы, терзающие плоть своих жертв… Зловонные оскаленные пасти огромных медведей… Запах пота, крови и отравленный кинжал в спине… Поверженный Геторикс, удушенный собственной бородой… Сладковатый запах шипра… Талин…
Талин!
Это имя заставило его сердце сжаться…
Талин… Та, о которой он грезил еще долго… Блейду вдруг сделалось страшно; все эти десятилетия он прожил так, как будто Альбы вообще не было в его судьбе. Проклятый компьютер почти начисто лишил его памяти об этом странствии… Талин! Он нахмурился. Есть что-то очень важное, что-то такое, что заставило его вернуться сюда…
Внезапно он вскочил.
Сын! Его дитя!
Хейдж говорил, что у него остался в этом мире ребенок. Мальчик? Ричард Блейд почему-то надеялся, что это мальчик. Сын! Его и Талин…
Внезапное озарение будто бы прибавило ему сил, и он издал боевой клич во всю силу могучих легких: «Йо-х-о-о-о-о!!!»
В коридоре послышались грузные шаги тюремщика.
Блейд вспоминал. Картины, долгое время дремавшие в его памяти, вдруг стали такими отчетливыми, что, казалось, затмили четверть века странствий. На мгновение он забыл, что является Ричардом Блейдом; помнилось только, что он — принц Лондонский, вождь орд Геторикса, владетель бронзового топора. Он помнил все так отчетливо, словно это случилось вчера. Вчера… Странник задумался, пытаясь воскресить в памяти слова Хейджа. Хейджа? Кто этот Хейдж? Какое нелепое, неправдоподобное имя… Сколько же лет прошло с тех пор?..
Тем временем тюремщик приблизился к решетке и, обнаружив, что светильник погас, разразился потоком брани:
— Будь ты проклят, вонючая задница осла, сын шлюхи, зачавшей в канаве! Я все расскажу сотнику, и он прикажет нарезать из твоей шкуры ремней, а внутренности скормить псам! Проклятье Тунора на твою голову, ублюдок!
Понося узника, страж не заметил, что тот освободился от пут. Блейд понял это, но не спешил разделаться со своим разъярившимся тюремщиком. Дождавшись паузы, он негромко произнес:
— Эй, собака, это же Альба, не так ли?
Стражник задохнулся от гнева и, шагнув поближе, плюнул в его сторону.